Гардемарин Ее Величества. Адаптация

Пролог

Григорий Григорьевич не боялся никого. Ни покойного государя, ни Третьего отделения, ни Совета Имперской Безопасности, ни даже самого черта. И вздумай тот наведаться в гости, стуча по полу железными копытами — так же и ушел бы обратно к себе домой в Преисподнюю.

Это если было бы, чем уходить.

Детство, проведенное в семье цыганского барона, да еще и в роли нелюбимого отпрыска, нагулянного абы где младшей дочерью, давным-давно приучило к мысли, что в этой жизни все и всегда приходится выгрызать зубами. И обычно у тех, кто вовсе не стремится поделиться даже самой малостью. Драться приходилось чуть ли не каждый день: сначала кулаками, потом всем, что попадется под руку, а где-то лет этак с двенадцати — пуская в ход неожиданно проснувшийся Дар. Который наверняка смог бы проложить путь к самым вершинам нехитрой иерархии рассеянного по всей Империи народа, не распорядись судьба иначе.

Григорий Григорьевич не боялся никого.

Но были те, кого он уважал. И первое место в этом весьма коротком списке раз и навсегда занял отец, старший в роду Распутиных. Тот, кто однажды дал уже великовозрастному отпрыску все, о чем никто из ромалэ не смел даже мечтать. Не только деньги, автомобили и женщин, которых у хваткого двадцатитрехлетнего парня и так имелось в избытке, а нечто большее. Настоящую семью, положение, титул и, что куда важнее — свою фамилию, открывшую двери в высший свет столичного общества.

Старик просто взял и подарил все это буквально в одночасье, от всей широты отцовской души — и наверняка так же легко мог и забрать.

И именно поэтому Григорию Григорьевичу, шагавшему от машины к ветхой усадьбе, было весьма тоскливо на душе. Слишкому уж много ошибок он совершил за последние полтора месяца, слишком много дел не довел до конца — или довел так, что оно вполне могло и не стоить затраченных сил и ресурсов.

— Добрый вечер, ваше сиятельство. — Плечистый парень, куривший на лавке у крыльца, поднялся навстречу. — Вас ждут или?..

— Уйди с дороги!

Еще будет тут всякая шелуха спрашивать… Григорий Григорьевич здесь, может, и не хозяин, но прямой наследник. И уж к себе в родовое имение пойдет, когда сам захочет.

Старый дом встретил скрипом ступеней и тоскливым завыванием ветра где-то на чердаке. Будто пытался предупредить — отец не в духе.

Старик давно уже мог бы прикупить себе имение поближе к городу, но почему-то предпочитал эту старую развалину. Она то ли напоминала ему о молодости, проведенной в далекой Тобольской губернии, то ли просто удачно стояла на отшибе — подальше от чужих глаз. Григорий Григорьевич уже давно догадывался, что не все из того, чем занимался отец, пришлось бы по нраву столичной знати, но предпочитал не задавать лишних вопросов.

Даже теперь, когда этих самых вопросов стало куда больше, чем раньше.

— Ну, давай рассказывай.

Отец даже не поздоровался. И не обернулся, когда у него за спиной скрипнула дверь. Будто и так знал, кто пожаловал в гости. Худая сгорбленная фигура продолжала стоять у окна, опираясь на клюку, рассматривая темноту за стеклом.

— Ну… пробовали сработать, как сначала собирались, — осторожно заговорил Григорий Григорьевич. — Потом ударили сверху и сразу с улицы пошли, чтобы…

— Да это можешь и не говорить! — Отец с явным раздражением махнул рукой. — Уж новости-то я без тебя посмотрел. Лучше объясни — почему нормально не сделал.

— Да там гардемарины на каждом углу. Наши еще вчера прощупали — не подберешься. И на окнах Конструкты в четыре слоя, такое стекло даже крупным калибром не прошибешь. Ну и пришлось…

— Пришлось ему, — проворчал отец. — Вот в кого ты у меня такой дурак, Гриша? В мать, не иначе — другие-то дети нормальные.

— Вот других бы и просили.

Григорий Григорьевич уже не мог скрывать раздражения. И огрызнулся, хоть и опасался отцовского гнева даже больше, чем визита полиции или Одаренных агентов Третьего отделения.

Фигура у окна развернулась. Так быстро, что длинные полы темно-коричневый шерстяной кофты взметнулись, как крылья у ворона.

— Ты! — рявкнул отец. И вдруг заговорил втрое тише, будто устыдившись собственной злости. — Ты меня прости, Гриша… Осерчал.

— Да ладно. — Григорий Григорьевич осторожно покосился на початую бутылку водки на столе. — Ничего…

Старший Распутин пил нечасто. Точнее даже сказать — вообще почти не пил, разве что в самых исключительных случаях. И если уж дело дошло до стакана, значит, не просто так.

— Иди сюда. — Отец захромал вперед, стуча по полу клюкой. — Иди, кому говорят, дурья твоя башка.

Григорий Григорьевич послушно шагнул вперед и чуть наклонился, чтобы обнять родителя. И в очередной раз поразился худобе и легкости немощного стариковского тела. Они не виделись всего несколько дней, но за это время отец, казалось, успел еще сильнее высохнуть.

И еще сильнее зарос — борода и длинные седые волосы, свисавшие слипшимися прядями, выглядели так, будто их не только давно не стригли, но и не мыли уже с неделю. Неудивительно: старик и трезвым-то не слишком любил, чтобы к нему прикасались, а сейчас и вовсе мог ненароком убить.

В такие дни вся прислуга в усадьбе обходила его стороной, и не помогали ни угрозы, ни десятирублевые купюры, которые Григорий Григорьевич в каждый свой приезд щедро раздавал всем горничным до единой.

— Ты не подумай — мол, старый пень сдуру ругается. — Отец отступил на шаг и с кряхтением опустился на стул, кое-как вытянув больную ногу. — Дело-то, Гриша, серьезное. И спросят с нас с тобой, непременно спросят. И за вчерашнее, и за больницу в Пятигорске еще… Ты зачем опять устроил?

— Спешил, — вздохнул Григорий Григорьевич. — Мне доложили, что девка на месте, даже фото прислали — танцует. Ну, я думал…

— Думал… Ты как пацан, которому спички дали. Тут спалил, там спалил… А девка-то жива! — Отец поднял скрюченный палец и потряс. — И ее теперь так спрячут, что не достанешь.

— Достанем. — Григорий Григорьевич сложил руки на груди. — Если надо, хоть в Зимний за ней придем.

— Нет уж, хватит с меня! Возьмем, придем… С Лизкой я как-нибудь сам теперь разберусь. Ты мне, Гриша, лучше вот что скажи. — Отец прищурился и чуть склонил голову набок. — А вы в Пятигорске точно все сожгли? Не мог пацан уцелеть как-нибудь?

— Да как? Там до фундамента все сложилось, камни и те поплавились — куда уж человеку выжить?..

Голос все-таки предательски дрогнул, срываясь на хрип. Отец то ли начал что-то подозревать, то ли случайно вспомнил то, о чем думать отчаянно не хотелось. С тех пор прошел уже месяц с лишним, и Григорий Григорьевич успел убедить себя, что хотя бы в Пятигорске сработал чисто: сделал дело и даже прибрал за собой, не оставив ни следов, ни свидетелей… вообще ничего, кроме обгорелых стен. Но теперь предательские мысли снова появились где-то на задворках памяти.

И поползли на свет.

Никто так ничего и не доложил… Но куда-то же они делись! Три бойца штурмовой группы, опытные и вооруженные до зубов, не ответили и так больше и не появились на канале, будто их просто стерла из бытия неведомая сила. А подключенный к аппаратам мальчишка, которого так и не удалось отыскать, просто исчез. То ли сгорел вместе с больницей, то ли…

— А ты уверен? — Отец прищурился еще сильнее и чуть подался вперед. — Точно?

— Точно. — Григорий Григорьевич не выдержал и все-таки отвел взгляд. — Нету его больше, можете не беспокоиться.

— Хотелось бы верить, — задумчиво произнес Распутин-старший. — Хотелось бы верить…

Глава 1

— … это жестокое и безобразное в своей циничности нападение не останется безнаказанным. Большая часть исполнителей уничтожена на месте, и сейчас следственные органы пытаются установить заказчиков. Которые непременно понесут ответственность за совершенный теракт. То, что произошло — ужасное преступление, направленное на то, чтобы разобщить и запугать народ в тяжелое для всех нас время. Хладнокровное, подготовленное и организованное убийство, покушение на будущее отечества, цвет нации — молодых людей, собравшихся на традиционный осенний бал. И оно не останется без ответа!

Лицо Келлера на экране большого телевизора в общем зале источало то вселенскую скорбь, то суровую решимость — в зависимости от того, что больше соответствовало звучавшим из динамиков словам. Вот только, как я успел заметить, собравшиеся вокруг однокашники — и тощие первогодки, и здоровяки-мичманы с выпускного пятого курса — наблюдали за лицедейством его высокопревосходительства канцлера с изрядной долей скепсиса.

И я их полностью понимал, ведь не так давно и сам слушал точно такое же многословное обращение по поводу гибели императорской семьи. И за прошедший с моего отъезда из Пятигорска месяц с небольшим никаких новых фактов так и не появилось. Следственный комитет и Третье отделение в таких случаях предпочитают трубить о любых, даже о самых скромных успехах, и молчание прессы и федеральных каналов могло означать только одно: расследование топчется на месте.

Что только подтверждал удар по зданию Пажеского корпуса.

Картинка на экране сменилась. Вместо канцлера перед камерой появился парень в черной толстовке с капюшоном и белой маске, изображающей вытянутое лицо с широкой улыбкой и тонкими длинными усами.

— Иными словами, дорогие мои друзья и подписчики — ничего нового! Мы соболезнуем, мы найдем, мы накажем, мы покараем… Бла-бла-бла. Хочу напомнить, что совсем недавно мы слушали все то же самое, и пока что наши глубокоуважаемые спецслужбы…

Ведущий выпуска надежно скрывал лицо, однако его голос буквально сочился ядом. А последние слова он произнес так, что даже слепой бы понял, что никакого уважения к спецслужбам на самом деле нет и в помине.

…не нашли и не покарали. — продолжила «маска». — Вероятнее всего, потому, что в данный момент во главе государства стоит Алексей Келлер. Человек, связавший руки столичной полиции и даже Совету Имперской Безопасности настолько, что они оказались не в силах выполнять свою работу. Нерешительный и бездарный чиновник из министерства юстиции, который лишь по чудесному стечению обстоятельств оказался на должности, к которой его не следовало бы подпускать и на пушечный выстрел.

Я нахмурился. Несмотря на то, что озвученные мысли на девяносто процентов совпадали с моими собственными, слова популярного видеоблогера мне не понравились. И вовсе не потому, что десять лет назад подобные болтуны в масках не смели даже раскрыть рот без дозволения, не говоря уже о том, чтобы во всеуслышание насмехаться над канцлером Государственной Думы.

Нет, в первую очередь мне не нравилось другое. Во все времена горлопаны и продажные журналисты второсортных телеканалов, которых за пропущенные мною годы чуть ли не целиком заменили интернет-блогеры, крайне редко озвучивали собственные мысли. Они лишь отрабатывали свои гроши, вещая то, что в их говорящие головы вложили другие. Те, кому это выгодно.

И наверняка этот парень в дурацкой маске — не исключение. Не то чтобы я с большой симпатией относился к Келлеру, но было крайне интересно, по чьему заказу «маска» писала свой текст?

На экране опять появился канцлер.

— Хочу отдельно поблагодарить всех, кто первым принял на себя удар террористов — полицейских, военных, и, конечно же, отдельную роту гардемарин, охранявших мероприятие с участием ее высочества Елизаветы Александровны. Именно благодаря им удалось отбить атаку и сократить количество пострадавших…

Из динамика раздался звук смываемого унитаза, и Келлера снова сменил парень в маске.

— О, да! Отбить атаку! Так отбить, что великая княжна осталась в живых только благодаря божественному провидению… А также весьма решительным и, должен заметить, умелым действиям неизвестных, которым удалось вывести ее высочество из наполовину разрушенного здания Пажеского корпуса и доставить в Зимний.

— Слышь! — Сидевший на диване напротив третьекурсник пихнул Камбулата в плечо. — А правду говорят, что это вы с Острогорским ее спасли?

— Ну ничего себе ты шутник! — тут же среагировал Поплавский. — Куда им? Вовка сам еле живым выбрался, а Камбулата там даже и близко не было!

— Вы только посмотрите на это! — продолжал надрываться блогер. — Видите здесь полицейские машины? Или, может быть, какой-то спецтранспорт? Нет! От погони уходит гражданский автомобиль, на котором пара молодых парней… Увозят неизвестно куда последнюю уцелевшую из рода Романовых!

Картинка снова сменилась. Глянув на экран, я едва не приложил себя ладонью по лицу.

Ну как? Ну как так-то, а?

По Малой Конюшенной улице мчал черный БМВ, за которым несся тонированный микроавтобус. Съемка велась с воздуха — с квадрокоптера, или как там называются эти новомодные летающие камеры? Потом ракурс сменился, изображение увеличилось, и сквозь лобовое стекло «Икса» стало отлично видно Камбулата, вцепившегося в руль. А еще через несколько мгновений люк в крыше открылся, и из него полез…

Я, да. Весьма неуклюже полез, надо сказать.

Курсанты загудели.

БМВ лихо вошел в поворот, и сразу после этого микроавтобус выбросил из-под капота ошметки металла и протаранил двери рок-паба. Комната взорвалась криками.

— Разумеется, об этом не напишут в газетах и не покажут по телевидению, но ее высочество спасли совсем не те, кто получает жалованье за государственную службу! Никто даже не назовет вам имен этих неизвестных героев. — Блогер сделал театральную паузу и чуть ли не шепотом закончил: — Не назвали бы, если бы не ваш покорный слуга!

Картинка замерла, а через секунду на экране появились увеличенные стоп-кадры с видео. Я и Камбулат.

— Неизвестными героями оказались курсанты Морского корпуса…

— Десантное отделение — на поверку ста-а-ановись! — раскатился голос дежурного мичмана.

Кто-то дернулся за пультом от телевизора, но было уже поздно.

— Так! Это что за непотребство тут происходит?

В общий зал быстрым шагом ворвался Грач. А за ним, уже куда медленнее и степенней — его сиятельство Георгий Андреевич Разумовский.

Ну все, приплыли. Это залет…

— Кто это включил? Кто, я вас спрашиваю? — брызжа слюной и едва не срываясь на визг, кричал Грач, тыча пальцем в экран.

Десантура, вытянувшись по стойке «смирно», ожидаемо молчала. Сдавать своих — последнее дело. Да и в любом случае страдать придется всем. Так что…

— Отделение завтра встает на час раньше и проводит внеплановое занятие по физкультуре, — негромко проговорил Разумовский, шагая вдоль разномастной шеренги. — Ответственный — мичман Шувалов. И если узнаю, что кто-то отлынивал — никаких увольнительных до весны, всем. Это понятно?

— Так точно, вашбродь! — дружно гаркнули курсанты.

— Хорошо. После занятия Камбулатов, Острогорский, Корф и Поплавский — ко мне. Форма одежды — парадная.

— Награждать будут… — громко прошептал кто-то в строю.

— Награждать, ага… За то, что полгорода разнесли⁈ — громыхнул Разумовский. И только потом, пригладив пальцами усы, продолжил уже вполголоса. — Награждать, награждать. Отличились… орлы.

Формально все это звучало чуть ли не поощрением, однако мне показалось, что вместо «орлов» Разумовский хотел сказать что-то совсем другое.

— Вольно!

Я расслабился, но, как выяснилось преждевременно: старик лично пожаловал к нам в логово совсем не для того, чтобы застукать отделение за просмотром какого-то там оппозиционного блогера.

— Довожу до вашего сведения, что в связи с недавними событиями с завтрашнего дня Корпус, как и все прочие военные училища, переводят на казарменное положение. Я, если честно, ожидал этого распоряжения гораздо раньше, но оно последовало только сейчас. Все увольнения на ближайший месяц отменяются. И не приведи Господь кого-то поймают за оградой в самовольной отлучке! — Разумовский возвысил голос. — Парой нарядов не отделаетесь. Так что если не хотите проходить службу на сухогрузе, даже думать забудьте о ваших тайных тропах. Это ясно?

— Так точно, вашбродь!

В этот раз ответ вышел не очень-то стройным, и в нем отчетливо сквозило уныние. Лишение возможности побывать в городе не на шутку расстроило десантное отделение. У многих за дверями Корпуса остались друзья, дамы сердца, да и вообще… Перечень вечерних развлечений курсантов в одно мгновение сузился до компьютерных сшибок команда на команду.

А чтобы представить, как станут развлекаться старшекурсники, обладать особенно богатым воображением было не нужно.

Первокурсники принялись тоскливо переглядываться. Разумеется, каждый из них чтил славные флотские традиции, но вероятность беготни по ночам и прочих казарменных игрищ со столетней историей возрастала буквально до небес.

Эх, ребята, мне бы ваши проблемы…

— Кроме того, некоторых из вас могут привлекать для помощи полиции и особой гардемаринской роте, — Разумовский улыбнулся, услышав гул одобрения, и поспешил осадить размечтавшихся курсантов. — Некоторых, я сказал! И только особо отличившихся в обязательных дисциплинах и сдавших нормативы на «отлично». Так что — налечь на учебу, господа курсанты.

— Есть налечь на учебу! — гаркнули несколько десятков глоток.

Не стоило сомневаться: в ближайшие дни десантное отделение ждет небывалый подъем успеваемости. Мало того, что работа с полицейскими, и, чем черт не шутит, может, даже с самими гардемаринами, гораздо интереснее унылого сидения в располаге, так это еще и вполне легальный способ побывать в городе.

В общем, грядет великая битва за оценки. Я почти физически почувствовал, как уже нависший над расположением призрак побудок и балагана целые ночи напролет заворчал и отодвинулся.

Умный мужик, Разумовский, не отнять. Не удивлюсь, если он сразу просчитал последствия перехода на казарменное положение. И возможную работу с силовиками просто придумал, чтобы господа курсанты не расслаблялись. Давно известно: чем больше у матроса свободного времени, тем с большей вероятностью он использует его для того, чтобы сотворить какую-то дичь. А значит — матроса нужно занять.

Желательно так, чтобы этого самого времени у него не осталось совсем.

— И чтобы вот этого, — Разумовский ткнул пальцем в экран, на котором так и висели наши с Камбулатом перекошенные рожи, застывшие на паузе, — я больше не видел. Это всем ясно?

— Так точно, вашбродь! — в очередной раз прогремел хор.

— Ну вот и хорошо. Успешной учебы, господа курсанты.

Разумовский развернулся и пошел к выходу. Грач окинул строй презрительно-злобным взглядом и засеменил следом за начальником. А я тяжело вздохнул, еще раз посмотрел на экран телевизора и переглянулся с Камбулатом.

М-да. А ведь собирался не высовываться… Вот и не высунулся, да… На весь этот ваш интернет.

Глава 2

За десять лет Зимний изменился. Конечно же, не архитектурно или в плане внутреннего убранства — вряд ли даже самому безумному новатору хватило бы отваги и наглости коверкать интерьеры с чуть ли не трехсотлетней историей. Но когда я был здесь в последний раз, обстановка казалась…

Пожалуй, поприятнее. Теплее и уж точно спокойнее, хотя времена — впрочем, как и всегда — не давали скучать ни придворным, ни спецслужбам, ни уж тем более мне самому. Однако тогда внутри хватало народу и какой-то подвижно-живой суеты. А сейчас дворец казался чуть ли не вымершим: за весь путь по лестницам, залам и галереям мы встретили от силы человек двадцать — немыслимо мало даже для десяти утра.

Я обратил внимание, что придворный — рослый мужчина лет тридцати в темно-зеленом мундире камер-юнкера — повел нас через западное крыло. «Парадным» маршрутом, хоть он был и не самым коротким. Видимо, в целях обеспечения безопасности, чтобы мы ненароком не запомнили расположение постов охраны в личных покоях ее высочества. Гостей и три четверти прислуги наверняка удалили из дворца по той же самой причине, и вокруг было так тихо, что топот полудюжины пар ботинок казался до неприличия громким.

Он отражался от стен и эхом поднимался к высоким потолкам и застревал где-то в оборонительных Конструктах. Их здесь и раньше хватало, а теперь придворные Конфигураторы — причем самых высших рангов, уж точно не ниже четвертого — навалили столько, что почувствовать что-то этакое наверняка смог бы и обычный человек, лишенный даже самой крохотной крупицы Дара. Заключенная в сложнейших схемах энергия разве что не гудела, формируя чуть ли не десяток слоев активной и пассивной защиты, готовой отразить даже самое мощное и бронебойное посягательство извне.

И я при всем желании не мог бы назвать эти меры избыточными. Спецслужбы уже как минимум дважды прозевали все на свете. Второе покушение едва не стоило жизни Елизавете, а первое…

Его следы я, похоже, только что имел сомнительное удовольствие наблюдать.

Иорданская лестница и ротонда с малахитовыми колоннами выглядела, как и раньше, а вот огромный Николаевский зал мы обходили через галерею с портретами. Большая часть арок была закрыта толстым полиэтиленом, но я все-таки смог разглядеть за ними мешки со строительной смесью, какие-то ведра, стремянки…

Ремонтные работы еще не закончились. Разрушения такого масштаба, да еще и в историческом здании, не восстановить ни за месяц, ни даже за два или три. Одни материалы обойдутся казне в десятки тысяч, и примерно столько же придется заплатить умельцам, которые смогут подобрать паркет в тон к тому, что положили на пол в середине восемнадцатого столетия.

Видимо, здесь брат и погиб. И картина, хоть я и видел ее лишь мельком, подозрительно напоминала удар по Пажескому корпусу. Во всяком случае, внешне: та же внезапность, та же запредельная мощь, пробивающая и железо, и камень, и оберегающие их Конструкты. И та же дыра в полу — неровная, с торчащими обломками, но все же отчетливо-круглой формы.

Значит, все разговоры о взрыве, как и сама официальная версия — выдумка для прессы и рядовых обывателей. Бомба или даже наведенная по координатам ракета оставили бы другие следы, а здесь явно сработало что-то вроде атакующего элемента запредельной мощи.

С поправкой на масштаб все выглядело не так уж и загадочно: собравшись вместе, несколько «двоек» или даже «троек» смогли бы выдать похожий эффект. Да я и сам на пике формы, пожалуй, долбанул бы Свечкой даже сквозь защитные схемы. И наверняка прошил бы и крышу, и Конструкты, угодив точно в одиночную цель. Может, даже сумел зацепить еще человека или парочку до того, как сгорит резерв…

Но на поток плазмы диаметром с половину бального зала меня бы точно не хватило.

Если пересчитать, примерно экстраполируя цифры, то даже без учета поправки на поглощенную Конструктами энергию и продолжительность воздействия мощность получалась…

Мощность получалась такая, что я не смог вспомнить, как называется цифра с соответствующим количеством нулей — и это уже в мегаваттах. Будь это один человек, по сравнению с ним даже Одаренные первого ранга курили бы в сторонке. Нервно и понемногу удаляясь подальше от того, чьи удельные характеристики наверняка корежили и время, и пространство, а не только железобетонную уверенность «единиц», что в этом мире нет никого круче их.

Кто-то есть… Ну, или что-то.

— Эй, ты что, заснул? — Корф ткнул меня локтем в бок. — Соберись, матрос — не к Грачу идем!

Камер-юнкер провел нас наискосок через пустой и гулкий Концертный зал к двери, у который дежурили гардемарины. Двое — один с погонами поручика, второй — штабс-капитана. Унтер-офицеры в особой роте его величества отсутствовали в принципе, но для охраны помещений обычно привлекали кого попроще.

А эти оба наверняка имели за плечами по полсотни военных операций и минимум пятый ранг силы, а скорее четвертый. Старшего я, кажется, даже узнал: десять лет назад он служил в гвардии, и на прежнем месте за эти годы наверняка получил бы майора или подполковника.

Серьезные ребята — таких по пустякам гонять не будут. Видимо, дворцовые безопасники засуетились настолько, что ожидали подвоха даже от местных… Ну, или от четырех малоизвестных курсантов Морского корпуса, прибывших на церемонию награждения.

Впрочем, церемонией это было назвать сложно. Обычно такие мероприятия устраивали с помпой, военным оркестром и непременно под прицелом фото- и видеокамер, однако сегодня из Зимнего убрали всех, кого можно, и за дверями Малахитовой гостиной нас ожидали от силы человек десять-двенадцать. Я, разумеется, помнил в лицо и по именам чуть ли не всех, однако интересовала меня примерно половина.

Оля, зачем-то нарядившаяся в темно-синий брючный костюм, Разумовский в парадном кителе, увешанном орденами, и его высокопревосходительство канцлер. Он, как и всегда, облачился в штатское, вылил на себя целое ведерко одеколона и суетился. Сначала дернулся было нам навстречу, но тут же вспомнил, что в помещении нет ни единого журналиста, и работать на публику совершенно не обязательно. Впрочем, даже оставаясь где-то рядом с остальными, Келлер все равно умудрялся мельтешить так, что я не сразу заметил за его изрядно раздавшейся в талии фигурой еще одного гостя.

Главного из присутствующих — если не по чину, то по фактическому положению уж точно.

Сиятельный князь Николай Ильич Морозов, как и подобает офицеру, в общей суете не участвовал. Стоял чуть поодаль, подпирая стену широкими тяжелыми плечами. За прошедшие десять лет мой старый знакомый разве что слегка раздался в талии, а в остальном не изменился ничуть: все так же сиял гладкой лысиной и так и не избавился от привычки тайком теребить сросшиеся с бакенбардами могучие седые усы.

Впрочем, нет, было кое-что еще новое — скрещенные фельдмаршальские жезлы под короной на золотых погонах. Прямо как те, что носил в свое время я. Видимо, покойный братец не жадничал и присвоил своему заместителю в Совете Безопасности следующий классный чин.

Возможно, сразу после того, как прежний я отправился в некрополь у Александро-Невской лавры.

— Смотри — сам Морозов! — прошипел Камбулат. — Ничего себе!

Из моих товарищей сравнительно свободно себя ощущал только Поплавский. Он то ли уже бывал в Зимнем, то ли умел в любой ситуации иметь невозмутимый и лихой вид матерого вояки — даже блеск орденов и грозных начальственных очей его ничуть не смущал.

— Господа курсанты, — негромко скомандовал Разумовский. — В одну шеренгу — становись!

Мы тут же выстроились по росту. Первым Поплавский, за ним Камбулат, потом я и Корф, рядом с которым тут же встала Оля. Без команды, просто подошла, стуча по паркету каблуками туфель. Видимо, из-за нее весь подобающий в таких случаях военный церемониал и закончился: Разумовский молча кивнул и отошел в сторону, уступая место в центре его высокопревосходительству канцлеру.

— Доброго дня, судари… и сударыня!

Келлер развернулся к Оле и тут же натянул на лицо дежурную улыбку. Так, будто отрабатывал положенное шоу, забыв, что на этот раз вовсе не находится под прицелом фотокамер. Он и раньше не блистал особыми талантами, а за прошедшие десять лет, похоже, научился только кривляться для репортеров, выдавая зазубренные фразы.

Я вдруг подумал, что канцлер — вторая… ну, или по меньшей мере третья по значимости политическая фигура в государстве, чем-то напоминает марионетку. Дорогую, сшитую из отличных материалов, отлаженную до винтика и обревшую запредельное сходство с человеком, но все же способную говорить или двигаться, только когда у нее из интересного места торчит рука.

Знать бы — чья.

— Рад приветствовать вас всех, хоть нас и свели здесь сегодня не самые приятные события, — продолжил Келлер. — Однако мне — как и наверняка любому из присутствующих — отрадно видеть перед собой настоящий цвет нации, этих отважных молодых людей, которые невзирая на опасность все же смогли выполнить свой долг перед отечеством и…

Дальше я не слушал. Эта речь, как и все предыдущие, затянулась минут этак на семь, однако по содержанию уложилась бы в пару строк. То, что задорно и с какой-то нездешней мужественностью в голосе вещал Келлер, в переводе на русский означало примерно следующее: мы награждаем вас без свидетелей и чуть ли не тайно, потому что спецслужбы и старик Морозов лично в очередной раз облажались, и четырем чуть ли не подросткам пришлось делать их работу. Мы искренне благодарим вас за подвиги, однако крайне не рекомендуем болтать о них за пределами этой комнаты. А кто будет болтать — тот ни разу не молодец.

И о военной или какой-либо другой карьере может забыть. Этого его высокопревосходительство, конечно, не озвучил даже в иносказательной форме, но я догадался и сам.

— … решила наградить всех вас лично, — торжественно закончил Келлер. — Поприветствуйте ее императорское высочество Елизавету Александровну!

Камер-юнкер, который сопровождал нас до гостиной, открыл дверь, и в проеме появилась маленькая фигурка. Мы все — даже Оля — тут же вытянулись по стойке «смирно» и взяли равнение налево, и через несколько мгновений я даже смог рассмотреть что-то из-за могучего плеча Камбулата.

По случаю награждения Елизавета вместо платья нарядилась в костюм. Обычный гражданский и, конечно же, без каких-либо знаков отличия, если не считать брошь с фамильным гербом Романовых. Но все равно чем-то походивший на парадную форму военного. Приталенный пиджак и воротник-стойка отчетливо напоминали крой наших кителей, да и цвет был соответствующий — белый.

Гаркнув на весь Зимний положенное «здравия желаем», мы замерли в ожидании, и Разумовский — проводить церемониал доверили именно ему — принялся вызывать всех по порядку. И начал, как ни странно, с Оли.

— Титулярный советник Белова — шаг вперед, — торжественно проговорил он.

И вот тут я изрядно удивился. Во-первых, потому что Оля оказалась старше, чем я думал — минимум года на два, даже если считать, что она начинала службу не с самых младших чинов и взлетела по карьерной лестнице бегом. И во-вторых из-за того, что она почему-то оказалась не какой-нибудь фрейлиной или придворной в звании камергера или даже камер-юнкера, а титулярным советником.

Девятый класс в Табели о рангах — такой чин мог бы носить… Да, в общем, кто угодно. От секретаря с задачами типа «подай-принеси» в любом министерстве до младшего полевого агента Третьего отделения. И даже врученная Оле награда — «Анна» второй степени — никакой ясности не добавил.

Нашей же четверка, в соответствии с невысокими званиями, вместо полноценных орденов получила унтер-офицерские медали: Камбулат с Корфом серебряные Георгиевские кресты четвертой степени, Поплавский — третьей, а я…

— За отвагу и смекалку, проявленные в бою, курсант Острогорский награждается… — Разумовский сделал почти театральную паузу и закончил: — Георгиевским крестом первой степени!

От удивления едва не споткнулся, шагая вперед: обычно за боевые заслуги медали вручались по возрастающей, от младшей степени к старшей, и даже Поплавскому, можно сказать, неслыханно повезло. А уж мой золотой крест и вовсе был чем-то запредельно-выдающимся.

Не иначе Мещерский постарался. А может, и сам старший Морозов.

— Поздравляю, господин курсант. — Елизавета приколола медаль к моей груди и едва слышно добавила: — Благодарю вас, Владимир. Я обязана вам честью и даже самой жизнью. Можете не сомневаться — моя милость не ограничится этой наградой.

— Служу отечеству! — Я чуть склонил голову. — Без друзей я бы не справился.

— И мне будет приятно, если вы все ненадолго задержитесь во дворце, — улыбнулась Елизавета. — До обеда еще далеко, но я велю подать в гостиную чай и…

— Боюсь, это невозможно, ваше высочество. — Морозов, до этого стоявший молчаливой статуей, раздвинул плечами остальных гостей и приблизился. — У нас назначена встреча через час, а к ней следует подготовиться.

Такой вот ненавязчивый намек, что аудиенцию и сам церемониал награждения пора заканчивать. И заодно на то, кто тут на самом деле хозяин. Теоретически, Елизавета могла отказаться, потребовать перенести встречу… но только теоретически. Ее глаза потухли, а уголки рта скорбно опустились, и я вдруг почувствовал острое желание стукнуть по сиятельной лысине чем-нибудь тяжелым.

Разумовский едва слышно вздохнул и взглядом указал на выход — даже не стал командовать положенные в таком случае «вольно» и «разойдись». Остальные гости тоже вдруг вспомнили, что у них есть какие-то срочные дела за пределами гостиной. Единственным, кто мог поставить Морозова на место, был я…

Лет этак одиннадцать назад — но теперь мне оставалось только пообещать себе снова дослужиться до главы Совета и показать старику, где зимуют членистоногие. И двинуться к дверям, на всякий случай козырнув куда-то в пространство. Соседи по блоку уже ушли вперед следом за Разумовским, радостно разглядывая медали друг на друге, а я чуть задержался — дождаться Олю, которая о чем-то шушукалась с Елизаветой.

Со злополучного бала мы так и не виделись — в Корпусе резко повысили бдительность, и сбежать в город даже проторенными тропами теперь было непросто. Да и переписка стала совсем уж нерегулярной и какой-то… какой-то полуофициальной, деловой. Я и раньше не злоупотреблял скобочками, смайликами и прочей милой дребеденью, а теперь они почти исчезли даже из Олиных сообщений. Вместе с селфи, которые хоть как-то скрашивали тягучий курсантский быт.

Черт, да я обрадовался бы и обычному человеческому «скучаю»!

Хотя скучать ей наверняка не приходилось.

— Значит, титулярный советник? — поинтересовался я, когда мы через галерею вышли обратно к аванзалу и парадной лестнице. — И по какому же ведомству?

— А это имеет значение? — Оля улыбнулась и взяла меня под руку. — Должны же у девушки оставаться хоть какие-то секреты.

— Может быть. Интересно, что еще я о тебе не знаю?

— Какая разница, моряк? — Оля скользнула ладонью по кителю и вдруг легонько ущипнула меня чуть пониже спины. — Много будешь знать — скоро состаришься.

— Оу! — усмехнулся я. — У кого-то игривое настроение?

— Ты даже не представляешь насколько. Кстати, я знаю тут пару укромных местечек, куда обычно не заглядывает прислуга… Но туда мы, к сожалению, пойдем в другой раз. — Оля вытянула руку, указывая вперед и вниз. — Не стоит заставлять дедушку ждать.

Знакомую фигуру в зале с колоннами я заметил, как только мы свернули на нижний пролет — но и не предполагал, что его сиятельство пожаловал в Зимний не повидать внучку, а именно по мою душу.

— К тебе, к тебе, — улыбнулась Оля. — А вот я в этой беседе, полагаю, лишняя.

Глава 3

— Доброго дня, Владимир Федорович. — Мещерский отлип от колонны и даже сделал несколько шагов навстречу. — Рад видеть вас в добром здравии. Для меня честь поздравить вас с наградой. Первой, если я не ошибаюсь — однако наверняка далеко не последней.

— Благодарю, ваше сиятельство. — Я чуть склонил голову и кончиками пальцев коснулся золоченого креста на груди. — В каком-то смысле я обязан этой медалью вам.

Фраза благодарности была лишь проявлением учтивости. Я действительно и не думал вкладывать в слова хоть какой-то особый, второй смысл… И только сейчас сообразил, насколько неоднозначными они получились.

А Мещерский — как и положено аристократу, привыкшему искать во всем двойное дно — углядел в этом весьма непрозрачный намек.

— Поверьте, друг мой, у меня и в мыслях не было подвергать вас опасности, — вздохнул он. — Если бы я знал, чем все закончится…

— То наверняка поступили бы точно так же, разве нет? — Я пожал плечами. — В конце концов, я оказался в нужном месте и в нужное время. Ее высочество жива и здорова. А значит, хотя бы что-то мы с вами сделали правильно.

— Приятно понимать, что вы видите все именно так, Владимир Федорович, — улыбнулся Мещерский. — Другой на вашем месте, пожалуй, заподозрил бы некий тайный замысел.

Тайный замысел наверняка имелся. Иначе старик вряд ли так спокойно бы смотрел на связь внучки с нетитулованным и небогатым по столичным меркам дворянином из Ставропольской губернии. Но после моих подвигов на балу я наверняка все же приподнялся в его глазах. От пешки до… нет, не тяжелой фигуры, конечно же. Скорее легкой — офицера. Или коня.

Первый вариант мне нравился больше, но до него мне еще только предстояло дослужиться — и в прямом, и в переносном смысле.

— Впрочем, не будем о грустном, — снова заговорил Мещерский. — Как вам понравилась церемония награждения?

А вот этот вопрос определенно был с подвохом. Сравнивать мне, конечно же, было не с чем, и по вполне очевидным причинам медали вручались без помпы и чуть ли не тайно, однако старика наверняка интересовало вовсе не это.

— Полагаю, именно так и должны выглядеть церемонии… Впрочем, одна деталь меня все же заинтриговала. — Я развернулся и неторопливо зашагал по галерее в сторону центрального вестибюля. — Однако не уверен, что нам стоит говорить об этом здесь, ваше сиятельство. В таком месте у каждой колонны могут быть глаза и уши.

Мещерский молча кивнул и последовал за мной. Дожидаться товарищей, очевидно, смысла уже не было, как и им меня, так что его светлость любезно предложил подвезти меня до Корпуса.

— Ее высочество изъявила желание наградить нас с товарищами лично, — продолжил я, когда рослые фигуры в темно-красных мундирах, дежурившие у входа со стороны набережной, остались позади, — и как будто была не против задержаться в нашей компании. Однако его сиятельство Николай Васильевич поспешил напомнить, что у нее еще много дел, и весьма срочных.

— Как я и ожидал… Вы позволите, Владимир Федорович?

Мещерский оперся на мою руку и, прихрамывая, спустился по ступенькам к набережной, где нас уже ожидал автомобиль. На этот раз не лимузин, а попроще — здоровенный темно-синий седан немецкой марки. Разумеется, представительского класса и в запредельно крутой комплектации, как подобает личному транспорту титулованного аристократа. Брони в дверцах, судя по весу, как будто не имелось, но Конструкты я почувствовал: над железом явно поработали Конфигураторы.

Куда больше смены авто меня удивило, что внутри никого не было: учтиво открыв мне дверцу, Мещерский неторопливо обошел капот и сам уселся за руль. И если старику вдруг не приспичило вспомнить молодость и погонять по городу на моторе в неполные пять сотен лошадиных сил, содержание нашей беседы он не мог доверить даже собственному водителю, скрытому за звуконепроницаемой шторкой.

— Морозов оберегает свой главный актив. — Мещерский коснулся ладонью лапки КПП, и машина тронулась. — И не только от убийц. Как вы понимаете, в его интересах сейчас не подпускать к Елизавете никого. Особенно тех, кто может ненароком иметь собственное мнение по поводу происходящего.

— Меня? — усмехнулся я. — Или вас?

— Нас обоих. В том числе, — невозмутимо отозвался Мещерский. — Сейчас многие пытаются заполучить хоть крупицу внимания ее высочества, и им есть что предложить взамен. А его сиятельство не любит делиться.

— Он все равно не сможет держать взаперти наследницу рода… Долго — не сможет.

— И именно поэтому Морозов постарается ускорить помолвку Елизаветы и своего сына. — Мещерский щелкнул рычажком под рулем и свернул направо к памятнику Суворову. — И, полагаю, сразу же после нее проведет коронацию.

Чего-то такого и следовало ожидать. Даже день промедления так или иначе играл на руку врагам, а Морозов уже продемонстрировал всем, что хотел — и откладывать исполнение планов в долгий ящик наверняка не собирался. Правда, во всей этой незамысловатой и надежной схеме было слабое место, о котором старик по определению не мог забыть. И уж тем более не мог не знать.

— Впрочем, все изрядно осложняется тем, что ее высочество фактически не имеет права на корону. — Мещерский будто прочитал мои мысли. — В соответствии с…

— С актом о престолонаследии, который император Павел Первый обнародовал в одна тысяча семьсот девяносто седьмом, — закончил я.

— Верно. Вы на удивление хорошо знаете историю, друг мой.

— Полагаю, в данном случае речь идет вовсе не о ней, ваше сиятельство. Акт, разумеется, пережил около дюжины редакций и дополнений, однако его так и не упразднили. — Я на мгновение задумался. — Если мне не изменяет память, с тех самых пор на российском престоле не было ни одной женщины. Принцип австрийского первородства подразумевает наследника мужского пола. И лишь в случае полного отсутствия таковых… Одним словом, у Елизаветы немногим больше законных прав получить трон, чем у нас с вами.

— Морозову бы такие слова определенно не понравились, — усмехнулся Мещерский. — Однако вы правы.

— Не уверен, что даже Морозову хватит наглости переписывать закон в угоду своим интересам… Впрочем, на его месте я бы не стеснялся. В конце концов, именно так и меняются правящие династии.

— Иногда я забываю, что вам всего восемнадцать. — Мещерский рукавом вытер пот со лба. — Удивительно слышать столь зрелые суждения от…

— Курсанта? — Я с улыбкой поправил воротник кителя. — Нет, ваше сиятельство — удивляться тут нечему. Я, как вы верно заметили, просто хорошо знаю историю.

— В таком случае, вам известно, сколько раз новый правитель заходил в Зимний дворец на гвардейских штыках.

О, о подобном я мог бы рассказать многое. Хотя бы потому, что именно это мы с братом и провернули двадцать с лишним лет назад. Штыки нам, конечно же, не понадобились, однако в целом принципы захвата власти не менялись… нет, не с Эпохи дворцовых переворотов, а, пожалуй, со времен шумерского царя Гильгамеша.

Все и всегда решает сила. Оружие, Дар, количество и, что куда важнее, качество преданных союзников. Возможность диктовать свои условия и правила игра, и лишь потом уже облекать их в письменную форму. Дядюшка Николай отрекся… не то чтобы по собственной воле, однако подписанные им и будущими членами Совета документы сами по себе были безупречны.

Морозов тоже как-нибудь выкрутится — если придется.

— Может, Елизавета и женщина… девочка, — продолжил Мещерский. — И все же она — последняя из рода Романовых. И у решения посадить ее на трон, пусть даже в обход акта императора Павла, найдет немало сторонников.

— Но будут и другие. — Я нащупал справа под сиденьем кнопку, и спинка с едва слышным жужжанием откинулась назад, устраивая меня поудобнее. — Как бы то ни было, вряд ли Морозов пойдет на крайние меры до того, как завершится следствие. Гибель императора, покушение на Елизавету — виновных нужно найти.

— Но сделать это будет непросто. — Мещерский перестроился в правый ряд, к повороту на Благовещенский мост. — Я не знаток внутренней кухни Третьего отделения, но почти уверен, что канцелярия нарочно затягивает расследование. Все материалы по делу засекречены так, что даже с моими возможностями… В общем, кто-то явно пытается ловить свою рыбу в мутной воде. И время играет им на руку.

— Значит, будет еще одно покушение? — догадался я. — А потом еще одно, и еще, пока…

— Вероятно. Впрочем, это не единственный способ.

— Второй претендент. — Я легонько стукнул кулаком по обтянутому светлой кожей подлокотнику. — Тот, кого поддержат противники Морозова.

— Господь милосердный, да откуда вы все это знаете⁈ — Мещерский нахмурился и шумно выдохнул через нос. Но тут же взял себя в руки и снова заговорил спокойным тоном: — Впрочем, сейчас это решение действительно кажется почти… почти очевидным. В Европе наверняка найдется с дюжину принцев и князей, чьим пра-пра-прадедом был сам Петр Великий. И заявить свои права на престол может любой.

— Вы уже знаете, кто первый в очереди?

— Нет. Да это и не имеет особого значения. Наши враги поддержат любого. — Мещерский устало склонил голову. — Боюсь, сейчас нам остается только ждать, пока они снова сделают ход.

— Наши враги? — переспросил я. — Однако, полагаю, что и другом Морозова — близким, во всяком случае — вы себя тоже не считаете… Но кто же тогда? И чьи интересы представляете?

Офицеру — и уж тем более пешке или педальному коню в принципе не полагалось интересоваться такими вопросами. И Мещерский вполне мог позволить себе промолчать или даже ненавязчиво намекнуть на мою бестактность. Но то ли у его сиятельства было приятственное расположение духа, то ли он зачем-то решил наградить меня за подвиги и сообразительность — ответ я все же услышал.

— Чьи интересы? — усмехнулся Мещерский. — Полагаю, свои собственные. Или государственные — как вам больше нравится. Сейчас, когда все столичные аристократы сходят с ума и уже готовы вцепиться друг другу в глотки, стране как никогда нужны люди, готовые хотя бы попытаться предотвратить этот… этот бардак. — Старик явно хотел подобрать слово покультурнее, но лучшего так и не смог найти. — И не так уж важно, что одному из них за восемьдесят, а второму нет и двадцати.

Я молча кивнул. Примерно такого ответа и стоило ожидать. Даже десять лет назад в Петербурге хватало тех, кому не нравилась политика императора, Совета и консерваторов, оккупировавших чуть ли не все места в Государственной Думе. Чинуши и нувориши-коммерсанты из «левых» упрямо продолжали ныть, хоть уже и не имели никакой власти, а мы с Морозовым и остальными давили их, как могли.

А древние рода — впрочем, как и всегда — старались занять нейтральную позицию где-то посередине. Старший брат нынешнего главы семейства Мещерских умел вовремя перебежать на нужную сторону и извлечь выгоду из любого расклада, и этот, похоже, решил не изобретать велосипед.

За красивыми словами о благе в очередной раз прятались непростые и наверняка далеко идущие планы — в том числе и на мой счет. Однако других союзников у меня пока не имелось — конечно же, если не считать соседей по комнате в располаге.

Три курсанта и старик… Впрочем, не так уж плохо — для начала.

— Не могу не согласиться. — Я откинулся назад и чуть сполз, растекаясь по креслу. — Хоть, признаться, я скорее бы предпочел действовать, а не ждать, пока это сделают другие. Но знать бы, с чего начать?..

— Просто живите, друг мой. — Мещерский с улыбкой покачал головой и остановил машину прямо напротив двери Корпуса. — Учитесь… Готовьтесь к соревнованиям, в конце концов. Ходят слухи, в этом году рубка за кубок будет особенной кровопролитной. Так что я попросил бы вас быть осторожнее.

— Осторожнее? — усмехнулся я. — Думаете, кучке пажей под силу меня покалечить?

— На ринге или площадке по боевому применению Дара — едва ли. — Мещерский чуть нахмурился. — И на вашем месте я бы скорее опасался подвоха со стороны своих… К примеру — капитана Каратаева.

— Физрука⁈

От удивления я даже чуть подался вперед, чтобы получше рассмотреть лицо Мещерского. Но нет — на нем не было и следа улыбки. Его сиятельство, похоже, и не думал шутить.

— Насколько мне известно, у его высокоблагородия огромные долги… — проговорил он. — По его меркам, конечно же. Около десяти тысяч рублей. По большей части проигранных в карты. К сожалению, Каратаев слишком азартен. И не умеет вовремя остановиться.

— И что это может значить? — уточнил я.

— О нет, друг мой. Не ждите, что я стану распространять дурные слухи о незнакомом мне лично человеке благородных кровей. Который к тому же офицер Корпуса и ваш преподаватель… Полагаю, я и так сказать достаточно. — Мещерский снова заулыбался, будто нарочно напуская на себя загадочный вид. — Как в свое время говорили латиняне — sapienti sat.

Мудрому достаточно. Похоже, подразумевалось, что я смогу не только понять намек, но и сделать из него какие-то выводы. Простые, понятные и, что куда важнее — полезные.

То ли предупреждение, то ли тест на сообразительность — первый, но наверняка не последний.

— Что ж… благодарю, ваше сиятельство. — Я пожал протянутую руку и открыл дверцу. — Доброго дня.

Глава 4

— Острогорский — на ринг!

Каратаев пробежался глазами по третьекурсникам на лавках. Потом перескочил на мичманов и несколько мгновений сверлил взглядом внушительную фигуру Медведя. И, видимо, сообразил, что это будет уж слишком.

— Алиев — на ринг! — принял он решение. — С капами, полный контакт. Раунд полторы минуты, так что не халтурим.

Спортсмены-мордобойцы радостно загудели, и Тимур — тезка древнего правителя и полководца — поднялся с места и полез через канаты. Нам уже случалось спарринговаться раньше, хотя обычно Медведь выгонял на меня других ребят — похожих на тумбочки базовых борцов. Против таких ударка спасала через раз, и я волей-неволей подтягивал захваты и работу в партере, в которой никогда не был силен.

Но сегодня его высокоблагородие физрук придумал что-то новенькое. Наверное, встал не с той ноги: гонял десантуру уже часа два и, похоже, не собирался прекращать издевательства до самого отбоя. Даже невозмутимый обычно Медведь начинал понемногу выходить из себя — до соревнований по пятиборью оставалось всего ничего, и истязать сборную Корпуса определенно было не лучшей затеей.

Впрочем, вслух никто пока не жаловался. Мучения в спортзале все же были повеселее вечера в располаге. Тем более, что кого-то из мичманов позавчера действительно привлекли в патрули, и надежда выбраться из казармы в город хоть на несколько часов воспылала в юных сердцах с утроенной силой.

— Ты, главное, дыши, — напутствовал меня Медведь, повисший на углу ринга. — Техника у Тимура посильнее, но к третьему раунду бензин кончается. Работай на контратаках, вторым номером — и будет тебе счастье… Ну, пошел!

Я кивнул и сунул в рот капу. В целом, задача понятная: танцевать, пока противник не выдохнется, а потом поймать его на челноке и опрокинуть. Но есть нюанс. Нужно самому за это время не ошибиться, а иначе валяться на ринге останусь уже я.

Тимур не отличался выдающимися габаритами или звериной силой борца, зато удар имел пушечный — все-таки кикбоксер-разрядник с первым взрослым. Позапрошлогодний чемпион по Семиреченской области в среднем весе, да еще и левша, способный в любой момент сменить стойку. Совсем не подарок даже для бывалого рукопашника, а уж мне и вовсе остается только полагаться на тактику и улучшенное Конструктами тело.

Пробить меня непросто, но пара пропущенных хай-киков в голову с этим все-таки справятся. А уж их кикбоксеры выдавать умеют, и еще как…

Ладно, поехали!

Мы стукнулись перчатками в знак приветствия, разошлись, и Тимур сразу после команды Каратаева попер в атаку и взорвался целой серией ударов руками. Мощных, акцентированных — уже не пристрелочных, а полновесных, способных если не выключить мне свет в первом же раунде, но все же доставить изрядно неприятностей. Я кое-как ушел от трех, принял остальные в «глухую» и уже собрался было нырять в партер, но пропустил лоу-кик.

Самый что-ни на есть базовый, новичковый — размашистый и почти неуклюжий, и оттого скорее обидный, чем… Впрочем, нет — уж что-то, а пробивать лоу в колено сбоку Тимур умел лучше всех в сборной, и даже случайные его удары имели силу молота.

Ну, или Молота — если особенно не повезет.

Кажется, он тоже изучал мою манеру ведения боя, и явно намеревался закончить как можно быстрее. До того, как сядет «батарейка». Но пока до этого было еще далеко, и Тимур пер вперед, норовя зажать меня у канатов. В основном работал руками, стандартными связками, но то и дело выкидывал апперкот или колено.

Видимо, уже успел подтянуть пробелы в технике и изо всех сил пытался не дать мне пройти в ноги. Впрочем, падать в партер в первом же раунде было так себе затеей.

Чуть оттянувшись, я поднырнул под очередной хлесткий кросс и коротко впечатал кулак Тимуру в «солнышко». Сразу же ушел нырком в сторону от встречного и выбрался из угла, по пути доработав сбоку тройкой, которую на днях показывал Камбулат.

Печень, печень — и голова, все той же левой рукой, но уже в полную силу, с переносом веса. Завершающий хук встретил плечо вместо виска или челюсти, однако первые два, похоже, сделали свое дело: раздалось недовольное пыхтение, и Тимур тут же разорвал дистанцию, восстанавливая дыхание.

— Не спи! — заорал Каратаев. — Ну что ты, как муха снулая, Алиев? Плотнее, плотнее работай! Жестче!

Я невольно вскинул бровь. Плотнее? Жестче? Куда еще-то? Мы и так выкладывались всю тренировку, а в таком состоянии «зарубаться» не стоит — слишком уже велика вероятность или остаться без пары зубов, или самому ненароком покалечить противника, проспавшего выпад, который обычно бьют только в глухую защиту.

Каратаев все это, конечно же, знал — но все равно продолжал подначивать нас обоих, будто мы уже бились с пажами в финале по АРБ.

Тимур, тем временем, пришел в себя и опять бросился в атаку. Обманное движение левой, хук правой, сразу следом — снова левой, уже прямой… Я затанцевал, стараясь сохранить дистанцию и не дать длиннорукому третьекурснику реализовать преимущество — и тут же чуть не лег от «вертушки» в голову.

— Раунд! — с явным неудовольствием проворчал Каратаев, щелкнув секундомером. — Разошлись по углам!

— Молодец, четко! — Медведь вцепился в меня здоровенными ручищами, разминая плечи. — Дыхалку ты ему уже сбил. Теперь еще полторы минуты простоять — и потом можешь заканчивать!

— Так, все, отдохнули… Бой!

Второй раунд тоже стартовал со взрывной атаки — но теперь Тимур работал медленнее. То ли выдохся в начале, то ли наслушался советов в своем углу и теперь нарочно оттягивался в центр ринга, экономя силы. Уход, нырок, обманное движение… Есть! Я снова дотянулся, пробив в солнечное сплетение.

— Локти не поднимай! — заорал Каратаев. — Корпус береги! Не видишь — он уже второй раз достал. А ты все стоишь, как гимназистка на танцах!

От таких слов темные глаза напротив полыхнули недобрым огнем. Тимур не любил проигрывать, и еще больше не любил делать это публично. Каратаев задел его самолюбие, и в следующем, финальном раунде парня даже не придется подзуживать — он и сам будет лупить в полную силу, пока не свалится.

Или пока не свалюсь я.

— Идиотизм какой-то, — пробурчал мне на ухо Медведь, когда я уселся в своем углу, вытирая пот и жадно глотая воду. — До соревов всего ничего, а этот баран вас в полный контакт выгнал! У него с головой все в порядке?

— Так ты спроси, — буркнул я, поднимаясь. — Вон он стоит.

— Ты там смотри осторожнее. — Медведь чуть понизил голос. — Хрен с ним, с физруком — Тимура береги. А то он парень горячий, сейчас закусится на принцип, и все, ему хоть ноги поотрывай — дальше кидаться будет. А поломаешь, как Гурама — считай, уехал наш кубок к мудакам красноперым. Держи себя в руках!

— Нормально все будет.

Я бросил полотенце Медведю и шагнул вперед.

— Начали… Бой! — гаркнул Каратаев.

Первый же кросс, хоть и пришел в «глухую», буквально отшвырнул меня на канаты. Движения Тимура стали заметно быстрее, чем были даже в начале поединка, а удары — резче и тяжелее, будто за время перерыва кто-то тайком сунул ему в перчатки пару лошадиных подков.

Дар⁈

Видимо, парню окончательно сорвало крышу, и он принялся лупить в полную силу, напрямую заливая энергию в кулаки и уставшие мышцы. В таком режиме даже опытный боевик не продержится долго, но на полторы минуты резерва может и хватить…

А меня?

Задумавшись, я на мгновение позже сбил перчаткой джеб, и в грудь будто врезали Молотом. Так, что ребра захрустели, а Тимур уже снова крутил свою фирменную «вертушку». Только на этот раз так, что не успей я присесть под удар — наверняка тут же поехал бы в больницу.

Дней этак на десять — в самый раз, чтобы проваляться все соревнования.

— Давай, Острогорский, давай! Что ты как балерина? Хватит танцевать, работай! Он же тебя размажет сейчас!

Тимур от сердитых воплей только воодушевился. И попер вперед с таким напором, что даже слепой догадался бы, что его руки и ноги заряжены Даром по самое не балуй.

— Эй… Эй, уймись! — Камбулат с Медведем повисли на канатах. — Ты с ума сошел⁈ Убьешь!

А вот со стороны физрука никаких замечаний не последовало. Он даже не поленился запрыгнуть в ринг, но, как выяснилось, вовсе не для того, чтобы остановить бой.

— Работаем! Работаем, я сказал! — ревел Каратаев. — Жалко? Пажи жалеть не будут! Стой, кому говорят — двадцать секунд осталось!

Чужая злоба, невесть откуда взявшаяся, била по ушам, подхватывала и уже готова была заставить тело зачерпнуть из резерва и закончить спарринг одним ударом… Правда, я бы с куда большим удовольствием врезал бы самому физруку.

А вот Тимур на него даже не смотрел. От перегрузки белки глаз налились кровью, но они все равно искали на ринге только меня. Никакого разума, никаких правил — одно лишь желание закончить все поскорее любой ценой.

Что ж, ладно. Хотите грязи — будет. Как говорится — кушайте, не обляпайтесь.

Снова разорвав дистанцию, я потянулся к резерву. И рванул в атаку уже на той скорости, что недоступна даже самым тренированным и крепким из простых смертных. Тимур тоже разогнал тело до предела, но уже никак не успевал за моими движениями.

На мгновение я увидел его глаза, в которых за пеленой гнева мелькнуло удивление и какая-то наивная, почти детская обида. Будто парень только сейчас понял, что его развели, что бросаться с кулаками надо было вовсе не на меня…

Но порой осознание приходит слишком поздно.

Я нырнул влево, уворачиваясь от медлительного, неуклюжего и совсем не страшного джеба, шагнул вперед, уперся растопыренной ладонью в тельняшку на груди и, чуть приподняв, с размаху обрушил неожиданно-легкое тело на ринг.

Обычному человеку такой удар наверняка бы переломал половину ребер, но Тимур «накачался» так, что даже вырубился не сразу. Пришлось добавить — сбоку, ребром ладони в основание черепа, как на показательных выступлениях.

Спите спокойно, господин унтер-офицер. И в следующий раз постарайтесь держать себя в руках.

— Нокаут, — наконец, констатировал Каратаев. — Конец боя. Отдыхайте.

Я с радостью потребовал бы объяснений, но после полутора минут пляски с озверевшим потомком Чингисхана сил осталось только выплюнуть капу и кое-как добрести до своего угла ринга, по пути стряхивая с рук вспотевшие перчатки. В голове гудело, а верхняя губа чуть саднила изнутри — видимо, все-таки пропустил «плюху».

И даже не заметил.

— Блин, да что это на него нашло? — пробормотал Медведь, глядя вслед удаляющемуся Каратаеву. — Вот зараза, специально же Тимура заводил! Будто хотел, чтоб он Дар использовал… У тебя что, опять с ним терки какие-то?

— Знаешь, а мне вот так кажется, что ему по барабану, кто кого покалечит, — проговорил я, вдоволь напившись. — Просто надо кого-то в лазарет отправить.

— На х… зачем? — Медведь искренне недоумевал. — Соревы на носу, какой лазарет? Мы без любого из вас пажам сливаем.

Я задумался. Только сейчас, хотя, конечно же, стоило намного раньше. Между вторым и третьим раундом… А лучше сразу после разговора с Мещерским. Старик и правда хотел меня предупредить, но я только сейчас, наконец, понял — о чем.

Ларчик открывался проще некуда.

— У Каратева долги, — тихо проговорил я и, оглядевшись по сторонам, уточнил: — Тысяч на десять. Отыграть такие не отыграешь, но есть один вариант…

Медведь, прищурившись, посмотрел на меня.

— Ты хочешь сказать… Ставки⁈ Капитан против нас, что ли⁈ Он совсем с дуба рухнул?

— Ну, рухнул, не рухнул, а план надежный, как швейцарские часы. — Я пожал плечами. — Ставить-то ему все равно на кого, только с пажами и павлонами ничего не сделаешь, а мы — вот, прямо тут. Гурам с Борей вылетели, и теперь еще одного слить — и привет, кубок, считай, у красноперых.

— Вот… вот сука!

Медведь почему-то поверил сразу. То ли уже сам давно подозревал, что Каратаев не просто так истязает всю сборную вторую неделю подряд, то ли моя догадка сама по себе оказалась убедительнее некуда.

— Я ему голову оторву.

Громадная фигура поднялась с лавки и широким шагом направилась к выходу из спортзала. И мне даже пришлось чуть пробежаться, чтобы догнать разбушевавшегося хищника.

— Тихо, тихо, ваше сиятельство, — пропыхтел я, буквально повиснув на могучем плече. — Давайте хотя бы попробуем обойтись без глупостей.

— Без глупостей⁈ — Медведь остановился, но решимости, похоже, не утратил ни на грамм. — Да он вас с Тимуром чуть до больницы не довел!

— Ну и что? На дуэль его вызовешь? — Я потратил остатки сил, но все-таки смог усадить огромного товарища обратно на лавку. — Уймись, кому говорят! Хозяин тайги, блин…

— Дуэль? Много чести этой скотине. — Медведь сжал огромные кулачищи. — По морде надаю, и дело с концом.

— И вылетишь из Корпуса. И мы с тобой заодно — за то, что не донесли, — вздохнул я. — Нет, брат. Тут изящнее надо. Работать, так сказать, с умом.

— И что ж ты умом придумаешь?

— Ну… пока не придумал, — честно признался я. — Так что буду импровизировать.

Мысли, как избавиться от физрука раз и навсегда, уже роились в голове, но я пока не мог ухватить нужную… Впрочем, какая разница? Любая будет уж точно получше, чем бессмысленный и беспощадный мордобой.

— Ладно, как скажешь. Попробуем, — Медведь махнул рукой, остывая. — А не получится — так мы с парнями ему «темную» устроим. И ничего нам за это не будет.

— Не суетитесь, ваше сиятельство, — усмехнулся я. — Темную всегда успеем. И я даже с удовольствием поучаствую. Но пока… В общем, есть тут у меня одна мыслишка.

— Ну, давай. Дерзай, матрос, — Медведь хлопнул меня по плечу здоровенной лапищей. — На связи. Пиши, если что.

Глава 5

— Ваше высокоблагородие… позволите?

Дверь кабинета была полуоткрыта, но я все же постучал. Каратаева мои почти безупречные манеры, впрочем, не впечатлили. Он то ли все еще пребывал в отвратительном расположении духа, то ли действительно занимался чем-то важным. К примеру — пытался сообразить, где можно раздобыть десять тысяч имперских рублей, имея оклад чуть выше одной.

В год.

— Не позволю, — сердито буркнул Каратаев, откладывая телефон. — Вечерняя поверка через двадцать минут, курсант. Ступайте в расположение — наверняка ваше дело может подождать и до завтра.

— О нет. К сожалению, не может. — Я толкнул дверь и вошел. — И, кстати, дело вовсе не мое, а ваше.

— Что вы себе позволяете, курсант? — Каратаев отодвинул кресло от стола и начал подниматься. — Немедленно…

— Сядьте! — рявкнул я.

Как ни странно, сработало. Мои права и полномочия больше не подтверждались фельдмаршальскими жезлами на погонах — вместо них там красовалась одна-единственная лычка матроса первой статьи, однако командный голос я не утратил даже в новом теле. А сам Каратаев оказался из тех, кому удается вбить подчинение старшим чинам куда-то в спинной мозг, на уровень голых рефлексов. Такие всегда сначала выполняют приказ — и только потом начинают думать.

А значит, надо брать тепленьким… пока не начал.

— Это вопиющее нарушение дисциплины, — пробормотал он.

— Если это вопиющее нарушение, — Я шагнул вперед и оперся ладонями на стол, нависая над опешившим Каратаевым, — то что вы скажете о саботаже сборной Корпуса? Пытаться искалечить курсанта за неделю до соревнований… Господь милосердный, я и представить себе не могу хоть что-то более омерзительное!

Я зашел сразу с козырей — и попал. Точно в цель, в самое яблочко. Физрук дернулся, как от удара, и тут же принялся рыскать глазами по сторонам, будто выбирая маршрут для побега. Разумеется, он не спешил каяться, однако мне один только взгляд сообщил достаточно.

— К-какой саботаж? Что вы хотите сказать, господин курсант? — Каратаев попытался сделать удивленный вид, но, кажется, сам не слишком-то верил в свои актерские таланты. — Я представления не имею, о чем вы говорите! Никакого!

— Полагаю, что имеете, — усмехнулся я. — Лицедей из вас даже хуже, чем игрок в преферанс… Или чем вы развлекались, чтобы набрать долгов на несколько тысяч?

В приличном обществе упоминать о подобном считалось верхом бестактности, а иной раз даже становилось поводом для вызова на дуэль. Я лично знал около полудюжины сиятельных князей, которые проигрывались в пух и прах, однако продолжали считаться уважаемыми, достойными и даже состоятельными людьми. Кто-то изворачивался, закрывая финансовые трудности продажей родового достояния, кто-то тайком подворовывал из казны, кто-то даже находил мужество признать себя банкротом и стрелялся, однако лицо так или иначе сохраняли все. Высшее сословие умело хранить свои тайны, а отдать карточный долг считалось вопросом чести.

Но Каратаев к приличному обществу не относился — с того самого момента, как решил предать Корпус, чтобы хоть как-то увеличить шансы выиграть там, где раньше только терял свои жалкие копейки.

— Сколько вы поставили? И на кого?.. Неужели на павлонов? Или на Михайловское училище?.. — Я уселся прямо на стол и сделал вид, будто вспоминаю что-то. — О нет, конечно же. Пажеский корпус!

Каратаев снова дернулся. Да и вообще вел себя так, что даже ребенок бы понял: его высокоблагородие физрук имел глупость залезть в пушок не только рыльцем, но и обеими руками. А то и вообще целиком, и теперь ему оставалось лишь барахтаться, с каждым мгновением закапывая себя еще глубже.

Стороннему зрителю мои театральные выкрутасы в духе Эркюля Пуаро наверняка показались бы забавными, как и сам «детектив», тайна которого не стоила и выеденного яйца. Однако Каратаев уж точно не мог в должной степени оценить иронию судьбы.

— Только наша сборная в этому году сильнее, не так ли? — продолжил я. — Даже без выбывшего Беридзе и остальных — и вы это знаете. Поэтому и решили подстраховаться, чтобы не потерять последние… Триста рублей? Пятьсот? Или, может, тысячу?.. — Я посмотрел Каратаеву прямо в глаза. — За сколько вы продали нас? Сколько стоит честь офицера?

Я сам не заметил, как начал злиться — теперь уже по-настоящему. За шесть с лишним десятков лет прошлой жизни мне не раз приходилось принимать непростые решения. И не всеми я мог гордиться — немало из них были неудачными, некоторые сомнительными, а кое-какие не просто подходили вплотную к границам морали и чести, а даже пересекали их… Нельзя влезть в политику, не замазавшись по уши в крови и других, куда менее благородных субстанциях.

Но если для меня еще и оставалось что-то незыблемое и вечное, так это слово офицера и честь его мундира, и их я бы не предал ни за золотые горы, ни под прицелом пулеметов. И неважно, какие именно знаки отличия блестят на погонах — достоинство нельзя купить даже за все деньги мира.

Каратаев оценил свое куда дешевле — и уже поэтому расстался с ним раз и навсегда.

— Ты… вы не посмеете, — едва слышно выдавил он. — Мое слово против вашего, и…

— Ваше слово не стоит и ломаного гроша! — Я возвысил голос и загремел, будто забивая гвозди в крышку гроба. — Вы картежник, предатель, трус, и, возможно, к тому же еще и вор. За этой дверью меня ждут люди, которые с радостью подтвердят, что ваши выходки уже не первый раз могли стоить им здоровья, спортивных результатов или даже карьеры в императорском флоте.

— Все это просто слова. — Каратаев сложил руки на груди и нахохлился, как замерзший воробей. — И их еще нужно доказать!

— Я так не думаю. — Я пожал плечами. — Если уж дело дойдет до разбирательств, покровители Корпуса скорее поверят собственным сыновьям и внукам, чем человеку с огромными долгами. И вряд ли его сиятельство Георгий Андреевич будет настолько глуп, чтобы выгораживать предателя… Ради талантливого офицера и преподавателя он, пожалуй, еще мог бы постараться и рискнуть должностью, — ухмыльнулся. — Но вы, сударь, не являетесь ни тем, ни другим.

— Значит, станете жаловаться? — Каратаев неуклюже попытался изобразить презрение. — Ваши товарищи по сборной наверняка пожелают узнать, что…

— Не пожелают. И если даже вы каким-то чудом сможете найти идиота, который попытается покалечить меня в ринге, я сломаю и его. И тогда вы отправитесь под трибунал… Впрочем, если уж мы никак не можем найти общий язык, — Я вскочил со стола и шагнул к двери, — то я, пожалуй, отправлюсь прямиком к начальнику Корпуса.

Аргументы у меня были… скажем так, на троечку. Из спортсменов сборной всерьез лезть в грызню с офицером Корпуса посмели бы от силы человек пять, а полностью я был уверен разве что в Медведе с Камбулатом. И продемонстрируй Каратаев хоть немногим больше характера и упрямства, мой кавалерийский наскок вполне мог бы закончиться пшиком.

Но умом его высокоблагородие, к счастью, не блистал. И, как и в карточной игре, клюнул на мой безыскусный блеф и, заглотив наживку, уже даже не пытался соскочить с крючка. Не успел я сделать и пару шагов к двери, как за спиной раздался голос, в котором уже не было даже тени самоуверенности.

— Стой… стойте! Подождите! — жалобно проблеял Каратаев. — Чего вы хотите?

— Ну вот, другой разговор! — Я развернулся на каблуках. — И давайте будем реалистами, ваше высокоблагородие: место и должность вы, конечно же, потеряете, но я оставлю вам возможность сохранить хотя бы честь. Вы сегодня же подадите рапорт Георгию Андреевичу, уволитесь из Корпуса и больше никоим образом не станете касаться нашей сборной. Полагаю, без ваших услуг у нас даже больше шансов победить на соревнованиях.

— Нет! Прошу вас! — Каратаев перегнулся через стол и попытался ухватить меня за полу кителя. Будто испугался, что я могу уйти. — Без работы я не смогу отдать долги!

— Вы и так их не отдадите, — вздохнул я. — Впрочем, вряд ли это мои проблемы, ведь так? Можете уехать из города. Или попытаться устроиться на службу в другом месте — если не хватит духу застрелиться.

— Полгода! — умоляюще простонал Каратаев. — Дайте мне полгода — и я уйду.

— Видимо, я как-то неясно выражаюсь. — Я возвысил голос. — Мы с вами не торгуемся. А если вдруг начнем — следующее мое предложение будет куда хуже предыдущего. Так что я бы на вашем месте поспешил. Если к концу недели этот кабинет не освободится, я позабочусь о том, чтобы вам нигде и никогда не доверили бы даже швабру.

— Хорошо. Как пожелаете. — Каратаев опустил голову. — Я… я сегодня же подам рапорт. Но молю, сохраните мою тайну.

— Не имею привычки болтать. И, да будет вам известно — я всегда держу слово… Впрочем, тайну за тайну. — Я чуть понизил голос и даже многозначительно взглянул на дверь, изображая осторожностью. — Вы расскажете, кто принимает ставки на соревнования, а я постараюсь сделать так, чтобы ваше внезапное увольнение не выглядело бегством от кредиторов.

— Это не моя тайна, — проворчал Каратаев. — Вряд ли… вряд ли этот человек будет рад, если я разболтаю о его делах первому встречному.

— Не говорите глупостей. — Я махнул рукой. — Вы ведь не думаете, что он берет деньги только у вас одного. Об этом наверняка уже знает чуть ли не половина Петербурга… Ну же, ваше высокоблагородие, не разочаровывайте меня! — Я сделал строгое лицо и, подойдя, снова склонился над столом. — Говорите. Упоминать ваше имя в любом случае не в моих интересах.

Каратаев набычился, еще сильнее вжался в кресло, будто всерьез намеревался провалиться сквозь него и удрать, но в конце концов сдался — и одними губами прошептал сначала фамилию, а потом имя и отчество.

Признаться, я почти не удивился.

— Премного благодарен. Можете ведь, когда хотите… А теперь позвольте откланяться. — Я шутливо приложил два пальца к виску, развернулся и уже взявшись за ручку на двери на всякий случай предупредил: — И не вздумайте никому рассказать об этом разговоре. Или, клянусь богом, я вас уничтожу.

Настроение стремительно улучшалось. А шагая обратно к товарищам, я даже успел придумать план. Пока в общих чертах и не слишком замысловатый, однако, похоже, вполне рабочий.

Десантное отделение вовсю развлекалось перед вечерней поверкой. Кто-то из мичманов, кажется, был в особо веселом расположении духа, и задорно «цукал» молодых. Как и подобает будущему офицеру, не выходя за границы этикета и здравого смысла — зато с выдумкой.

Молодым полагалось по памяти перечислить всех начальников Морского корпуса, начиная с Нагаева и до старика Разумовского. А те, кто хоть раз запинался, отправлялись в «экипаж» — натягивать паруса из одеял на своих же товарищей. Судя по выстроившейся вдоль диванов «флотилии», первогодки не утруждали себя зубрежкой истории.

Зато поучаствовать в увеселениях были совсем не против.

Увидев меня, мичман удивленно вскинул брови.

— Курсант, на месте — стой! А ну-ка перечислите мне, матрос…

— Нагаев. Милославский. Голенищев-Кутузов. Карцов, Рожнов, Крузенштерн, — проговорил я. — Могу даже с датами. Но вообще-то меня Медведь ждет.

— Курсант Острогорский, — Мичман тут же подобрался. — В жилой блок — марш!

— Есть в жилой блок! — гаркнул я.

И, прошагав мимо «флотилии», вышел в коридор.

Вся честная компания ждала в комнате. Медведь, развалившись в моем новеньком кресле, сонно наблюдал за Поплавским, не менее сонно перебирающим струны гитары. И даже чуть покачивался из стороны в сторону в такт музыке. Кресло при этом издавало жалобные звуки, предвещающие мне скорый визит в магазин за новым. Камбулат валялся на кровати, забросив руки за голову.

Из всех наших отсутствовал только Корф — видимо, опять удрал зубрить свои конспекты в библиотеку.

— Ну как там? — Медведь поднялся мне навстречу, заставив кресло скрипнуть особенно пронзительно. — Как прошло?

— Скажем так — проблема решена, — усмехнулся я. — И его высокоблагородие капитан Каратаев у нас больше не работает.

— Зверь… — уважительно пробормотал Камбулат. — И как ты его?..

— Тебе лучше не знать… И это еще не все, друзья мои!

— Не все? — Медведь приподнял мохнатые брови. — Ты еще что-то задумал?

— Ага. Но для этого мне понадобится помощь. И не только ваша… Для начала нам пригодится наличность — чем больше, тем лучше. — Я повернулся к Медведю. — А потом вы, господин мичман, отправите пару человек из сборной в медпункт. Пусть пожалуются на травмы. Или на живот, что-то в этом роде… В общем, неважно — самое главное пустить слух, что они вот-вот снимутся с соревнований.

— Что-то я не понимаю… — пробормотал Камбулат.

— Поймешь. А еще — мне нужен Антоша. Кстати, где он?

— В буфете, — усмехнулся Камбулат. — Бока наедает — не иначе зима скоро.

— Черкни ему, пусть бросает все и мчит сюда. Без него нам точно не обойтись.

— А вот теперь уже я что-то не врубаюсь. — Медведь недоумевающе поскреб пальцами бурую шевелюру. — Этот-то тебе зачем?

— Ну как… Лицо у него доброе. — Я пожал плечами. — Вызывает доверие.

— Ставку делать пойдет, чего тут непонятного, — лениво пояснил Поплавский. — Все равно больше некому: я завтра в наряд до отбоя, а спортсменов на стрельбище повезут, к пятиборью готовиться. Кроме тебя, кстати.

— Это почему? — поинтересовался я.

— А, точно! — Камбулат хлопнул себя по лбу. — Ты у нас в усиление к гардемаринам уезжаешь, в Зимний. Списки, что ли, не видел?

Глава 6

Такси остановилось у Эрмитажного театра Миллионной. Дальше пешком — после недавних событий меры безопасности увеличили еще примерно втрое, и город на подъездах к Зимнему выглядел так, будто здесь шла война: дорогу преграждали бетонные блоки, шлагбаум и пара броневиков.

И даже лица атлантов над парадной лестницей, казалось, чуть нахмурились и воплощали уже не сосредоточенность и столетний покой, а какую-то неясную тревогу, словно каменным великанам теперь и правда приходилось держать на руках небесный свод, а не какой-то там балкон.

Их товарищи из плоти и крови выглядели не лучше: когда я открыл дверцу и выбрался из такси наружу, гвардейцы на посту напряглись, а один даже шагнул за броневик, будто бы невзначай передвинув автомат на ремне вперед, под руку.

Но стоило им разглядеть погоны на моих плечах, как мрачные лица тут же разгладились.

— Морской корпус, Острогорский?.. — поинтересовался старший. И, не дожидаясь ответа, развернулся к остальным и крикнул. — Ваше высокоблагородие, пришел!

Похоже, меня уже ждали. И не какой-то там дежурный провожатый, а целый гардемарин… И к тому же знакомый. Высокий светловолосый мужчина лет тридцати сменил парадный китель на полевой камуфляж и на этот раз снарядился, как на войну, но это, без сомнения, был он — тот самый штабс-капитан, который пытался вывести нас из здания Пажеского во время налета на бал.

Его товарищ тогда погиб, но этому повезло. Он не только пережил Разряд убитого мной Одаренного штурмовика, а еще и получил повышение: вместо четырех тусклых металлических звездочек на погонах с продольной красной полоской виднелся один-единственный символ — вензель покойного императора на фоне двуглавого орла с короной. А значит…

А значит, передо мной стоял не кто иной, как новоиспеченный капитан — командир особой гардемаринской роты.

— Здравия желаю, ваше высокоблагородие. — Я вытянулся по струнке и коснулся пальцами околыша фуражки. — Курсант Острогорский в ваше распоряжение прибыл. Готов приступать…

— Да подожди ты — приступать. — Штабс… Точнее, теперь уже капитан, махнул рукой и развернулся, явно приглашая проследовать за ним в сторону Зимнего. — Пойдем, прогуляемся.

Он сразу перешел на «ты», изящно пропустив и «господина курсанта», и половину положенных строевых команд, и прочие расшаркивания. И это могло означать как высшую степень пренебрежения, так и что беседа — или ее часть, во всяком случае — будет неформальной.

Серьезных прегрешений за мной как будто не имелось, так что я кивнул и двинулся следом за капитаном. А через полминуты неспешной прогулки по Миллионной даже заговорил. Первым — если уж он сам так и не сподобился.

— Поздравляю с повышением, ваше высокоблагородие. — Я указал взглядом на новые погоны. — И, смею предположить, заодно и с новой должностью.

— Тут такая должность, что сам не знаю — то ли радоваться, то ли вешаться впору… — пробормотал капитан. Но тут же вспомнил, что даже толком не представился, и протянул мне руку. — Гагарин, Сергей Юрьевич. Особая гардемаринская рота.

О княжеском титуле мой новый знакомый зачем-то решил умолчать, однако мне хватило и фамилии. Помнить в лицо всех семерых отпрысков его сиятельства Юрия Алексеевича я, конечно, не мог — особенно тех, кто десять лет назад только-только выпустился из военного училища. Однако возможности капитана Гагарина представлял неплохо. И происхождение из древнейшего рода объясняло если не все, то уж точно многое: к примеру, стремительный взлет по карьерной лестнице.

Интересно, а что случилось со старым командиром?

— У нас тогда восемь человек погибло. — Гагарин, видимо, решил не ждать, пока я сам начну задавать каверзные вопросы. — Такого уже давно не было. Ну вот, значит, руководство и сменилось… Спасибо, кстати — и тебе, и остальным парням.

— За что? — усмехнулся я.

— Да за все. Вы, считай, работу за нас сделали.

Гагарин нахмурился и даже чуть покраснел, будто ему до сих пор стыдно было вспоминать, как его, гардемарина, князя и Одаренного не ниже пятого ранга швырнули, как тряпичную куклу, и оставили лежать, пока мы с Поплавским и Камбулатом задорно геройствовали, доставляя ее высочество обратно в Зимний.

— Служу отечеству, — отозвался я. — То есть, служим. Благодарю, ваше высо…

— Да хватит тебе уже тут козырять! — сердито проворчал Гагарин. И тут же поморщился, явно мысленно ругая себя за несдержанность. — Извини, матрос… Сам понимаешь, что тут творится — вот и хожу злой как собака.

Я молча кивнул. Фасад дворца и площадь с Александровской колонной посередине выглядели как обычно, однако я почти физически ощущал нависшую над ними тревогу. После происшествий вроде гибели императора и покушения на Елизавету всегда случалось одно и то же: полиция, армия, спецслужбы и Совет Безопасности начинали суетиться, как на пожаре, и всеми силами доказывать, что в промашке виноват кто-то другой. И даже если гардемаринскую роту не назначили крайними, свою порцию… скажем так, критики они получили. И явно немалую — раз уж предыдущий капитан то ли решил сменить место службы, то ли вообще ушел в отставку, не выдержав позора.

Позиция освободилась — вот только осталась «расстрельной». Боевики в черном с Распутиными все так же гуляли на свободе, следствие все так же буксовало, Морозов — уж он-то точно — все так же примеривался, как бы женить сына на единственной наследнице рода Романовых. И очередное покушение или что-то похуже были лишь вопросом времени.

— Понимаю, — вздохнул я. — Обстановка, мягко говоря, неспокойная. Иначе вам вряд ли понадобилось бы усиление из курсантов.

— Ну… Я тебя вообще-то не для этого позвал. — Гагарин свернул к арке, разделяющей западное крыло Эрмитажного театра и сам дворец. — Если бардак, как в Пажеском, повторится, меня не только с должности снимут, но и разжалуют в пехоту, до лейтенантских звездочек. И отправят служить, куда Макар телят не гонял.

На мгновение я даже удивился, что капитан гардемаринской роты рассказывает такие вещи едва знакомому курсанту-первогодке. Впрочем, мы виделись аж во второй раз, а никакого секрета в его словах, в общем, и не содержалось. Так что меня скорее интересовало другое.

— Искренне сочувствую, ваше высокоблагородие… Но разве я могу чем-то помочь? — спросил я.

— Не исключено. — Гагарин махнул рукой, и гвардейцы за очередным шлагбаумом расступились, пропуская нас. — Я тут… ну, скажем, опрашиваю свидетелей. А ты тогда видел уж точно побольше меня.

— Видел удар атакующим элементом по бальному залу. Потом боевиков в здании, — отрапортовал я. — Потом погоню, два черных микроавтобуса без номеров. И на этом, собственно, и все.

— Значит, все-таки элемент? — Гагарин явно навострил уши. — Не бомба?

— Ну… Я точно не видел, — осторожно отозвался я. — Но на обычный взрыв не похоже. Впрочем, если это противоречит официальной версии расследования…

— Да нет пока никакой версии.

Верховный гардемарин тут же напустил на себя безразличный и даже чуть скучающий вид, однако я успел заметить, что его проняло. И еще как — светлые брови сдвинулись, и между ними снова залегла тяжелая складка. Наверняка Гагарин уже слышал что-то такое, и уж точно видел следы удара по Зимнему не раз, не два и даже не десять, однако мои слова все же показались ему интересными.

Может, оттого что в самом дворце уже давно никто не отваживался произносить подобное вслух. Ведь это означало бы признать факт существования Одаренного вне рангов или еще черт знает кого или чего, способного за пару секунд прожечь Царь-Свечкой Конструкты в четыре слоя и несколько метров железа и камня.

Видимо, как раз об этом Гагарин сейчас и думал. Сосредоточившись настолько, что едва не заехал самому себе по лбу дверью, ведущей в восточное крыло Зимнего. И я тут же сообразил, что лучшей возможности задать свои вопросы может уже и не быть.

— Ваше высокоблагородие, — начал я, постаравшись добавить в голос как можно больше бестолкового юношеского любопытства, — позвольте поинтересоваться… Почему вы ведете расследование? Не смею сомневаться в ваших талантах, равно как и в полномочиях, но ведь есть дворцовая полиция, есть Третье отделение канцелярии его величества… Совет Безопасности, в конце концов! — Я нарочно возвысил голос, изображая искреннее удивление. — Разве сейчас работа гардемаринской роты — не обеспечивать безопасность великой княжны Елизаветы?

— Тихо ты! — буркнул Гагарин, сворачивая в коридор налево. — Любопытной Варваре знаешь, что оторвали?.. Но ты, курсант, прав. Отчасти. Не наше это дело, в расследованиях ковыряться, только так получается, что больше некому.

— Почему? — вполголоса уточнил я.

— Престижу особой роты нанесен удар. И сейчас очень многие даже в этом самом дворце будут не против, если нас всех разгонят. Егеря чуть ли не в открытую говорят, что справятся с защитой ее высочества куда лучше. — Гагарин на мгновение смолк, будто вдруг засомневался, что такие вещи следует обсуждать с курсантом. Но потом все-таки продолжил. — Я не могу допустить, чтобы подобное случилось снова. А лучший способ предотвратить покушение — это найти врагов. И ударить первыми!

Хоть кто-то в этом городе не забыл мои уроки… Впрочем, пока слова гардемарина оставались лишь словами. И даже располагая тремя сотнями лучших во всей Империи вояк, он не знал, когда и кого нужно бить. И мне, пожалуй, было нечего ему подсказать: Распутин, конечно же, играл всем этом бардаке немалую роль, но уж точно не главную.

— Вы правы, — кивнул я. — Нападение — это лучшая защита. Но как вы сможете отыскать убийц государя, если с этим не справилось даже Третье отделение?

— Да они… Они, по-моему, просто работать не хотят! — Гагарин с явным трудом заставил себя не сказать кое-что куда более понятное и емкое. — Или кому-то на самом верху очень нужно, чтобы расследование зависло намертво.

Значит, Мещерский все-таки прав: канцелярия и федеральные сыскари нарочно тормозят дело. А Морозов, хоть и наверняка уже и грозил им всеми мыслимыми карами, пока ще не в том положении, чтобы всерьез ссориться со спецслужбами… А своих следователей у него, можно сказать, нет: Совет — вояки, а не ищейки. Их время придет позже, когда надо будет драться.

Главное, чтобы оно не пришло, когда Елизавета уже будет на том свете.

— Вещдоки, тела, задержанные — у меня нет ничего. Протоколы допросов пленных боевиков засекречены.

Гагарин толкнул дверь и зашел в кабинет. В который, видимо, переехал совсем недавно — здесь до сих пор витал дух бывшего владельца. Человека тоже военного, но заметно старше — судя по интерьеру и технике, которую последний раз меняли, вероятно, еще до моей безвременной кончины. О присутствии нового хозяина сообщала только фотография на стене: князь Юрий Алексеевич — глава рода — его, кажется, третья по счету супруга и семь… нет, уже девять детей, от хорошо знакомого мне Константина Юрьевича до девчонки лет этак пяти на вид, о существовании которой я только что узнал.

Кажется, старик и на пенсии не терял времени даром.

— Изъяли даже записи с камер. — Гагарин, прислонив автомат к стене, принялся снимать «разгрузку». — Как нарочно…

Кто бы ни стоял за Распутиными и боевиками в черном, у него наверняка есть свои люди везде, чуть ли не прямо в Зимнем или в Государственной Думе. Содержать целую армию непросто, но и она — лишь острая верхушка айсберга, а под водой скрывается структура куда более сложная и громоздкая. Спрятать такую почти невозможно.

Хотя…

— Неужели совсем ничего нет? — вздохнул я.

— Ну… Кое-что имеется. Ерунда, конечно — но все-таки погляди. Вдруг чего вспомнишь… — Гагарин взял со стола планшет, разблокировал экран и протянул мне. — У меня брат в Третьем отделении, статский советник — и то больше ничего выгрызти не удалось, только фотографии.

На которых я, как ни искал, так и не смог найти хоть что-то полезное. Самая обычная оперативная съемка: тела боевиков, панорамы полуразрушенного бального зала, изувеченные автомобили — крупным планом. Во время погони мне было не до разглядывания, однако теперь я смог узнать под черным «раптором» овальный значок.

«Форд», скорее всего, «Транзит», только модель явно посвежее тех, что я помнил. Обычный микроавтобус, который в свое время использовали и для маршруток, и для коммерческих грузов — такие даже после появления отечественных «Соболей» ввозили в страну чуть ли не тысячами.

— Номера на рамах спилены? — уточнил я, особо ни на что не надеясь.

— И на двигателях, — кивнул Гагарин. — На оружии, кстати, тоже ничего. Грамотные ребята.

Автоматы без маркировки и одноразовые машины-призраки. И вряд ли даже пленные боевики, если бы такие были, смогли бы рассказать многим больше — прятать концы в воду заказчики всех этих дел явно умели.

— Меня вот еще какая штука смущает. — Гагарин на всякий случай даже прикрыл дверь в кабинет. — Помнишь того, в маске, который меня об стену швырнул?

— Как тут не помнить, — отозвался я. И на всякий случай добавил: — Еле удрали.

— И хорошо, что удрали. Только его тоже кто-то убил. Из автомата, в упор… двенадцать пуль. — Гагарин ткнул себя пальцем в живот, показывая, куда именно подстрелили Одаренного налетчика. — Представляешь?

— Не-а. — Я соврал не задумываясь. — Может, ваши? Или гвардия?

— В том-то и дело, что больше там никого не… Не должно было, — поправился Гагарин. — Но какой-то герой прошелся, наверное, сразу за вами. Жалко, камеры не посмотреть.

Вот вообще не жалко. Надеюсь, их там рядом даже не висело.

— Ну… я не видел. — Я пожал плечами. — Да и не до того было, сами понимаете.

— Да я-то понимаю… Ладно, пойдем к ребятам — придумают тебе работу. Не в располагу же возвращаться… И вот чего — номер мой запиши. — Гагарин шагнул обратно к столу и взял оттуда несколько свеженапечатанных визиток. — Если вдруг чего вспомнишь — сразу звони.

Глава 7

Императорский Дворец спорта был набит под завязку — несмотря на повышенный уровень опасности очередного… Происшествия — так официально назвали мясорубку в здании Пажеского корпуса в прессе и официальных документах.

Столичные безопасники то ли никак не могли до конца усвоить урок, то ли решили, что раз уж ее высочество Елизавета Александровна не почтит соревнования по военному пятиборью своим присутствием, то и опасаться сверх меры не стоит.

Да, полиция и служба охрана сторожила все двери, и народ запускали с тщательнейшим досмотром, разбив на несколько потоков, а нас и вовсе завезли на микроавтобусе через служебный вход. Но отменять мероприятие не стали, что при красном уровне террористической угрозы по меньшей мере странно.

Наверное, таким образом Келлер хотел продемонстрировать, что военные и жители столицы никого и ничего не боятся, что ситуация под контролем — да и вообще в Петербурге якобы воцарилась тишь да гладь. Впрочем… не знаю, как остальные, а я имел все основания полагать, что и красный уровень угрозы — который, кстати, по определению подразумевает отмену всех массовых мероприятий — и все прочие принятые меры, были лишь попыткой успокоить народ.

Потому что никакие ужасные террористы столице не угрожали. «Черные» охотились только за Елизаветой… Пока что. Если я не перестану светиться крупным планом на каналах популярных блогеров, швыряясь микроавтобусами в питейные заведения, получать медали из рук великой княжны и бегать по городу с автоматом, все может весьма быстро поменяться.

Вот выиграем соревнования — так сразу и перестану.

Если выиграем, конечно.

Пока что Морской корпус в групповом зачете шел третьим, после павлонов и пажей. Пробежали мы неплохо, а вот отстрелялись, мягко говоря, не очень — я честно выбил положенные семьдесят четыре балла из сотни, а вот Тимур налажал: на последнем патроне дрогнула рука, и пуля ушла вообще мимо мишени.

И, если все так и продолжится, кубок нам точно не грозит.

— Давай, давай! — взревел Медведь, вскакивая со скамьи.

Мы с остальными вскочили вместе с ним. На ринге Камбулат пробил свою коронную серию, потом все-таки свалился в партер, но вместо того, чтобы забрать второй раунд по очкам, вдруг совершенно неожиданно вывел своего соперника на болевой. И тот захлопал ладонью по татами, показывая, что схватка завершена.

Есть! Забрали АРБ! Ну, Камбулат, ну красавчик!

— Досрочную победу одерживает Виктор Камбулатов! — провозгласил комментатор, и трибуны ответили ему дружным гулом. — По итогам секции армейского рукопашного боя Морской корпус получает десять очков!

У пажей девять, а у павлонов, которые до этого шли во главе турнирной таблицы — всего шесть. Если я все правильно посчитал, пехота рухнула с первого места сразу на третье.

— Отлично! — закончив радоваться, Медведь повернулся ко мне. — Ну, нам теперь на боевом применении не облажаться — и кубок наш! Ты давай уж там, постарайся!

— Я-то постараюсь. Вы тоже не подкачайте, — мрачно буркнул я.

— Шутишь, матрос? — Медведь усмехнулся. — Это хорошо. Значит, настрой боевой. Так, готовься, скоро выходим.

Загудели механизмы, и площадка начала преображаться. Сложились канаты ринга, ушло куда-то вниз мягкое покрытие, на которые я каких-то полчаса назад отправил каратиста из Михайловского. Пол опустился на несколько метров, а по периметру и внутри прямоугольника примерно двадцать на сорок метров поднялись перегородки из свинца и карбона.

Групповой зачет по боевому применению проходил в тройках и имитировал бой в замкнутом пространстве.

Скоро нам предстоит спуститься в этот лабиринт, а с другой стороны, по результатам жеребьевки, появятся пажи. Павлонам с остальными в этой дисциплине не светит — даже самые толковые из Одаренных юнкеров до наследников старейших родов все-таки не дотягивают. Объективно по совокупной мощности краснопервые сильнее нас раза в полтора, но для победы этого все же недостаточно.

На площадке выяснится не только чей Дар сильнее, но и кто лучше подготовился работать в группе, чей командир тактик не только на словах, а еще и на деле.

Правила соревнований по боевого применению дополняли и наворачивали уже лет триста — задолго до появления самого термина. Однако за последние полвека они почти не изменились.

На площадке — по три бойца от каждой команды. У каждой своя база, на базе — флаги, красный и синий. Победа в раунде присуждается по очкам или при выведении из строя всех бойцов команды соперника. Но можно пытаться победить досрочно, добравшись до вражеского флага, который нужно не только стащить, но и успеть доставить к себе на базу.

Чуть меньше тысячи квадратных метров — и сотни разнообразных ходов и тактик, которые мы, не жалея сил, отрабатывали на Полигоне в Корпусе,

— Приглашаю на площадку команды Морского и Пажеского корпусов! — прогремел комментатор. — Спортсменам — приготовиться!

— Ты как, отдышался? — повернулся Медведь к Камбулату, который уже успел переодеться и стереть пот.

— Нормально, — кивнул тот. — Жить буду. Тут бегать некуда.

— Отлично. Давайте, как договаривались. Соберитесь. Вздрючим красноперых — и праздновать!

— Где, в казарме? — фыркнул кто-то сзади на скамейке. — Увольнения-то — тю-тю…

— Отставить уныние, мичман! — широко ухмыльнулся Медведь. — Граф Шувалов все продумал. Но сначала — кубок. Так что не расслабляться!

— Есть не расслабляться! — дурачась, мы с Камбулатом вскинули ладони к несуществующим фуражкам.

— Пойдемте, вон, зовут уже!

Мы замерли у лестницы на краю площадки, ожидая команды спуститься. И в этот момент я почувствовал на себе чей-то внимательный, цепкий взгляд, поднял глаза и замер.

У противоположного конца площадки, возле служебного входа напротив красного флага, стоял Григорий Григорьевич Распутин собственной персоной. Он устроился сразу за дополнительной прозрачной стенкой, там, куда не пустят простых смертных, и, облокотившись на ограждение, смотрел прямо на меня.

Вот тебе и не высунулся. Проклятые блогеры, чтоб их всех… Вряд ли Распутин явился сюда исключительно ради любви к спортивным дисциплинам. Если мы сейчас победим… Полагаю, подозрений у него станет еще больше. Раз этак в десять.

Черт! И что делать?

Решение, собственно, я уже знал. Моим товарищам оно, конечно, не понравится, но…

Но увы.

— Команды — на площадку! — раздался усиленный динамиками голос сверху.

— Пошли! — Медведь приобнял нас за плечи и принялся, наверное, уже в сотый раз повторять схему. — В первом раунде попробуем напролом. Идем по центру, тройкой. Я держу Щит, Камбулат — ударная сила, Вовка — на добивании. И паси тылы с флангами. Если красноперые разделятся — флаг про… потеряем.

Я лишь кивнул. Работа в тройке была отлажена на тренировках уже давно, но сейчас мои мысли были заняты другим. Распутин так и стоял у перил, и уходить явно не собирался. И если успехи в АРБ можно было списать на хорошую физическую подготовку, технику и везение, то на боевом применении придется быть скромнее некуда. Одаренный такого ранга наверняка заметит запредельную для курсанта-первогодки технику. И может почувствовать мощность даже за свинцовыми поглотителями.

А учитывая наглость и возможности Распутина, если у него появятся серьезные подозрения, то он меня запросто достанет меня и в Корпусе.

И никакое казарменное не спасет… Обидно.

Мы вышли на исходную и встали, в ожидании команды на старт. Заиграла бравурная музыка, комментатор что-то рассказывал о составах команд, но я его не слушал. Скорее бы уже… Закончить, опозориться, и дело с концом.

— Командам — приготовиться! — музыка стихла и под сводами Дворца Спорта загремели слова судьи. — Три… Два… Один… Начали!

— Вперед! — зарычал Медведь, срываясь с места.

Я чуть отстал, как положено третьему номеру, и двинулся следом, готовясь в любой момент нырнуть за чужой Щит. Учитывая габариты Шувалова, бояться было почти нечего. Мы быстро продвигались по левому флангу, обходя углы и изо всех сил вслушиваясь. Зрители смотрели за нами сверху, затаив дыхание, и в огромном зале вдруг стало так тихо, что я вполне мог засечь пажей на звук.

Интересно, какую тактику выбрали они?

Сзади и чуть справа послышался шорох, но Камбулат и Медведь, кажется, ничего не услышали. Подводить ребят было стыдно просто до чертиков, но я все еще чувствовал на себе взгляд Распутина, а значит…

А значит, нужно проигрывать.

Когда паж — в обход почему-то отправили Ходкевича — скользнул из-за карбоновой перегородки, я замахнулся, неторопливо собирая Плеть… И тут же получил прямо в грудь Молотом. Падая, я сбил с ног Камбулата, и второй удар достался уже ему. Медведь, взревев, развернулся, закрываясь Щитом, и даже успел атаковать, но появившиеся спереди двое пажей отработали его в спину.

— Раунд! — прогремел комментатор. — Пажеский корпус одерживает первую победу! Один-ноль в пользу команды красных!

— Получили, бакланы! — усмехнулся Ходкевич. — Черта вам лысого, а не кубок.

Трибуны взревели, а я скрипнул зубами, поднимаясь на ноги.

Если бы не Распутин… Угораздило же его припереться!

— Матрос, твою ж мать, это что было? — Медведь, конечно же, сразу сообразил, кто именно проспал заход со спины. И это не сулило ничего хорошего. — Кому было сказано следить за флангами и тылом?

— Слушай, да он резкий такой оказался… — Я виновато развел руками. — Не успел среагировать.

— Блин, Вовка! — Камбулат сердито треснул меня по плечу кулаком. — Еще два раза так не успеешь — и просрем красноперым! Потом в городе хоть не появляйся… Давай, просыпайся!

— Команды, на исходную! — Громыхнул голос сверху. — Приготовиться ко второму раунду!

Возвращаясь на стартовую площадку, я не удержался и мазнул взглядом по темной фигуре за ограждением.

Стоит, зараза. Правда, смотрит, кажется, уже не так внимательно, видимо, ожидал от меня большего. Хорошо. Давай, разочаровывайся, полностью. Я просто курсант, самый обычный, даже не особенно талантливый. А вовсе не восставший из мертвых Серый Генерал.

М-да, житья в Корпусе мне теперь определенно не будет… Ладно, прорвемся!

— Меняем тактику, — быстро заговорил Медведь. — Камбулат, остаешься на базе. Смотри за флагом и не подпускай их близко. Мы с Вовкой идем по флангам. Он заберет флаг, я на обратном пути его прикрою. Матрос, соберись! Влетим, как в прошлый раз — в третьем раунде ловить уже нечего будет!

— Командам — приготовиться! Второй раунд! Три… Два… Один… Начали!

— Погнали! — Медведь устремился вперед, едва не зацепив плечом перегородку. Я же чуть помедлил, буквально пару секунд, а потом нырнул в правый коридор.

Хорошо, если Медведь справится сам. Тогда мне вообще ничего делать не придется. Вот только слабо в это верится…

Так, совсем, как баран на заклание ломиться тоже не стоит, нужно хотя бы сделать вид… На нас сейчас смотрят десятки камер, прямая трансляция и на ТВ, и в интернете, и на большие экраны в зале, и еще черт знает куда… Еще не хватало, чтоб меня заподозрили в подыгрывании пажам!

Я замедлился, пошел быстро, но почти неслышно, перекатываясь с пятки на носок.

Угол, быстро выглянуть, убраться назад… Никого. Вперед!

Но стоило мне рвануть к флагу, как прямо передо мной выскочила плечистая фигура с уже готовым элементом на пальцах.

Ходкевич изрядно подтянулся с нашей «дуэли» на тренировке — видимо, капитан красноперой сборной все эти недели гонял его в хвост и в гриву. Пожалуй, даже в другой ситуации я мог и не успеть ударить первым.

Ударить — нет. А вот закрыться… Что я и сделал. Вот только Щит вышел жиденьким. Удар Молотом его снес начисто, а следующий элемент швырнул меня на перегородку. Ходкевич ухмыльнулся и бесшумно пронесся мимо, по направлению к нашей базе. Черт!

Не успел я подняться, как откуда-то слева послышался негодующий вопль Медведя, а трибуны взорвались криками.

В которых буквально потонуло объявление комментатора.

Мы встретились на базе. И на этот пришибленный и виноватый вид был уже у всех троих. Пажи не стали изобретать велосипед и использовали ту же тактику, что и в первом раунде. Парочка в связке пошла по левому флангу, Ходкевич — по правому. Двойке удалось «разобрать» Медведя, хоть он и успел вывести из игры одного из пажей, а уцелевшие одновременно вышли на Камбулата.

Ну, хоть флаг не потеряли.

Я поднял голову. Распутин все так же стоял на своем месте, но сейчас вид у него был самый что ни на есть, скучающий. Похоже, он уже сделал выводы и теперь уже почти без интереса наблюдал повтор моего позора на экране.

— Ребят, так дело не пойдет! — Медведь схватил меня за плечи и тряхнул так, что зубы щелкнули. — Матрос, что с тобой случилось, якорь тебе… куда надо! Что ты как муха сонная? Мы сюда зачем вообще приехали⁈

Ответить мне было нечего, потому я предпочел промолчать. В очередной раз посмотрел на трибуны…

И увидел, как Распутин неторопливым шагом движется к выходу.

Есть! Свалил, скотина! Вот теперь — совсем другой разговор!

Ну, красноперые, держитесь…

— Командам — приготовиться! — прогремело в динамиках.

— Медведь, сейчас все будет. — Я с улыбкой повернулся к капитану. — Точно тебе говорю. Давай пятую схему: вы остаетесь в обороне, не даете им пройти, а я за флагом!

— Ну… уверен?

После того, как я два раза подряд облажался, оба моих товарища явно были настроены скептически. Но выбора, в сущности, уже не оставалось: забрать победу теперь мы могли только досрочно, ограбив базу красноперых.

— Слово моряка!

— Не говори гоп… — Медведь посмотрел исподлобья, но все-таки кивнул: именно пятая схема с прорывом к флагу давалась мне на тренировках лучше всего. — Ладно, давай. Но если ты и в этот раз пропустишь…

— Не пропущу! — Я махнул рукой. — Вы их главное отвлеките!

— Третий, финальный раунд! — прокатился над площадкой рев динамиков. — Три… Два…

Я сорвался с места в ту же секунду, как прозвучала команда «Начали!», разом подключая все Конструкты и ускоряясь. Пулей пронесся по левому коридору, сместился в центр и наискосок ушел на правый фланг. В проеме напротив мелькнула фигура Ходкевича. Он меня заметил, и сейчас явно ждал за поворотом, готовый ударить, как только я покажусь.

Ну что ж, дружок, сейчас будет тебе сюрприз!

Я на полной скорости завалился на пол, скользнул в подкате, на ходу разворачиваясь влево. Такого маневра Ходкевич явно не ожидал, и его Плеть, свистнув над головой, высекла искры из перегородки. А вот мой Молот, заряженный чуть ли четвертью резерва, вбил его в карбон вместо со Щитом — аж гул пошел! Не останавливаясь, я вскочил на ноги, оттолкнулся от пола и «рыбкой» нырнул в имитирующий окно проем. Приземлился на руки, перекатился, и, вскочив, тут же ушел вправо.

Бросок вперед, на костяшках вибрирует уже готовый сорваться с них «Молот»… Никого! База пуста!

Подскочив к флагу, я выдернул древко из гнезда, и над площадкой тут же заверещал пульсирующий сигнал тревоги. Сирена выла, трибуны орали, комментатор что-то кричал, а я уже несся назад, закинув развевающееся красное полотнище за спину.

Пажи — сколько бы их ни осталось на ногах — наверняка забыли обо всех прочих делах и рванули на перехват.

Но слишком медленно.

Скользнув вдоль стены по левому флангу, я свернул и снова сместился в центр. Впереди мелькнула фигура в красном, но я уже ушел вправо, и его элемент — то ли Молот, то ли Плеть — снес перегородку где-то позади.

Так, теперь бы на второго не нарваться…

В коридор, ведущий прямиком к нашей базе, мы с пажом выскочили одновременно. Он был готов к встрече и даже ударил первым. Я не стал тратить время на Щит, и просто отвел удар в сторону чистой энергией, заставив карбон за спиной жалобно застонать. Поняв, что промахнулся, паж собрался угостить меня Плетью, но я не дал ему такой возможности. Зацепил под ноги древком флага, накрыл сверху Молотом, перемахнул через распластавшееся на полу тел и выскочил на пятак базы.

— Сзади!

— Лови!

Два возгласа, Камбулата и мой, прозвучали одновременно. Размахнувшись, я бросил товарищу флаг, словно копье. Упал на пол, разворачиваясь на спину, и ударил с двух рук одновременно. Похоже, этот красноперый в команде исполнял роль «танка». Щит выдержал, но самого парня протащило метра полтора и вдавило в перегородку. Но на этот раз хруст карбона я уже не услышал: над площадкой загремели фанфары, сообщая, что флаг противника встал рядом с нашим.

Есть! Есть, твою мать!

— Раунд! — запоздало закричал явно обалдевший от такого зрелища комментатор. — Досрочную победу одерживает команда синих!

— Вовка! Вовка, моя ты красота! — Медведь, забывший, что еще пять минут назад был готов спустить на меня всех собак, подскочил, сгреб нас с Камбулатом в объятия и стиснул так, что аж кости затрещали. — Всех троих вынес! И флаг! Ты понимаешь, что это значит, матрос⁈

— По результатам матча, в дисциплине «Боевое применение» команда Морского корпуса получает десять очков! — спешил объяснить голос комментатора. — Таким образом, по результатам общего зачета, команда Морского корпуса выходит на первое место и побеждает в турнире!

— Да! Да! Да-а! — вопили Камбулат с Медведем, и им вторили не только наши спортсмены на лавках, но зрители с трибун. — Кубок! Это кубок, братишка!

Получилось! Ведь получилось же!

Теперь главное, чтобы Распутину не взбрело в голову посмотреть записи с турнира. Иначе у него наверняка возникнут вопросы.

И я не уверен, что уже готов на них ответить.

Глава 8

Награждение вышло напыщенным и пафосным — в общем-то, как ему и положено. Нас всех загнали на трибуну, распорядитель произнес речь минут этак на десять, что-то сказал Медведь, которому, как капитану сборной, торжественно вручили кубок… Я особенно не вникал. Единственное, чего мне сейчас хотелось — оказаться как можно дальше от света софитов и десятков, если не сотен, камер и фотоаппаратов, нацеленных на арену Дворца Спорта.

Не высовываться, ага…

Когда я спускался с «пьедестала», взгляд вдруг зацепился за весьма эффектную блондинку, стоящую у самого ограждения и очень внимательно смотрящую на меня. В чертах девушки было что-то знакомое, только я не мог понять, где и когда я мог ее видеть.

Стоп! Да это же Полина, моя двоюродная сестра! Ну, точнее, двоюродная сестра Владимира. Она изрядно повзрослела, сменила цвет волос с темно-русого на платиновый блонд, но это определенно была та же девушка, что я видел на фотографиях, когда гостил в родовом поместье в Ростове.

Пришла поболеть, значит?

Строгая охрана старалась никого не пускать к самой арене, но для симпатичной девушки, видимо, сделали исключение. Я махнул товарищам, мол, сейчас догоню, и подошел к ограждению.

— Привет! — поздоровался я. — Ты ведь моя сестра?.. Ну, в смысле — двоюродная? Я — Владимир Острогорский.

Прозвучало все это наверняка глупее некуда: если уж Полина пришла не просто посмотреть соревнования, а именно ко мне — наверняка и без дурацких пояснений знает все, что я сказал.

— Я — твоя сестра, — улыбнулась она.

Охрана покосилась, но ничего не сказала. Вот только мое отклонение от курса заметили не только суровые здоровяки в штатском: многочисленные репортеры тут же нацелили камеры на нас, и я поморщился.

— Слушай, давай встретимся у кафетерия, минут через десять, хорошо? — Я огляделся по сторонам, сердито щурясь от вспышек. — А то здесь и не поговорить толком.

— Да, конечно. — Полина улыбнулась, но как-то очень невесело. И кивнула. — Буду ждать!

— Я быстро!

Я помахал ей и трусцой побежал догонять остальных.

— Это что еще за барышня? — Камбулат, от которого не ускользнула моя задержка, ухмыльнулся. — Уже обрастаешь поклонницами? Сказал ей, что у тебя девушка есть?

— Да ну тебя! — я шутливо пихнул его в бок. — Сестра это моя. Двоюродная.

— Ух ты! — Камбулат вскинул брови. — Симпатичная. Познакомишь?

— Мне бы самому с ней познакомиться для начала, — хмыкнул я. — Десять с лишним лет не виделись. Слушай, я сейчас переоденусь и сбегу ненадолго, прикроешь, если что?

— Да не вопрос. Только сильно там не задерживайся.

— Спасибо!

Я быстро переоделся, выскользнул из раздевалки, и, пройдя через технический коридор, оказался в фойе. Кафетерий в длинной широкой «кишке» вокруг арены был не один, и поиски немного затянулись: Полина обнаружилась в третьем по счету. Она стояла у высокого столика, на котором исходили паром два стаканчика с кофе, и сосредоточенно набирала что-то в телефоне. Вид у нее при этом был сосредоточенный и напряженный — даже губу нижнюю закусила.

Я подошел и тихонько кашлянул. Полина вздрогнула, убрала телефон и повернулась ко мне.

— Ну, привет, сестренка, — улыбнулся я.

— Привет… — Обниматься будем?

А почему бы, собственно, и нет?

Ей даже не пришлось вставать на цыпочки: внешность Полина явно унаследовала от покойной матери, зато ростом пошла в породу Острогорских, а каблуки туфель и вовсе сводили на нет разницу между нами.

— Ты какими судьбами тут? — поинтересовался я. — Спортом интересуешься, или?..

— Ну так папа рассказал, что ты со сборной в турнире участвуешь. Вот, решила посмотреть, заодно и познакомиться. Не чужие ведь… Слушай, а круто ты выступил! Горжусь!

— Ну… я старался.

Удивительно, но, кажется, я даже немного покраснел.

— Я тут кофе взяла, кстати, будешь? — спохватилась Полина, показывая на столик.

— Не откажусь, — я благодарно кивнул. — Спасибо!

На самом деле, я бы сейчас не отказался и от штук этак пяти эклеров. Финальный раунд изрядно опустошил резерв и запас гликогена в мышцах, и теперь Конструкт настойчиво требовали быстрых калорий, но кофе тоже сойдет.

Я отхлебнул пенистого, сладкого капуччино и даже зажмурился на секунду. Вкусно.

— Как ты вообще? Чем занимаешься? — в один голос спросили мы друг у друга и рассмеялись.

— Ну, как видишь, — я пожал плечами. — Учусь, выступаю вот. На все остальное времени уже, можно сказать, и не остается.

— Великую княжну спасаешь, — усмехнулась Полина. — Приятно знать, что твой брат — герой!

Я мысленно чертыхнулся. Так скоро и по улице не пройдешь спокойно, узнавать начнут. Пожалуй, даже странно, что до сих пор никто не подошел… Но хорошо.

Еще этого мне для полного счастья не хватало.

— Ну… Так уж получилось, — я развел руками.

— Еще и скромник.

В этот момент в сумочке что-то громко зажужжало. Полина достала телефон, бросила взгляд на дисплей и сбросила вызов, но я все-таки успел прочитать на на экране имя — Борис Анатольевич.

Улыбку тут же как ветром сдуло. Лоб Полины прорезала складка, а уголки губ опустились, как будто она вдруг собралась расплакаться.

— Что-то случилось? — поинтересовался я.

— Не обращай внимания… Ерунда, — сестра отмахнулась и попыталась сделать беспечное лицо. Получилось плохо. — Это по работе.

— Ты работаешь уже? — удивился я. — Дядя говорил, учишься…

— Ну да, учусь. Но и подработка не помешает, тем более по специальности. Практика — всегда хорошо.

Насколько я помнил, Полина год назад поступила в Императорское училище правоведения. Заведение не то чтобы запредельно крутое — наследники могущественных и уж тем более Одаренных родов уже давно предпочитали военную карьеру — но все же солидное. И не подразумевающее казенного довольствия и даже жилья для студентов, так что некоторым уже чуть ли не со второго курса приходилось искать должность в какой-нибудь конторе. Полина явно была из их числа: судя по виду ростовской усадьбы Острогорских дядя уж точно не шиковал. А если и смог оплатить дочери обучение и даже жилье в столице, то на развлечения, платья и прочие женские потребности ей приходилось зарабатывать самой.

— А где трудишься? — спросил я.

— Да в компании одной… Логистика, сопровождение грузов, — отмахнулась Полина. — На полставки взяли. Я…

В этот момент телефон зазвонил снова.

— Прости. Я на секунду.

Прижав телефон к уху, Полина отошла в сторону.

— Да. Нет. Я же сказала, что занята! Что значит «чем»? У меня, по-твоему, своих дел быть не может? Нет. Нет, говорю! Да в смысле «уже здесь»? Блин… Ладно! Ладно, иду, не кричи.

Похоже, загадочный Борис Анатольевич оказался тем еще сатрапом. И даже не поленился приехать лично — видимо, чтобы в срочном порядке забрать сестренку…

На работу? В семь вечера?

Вдавив кнопку отбоя так, что аж пальчик побелел, Полина снова убрала телефон в сумочку. Достала вместо него ручку и принялась что-то быстро писать на салфетке.

— Слушай, мне тут бежать надо… Срочное дело! Давай как-нибудь встретимся, может? В городе, или еще где… Вот мой номер, не потяряй.

— Да, конечно, давай, — кивнул я. — Слушай… А у тебя точно все в порядке?

Полина отвела взгляд.

— Да, все хорошо! — с напускной беззаботностью ответила она. — Дела просто. Работы много очень, и вообще… Ладно, я пойду! До связи!

Не успел я даже помахать рукой, как передо мной взметнулась светлая шевелюра, и каблучки туфель — симпатичных и явно слишком дорогих для дочери отставного гвардейского майора — зацокали по фойе к выходу.

Что-то тут определенно не так.

Вместо того, чтобы вернуться в раздевалку, я шагнул за колонну и посмотрел на улицу сквозь панорамное окно.

Примерно через полминуты Полина миновала турникет на выходе, быстро спустилась по лестнице… И тут рядом с ней возникла крупная фигура. На улице уже стемнело, но света от Дворца Спорта хватало, чтобы рассмотреть невесть откуда взявшегося мужчину.

Высокий, плечистый, на вид — лет тридцать с чем-то. Кожаная дубленка нараспашку, короткая, чуть ли не под ноль стрижка… Полина что-то сказала, махнула рукой, намереваясь обойти мужчину, но тот схватил ее за локоть.

Грубо и сильно. Я уже почти сорвался с места, собираясь выйти на улицу и поинтересоваться, что собственно, происходит, но сестра вдруг сменила гнев на милость. Склонив голову, она позволила взять себя под руку и вместе с мужчиной пошла к большому черному внедорожнику, стоящему на подъездной дороге.

Которого здесь, кстати, быть вообще не должно, перекрыто же… Кем ни был таинственный Борис Анатольевич, птица он явно важная — простого смертного, пусть даже какого-нибудь директора, за шлагбаум бы, скорее всего, не пустили.

Надо бы в ближайшее время встретиться с сестренкой и хотя бы попытаться выяснить, свидетелем чего я стал. На встречу начальника и подчиненной точно не похоже. Да и сам мужик этот…

Ладно, потом разберусь. А сейчас пора в раздевалку — пока не начали искать.

* * *

— Здравия желаю, ваше высокоблагородие, — проговорил я, открывая дверь.

Сцена повторялась… в каком-то смысле. Неделю с небольшим назад я точно так же ввалился в кабинет к Каратаеву, и сегодня настала очередь еще одного местечкового злодея. Не то, чтобы они оба всерьез меня беспокоили, однако начатые пусть маловажные, однако стопроцентно благие дела следует доводить до конца.

— Чего вам, курсант?

Грач — как и всегда — не утруждал себя даже элементарной вежливостью.

Впрочем, на этот раз я тоже не собирался.

— Я пришел за деньгами. — Я, не дожидаясь приглашения, перешагнул порог кабинета и прикрыл за собой дверь. — Полагаю, вы понимаете, что….

— Не имею и малейшего представления! — прокаркал Грач. — Так что будьте добры, господин курсант, ступайте обратно в расположение, пока я не выписал вам наряд вне очереди.

Этот держался получше физрука. Наверняка уже смекнул, чем все закончится, но актерствовал на твердую «четверку». Пожалуй, даже с плюсом.

— О нет, нет, ваше высокоблагородие. — Я покачал головой. — Так дело не пойдет. И вы меня непременно выслушаете. В конце концов, речь идет о четырехзначных суммах… Или даже о пяти-, если я правильно все подсчитал.

— Будьте любезны, объяснитесь, господин курсант, — нахохлился Грач.

— Вот уж не думал, что у вашего высокоблагородия такая короткая память. Но, если уж вам так угодно, я не поленюсь ее освежить. — Я со вздохом уселся на стул. — Не далее, как четвертого октября, мой товарищ и однокурсник его благородие барон Антон Сергеевич Корф имел с вами… скажем так, беседу, в которой…

— Не припоминаю, — сухо огрызнулся Грач.

Соскочить он похоже, даже не пытался — спорил чисто из вредности. Или просто тянул время, чтобы придумать какой-нибудь хитрый финт, просчитывая в голове варианты. Все-таки идиотом его пернатое высокоблагородие не был — в отличие от Каратаева. Иначе вряд ли просидел на посту коменданта столько лет, не попавшись на незаконном и порочащем капитанские погоны приработке в виде подпольного тотализатора.

Разумеется, я подготовился к беседе заранее, и уже успел выяснить, что Грач принимал ставки еще с конца нулевых и репутацию в расчетах с игроманами имел… Нет, не то чтобы безупречную, однако в целом неплохую — иначе к нему вряд ли бегали бы тайком чуть ли не все офицеры в городе, от подпоручиков до генералов из Штаба.

— Не припоминаете?.. Какая жалость! — с притворным расстройством вздохнул я. И выудил из кармана кителя телефон. — Впрочем, как раз на такой случай я озаботился, чтобы у нас с вами была видеозапись, которая подтверждает…

— Избавьте меня от этих глупостей, — поморщился Грач. — Если уж вы настолько бесчестны, чтобы вынести на публику личную беседу…

— У меня и в мыслях не было! — Я приложил руку к груди. — Мы оба носим форму Морского корпуса. А значит, мое слово, а уж тем более ваше, слово офицера — не нуждается в каком-либо подтверждении. В таком случае, если уж мы все здесь доверяем друг друга, предлагаю перейти к делу.

— Дело я имел с Корфом. — Грач в очередной раз вяло трепыхнулся. — И предпочел бы и впредь видеть его, а не вас.

— Это несложно организовать. Как вы можете догадаться, его благородие целиком и полностью уполномочил меня решить вопрос. Однако вы, конечно же, имеете полное право настаивать… Но вот в чем дело, друг мой. — Я подался вперед, облокотился на столешницу и изобразил проникновенный взгляд. — Боюсь, Корф просто потребует всю сумму целиком. С учетом коэффициента, который вы, между прочим, предложили сами, и размере ставки, сумма его выигрыша составит… — Я на мгновение смолк, делая вид, что считаю в уме. — Двадцать семь тысяч пятьсот рублей.

Дежурные расходы для меня-прежнего. Сущие гроши для финансового великана вроде того же Мещерского. Поистине астрономическая сумма для простого работяги с окладом в пятьдесят рублей или намертво застрявшего в долгах Каратаева.

Для Грача… Пожалуй, серьезные убытки. Может, даже катастрофические, но уж точно не смертельные. Иначе он уже принялся бы размазывать сопли по лицу, а не сидел напротив, щелкая невидимым калькулятором в голове.

Его высокоблагородие думал. Впрочем, недолго.

— Что ж… таких денег у меня нет, — тоскливо признался он где-то через минуту или две.

— Это прискорбно. — Я пожал плечами. — Однако никоим образом не освобождает вас от ответственности. Любой долг для офицера, будь он даже карточным или проигранным на ставках — есть долг чести. Полагаю, вы не станете делать глупость и не скажете, что не собираетесь платить.

— Нет. Разумеется, нет, — процедил Грач.

Хотя по его лицу было отчетливо видно, что именно это бы он и сказал.

Будь у него такая возможность.

— Так я и думал, — кивнул я. — Собственно, поэтому и решил поговорить лично. Видите ли, ваше высокоблагородие, сам я, пожалуй, мог и подождать. Но так уж вышло, что в ставке его благородия барона Корфа немало средств… скажем так, третьих лиц. И перед ними я вынужден отвечать лично. Боюсь, кто-то из них не окажется столь же терпелив. И уже совсем скоро ваше репутация будет безнадежно испорчена. — Я протяжно вздохнул. — Что едва ли приемлемо, ведь так?

— К чему все это? — Грач нахмурился и принялся сверлить меня взглядом. — Вы мне угрожаете?

— Ни в коем случае! — почти искренне удивился я. — Напротив — я всей душой жалаю дать вам возможность сохранить лицо. А заодно и достояние. Я имею лишь отдаленное представление о ваших доходах, однако… «БМВ» пятой серии, четырехкомнатные апартаменты на Гороховой, дача за Сестрорецком. — Я начал загибать пальцы. — И все это, разумеется, не считая автомобилей и квартир вашей жены и дочерей. Сильно сомневаюсь, что все это приобретено на офицерское довольствие.

— Так, значит, вы хотите в чем-то меня обвинить⁈

На этот раз Грач, похоже, возмущался вполне искренне. При всех своих недостатках, хозяйственник он действительно был неплохой, и казенную копейку умел считать не хуже, чем свою собственную. И, возможно, даже не злоупотреблял должностью коменданта — а свои солидные по меркам «кап-два» капиталы приобрел, удачно обирая азартных болванчиков вроде Каратаева.

— Лишь предупредить. — Я пожал плечами. — Не знаю, почему начальственные чины закрывают глаза на подпольный тотализатор прямо здесь, в Морском корпусе — и, если честно, даже не хочу знать. Однако уверен, что если хоть одна живая душа проведает, что вы не отдаете долги, вашему благополучию очень быстро придет конец.

— В приличном обществе это называется «шантаж», — проворчал Грач.

— В приличном обществе также принято платить по счетам. — Я развел руками. — Однако мы с вами имеем лишь то, что имеем. И оба оказались в весьма неприятном положении. К моему глубочайшему сожалению.

— Пожалуй, — отозвался Грач — почти миролюбиво. — И чего же вы, в таком случае, хотите от меня?

— Предложить вам то, от чего не стоит отказываться. — Я откинулся на спинку и развалился на стуле. — А именно — убедить моих друзей не спешить с требованиями выплатить долг в обмен на… скажем так, некоторые преференции. В пределах разумного.

Пожалуй, я мог бы и вовсе изгнать вредную птицу из Корпуса, как уже сделал это с Каратаевым. Но вовремя сообразил, что небольшая сделка, особенно в нынешних условиях, будет куда выгоднее. Неизвестно, кто придет на должность коменданта, если Грач исчезнет — а значит, это вполне может оказаться яростный почитатель внутреннего устава, вор или просто идиот, к тому же мне не подвластный.

А этого я уже крепко держал в руках — и выпускать пока не собирался.

— Во-первых, я хочу получить бланки увольнительных. Разумеется, со всеми необходимыми печатями и резолюциями, — начал я. — Штук тридцать для начала хватит. Во-вторых, вы сделаете для меня копии всех ключей от лестниц и входных дверей — на тот случай, если мне понадобится покинуть Корпус не через проходную.

— Вы с ума сошли! — прошипел Грач. — Я не…

— Можете. — Я махнул рукой. — Еще как можете. Особенно если поверите, что я не настолько глуп, чтобы попасться и подставить нас обоих.

— Это все?

— О нет! — Я кровожадно ухмыльнулся. — Также мне с товарищами не помешает помещение, где мы могли бы отдохнуть от суеты. Теплое, желательно с видом на Неву. Но не обязательно большое — достаточно, чтобы туда влезла пара кожаных диванов, барная стойка, полки, холодильник и бильярдный стол… два бильярдных стола, — поправился я. — Его сиятельство князь Камбулатов предпочитает американский пул. И в третьих, я буду весьма разочарован, если вы не прекратите свои нападки на десантное отделение. Более того, я бы предпочел не видеть вас вовсе.

— Взаимно, курсант, — ядовито огрызнулся Грач. — Что до остального… Боюсь, это невозможно. Помещения на третьем этаже еще есть, но такие покупки обойдутся чуть ли ни в тысячу рублей и…

— И это лишь малая часть того, что вы должны Корфу, — закончил я, поднимаясь. — Ничуть не сомневаюсь в ваших способностях друг мой… И приготовьте бланки — за ними я загляну завтра.

Не успел я закрыть за собой дверь, как в кармане завибрировал телефон. Я достал трубку, разблокировал экран…

Сообщение было от Оли.

Нужно встретиться. Завтра, 21:00. Ресторан У Арсена, Сестрорецк.

И все. Ни улыбающихся желтых рожиц, ни рисованных зверей, ничего. Еще и точка в конце. Да и сам текст больше похож не на предложение увидеться, а на… требование?

Пожалуй. Ее благородие госпожа титулярный советник была серьезна просто до невозможного.

Что ж. Посмотрим, что у нее там за дело.

Глава 9

Дорога стелилась под колеса ровной полосой, а двигатель Камбулатовского «Икса», только на днях вернувшегося из сервиса после приснопамятной погони, мерно гудел. Машин на дороге почти не было, так что и времени, и возможности для размышлений у меня оказалось предостаточно.

Ресторан, выбранный Олей, по словам Поплавского, славился лучшим в Петербурге шашлыком, отличным вином… Но куда больше — возможностью уединиться в уютной комнатушке, которая запиралась на замок изнутри.

Будь вчерашнее сообщение написано, как всегда, я бы решил, что Оля настроена, скажем так, весело и с удовольствием провести время, но дело определенно было в другом.

А значит, ей от меня что-то нужно. Или не самой Оле, а ее почтенному дедушке, сиятельному князю Мещерскому? Хороший вопрос… Впрочем, чего гадать? Скоро узнаю.

Не то чтобы я всерьез опасался какой-нибудь хитрой ловушки, но все равно лучше быть настороже. А уж если дать волю здоровую паранойю, то не стоит исключать даже вариант, что сообщение писала вовсе не Оля.

А кто тогда? Распутин?

Я усмехнулся и усилием воли прогнал слишком уж тревожные мысли. Если его сиятельство уже успел раскусить мои тайны, наверняка придумал бы другой способ избавиться от нежелательного… персонажа. Попроще и поэффективнее.

Ладно, доберусь — узнаю. В гадании на буквах в мессенджере смысла не больше, чем в дурацких переживаниях на ровном месте.

Навигатор что-то буркнул в колонки, и я сбросил скорость, а через полсотни метров свернул с шоссе к ресторану.

Расположилось заведение крайне удачно. Залив, сосновый лес, тишина… Отличное место. Проехав с четверть километра по свежему асфальту, я увидел кованую ограду с фонарями «под старину» и большую вывеску. «У Арсена».

Приехали, стало быть. Навигатор показал мне парковку и смолк, напоследок поздравив с завершением маршрута.

Машин было немного, и Олин ярко-красный кабриолет с поднятой по погоде крышей сразу же бросался в глаза. Припарковав «Икс» рядом, я выбрался из наружу, щелкнул кнопкой на брелке и направился по вымощенной брусчаткой дорожке к зданию ресторана.

Стоило мне войти, как ко мне тут же подлетел администратор — средних лет мужчина в накрахмаленной рубашке. Явно южанин — скорее всего, тот самый Арсен. Посетителей внутри было всего ничего, так что нового гостя вполне мог выйти встречать и сам хозяин.

— Доброго вечера, сударь! — широко улыбнулся он. — Желаете столик у окна?

— Не знаю… Полагаю, мне должны ждать. — Я пожал плечами и ткнул себя пальцем в грудь. — Владимир…

— Да, да, конечно! — Арсен закивал так, что я всерьез испугался, как бы у него не оторвалась голова. — Пойдемте, сударь, я вас провожу.

Изобразив учтивый поклон, он быстрым шагом направился… Нет, не в зал, а в сторону от стеклянных дверей, куда-то по коридору, ведущему вглубь здания.

— Вас ожидают в отдельной комнате.

Что-то такое я и предполагал.

— Вот, пожалуйста, сударь, — Мы остановились в самом конце коридора, миновав несколько дверей. — Если вам будет что-то угодно — кабинет оборудован кнопкой вызова официанта. Приятного вечера!

— Благодарю, — сухо кивнул я.

Арсен еще раз широко улыбнулся, поклонился и тут же растворился в полумраке. А я повернул ручку, толкнул дверь и вошел внутрь. Нет, меня вовсе не поджидали боевики в черном во главе с Распутиным, однако без сюрприза все-таки не обошлось.

Оля была не одна. Она заняла одно из двух кресел, а на кожаном диванчике у стола сидело небольшого роста создание в свободных спортивных штанах, безразмерной толстовке с капюшоном и абсолютно ненужных в полумраке кабинки солнечных очках на половину лица.

Одежда полностью скрывала фигуру, и я даже не сразу смог понять, какого пола наш третий… скажем так, собеседник. И лишь подойдя поближе, наконец, смог разглядеть сначала маникюр на тонких пальцах, а потом гладкий подбородок и губы — слишком уж нежной формы даже для избыточно-смазливого пацана лет этак шестнадцати.

Все-таки у молодого тела есть свои недостатки. Прикрыв за собой дверь, я сначала буквально сожрал глазами Олино платье с открытыми плечами, потом успел пофантазировать, чего ради ей понадобилось брать с собой подружку, отметил наличие шашлыка на столе… И только потом смог, наконец, узнать великую княжну Елизавету.

Мою, между прочим, племянницу.

— Доброго дня, сударыни. — Я склонил голову. — Ваше высо…

— Давай обойдемся без титулов, — поморщилась Оля. — Не могу обещать, что нас тут не подслушивают.

— Тогда почему выбрала это… заведение?

Я даже на всякий случай огляделся. Вряд ли ее благородие титулярный советник беспокоилась совсем уж без повода, однако ничего похожего на любопытные глаза камер под потолком или в углах, конечно же, не было — хозяева таких заведений умеют заботиться о конфиденциальности. В конце концов, немало клиентов наверняка выбирали «Арсена» именно за возможность уединиться. А вовсе не за самый вкусный в столице и ее окрестностях шашлык.

К которому ни Оля, ни Елизавета даже не притронулись. Разумеется, они заказали целый стол всякой ароматной всячины, однако есть, похоже, вообще не собирались. То ли серьезное дело, собравшее всех нас под крышей ресторанчика за Сестрорецком, напрочь отбивало аппетит…

То ли просто-напросто не было времени: я мог только догадываться каких усилий стоил сударыням побег из Зимнего, в котором гардемарины и дворцовая полиция наверняка сторожили даже отверстия для вентиляции, через которые не пробрался бы и таракан.

Вряд ли Морозов, при всей его осторожности, караулил ее высочество круглосуточно. И при желании она наверняка могла бы — хоть через Олю, хоть через того же Гагарина — передать весточку и вызвать меня к себе в покои, чтобы переговорить лично, с глазу на глаз.

Но почему-то не стала.

— Почему здесь? — переспросила Елизавета, будто прочитав мои мысли. — Потому, что в Зимнем нас подслушают наверняка.

— Вы настолько не доверяете вашим людям?

— Своим — доверяю. Правда, пока я могу лишь догадываться, кто действительно готов служить мне так же, как служил моему отцу. — Елизавета невесело усмехнулась. — А кто лишь делает вид, а на самом деле уже давным-давно только и ждет, когда во дворце появится новый хозяин.

На это тему мы еще не говорили — во всяком случае, лично. Но вряд ли великая княжна не знала, о чем мы беседовали с дедушкой Оли — сиятельным князем Мещерским… Да и сама эта тайная встреча, пожалуй, случилась исключительно по его инициативе. Старик не располагал ни ресурсами Распутиных и их друзей, ни властью Морозова, но свою игру явно вел уже давно.

Возможно, еще задолго до гибели императора — не случайно Оля стала для Елизаветы не только компаньонкой, как еще два-три десятка фрейлин и статс-дам, но и соратницей во всех необычных делах, и, похоже, даже подругой. Достаточно близкой, чтобы доверить ей организовать побег из дворца.

С Олиной ролью все было яснее некуда. А вот с моей… Мещерский ничего не делал зря, а уж рисковать настолько, чтобы тащить Елизавету невесть куда без охраны в полсотни Одаренных, не стал бы тем более. Даже после подвигов на балу в Пажеском и Георгиевского креста я вряд ли представлял для него по-настоящему важную фигуру, так что во всем этом наверняка имелось и второе дно, и даже третье.

К примеру — убедить юную великую княжну, что она может сама что-то решать. Ненавязчиво направить ее мысли в нужное русло, а потом — как знать? — может, даже отодвинуть помолвку с младшим Морозовым на неопределенный срок. А то и попытаться вырастить из единственный наследницы Романовых настоящую силу, полноценную политическую фигуру. Самостоятельную, полезную и удобную.

Удобную, конечно же, самому Мещерскому, а не кому-то другому.

А может, Оля просто отрабатывала схему побега из Зимнего — и для «разминки», этакой тренировочной миссии, встреча с героическим курсантом-первогодной годилась как нельзя лучше.

Впрочем, мне-то какая разница? Если уж судьба подбросила шанс пообщаться с племянницей без идиота Келлера или Морозова, звякающего орденами прямо над ухом — им определенно стоит воспользоваться.

— Не сомневайтесь, ваше… милостивая государыня, — тут же поправился я. — На меня вы можете рассчитывать целиком и полностью.

— Приятно слышать, друг мой, — улыбнулась Елизавета. — Боюсь, уже совсем скоро мне может снова понадобиться ваша помощь.

— Что угодно! — Я вполне достоверно изобразил на лице праведный гнев. — Вам угрожает опасность?

— Боюсь, ей теперь всегда что-то угрожает. — Оля указала мне на свободное кресло у стола. — В то время как одни готовы пойти на все, чтобы убить единственную наследницу рода, другие готовы рисковать ее жизнью ради собственных целей.

— Увы, это так. — Елизавета все-таки сняла очки — видимо, хотела, чтобы я видел ее глаза. — Непросто уцелеть, оказавшись между молотом и наковальней. Если бы не ваша отвага, Владимир, я наверняка не пережила бы тот злосчастный бал.

Ничего нового, конечно. Дежурные фразы, учтивость… Ее высочество чуть ли не слово в слово повторяла то, что мне уже приходилось слышать от Мещерского, и в любой другой обстановке я наверняка посчитал бы все это лишь проявлением благодарности…

Но сейчас мои чувства обострились до предела, и я смог разобрать за играющей из невидимых колонок под потолком музыкой и самым обычным разговором кое-что другое.

Интонации.

Разумеется, Елизавета боялась очередного покушения от неведомого врага, но и Морозова с Советом друзьями, похоже, не считала. Она не называла имен, однако я почти физически ощущал злость: не обиду девчонки, которую сильные мира сего решили просто взять и вывести на шахматную доску, как безвольную фигурку, а гнев наследницы рода, который четыре с лишним сотни лет занимал российский престол.

Как же она все-таки быстро повзрослела. Тогда, на балу — да и, пожалуй, на недавнем награждении в Зимнем — я видел совсем молоденькую девушку, до смерти перепуганную и понятия не имевшую, что делать.

Но теперь напротив меня сидела уже не та, кто просто имел сомнительное счастье родиться в императорской семье и уцелеть после гибели родителей, а великая княжна Романова. Конечно же, она пока еще не могла вслух озвучить мысли, что никакой Морозов, будь он хоть десять раз сыном всемогущего главы Совета Имперской Безопасности, нисколько не интересен ей в качестве будущего супруга. Что будущей государыне, конечно же, понадобится помощь и его, и всех остальных боевых старцев, но награда их ждет… скажем так, куда скромнее той, на которую они сейчас рассчитывают.

И не так уж важно, что все эти мысли в белокурую головку Елизаветы вложил никто иной, как его сиятельство князь Иван Петрович Мещерский. В каком-то смысле я был благодарен старику — за то, что оно проделал мою работу. И после всего пережитого Елизавета не сломалась, а нашла в себе силы бороться… Пусть даже сама не до конца еще понимая, за что именно. И решила не просто отделаться благодарностью, медалью или каким-нибудь обезличенным подарком, а приблизить к себе талантливого курсанта. Может, самого первого соратника, которого выбрала она лично.

И путь все это выглядело немного наивно, у меня и вы мыслях не было смеяться. В свое время потешные войска Петра Великого стали самыми настоящими гвардейскими полками — Преображенским и Семеновским. А совсем недавно — по меркам истории, конечно же — кучка сердитых и бесконечно уставших от бардака в стране генералов, полковников и капитанов Балтийского флота переписали ее на свой лад, назвав себя Советом Имперской Безопасности.

В конце концов, все великое однажды начинается с малого.

— Впрочем, сегодня не время для просьб. — Елизавета поднялась с дивана. — Я здесь лишь для того, чтобы снова принести вам благодарность за свое чудесное спасение!

— Служу отечеству! — Я тоже вскочил и вытянулся по стойке «смирно». — Для меня честь назвать себя вашим…

— Другом. Иного слова я не в силах придумать — да и не желаю. Не так давно вы получили из моих рук медаль, однако сегодня я принесла вам подарок — от себя лично. — Елизавета засунула руку в карман толстовки. — Перстень моего дяди, генерал-фельдмаршала Градова.

Их я знал отлично — в смысле, и генерала, и сам перстень, который в свое время Конфигураторы сделали для меня под заказ, засунув в увесистую «печатку» с двуглавым орлом столько полезных Конструктов, что золото буквально искрилось от заключенной в нем энергии.

За прошедшие годы она чуть успокоилась, но перстень определенно был чем-то большим, чем просто украшение.

— Прошу, примите его. — Тонкие пальчики вложили в мою ладонь холодный металл. — Если вам вдруг понадобится увидеть меня лично или получить содействие — какое угодно! — просто покажите перстень кому-нибудь из придворных. И клянусь, я сделаю все, что в моих силах.

— Благодарю, милостивая государыня. — Я поклонился и коснулся губами руки Елизаветы. — Надеюсь и впредь оставаться достойным такой чести.

Сам по себе подарок был… пожалуй, не так полезен, как мне бы хотелось. И уж точно не мог стать ключом от всех дверей в Зимнем дворце. Да и лояльность придворных, как ни крути, оставалась под вопросом: камергеры и статс-дамы, конечно же, не относились ни к спецслужбам, ни к военному ведомству, однако половина из них наверняка уже давно потихоньку бегала с докладами или к Морозову, или к Келлеру, или к тому же Мещерскому…

Но это уже неважно. Главное — сама Елизавета. Родная кровь, рядом, здесь и сейчас. Еще совсем юная, одинокая, но уже готовая встать со мной рядом. А двое, как известно — уже сила. И если добавить к этой крохотной цифре Олю и однокашников по Корпусу — то получится уже крохотная армия.

В кабинке ресторана «У Арсена» царил приятный полумрак, так вряд ли хоть кто-то из моих собеседниц смог увидеть, как по моей щеке скатилась одна-единственная слеза. Та самая скупая мужская, наполненная гордостью за племянницу. Да-да, Серый Генерал плакал.

В первый раз в своей новой жизни — и, пожалуй, в последний.

Глава 10

Следующий день принес неожиданный, но приятный сюрприз: участников сборной наградили увольнительными. И пусть у меня теперь появилась возможность покидать Корпус в любой… ладно, почти в любой момент, покинуть альма матер через проходную, ловя на себе завистливые взгляды других курсантов, было приятно.

Вот только имелся нюанс: идти мне было, в общем, и некуда. Оля, похоже, окончательно трансформировалась из просто знакомой в госпожу титулярного советника, а после вчерашнего мне и самому как-то не особенно хотелось с ней встречаться. Как и устраивать внеочередной набег на «Якорь» вместе с Поплавским. Сам он увольнительной не получил, зато всегда был на самоход за компанию. Последствия его, разумеется, ничуть не волновали.

Зато волновали меня. Но и сидеть в располаге, имея возможность легально выбраться в город, я не собирался. Медведь с остальными спортсменами еще с обеда умотал куда-то на турбазу, Камбулат двинул к родне куда-то за Тосно, так что вариантов весело провести время в компании у меня, можно сказать, и не было…

Впрочем, нет — один все-таки имелся.

Достав телефон, я открыл мессенджер, нашел контакт Полины и отстучал сообщение.

Привет, сестренка! Мне тут увольнительную дали неожиданно. Ты как насчет встретиться? Предложение еще в силе?)

Ответ пришел через пару минут.

Привет!

Да, в силе, конечно!

Только у меня работы куча, в город никак не выбраться ((((

Никаких пояснений — только анимированная утка. Мультяшная птица крылом вытирала слезы, всем своим видом демонстрируя печаль. И я уже начал было соображать, на что еще можно потратить неожиданный выходной, как телефон снова ожил.

Может, ко мне приедешь? Поболтаем, чаю попьем)

А так, пожалуй, даже лучше. Хоть погляжу, как живет сестра. Не то чтобы я сам так уж нуждался в общении с родней, но роль старшего — да и, в общем-то, единственного мужчины в роду на широте Петербурга, как ни крути, обязывала. Как минимум — поинтересоваться, как дела. А то и разобраться, что это за Борис Анатольевич и почему он обращается с Полиной так, будто она его собственность.

Давай! Кидай адрес, скоро буду!

Подумав, я отдельным сообщением отправил несколько скобочек, а потом и стикер. Ту же самую утку, только на этот раз бегущую куда-то на коротких перепончатых лапах. Отложив телефон, я последовал ее примеру: потянулся, встал с кровати и принялся переодеваться.

* * *

Полина снимала квартиру в конце Комендантского проспекта. В две тысячи пятом, это была чуть ли не самая окраина цивилизации, но за десять пропущенных мною лет город разросся, и несколько высоток, стоящих чуть ли не посреди поля, превратились в современный спальный район. Неплохое, уютное место. Тихо, спокойно, все, что нужно — в шаговой доступности, да и цены на аренду жилья… скажем так, посильные. Не центр, конечно, но и не какая-нибудь Сосновая Поляна, навеки застрявшая то ли в непростых девяностых, то ли вообще в восьмидесятых.

Выбравшись из такси, я размял затекшую шею и мысленно пообещал себе как можно скорее разжиться собственной машиной. Денег из тайника на Краснослободском кладбище было еще достаточно, а тратить их — можно сказать, и не на что: Корпус за казенный счет обеспечивал курсантов всем необходимым, а на тайные вылазки в «Якорь» или за шавермой я тратил не так уж много — даже с учетом сверхчеловеческой способности Поплавского поглощать пиво. За свой счет, за мой, еще за чей-нибудь…

Мотоцикл — это, конечно, хорошо, но поздней осенью и зимой пригодятся и четыре колеса. Особенно в Питере, где тепло редко задерживается дольше четырех-пяти месяцев в году. В лучшем случае.

Да, решено. Как только появится побольше времени, так и займусь.

Прихватив в магазине тортик к чаю, я уже через три минуты звонил в домофон, а через пять — обнимал сестру, которая как будто действительно была рада моему внезапному визиту.

— Проходи. Куртку вот сюда повесить можно… О, тортик! Давай в комнату, сейчас нарежу и чай принесу.

В домашнем платье и смешных тапках с помпонами Полина выглядела сильно младше, чем в платье и при полной боевой раскраске. Формально она все еще оставалась на год или полтора старше меня, но в домашних условиях почему-то казалась совсем девчонкой — разве что самую малость старше Елизаветы. Осматриваясь по сторонам, я никак не мог отделаться от мысли, что вот-вот придет кто-то из старших… К примеру — дядя.

А я ведь, пожалуй, даже соскучился по ним с Настасьей, хоть и провел в родовом поместье всего несколько дней.

Квартиру Полина снимала однокомнатную. Простенькую, но уютную. Пара кресел рядом с журнальным столиком, большая кровать, небольшая стенка… В углу — заваленный документами стол с включенным компьютером. Похоже, прямо перед моим визитом сестра работала, и даже время на чаепитие ей пришлось буквально выгрызать из графика.

Подойдя к стенке, я заложил руки за спину и принялся рассматривать фотографии в рамках. Полина с Настасьей, Полина с миловидной женщиной с усталыми глазами — моей покойной теткой, Полина со всей семьей, Полина где-то на отдыхе…

— Вот и я, — сестра впорхнула в комнату и принялась сервировать стол. — Садись, Вов. Фуф, так странно до сих пор… После стольких лет… Мы же все считали тебя…

— Ну и зря. Видишь — живее всех живых. — Я подмигнул и шутливо погрозил пальцем. — Так что не надо тут.

— Папа говорил, да… — Полина явно смутилась. Видимо, даже телефонные беседы с дядей не смогли избавить ее от… чего-то. — Да ладно, какая разница! Круто, что у меня теперь есть брат, хоть и двоюродный. И то, что ты в Питере — тоже круто.

— Много друзей здесь? — поинтересовался я, опускаясь в кресло.

— Ой, да какой там… Учеба, работа… Даже погулять толком некогда. — упомянув работу, Полина невесело вздохнула. — Так, пара подружек из училища — и все.

— Ну да, если уж тебя даже в семь вечера на работу дергают, — проговорил я, прищурившись. — Борис… Анатольевич — это начальник, или кто?

Услышав имя, сестра вздрогнула. Видимо, я не зря подозревал что-то… этакое. Даже если загадочный то ли руководитель, то ли коллега пока еще держал в руках свой темперамент, подпортить Полине кровь он успел основательно.

— Да так… Забей, Вов, — отмахнулась она. — Я сама разберусь.

— Полин, может, это не мое дело. — Я отодвинул чашку и чуть подался вперед. — Но он… Он ведь чуть больше, чем начальник?

— Нет!

Полина сердито нахмурилась и явно хотела поскорее свернуть тему. Я не стал наседать — просто забросил ногу на ногу, сцепил пальцы в замок и уселся поудобнее, всем своим видом показывая, что готов слушать.

И где-то через полминуты сестру все-таки проняло.

— Нет, — мрачно повторила она. — Но хочет… кажется.

— А ты не хочешь, правильно понимаю?

— Не хочу, — Полина покачала головой. — Я, если честно, не знаю даже, что делать. Отошью его — без работы останусь, еще и резюме так испорчу, что полгода никуда не устроиться будет. Я сначала отшучивалась, вроде и ничего было… а теперь уже не получается. Подвозит, ухаживает…

— Ага, видел я его ухаживания.

Я почувствовал, что начинаю закипать. За шесть с лишним десятков лет я видел всякое, и даже среди старших военных чинов попытки обзавестись пассией вдвое или втрое моложе случались настолько часто, что уже почти стали нормой. Но теперь, когда дело коснулось моей сестры… И плевать, что сестра она двоюродная и то чисто номинально.

— Да ничего, разберусь как-нибудь. Он в общем-то и ничего… вроде. — Полина попыталась улыбнуться. — Ты только папе не говори, ладно?

— А зачем что-то говорить? — проворчал я. — Дай-ка мне лучше номер этого твоего Бориса Анатольевича.

— За… зачем?

— Пусть будет на всякий случай.

Улыбка у меня получилась не слишком естественной, но Полина почему-то даже не стала спорить — достала телефон и послушно переслала контакт в мессенджер.

— Ты только… ты только глупостей не делай, ладно? — попросила она.

— Да ну, зачем мне. Просто буду знать, где тебя искать… если что.

— Ой, да ладно тебе, Вов. — Полина изо всех сил пыталась напустить на себя беззаботный вид. — Ты так говоришь, будто меня на части разрежут и в Неве утопят!

— Ну знаешь… Это Питер — тут всякое случается!

На этот раз сестра рассмеялась уже вполне искренне. То ли почему-то оценила сомнительную шутку, то ли обрадовалась, что мы, наконец, сменили тему. Я не возражал: номер горе-кавалера был у меня в кармане, а остальное…

Остальное подождет. В конце концов, когда еще получится вот так посидеть, запивая торт понемногу остывающим чаем, болтая о чем-то совершенно незначительном.

* * *

В располагу следовало вернуться к вечерней поверке, однако откладывать общение с горе-ухажером сестры я все же не стал. И, едва выйдя из парадной, достал телефон, набрал номер и нажал на кнопку вызова.

Трубку взяли спустя пару гудков.

— Слушаю, — послышался уверенный мужской голос.

— Борис Анатольевич? — на всякий случай уточнил я.

— Он самый. С кем имею честь?

— Меня зовут Владимир Острогорский, — ответил я. — Брат Полины Острогорской. Хотел бы с вами встретиться, желательно — сегодня.

— А-а, чемпион?.. Наслышан о твоих успехах. Чем обязан интересом к своей персоне?

Кем бы ни был Борис Анатольевич, он определенно нравился мне все меньше и меньше. Не то чтобы я считал себя особым поборником хороших манер, но вот так запросто перейти на «ты» с незнакомым человеком благородного происхождения, пусть и вдвое моложе, мог или заслуженный вояка в чине не ниже полковника, или зарвавшийся мальчишка с княжеским титулом, или идиот…

Причем и первым, и вторым и, вероятно, даже третьим Борис Анатольевич не являлся.

— Это касается Полины, — сказал я.

— Да почему бы и не встретиться? Сегодня, говоришь… — вальяжно отозвался голос в динамике телефона. — Ну, давай. Я как раз поужинать собирался. Давай через час. Мойки двадцать два. Буду ждать.

Манеры начальника сестрицы определенно оставляли желать лучшего, и все же он неожиданно оказался довольно… дружелюбным?

Пожалуй, так. Хочет наладить отношения, чтобы через меня повлиять на Полину? Имеет серьезные намерения и уже готов познакомиться с родственником?

Странно это все. Ладно. Час — не так уж много, особенно когда Каменноостровский проспект намертво встает в пробку. Надо выдвигаться, если хочу успеть.

* * *

Судя по заведению, в котором Борис Анатольевич решил сегодня поужинать, деньги у него явно водились. Ресторан находился на крыше отеля и был уж точно не из дешевых. А скорее даже неоправданно-дорогим, как и другие подобные ему места, где хозяева вбухивали немыслимые средства в интерьеры и покупку помещения в историческом здании, но почему-то не удосуживались нанять толкового повара.

Публика в таких заведениях обычно собиралась соответствующая: мелкие чиновники, мальчишки из богатых семей и нувориши. Напрочь лишенные вкуса и до нелепого гордящиеся самой возможностью потратить на обед две средних столичных зарплаты. И хозяева, конечно же, следили, чтобы «дорогую» публику не беспокоили граждане… попроще.

Облаченный в ливрею швейцар у входа покосился, оценивая мою одежду, но я напустил на себя настолько уверенный и независимый вид, что тот решил не связываться.

Людей в зале было немного, и Бориса Анатольевича я нашел почти сразу: он устроился у окна и сноровисто расправлялся с внушительным стейком. Справа от тарелки расположился запотевший графин — явно не с минеральной водой — с которым мой новый знакомый, похоже, собирался покончить в одиночку.

Я жестом остановил уже рванувшую было ко мне официантку и прошел к столику.

— Борис Анатольевич? — из вежливости поинтересовался я. — Владимир Острогорский.

Руку я протягивать не стал. Да и сестрицын начальник, конечно же, тоже не спешил. Даже из-за стола не поднялся — видимо, посчитал, что этикет изобрели не для того, чтобы расшаркиваться перед каким-то там курсантом.

— Угу.

Продолжая жевать, Борис Анатольевич вилкой указал мне на свободный стул. Я не стал возражать и, усевшись, сложил руки на груди и принялся рассматривать человека напротив.

Лет тридцать-тридцать пять с виду. Крупный, плечистый, с простым открытым лицом, которое, пожалуй, можно было бы даже назвать приятным, если бы не сломанный когда-то нос. Впрочем, впечатление портил не только он: и внешний вид, и безвкусно подобранная рубашка, которую Борис Анатольевич уже успел заляпать жиром, и весьма посредственное умение орудовать ножом и вилкой выдавали в нем человека из простых. И не честного работягу или унтер-офицера, а одного из самых отвратительных представителей сословия.

В лихие восьмидесятые такие типажи встречались чуть ли не на каждом шагу, но уже к началу нулевых понемногу исчезли. Кто-то погиб, кто-то отправился в места не столь отдаленные. Многие повзрослели, сменив кричащий ширпотреб на дорогие костюмы, но этот, похоже, так и застрял где-то… там.

Даже удивительно, как это сестрице удалось такого встретить.

Борис Анатольевич покончил со стейком, потянулся к графину, но, заметив мой взгляд, все-таки решил воздержаться. Он дожевал, промокнул губы салфеткой и вопросительно посмотрел на меня.

— Чем обязан?

— Для начала — доброго вам вечера, милостивый сударь, — проговорил я.

— Привет, привет. Есть хочешь? Мясо тут отлично готовят!

— Спасибо, я не голоден, — я покачал головой.

— Ну, тогда выкладывай. Что там у Полинки? А то я до нее дозвониться сегодня не могу весь день.

Фамильярная «Полинка» резанула слух, и я вдруг опять почувствовал злость.

— Вы очень дурно воспитаны, Борис Анатольевич, — проговорил я, неодобрительно качая головой. — Я, собственно, изначально это предполагал, а сейчас вижу, что в своих предположениях не ошибся.

— Чего-о-о? — он нахмурился. — Ты что мне тут лечишь, а? Пришел о манерах поговорить, что ли?

— Я пришел поговорить о том, что пытаться затащить в постель подчиненную, пользуясь служебным положением — это низко. И считаю своим долгом предупредить, что, если вы продолжите в том же духе, лечить будут уже вас.

Брови собеседника взлетели на лоб.

— Ты чего, щегол, угрожать мне надумал? Да ты вообще понимаешь, на кого рот открываешь? Да я…

— Борис Анатольевич, простите за бестактный вопрос, а вы в каком чине? — нарочито вежливо перебил его я.

— Тебе какое дело? — не понял Борис.

— Ну, просто если вы из благородных, то я, пожалуй, должен требовать прислать секунданта. А если вы, простите, быдло сиволапое, то я вам прямо сейчас морду набью, и дело с концом.

Последнюю фразу я намеренно произнес громче, и она звонко разнеслась по ресторану. В зале повисло напряженное молчание, а внимание сидящих за столиками обратилось к нам.

Несколько секунд Борис сидел и ошалело хлопал глазами, пытаясь осознать, что он сейчас услышал.

— Кхм, — наконец откашлялся он. — Позвольте представиться: Резников Борис Анатольевич, штабс-капитан тридцать третьего пехотного Елецкого полка. Как я понимаю, сударь, вы пришли вызвать меня на дуэль?

Ты смотри, о манерах вспомнил. Поздно, раньше надо было.

— Не совсем. Изначально я пришел поговорить с вами о Полине. Но сейчас вы просто не оставили мне выбора. Я не могу терпеть подобную фамильярность и небрежение. Вкупе с вашими недостойными мужчины и офицера — вы же офицер, да? — поползновениями в сторону моей сестры, я вынужден требовать у вас сатисфакции.

Сейчас за нами наблюдал весь зал, и соскочить с дуэли — означает просто похоронить себя. После такого, полагаю, об ужинах в пафосных ресторанах Борису Анатольевичу придется забыть.

— Учитывая, что вы допустили в мою сторону несколько оскорблений, которые я, как офицер и дворянин, попросту не могу оставить без ответа, полагаю, что я удовлетворю вашу просьбу, — отчеканил он, глядя мне прямо в глаза. — А сейчас вынужден просить вас оставить меня.

— С удовольствием, — кивнул я. — Жду вашего секунданта в ближайшее время, сударь.

Я встал, и под полную тишину в зале, покинул ресторан, сопровождаемый множеством любопытных взглядов.

Что ж. Вопрос с ухажером сестры, можно сказать, практически решен. Не думаю, что после дуэли он осмелится продолжить свои настойчивые ухаживания.

Но новую работу Полине, кажется, искать все-таки придется.

Глава 11

— Давайте-ка на перекладину, судари. И по пятнадцать раз, без счета… Пошли, пошли! Пока ты отдыхаешь — красноперый качается!

Не успели завершиться одни соревнования, как Медведь начал готовить сборную к следующим. То ли зимой, то ли уже ближе к весне намечалась очередная спортивная рубка, где пажи с павлонами наверняка пожелают взять реванш.

После таинственного и весьма скоропостижного исчезновение капитана Каратаева, его косолапое сиятельство подрядили проводить занятия у всего Корпуса. И все — от первогодок до выпускников-мичманов — сошлись во мнении, что раньше на утренних занятиях было не так уж плохо. Прежний физрук злобствовал, исключительно когда у него оказывалось дурное расположение духа. Этот же устраивал мучения с полноценным пятикилометровым кроссом чуть ли не каждый день.

В общем, Медведь не знал пощады, а сборную гонял дополнительно еще и после пар. Видимо, надеялся еще до Нового года превратить нас в суперсолдат и не оставить павлонам с красноперыми ни единого шанса.

— Молодцы! — громыхнул он на весь плац. — А теперь, чтобы не мерзнуть — еще три кружочка… Бегом — марш!

Вечер выдался прохладным, и в воздухе то и дело мерцали первые ноябрьские снежинки, однако уж на что, а на переохлаждение я — впрочем, как и остальные спортсмены — не жаловался. Скорее даже наоборот… Впрочем, небольшая пробежка меня уж точно не смущала. Ноги и руки работали сами по себе, а голова раз за разом возвращалась мыслями к странному ухажеру сестры.

Борис Резников… Такой же, как и я сам, нетитулованный дворянин, из бывших военных. А сейчас то ли мелкий чиновник, то ли делец примерно того же калибра. Не бедный, но и не из нуворишей, сколотивших капиталы в лихие восьмидесятые — тогда ему самому было лет десять. В общем, самый обычный мужик с поганым характером, за который я и собирался его наказать.

Нет, дуэли с таким опасаться нечего, но…

Задумавшись, я не сразу заметил, что Медведь изо всех сил машет рукой, пытаясь привлечь мое внимание. Рядом с его огромной фигурой в спортивном костюме стояла другая — заметно поменьше и облаченная во что-то… пожалуй, повседневное, хоть и не лишенного солидности: чуть приталенное пальто по колено длиной, брюки, ботинки, галстук…

Неужели секундант? Не то, чтобы я возражал после столь стремительного развития событий, но и подумать не мог, что Резников отправит своего человека уже на следующий день. Да еще и такого, что его на раз-два пропустят на территорию Корпуса.

Но чем ближе я подходил, тем больше убеждался, что и здесь меня ждет какой-то подвох. Медведь выглядел так, будто на него только что вылили ведро ледяной воды, зато сам незваный гость наоборот — излучал спокойную уверенность. Гладко выбритый темноволосый мужчина лет этак тридцати с небольшим не улыбался, не хмурился, не бегал глазами по сторонам. Просто стоял, засунув руки в карманы.

Какой-никакой опыт в подобных делах у меня имелся, и секунданты… секунданты обычно вели себя иначе. Да и выглядели, пожалуй, тоже, а у этого разве что на лбу не было написано «сотрудник серьезной конторы». В штатском, конечно же, однако я ничуть не удивился бы, увидев незваного гостя в форме. Только не военной, скорее полицейской… или темно-синей с серебряными пуговицами — именно такую носят жандармы и…

— Владимир Острогорский? — зачем-то уточнил мужчина. И, не дожидаясь ответа, представился: — Соболев Илья Иванович. Статский советник, Третье отделение собственной канцелярии его императорского величества.

Значит, я все таки не ошибся: в Корпус по мою душу пожаловал вовсе не секундант, а служивый. Правда, не обычный жандарм, а сотрудник рангом повыше — иначе скорее носил бы армейское звание, и вряд ли выше капитана.

— Добрый вечер, ваше высокородие. — Я чуть склонил голову. — Могу ли я полюбопытствовать, по какому поводу…

— Разумеется, сударь, — кивнул Соболев. — Вы ведь не откажетесь немного прогуляться?

— Иди, иди. А мы тут пока, ну… — Медведь махнул рукой, указывая куда-то на середину плаца. — Только недолго!

— Полагаю, я не займу много вашего времени.

Соболев развернулся и зашагал обратно в сторону здания — видимо, чтобы убраться подальше от чужих ушей. Я так же без спешки направился следом, по пути пытаясь сообразить, чем именно мог заинтересовать Третье отделение. Контора ведала по большей части политическим сыском, и его высокородие статский советник вполне мог оказаться очередным желающим расспросить о подробностях событий в Пажеском корпусе… А мог и не оказаться.

— До меня дошли слухи, — проговорил Соболев, — что не так давно вы изволили требовать сатисфакции от его благородия Бориса Анатольевича Резникова.

Я будто налетел лбом на бетонную стену. Не самая приятная беседа с горе-ухажером сестры случилась только вчера, и о ней знали… Да, в общем, никто — кроме нас двоих и Камбулата, которого я попросил стать моим секундантом. Он уж точно был не болтливых, а значит…

Значит, про дуэль сообщил сам Резников.

Такое случалось… нет, не то, чтобы вообще никогда. Но крайне редко. В исключительных случаях, если силы были заведомо неравны, а все попытки секундантов отменить дуэль проваливались с треском, до смерти перепуганный дворянин мог обратиться к государю или его Канцелярии с просьбой защитить от страшного убийцы…

Разумеется, с определенными репутационными потерями. На официальном уровне разборки между Одаренными строго порицались, а болтовню о них не поощряли неписанные правила высшего сословия, однако на практике отказ от дуэли очень быстро становился достоянием общественности.

Которая, как известно, умеет быть беспощадной. Строгий суд столичной знати, пожалуй, мог бы помиловать или тяжело больного человека, старика или малолетнего юнца, однако мой новый знакомый не являлся ни одним, ни вторым, ни уж тем более третьим. Для взрослого мужчины и офицера, пусть даже в отставке, подобная трусость считалась неприемлемой. А жалоба властям, особенно Третьему отделению — если не социальным самоубийством, то чем-то очень к нем близким.

Резников в одночасье превратился в персону нон грата чуть ли не для всего Петербурга… Но зачем? При всех своих отвратительных манерах, паникером он явно не был.

— Если мне не изменяет память — я не обязан свидетельствовать против себя, — осторожно ответил я.

— Разумеется, господин курсант. — Соболев чуть замедлил шаг. — Более того — сама по себе ваша ссора нисколько мне не интересна. И не так уж важно, что и кому наговорил. Но если вы все же назначите дуэль…

— То оба будем держать ответ перед имперским правосудием, — закончил я стандартную в таких случаях фраза. — Мне это известно.

— Чудесно. В таком случае, я бы попросил вас воздержаться от глупостей. — Соболев улыбнулся одними уголками рта. — Если что-то случиться — мы тут же, незамедлительно узнаем об этом. И тогда вашей так ярко вспыхнувшей военной карьере придет конец. И, разумеется, то же самое ждет и вашего секунданта.

— Вы… вы просите? — Последнее слово я произнес с нажимом. — Или все-таки требуете?

— Будь дурные намерения подсудны сами по себе, в тюрьмах уже давно не осталось бы места, — усмехнулся Соболев. — Считаете это рекомендацией. Или даже дружеским советом, если хотите. И вообще — держитесь подальше от Резникова.

Да уж… Приплыли. Теперь на моем месте настаивать на поединке продолжил бы только идиот. А вот чего идиот бы делать точно не стал, так это задумываться, почему ухажер Полины вдруг решил донести властям.

Нежелание калечить брата возлюбленной, осторожность, стыд, боязнь огласки… трусость, в конце концов. Возможных причин были десятки, однако с обликом сурового и хамоватого офицера-отставника не вязалась ни одна из них.

Я продолжал крутить все это в голове и когда Соболев удалился восвояси, и до конца тренировки, и даже потом, вернувшись в располагу. Вся эта история с Полиной, дуэлью и нежданно-негаданно нагрянувшим прямо в Корпус статским советником из Третьего отделения казалась простой лишь на первый взгляд, но чем больше я пытался сложить мозаику в единое целое, тем больше убеждался, что в таких финтах Резникова просто обязано было присутствовать нечто скрытое. Второе дно, скрывающее истинные мотивы отказа.

И неплохо бы их узнать.

— Антоша! — крикнул я, поднимаясь с кресла. — Ты тут?

— А где мне еще быть? — донесся из соседней комнаты голос Корфа. — Что, пиццу заказываем?

— Подожди пиццу… Тебе лишь бы пожрать, — проворчал я себе под нос. И, уже открывая дверь в общую прихожую, поинтересовался: — А ты сможешь мне одного человека пробить? Очень надо.

— Имя, фамилия? Желательно с отчеством.

С тех пор, как весь Корпус посадили на казарменное, Корф по вечерам или зарывался в конспекты, или резался в какие-нибудь танки с Камбулатом и Поплавским. Но сегодня почему-то скучал без дела и, видимо, поэтому и сам был очень даже не против поковыряться в сети.

— Резников, значит… — повторил он, бегая пальцами по клавишам. — Борис Анатольевич… Он?

На втором мониторе — левом, чуть ближе ко мне — высветилась уже знакомая рожа. На фото сестрицын недокавалер выглядел лет этак на семь моложе, раза в полтора стройнее и с небольшой бородкой, но это, без сомнения, был именно он.

— Ага, — кивнул я. — Что нам скажут духи машины?

— Пока ничего. — Корф пожал плечами. — Он на страницу полгода не заходил. Дохлый аккаунт.

Действительно, в соцсетях Резников, можно сказать, отсутствовал: за все время с регистрации в две тысячи девятом — всего штук пятнадцать фотографий. Все до одной с камеры телефона и в духе «я с мужиками на рыбалке», «мы на охоте» или «я за рулем крутого японского джипа». А пару лет назад активность вообще почти прекратилась, и на страничке появлялись только всякие открытки и якобы-смешные картинки от спам-ботов, пожилых родственниц и сослуживцев. На которые хозяин никак не реагировал — видимо, заниматься подобной ерундой серьезному человеку было уже не по статусу.

— Ага… А вот тут интереснее. — Корф щелкнул мышкой. — Место работы — ООО «Конвой». Должность…

— Генеральный директор? — наугад бросил я.

— Зам по безопасности. И соучредитель, кстати. Веселые ребята, конечно…

Таблицы на экране сменились изображением. На логотипе компании красовался медведь, тащивший на спине здоровенный короб. Отсылка к сказке действительно казалась забавной, зато сам косолапый выглядел серьезнее некуда: сменил рубаху и каноничные лапти на бронежилет с берцами, а в руках вместо дорожного посоха держал секиру.

И, в отличие от коллеги из детских книжек надежно закрыл короб на замок, так что никакая Маша оттуда не выглядывала.

— ООО «Конвой», — вполголоса прочитал я. — Нам доверяют самое дорогое.

— Логисты вроде. — Корф лениво прокрутил колесико вниз. — Перевозка и сопровождение грузов.

Как будто ничего особенно, хотя «и сопровождение» меня заинтересовало. Да и сам мишка выглядел так, будто вполне мог не только обеспечить доставку чужого добра в нужное место, но и гарантировать, что по дороге ничего с этим самым добром не случится.

— А компанию пробить сможешь? — Я плюхнулся в кресло Камбулата и подкатился поближе. — Кто такие, откуда взялись?..

— Уже. — Корф услужливо повернул ко мне второй монитор. — Штук семь помещений по городу, большой склад в Шушарах. Зарегистрировано двадцать три автомобиля, восемь человек сотрудников… официально.

— Так, а ну верни! — Я успел заметить мелькнувшую на экране картинку. — Это как? Восемь человек, а машин в три раза больше?

— Ну да, странно… Может без оформления работают?

На рекламном постере были изображены микроавтобусы: «Соболь» и два фордовских «Транзита». Разумеется, самые обычные — белого цвета и с уже знакомыми мне медведями-коробейниками на кузове. Приобрести такие машины для коммерческих перевозок мог бы кто угодно, однако…

— Ничего не понимаю. — Корф снова защелкал мышкой. — Контора уже почти год существует, а у них всего три отзыва, и те как под копирку написаны… Сейчас, попробую списки контрагентов поднять…

Ковырялся он еще минут десять — базы деловых партнеров «Конвоя» в открытом доступе, конечно, не оказалось. Пришлось лезть глубже, но и там улов оказался, мягко говоря, не самым впечатляющим: судя по документам, за целый год существования медведь со своим коробом сделал всего штук шесть рейсов, однако при этом продолжал исправно платить за аренду помещений и налоги за солидный автопарк.

— По-черному работают, — усмехнулся Корф. — За наличку. Директор явно номинальный, там парню двадцать лет всего, и живет где-то во Франции.

Чего-то такого я и ожидал. «Конвой», в котором трудилась Полина, оказался либо очередной схемой для отмыва капиталов… Либо прикрытием для чего-то весьма далекого от даже не вполне честной перед законом коммерческой деятельности.

— А учредители? — уточнил я.

— Сейчас поглядим… Один вроде бизнесмен со стажем. Двое военных в отставке. — Корф стукнул пальцем по «пробелу». — Ну и этот твой Резников, получается — всего четверо.

— Спасибо, Антоша. Ясно. — Я оперся ладонями в подлокотники кресла и встал. — Ясно, что ничего не ясно.

— Ага… А тебе вообще для чего этот мужик нужен?

— Ну… Мужик-то мне как раз нужен не сильно. — Я на мгновение задумался. — А вот контору его я бы посмотрел поближе. Так что собирай наших.

— Это еще зачем? — удивился Корф.

— Сегодня ночью идем в самоволку, ваше благородие. Прокатимся, так сказать, до Шуршавеля.

Глава 12

— Ну что, готов? — Камбулат заглушил двигатель и повернулся ко мне.

— Всегда готов, — буркнул я, натягивая балаклаву.

— Давай там аккуратнее. Если вдруг спалишься — маякуй. Будем вытаскивать.

— Попробуем без… вот этого, — хмыкнул я.

Мы стукнулись кулаками, и я выбрался из машины, моментально растворяясь в темноте.

База ООО «Конвой» расположилась на окраине промзоны в Шушарах. Под легенду предприятия локация подходила идеально: здесь подобных компаний пруд пруди. Логистика, грузоперевозки, оптовые склады… Микроавтобусы с медведем здесь внимания не привлекут, затеряются среди похожего транспорта. И подъезд-выезд удобный, не нужно в пробках толкаться…

Затянутый в черный комбинезон, в черных кроссовках и черной же балаклаве, я скользил вдоль высоких бетонных заборов. Вплотную Камбулат подъезжать не стал, чтобы не привлекать внимания, так что метров триста мне предстояло пройти пешком.

— Штаб в канале. Проверка связи, — в наушнике прорезался Корф.

Его благородие барон, как обычно, развалился в своем дорогущем кресле и играл роль мозгового центра операции. И это ему явно очень нравилось.

— Икс в канале, — немного с ленцой отозвался Камбулат.

— Маркиз здесь.

Поплавского мы высадили раньше, контролировать второй проезд: пока не получится прицепиться к местным камерам, мы слепы, как кроты, так что лишняя пара глаз не повредит — даже снаружи. Ну и заодно он должен сделать кое-что еще.

— Острый, на связь!

— В канале, — буркнул я.

— Достучаться до их системы не смог, — немного виноватым голосом проговорил Корф. — Так что действуем по плану «Б». Икс, запускай птичку.

— Запускаю… — отозвался Камбулат. — Сейчас пойдет.

Я хмыкнул. Скажи мне кто десять лет назад, что появятся летающие устройства, практически невидимые, дистанционно управляемые, да еще и оборудованные камерой ночного видения, я бы сильно удивился. А если б мне сказали, что купить такое устройство сможет любой студент, даже не предъявляя удостоверения личности, и вовсе у виска покрутил бы.

Однако же вот оно, есть. Квадрокоптер называется. С такого же нас снимали, когда мы уходили от погони после нападения на Пажеский корпус. Я даже не удивился, обнаружив летающую камеру в арсенале барона. Учитывая его специальность и страсть к техническим новинкам, скорее было бы странно, если такой штуковины не оказалось.

— Птичка в воздухе, — доложил Камбулат.

— Управление есть. Картинка есть, — Корф, сидя за пару десятков километров отсюда, подключился и сейчас удаленно управлял коптером. — Вышел на точку. Острый, лови картинку.

Я достал из кармана телефон, прикрыл экран ладонью и открыл трансляцию.

Весь кусок промзоны с высоты птичьего полета был виден, как на ладони. Картинка четкая, контрастная, видно не то чтобы как днем, но отчетливо.

Так, что тут у нас?

База «Конвоя» ничем не отличалась от десятков таких же. Прямоугольная двухэтажная коробка основного здания — по центру. Площадь — несколько сотен квадратов. Грузовые рампы, несколько технических построек, ремонтный ангар… У закрытых ворот — будка. По периметру лениво, отрабатывая повинность и без особого рвения, бродит охранник. Еще один — на въезде.

Ну, все вполне ожидаемо.

— Поймал, — я бросил еще один взгляд на экран и убрал телефон. — Предупреди, если охранник вдруг окажется близко.

— Есть!

— Начинаю.

Сунув ногу в щель между плитами забора, я перенес на нее вес, подпрыгнул, и, ухватившись за край верхней плиты, замер. Свободная рука нырнула в сумку на груди, нащупала тестер.

Так, накинуть одну клемму на нижний ряд «колючки». Вторую… Напряжения нет. Это радует.

Тестер вернулся в сумку, вместо него на свет появились кусачки. Пара щелчков — и нижний ряд проволоки повис, открывая щель, достаточную, чтобы в нее протиснуться. Ну, поехали!

— Штаб, где охранник?

— В другом конце двора.

Отлично.

Я взялся за край обеими руками, подтянулся, улегся на стене, глянул вниз и перекатился на другую сторону. Качнулся в воздухе, сгруппировался и, мягко приземлившись, опустился на корточки.

— Все чисто, можешь идти.

Я лишь молча кивнул, как будто барон мог меня видеть. Достал телефон, свернул конференцию и открыл изображение. Не знаю, как Корф это сделал и в каких дебрях Сети нашел эти документы, но сейчас я смотрел на подробную схему базы с отмеченными точками, в которых были установлены камеры. Именно благодаря этому файлу я сейчас так уверенно действовал на стене, зная, что попадаю в слепую зону.

Так. Сейчас я возле ремонтного ангара. Пройти вдоль остова грузовика, видимо, доставшегося нынешним владельцам по наследству вместе с базой, проскочить до стены…

На пожарную лестницу, ведущую на крышу, нацелена одна из камер, и тут все будет зависеть от Поплавского.

Я достал телефон и бросил взгляд на картинку с коптера. Охранник медленно двигался в мою сторону, но таким темпом будет идти еще минуты три-четыре. Более чем достаточно.

Поехали.

Я высунулся из-за грузовика огляделся, и быстро перебежал открытое пространство, прижавшись к стене. Один из фонарей здесь не работал, и, если не присматриваться специально, меня не заметишь, даже пройдя совсем рядом. Хорошо.

— Маркиз, твой выход!

— Начинаю, — отозвался в наушнике Поплавский.

Что ж. Теперь все зависит от того, насколько бдителен дежурный на мониторах. Способ мы придумали примитивный донельзя, но я успокаивал себя мыслью, что чем проще решение — тем эффективнее… обычно.

Я представил, как Поплавский, засевший на бетонных блоках через дорогу от базы «Конвоя», поднимает к плечу пневматическую винтовку. Целится, выбирает слабину спуска… Винтовка негромко хлопает…

Бум-м-м!

Звон, с которым металлическая пулька, разогнанная до двухсот метров в секунду, ударила в железную дверь мониторной, услышал даже я. Изнутри же это должно было звучать, как уверенный удар кулаком.

— Что там? — прошептал я в гарнитуру.

— Ничего пока, — отозвался Поплавский. — Сейчас еще разок…

Бум-м-м!

— Открывается!

Есть!

Так, теперь у меня считанные секунды. Я должен успеть, пока охранник, следящий за камерами, поймет, что за дверью никого нет и вернется на рабочее место. И я успею!

Метнувшись к лестнице, я стремглав взлетел по ней, миновал второй этаж, рывком втянул себя на крышу и распластался на холодном рубероиде.

— Возвращается, — проговорил голос в наушнике.

— Чистая работа! — доложил Корф. — Все отлично.

Я выдохнул. Что ж. Первая часть работы выполнена. Дальше должно быть легче. Если, конечно, все пойдет по плану…

Пригнувшись, я, стараясь не шуметь, быстро прокрался по крыше к дальнему ее краю. По пути остановился, попытался заглянуть в большое слуховое окно, утопленное в крышу, но так ничего и не смог рассмотреть. Внутри темно, снаружи пыльно… Бесполезно, в общем.

Махнув рукой, я прошел к технической надстройке, скворечником торчавшей из крыши. Именно сюда вела оптическая магистраль, а значит, именно здесь и стоит коммутатор. Снаружи Корфу пробиться во внутреннюю сеть не удалось, так что мне придется делать это изнутри.

— Штаб, как обстановка? — уточнил я, прежде чем продолжить.

— Все спокойно. Коптер уходит менять батарею, так что пока сам, — отрапортовал Корф.

— Принял.

Передвинув сумку на грудь, я достал из нее небольшую фомку и одним движением сорвал простенький навесной замок с двери надстройки. Так, что тут у нас… Ага, есть! На стене, среди путаницы проводов, виднелось системы — коммутатор. Я щелкнул фонариком, посветил…

Свободные гнезда имеются. Отлично.

Я достал из сумки то, ради чего, собственно, все это и затевалось.

Корф два часа бился с хитрым файерволом базы, а потом психанул и достал паяльник. Хитрая приблуда, собранная и запрограммированная вручную, послужит ключом к сети компании, но подключать ее нужно физически.

Размотав обмотанный вокруг пластиковой коробочки кабель, я с щелчком воткнул разъем в гнездо коммутатора. На корпусе засветился зеленый светодиод.

— Есть контакт, — выдохнул я в гарнитуру.

— Отлично! — отозвался Корф. — Все, теперь можешь уходить. Дальше я уже сам.

— Есть — уходить!

Я прикрыл дверь надстройки, достал из сумки моток проволоки и стянул замочные петли между собой. Готово. Теперь действительно можно.

— Внимание! У нас гости! — раздался голос в наушнике.

— Что там?

— Микроавтобус. Черный «Транзит». Стоит у шлагбаума.

Черный «Транзит»? Где-то я это уже видел…

— Острый, оставайся пока на месте, там движ какой-то во дворе начался, — снова заговорил Корф.

— Принял.

Я нахмурился. Кажется, начинает происходить что-то интересное, а посмотреть не получится. Хотя…

Загремели ворота ангара, и слуховое окно засветилось: внутри включили свет. Так-так-так… Ну-ка, ну-ка…

Пригибаясь, я перебежал к окну, рукавом протер пыль и прильнул к стеклу.

Вот! Теперь совсем другой разговор!

Внутри база представляла собой самое обычное складское помещение. Что характерно, пустое — только два уже знакомых «Транзита» с медведем в углу. И третий, черный, как раз пристраивался рядом с ними.

— Острый, что там у тебя?

— Погоди, сейчас…

Из микроавтобуса выгрузились несколько человек в знакомых костюмах.

Совпадение из разряда нереальных, но вот же оно! Я бы поставил свой мотоцикл, что эти ребята — как раз те, кто атаковал сначала больницу в Пятигорске, а потом и Пажеский корпус.

Достав телефон, я запустил видеосъемку и приблизил изображение.

К мужикам в черном подошли еще несколько в обычном городском камуфляже. Поздоровались, причем по-дружески, с хлопками по спине — видимо, знакомы уже давно и близко.

Один из «черных» открыл задние двери «Транзита» и запрыгнул внутрь, и за ним последовал второй. Через несколько секунд они снова появились на виду, подтаскивая к дверям что-то квадратное и, похоже, тяжелое. Я еще увеличил картинку и едва слышно хмыкнул.

Знакомые ящики. Деревянные, выкрашенные шаровой краской, на крышке — черная маркировка. Боеприпасы. Много боеприпасов — судя по тому, что за первым контейнером появился второй и третий.

И, кажется, оружие. Интересно…

— Что там у тебя, Острый? — голос Корфа звучал обеспокоенно. — Икс, давай птичку в воздух!

— Запускаю.

— Острый, на связь!

— Да сейчас, подожди, — пробормотал я.

Кажется, мне удалось увидеть что-то интересное. Внутри микроавтобуса виднелась…

Клетка? Ну да, точно. Интересно, зачем она им? Судари боевики еще и похищениями промышляют?

В попытке разглядеть клетку лучше, я слишком сильно навалился на стекло… И оно не выдержало. Послышался треск, меня качнуло вперед, и через мгновение я уже падал вниз.

Лететь, слава богу, пришлось недалеко — я с гулом приземлился на металлический пол галереи, опоясывающей базу по периметру на уровне второго этажа. Но вот о скрытности теперь придется забыть.

— Кто здесь? — послышался крик снизу. Я вскочил, и, пользуясь замешательством не ожидавших столь эффектного появления охранников, бросился прочь. Туда, где в торце здания виднелась дверь, ведущая на пожарную лестницу.

Не успел. Послышался щелчок затвора, и вслед мне ударила автоматная очередь. Стиснув зубы, я ускорился, выжигая резерв и превращаясь в расплывшуюся в воздухе черную тень.

— Острый, что происходит⁈

Отвечать было некогда: я несся к выходу, искренне надеясь, что распахнув ее не наткнусь на еще одного охранника.

К первому автомату присоединился второй, но я двигался слишком быстро, и пули лишь крошили стену за моей спиной. Пока что, во всяком случае.

Сейчас стрелки сообразят, и кто-то наверняка возьмет упреждение… Первую очередь Щит проглотит, но если по мне ударят два или три ствола одновременно…

До лестницы оставалось не больше двадцати метров, когда дверь в офисную застекленную будку, висящую над складом, распахнулась, и мне навстречу выскочил охранник с пистолетом. Стиснув зубы, я зачерпнул энергии из резерва, разгоняя себя до предела и надеясь, что тело выдержит такую нагрузку.

Движения охранника замедлились до такой степени, что казалось, будто он вдруг оказался под водой. Пистолет словно в замедленной съемке пошел вверх, рот раскрылся в немом крике…

Но ни крикнуть, ни выстрелить бедняга так и не успел.

Я снес его на полном ходу, ударив плечом в корпус. Охранника отбросило, он спиной влетел в окно, вынес его вместе с рамой и продолжил путь по офису, собирая на своем пути мебель и технику, а я пулей промчался мимо и, не останавливаясь, ударил по двери Молотом.

Она с треском и скрежетом распахнулась наружу, хотя до этого открывалась внутрь, я выскочил на площадку, и, не притормаживая, махнул через перила. Земля ударила в подошвы, я перекатился, гася инерцию, вскочил и со всех ног помчался к забору.

— Икс, заводи движок! — заорал я в гарнитуру. — Готовность — полминуты! Маркиз — отход! По плану «Б», встречаемся на точке.

— Так точно! — хором отозвались товарищи, а я уже взлетал по стене, и протискивался между рядами «колючки».

Вслед запоздало ударила короткая очередь, но я уже был с другой стороны. И, приземлившись, рванул по дороге в темноту, туда, где ждал Камбулат.

«Икс» уже развернулся в нужную сторону, готовый сорваться с места. Я упал на сиденье и не успел еще закрыть дверь, как Камбулат бросил машину вперед.

— Ну как? Цел? — обеспокоенно спросил он, не отрывая взгляда от дороги.

— Живой, — кивнул я. — Нормально все.

— Нашел что-нибудь интересное?

— Нашел. Еще как нашел, — усмехнулся я. — Да такое, что интересно это будет не только нам.

— Ну что там, не томи⁈

«Икс» выскочил из промзоны и выехал на Пулковское шоссе, вливаясь в редкий поток. Теперь можно не гнать, среди других машин нас не вычислить.

— Там — бомба, друг мой, — улыбнулся я. — Возможно, не только в переносном смысле. В общем, поздравляю. Кажется, мы нашли террористов.

Глава 13

— … на месте вашего благородия я обратил бы внимание на эту модель. — Продавец, представившийся Рустамом, взял меня под локоть и потащил дальше между рядов машин. — «Фольксваген». Двигатель один и шесть литра, механическая коробка передач. Пробег чуть больше ста тысяч, но для такой машины это немного. Можно сказать, основные узлы только-только прошли обкатку и…

Я тихо вздохнул. Отсутствие привычки наряжаться как на светский раут при каждом выходе в город избавляла от лишнего внимания, однако имело и побочный эффект: и швейцары в дорогих ресторанах, и, похоже, даже продавцы-консультанты в салонах, где продают автомобили с пробегом, упорно принимали меня за клиента… скажем так, эконом-класса.

Сегодня я удрал из располаги не совсем легально, потратив один из выданных покорным и вежливым Грачом бланков, и, конечно же, не собирался бродить по городу в форме Корпуса. А джинсы и самая обычная темно-серая осенняя куртка определенно не добавляли солидности — раз уж Рустам упорно продолжал таскать меня по рядам с изрядно пошарпанными авто стоимостью не больше двух-трех сотен рублей.

И уж конечно же он не мог даже предположить, что восемнадцатилетний юнец носит в кармане пачку наличных, на которую можно скупить чуть ли не все авто и в самом салоне, и на стоянке снаружи.

— Все это, конечно, очень интересно. — Я аккуратно освободился от хватки Рустама. — Однако давайте хоть на минутку представим, что нас не ограничивает бюджет в пять сотен. Я не гоняюсь за экономией топлива, копеечным обслуживанием или практичностью… Впрочем, новый автомобиль мне тоже не нужен. — Я чуть возвысил голос, чтобы меня не принялись раньше времени засыпать вопросами и предложениями. — Зато мне нужна мощность и комфорт. Что-нибудь не слишком броское, но, пожалуй, солидное… в меру. Полагаю, нам стоит поискать во-о-он там.

Я вытянул руку, указывал на дальний конец зала, где вперемежку со здоровенными внедорожниками стояли автомобили представительского класса. По большей части иностранных марок, но и наших я насчитал штук пять — «Волги» тридцать второй и тридцать третьей модели. Не такие эффектные, как «американцы» или «Мерсы», и — чего уж там — изрядно устаревшие.

Мы с Александром потратили больше десяти лет, пытаясь выкормить инвестициями изрядно поникший за время правления дядюшки Николая отечественный автопром, но заводы упорно продолжали выдавать или простенькие и неприхотливые «народные» автомобили, или — раз в пятилетку — запредельной крутизны концепты стоимостью в пару боевых вертолетов. Крутые, мощные, стильные, собранные на топовых комплектующих со всего мира… и никому не нужные.

Вздохнув, я в очередной раз мысленно пообещал себе поднять с колен чахлый сегмент, предназначенный для среднего класса, и следом за Рустамом прошел к «немцам». Баварские «Иксы» я отмел сразу — одна такая машина в нашей моряцкой «семье» уже была, хоть Камбулат и пытался с завидной регулярностью ее угробить. У «Мерсов» и серьезных «Пассатов» мы задержались чуть дольше, но почти все экземпляры были укатаны до двухсот с лишним тысяч километров на одометре, а вытертые чуть ли не до дыр рули и сиденья ненавязчиво намекали, что с электронными модулями авто уже поковырялись то ли отечественные, то еще заграничные Кулибины, сокращая жуткие цифры до… ну, скажем, менее жутких.

Не то чтобы я надеялся отыскать в салоне вроде этого честный автомобиль по честной цене, но ездить на пожирающем литр масла на сотню хламе, конечно же, не собирался.

— Дальше, — вздохнул я. — Еще что-нибудь есть?

— Только Америка. — Рустам вытянул руку. — «Форды» и «Шевроле»… Ну и дальше уже наши.

Судя по интонации, смотреть на краю якобы-премиальной секции было совсем нечего. Вечный японский «Ленд Крузер» тут же отпугнул ободранным салоном и ценой под две тысячи, а сравнительно приличные на вид «Мондео» наверняка не одну сотню накатали в такси или мотаясь по нуждам каких-нибудь коммерческих или даже государственных контор. Я с любопытством обошел по кругу ярко-желтый «Камаро», но даже просить завести, конечно же, не стал. И уже собирался было смириться и вернуться к немцам, когда мой взгляд вдруг упал на видавшую виды машину рядом.

Самая обычная «Волга». Даже не сравнительно свежей тридцать третьей модели, а еще тридцать второй, которую сняли с производства в конце нулевых. Черная, с тонированными стеклами и чуть тронутыми ржавчиной порогами — ядреная питерская соль не щадила и кузова с двойной оцинковкой, а уж отечественное железо сжирала нещадно. Лупоглазые фары, хромированная «морда» радиатора и кожаный салон. Непритязательный, зато неожиданно хорошо сохранившийся — сиденья лишь кое-где по краям потерлись, однако в целом выглядели… пожалуй, даже нарядно. Десять лет назад завод в Нижнем Новгороде еще пытался выдавать что-то похожее на премиум, и на материалах не экономили. Так что ничего удивительного… почти

Из необычного в машине была только цена. Я даже подошел поближе, чтобы как следует рассмотреть бумажку за лобовым стеклом. Но нет, никакой ошибки не было — ровно семьсот отечественных вечнозолотых рублей. Примерно вдвое дороже самой «живой» из всех остальных «Волг».

— Кхм… — Я шагнул вперед и коснулся облупившегося по краям капота. — А можно полюбопытствовать — откуда такая стоимость?.. С виду обычный автомобиль.

— Даже не смотрите, ваше благородие… Фуфло! — отмахнулся Рустам. — Выкупили на свою голову, а теперь продать не можем. Уже полгода стоит. Редкая комплектация, расход, как у грузовика — поэтому и не берет никто.

— А что за комплектация? — Я тут же навострил уши. — Специальная версия, что ли?

— Она самая. — Рустам тоскливо вздохнул. — «Мерседесовский» движок на четыреста лошадей, объем — почти пять с половиной литров на восемь цилиндров — на сотню литров двадцать по городу сожрет, и не подавится.

— Коробка-автомат — тоже от «Мерса», — проговорил я, неторопливо обходя машину по кругу. — Подвеска на пневме и полный привод. А еще — двери усиленные. — Я постучал костяшками по металлу. — Не броня, конечно, но так просто не пробьешь. И рама.

Особенности конструкции я знал, пожалуй, даже лучше Рустама — хотя бы потому, что сам десять с лишним лет назад утверждал закупку таких «ласточек» для спецслужб и Совета Имперской Безопасности. Модель собиралась на иностранных комплектующих и стоила немыслимых денег, однако задачу свою выполняла: монструозный двигатель мог разогнать почти две тонны металла до ста километров в час за неполные шесть секунд, а по хорошей дороге такая машина запросто шла вдвое быстрее. Все четыре двери держали пистолетную пулю, а бешеный крутящий момент на полном приводе вытаскивал авто хоть из грязи, хоть из сугробов, хоть из любой… ладно, почти любой ситуации, так или иначе угрожающей водителю или пассажирам.

Расход у специальной «Волги» действительно был как у танка, однако заправляли ее исключительно казенным бензином… даже удивительно, что такая машина оказалась в салоне.

Видимо, как раз меня и дожидалась: толком не рассмотрев десятилетний интерьер, я уже почему-то знал — беру. Самая обычная с виду «старушка», скрывающая под обшарпанным и тронутым ржавчиной металлом кузова защиту и мощь целого табуна породистых немецких скакунов.

О да, определенно мой выбор.

Когда я озвучил решение, Рустам разве что не покрутил пальцем у виска. Но отговаривать и лишаться комиссионных, конечно же, не стал, и через несколько минут меня уже вовсю штурмовали специалисты кредитного отдела, страховщики и прочие «помощники», способные в одно мгновение накрутить сомнительных услуг на стоимость в половину автомобиля.

Кое-как отбившись от них, я уселся в свою новую игрушку, забросил в «бардачок» документы и завел двигатель. «Волга» тут же ожила, отзываясь на поворот ключа мерным тарахтением восьми здоровенных цилиндров. Мотор работал ровно, хоть и несколько шумновато.

Но ничего. Сделаю звукоизоляцию, поменяю свечи, обслужу, подправлю в сервисе ржавчину, поставлю новые диски… Или нет — в конце концов, я купил машину уж точно не для того, чтобы постепенно превращать ее в выставочный образец. Но магнитолу поменяю точно — вместо доисторического радио с кассетником наверняка можно раздобыть что-то с сенсорным экраном и уже встроенной в систему камерой заднего вида. А если стандартных моделей под «Волгу» нет — попробую уболтать Корфа слепить что-нибудь из своих запасов…

Кстати, о Корфе. Пока я возился с документами, он уже успел завалить меня сообщениями. Прочитав первое, я уже изрядно напрягся, а пробежав глазами все полторы дюжины — тут же смахнул с экрана мессенджер и набрал номер.

— Вовка, там совсем… в общем, совсем.

Его благородие барон не стал даже здороваться — видимо, последние полчаса сидел, как на иголках. Причины его беспокойства я, конечно же, понимал целиком и полностью, однако хотя бы пытался держать себя в руках.

— Что, вообще все вывезли?

— Ну… Нет, пока нет. — Корф выдохнул и заговорил уже спокойнее. — Но два грузовика уже ушли, сейчас третий набивают… Тебе трансляцию скинуть?

— Да не надо, — вздохнул я. — И так понятно… Только обязательно сохрани. Пиши все камеры!

Что ж, чего-то такого я и ожидал: мои вчерашние забеги по складу в Шушарах разворошили осиное гнездо, и оставить такое без внимания «черные», конечно же, не могли. И принялись поспешно сворачиваться. «Конвой» снимался с насиженного места, чтобы через недельку-другую всплыть неизвестно где. С новым названием, документами и, вероятно, целиком сменившимся руководством.

Но столько тактического барахла не вывезти за пару часов. И пусть мои планы втихаря понаблюдать за врагом, чтобы хоть как-то отследить маршруты снующих по городу «Транзитов», пошли прахом, сколько-то времени пока еще есть.

Вполне достаточно для силовой операции с группой захвата. Пожалуй, стоит накрыть весь клубок разом — если уже не вышло вытянуть его по ниточке. Судя по количеству охраны на объекте, вчера для такой работы пришлось бы взять хотя бы дюжину бойцов… А сегодня понадобится отряд посерьезнее — раза этак в два. Сам я, конечно же, никак не мог набрать столько, и уж тем более как следует снарядить и вооружить.

Зато я знал, кто может.

* * *

— Ну, будь здоров, десантура. — Гагарин указал мне на стул напротив. — Присаживайся.

На этот раз его сиятельство капитан гардемаринской роты принял меня в кабинете. В котором, похоже, успел кое-как обжиться. Допотопная техника сменилась новой, явно купленной по случаю переезда, и о прежнем хозяине напоминала только мебель. Старая, не слишком нарядная, однако еще достаточно ценная, чтобы ее не захотелось выбрасывать.

В Зимнем умели чтить традиции и старину — иначе весь дворец уже давным-давно превратился бы в безликий пластиково-электронный хай-тек.

— Доброго дня, ваше сиятельство. — Я послушно опустился на стул. — Для начала прошу извинить меня за столь внезапный визит. Однако дело не терпит…

— Да ладно тебе! — Гагарин махнул рукой. — Ты ж вроде с головой парень, из-за ерунды дергать бы не стал. Раз позвонил — значит, надо.

— Так точно. — Я чуть склонил голову. — Тем более вы сами просили сообщать, если я вдруг что-то узнаю… Полагаю, база террористов наверняка вас заинтересует.

— Так…

Гагарин сначала посмотрел с недоверием, потом вытаращился, а следом за этим вдруг нахмурился и чуть привстал, заглядывая куда-то мне за спину. Видимо, захотел убедиться, что дверь в кабинет закрыта, и никто нас не подслушивает.

— Так, — повторил он. — Докладывай. С самого начала.

И я доложил — вкратце. Но все вышло минут этак на десять: начать пришлось издалека, еще с того дня, когда мы с дядей отбивали родовое поместье в Ростове. Потом я вспомнил налет на бал в здании Пажеского, упомянул подозрительного ухажера сестры и его не менее подозрительного знакомого из Третьего отделения и, наконец, добрался до базы в Шушарах.

Гагарин слушал, не перебивая, но когда я продемонстрировал видео в телефоне и принялся описывать свой эффектный побег под пулями — разве что не подпрыгнул.

— Вот же ж… Ну вы даете, десантура, — проговорил он, откашлявшись. — Надо ж было по уму, а не как вы — шашки наголо… Хорошо не подстрелили!

— Это не так просто сделать, — усмехнулся я. — Впрочем, в остальном вы, пожалуй, правы: террористов мы действительно спугнули. Наверняка они уже вывезли половину базы, и к утру на складе будут только голые стены.

— Значит, надо брать. — Гагарин поджал губы и шумно выдохнул через нос. — Сегодня же ночью. Оперативная группа, следователи, криминалисты… Ну, в общем, как положено.

— Еще раз прошу меня извинить, ваше сиятельство, — Я покачал головой, — но я просто обязан заметить, что действовать по регламенту в данном случае… скажем так, не слишком разумно.

— Это еще почему? — удивленно проворчал Гагарин.

— Вы сами не так давно говорили, что дело, фактически, зашло в тупик. В том числе и потому, что кто-то наверху вставляет следователям палки в колеса. И если статский советник из Третьего отделения решил лично навестить меня из-за какой-то дуэли… В общем, судите сами, — Я развел руками, — Но я почти уверен, что если мы подключим к операции сыскарей, об этом тут же узнают и жандармы. И тогда со всеми материалами наверняка случится то же самое, что и с видеозаписями из Пажеского корпуса.

Гагарин недовольно нахмурился. И уже набрал в легкие воздуха — скорее всего, чтобы объяснить не в меру прыткому курсанту, что не стоит учить профессионалов работать… Но так ничего и не сказал.

— Полагаю, ваше сиятельство располагает всеми полномочиями для проведения собственной операции, — осторожно продолжил я. — И уж конечно вам хватает людей — целая гардемаринская рота. Кроме тех, кто дежурит во дворце, конечно же.

— Допустим. — Гагарин прищурился. — И как ты себе это представляешь, матрос?

— Неплохо. Хоть и в общих чертах. — Я пожал плечами. — Полагаю, у вас достаточно опыта для такой задачи. Оцепить территорию, задержать всех — желательно без лишнего шума. И выбить из них имя заказчика до того, как спецслужбы заберут арестованных и запустят на склад своих людей.

Придется работать на скорость. Гардемарины — отличные вояки, но своих следователей в штате у них попросту нет. Так что придется действовать по старинке: лихим кавалерийским наскоком, а потом кулаками, ботинками и прикладами винтовок… и добрым словом, конечно же. Наверняка или сам Резников, или кто-то из руководства «Конвоя» сможет вывести нас на семейку Распутиных.

— Ударить первыми, на упреждение, — закончил я. — Как вы, собственно, и планировали.

— Планировал… Но ты же понимаешь, матрос, что все эти штуки хороши только на словах. — Гагарин поморщился, как от зубной боли, и принялся тереть заросший щетиной подбородок. — На деле я вряд ли смогу обойтись без спецов из других структур. Нужен оперативный штаб, наблюдение… где мы их возьмем?

— К камерам мы уже подключились, — ответил я. — И у меня — так уж вышло — есть человек, который справится не хуже технарей из столичного сыска. Остаются только люди, машины и связь… и оружие, конечно же. Но, полагаю, с этим у вас точно не возникнет проблем.

— Так, подожди… — Гагарин нахмурился. — Ты что — тоже хочешь… поучаствовать?

— Разумеется, — кивнул я. — Не говоря уже о том, что мы с товарищами знаем и местность, и все подъезды.

— Взять курсантов на захват? Да мне Разумовский лично голову оторвет, — усмехнулся Гагарин. — Думаешь, он даст разрешение?

— Не даст. Но какая разница, если сама операция пройдет без резолюции Совета или армейского руководства? — Я чуть понизил голос и подался вперед. — Если официально это будет самый обычный рейд, вы можете запросить усиление из Корпуса.

— Вам лучше бы вообще там не светиться. Но риск…

— Полностью оправдан! — Я легонько стукнул кулаком по столешнице. — Если мы сможем задержать тех, кто убил императора Александра и покушался на жизнь великой княжны… Полагаю, вас ждет что-то посерьезнее Георгиевского креста.

На этот раз Гагарин ответил не сразу. Я почти слышал, как у него в голове вращаются крохотные стальные шестеренки. Осторожность и дисциплина требовали неукоснительно соблюдать регламент, однако на другой стороне выступал фирменный гардемаринский задор, изрядно подкрепленный здравым смыслом… А заодно и амбициями, которых у отпрыска сиятельного князя Юрия Алексеевича просто не могло не быть.

И осторожность проиграла.

— Ладно, матрос. Бумаги сделать не обещаю — списки Разумовский заверяет только на следующие сутки. Но в остальном… в общем, что-нибудь придумаем. — Гагарин отодвинул кресло и рывком поднялся на ноги. — Так что дуй в Корпус и тащи свою эту… гвардию.

Глава 14

Я понимал, просто не мог не понимать всю серьезность затеи. Пожалуй, с того самого момента, когда увидел на складе в Шушарах то, чему там определенно быть не полагалось. Но полное осознание, что шутки кончились, пришло ко мне, только когда я погрузился в десантный отсек монструозного броневика, больше похожего на реквизит со съемок фантастического фильма про далекое будущее, чем на привычные мне боевые машины.

«Фалькатус» — кажется, так назвал его Гагарин. Разработка конца нулевых обрела физическое воплощение совсем недавно — стальных гигантов то ли пока не пустили в серию, то ли вообще не собирались клепать для армии и полиции, оставив исключительно для спецподразделений «тиражом» в несколько десятков штук, из которых особой императорской роте досталось четыре.

Даже для целой дюжины гардемарин в полном боевом облачении места внутри было предостаточно — лишь некоторые из сидящих напротив вояк могли похвастать выдающимися габаритами. Впрочем, внешность меня ничуть не обманывала: каждый из них имел не только потенциал на уровне пятого ранга силы Дара, но и физические кондиции, почти невероятные для простых смертных.

И конечно же среди гардемарин не было никого чином младше подпоручика. Господа офицеры то и дело поглядывали на желторотого первокурсника, каким-то чудом попавшего в состав штурмового отряда, но молчали. Впрочем, я не чувствовал неприязни — скорее любопытство. Наверняка все в «Фалькатусе» уже прознали о моих подвигах и были не против понаблюдать за тем самым Острогорским из Морского корпуса.

Да и какая им разница? Если старший сказал взять с собой — значит, так нужно. А то, что за салагой в процессе придется присматривать — неприятно, но уж точно не смертельно. Сами когда-то были такими же.

— Три-один на месте, — послышалось в наушнике.

Так, Камбулат на позиции. Гагарин явно был не в восторге от идеи взять на захват курсантов, потому и старался минимизировать риски. И если отделаться от меня так и не вышло, то с остальными он уперся наглухо. Потому недовольного Камбулата посадили дежурить со стороны шоссе в моей машине, а Поплавского отправили в оцепление.

— Три-два на месте.

Этот голос мне незнаком, но, по логике, это как раз старший тех бойцов, что должны контролировать периметр снаружи складской территории…

— Три-ноль, все группы на местах.

Корф так и остался сидеть в своем эргономичном кресле в Корпусе, но незримо присутствовал с нами. В качестве глаз, ушей, центра связи, аналитика… В общем, всего того, что гардемаринской роте не полагалось по штату.

— Наблюдаю в общей сложности тридцать человек и шесть микроавтобусов, идет погрузка, — проговорил он важным тоном. — На воротах — двое часовых с оружием, еще двое на пропускном пункте. На территории — патрули, шесть человек…

— Три-главный, — послышался голос Гагарина. — Вводные принял. Всем группам, начинаем работу. Поехали!

Я едва успел нахлобучить на голову шлем, как ночная тишина взорвалась ревом автомобильных движков. Закрытые бронестеклом щели почти не давали обзора, но я все-таки успел разглядеть, как где-то снаружи мелькнули ворота. «Фалькатус» с визгом шин заложил вираж и выбил их стальной мордой, влетая на территорию. Я ожидал удара, но все равно дернулся в сторону, навалившись на плечо сидевшего рядом бойца.

— Вперед! — прорычал он, щелкая ремнем.

И рванул с места, едва аппарель десантного отсека пришла в движение. Я перехватил автомат и устремился за ним. Надо сказать, без особой спешки: его благородию поручику явно дали указание не просто присматривать за мной и закрывать Щитом, но и самому не лезть вперед без крайней надобности.

— Работает особая рота! — загремел над базой усиленный динамиками броневика голос Гагарина. — Всем бросить оружие и лечь на землю!

Мы высыпали из машины, разбирая заранее оговоренные сектора, а в темноте за «Фалькатусом» уже мелькали фары его младших «братьев». Два тяжелых армейских внедорожника влетели на территорию за нами следом, с визгом оттормозились, на ходу высаживая остатки ударный группы…

И именно в этот момент по нам ударили из автоматов с двух сторон одновременно.

— Работает особая рота! — снова загремел Гагарин. — Именем его величества! Немедленно прекратить сопротивление и лечь на землю! Последнее предупреждение — или мы открываем огонь на поражение!

Кажется, его сиятельство еще надеялся, что все происходящее — просто недоразумение, что стрелки сейчас поймут, какого дурака сваляли, побросают свои игрушки, любезно улягутся лицом в асфальт, и дальше это будет обычной полицейской операцией — какую мы, собственно, и планировали.

Но увы. У террористов на этот счет было абсолютно противоположное мнение.

На крыше склада что-то сверкнуло, раздался хлопок, и выпущенный из РПГ снаряд ударил в бок «Фалькатуса». Грохнуло так, что на мгновение заложило уши. Броневик дернулся, но усиленный Конструктами металл и активная защита выдержали. Сидевший внутри Гагарин наверняка не пострадал. Зато, похоже, окончательно убедился, что по-хорошему уже не получится, и заорал, с легкостью перекрывая грохот выстрелов:

— Огонь на поражение!

Башни на внедорожниках синхронно развернулись и плюнули из пулеметов по фигуре наверху. Огненные плети очередей схлестнулись, в считанные секунды срезая кромку металла на крыше и превращая хрупкое человеческое тело в изломанную куклу. В это же время кто-то — наверное, сам Гагарин — снес Свечкой сторожку на въезде, и «Фалькатус» медленно двинулся к центральному зданию складу.

Следуя примеру своей «няньки», я укрылся за массивным корпусом броневика и, вжав приклад в плечо, приник к прицелу, контролируя свой сектор. На этой стороне машины было относительно безопасно, но по другой до сих пор работали из темноты. И не автоматы, а что-то калибром посерьезнее.

Да они там что, совсем с катушек слетели? Ведь исход операции ясен как божий день. Гардемарины вооружены до зубов, и каждый запросто остановит Щитом хоть целый пулеметный короб. Но если кого-то зацепят всерьез, остальные только больше разозлятся и сроют весь склад до самого фундамента.

Так зачем усугублять и сопротивляться?

— Они пытаются тянуть время! — Корф будто прочитал мои мысли. — Жгут документы, разбивают диски. Хотят задержать вас на улице как можно дольше.

— Ясно, — в голосе Гагарина отчетливо звякнула сталь. — Ребята хотят по-взрослому? Значит, будет по-взрослому.

То ли это оказался какой-то особый шифр, то ли гардемарины и сами были не против вломить в полную силу — вместо автоматов заговорило оружие помощнее. Сразу несколько атакующих элементов ударили по окнам, разнося в пыль стекла и оставляя на стенах дымящиеся полосы. Когда стрельба наверху стихла, «Фалькатус» снова взревел движком, устремился вперед и с грохотом снес с петель ворота, ведущие в здание.

— Немедленно прекратите сопротивление! — продолжали греметь динамики, внося дополнительную сумятицу в происходящее. — Оружие на пол, руки вверх, всем лежать! Лежать, я сказал!!!

В ответ из-за импровизированной баррикады в центральном проезде, составленной из пары микроавтобусов, прилетело сразу несколько гранат. Гардемарины дружно подняли Щиты, но я сработал изящнее: подхватил Даром катившиеся по бетонному полу смертоносные «кругляши» и отправил обратно — прямиком под днище черного «Транзита».

Сюрприз, да?

Раздался взрыв, и изуродованная машины подпрыгнула, разбрасывая во все стороны пламя и горящие ошметки металла.

— Вырубайте их! — загремел Гагарин из броневика. — Светошумовыми — залп! Пошли, пошли, пошли!

В сторону укрывшихся полетели тускло поблескивающие цилиндрики, и я отвернулся, чтобы сохранить зрение. Раздались хлопки, гардемарины снова пошли вперед. Сразу несколько мощных Молотов раскидали баррикаду, и бойцы под прикрытием пулемета «Фалькатуса» и второй группы, вошедшей в склад снаружи, ринулись на штурм. Скользнув вдоль искореженного капота одного из «Транзитов», я развернулся на звук и тут же утопил спуск, отсекая короткую очередь. Средних лет мужчина в форме «Конвоя» поймал головой сразу три пули и рухнул навзничь, а я уже перекатывался, уходя от удара.

Кто-то врезал атакующим элементом — и не Копьем или Молотом, а куда более коварной Плетью. Она скользнула по моему Щиту и ударила в борт микроавтобуса, оставляя на железе длинную вмятину. Я не стал дожидаться, пока враг подправит прицел, зачерпнул силы из резерва и наугад шарахнул по галерее наверху

И, похоже, слегка перестарался: послышался стон рвущегося металла, а укрывшийся за перилами Одаренный взлетел в воздух, будто выпущенный из катапульты. Я так и не успел заметить, куда он свалился потом — только окрашенную в красный продолговатую вмятину на металлической крыше размером примерно с человеческое тело…

Нет, этого можно уже не бояться — после такого не встают.

Основная часть защитников ангара погибла, но нескольких человек все-таки успели скрутить. Руководил поимкой сам Гагарин, выбравшийся из «Фалькатуса». Его сиятельство то ли заскучал внутри, то ли посчитал, что теперь командовать можно и без динамиков, ревущих на все Шушары.

Да и сражаться здесь было уже, пожалуй, и не с кем: лишь несколько террористов еще держались у лестницы, ведущей в крытые помещения второго этажа.

Гагарин, прижавшийся к стене у самого проема, поискал взглядом кого-нибудь из своих, но ближе всех оказался я, удравший от «няньки». Его сиятельство вздохнул, поморщился, но потом все-таки достал из подсумка пару гранат.

Ага, светошумовые.

Убедившись, что я все вижу, Гагарин перешел к следующему этапу. Показав три пальца, он изобразил жестом, будто бросает гранаты, а потом махнул рукой в сторону проема.

«Две штуки на „три“ и заходим», понятно.

Кивнув, я достал гранаты, подготовил их и сделал знак Гагарину. Тот кивнул в ответ, и продемонстрировал пальцами отсчет. Один, два, три… Поехали!

Цилиндрики улетели в проем практически синхронно, а через миг после того, как там сверкнуло и грохнуло, вслед за ними устремились мы сами.

Разогнавшись и прикрывшись Щитом, я влетел за угол, ударил прикладом, срубая ошарашенного бойца в черном, тут же приложил Молотом еще двоих и замер, взяв на прицел лестницу, ведущую на второй этаж.

— Чисто!

— Чисто! — отозвался Гагарин. — Вперед, вперед, пошли!

По ступенькам загрохотали ботинки: тяжелобронированные бойцы рванули наверх под нашим прикрытием. Осталось выбить двери в офисы, и…

Вой сирен вдалеке я услышал одновременно с обеспокоенным голосом Камбулата в наушнике:

— Полицейские машины! В вашу сторону!

Твою мать! Ведь почти успели.

— Сносите дверь! — прорычал Гагарин. Сразу два бойца ударили Молотами по мощной перегородке, ведущей в офисное помещение. Та застонала, но выдержала.

— Еще! — гаркнул капитан.

Новый удар. Гул на весь склад — безрезультатно.

— Ваше сиятельство, тут полиция, — в наушнике послышался растерянный голос. — И с ними Третье отделение… кажется.

— Да пошли они на хрен! Без моей команды никого на территорию не пускать! — рявкнул Гагарин. И развернулся к бойцам у двери. — Да ломайте уже, мать вашу, вы что, какую-то железку выбить не можете?

Гардемарины виновато вздохнули и развели руками. Неудивительно: даже на пятом ранге силы резерв не бесконечный, а Щиты сожрали все чуть ли не подчистую, так что пробить несколько сантиметров стали парням было в прямом смысле нечем.

— Да понимаю я, понимаю! — проворчал Гагарин.

И, отпихнув подчиненных, сам шагнул к двери и ударил. Не Молотом, а ногой, ввалив в богатырский пинок какое-то абсолютно немыслимое количество энергии. Сталь застонала, прогибаясь, дернулась на петлях, но все-таки выдержала.

Зато не выдержала сама стена: по бетону пробежали трещины, конструкция тонны этак в полторы весом зашаталась и через несколько мгновений рухнула, освобождая проход.

Вот только поздно: в проеме было отчетливо видно кучу пепла на полу, обломки техники… И распахнутую дверь в другом конце помещения. Кто бы здесь ни находился, он успел удрать.

— Вот ведь… — выругался Гагарин. И тут же потянулся к кнопке на рации: — Разбиться по трое и прочесать территорию! Периметр — остаемся на своих местах. Никого не впускать, никого не…

Последние слова я не разобрал, хоть они звучали одновременно и передо мной, и в наушнике. На улице снаружи взревел двигатель, и в эфире тут же всполошился Корф:

— Там… Там грузовик! — тревожно заговорил он, забыв начать с позывного. — Сразу за зданием! Уходит!

Резников. Если до этого я даже не был уверен, что мой визави на так и не состоявшейся дуэли вообще окажется на базе, то теперь почему-то не сомневался: спрятаться за чужими спинами, а потом удрать — вполне в стиле этого борова.

— По машинам! — Гагарин метнулся к двери в дальнем конце офиса. — Стрелять только по колесам! Этого брать живым!

Рев мотора уже звучал где-то под окнами, и очередная сомнительная задумка вдруг родилась сама собой. И я, разумеется, тут же поспешил ее исполнить: коротко разбежался, и, выставив перед собой Щит, под звон осколков и треск вывороченной рамы рухнул во двор.

Не знаю, что именно успел подумать Гагарин, и что после этого будет с моей карьерой и учебой в Корпусе — но жандармам Резникова отдавать нельзя. Ни при каких обстоятельствах.

Глава 15

Наружу я успел как раз вовремя — приземлился буквально в нескольких шагах перед ревущей стальной громадиной. Прям как в каком-нибудь крутом боевике: тяжело и мощно, в окружении щепок и осколков стекла, припадая на одно колено и впечатывая кулак в разошедшийся трещинами асфальт.

Правда, на этом вся красота момента и закончилась — мне тут же пришлось уходить в сторону, чтобы не угодить под колеса. Скорость у грузовика была не запредельная, зато массы столько, что даже усиленное Конструктами тело он наверняка раскатал бы в плоский блин, попутно перемолов в труху все кости до единой.

А это в большинстве случаев смертельно.

Я перекатился вбок и наугад махнул Саблей, пытаясь подрезать хоть одно из промчавшихся рядом с головой колес, но то ли не попал, то ли не смог пробить резину с толстенным протектором. Резерва осталось, что называется, кот наплакал, и немалую его часть пришлось потратить на ускорение: я вскочил, одновременно разворачиваясь, и рванул вперед, пытаясь догнать набирающий ход грузовик.

Не отечественный тягач, а что-то явно американское, с огромным капотом перед кабиной. Не знаю, как Корф вообще мог проглядеть на камерах такую махину: даже без прицепа стальной монстр был размером чуть ли не с одноэтажный дом.

И все равно разгонялся так, будто весил не пару десятков тонн, а немногим больше обычной легковушки. Водитель отчаянно вжимал газ в пол кабины, и степенный стальной трудяга, привыкший тянуть груз впятеро больше собственного, наконец, почуял свободу, взревел и полетел к воротам наперегонки с мчавшимися вслед пулями.

Казалось, еще немного, и я увижу не хлещущие по грузовику огненные плети очередей, а отдельные кусочки свинца, готовые впиться в резину или сталь. Тело разогналось так, что воздух превратился в густую патоку, но даже этой скорости едва хватало, чтобы угнаться за железной громадиной.

— Прекратить огонь! — прогудел в наушнике рухнувший на пару октав голос Гагарина. — Повторяю — прекратить огонь! Не стрелять! У машины наш человек!

Его сиятельство явно был не в восторге от моей выходки, но приказ все-таки отдал остальным: видимо, уже успел сообразить, что подбить грузовик из пары автоматов не так просто. Гардемарины занимали позиции, водитель уже наверняка успел развернуть «Фалькатус» к выезду из ангара…

— Три-два! Периметр! — снова загремел в эфире Гагарин. — Всем покинуть позиции и бегом к центральным воротам. Главная цель уходит! Повторяю…

Нет, слишком медленно. Вторая группа уже наверняка на территории, и вряд ли армейские внедорожники умеют перемещаться мгновенно, особенно по тесным дорожкам промзоны. Если грузовик не поймает капотом Молот или пару очередей из чего-то крупнокалиберного, у него, пожалуй, есть все шансы вырваться с территории, добраться до шоссе, а там…

Там ловить его станет куда сложнее.

Успею!

Я спалил остатки резерва и одним прыжком махнул через разделяющие нас метры, вытягивая руку. Ладонь в тактической перчатке скользнула по металлу и только кончиками пальцев зацепилась за какую-то скобу на платформе. Ноги тут же дернуло назад, и меня потащило по асфальту, мотая из стороны в сторону.

— Есть, зацепился! — выдохнул я в гарнитуру. — Три-один на воротах, видите меня⁈

— Три-один, ответь! — Гагарин, судя по звукам в наушнике, уже вернулся в «Фалькатус» и на всех парах спешил мне на помощь. — Три-один…

— Три один на связи! — отозвался эфир. — У нас тут Третье отделение. Требуют…

Чегоименно хотят от нас жандармы, я так и не услышал: впереди раздался грохот, и меня впечатало ребрами в кромку металла с такой силой, что в глазах потемнело — не спасли даже подсумки с запасными магазинами. Зато грузовик на мгновение потерял ход, и я смог кое-как оттолкнуться ногой от асфальта и забросить на платформу тело.

Точнее, пока только верхнюю его часть, ухватившись теперь уже обеими руками за какую-то деталь седельно-сцепного устройства.

Справа мелькнули несколько фигур и развороченная морда внедорожника — видимо, он-то и попал под раздачу первым. Грузовик расшвыривал машины, как кегли, и изо всех сил рвался через ворота на волю. Со всех сторон выли сирены, гремели выстрелы, верещал громкоговоритель, требуя немедленно прекратить что-то там, и ему тут же отзывалась гарнитура, голосом Гагарина выплевывая в эфир забористый мат…

Но все это уже не имело никакого значения. В мире остались только мы с чертовой железкой, отчаянно пытающаяся вырваться из пальцев. Грузовик то ли ушел в занос сразу за воротами, то ли все-таки лишился пары колес, и платформу болтало по дороге так, что меня швыряло из стороны в сторону. Автомат улетел куда-то на обочину, напоследок дернув ремнем за плечо, а носки берцев уже наверняка стерлись в лохмотья, и я мог только догадываться, когда едкий, как наждак, асфальт доберется до пальцев.

Но дожидаться этого уж точно не собирался. Поэтому кое-как подтянулся и лег животом на холодный вибрирующий металл. Потом собрал остатки сил, заставил себя подняться на четвереньки и осторожно двинулся вперед.

— Вижу тебя, Острый, — вдруг проснулся наушник, — постарайся не свернуть шею.

Платформу и заднюю часть кабины грузовика залило светом, и на дорогу откуда-то сбоку вынырнули знакомые фары. Камбулат здраво рассудил, что наблюдать за подъездом к базе террористов уже незачем, и теперь спешил на помощь, опередив мелькавшие где-то вдалеке огоньки полицейских авто чуть ли не на километр. «Волга» шла чуть поодаль, стараясь не попадаться грузовику в зеркала. Спокойно, будто по рельсам, намертво приклеившись ко мне на расстоянии, которое сократилось до трех-четырех десятков метров и больше уже не менялось.

Взрывной южный темперамент Камбулат всегда оставлял на боксерском ринге, а за рулем и вовсе превращался в воплощение ледяного спокойствия.

— Что вы там задумали, десантура⁈ — прорычал мне в наушник Гагарин. — Доложить обстановку!

— Я на грузовике. — Я на всякий плюхнулся на платформу, чтобы ненароком не улететь на очередном вираже. — Цель внутри… Спешит куда-то, кажется. Надо брать.

— Отставить брать! Как сбросит скорость — прыгай оттуда, и уходите, оба. Это приказ!

— Три-главный, не слышу вас. — Я постучал пальцем по гарнитуре. — Повторите, пожалуйста.

— Курсант, слушай сюда, — Гагарин явно уже потерял остатки терпения. — Прекращайте самодеятельность. Тут жандармы с бумагами от градоначальника, хотят…

— Не слышу, три-главный! — снова запричитал я. — Очень плохая связь.

— Подтверждаю, — в эфире прорезался Камбулат. — Три-главный, не слышу вас. Действуем по плану.

— Какое по плану? Вы там совсем охренели⁈ Я…

Дальше я слушать не стал — нашарил на плече рацию, пару раз щелкнул колесиком, уходя из эфира, показал два пальца, а потом ткнул вверх. Камбулат сообразил не сразу, но через несколько мгновений все-таки снова появился на связи, скакнув вместе со мной на два канала.

— Что делать будем? — поинтересовался он. — Мне оружия не выделили, а Даром из машины не сработать — себя раньше угроблю.

— Я тоже без автомата… теперь. — Я тоскливо побежался пальцами по тактическому ремню, на котором болталась только искалеченная скоба антабки. — Резерва кот напла…

Договорить я не успел — грузовик дернулся, закладывая очередной вираж, и меня поволокло по платформе.

— Разворачивается, сволочь, — проворчал Камбулат. — На КАД выскочить хочет.

«Волга» на несколько мгновений исчезла из виду, но потом снова появилась за «кормой», понемногу нагоняя рванувшего наискосок через две полосы тяжеловеса.

— Ага, похоже. — Я кое-как перевернулся на живот. — Давай-ка ближе. А как я скажу — обгоняй его слева. Надо сейчас брать, а то на кольце так погонит, что костей не соберем.

— Ты поехавший, — со вздохом проконстатировал Камбулат. — Ладно, понял. Сейчас попробуем… Блин, что у тебя там под капотом⁈

— Что надо, — усмехнулся я, примериваясь. — Так, жди… Жди… Давай!

Восьмицилиндровый мотор рявкнул прямо в ухо, и черная тень скользнула вдоль платформы слева. Грузовик нервно дернулся в сторону, явно пытаясь протаранить «Волгу», но Камбулат изящно ушел от удара и тут же поспешил обратно, заботливо подставляя мне крышу.

Дурацкая идея. Хуже некуда, если честно — но другой я так и не придумал.

Короткий разбег, прыжок — и встречный поток воздуха хлестнул в лицо, норовя сдернуть меня с «Волги» и швырнуть на асфальт на скорости в сотню с лишним километров в час. Я лишь чудом удержался и, оттолкнувшись, снова прыгнул — на этот раз прямо к кабине грузовика.

Правая рука ухватилась за кожух трубы за дверцей, а левую я сжал в кулак и одним ударом высадил стекло, отправляя острое блестящее крошево прямо в вытянувшееся от удивления лицо.

Надо же, все-таки угадал: в кабине сидел отставной штабс-капитан тридцать третьего пехотного Елецкого полка Борис Анатольевич Резников — собственной персоной.

Такой прыти он наверняка не ожидал даже от тренированных гардемаринов, а завидев меня и вовсе обалдел и дернулся, едва не выпустив руль. Но тут же нашелся и толчком распахнул дверцу с такой силой, что я чуть не свалился вниз на асфальт и лишь чудом уцелел, повиснув на ручке снаружи. Грузовик снова заметался по шоссе, тараня автомобили на соседних полосах, и Камбулату пришлось убраться в сторону.

Впрочем, помочь мне он все равно уже ничем не мог: я под жалобный скрип стальных петель болтался на дверце, то ударяясь спиной об могучее крыло сбоку от капота, то снова возвращаясь обратно к Резникову.

— Да когда ж ты сдохнешь, наконец! — прорычал он, свободной рукой доставая из-за пазухи пистолет.

Блеск вороненого металла… нет, резерв мне, конечно же, не пополнил — зато мотивации отсыпал столько, что я справился и без всякого Дара. Пригнулся, пропуская над головой первые две пули, нырнул вниз, оттолкнулся обеими ногами от подножки под кабиной и влетел внутрь. Мое плечо ударило Резникова под локоть, и остатки магазина ушли куда-то в потолок, высекая искры из металла. Грузовик с визгом шин метнулся наискосок через две полосы, врезался в отбойник и пополз вдоль него, со скрежетом замедляясь и кренясь на правый бок.

— Кажется, приехали, ваше благородие, — ухмыльнулся я, вбивая Резникову в челюсть смачный апперкот.

Весил он чуть ли не вдвое больше меня, и даже Конструкты не смогли бы полностью уравнять силы, но в крови бурлил такой адреналиновый коктейль, что я неплохо справлялся и без них: еще раз врезал в подбородок, прошелся локтем по ребрам, добавил лбом в переносицу и, закрепляя успех, принялся колотить Резникова лицом об руль.

И грузовик мстительно сопровождал каждый удар коротким гудком клаксона, будто и сам был ничуть не против наказать нерадивого хозяина. Закончив экзекуцию, я спустился на подножку, вытащил едва трепыхавшееся тело и швырнул на асфальт…

Чуть ли не прямо под колеса полицейскому авто. Рядом с первой машиной через мгновение остановилась вторая, а за ней и третья — уже без характерной черно-белой раскраски и золотых имперских орлов на капоте, но тоже с проблесковым маячком. Дверь со стороны пассажира распахнулась, и навстречу мне выбрался…

Конечно же, никто иной, как мой новый знакомый, его высокородие статский советник Илья Иванович Соболев. В штатском, как и в день нашей первой встречи, но почему-то с пистолетом в руках. Будто собирался лично мчаться ловить… кого-то.

— Отойдите от задержанного, — буркнул он.

— А на каком, собственно, основании вы мне приказываете? — Я сложил руки на груди. — В данный момент мы приписаны к особой роте его величества и участвуем в операции.

— Операция закончена. — Соболев повернулся к полицейским и указал на стонущего на асфальте Резникова. — Забирайте его.

— Я бы попросил, ваше… — проговорил я.

— Что такое, курсант? Вы собираетесь препятствовать работе Третьего отделения?

Признаться, именно это я и подумывал сделать. Но тогда пришлось бы сломать еще пару носов, из которых как минимум один был достаточно высокопоставленным, чтобы отбить у него Резникова смог бы разве что…

Нет. Даже сам Гагарин, подоспей он сюда лично на своем «Фалькатусе» — не смог бы.

— Разумеется, нет. Мне просто нужно сказать пару слов нашему общему другу, — отозвался я.

И шагнул к полицейским, которые уже успели кое-как понять на ноги свою окровавленную добычу. Мой кулак врезался в солнечное сплетение, и бедняга согнулся пополам, повиснув на чужих руках.

— Это тебе за сестру. — Я размахнулся еще раз. — А вот это — от меня лично.

Второй удар угодил прямиком в искалеченную переносицу. Резников жалобно взвыл и, не удержавшись, снова свалился на асфальт, заливая кровью ботинки полицейских.

— Благодарю. Вот теперь мы, пожалуй, закончили. — Я улыбнулся и поправил ворот куртки под «разгрузкой». — Доброй ночи, ваше высокородие.

Глава 16

— … каждый раз, когда в городе творится какой-то бардак, вы четверо непременно оказываетесь рядом!

На самом деле всего трое… формально. Его благородие барон Корф, как и положено техническому специалисту и мозгу операции, весь этот самый бардак просидел в «штабе» у себя в комнате. Однако огребал, конечно же, со всеми наравне: и из соображений чести, и потому, что начальник Корпуса определенно был не из тех, кто ограничивается разносом одних лишь возмутителей спокойствия. Нет, его карающая длань прошлась по всем причастным.

Наверняка досталось и старшему десантного отделения, и всем мичманам-пятикурсникам, и дежурному офицеру, прозевавшему ночной побег из располаги, и Грачу, и даже Медведю — чисто за компанию.

Но сейчас их здесь уже не было, а нас его сиятельство, похоже, решил оставить на сладкое. Поэтому и охаживал без задора и какой-то особой злобы, зато с чувством, толком, расстановкой и никуда не торопясь. Судя по упомянутым подробностям, Разумовский не поленился вытребовать официальные отчеты и у Гагарина, и у городской полиции, и даже у Третьего отделения — вероятнее всего, в лице Соболева, который наверняка не поленился приукрасить наши подвиги.

А значит, мое очередное «не высоваться» закончилось… да, в общем-то, как всегда.

— Полагаю, вы знаете, как это называется, господа курсанты? — продолжал выговаривать Разумовский. — Самоуправство! Я уже не говорю о нарушении казарменного режима, за которое придется отвечать не вам, а офицерам Корпуса.

— Ваше сиятельство… — Я чуть склонил голову, — разрешите…

— Не разрешаю! — буркнул Разумовский. — Как вы можете догадаться, оправдания меня не интересуют совершенно. Но я очень хотел бы знать, каким образом и по какой причине вы четверо оказались посреди ночи в Шушарах. Да еще и в том же самом месте, где в то же самое время проходила операция по задержанию террористов.

На этот раз вопрос, похоже, даже не был риторическим: его сиятельство умолк, сцепил пальцы в замок и принялся выжидательно сверлить нас взглядом — всех четверых по очереди.

— Я… мы старались помочь, — осторожно начал я, покосившись на остальных. — Так уж вышло, что к нам попала информация, которая… которая могла оказаться полезной для его сиятельства капитана Гагарина и его людей.

Я будто шагал по минному полю — отмазываться приходилось, что называется, наугад. Разумеется, верховный гардемарин не стал вешать всех собак на четырех курсантов, однако я понятия не имел, что именно он указал в отчете. Особенно в том, что отправился не к Морозову или в Министерство обороны, а на стол к руководству Третьего отделения. Совсем не упомянуть о нашем участии он, конечно же, не мог, но наверняка ограничился общими словами… или хотя бы попытался.

Судя по тому, что на сообщение в мессенджере Гагарин так и не ответил, спецслужбы крепко держали его за жабры. И даже заступничество Совета вряд ли смогло прикрыть его полностью. При всей крутизне и полномочиях гардемаринской роты, устраивать пальбу на окраине города с парой десятков трупов и раненых без резолюции сверху не разрешалось даже им.

Влипли? Еще как. Смертельно?..

Нет, едва ли. Одаренных вояк запросто могут гонять по инстанциям хоть неделю, хоть месяц, но наверняка допросами все и ограничится. Даже у Третьего отделения не хватит пороху как следует прижать отпрысков и родню членов Совета, а если и так — Морозов быстро подрежет крылышки этим соколам. Старик всегда запрягал без особой спешки, зато ехал так, что в ушах свистело. И даже если он еще не начал действовать — то вот-вот начнет.

Правда, нас к тому моменту запросто могут и отчислить. А на сухогрузе даже от покровительства ее высочества толку будет… Скажем так, немного.

— Информация? — Голос Разумовского звучал обманчиво мягко, почти ласково. — И мне что, следует объяснять, как правильно пользоваться этой вашей… информацией? Господа курсанты! Как вам кажется — каковы должны быть действия в подобном случае?

Старик обращался сразу ко всем, но особенно выразительно посмотрел на Корфа. Из всех нас он, пожалуй, был единственным, кого можно назвать если не образцовым воспитанником Корпуса, то хотя бы дисциплинированным. Впрочем, правильного ответа не знал даже он: никакого регламента во внутреннем уставе, конечно же, не имелось.

Хотя бы потому, что его создатели вряд ли предполагали, что сведения государственной важности в принципе могут попасть к курсантам-второгодкам.

— Ну… Наверное, следует немедленно сообщить дежурному офицеру, — пробормотал Корф. — Или обратиться к вашему сиятельству лично.

— Вот именно! — Разумовский громыхнул кулаком по столу. — А вы что сделали?

Удрали из располаги, скрытно проникли на территорию коммерческой… якобы коммерческой организации, а потом еще и не поленились принять участие в захвате террористов силами гардемаринской роты. И все это, разумеется, без разрешения руководства, в ночное время и без какого-либо документального подтверждения нашего права находиться за территорией Корпуса.

Да уж… Знал бы, чем все закончится — не поленился бы потратить четыре бланка на увольнительную, придумать какую-нибудь хитрую причину удрать на целые сутки и подстелить соломки везде, где можно — а заодно и где нельзя тоже.

— Боюсь, на доклады у нас попросту не было времени, ваше сиятельство. — Я шагнул вперед. — Иногда для его экономии времени просто необходимо действовать в обход регламента. Полагаю, вам и самому случалось…

— Что там мне случалось — не вашего ума дело, господа курсанты, — проворчал Разумовский. — Офицер, руководствуясь собственными соображениями, целиком и полностью несет ответственность и за себя, и за личный состав. В нашем же случае… Знаете, сколько писем я получил за одно только сегодняшнее утро?

Стоявший справа от меня Камбулат нервно сглотнул. Наверняка уже успел сообразить, что дело пахнет керосином, и на этот раз выговором с занесением все точно не ограничится. Что бы там ни ворчал Разумовский, самому ему вряд ли угрожает хоть что-то: снимать с должности начальника Корпуса, да еще и старого знакомого и друга большей части Совета Безопасности не станут — хотя бы потому, что чуть ли не все высшие чины императорского флота двадцать лет назад служили с ним вместе… Но и их полномочия отнюдь не безграничны.

И если кому-то потребуется ритуальная жертва, ей вполне можем оказаться мы.

— Что ж. В таком случае, я тоже готов понести ответственность. В том числе и за моих товарищей, — вздохнул я. — Но видит бог, ваше сиятельство, мы никак не могли поступить иначе.

— Не могли оставить гардемаринам их же работу? — Разумовский негромко усмехнулся в усы. — Нисколько не сомневаюсь в ваших талантах, господа курсанты, но все же не могу поверить, что особая рота не справилась бы без вашей помощи… Острогорский — у вас же есть личный номер его сиятельства Сергея Юрьевича, не так ли?

— Так точно, — кивнул я.

— И что же, в таком случае, помешало вам просто взять и предоставить эту самую… информацию? Вместо того, чтобы в очередной раз сбегать из расположения и отправляться геройствовать?

Разнос продолжался в соответствии с положенным ему сценарием, и все мои товарищи стояли, опустив головы. А я… я заметил одну весьма любопытную, хоть и не самую значительную деталь. Разумовский наверняка ввернул «в очередной раз» не просто для красного словца. И не потому, что до него уже доходили слухи о наших сомнительных и не очень подвигах, совершенных во время ночных отлучек.

А значит, старик знал о моих выкрутасах с бланками и о побеге на разведку в Шушары. И, возможно, знал куда больше, чем я мог себе представить.

— Что мне помешало? — Я на мгновение задумался, подбирая самую безопасную формулировку. — Здравый смысл, ваше сиятельство. Мне уже случалось общаться с Сергеем Юрьевичем, и я ничуть не сомневаюсь в его способностях. Однако он задумал непростую операцию, и мы посчитали своим долгом предоставить любую помощь, которую только могли. Знаю, это немного, и все же…

— Как ни странно, его сиятельство сообщил то же самое. Он также весьма высоко отзывался о ваших способностях, господа курсанты. И даже пытался убедить меня, что вы все действовали по его приказу и более того — этой ночью были отозваны на усиление патруля гардемаринской роты в соответствии с приказом. — Разумовский прищурился, хитро улыбаясь — и вдруг снова возвысил голос: — О котором я, впрочем, до этого ни разу не слышал!

Я мысленно поставил Гагарину пятерку с плюсом. Бедняга так и не нашел времени ответить на мое сообщение, но честно сделал для нас все, что мог: взял за себя ответственность за все ночные выкрутасы. И наверняка даже попытался задним числом выписать какую-нибудь бумагу, хоть как-то объясняющую участие уже и без того примелькавшихся четырех курсантов в тайной операции гардемаринской роты.

Высшее руководство это наверняка устроит. Да и у Третьего отделения есть проблемы поважнее, чем носиться с требованием немедленно покарать юнцов из Морского корпуса.

А что насчет Разумовского?

— Вы можете подтвердить слова его сиятельства. — Я поднял голову и посмотрел старику прямо в глаза. — Увольнительные списки — внутренний документ Корпуса. Даже если кто-то затребует бумаги, пока еще есть возможность… прикрыть нас.

— Да я уже прикрыл. Где это видано, чтобы моряки своих сдавали, да еще и жандармам… — проворчал Разумовский себе под нос. И уже во весь голос закончил: — Но не думайте, господа курсанты, что вы так легко отделаетесь! Уж за что, а за самовольную отлучку из расположения я с вас спрошу по-полной.

Я постарался сдержать улыбку, Камбулат с Поплавским облегченно выдохнули, а Корф, кажется, даже слегка подпрыгнул.

— Благодарю, ваше сиятельство! — произнес он подрагивающим от радости голосом.

— Не за что тут благодарить. Лучше идите учиться. И чтобы больше никаких выкрутасов!

— Есть никаких выкрутасов! — гаркнули мы хором на весь кабинет.

— Вот то-то же… бойцы. — Разумовский строго погрозил пальцем и указал на дверь. — Господа унтер-офицеры — можете быть свободны. А вас, курсант Острогорский, я попрошу остаться.

Я тоскливо вздохнул, провожая товарищей взглядом. Поплавский с Корфом морщились, а Камбулат даже на мгновение замешкался, будто хотел задержаться, чтобы поровну разделить со мной начальственный гнев. Но потом тоже зашагал к двери — обсуждать приказы в Корпусе полагалось исключительно после выполнения.

— Вряд ли вы догадываетесь, зачем я решил переговорить с вами с глазу на глаз. — Разумовский сцепил пальцы в замок и чуть прищурился. — Однако перейдем к делу, господин курсант: вашей персоной заинтересовался… скажем так, весьма влиятельный человек, имя которого я не имею права называть.

— Григорий Григорьевич Распутин? — усмехнулся я. — Вряд ли я ошибусь, если скажу, что он пожаловал лично даже раньше, чем вас завалили гневными письмами из Третьего отделения и прочих инстанций.

Все хорошее когда-нибудь заканчивается. Особенно если у возрожденного в юном теле старикана никак не получается сидеть на месте. Зато отлично выходит оказываться внезапной затычкой к любой бочке — от соревнований до разгрома базы террористов силами гардемаринской роты.

Так если тут и следует удивляться — то разве что тому, что его сиятельство граф Распутин-младший зашевелился только сейчас.

— В… верно. — Разумовский вытаращился и забавно шевельнул усами, но тут же взял себя в руки. — Впрочем, это неважно. Я ни в коем случае не обязан выдавать информацию о своих курсантах по первому же требованию, тем более неофициальному. Однако… однако я и сам уже давно интересуюсь, что вы за птица, Острогорский. — Разумовский снова прищурился. — Я не первый год руковожу Корпусом, но никогда еще не встречал такого пренебрежения к дисциплине и внутреннему уставу. По сравнению с вами даже Поплавского можно назвать образцовым унтер-офицером.

— Виноват, ваше сиятельство. — Я опустил голову, изображая искреннее… почти искреннее покаяние. — Приложу все усилия, чтобы…

— Довольно! — Разумовский махнул рукой. — Отсутствие прилежания порой можно компенсировать незаурядными талантами, которые у вас, без всякого сомнения, имеются… Однако сейчас речь не об этом. Странная просьба его сиятельства Григория Григорьевича натолкнула меня на… на некоторые мысли, и я не поленился повнимательнее изучить ваше личное дело, господин курсант. И, должен сказать, кое-то в нем меня изрядно удивило.

— И что же? — поморщился я.

— Прямо скажем — многое. Я уже обращал внимание на отсутствие хоть какого-то аттестата о гимназическом образовании, однако это, похоже, лишь верхушка айсберга. Ни прививок, ни грамот за участия в соревнованиях, ни медицинской карты, ни, черт возьми, даже фотографий со сверстниками или семьей — за исключением пары снимков десятилетней давности. — Разумовский нахмурился и подался вперед. — Создается впечатление, что между две тысячи четвертым годом и этой осенью Владимира Острогорского вообще не существовало!

— Однако вот же он я, прямо перед вами. — Я развел руками. — А все прочее вполне можно объяснить крепким здоровьем. И нелюбовью к фотокамерам и массовым мероприятиям.

— Которую вы неизменно демонстрируете с самого момента зачисления на десантное отделение, не так ли? — Разумовский хитро улыбнулся. — Не поймите меня неправильно, господин курсант: я вовсе не планирую ковыряться в делах вашей семьи. Но знать хоть что-то о воспитанниках Корпуса — не только мое право, но и долг. И все эти тайны… Вы не считаете себя обязанным сообщить чуть больше?

— Пожалуй, считаю, — кивнул я. — Но, боюсь, тайна принадлежит…

— Темнишь ты, Острогорский. Еще как темнишь. — Разумовский вдруг перешел на «ты» и заговорил мягче. Не как с нерадивым первогодкой, а чуть ли не по-отечески. — Дело твое, конечно, но как прикажешь тебя защищать, если ничего не понятно? А ведь придется. Раз уж сам Распутин…

— Очень надеюсь, что его сиятельство не узнает обо мне лишнего. Во всяком случае, в ближайшее время, — вздохнул я. — Конечно же, я не вправе просить вас соврать другу Морского корпуса, однако…

— Да с ним-то я уж как-нибудь разберусь, — ворчливо отозвался Разумовский. — И никакой он мне не друг. И не начальник, чтобы всю правду выкладывать… А вот за тобой — ты уж извини — теперь присмотр будет особый.

— Так точно — особый, — козырнул я. — Постараюсь не подвести, ваше сиятельство.

— Постарайся. — Разумовский откинулся на спинку кресла и потянулся за трубкой. — А теперь ступай-ка в офицерскую, матрос. Тебя там уже гости заждались.

Глава 17

Шагая в соседнее крыло Корпуса, я ожидал увидеть там кого угодно: Гагарина, Олю, Мещерского… даже великую княжну Елизавету собственной персоной, хоть после тайного побега из Зимнего ее наверняка караулили сутки напролет.

Однако действительность оказалась… пожалуй, куда прозаичнее — с одной стороны. И оттого абсолютно непредсказуемой.

— Вовка!

Дядя смотрел в окно, сцепив руки за спиной, но при звуке открывающейся двери развернулся. Шагнул вперед, чтобы обнять, но в последний момент будто бы застеснялся собственного порыва и тут же посуровел.

— Ну здравствуй, герой, — Морозов-младший, до этого вальяжно развалившийся в кресле с телефоном, порывисто поднялся, пересек комнату и крепко пожал мне руку. — Рад, что не ошибся в тебе. Орел!

Я лишь пожал плечами — мол, так уж получилось.

— Да ладно, не скромничай. Мне тут поведали о твоих подвигах. Не зря я говорил еще в Ростове — мне бы десяток таких парней…

— А вы тут как? — попытался я перевести тему.

— Да вот, приехали родню проведать. Климат сменить, так сказать, — Морозов усмехнулся. — Хоть на зиму посмотрим. А то у нас — сам знаешь, одно название. Дождь да ветер.

— Как будто что-то плохое, — прогудел в усы дядя. Кажется, ему в Петербурге было не очень-то уютно. — Юг все-таки. А не вот это вот все… На болотах.

— Ой, Константин Иваныч, ну чего ты, в самом деле. Красота же! Северная Пальмира! Столица! — Морозов прямо сиял. Кажется, у него было очень хорошее настроение.

— А мне в южной столице как-то привычнее, — дядино настроение — полная противоположность.

— Ну, насчет южной жители Екатеринодара с тобой не согласятся, — Морозов рассмеялся. Я тоже невольно улыбнулся: споры между Ростовом и Екатеринодаром о праве именоваться столицей Юга давно уже стали притчей во языцех. Куда там Москве и Питеру…

— Так, а вы просто в гости или по делу?

Вступление слишком уж затянулось. И напускное радушие Морозова, и искреннее дядино недовольство — оно все не просто так. А в том, что радушие напускное, я практически не сомневался.

Нет, настроение у него явно было ощутимо выше среднего, но постоянно вибрирующий телефон и глубокая складка, то и дело появляющаяся между бровей, намекали, что на самом деле сейчас Матвей Николаевич очень даже занят. И, вероятно, параллельно решает вопросы если не всероссийского, то как минимум приближенного к нему масштаба.

— А не отобедать ли нам, судари? — Морозов широко улыбнулся. — А то дорога, потом в делах все утро… Поедемте-ка в «Метрополь» — я как раз там давно не был. И недалеко, и вкусно…

— Эм-м… — протянул я. — Вообще-то у нас весь Корпус на казарменном, увольнительные до Нового года отменили. Да и после всего этого — мне-то уж точно не светит.

— Ой, — Морозов только отмахнулся. — Давай, мчи переодеваться, мы тебя здесь подождем.

Да, хорошо быть сыном главы Совета Имперской Безопасности…

Вот только мои родственники себе такого не позволяли.

* * *

За воротами нас ждал уже знакомый мне огромный внедорожник, и сейчас я смог рассмотреть его как следует.

«Шевроле Тахо». Губа не дура у Матвея Николаевича. Видимо, как раз тот случай, когда имидж решает — никакой практичности во владении таким автомобилем лично я не видел совершенно. Ни в монструозных габаритах, которые в городе только мешают, ни в объеме двигателя в пять с лишним литров, пожирающего бензин в астрономических количествах, даже когда машина просто стоит на светофоре.

А так — ну да, серьезная техника. Большая, мощная, сметающая все на своем пути… Даже не бегемот, а носорог. Под стать характеру хозяина. Да и водил Морозов соответственно: уверенно, агрессивно… И не слишком-то аккуратно. Он и в Ростове наверняка чувствовал себя как дома, а в Петербурге и вовсе едва обращал внимание на светофоры и дорожные знаки.

Впрочем, неудивительно: на юге тоже знают Совет Безопасности, но пока он расшевелится, пока дотянется… А здесь — вот, совсем рядом, чуть ли в полном составе, да еще и с отцом во главе. Попробуй тут ездить как все, по правилам.

Войдя в «Метрополь», Морозов сбросил пальто на руки подскочившему швейцару и быстрым шагом направился к столику у окна. Времени у нас как будто имелось предостаточно, однако привычка все делать буквально на бегу никуда не делась, и пока мы с дядей разоблачались у гардероба, он уже успел устроиться, но к меню так и не прикоснулся.

— Доброго дня, ваше сиятельство! Рады снова вас видеть.

К нашему столу подошел мужчина с тронутыми сединой висками. Прямой, чопорный, в угольно-черном костюме с бабочкой. Явно не рядовой официант и даже не старший по залу. Поприветствовать дорогого — во всех смыслах — гостя вышел то ли местный управляющий, то ли вообще сам хозяин. Десять лет назад «Метрополем» владел кто-то из многочисленной родни Мещерского, но с тех пор многое могло измениться… Кроме уровня обслуживания и цен — заоблачных не только для простых смертных, но и даже для некоторых столичных аристократов.

Но уж точно не для нашего… кхм, кормильца.

— Здравствуйте, Давид Ааронович, — отозвался он, немало меня этим удивив.

Я уже успел заметить, что Морозов вообще не обращает внимания на прислугу, однако сейчас почему-то не поленился обратиться по имени и отчеству. Не как к равному, конечно же — но все же с некоторым уважением в голосе.

— Вам как обычно, или желаете что-нибудь особенное?

— Вы знаете… А давайте-ка просто пообедаем. Все блюда — на ваше усмотрение, любезный. Мы ненадолго. Дел еще… — Морозов развел руками, наглядно демонстрируя, сколько у него еще дел. И будто извиняясь, что на «как обычно» времени сегодня не хватит.

— Как пожелаете, ваше сиятельство. Велите подать аперитив?

— Пожалуй… И будьте любезны шампанского. Сегодня нам определенно есть что отметить.

— Поздравляю, ваше сиятельство, — кивнул Давид Ааронович. — Сейчас же будет исполнено.

Уже через несколько минут на столе появились три бокала на тонких ножках и пузатая бутыль в ведерке со льдом, а следом за ними французские булки, буженина, красная рыба… Все, разумеется, высших сортов и исключительно первой свежести — по-другому в «Метрополе» не бывает.

Десять лет такая трапеза показалась бы мне чем-то самим собой разумеющимся, но сейчас я почему-то чувствовал себя не в своей тарелке. То ли уже успел прикипеть душой к той самой двойной в сырном лаваше из ларька на углу Тринадцатой линии, то ли…

Нет, пожалуй, дело все-таки было в другом: мне просто не нравился Морозов.

И я сам никак не мог понять, почему. Его сиятельство буквально источал благодушие, был весел и исключительно вежлив, а нарочитые гусарские огрехи в этикете скорое добавляли его манерам некоторого обаяния, чем портили их. Однако неприязнь, возникшая где-то внутри еще по дороге, крепла с каждым мгновением.

И, полагаю, дело было не только в стремлении старшего Морозова во что бы то ни стало подгрести под себя не только весь Совет, но и Елизавету. Тот, хоть и всегда имел непомерные амбиции, все-таки умел и ждать, и порой даже считаться с другими. Нет, я бы не назвал своего соратника знатоком дипломатии или мастером компромиссов, однако договариваться ему наверняка приходилось не раз и не два.

А младший Морозов просто брал, что хотел: нахрапом, наскоком, совершенно не считаясь с мнением других. По праву сильного, и спорить с ним обычно оказывалось некому. Запредельный авторитет родителя и собственные немалые способности позволяли с разбегу сносить любые двери и стены — и, похоже, парень даже под занавес третьего десятка так и не наткнулась на ту, что могла бы расшибить ему лоб.

Баран. Хищный, зубастый, сильный, как целое стадо, и, пожалуй, даже неглупый, но все-таки баран.

А никакой не лев — хоть и пыжится.

— Ну что, давай, Владимир! За твои подвиги!

Морозов поднял бокал, и мы с дядей последовали его примеру. Что характерно — оба без особого энтузиазма. И так же неспешно принялись разминаться закусками, ожидая основные блюда. И супы, и горячее в «Метрополе» наверняка были выше всяких похвал, но что-то подсказывало: собрались мы здесь вовсе не за этим.

— Хорошо начал, моряк! Далеко пойдешь. И, полагаю, быстро.

Морозов отставил в сторону бокал и подмигнул. Выглядело так, будто его сиятельство буквально распирало от желания что-то рассказать, и он изо всех сил сдерживался, чтобы не раскрыть сюрприз раньше времени.

— Быстро он такими темпами только… — Дядя кашлянул в усы и оборвал фразу. — Ты это, Володька, не подумай. Горжусь, молодец! Но вел бы ты себя как-то поаккуратнее, что ли. А то мне Полина тут наприсылала твоих… Художеств. У меня племянник, можно сказать, недавно только объявился, и я не хочу…

Дядя зыркнул на Морозова и умолк. Но я понял, что он так и стал произносить вслух.

Не хочу тебя второй раз хоронить.

— Изо всех сил стараюсь, дядь Кость, — вздохнул я. — Оно просто как-то… Само получается. Не буду ж я за угол прятаться, когда такое происходит!

— Ну ты уж это… постарайся.

Дядя все еще хмурился, но я почему-то сразу понял, что этот ответ ему понравился. Офицеров бывших не бывает, а род Острогорских служили короне еще чуть ли не со времен Петра Великого. Полина с Настасьей семейную традицию продолжить не могли, и внезапно объявившийся племянник оказался как нельзя кстати — да еще и проявил себя как следует.

— Ну вот. Достойный сын отечества!

Морозов усмехнулся, и в этот момент на столе перед ним завибрировал телефон.

— Да, слушаю! Да, в «Метрополе». Да, жду!

Закончив говорить, его сиятельство ткнул пальцем в экран и вдруг заулыбался еще довольнее, чем раньше.

Интересно, что он придумал?

С мысли меня сбила подача горячего. Я окинул взглядом блюдо и почувствовал, как подводит желудок. По милости Морозова на обед я не успел, да и как бы хорошо ни кормили в столовой Корпуса, ризотто с беконом и куриными грудками там, к сожалению, не подавали. Так что…

Однако вдоволь насладиться высокой кухней мне не удалось. Звякнул колокольчик на входе, и к нашему столу быстро прошел мужчина в черном. Почтительно поклонился, передал Морозову какую-то папку, и, кивнув на прощание, исчез.

— Ну что ж. Награда, думаю, героя еще найдет. А пока — вот. Для затравки, так сказать. — Матвей открыл папку, быстро пролистал бумаги и повернулся к нам. — Ознакомьтесь.

Перед нами с дядей легло по документу. Я нахмурился, вчитался…

Хм. Интересно, интересно…

Исходя из текста, получалось, что Владимир и Константин Острогорский выкупили у государства реквизированное ООО «Конвой», и, внеся равные суммы, стали его соучредителями.

Причем выкупили вместе со всем движимым и недвижимым имуществом, насчитывающим целый парк техники, несколько офисов в Петербурге и складскую зону. Я даже головой потряс, пытаясь осознать прочитанное. И смущало меня не сколько то, что я, как, по всей видимости, и дядя, ни сном ни духом не ведал об этой сделке — это как раз-таки понятно.

Нет. Меня смущала скорость, с которой Морозовы (а в том, что здесь приложил руку и старший, я не сомневался) успели все провернуть и на какое количество законов и положений они при этом наплевали.

Начать хотя бы с того, что сама передача имущества организации в фонд государства — процедура отнюдь не быстрая, особенно учитывая, что номинальный владелец «Конвоя» обитает где-то в Париже. И закончить тем, что на базе в промзоне до сих пор наверняка идут всякие следственные мероприятия… И будут идти еще полгода, если не дольше.

М-да. Кажется, глава Совета действительно развернулся во весь рост.

— Это что? — дядя поднял глаза.

— Как видишь, Константин Иваныч. Правоустанавливающие документы на всю собственность ООО «Конвой», — Морозов усмехнулся и откинулся на стуле, сложив руки на груди. — Подписывайте, принимайте под крыло, владейте.

Владейте. Я с трудом сдержал усмешку. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять: владельцами мы с дядей будем чисто номинальными — прямо как тот парень во Франции. А на самом деле Морозовы нацелились оборудовать в Шушарах собственную базу — и под собственные интересы.

Видимо, дядин подвал в Ростове для их амбиций стал явно маловат.

Тот еще чемодан без ручки… и заодно без ключа. Здоровенный такой, из крокодильей кожи, с золочеными защелками и наверняка доверху набитый сторублевыми купюрами. Вроде и много, и дорого, но нести тяжело, да и открыть, пожалуй, не получится.

И выбросить тоже — свою подпись дядя уже поставил. Хоть и вид при этом имел такой, будто ему в горячее выдавили сразу несколько лимонов.

Ничего, дорогой родственник. Еще посмотрим, кто тут кого перехитрит. Намерения намерениями, а своя логистическая контора — вещь полезная.

В хозяйстве пригодится.

— Что ж… Благодарю, ваше сиятельство. — Я взялся за ручку. — За доверие… А вопросы задавать можно?

— Задавай, моряк, — усмехнулся Морозов. — Кто ж тебе запретит?

— Меня, в сущности, только вот что интересует. — Я попытался вложить в голос весь имеющийся запас юношеской непосредственности. — Как вы из Шушар жандармов выгнали? Там же материалов для следствия — за год не разгребешь. Они и Резникова этого у нас с гардемаринами отобрали… Кстати, а с ним-то что? Совету передадут?

— Ну, как я с жандармами договорился — это, моряк, не твоего ума дело, — нахмурился Морозов. — А про Резникова, так и быть, расскажу… Точнее, рассказал бы, только нечего.

Слова звучали весьма… обтекаемо. И, пожалуй, даже загадочно — но я почему-то ничуть не удивился. Видимо, оттого, что уже примерно знал, что сейчас услышу.

— В общем, нет больше твоего Резникова. Повесился у себя в камере. — Морозов поморщился и нервно потер затылок. — Прямо в Петропавловской крепости.

Глава 18

Победителей не судят. Этот… скажем так, тезис приписывали и Екатерине Второй, и Петру Великому, и кому-то из древнегреческих философов. И, кажется, даже глубоко уважаемому мною Никколо Макиавелли.

И наверняка много кому еще — однако сегодня древнюю мудрость, похоже, решил взять на вооружение не кто иной, как глава Совета Имперской Безопасности — его сиятельство князь Николай Ильич Морозов. При всей эффектности наших с Гагариным ноябрьских подвигов, сама по себе операция получилась сомнительной: слишком громкой, слишком поспешной, построенной на голой импровизации и в конечном итоге завершившейся слишком…

В общем, слишком. И пусть стыдиться нам было нечего, Третье отделение и лично Соболев наверняка настрочили во все инстанции столько кляуз, что над гардемаринской ротой собрались те еще тучи, а разогнать их могла только высочайшая воля.

И, судя по тому, что мы сейчас поднимались по парадной лестнице в Фельдмаршальский зал Зимнего дворца, Морозов справился. Последние две недели в министерстве обороны кипело сражение, отголоски которого доносились даже до располаги десантного отделения в Морском корпусе. Ломались копья, летели головы, кто-то наверняка лишился пары звездочек на погонах… Но в конце концов наши победили.

Кажется.

Шагнув с лестницы в начало анфилады следом за Камбулатом, я первым делом отыскал глазами могучую фигуру с фельдмаршальскими погонами. И в целом остался доволен: старший Морозов выглядел уставшим и невыспавшимся и, кажется, с нашей последней встречи даже похудел на пару килограмм, однако в целом вид имел если не торжествующий, то по меньшей мере довольный.

А значит, победу в своих закулисных войнах все-таки одержал, хоть и не без потерь. На этот раз в зале почти не было статских чинов, зато количество вояк по сравнению с моим прошлым визитом в Зимний выросло чуть ли не вчетверо — от блеска орденов и звезд на погонах рябило в глазах. Морозов, конечно же, не допустил на церемонию ни журналистов, ни даже придворных, зато лояльных генералов и полковников из Главного штаба пригнал чуть ли не в полном составе. То ли поощрить за верность, то ли продемонстрировать силу… То ли исключительно для количества — чтобы в компанию ненароком не затесался кто-то чужой.

Ни Елизаветы, ни Келлера в зале не было. И вряд ли оттого, что они опаздывали или по какой-то причине решили не посещать церемонию. Наверняка Морозов и не подумал их пригласить… а то и вовсе даже не поставил в известность.

Кстати, неплохой ход. Грубоватый, банальный до смешного предсказуемый, но оттого не менее эффективный. Наглядная демонстрация того, что глава Совета Имперской Безопасности вполне может раздавать награды и сам, прекрасно обходясь и без наследницы рода Романовых, и без какого-то там канцлера. Наверняка кто-то из собравшихся в зале генералов раскусил нехитрый план, однако большая часть скорее молча порадуется за бравых гардемарин и курсантов. И заодно запомнит, чьи именно руки сегодня закрепят на парадных кителях ордена и медали.

Такое вот второе дно — а ведь есть еще и третье. Морозову доложили об операции по захвату террористов чуть ли не позже всех, однако теперь все выглядело так, будто гардемарины проводили ее не только с ведома Совета, но и чуть ли не по прямому приказу из министерства. Я бы даже не особенно удивился, узнав, что бумага действительно имеется, хоть и выписанная задним числом.

Прямо как наши увольнительные от Разумовского.

Сам он, конечно же, тоже присутствовал, только на этот раз предпочел держаться в стороне, о чем-то негромко беседуя с плечистым усатым здоровяком в черном кителе с Георгиевском крестом на груди. Не моряком, из сухопутных, да еще и не в самом высоком чине — на фоне полковников и генералов какой-то там майор, пусть даже гвардии, терялся.

Настолько, что я не сразу сообразил, что разглядываю собственного дядю. Облачившись в парадную форму Волынского полка, он не только подтянулся и сбросил чуть ли не с десяток лет, но и преисполнился какой-то необычной горделивой серьезности. И то ли не заметил меня, то ли почему-то решил, что любые проявления родственных чувств следует оставить до завершения церемонии.

— Господа офицеры, господа курсанты, — прокатился по залу зычный голос, — в две шеренги — становись!

Повинуясь команде и жесту, мы тут же выстроились. Не по центру зала, а чуть ближе к двери, ведущей в Министерский коридор, прямо напротив висевшего на стене огромного портрета Александра Васильевича Суворова. Видимо, чтобы застывший на холсте генералиссимус имел возможность полюбоваться на достойных продолжателей дела своей жизни.

Впрочем, особого любопытства его сиятельство так и не проявил: все так же смотрел куда-то вдаль, сжимая в отставленной руке фельдмаршальский жезл. А устроившийся у самой двери Кутузов и вовсе отвернулся, будто шпалеры в коридоре интересовали его куда больше каких-то там гардемарин и курсантов. Видимо, происходящее Михаилу Илларионовичу по неведомым мне причинам не нравилось.

И не ему одному. Разумовский, дядя и их превосходительства генералы тоже подтянулись, изображая некое подобие строя чуть в стороне, однако одна фигура так и осталась стоять без движения. Когда Морозов отдал команду, старший Гагарин не шелохнулся. И даже не потрудился сделать вид, что ему просто тяжело двигаться из-за возраста или больных ног.

Впрочем, в Петербурге только ленивый не знал, что со здоровьем у его сиятельства все в порядке — насколько это вообще возможно в восемьдесят с лишним лет. А увесистая трость с серебряным набалдашником лишь дополняет образ. В прошлом веке Гагарин слыл тем еще франтом, да и сейчас предпочитал выглядеть… нет, не модно и молодежно, конечно же, но по меньшей мере стильно. И даже по случаю серьезного мероприятия облачился не в парадный мундир, а в штатское — чуть приталенный темно-серый пиджак и узкие брюки с остроносыми ботинками.

За пропущенные мною десять лет он почти не изменился, и я до сих пор при всем желании не смог бы назвать его стариком. Гагарин покинул ряды Совета еще в две тысячи третьем, уступив место сыну, однако ни ясности ума, ни хватки, ни сил не утратил — наверное, поэтому и продолжал то и дело менять жен и с завидной регулярностью строгать наследников.

Наверняка Морозов вообще не хотел его приглашать — однако и отказать не смог. И Гагарин явился, а теперь всем своим видом демонстрировал, что считает церемонию чуть ли не фарсом, устроенным исключительно для того, чтобы потешить самолюбие главы Совета.

Впрочем, неудивительно: уж чего-чего, а амбиций у его сиятельства Юрия Алексеевича всегда имелось в избытке. Сложись все чуть иначе в девяносто третьем, он вполне мог бы и сам сейчас стоять на месте Морозова. Наряжаться в китель со скрещенными жезлами на золотых погонах, проводить церемонии, раздавать ордена и произносить речи.

Ничуть не хуже той, что мы слушали прямо сейчас.

— Полагаю, господа офицеры и курсанты, вы тут все меня знаете. Я человек военный и красиво вещать не мастак, — хмуро проговорил Морозов, — так что долго рассусоливать не собираюсь. В общем, завелась у нас в столице зараза…

Справлялся его сиятельство не хуже Келлера. Во всяком случае, куда душевнее и без ненужных витиеватостей вроде «тяжелого времени для отечества» или «непременно понесут наказание». Те, кто в ту ночь защищал базу террористов, наказание уже понесли, а дотянуться до остальных Морозов пока не мог — так что даже не пытался сотрясать воздух, не имея на то причины.

— … устав уставом, а дело делать надо, — продолжил он. — И уж с этим, господа, вы справились, как умели. Так что про допущенные ошибки рассказывать не буду — это вам и без меня объяснят. Я вот что скажу: правильно все. — Морозов чуть возвысил голос. — Правильно, что бы там ни говорили! Армия и флот — вот главная опора для страны. И если уж жандармы с полицией не справляются, значит, опять нам порядок наводить. Я эту гадину с покойным Градовым еще с девяностых годов давил. И дальше давить буду, покуда сил хватит!

Слова звучали отрывисто и чуть неуклюже, но я почему-то не сомневался, что его сиятельство отрепетировал заранее все, вплоть до ругательств, якобы вырвавшихся от избытка чувств. Морозов будто бы невзначай прошелся по Третьему отделению и всем столичным сыскарям, зато военным чинам, даже никоим образом не касавшимся операции в Шушарах, выразил благодарность. Совершенно не изысканно и грубовато, зато так, что присутствующие в зале генералы наверняка сделали нужные выводы.

— … и только так победим. Вместе! — Морозов поднял руку и сжал пальцы в кулак. — Легко не будет, сами понимаете, но уж за будущее я спокоен. Если уж даже среди курсантов такие богатыри нашлись, то ее величество Елизавета Александровна может спать спокойно.

Я не выдержал и поморщился — уж больно нарочитой получилась… скажем, так, оговорочка. Вряд ли хоть для кого-то из присутствующих намерения Морозова были таким уж большим секретом, однако раньше он куда осторожнее выбирал выражения. А сегодня лихо переправил «высочество» на «величество», будто коронация великой княжны казалась ему лишь вопросом времени.

И ведь проглотили… Впрочем, не все. Когда я отыскал взглядом Гагарина, он явно это заметил. И тут же закатил глаза к потолку, покачал головой, заулыбался и совершенно хулиганским образом подмигнул, явно намекая, что намек главы Совета услышал, понял и вполне осознанно вертел…

Ну, допустим, на своей трости.

Так что выдержке Морозова можно было только позавидовать: он лишь на мгновение нахмурился, но в остальном вполне успешно изображал безразличие к каким-то там дурачествам. И принялся громогласно вызывать представленных к награде. Гардемарин, начиная, собственно, с младшего Гагарина, потом остальных, и только потом Камбулата, Поплавского и Корфа.

Господа офицеры получили положенные по чинам ордена, мои товарищи — старшие степени Георгиевских крестов, и уже начал было гадать, чем именно сегодня осчастливят меня, когда Морозов вдруг стремительно свернул церемонию.

— Господа курсанты — можете быть свободны, — проговорил он. — Кроме вас, Острогорский.

Опять?.. Ну ничего себе. Все интереснее и интереснее.

Судя по удивленным взглядам генералов, для них все происходящее тоже стало сюрпризом. Проняло даже старшего Гагарина: он нахмурился, перекинул трость из руки в руку и вдруг принялся сверлить меня взглядом.

Весьма, надо сказать, недобрым.

— С курсантом Острогорским, как вы понимаете, случай особый, — снова заговорил Морозов, когда мои товарищи удалились в сторону лестницы. — Потому как крест первой степени у него уже есть, а оставить без поощрения верную службу короне и отечеству мы попросту не имеем права. Полагаю, все здесь согласны, что его участие в событиях последних месяцев заслуживает внимания, а столь незаурядные способности требуют незаурядной же награды.

Вопрос, конечно же, был исключительно риторическим, однако половина генералов тут же послушно закивала. Вторая замерла в ожидании, и только Гагарин продолжал хмуриться…

Оба Гагарина. Капитан гардемаринской роты, похоже, уже знал, к чему идет дело, и все это ему… нет, не то чтобы совсем уж не нравилось, однако и восторга определенно не вызывало.

— Насколько мне известно, господин курсант поступил на десантное отделение, чтобы связать свою будущую карьеру с особой ротой, — продолжил Морозов. — И пусть ему еще совсем немного лет, этот юноша уже сейчас демонстрирует не только необычные способности, но и отвагу с воинской смекалкой, присущие гардемарину. И поэтому мы с его сиятельством Сергеем Юрьевичим посовещались…

Судя по кислой мине младшего Гагарина, его участие в этом самом совещании было исключительно номинальным. А озвученное решение наверняка принималось то ли на уровне Министерства обороны, то ли вообще в обход регламента, одной лишь волей Совета Имперской Безопасности.

— И господин капитан любезно согласился с сегодняшнего дня зачислить курсанта Острогорского в личный состав особой роты в младшем офицерском звании прапорщика! — громогласно возвестил Морозов. И продолжил уже тише. — Как вы понимаете, случай беспрецедентный, ведь в данный момент господин курсант проходит службу в рядах российского императорского флота. Так что мне остается только просить его носить знаки отличия Корпуса до того дня, когда он будет готов после третьего курса выпуститься в гардемарины уже с положенным по выслуге лет чином подпоручика.

Если бы обстановка позволяла, я бы даже присвистнул. В последний раз на моей памяти что-то подобное случалось… да, пожалуй, никогда. Практику записи всяких недорослей в полки обрубили еще при Павле Первом, и с тех пор возможность «забронировать» наследнику знатного рода теплое местечко отсутствовала — по крайней мере, официально.

А уж прапорщиков с одна тысяча восемьсот восемьдесят четвертого вообще давали исключительно в военное время.

Но для меня Морозов не поленился сделать исключение, и ради этого беспощадно продавил и обоих Гагариных, и еще неизвестно сколько министерских чинов. Ничего себе подарочек!

Тут не то что унести — еще взять попробуй… Без вреда для здоровья.

— Более того, — снова заговорил Морозов, — у меня уже лежит подписанный приказ, согласно которому курсант Острогорский сразу же после присвоения звания по двенадцатому классу будет награжден за боевые заслуги орденом святого Георгия четвертой степени!

Стоявший чуть поодаль бок о бок с Разумовским дядя гордо заулыбался и ткнул пальцем в белый крест у себя на груди. Я же его восторгов по вполне понятным причинам не разделял, и как только Морозов дал положенные по церемониалу команды «вольно» и «разойдись» — сразу же направился к младшему Гагарину.

Судя по выражению лица, тот, как и я сам, испытывал весьма широкий спектр эмоций. И отчаянно хотел то ли обнять меня, похлопывая по спине, то ли вломить пару затрещин… То ли сделать и то, и и другое — в произвольном порядке.

— А я чего?.. — произнес я одними губами. — Я сам охренел.

— Да уж, охренеешь тут… Ладно, разберемся как-нибудь. Пока походишь в почетных гардемаринах, господин прапорщик. А там уж либо эмир помрет, либо с ишаком… — Гагарин многозначительно покосился в сторону Морозова, — случится что-нибудь. А наше дело маленькое. Сказано — значит, надо выполнять.

— Постараюсь не злоупотреблять… оказанным доверием. — Я изо всех сил пытался, чтобы мои слова не прозвучали издевательски. — Через три года перед зачислением все нормативы сдам, слово дворянина.

— Можешь говорить — слово офицера. Право имеешь… Да ладно тебе, десантура. — Гагарин вдруг заулыбался и легонько хлопнул меня по плечу. — Что ни происходит — все равно ж к лучшему. Так что будем пользоваться возможностями.

— Это как? — на всякий случай уточнил я.

— А вот так. Приезжай в субботу на тренировку. Разумовскому, если что, запрос напишу, — подмигнул Гагарин. — Начальство начальством, а нам-то с тобой действительную службу нести. Вот и начнем, стало быть.

Глава 19

— Неужели ничего не расскажете? — полюбопытствовал я, разглядывая выплывающий из-за заснеженных сосенок шлагбаум КПП. — Интересно же, ваше сиятельство.

— А чего тут рассказывать? — усмехнулся Гагарин. — Сейчас сам все увидишь.

Никаких подробностей мне так и не сообщили. Ни тогда, на награждении, ни позже, ни даже по дороге. Хотя времени было предостаточно: его сиятельство любезно предложил подвезти меня и уже в восемь утра ждал прямо у дверей Корпуса на автомобиле.

Похоже, личном — вряд ли кому-то пришло бы в голову закупать для капитана особой роты технику производства страны-потенциального противника, да еще и за астрономические деньги. Я мог только догадываться, почему Гагарин приобрел вместо отечественной марки или «немца» редкого даже для Петербурга иберийского «Виенто Монтесума», но выбор его…

Нет, пожалуй, все-таки не осуждал: машина не только выглядела эффектно, но и внутри оказалась выше всяких похвал. Сиденья, обтянутые коричневой с красноватым оттенком кожей, огромный сенсорный экран на торпедо, руль, больше похожий на штурвал самолета, чем на привычную «баранку»… Круто.

Круто — и бессовестно дорого.

Водил Гагарин с положенной гардемарину лихостью, но, в отличие от того же Морозова, правила соблюдал неукоснительно. И даже не хамил соседям по асфальту… впрочем, это было и ни к чему: легкое нажатие педали — и горячий латиноамериканский вождь с мерным урчанием срывался со светофора, оставляя все прочие машины далеко позади.

Так что большую часть дороги до полигона за Сестрорецком мы ехали, можно сказать, в одиночестве. И даже успели поболтать: об операции в Шушарах, о награждении, о погоде, о предстоящих Новогодних каникулах в Корпусе, о возможной отмене казарменного режима по всему городу… даже о погоде.

В общем, обо всем — кроме предстоящей суперсекретной тренировки.

— Да знать бы, к чему готовиться, — вздохнул я.

— Ко всему, десантура. Гардемарин должен быть находчив и смел. — Гагарин назидательно поднял палец вверх. — А враг тебя предупреждать не станет.

— Так точно, ваше сиятельство. Не станет.

Мы приехали чуть позже остальных. Младшие офицеры особой роты уже выгрузились из небольших автобусов и личных авто с черными номерами и теперь неторопливо облачались в тактические «доспехи», подтягивания ремни и обвешиваясь снаряжением. Часть уже успела вооружиться и понемногу собиралась у дороги чуть дальше, но большинство пока возились на стоянке. Я насчитал сотни полторы — даже не треть личного состава. Примерно столько же наверняка сейчас охраняли Зимний и дежурили на постах в центре города, кто-то ушел в увольнение, а остальные…

Остальные вполне могли быть за пределами Петербурга. А то и за пределами страны, сражаясь на очередной невидимой крохотной войне — одной из тех, о которых никогда не напишут в учебниках по истории.

Что-то в этом мире не меняется.

— Будем по сугробам бегать? — Я чуть привстал, разглядывая полевую форму гардемарин — обычную, без белых зимних маскхалатов. — Тактическое перемещение? Или штурм?

— И перемещение, и штурм. — Гагарин остановил «Монтесуму» по соседству с чьим-то «Иксом» и заглушил мотор. — И еще кое-что… В общем, сам увидишь.

Его сиятельство умел заинтриговать. Вполне возможно, в грядущей тренировке не подразумевалось ничего особенного, и в плане были только беготня по лесу и повторение типовых маневров в двойках и четверках… Но чутье подсказывало, что меня ждет еще что-то.

Крайне нестандартное.

— На тебя уже полный комплект заказали. — Гагарин открыл багажник. — Но не подвезли еще. Так что пока в дежурном побегаешь.

Парадную форму гардемаринам шили на заказ, а вот полевую выдавали со склада. Так, в которой я болтался на грузовике покойного Резникова, закономерно отправилась на списание, так что на сегодня мне выделили новую, в запаянном пакете. Комплект оказался чуть великоват, зато не стеснял движений, а когда я натянул сверху ремни «разгрузки», даже начал смотреться… скажем так, обычно — с сентября новое тело успело чуть подрасти и набрать около пяти кило мускулатуры, так что теперь уже я почти не терялся на фоне крепких парней из гардемаринской роты.

Да и они едва обращали на меня внимание, хотя появление чуть ли не первого за всю историю прапорщика, еще и неполных восемнадцати лет от роду, определенно было событием незаурядным. Но то ли бравые вояки умели скрывать любопытство, то ли я уже успел завоевать своими подвигами… нет, пожалуй, пока еще не уважение — только доверие.

Для начала неплохо.

— Пойдем, десантура. — Гагарин повесил мне на шею ремень автомата и, развернувшись, зашагал к остальными. — Для начала разомнемся. Так, немножко…

«Немножко» в понимании его сиятельства оказалось тем еще мучением. Приседания, отжимания, бег по снегу среди деревьев на пять километров — и все это, разумеется, в полной выкладке чуть ли не в двадцать кило весом. Я догадывался, что у особой роты нормативы посерьезнее, чем у обычных подразделений и даже спецуры, но масштабы сложности все-таки недооценил: за час стандартного «разогрева» Гагарин замучил меня больше, чем когда-либо удавалось Каратаеву или даже Медведю, который гонял сборную Корпуса в хвост и в гриву.

К концу забега легкие буквально жгло огнем, и я держался лишь на чистом упрямстве и возможностях усиленного Конструктами тела. Дар не подключал — что-то подсказывало, что самое «вкусное» еще впереди, и резерв лучше сэкономить.

— Ну как ты держишься? Молодец! — Гагарин хлопнул меня по плечу так, что я едва не улетел в сугроб. И развернулся к остальным. — Господа офицеры, в три шеренги — ста-а-ановись!

Гардемарины тут же засуетились, выстраиваясь на небольшой полянке среди деревьев, которую мы уже успели утоптать. Со всех сторон слышалось позвякивание оружейного металла и тяжелое дыхание — даже для суперменов из особой роты беготня в полном тактическом снаряжении оказалась испытанием не из легких.

И все они — явно неспроста — тоже берегли резерв.

— Друзья мои, вы все прекрасно знаете, почему и после каких именно событий я получил свою должность и капитанский чин. — Гагарин заложил руки за спину и неторопливо зашагал вдоль строя. — При атаке на Пажеский корпус мы потеряли товарищей. И потеряли в том числе и потому, что оказались не готовы к встрече с противником. И я говорю не только о численном преимуществе нападавших, хотя и оно определенно было… Мы с покойным поручиком Бестужевым столкнулись с Одаренным.

Тем самым, в которого я чуть позже всадил половину магазина. Он был силен, и все же не настолько, чтобы два опытных бойца особой роты ложились за каких-то полминуты. Обстановка оказалась так себе, и Гагарина с товарищем в некоторой степени оправдывало то, что противник превосходил их обоих на ранг или даже два, но…

Но отработали гардемарины тогда на троечку. В лучшем случае.

— А значит, наши враги куда опаснее, чем мы могли подумать. Жизни ее высочества Елизаветы Александры угрожают те, в чьих жилах течет благородная кровь — такая же, как и наша с вами. Раньше Одаренные были надежной опорой трона, но теперь… — Гагарин тяжело вздохнул и, развернувшись на каблуках берцев, зашагал обратно. — Видимо, все изменилось. И когда что-то подобное случится в следующий раз — мы должны быть готовы. Верно, судари?

— Так точно, ваше сиятельство, — нестройным хором отозвались гардемарины. — Верно!

— И поэтому я считаю своим долгом отработать… хотя бы попытаться отработать контакт с высокоранговым Одаренным. — Гагарин чуть возвысил голос. — Который одиночку превосходит любого из здесь присутствующих. А может, даже всех вместе взятых.

И я, кажется, уже знал, кто нам в этом поможет. Его сиятельство, несколько приукрашивал, однако в целом мыслил в верном направлении: тактика работы против одиночного противника, наделенного запредельной мощью, очень сильно отличается от всего, на что натаскивают юнкеров в военных училищах. И содержит… нет, скорее даже состоит из одних сплошных нюансов.

— И поэтому сегодня с нами любезно согласился провести тренировку человек, которого вы все, без сомнения, знаете. — Гагарин развернулся спиной к строю. — Поприветствуйте моего отца — его сиятельство князя Юрия Алексеевича!

Ветви елок качнулись, сбрасывая снег, и перед нами появилась невысокая подтянутая фигура. По сравнению с облаченными в тактические «доспехи» гардемаринами старший Гагарин выглядел совсем не грозно и даже не внушительно. Тренировка по определению подразумевала какие-никакие нагрузки, однако он все равно предпочел военной или спортивной форме пижонские узкие брюки с ботинками и чуть приталенное черное пальто с двумя рядами пуговиц.

Будто всем видом хотел сказать — ничего вам, господа офицеры, не светит. И заставить такого мастодонта хотя бы попотеть — не получится.

Военная служба для его сиятельства закончилась много лет назад, и во всяких сомнительных мероприятиях — вроде штурма Зимнего в девяносто третьем — он предпочитал не участвовать, но бойцом определенно был неплохим. А уж потенциал, как и положено главе древнего княжеского рода, имел поистине фантастический.

В число аттестованных «единиц» Гагарин не входил — подозреваю, исключительно по собственному желанию. И даже будь я в прежнем теле и на пике формы, финал нашего с ним поединка, случись вдруг таковой, мог выйти… скажем так, весьма неожиданным — и это с учетом всего моего опыта.

— Здравия желаю, господа офицеры. — Гагарин улыбнулся и поднял руку, явно намекая, что на этот раз отзываться и орать на весь полигон совершенно не обязательно. — Не сомневаюсь, что вам уже не терпится повалять несчастного старика по снегу, однако для начала позвольте мне немного поболтать. И заодно вместе освежим в памяти теорию… Ты ведь не возражаешь?

— Ничуть. — Гагарин-младший пожал плечами. — Делайте все, что считаете нужным.

Ну ничего себе официоз… Еще бы по имени-отчеству обратился — или вообще по титулу. Верховный гардемарин изо всех сил пытался соблюдать подобающий случаю регламент, однако его почтенный родитель, похоже, был в веселом расположении духа.

И зашел, что называется, с козырей.

— Полагаю, мой сын искренне надеялся, что я расскажу вам, как победить Одаренного выше третьего ранга силы. Так вот… — Гагарин улыбнулся, театральным жестом подбросил трость и, ловко поймав ее за середину, продолжил. — Никак. И дело не в том, что я имею наглость усомниться в ваших талантах и способностях, господа офицеры — но едва ли хоть кто-то здесь в силах поспорить с ее величеством математикой.

В Гагарине определенно пропадал великий педагог. Его позвали сюда не для болтовни, однако и теория уж точно была не лишней, и старик смог начать лекцию так, что матерые гардемарины тут же обратились в слух — прямо как курсанты-первогодки.

— Полагаю, нам не стоит останавливаться на законах нормального распределения и прочих сложностях, — снова заговорил он. — Достаточно вспомнить в общих чертах. Вам не хуже меня известно, что количество Одаренных старших рангов не так уж велико. На данный момент в Петербурге проживает около десяти тысяч дворян, обладающих сверхчеловеческими способностями. Изрядное число, не так ли, господа офицеры? — Гагарин отступил на шаг и одним взмахом начертил тростью на снегу круг. — И мы с вами войдем в четверть сильнейших. Пятый-шестой ранг и выше. То есть, уже примерно две с половиной тысячи. И чтобы получить количество тех, кто имел счастье унаследовать от предков по-настоящему могучий Дар, нужно еще раз поделить… пожалуй, уже на пять. — Трость отсекла от снежного круга крохотный сектор. — Около пятисот человек, из которых абсолютное большинство — «тройки». Количество «двоек» вряд ли перевалит за сотню — и это в столице! Число же официально аттестованных «единиц» и вовсе можно сосчитать по пальцам. — Гагарин улыбнулся. — И вряд ли я так уж сильно ошибусь, если скажу, что мне для этого хватит одной руки.

Его сиятельство немного напутал в начале, но про высокоранговых Одаренных сказал верно: десять лет назад в Петербурге было всего четверо мастодонтов, переваливших за «двойку». После моей смерти стало на одного меньше… и вряд ли с тех пор кто-то успел прокачаться до сверхмощной «единицы». Путь к высшим ступеням могущества занимает целую жизнь, и пройти его суждено далеко не каждому.

И если поднять средненький пятый ранг к тридцати с небольшим годам может чуть ли не любой титулованный аристократ, то дальнейший рост возможен лишь при определенном стечении обстоятельств, из которых победа в генетической лотерее даже не самое важное. Незаурядные способности, упрямство, хорошие учителя… Везение, в конце концов.

И практика — всю жизнь, чуть ли не с самого рождения.

— Но дело, конечно же, вовсе не в количестве Одаренных как таковом, — снова заговорил Гагарин. — Помимо этого следует вспомнить, что с сокращением числа при переходе на следующий ранг пропорционально возрастает сила. И зависимость отнюдь не линейна. — Его сиятельство, похоже, забыл о намерении обойтись без сложностей и снова принялся чертить на снегу — на этот раз оси координат. — Как вы можете заметить, разница базовой мощности между шестым и, к примеру, пятым рангом не так уж и велика. Однако при переходе на четвертый увеличивается в несколько раз. Почти в десять раз при переходе на третий, а дальше… — Трость лихо загнула параболу, поднимая в воздух снежную крошку. — Дальше растет до предела.

Кто-нибудь более дотошный наверняка потрудился бы изобразить формулу. Не самую тривиальную, однако вполне доступную для любого офицера с высшим военным образованием — физику с столичных училищах преподают как надо. Впрочем, Гагарин справился даже лучше, наглядно продемонстрировав разницу между Одаренными средних рангов и почти всемогущими «единицами».

— То есть, вы… большинство из вас, во всяком случае, находитесь здесь. — Кончик трости ткнулся куда-то в середину графика. — А «единицы» — вот здесь, фактически, на самой вершине кривой. А значит, они способны выдавать мощность свыше тысячи мегаватт, что больше, чем у Одаренного пятого ранга…

— На два порядка, — тихо отозвался кто-то из первой шеренги.

— Скорее на три. А при определенных обстоятельствах — даже на четыре… Впрочем, давайте перейдем к практике. — Гагарин лихо крутанул тростью и шагнул вперед. — Для начала — попробуйте выстрелить в меня, господин штабс-капитан.

Глава 20

— В…выстрелить, ваше сиятельство? — Плечистый здоровяк в первой шеренге замялся. — Как можно?..

— Стреляй, стреляй, гардемарин. Как положено, очередью, — усмехнулся Гагарин. — Я не сломаюсь… Только давай в сторонку отойдем, чтобы всем видно было. А вы, господа офицеры, лучше расступитесь. Мы ж не на параде.

Младший Гагарин явно не пришел в восторг от затеи отца, но спорить не стал. Коротко кивнул и со вздохом жестом изобразил полукруг. Строй рассыпался, и фигуры в тактических «доспехах» разошлись, пропуская вперед товарищей из задних шеренг.

— Работаем, сударь. — Старший Гагарин встряхнулся и покрутил головой, разминая шею. — Огонь!

Штабс-капитан нахмурился, вскинул автомат и вдавил спуск, отсекая три патрона. Потом еще раз. И еще. По лесу разносился грохот, затвор дергался туда-сюда, выплевывая горячие гильзы… Но больше ничего не происходило. Со стороны казалось, что гардемарин вообще стреляет холостыми, но я все-таки разглядел крохотные металлические конусы, зависшие в полуметре от груди Гагарина.

— Как видите, Щит высокорангового Одаренного не так уж просто пробить, — усмехнулся тот. — И даже если бы господин штабс-капитан чуть меньше осторожничал и не боялся всадить весь магазин, он едва ли смог бы мне навредить. Энергия пули на выходе из канала ствола не больше полутора тысяч Джоулей, а значит, я с легкостью принимаю… сможете посчитать?

Считать гардемарины умели, но вряд ли Гагарина интересовало точное число. Скорее порядок — и даже по самой скромной оценке его сиятельство без особого труда «сожрал» бы не одну сотню автоматных пуль.

— Как видите, против сильного противника нужна игрушка посерьезнее ручного оружия. Пистолеты, дробовики, гранаты — это все не поможет. Крупнокалиберный пулемет или пушка, пожалуй, смогли бы вскрыть мой Щит… Но вряд ли вы все время таскаете их за собой, не так ли? — усмехнулся Гагарин. — А значит, придется орудовать тем, что есть под рукой: Даром или даже кулаками… Впрочем, и с этим тоже наверняка возникнут сложности.

Свежевыпавший снег взметнулся вверх, и над полянкой будто пронеслась темная тень. Любой из гардемарин умел двигаться на сверхчеловеческой скорости, но это было… другое. Гагарин не сорвался с места, не побежал, а просто исчез, а через мгновение уже стоял перед штабс-капитаном, уперев бедняге под челюсть его же автомат.

— И пусть вас не вводит в заблуждение возраст… скажем так, потенциального противника. Я уже не так крепок и здоров, как двадцать лет назад, однако Дар на высших рангах позволяет вытворять и не такое. — Гагарин вернул гардемарину оружие. — И не сомневайтесь, судари — даже самый хлипкий старикашка способен оторвать вам голову голыми руками. И куда быстрее, чем вы успеете щелкнуть предохранителем.

Вокруг воцарилась тишина. Едва ли бравых вояк смутили или запугали такие слова, но вряд ли многим из них приходилось наблюдать в деле Одаренного высшего ранга. «Единицы» и «двойки» встречаются в бою так редко, что даже тренировка, похоже, вызвала у гардемарин некое…

Благоговение? Пожалуй — лучшего слова я бы точно не смог придумать.

— Так что если вы хотите узнать, как победить противника такого класса, — продолжил Гагарин, — то я повторюсь — никак. Не стоит тешить себя надеждой на благоприятный исход. И если уж кому-то из вас не посчастливится столкнуться с «единицей» — самым разумным решением будет отступить. И чем быстрее — тем лучше… Иными словами — бегите, господа офицеры. В этом нет ничего зазорного.

— Благодарю, ваше сиятельство. — Младший Гагарин нахмурился и сложил руки на груди. — Хоть, признаться, я и ожидал несколько иных советов. Ведь бывают случаи, когда отступление невозможно.

— И в этих случаях вы наверняка погибнете, друзья мои. И все, чему я, в сущности, способен вас научить — это продержаться в схватке как можно дольше. Нанести противнику как можно больше урона. — Старший Гагарин вздохнул. — И с мизерной вероятностью вывести его из строя, потеряв половину или даже три четверти оперативной группы. Чтоб хотя бы связать боем Одаренного второго и уж тем более первого ранга нужно не меньше пятнадцати человек… Так что я предлагаю вам, господа офицеры, разбиться на команды, — улыбнулся Гагарин. — И немного погонять меня по лесу.

Судя по одобрительному гулу, такую затею гардемарины явно оценили. Теория теорией, однако практическая часть вполне может вскрыть еще пару-тройку нюансов, которые почти невозможно объяснить на словах. И, уж конечно, чуть ли не каждый в глубине души надеялся, что на деле старший Гагарин окажется не так уж страшен, и его получится если не одолеть силой Дара и оружия, то обхитрить… Ну, или хотя бы заставить попотеть.

Я, во всяком случае, наделся.

Вот только, похоже, зря. Первая группа скрылась за деревьями, и буквально через полминуты оттуда раздался сердитый лай автоматных очередей, вой атакующих элементов, крики… А потом все стихло. Гардемарины один за одним возвращались из леса, на ходу распихивая по подсумкам отстрелянные магазины, и вид у них был… скажем так, помятый. Судя по грязной и мокрой форме, Гагарин отправил в нокдаун всех до единого.

Тринадцатый, четырнадцатый… И пятнадцатый — последний. Раскидал, как собачонок.

Вторая группа продержалась чуть дольше, зато со следующими четырьмя его сиятельство разобрался за каких-то несколько минут. Видимо, господа офицеры решили идти плотным строем, сливая резерв на супермощный Щит.

Супермощный в обычных, штатных условиях. Для «единицы» даже суммарная мощность полутора десятков гардемарин оказалась не такой уж выдающейся. Гагарин или вскрыл его, а потом прицельно «расстрелял» всех Даром, или просто накрыл всю группу разом, использовав нестандартный элемент. Что-то вроде обычного Молота — только размером с четверть футбольного поля.

Силен старик. И не подступишься ведь — близко попробуй еще подойди, да и издалека лупит не хуже. В лучшие годы я не давал промаха и с сотни метров, а он наверняка попадет и на все полторы.

Седьмая группа оказалась самой крепкой — наверное, оттого, что ею командовал сам младший Гагарин. Он продержался рекордные пока что шесть с половиной минут. Правда, три из них гардемарины крались по лесу, не открывая огонь. Видимо, надеялись незаметно подобраться поближе.

Подобрались… И дальше все пошло по привычному сценарию. Резерв у старшего Гагарина оказался просто титанический, и даже после всех предыдущих «раундов» он не утратил ни силы, ни скорости.

— Ваше высокоблагородие… — Я шагнул к командиру нашей группы — тому самому штабс-капитану, на котором Гагарин демонстрировал навыки. — Разрешите обратиться?

— Обращайся, моряк.

Судя по печальным глазам и протяжному вздоху, на победу здесь уже никто не рассчитывал. Старик унижал и доминировал, и командир, похоже, уже вполне ясно представлял, как пойдет из леса обратно, вдоволь повалявшись в грязи и наглотавшись снега.

— Надо идти врассыпную. И не подставляться. Там такая мощность, что ни один Щит не выдержит, — вполголоса проговорил я. — Короткими перебежками. Десять метров — и носом в снег, без стрельбы.

— Ага, и он нас всех так и перещелкает, — буркнул командир. — Лес редкий. Да и не спрячешься ты от Гагарина.

— Не спрячусь, — я не стал спорить. — У него силы на целую роту хватит. А вот глаз — две штуки, как у всех. А на затылке вообще нет. Если двинем цепью, полукругом — придется его сиятельству посуетиться. Десять человек в лоб, еще пятерых в обход отправить. С тыла, может, и пробьем.

— Может, и пробьем… — задумчиво проговорил командир. — Дело говоришь, моряк. Давай попробуем. Все равно по стандарту здесь не отработать — это тебе не пулеметное гнездо штурмовать.

К сожалению. Работать против подвижной цели куда сложнее. Условной огневой мощью Гагарин не уступит даже четырем пулеметам, и при этом наверняка будет маневрировать, и прижать его автоматными очередями не получится. А значит, стандартный «перекат» вперед в двойках и четверках не сработает.

— Ну… У нас так принято, что кто предложил — тот и выполняет. — Командир хлопнул меня по плечу. — Даю двух человек. Забираете крюк, заходите в тыл.

— Есть в тыл, ваше высокоблагородие, — кивнул я. — Не подставляйтесь без надобности. Когда начнем работать — выдавайте огонь из всех стволов, и Даром тоже, Свечками и Разрядами. Надо нагрузить Щит до предела, и тогда я попробую сократить дистанцию.

Командир нахмурился. Ему явно не хотелось выполнять… скажем так, пожелания какого-то там прапорщика восемнадцати лет от роду, но плана получше у его высокоблагородия, похоже, не было, так что возражений я не услышал.

Когда мы чуть углубились в лес, я жестом указал своим двум бойцам забирать вправо, к границе полигона. И успел заметить, как остальные гардемарины вытягиваются в цепь, отходя все дальше друг от друга.

Хорошо — даже Гагарину не зацепить всех сразу. И если получится подобраться поближе, если мы втроем успеем обойти…

Не успели. Из глубины леса полыхнуло Даром, и шагавший примерно в пятидесяти метрах от меня гардемарин отлетел назад и пропахал спиной снег. Гагарин, конечно же, бил не в полную силу, однако из схватки боец выбывал окончально.

Минус один — и это еще до того, как мы перешли в атаку.

Хорошо хоть остальные не сплоховали — не стали ломиться в лоб, стреляя наугад, а дружно плюхнулись на землю или метнулись за укрытия. Впрочем, разглядывать их все равно было уже некогда. Я махнул рукой, отдавая команду, и сам припустил бегом, на всякий случай забирая еще дальше, чем планировал в самом начале, чтобы ненароком не попасть на глаза Гагарину.

А его сиятельство, между тем, не терял времени даром: за спиной то и дело громыхало, раздавалась ругань и треск деревьев, и с каждым ударом из игры выбывал еще один из наших товарищей. Но уцелевшие пока держались, и упрямо следовали приказу командира: не открывали огонь, а просто «перекатывались» вперед перебежками по семь-десять метров, пытаясь держаться за сугробами и толстыми стволами деревьев.

Будь у меня связь, я непременно рискнул бы подобраться поближе, разглядеть Гагарина и уже дальше корректировать действия группы по рации, но первую скрипку в этой схватке играть не мне.

Да и вообще не скрипку, если разобраться — так, от силы тарелки. Или большой барабан. Который может ударить всего раз, в самом конце пьесы.

А может и не ударить.

Пробежав еще примерно метров сто, я скатился за пригорок и продолжил путь по низине. Так далеко в лес никто еще не добирался, и снега было чуть ли не по колено, зато здесь мы с гардемаринами уже могли не прятаться.

Первая часть маневра как будто удалась — моя крохотная группа почти вышла на позицию. Я еще не мог видеть Гагарина, зато чувствовал прекрасно: старик сместился чуть ближе к нам, не давая остальным поймать себя в кольцо, и то и дело взрывался мощью Дара. Работал коротко, одиночными импульсами — видимо, уже успел потратить изрядную часть резерва и теперь экономил.

И все время перемещался — с запредельным даже для тренированных гардемарином проворством.

— Расходимся, — прошептал я, указывая бойцам направление. — Действуем вместе, по моей команде.

Забравшись на самый верх заснеженной гряды, я, наконец, увидел Гагарина. Темная фигура металась внизу, выхлестывая подбирающихся гардемарин. Несколько человек уже выбыли и теперь шагали обратно в сторону стоянки, но семеро уцелели и понемногу стягивались к его сиятельству полукругом. Он не мог видеть всех, зато передо мной поле боя лежало буквально как на ладони.

Перехватив автомат, я съехал вниз, скользя спиной по снегу. И двинулся вперед, выцеливая окошечком коллиматора силуэт между деревьями. Еще шажок, второй, третий…

Пора.

— Огонь! — рявкнул я на весь лес, вдавливая спуск.

Автомат толкнул прикладом в плечо и задергался, выбрасывая гильзы. Я отстрелял магазин и тут же на ходу зарядил следующий. Сейчас точность не так важна — достаточно всадить как можно больше пуль в Щит, который Гагарину теперь придется держать со всех сторон разом.

На мгновение я даже смог увидеть накрывшую его сиятельство полусферу — столько ей пришлось принять урона. Гардемарины не только стреляли, но и атаковали элементами, заливая «броню» искрами и пламенем. Я сам швырнул пару Молотов и зарядил наискосок Саблей, а потом снова рванул вперед, укрываясь за деревом.

Сработали мы неплохо, но и у Гагарина осталась еще пара тузов в рукаве: он вдруг рванул разом на два десятка шагов в сторону, и брошенная кем-то Свечка прошла мимо, оставив на земле кратер чуть ли не с метр в диаметре. И прежде, чем мы снова сумели поймать в прицел нечеловечески быструю темную фигуру, группа лишилась еще двоих.

— Давим! — Я вскочил на ноги и, забросив уже бесполезный автомат за спину, снова бросился вперед. — Он уже устает!

Конструкты разогнали тело, и время послушно замедлилось. Стрекот автоматов развалился на отдельные глухие удары, и я даже смог увидеть уходящую куда-то в небо очередь — похоже, Гагарин выбил еще одного. Даже спалив три четверти резерва он все еще двигался быстрее любого из гардемарин, и мне пришлось выложиться полностью, чтобы хоть на пару секунд уравнять шансы.

Гагарин взмахнул тростью, и из серебряного набалдашника вырвалось белое пламя. Не обычный Разряд, а что-то нестандартное из арсенала «двоек» и «единиц». Огонь сплелся в тугой хлыст и метнулся мне навстречу, срезая тонкие сосенки. Я пригнулся, пропустил элемент над собой, и перекатился вперед, уходя от второго удара. Третий кое-как отбил Щитом, махнул через поваленное дерево…

И вдруг обнаружил себя вдавленным в снег у ног Гагарина.

— Вы убиты, господин прапорщик, — усмехнулся Гагарин, ткнув кончиком трости мне в грудь.

— Позвольте не согласиться, ваше сиятельство. Мы убиты.

Я разжал пальцы, и из моей ладони вниз скатилась тренировочная граната. Я не стал дергать чеку — не слишком-то приятно, когда даже крохотный заряд детонирует прямо над ухом.

— Вот как? — Гагарин прищурился. — Думаешь, такая железка смогла бы мне навредить?

— Вряд ли. — Я чуть приподнялся на локтях. — Но вы держали круговой Щит, а значит, приняли энергию взрыва полностью. При определенных обстоятельствах такое может забить синапсы. И если у нашей группы осталось еще хотя бы пять человек…

— Четверо. Но в целом вы правы. — Гагарин протянул мне трость, помогая подняться. — Зайти в тыл, атаковать со всех сторон и с близкого расстояния, перегрузить Щит свыше максимальной мощности… Полагаю, это была ваша идея?

— Так точно, ваше сиятельство, — вместо меня ответил чудом уцелевший командир. — Если вы согласны хотя бы на ничью — это целиком и полностью заслуга господина прапорщика.

— Ничья? Как вам будет угодно, судари. В конце концов, вы справились куда лучше своих товарищей. Так что сейчас самое время вернуться к ним и снова вспомнить немного теории. — Гагарин рассмеялся, оборачиваясь ко мне. — Вы ведь мне поможете? Уж не знаю, откуда, но вам явно многое известно о работе с силой Дара.

Что я всегда говорю себе в таких случаях?.. Не высовываться?

Ну да, конечно.

Глава 21

— Это последний?

Я оторвался от ноутбука и посмотрел на Камбулата, который с грохотом поставил передо мной очередной ящик.

— Пока да. Но осмотрели еще не все.

— Хорошо.

Я довольно улыбнулся, пробегая взглядом по строчкам таблицы. Пусть Морозов наверняка уже считал все местное добро своим, сам склад принадлежал нам с дядей. А значит, нежданно свалившиеся на голову богатства всенепременно нужно учесть.

Ну… или не учесть.

Автоматы АКСУ. Семь.

Ручной противотанковый гранатомет РПГ-7. Пять.

Выстрелы к РПГ. Восемнадцать.

Патроны к автоматам. Тоже восемнадцать.

И все это не в штуках, а в ящиках.

С пистолетами было пожиже — всего тридцать две единицы, но зато «глушеные». И еще примерно столько же немецких хеклеровских «МП», богато снаряженных для специальных операций: ПБС, коллиматоры, ЛЦУ, тактические фонари и планки под все это добро. Несколько мешков с формой, коробки с тепловизорами, ПНВ, картонные коробки с разгрузками, бронежилетами, шлемами…

Террористы явно обживались тут не одну неделю. И бог знает, сколько добра они успели вывезти перед внеплановым визитом гаредмаринской роты…

— Не лазил бы тут, Вовка, лишний раз, — недовольно буркнул дядя, сидевший на диване у стены с большой кружкой чая в руках. — Не наше это все. Нас тут так… присмотреть поставили.

— Ну а как ты будешь присматривать, если не знаешь, за чем? — усмехнулся я.

Вообще-то базу нашел я, и в ее отбитии принимал очень даже деятельное участие. Так что, если мне вдруг понадобится что-то из этого добра, я не стану долго думать и звонить с просьбами Морозову — ни старшему, ни уж тем более младшему.

Что с бою взято — то свято. Так что четыре комплекта экипировки, включая тепловизоры, шлемы, броню и пистолет-пулеметы в полном обвесе и с боекомплектом уже лежали в багажнике у Камбулата, ожидая переправки в нашу штаб-квартиру в Корпусе.

Как показала практика, современная версия Петербурга изрядно отличается от той, что я знал десять лет назад. И произойти здесь может что угодно. И на такой случай я хотел бы, чтоб у меня и моих друзей было все, что необходимо как для отражения неожиданного нападения, так и для тайной ночной операции, в которую не захочется втягивать гардемаринов с Гагариным во главе.

Но дяде об этом знать, разумеется, незачем.

— Как-как присматривать… Каком кверху.

Кажется, сегодня дорогой родственник определенно был не в настроении. Мне на мгновение даже захотелось поддеть его, напомнив про собственный подвал, оставшийся в Ростове. Там-то он наверняка держал на строгом учете все, до последнего ржавого патрона.

А здесь — «не лезь», «не трогай»… А я, вообще-то, за все это добро жизнью рисковал.

Я встал, размял затекшую спину и подошел к Корфу, корпевшему над ноутбуком, подключенным к серверу «Конвоя». Пальцы так и летали над клавиатурой, рождая строки кода, от усердия его благородие барон даже губу закусил, а в обычно спокойных и даже чуть сонных глазах пылал охотничий азарт…

В общем, олимпиадник наконец-то попал в естественную среду обитания и теперь отрывался по полной.

— Ну что, как дела?

Корф увлекся так, что не сразу обратил на меня внимание — пришлось даже хлопнуть его сначала по плечу — дважды, а когда не отреагировал — потрепать по макушке.

— А? Что? Где?

— Как дела, говорю? — повторил я.

— Да никак, — Корф нахмурился. — Тут точно что-то интересное есть. Просто так защиту такого уровня не ставят. Тройное шифрование, нахрапом не пробиться. Пока не пробиться. Но я их сделаю!

Глаза чудо-хакера снова загорелись азартом, и он отвернулся к экрану, на котором повелевал своим кодом, хищно вскрывая чужой.

Кем бы ни был компьютерщик «Конвоя», я бы не поставил на него и копейки.

— Ну, давай, работай.

Подойдя к панорамному окну, из которого открывался вид на главный склад, я окинул взглядом ряды микроавтобусов, стоящих внизу. Пару вилочных погрузчиков, штабеля поддонов в углу…

Нет, определенно надо с этим что-то делать. Негоже такому добру без дела простаивать.

— Да что ты делать собрался? — раздался возмущенный голос за спиной. Кажется, последние слова я произнес вслух. — Чего тут ковыряться? Дали и дали, сиди, радуйся, сами все за тебя сделают!

Я вздохнул, развернулся и подошел к столу, за который переместился дядя. Оперся на столешницу и проговорил, изо всех сил стараясь не показывать плескавшегося внутри раздражения.

— Нет, тут ты не прав. Работать надо — от нас этого и ждут. В конце концов, если база будет простаивать, это вызовет вопросы. Потому я думаю, что нужно заняться тем, для чего этот весь ООО «Конвой» и предназначен, — размеренно проговорил я. — Машины есть. Есть бренд — кстати, очень даже симпатичный. Так почему бы не освоить эти самые грузоперевозки? Вопросы исчезнут, а деньги, наоборот, появятся. А деньги, как известно, лишними не бывают. — Я улыбнулся и подмигнул. — Нам, вон, еще двух девиц замуж выдавать, между прочим…

Упомянув сестренок, я, кажется, зацепил за больное. Сам дядя Костя никогда не был прихотлив, и уже, и так имел все, что нужно для счастья: пенсию, положенную кавалеру двух орденов, дом в Ростове — старый, но пока еще крепкий. Относительно свежий внедорожник, пару человек прислуги и солидную коллекцию разнообразных стреляющих штуковин.

А что еще надо одинокому майору гвардии в отставке?

Но то, что род обеднел, и любимой дочке приходится работать, чтобы обеспечить себе хотя бы часть личных хотелок, дядю определенно коробило. К тому же Полина едва не влипла в историю из-за связи с «Конвоем»…

О том, что такое положение резко сужало круг потенциальных женихов, и говорить не приходилось. Так что тут я, что называется, попал прямо в яблочко. А еще дяде, кажется, понравилось это мое «нам». Выходило так, что я собирался ввязываться во все это не ради личного обогащения, а исключительно из заботы о благе семейства Острогорских.

Погладив усы, он нахмурился и буркнул.

— Ну допустим. Но скажи-ка мне вот что: — Дядя нахмурился и пригладил усы. — ты в этих самых грузоперевозках понимаешь хоть что-нибудь? Как все это организовано, как этим заниматься? Я вот, например — ни бельмеса!

— Я примерно столько же. Зато знаю человека, который во всем этом отлично разбирается.

Я достал телефон, нашел нужный контакт и ткнул в кнопку видеовызова. Буквально через пару гудков на экране появилось знакомое личико.

— Привет, сестренка! Как ты? Как дела?

— Привет, Вов! Да все в порядке, спасибо!

Когда Полина только узнала обо всей истории с «Конвоем», она натурально выпала в осадок. И поначалу никак не могла поверить, что оказалась втянута в криминальную историю, в которой ее недавний горе-ухажер играл весьма и весьма значительную роль. И, если сначала сестра была недовольна моим вмешательством в ее личную жизнь, то сейчас, когда я объяснил ей весь расклад, была очень даже благодарна.

И о кончине Резникова, разумеется, слез не лила.

— Слушай, а у меня к тебе внезапно очень даже деловой вопрос. — Я сразу взял быка за рога. — Скажи, а этот «Конвой», будь он неладен — он же какими-то перевозками занимался, да? Ты же там не просто вид делала, вполне себе работала?

— Ну да, — услышав о «Конвое», Полина чуть погрустнела. — Только работали они… Ну, не совсем по-белому. Все суммы, что поступали на счета — они с перевозками связаны не были. А вот вся… Ммм… Черная бухгалтерия — она была как раз оплатой за услуги.

— Странно, — я нахмурился. — Обычно бывает наоборот…

— Да, я тоже удивилась, когда во все это вникла. Спросила у… у Бориса, — поморщилась Полина, — но он разозлился, сказал не лезть не в свое дело и заниматься работой. Ну, я и занималась. У меня к счетам самого «Конвоя» даже доступа не было.

Я пару секунд помолчал, думая, а потом вдруг расхохотался.

Да, что ни говори, а покойный Резников был тот еще комбинатор. Эту базу в Шушарах, вместе с брендом, конторой и прилагающейся к ним материальной частью ему дали для определенных целей. А вот коммерческая деятельность — самая обычная, ничем не связанная с поставками оружия для террористической ячейки перевозки — похоже, была уже его личной инициативой. Прикрывая деятельность своих нанимателей, он понемногу наладил легальные… ладно, почти легальные грузоперевозки, деньги с которых шли непосредственно ему в карман.

Кому расскажи — не поверят. Обычно криминал маскируют легальной деятельностью, а тут, можно сказать, наоборот… На мгновение я даже пожалел о безвременной и бесславной кончине Резникова. Будь он жив, наверняка смог бы рассказать немало интересного.

— Ну то есть, ты в курсе, как все было организовано? Контрагенты, персонал, машины, обслуживание, документы? — уточнил я.

— Да я, можно сказать, всем этим и занималась, — Полина захлопала глазами, явно не понимая, чего я хочу. — А почему ты спрашиваешь?

— Скажи, пожалуйста, а ты бы смогла, так сказать, снова организовать всю эту деятельность, возглавив ее?

— Ну-у-у… Пожалуй, что да. Контакты заказчиков у меня есть, водителей тоже, грузчиков, если надо, нанять не проблема… Еще бы на логистику пару девочек, а не меня одну. — Полина явно уже давно держала в голове схему, и поудачнее предыдущей. — Тогда и машины бы неделями не простаивали, и дохода бы за месяц больше раза в три было… Только теперь уже какая разница?

— Дело в том, что, так уж сложилось… В общем, «Конвой» теперь принадлежит нам. Мне и твоему папе… А значит, и тебе — в каком-то смысле, — на всякий случай пояснил я. — И мы бы хотели, чтобы он снова работал. Только теперь — по белому, со всеми положенными выплатами и налогами. И кандидата на роль операционного директора лучше, чем ты, у меня нет. Готова взяться?

— Э-э-э… — Полина удивленно приподняла брови. — Думаю да… Только нужно оформить сертификаты, потом…

— Ну вот и отлично! — кивнул я. — В общем, ты пока набросай план — схематично! — и сбрось мне. А там посмотрим. До связи!

— Одна-а-ако… Ну ты и жук, — протянул дядя. И на этот раз я осуждения в его голосе не услышал. — Все раскидал, всех пристроил…

— Ну а что делать, дядь Кость? — я пожал плечами. — Надо же как-то крутиться.

— Судари, идите-ка сюда! — послышался взволнованный голос Корфа. — Кажется, я что-то нашел! Какая штука интересная…

Я смотрел в экран, но видел только… что-то очень мудреное. Какие-то цифры и таблицы данных, которые могли означать что угодно.

В том числе и вообще ничего.

— Ничего не понятно, но очень интересно, — хмыкнул Камбулат. — Но ты продолжай, мы все внимание.

— В общем, мне удалось сломать шифрование, и теперь у нас есть доступ к банковской истории, — затараторил Корф. — И не только к ней. И вот тут такая интересная схема вырисовывается… В общем, вот на счет «Конвоя» поступают деньги от ООО «Сибирь». Якобы за оказанные услуги. После этого сумма делится на части. Часть уходит на зарплаты, часть — на расходы, а самая крупная часть — на счет ООО «Транзит». За аренду микроавтобусов.

— Ну? — две пары глаз уставились на Корфа, не понимая, что в этой схеме такого криминального.

— Я пробил владельца этого «Транзита». На первый взгляд — абсолютно левый персонаж. Нигде не светился, нигде не значился… Так, чисто на всякий случай глянул историю конторы и выяснил, что нынешнему владельцу она принадлежит меньше года. А знаете, на кого была зарегистрирована раньше? — Корф умолк, сделав театральную паузу и оглядывая нас хитрым взглядом. — Ни за что не догадаетесь.

— Давай уже, не томи, — буркнул я.

— А был она зарегистрирована на Резникова Сергея Валерьевича. А это никто иной, как двоюродный брат нашего… ну, покойника.

— Угу. Понятно. Воровство, кумовство… — Я на мгновение смолк, пытаясь понять, где здесь подвох. Но криминал-то тут где? И как это относится к делу?

— А вот так. Вскрыв шифр, я уже абсолютно законным способом пробил текущих контрагентов «Транзита», и нашел среди них ООО «Защитник». Некая юридическая контора. Сопровождение в суде, представление интересов, стандартная лабуда.

— И? — я смотрел на Корфа уже раздраженно. Мог бы излагать и побыстрее, но его благородие барон явно хотел насладиться своим триумфом. — Дальше что?

— А дальше то, что среди соучредителей «Защитника» значится некая Соболева Любовь Геннадьевна.

Я вскинулся. Соболева? Вот это действительно интересно! Если это то, о чем я думаю…

— Антош, не хочешь ли ты сказать, что Любовь Геннадьевна — это…

— Это законная супруга Соболева Ильи Ивановича! — гордо воздел палец Корф.

— Красавчик! — я с размаху хлопнул его по плечу, да так, что он аж покачнулся. — Вот это я называю хорошая командная работа! Все, собирайтесь. Мы здесь закончили. Камбулат, добрось нашего героя до Корпуса, и про ящик не забудьте! — Я жестом показал, какой ящик имею в виду. — А мне нужно ехать.

— И куда ты сейчас?

— Да так, — оскалился я. — Навещу одного… господина.

Пусть никаких прямых доказательств участия его высокородия статского советника в хитрых схемах «Конвоя» мы пока не откопали, но и того, что есть, с лихвой хватит, чтобы расколоть оборотня в погонах.

Так что Соболеву этот разговор явно не понравится.

Глава 22

— Что… Как вы вообще сюда попали⁈

Его высокородие выглядел… Удивленным? Да, определенно. В меру обалдевшим, в меру разгневанным и уж конечно до глубины души возмущенным вторжением какого-то там курсанта-первогодки.

Но было и еще кое-что. Чиновнику Третьего отделения собственной его величества канцелярии, да еще и дослужившемуся до целого статского советника, полагалось уметь держать себя в руках, и Соболев справлялся неплохо, и все же от моего внимания не ускользнуло то, что он так тщательно пытался скрыть. Бегающий из стороны в сторону взгляд, испарину, тут же выступившую на лбу, и руки, которые вдруг стали неуклюжими и настолько непривычно-большими, что его высокородие никак не мог найти им места на столе.

Страх. Соболев боялся — и еще как. А значит, уже ждал визита — скорее всего, с того самого дня, как мы с гардемаринами разнесли базу террористов в Шушарах и взяли… едва не взяли покойного Резникова.

— Как я сюда попал? — усмехнулся я. — Вошел с улицы через дверь, а потом поднялся наверх. — Полагаю, моя репутация внушает достаточно доверия, чтобы ваши почтенные сослуживцы воздержались от лишних вопросов.

Мне даже не пришлось врать: я честно сообщил дежурному на первом этаже, что обладаю информацией, связанной с гибелью императора и покушением на великую княжну Елизавету. И сообщить ее следовало не кому иному, как начальнику четвертой экспедиции — его высокородию Илье Ивановичу Соболеву.

И всенепременно лично, с глазу на глаз.

Меня тут же пропустили без каких-либо разговоров. Местные наверняка уже давно знали о моем участии в событиях последних месяцев. И, похоже, не заподозрили никакого подвоха. А серое четырехэтажное здание на углу Адмиралтейского проспекта и Гороховой определенно было не тем местом, куда люди приходят, не имея на то особой надобности.

Впрочем, его высокородие, по всей видимости, был на этот счет иного мнения.

— Сослуживцы? — недовольно повторил он. — Однако пришли вы ко мне. И, смею заметить, сделали это без приглашения.

— И приношу свои глубочайшие извинения. — Я пожал плечами. — Однако нашу беседу ни в коем случае не стоит откладывать.

— А вот это уже решать не вам, господин курсант. Если уж так хочется потратить мое время — будьте любезны вернуться, когда я сам назначу встречу. А сейчас, уж простите, вынужден попросить вас откланяться. Мне нужно работать.

Да уж. Этот орешек так просто не разгрызешь — крепкий. За годы службы Соболеву наверняка не раз и не два приходилось вышвыривать всяких просителей и прочих господ, вдруг решивших, что могут вот так запросто заявиться в начальственный кабинет со своими требованиями. Его высокородие не забрался бы так высоко по карьерной лестнице, не отрасти он зубы.

Вот только мои были куда острее. А практика таких вот закулисных схваток — куда солиднее. И пусть в этой жизни мой послужной список сводился к противостоянию с Грачом и ныне отставным физруком Каратаевым, в прежней я сотни раз вот так заходил к старшим по чину, раскладывал все по полочкам, давил…

И все они делали то, что я считал нужным — так или иначе.

— Работать? Что ж, славно — ведь именно этим я и предлагаю заняться. — Я шагнул вперед. — В конце концов, расследование покушения на ее высочество Елизавету Александровну — это ваша задача, а не моя.

— Что вы себе позволяете⁈ — Соболев грозно нахмурился. — Мальчишка, первокурсник…

— Первокурсник и мальчишка, — кивнул я. — Как пожелаете. Но вашему высокородию придется меня выслушать. Или у меня может возникнуть желание отправиться в какой-нибудь другой кабинет. И уже там рассказать о вашей связи с покойным Резниковым. От которого вы не так давно получили кругленькую сумму.

— Ложь. Ложь и клевета.

Соболев ответил быстро… Слишком быстро — и на этот раз на его лице не мелькнуло даже тени удивления. Значит, уже готовился и к такому разговору, причем с кем-то посерьезнее курсанта-первогодки.

— Признаю, вы неплохо спрятали свои грязные делишки с террористами. Движение наличных средств почти невозможно отследить, — продолжил я. — Но все-таки мои люди справились. И если следствие поинтересуется поступлениями на счет фирмы, которой владеет ваша супруга…

— Какая несусветная чушь. — Соболев презрительно ухмыльнулся. — Даже если кому-то взбредет в голову обвинить меня на официальном уровне, любой мало-мальски грамотный адвокат разнесет эту версию в пух и прах.

В его высокородии определенно пропадал великий актер. Не будь я на все двести процентов уверен, что Корф не ошибся, отслеживая цепочку, по которой капиталы двигались со счетов «Конвоя» — пожалуй, и сам начал бы сомневаться.

— Никто и не станет вас обвинять. — Я оперся ладонями на стол. — Если я расскажу все его сиятельству Николаю Ильичу Морозову, он наверняка пожелает проверить столь интересную теорию. Правда, человек его положения не станет размениваться по мелочам и дергать следователей. А просто заявится прямо сюда, и уже четверть часа вы выложите все. И признаетесь даже в том, чего никогда не делали.

Репутация у Морозова была соответствующая. И пусть старик умел держать себя в руках, а свои действия — в рамках имперского законодательства, в случаях, подобных этому, в нем снова просыпался солдафон. Грозный, сердитый и уж точно способный действовать, не оглядываясь на каких-то там чинуш из кабинетов. А лояльные ему генералы и члены Совета не поленились бы разобрать это здание по кирпичикам, чтобы выбить из Соболева все, что ему известно.

Особенно сейчас, когда в столице и без того становилось все жарче и жарче.

В общем, я разве что приукрасил возможные события. И оказался весьма убедителен — беднягу явно проняло. Он все еще пытался напустить на себя независимо-презрительный вид, но его ледяная броня вовсю трескалась и осыпалась на пол, оставляя передо мной перепуганного мокрого человечка, наверняка уже вообразившего, что и как именно с ним может сделать всемогущий глава Совета Имперской Безопасности.

— Я… я вас слушаю, господин курсант, — пробормотал Соболев.

— И с этого нам и следовало начать беседу — сэкономили бы целую кучу времени. — Я с улыбкой уселся на стул напротив. — Тем более что я и сам отчаянно желаю дать вам возможность спастись. В конце концов, у нас с вами сейчас есть и общие цели.

— И какие же?

— Полагаю, мы оба заинтересованы, чтобы следствие шло без лишней шумихи, ваше высокородие. — Я чуть понизил голос. — Мне нужен свой человек в Третьем отделении. И если потрудитесь рассказать все, что вам известно о покушении на ее высочество Елизавету Александровну, мои друзья, вероятно, смогут сделать так, чтобы последствия предательства не стали для вас смертельными.

— Боюсь, ваши друзья будут разочарованы, — вздохнул Соболев. — Я лишь прикрывал деятельность уже известного вам «Конвоя».

— А потом убили Резникова, не так ли? — продолжал наседать я. — Чтобы он не рассказал следствию о ваших с ним делишках. Ведь отпустить вы его уже не могли — слишком много внимания. Попади такой свидетель на дознание к членам Совета…

— Нет! Я этого не делал!

— А мне кажется — сделали. — Я развел руками. — Вас многое связывает. И успей сыскари как следует его допросить — могло бы всплыть… могло бы всплыть все. А еще покойный вам верил, поэтому и подпустил достаточно близко. Господи, да я и сам на вашем месте поступил бы точно так же, — усмехнулся я. — Будь у меня такая возможность… А ведь у вас она, полагаю, была.

— В этом я не виновен! — Соболев съежился, вжимаясь в кресло. — Я не стану отрицать, что получил от покойного деньги за то, что чуть притормозил следствие, но я не убивал его!

Может, и так. Его высокородие продался с потрохами Распутиным и еще бог знает кому, сливал информацию, избавлялся от вещественных доказательств и заметал под ковер весь мусор, который там вообще мог поместиться, но убийство… Нет, едва ли. Я при всем желании так и не сумел представить, как этот аккуратный и одетый с иголочки хлыщ крадется ночью по Петропавловскую крепости, чтобы собственноручно вздернуть в камере попавшегося жандармам товарища, пока тот не начал болтать. Слишком уж грязная работа для высокопоставленного чиновника — однако и чужаку такое не доверишь, особенно когда счет идет на часы.

Похоже, на этот раз Соболев действительно не соврал. И, что куда важнее — уже начал торговаться.

— Хотите намекнуть, что считаете себя виновным лишь в получении взятки? — Я приподнял бровь. — Нет, ваше высокородие, так дело не пойдет. Все это в полной мере тянет на государственную измену. И последствия вам, как начальнику экспедиции Третьего отделения, полагаю, известны.

Еще лет этак сто назад предателей вешали. Двадцатый век привнес в систему имперского правосудия методы куда гуманнее, однако сама высшая мера никуда не делась. И пусть ее по возможности старались избегать, в одном только девяносто третьем я лично подписал около пятидесяти смертных приговоров. А уж рассчитывать на милосердие при нынешнем раскладе…

Впрочем, какая разница? Даже если Морозов с Келлером решат отправить Соболева на пожизненное, до него все равно доберется Распутин — рано или поздно. И я пока с трудом представлял себе сценарий, по которому бедняга проживет хотя бы оставшиеся до Нового года недели.

Впрочем, ему об этом знать не обязательно.

— Не уверен, что в вашем положении можно сохранить должность и чин, — продолжил я. — Но пока еще не поздно спасти хотя бы доброе имя. Порой даже сильным мира сего приходится идти на сделку ради общего блага. И за помощь в раскрытии заговора мы готовы простить если не все, то очень многое. И если вы выполните свою часть уговора, я лично прослежу, чтобы…

— Но мне действительно нечего сказать, — простонал побледневший Соболев. — Вы и так все знаете: я только подчищал следы за исполнителями и получал деньги.

— От Резникова?

— Да. Лично от него — наличными и иногда через контору жены. Он же меня…

— Завербовал, — подсказал я подходящее слово. — Когда?

— В феврале. — Соболев поморщился, будто в очередной раз мысленно ругал себя за глупость. — Тогда Резникову понадобились документы для «Конвоя». Если бы я знал, что он задумал…

Я молча вздохнул. Похоже, это ниточка тоже вела в никуда. Точнее, просто оборвалась вместе с жизнью покойного ухажера сестрицы. А Соболев о своих благодетелях и заказчиках знал… да, пожалуй что, ничего — исполнителям известна только малая часть схемы, нужная для работы. Деньги в обмен на то, чтобы материалы следствия отправились в дальний ящик стола и пролежали там как можно дольше.

И никаких изысков.

— Что ж… Для начала, пожалуй, достаточно, — вздохнул я. — Мне нужны копии всех бумаг следствия. Все видеозаписи. Личные дела убитых, если таковые имеются. И, конечно же, имена всех ваших подельников в Третьем отделении.

— Но…

— Никаких «но», ваше высокородие. — Я поднялся со стула. — Ни за что не поверю, что вы провернули гадость такого масштаба в одиночку. Так что у вас есть ровно один час. И умоляю, давайте обойдемся без глупостей. Если кто-то хотя бы чихнет в мою сторону, вы не просидите в этом кресле и до обеда. Я ясно выражаюсь?

— Да. — Соболев смиренно кивнул и полез в ящик стола. — Я сейчас приступаю…

— Вот и чудесно. Приятно иметь дело с разумным человеком. — Я шагнул к двери. — И постарайтесь меня не разочаровать, ваше высокородие.

Глава 23

— Знаешь, десантура, когда я учился, — неодобрительно прошипел Гагарин, — у нас в Павловском такого… такой ерунды не было.

— Полагаю, в Корпусе тоже, — усмехнулся я. — Приятно думать, что хоть в чем-то мы первые, не так ли?

Верховный гардемарин снова смерил меня осуждающе-тяжелым взглядом, но спорить не стал. Полагаю, главным образом потому, что наш разговор мог услышать кто-нибудь из дежурных офицеров. После соревнований его высокопревосходительство Грач старательно избегал любых встреч со мной, однако любой уважающий себя старшекурсник-мичман непременно поинтересовался бы, какого, собственно, черта я разгуливаю ночью по лестницам главного здания, да еще и с посторонним.

А уж Гагарину эти курсантские глупости и вовсе были не по чину. Но отчаянные времена требуют отчаянных мер, а еще один ночной побег с «казарменного» вполне мог стать для меня последним. Так что если Острогорский не идет к гардемаринам, то сам гардемарин…

В общем, его сиятельство ворчал, морщился, но хотя бы не задавал лишних вопросов. И послушно крался за мной от двери на первом этаже до третьего, где мы с товарищами при финансовой и, конечно же, материальной поддержке Грача оборудовали самую настоящую берлогу.

Эту часть здания не ремонтировали чуть ли не с девятнадцатого века, зато она располагалась вдали от привычных маршрутов Разумовского и старших офицеров Корпуса. А если точнее — так глубоко в лабиринтах левого крыла, что сюда не забредали ни дежурные, ни даже уборщики. Неказистая и скрипучая дверь, ключи от которой были только у меня и Грача, вела в короткий коридор и оттуда прямо в нашу святую святых.

— Ничего себе у вас тут… заведение. — Гагарин огляделся по сторонам. — Даже не хочу спрашивать, как ты все это устроил.

Захваченное нашей лихой четверкой помещение было не слишком просторным. От второго бильярдного стола после недолгих споров пришлось отказаться, но кожаные диваны, телевизор с игровой приставкой, пара кресел и барная стойка с рядом высоких стульев влезли без труда. Холодильник с пивом и газировкой пришлось затолкать в угол, места для даже самого жалкого подобия кухни не осталось вообще, зато ее отсутствие с лихвой компенсировалось видом из окна.

Прямо на Неву. Сейчас снаружи было темно, и я смог разглядеть только лед, фонари и силуэты зданий на том берегу. Но летом, особенно в белые ночи, пейзажи станут куда интереснее: вода, краны верфи, гранит, купол Исаакия, сияющий золотом шпиль Адмиралтейства вдалеке… Самое то, чтобы смотреть развод мостов, сидя на подоконнике.

Так я, пожалуй, и сделаю — если доживу.

— Скажем, с некоторых мы с товарищами пользуемся особым расположением его высокопревосходительства коменданта, — усмехнулся я. — Впрочем, ваше сиятельство правы: некоторых вещей вам лучше даже не слышать. Иначе можно ненароком стать нарушителем внутреннего распорядка и еще бог знает каких регламентов.

Гагарин фыркнул, погрозил пальцем, но, судя по хитрой улыбке, наша комната отдыха ему скорее понравилась. А может, даже вызвала чуточку зависти, ведь ничего подобного в Зимнем дворце наверняка не имелось, и отдыхающим от дежурства гардемаринам приходилось в лучшем случае резаться в вист или преферанс — хотя и таких невинных развлечений его сиятельство беднягам наверняка не дозволял.

Впрочем, и себе тоже. На мгновение показалось, что Гагарин сейчас предложит для начала сыграть партейку-другую в бильярд, но он тут же подобрался, вновь превращаясь из веселого и любопытного мужчины неполных тридцати лет от роду в ответственного и смертельно-серьезного капитана особой гардемаринской роты.

— Здравия желаю, господа унтер-офицеры.

— Здравия желаем, ваше сиятельство.

Камбулат тут же отложил кий и вытянулся по струнке, Корф подпрыгнул с дивана, едва не уронив на пол ноутбук, и только Поплавский старательно делал вид, что к нам пожаловал не старший по званию, а самый обычный гость.

— Добрый вечер, — проговорил он, лихо метнувшись за стойку — Чего пожелаете? Лимонад? Пиво? Или, может, чего покрепче?

— Виталик, блин. — Камбулат закатил глаза. — Мы тут вообще-то по делу собрались.

— Я потому и предлагаю. Дело серьезное, гость тоже необычный — а значит, встречу положено начинать с угощения, — важно ответил Поплавский. — Разносолов не заготовили, но коньячку, если вашему сиятельству будет угодно…

— Имейте совесть, господин унтер-офицер, — буркнул Гагарин. — Для начала — нас могут услышать.

— Никак нет, не могут. — Камбулат демонстративно постучал каблуком по каменному полу. — Здание старое, строили как надо. Тут хоть в футбол играй — при желании.

— Ага. Или девушек в гости позвать, — подхватил Поплавский. — Кстати, может, позовем? У меня, помнится, одна недавно интересовалась…

— Виталик!!!

На этот раз рявкнули хором уже все — кроме Гагарина. Тот, похоже, тоже веселился от души, но почему-то считал себя обязанным начать изображать серьезность даже раньше, чем мы приступим к беседе. Отчасти я его понимал — как ни крути, данные, добытые у Соболева, были важнее некуда.

А вот спешки никакой не имелось. Вручив мне «флешку» и папку с документами, его высокородие затаился, как мышь, и дергаться как будто не собирался. Так что мне оставалось только ждать, понемногу изучая все то богатство, которое успели изъять из материалов следствия. Отчеты криминалистов и патологоанатомов, личные дела убитых террористов — тех, кого удалось опознать. Стенограммы допросов, фотографии искореженных и пробитых пулями «Транзитов». И видеозаписи с камер.

В сущности, только их и имело смысл посмотреть — остальные зацепки вели к покойному Резникову — то есть, можно сказать, в никуда.

— Ну, что тут у вас десантура? — Гагарин прошел к столу и обернулся ко мне. — Ты ж меня не просто так посреди ночи дернул, правильно я понимаю?

— Так точно, ваше сиятельство, — отозвался я. — Присаживайтесь, пожалуйста.

Дорогой гость послушно плюхнулся на диван, и Поплавский тут же услужливо поставил перед ним газировку, из чистого хулиганства налитую в здоровенную пивную кружку. Нам с Корфом досталась такая же, а Камбулат с сердитым ворчанием сам дошел до холодильника и принялся пить прямо из банки — видимо, чтобы никоим образом не участвовать в балагане.

— Что ты там такое раздобыл? — поинтересовался Гагарин, устраиваясь поудобнее.

— То, что вы… то есть, мы уже давно искали. — Я толкнул Корфа локтем. — Антоша, будь добр, выведи на экран… В общем, нам достались те самые файлы, которые Третье отделение так старательно скрывало.

— Что⁈ — Гагарин едва не подпрыгнул. — Откуда они у тебя?..

— Об этом я, с вашего позволения, сообщу чуть позже, — невозмутимо ответил я. — Кстати, должен заметить, что мы с господами унтер-офицерами откопали не так уж много. Почти все убитые боевики, как и следовало ожидать, отставные силовики: военные, полиция, спецназ, Отдельный корпус жандармов… И почти все уволены со службы за какие-нибудь прегрешения.

— Такие обычно подаются в наемники. Или в охранные предприятия, — пояснил Корф. — Или в сопровождение грузов — полагаю, вы понимаете…

— «Конвой»! Да, контора, очевидно, была только прикрытием. — Гагарин нетерпеливо махнул рукой. — Но для кого? Вы знаете, кто за всем этим стоит?

— К сожалению, пока нет, — признался я. — Судя по протоколам допросов, всех уцелевших боевиков вербовал лично Резников, а он, как вы понимаете, уже ничего нам не расскажет. Конечно, можно попробовать протрясти телефоны, квартиры… Но я бы не стал на это рассчитывать. — Я протянул руку и отобрал у Корфа ноутбук. — Именно покойный и был связующим звеном между сыскарями и террористами.

Выдавать Соболева я не собирался… Пока что. Гагарин не отличался буйным нравом, но соблазн явить начальству и миру виновного, попутно выколотив из него все признания, вполне мог оказаться слишком велик. Наверняка за кабинетом на Гороховой уже давно приглядывали, и если мое появление еще кое-как сходило за совпадение или обычный рабочий момент, то визит грозного капитана гардемаринской роты означал бы… скажем так, несколько иное.

И наверняка стоил бы Соболеву жизни.

— Неужели совсем ничего? — разочарованно поинтересовался Гагарин. — А оружие? Снаряжение? Автомобили?

— Все номера спилены — как я и говорил. — Я провел пальцем по тачпаду, сдвигая курсор мышки. — И в документах «Конвоя» тоже глухо — расчеты с боевиками шли через наличные или «прокладки».

— Видеозаписи⁈

— Именно ради них мы здесь. — Я ткнул курсором в значок папки. — Внимание на экран, ваше сиятельство.

Огромная жидкокристаллическая панель с диагональю чуть ли не в полтора метра прекрасно подходила для непродолжительных, но жарких товарищеских схваток в гонки или файтинги. Однако сейчас вместо разборок Кабала и Бараки на ней появлялись события куда более масштабные.

И, если разобраться — куда более кровавые.

— Что это? — вполголоса поинтересовался Гагарин.

— Запись с камер в Зимнем. — Я открыл файл. — Дату, полагаю, вы знаете и так.

День гибели императора с супругой. Я пересматривал видео уже раз этак двадцать, и на каждом повторе подмечал новые детали. Впрочем, теперь они, кажется, закончились: все три минуты и сорок секунд я запомнил наизусть.

Четыре фигуры в центре зала стояли особняком, как бы чуть в стороне от всех остальных. Лиц я разглядеть не мог, но и так знал, кто расположился в самой середине кадра. Император пожал руку югославскому послу. Представил супругу, потом Елизавету. Учтивые поклоны, реверансы… Все это выглядело самой обычной светской беседой, однако примерно через полторы минуты его величество вдруг наклонился к дочери, и та тут же развернулась и зашагала наискосок через зал. Невысокая фигурка то и дело исчезала за плечистыми генералами или дамами в пышных платьях, а потом в кадре появилась и вторая.

Оля. Она лишь на мгновение мелькнула под самой камерой и тут же исчезла — видимо, спешила выяснить, куда так торопится ее подруга.

А потом изображение зарябило. Что-то давало на канал помехи, и вместе с неровными полосами плохого сигнала принялись дергаться и люди в зале. В тот день в стенах Зимнего собралось немало высоких чинов и столичных аристократов, среди которых не могли не присутствовать сильные Одаренные. Они первыми почувствовали грядущую катастрофу, а остальные подхватили панику…

Но сделать ничего не успели. Изображение исчезло, и последние семь секунд экран ноутбука и панель на стене выдавали белый шум.

— И все, — тихо произнес я. — Вы видели помехи перед… перед тем, как это случилось?

— Видел, — кивнул Гагарин. — От бомбы такого не бывает.

— Верно. А еще бомбы не вырубают камеры. — Я закрыл файл и переключился на следующий. — Все системы наблюдения в радиусе километра легли примерно на полминуты. Электромагнитный импульс такой силы может выдать или ручной взлом слаботочной сети, или…

— Или атакующий элемент, — закончил за меня Гагарин. — А его подготовка накапливает статику, которая и могла давать помехи.

— Полагаю, так оно и было. — Я прощелкал с полдюжины файлов. — Тут записи еще с нескольких камер, но на всех одно и то же… А вот это, пожалуй, стоит посмотреть.

На экране снова появился дворец. Только на этот раз не Зимний, а Воронцовский, который уже полторы сотни лет принадлежал Пажескому Корпусу. Не знаю, откуда Соболев раздобыл эту запись, но уж точно не со стационарной камеры наблюдения. Судя по чуть дергающемуся изображению, снимали то ли на регистратор в автомобиле, то ли вообще на телефон.

Над центральной частью здания появился небольшой блестящий шарик, который в считанные мгновения разросся — и обрушился вниз, заливая весь кадр ярким светом. Кто-то негромко выругался… и все. Ровно одиннадцать секунд.

Который, пожалуй, были куда полезнее остальных записей вместе взятых.

— Значит, все-таки элемент, — задумчиво проговорил Гагарин, потирая гладко выбритый подбородок. — Неудивительно, что это пытались скрыть изо всех сил.

— Полагаю, вас тоже интересует, кто или что могло выдать импульс такой мощности. — Я отмотал назад и чуть увеличил изображение. — Похоже на обычную Свечку, но радиус… Это не «двойка». И даже не «единица».

— Может, несколько? — предположил Гагарин. И вдруг понизил голос, будто почему-то не хотел, чтобы его услышали мои товарищи. — Ума не приложу, где террористы сумели раздобыть Одаренных такого ранга, но пока это кажется наиболее вероятным…

— Не стоит спешить с выводами, ваше сиятельство. — Я с тихим хлопком закрыл ноутбук. — Но каким бы ни было… объяснение этого феномена, именно им нам и следует заняться. У оружия такой силы есть физическое воплощение. Найдем его — значит, найдем и тех, кто им управляет.

— Отличная мысль, десантура, — усмехнулся Гагарин. — Но как ты собираешься это сделать? Вряд ли террористы притащат тебе свое сокровище на блюдечке с голубой каемочкой.

— Зато у меня есть свой человек в Третьем отделении. И теперь, когда Резников отправился на тот свет, террористам понадобится новый связной… И я об этом узнаю. — Я заметил, что Гагарин явно собирается засыпать меня вопросами, и заговорил быстрее. — И вы, конечно же, тоже — чуть позже. Но всему свое время. Обещаю, как только я выясню хоть что-то — немедленно сообщу.

— Интересная ты личность, Острогорский, — проворчал Гагарин. — Не подведешь?

— Слово гардемарина. — Я коснулся виска кончиками пальцев. — Просто дайте мне немного времени. Уверен, я смогу раскрутить эту цепочку.

— Уж ты-то сможешь… кстати, по поводу времени. Ты еще не успел занять вечер двадцать шестого числа?

— Полагаю, нет. — Я на мгновение задумался, вспоминая расписание зачетов. — Конечно же, если меня не отправят в наряд.

— Не отправят. В крайнем случае выдерну тебя — якобы на службу. — Гагарин заговорщицки заулыбался. — Надеюсь, ты не станешь возражать против приглашения на небольшое… скажем так, семейное мероприятие?

— Вот как? — удивился я. — Официальный визит?

— Не совсем. Но отец зачем-то хочет тебя видеть.

Глава 24

Иногда честность — лучшая политика. Сегодня я в кои-то веки решил не юлить, не выдумывать очередную «командировку» в Зимний к гардмаринской роте, не удирать из располаги тайком и даже обойтись без увольнительных бланков, которые заботливо предоставил его высокопревосходительство Грач. А просто отправился к Разумовскому, по всем положенным правилам дождался аудиенции и попросил высочайшего дозволения отлучиться вечером на пару часов. В гости, по личному приглашению сиятельного князя Юрия Алексеевича Гагарина.

И, как ни странно, прокатило. Старик то ли пребывал в особенно хорошем расположении духа, то ли уже успел устать от наших с товарищами выходок, и здраво рассудил, что лучше будет разрешить мне прогулку за стены Корпуса, пусть даже в обход постановления из министерства, чем снова разбираться с последствиями похождений бравого юного гардемарина.

Так что совсем скоро я уже орудовал скребком, очищая от намерзшего льда стекла «Волги». Пожалуй, для визита к сиятельному князю можно было разжиться транспортом посолиднее — к примеру, позаимствовать «Икс» у Камбулата — но я все же решил, что именно водитель украшает свое транспортное средство, но никак не наоборот. К тому же на заснеженных столичных дорогах честный подключаемый полный привод был понадежнее хитрой немецкой электроники.

Впрочем, особенно напрягаться мне не пришлось: что бы там ни говорили о местном градоначальнике, коммунальные службы работали, как положено, и к вечеру улицы уже вычистили. Да и ехать оказалось совсем недалеко — всего-то шесть с небольшим километров до Каменного острова.

За мостом через Малую Невку я сбросил ход, чтобы получше рассмотреть, как здесь все изменилось за пропущенные мною десять лет. Но ничего особенного так и не обнаружил. Оставшийся позади Крестовский все это время активно застраивали — наверное, с самого открытия станции метро в две тысячи втором. Проложили новые дороги, отгрохали в западной части острова стадион втрое больше прежнего, натыкали домов вдоль центральных улиц…

А здесь, на Каменном, время будто застыло. Все те же узкие проезды, деревья по сторонам и компактные особняки в один-два этажа, стоящие на почтительном расстоянии друг от друга. Высотки, торговые центры и парковки на полсотни автомобилей, уже захватившие чуть ли не весь город, сюда так и не пробрались.

И неудивительно — те, кто населял остров уже две с лишним сотни лет, умели ценить уединение и покой. И пусть летние дачи за это время постепенно сменились полноценными городскими домами, ими все еще владели потомки соратников Петра Первого и императрицы Екатерины. Земля на Каменном стоила безумно дорого, а само соседство с титулованными графами и князьями — еще дороже, и даже обедневшие рода не спешили избавляться от бесценных соток и упрямо не пускали в дворянское гнездо нуворишей.

Гагарины владели чуть ли не дюжиной домов и особняков по всему городу, но Юрий Алексеевич предпочитал жить здесь, вдали от шума и столичной суеты. Переехал чуть ли в тот же самый день, как вышел в отставку, и с тех пор не выбирался в свет без особой надобности, делегировав все дела многочисленным сыновьям и племянникам. Да и гостей тоже принимал нечасто.

Но для меня почему-то решил сделать исключение. Неторопливо пробираясь на «Волге» к указанному адресу, я мысленно прокручивал в голове возможные варианты — от абсолютно безобидных до чреватых изрядными последствиями.

Что вообще могло заинтересовать старшего Гагарина так, чтобы он решил потратить чуть ли не целый вечер на какого-то там юнца, пусть даже награжденного Георгиевским крестом и получившего младший офицерский чин?

Догадок имелось предостаточно… но только догадок. Так что паркуя «Волгу» напротив двухэтажного кирпичного дома, я усилием воли прогнал все ненужные мысли. Заглушил мотор и, покинув авто, зашагал к крыльцу.

У которого меня уже ждал первый сюрприз: навстречу вышел не сам хозяин и даже не кто-то из местной прислуги, а невысокая фигурка, от ног до ушей закутанная в теплый пуховый платок. Девушка, совсем молоденькая — от силы на пару лет старше меня. Симпатичная… наверное — пока я мог как следует рассмотреть только чуть вздернутый аккуратный носик и копну рыжих волос.

— Владимир Острогорский, полагаю? — поинтересовалась незнакомка.

— К вашим услугам, сударыня. — Я коснулся пальцами околыша фуражки и изобразил учтивый поклон. — С кем имею честь?..

— Гагарина Алена Юрьевна.

Значит, дочка. То ли от второй, то ли уже от третьей супруги его сиятельства. Внешность девчонка, похоже, унаследовала от матери, а вот рост ей достался отцовский — даже в тяжелых зимних ботинках Алена едва доставала мне макушкой до плеча.

— Проходите, проходите, Владимир. — Она развернулась и зашагала по узкой протоптанной тропинке к дому. — Отец вас уже ждет.

Великосветский этикет подразумевал куда более многословные и продолжительные расшаркивание, но юная княжна то ли не хотела морозить меня на улице, то ли вообще решила наплевать на подобные мелочи. Да и двигалась совсем не как девица благородного происхождения, а разве что не вприпрыжку, чтобы поскорее добраться до крыльца.

— Господи, как же тут холодно! — Алена подышала на крохотные ладошки и принялась тереть их друг об друга. — Никак не привыкну…

Вряд ли она пробыла на улице дольше пары минут, но все равно уже успела замерзнуть. Впрочем, неудивительно: даже для не самой плохой погоды платка, наброшенного на плечи вместо пальто или куртки, все-таки маловато.

Зато под ним меня ждал приятный сюрприз: фигура у Алены оказалась что надо. Пусть весьма миниатюрная и без выдающихся… кхм, параметров, но в высшей степени приятная глазу: узкие джинсы и свитер из тонкой шерсти обтягивали все, что им полагалось обтягивать. Официальное мероприятие подразумевало бы скорее наличие платья, однако…

— А, вот и вы, мой юный друг! Раздевайтесь, проходите.

Да уж… Если дочка Гагарина лишь немного «задвинула» положенный в таких случаях регламент, то сам он, что называется, наплевал на все приличия с высокой колокольни. Хотя бы потому, что вышел встречать меня не в костюме и даже не в домашней одежде, а в огромных остроносых тапках из войлока и темно-коричневом махровом халате. Таком просторном и длинном, что мне почему-то не хотелось думать, есть ли под ним хоть какое-то подобие штанов.

— Прошу меня извинить, Владимир Федорович. — Гагарин явно заметил, как я разглядываю его, мягко говоря, не самый парадный облик. — Мне с утра нездоровится. Не настолько, чтобы отменить нашу с вами встречу… однако подготовиться я, увы, не успел.

Я молча кивнул. Для его сиятельства слова «мне» и «нездоровится» в принципе не могли стоять рядом, но какие-то причины встретить меня чуть ли не в неглиже у старика определенно имелись. И по этим же самым причинам в доме как будто вообще отсутствовала прислуга — конечно, если не считать дочку, решившую проведать некстати приболевшего отца.

Все это — возможно, начиная с уютно-домашней и улыбчивой Алены, которая уже ускакала куда-то по коридору — наверняка стало испытанием. Этаким тестом на сообразительность. Или на умение вести себя в не вполне обычных ситуациях. Или…

В общем — или. Гагарин явно намеревался устроить мне проверку и действительно был одним из немногих людей в Петербурге, кто мог позволить себе встречать малознакомых людей в халате и тапках на босу ногу.

Пожалуй, в его исполнении это даже не выглядело оскорбительным.

— Ничего страшного, — проговорил я, пристраивая пальто на вешалку. — Его сиятельство Сергей Юрьевич предупреждал, что вы не ждете много гостей — только родственников.

— Всего одного… точнее — одну, — усмехнулся Гагарин. — Вы ведь не будете возражать, если мы устроимся в гостиной? Или заставите несчастного старика подняться в кабинет?

— Как вам будет угодно. — Я пожал плечами и шагнул вперед. — Полагаю, Алена Юрьевна составит нам компанию?

— О нет. Вряд ли ей будут интересны мужские разговоры. — Гагарин улыбнулся. И вдруг рявкнул на весь дом голосом, который совершенно не вязался с его якобы-больным обликом. — Аленушка, душа моя! Будь любезна, принеси нам чаю!

Значит, и правда — никакой прислуги. Неспроста.

Я послушно прошагал за его сиятельством, и уже через минуту мы расположились в комнате на первом этаже. Довольно компактной и, похоже, не предназначенной для приема большого количества гостей, зато теплой и уютной. Наверняка в доме имелось и что-то вроде электрического отопления, но кто-то не поленился затопить огромный каменный камин, напротив которого мы, собственно, и уселись. Гагарин в чуть поскрипывающее старое кресло-качалку, я — в обычное.

Алена тут же появилась с серебряным подносом, на котором стояли две кружки с блюдцами, крохотный фарфоровый чайник, сахарница и небольшая вазочка со всякой дежурной всячиной. И так же быстро исчезла, оставив в комнате тающий аромат духов.

Легкий, но будоражащий — наверняка французской марки. Что-то безумно дорогое и, пожалуй, слишком взрослое для девчонки чуть старше меня.

И уж точно не подходящее к свитеру и джинсам.

— Угощайтесь, друг мой! — Гагарин указал на столик между нами. — Это печенье — самое настоящие произведение искусства.

— Не сомневаюсь, — кивнул я. — Хотя должен заметить, что меня куда больше интересует причина, по которой вы пожелали меня видеть.

— О, так вы из тех, кто предпочитает сразу перейти к делу?.. Что ж, ладно. Как говорится, друзей держи близко, а врагов — еще ближе.

— Сунь-цзы. Трактат «Искусство войны», пятый век до нашей эры, — усмехнулся я. — Правда, пока не пойму, к кому именно вы относите меня.

— Полагаю, это вы можете решить и сами. — Гагарин невозмутимо пожал плечами. — Но лично я склоняюсь к первому — раз уж мой сын столь высокого о вас мнения.

— Приятно слышать. — Я чуть склонил голову. — Для меня большая честь служить под его началом.

— Действительно. Попасть в гардемарины сразу с первого курса Морского корпуса — это… пожалуй, невероятно. — Гагарин прищурился и склонил голову набок. — Вы делаете головокружительную карьеру.

Вот так намек. Потолще пачки кляузных писем, которая скопилась в столе у Разумовского по нашей с товарищами милости.

— Я не посмел бы даже просить о подобном, — твердо проговорил я. — Хоть, признаться, и хотел служить в особой роте более всего на свете.

— Охотно верю. Попасть туда по одному лишь собственному желанию, да еще и в восемнадцать лет от роду не смог бы сам генерал Градов, упокой Господь его душу, — усмехнулся Гагарин. — Но Совету имперской безопасности было угодно наградить вас именно таким образом.

— Звучит так, будто вы против.

— Я… Пожалуй, не в восторге, что кучка стариков позволяет себе вмешиваться в работу министерства обороны. И уж тем более я не могу порадоваться, что они делают это, не спросив капитана особой роты — хотя бы из вежливости. — Гагарин нахмурился и покачал головой. — Однако было бы глупо обвинять в этом вас. Так что теперь я могу только надеяться, что Морозову не удалось купить вашу преданность парой дешевых подачек.

— Дешевых? — Я чуть возвысил голос. — Так вы называете службу в гардемаринской роте?

— Так я называю желание его сиятельства раздавать чины и ордена всем, кто оказывается ему угодным. — Гагарин явно не собирался утруждать себя деликатностью. — В конце концов, он пока еще не сидит на троне в Зимнем?

— На троне⁈ — переспросил я.

— Может быть, за троном. Или где-то рядом, слева или справа — какая, в сущности, разница? Фамильный герб на сережках ее высочества Елизаветы Александровны, вся эта суета вокруг покушения… Тот, кто еще не сообразил, какие именно у Морозовых планы на великую княжну, либо идиот, либо ровным счетом ничего не смыслит в политике! — Гагарин отдышался и продолжил уже тише. — А вы, друг мой, не похожи ни на того, ни на другого.

С места и в карьер. Обычно столичные аристократы предпочитали говорить куда обтекаемее, намеками и полунамеками. В прошлой жизни я настолько привык к этому, что сейчас такая прямота… Нет, не то чтобы пугала.

Но определенно заставляла задуматься.

— Я не уверен, что нам стоит обсуждать намерения его сиятельства, — осторожно отозвался я. — Однако я не считаю себя человеком Морозовых. Так что если вы хотели спросить…

— Да, именно это я и хотел спросить, — кивнул Гагарин. — И, признаться, был рад услышать ответ. Человеку ваших способностей и талантов следует осторожнее выбирать друзей.

— Почему? — Я все же решил изобразить недовольство. — И — уж простите за прямоту, ваше сиятельство! — что вы имеете против Морозовых?

— Ровным счетом ничего. — Гагарин изобразил на лице фирменную белозубую улыбку. — Я отлично знаю и почтенного Николая Ильича, и его сына. Достаточно близко… И, пожалуй, именно поэтому меня так страшат их амбиции.

О да, меня они тоже… скажем так, смущали. И причин на то было предостаточно — однако я все же был не против узнать те, что имелись у самого Гагарина.

— Но почему, ваше сиятельство? — Я попытался добавить в голос хоть немного юношеской наивности. — В конце концов, рано или поздно ее высочеству придется выйти замуж. И кандидатура Матвея Николаевича отнюдь не…

— Не самая худшая из возможных? — усмехнулся Гагарин. — Да, это верно. Но я боюсь даже представить, какие полномочия получит его отец при таком исходе. Может, солдафоны у власти и были хороши двадцать лет назад, однако сейчас их время безнадежно ушло.

— Многие с вами не согласятся, — буркнул я. — И я в том числе.

— О, мне прекрасно известно, что вы искренне восхищаетесь личностью и политикой генерала Градова… Но он был единственным в своем роде. — Гагарин вздохнул и поплотнее запахнул халат, будто ему вдруг стало холодно. — А такой человек, как Морозов, скорее наломает дров, чем наведет в стране порядок. Боюсь, все, чего он сможет добиться — это очередная война на Балканах или на Ближнем Востоке.

Я молча кивнул. Кое-что Гагарин видел получше меня. Наверное, оттого, что прожил больше почти на десять лет — и это даже не считая те, что я отсутствовал на этом свете. И если я недолюбливал Морозова… Морозовых по большей части за желание прибрать к рукам любимую племянницу, то у него был повод куда серьезнее.

Может, и в гости меня позвали только лишь для того, чтобы поделиться опасениями. Или просто присмотреться к потенциальному союзнику в грядущей схватке за место под солнцем. Или наоборот — к возможному врагу, способному рано или поздно подсидеть младшего Гагарина на должности командира гардемаринской роты. Или…

Впрочем, какая разница?

Пауза в разговоре затянулась достаточно, чтобы я, наконец, смог позволить себе вытащить телефон, который последние несколько минут буквально разрывался в кармане, выплевывая в мессенджер сообщение за сообщением. И одного взгляда на экран хватило понять, что наша беседа с его сиятельством, сколь бы увлекательной и полезной она ни была, вот-вот закончится.

— Что-то важное? — ровным тоном поинтересовался Гагарин? — Позвольте угадаю — вам следует немедленно вернуться в расположение Корпуса?

— Так точно, — вздохнул я. — Прошу меня простить.

— О, если кто-то и должен извиняться… В конце концов, это я сижу здесь в подштанниках и халате. — Гагарин мрачно усмехнулся. — А вас, полагаю, ждут дела государственной важности.

— Надеюсь, что нет, ваше сиятельство. — На этот раз я ответил вполне искренне. — Очень надеюсь.

Глава 25

Я мог ждать сообщения от кого угодно. От друзей, у которых внезапно что-то произошло. От пропавшей куда-то в последнее время Оли — даже если госпожа титулярный советник больше не питала ко мне теплых чувств, это вовсе не означало, что ей или ее почтенному дедушке однажды не понадобится какая-нибудь необычная услуга. Написать мне — с разной степенью вероятности, конечно же — могли дядя с Полиной, младший Морозов, Грач и даже сама великая княжна Елизавета.

Или дежурный офицер Корпуса, объявляющий немедленный сбор всех курсантов — хоть такой вариант и был почти невероятным. Но реальность оказалась куда прозаичнее — и вместе с тем куда занимательнее.

Сообщение написал Соболев.

Нужно срочно встретиться. Дело жизни и смерти. Жду вас!

И чуть ниже — ссылка с координатами, ведущая сразу в навигатор.

Не то чтобы мне так уж хотелось нестись куда-то сломя голову, но «дело жизни и смерти» по меньшей мере интриговало, так что я поспешно распрощался с Гагариным и буквально выскочил из гостиной, едва не сбив с ног Алену, спешившую к нам с очередным угощением.

Пробормотав скомканное извинение, я проскочил мимо нее и чуть ли не бегом бросился в прихожую, сорвал с вешалки пальто и выскочил за дверь. Прыгнул в машину, завел двигатель, и задним ходом выкатился на дорогу. Так резко, что передние колеса «Волги» скользнули по заснеженному асфальту боком, наплевав на подключенный полный привод.

Я вдавил газ в пол и уже через минуту пожалел, что не позаимствовал Камбулатовский «Икс». Мощностью двигателя он чуть уступал моей боевой старушке, зато многочисленные системы курсовой устойчивости и прочая магия, заложенная баварскими конструкторами, куда как лучше подходили для движения по такой дороге. Снег так и шел, не переставая, но сразу таял, превращая дорожное покрытие в склизкую и скользкую кашицу. На поворотах машину ощутимо заносило, и мне приходилось приложить все усилия, чтоб ненароком не выскочить на встречную полосу.

Ближе к Корпусу я чуть остыл. И кое-как заставил себя сбросить скорость и поехал аккуратнее, на ходу обдумывая, что именно следует делать дальше. Для начала, мчаться к Соболеву одетым по форме у меня не было абсолютно никакого желания.

Нет, лучше вернуться в располагу и прихватить что-то из гражданского. Ну и неизвестно, насколько затянется это мероприятие — значит, нужно отметиться прибывшим из увольнения… только чтобы уйти в очередной самоход.

Когда-нибудь я точно доиграюсь.

Адрес, который скинул Соболев, меня изрядно удивил. Я полагал, что жил господин статский советник там же, где и работал — в центре или поблизости. Однако встреча оказалась назначена в Стрельне — на самом юге города.

На ночь глядя, да еще это его «дело жизни и смерти»… Что ж. Одно из двух: либо у Соболева действительно произошло что-то серьезное, либо… Впрочем, нет. Вряд ли его высокородие задумал недоброе. Для того, чтобы действовать законными методами, вовсе не обязательно вытаскивать меня так далеко, а для незаконных — место уж точно не самое подходящее. В тех местах вдоль Петербургского шоссе нередко попадаются дома не только нуворишей или аристократов, но и весьма высоких армейских чинов, и устраивать там переполох станет только полный идиот.

Или тот, кому терять уже нечего.

Оставив машину неподалеку от Корпуса, я пешком, то и дело поскальзываясь на мокрой каше под ногами, добрался до парадного входа и уже спокойным шагом поднялся по лестнице. Отметился у дежурного, и, едва турникеты скрылись из виду, едва ли не бегом припустил в жилое крыло.

— Ты чего такой взъерошенный? — поинтересовался Поплавский, как всегда, развалившийся на кровати с гитарой в руках.

— Потом расскажу, — отмахнулся я, лихорадочно скидывая форму и переодеваясь в гражданское.

— Э, ты чего это? Куда собрался? Опять в самоход, что ли? — Любопытство оказалось сильнее даже лени, и сосед тут же отложил инструмент и поднялся. — И с собой не зовешь?

— Мне одному нужно, — буркнул я, помотав головой.

— А-а-а, дела амурные? Понимаю.

Я лишь махнул рукой. Пусть думает так — меньше объяснять.

На мгновение в голове даже проскочила мысль на всякий случай взять с собой кого-то из ребят, но…

— А с поверкой ты как решил? — Поплавский снова улегся на кровать и взялся за гитару. — Если Разумовский лично заявится, прикрыть тебя не получится.

Черт! Поверка! Ладно…

— Да ничего не решил, — пробурчал я, снимая куртку, которую только успел натянуть.

Достал телефон и отстучал Соболеву сообщение:

Буду после десяти.

Пусть посидит, подождет — раз уж так надо. Ничего с ним не случится… Наверное.

Час до поверки я провел, как на иголках. Потом засек еще десять минут, чтобы не наткнуться на дежурного мичмана, переоделся в гражданку и под насмешки Поплавского выскользнул из комнаты.

Уходить в очередную самоволку среди ночи особого желания не было. Липовая увольнительная от Грача у меня, конечно, имелась, но вряд ли даже она выручит, если я наткнусь на лестнице или в коридоре на кого-нибудь из офицеров, да еще и в гражданке, с прихваченным на всякий случай пистолетом за поясом.

Терпение Разумовского не бесконечно, и даже заступничество обоих Морозовых имеет свой предел.

Впрочем, мне повезло. Я благополучно миновал этаж, все жилое крыло, и, воспользовавшись одной из тайных троп, оказался на улице. Спокойно добрался до автомобиля, завел двигатель, и уже без особой спешки выкатился на дорогу.

В ночном вызове были и положительные стороны. Случись все днем, я бы толкался в пробках часа два — и это только чтобы выбраться из центра. А так вышло куда шустрее, но все же не до такой степени, чтобы привлечь внимание полиции: я проскочил почти опустевший город, свернул на Петергофское шоссе и там уже дал двигателю волю, выпуская погулять весь табун из почти четырех сотен породистых скакунов.

Остаток дороги до Стрельны занял минут десять, не больше, но я все равно пытался хотя бы отгадать, что все же могло понадобиться Соболеву от меня на ночь глядя, и почему он так странно выбрано место встречи. Версий имелось предостаточно, но часть оказалась слишком уж фантастической, а другая — наоборот, до скуки очевидной, так что, в конце концов, я просто прибавил звука в магнитоле и выдохнул.

Доеду — разберусь.

Адрес то ли кафе, то ли крохотного ресторанчика, в котором была назначена встреча, я забил в навигатор заранее, и долго искать его не пришлось. «Волга» неспешно свернула на парковку, я повернул ключ, заглушая мотор, и на всякий случай огляделся по сторонам.

Машин вокруг было мало. Я не знал, на чем именно ездил Соболев, но хотя бы подозрительных черных микроавтобусов без номеров здесь, к счастью, не оказалось — вроде бы ничего подозрительного. Однако из машины я все равно выходил, держа под курткой пистолет и с атакующими элементами на кончиках пальцев.

Но нападать на меня никто не спешил, и через несколько мгновений я даже почувствовал что-то вроде стыда за собственную излишнюю осторожность. Пустая парковка, вывеска над стеклянной дверью и мокрые машины выглядели сонно и даже умиротворяюще. Похоже, Соболев действительно позвал меня просто пообщаться.

Я на ходу открутил глушитель и кое-как засунул его во внутренний карман вместе с пистолетом.

— Добрый вечер, сударь, — миленькая девушка-администратор в черном костюме приветливо улыбнулась. — У вас заказан столик?

Иногда такие фразы звучат до смешного глупо: я отсюда видел, что в зале ресторана не больше полдюжины человек, и вдоль одной только дальней стены без труда устроилась бы хоть целая футбольная команда.

Впрочем, это вполне может быть и не самое обычное заведение. А одно из тех, куда пускают только своих.

— Нет, меня должны ждать. — Я снял куртку. — И, полагаю, уже довольно давно.

— Вас проводить?

Обслуживание здесь неплохое, не отнять. Но показывать девушке, к кому именно я пришел, желания не было. Да и она вряд ли могла знать, где именно уже три с лишним часа скучает несчастный Соболев.

— Нет, спасибо, я найду сам, — мягким, но не предполагающим возражений тоном, ответил я.

— Хорошо, приятного вечера, сударь.

— Благодарю.

Соболев нашелся во втором, дальнем зале, который не просматривался с улицы. Конечно же, одетый «по гражданке». Нет, он не ходил в форме даже в собственный кабинет на Гороховой, но костюмы, в которых я его видел до этого, так и кричали о месте службы владельца.

А сейчас на нем был толстый черный свитер с высоким воротом и синие джинсы. Кожаная куртка, подбитая мехом, лежала рядом, просто брошенная на кресло — сдать ее в гардероб или хотя бы самолично пристроить на вешалку Соболев так и не удосужился.

Лишь взглянув на него, я понял, что дело пахнет серьезными неприятностями. Как минимум, для господина статского советника. Лицо бледное, осунувшееся, обычно аккуратно расчесанные волосы растрепались. На столе — кружка с давно остывшим кофе, к которому Соболев явно даже не прикоснулся, взгляд какой-то блуждающий… Однако, стоило ему увидеть меня, как особист едва не вскочил.

— Доброго вечера, ваше высокородие, — проговорил я, присаживаясь напротив. — Сгораю от любопытства узнать причину столь поздней и срочной встречи, да еще и в столь необычном месте. Не соблаговолите ли объясниться? У вас что-то случилось?

Я говорил подчеркнуто вежливо — так, чтобы сразу было понятно, что я думаю и о времени, и о месте… Да и, пожалуй, о самом Соболеве.

— Случилось. Дело срочное, — даже не поздоровавшись, заговорил он.

Пальцы рук, сжатых на столе в замок, при этом заметно побледнели. Да, нервничает его высокородие… Еще как нервничает.

— Какое именно дело и какое я имею к нему отношение? — я вскинул бровь, скептически глядя на статского советника.

— На меня вышли… Люди, которые, насколько я понимаю, стояли за Резниковым, — голос Соболева при этом ощутимо дрогнул.

Я натурально сделал стойку, чувствуя азарт императорской борзой, взявшей след раненой дичи.

— С чего вы сделали такой вывод?

— С того, что они требуют от меня нечто, что принадлежит… Принадлежало Резникову, — поправился Соболев.

— Как они на вас вышли?

— Да какая разница как? — потеряв самообладание, почти выкрикнул Соболев, напугав спешащего к нам официанта.

Верно оценив обстановку, официант решил, что сейчас мы вряд ли будем делать заказ, и удалился.

— Тихо, ваше высокопревосходительство. Держите себя в руках, — спокойным голосом проговорил я. — Давайте по порядку.

Соболев немного успокоился и заговорил. По его словам, ему в личный мессенджер написал неизвестный с явно одноразового аккаунта. Прислал ему несколько милых фотографий с его женой и детьми, сделанных из припаркованного неподалеку автомобиля, и в красках рассказал, что может случиться с близкими его высокородия, если он не передаст в назначенное время то, что передал ему на хранение Резников.

— Так, — я кивнул. — Допустим. И что же вам передал покойный Резников?

— Да ничего он мне не передавал! — зашипел Соболев. — Я понятия не имею, о чем речь! Они говорят, что это какой-то носитель данных. Диск, флешка, не знаю. А еще говорят, что времени у меня — до завтрашнего вечера!

М-да. Интересное кино получается.

— А чего же вы от меня хотите?

— Я хочу, чтоб вы нашли носитель, — сцепив зубы, проговорил Соболев.

Вот это поворот…

— Вы, простите, хотите — что? — вскинув брови, поинтересовался я.

— Я хочу, чтобы вы нашли носитель. Он должен быть в офисе или на складе у Резникова. Нашли и отдали мне.

Нет, ну вот же наглость какая, а? Я в шоке, если честно. Он мне тут что, чуть ли не приказывает?

Видимо, Соболев правильно понял выражение моего лица.

— Пожалуйста. Я прошу вас, — слова давались ему с трудом, но говорил он вполне искренне. — Вы же порядочный человек. Они убьют мою семью! Помогите мне — и я в долгу не останусь!

Во, ты гляди-ка, умеет же как человек общаться!

В принципе, я понимал, почему он обращается ко мне с такой просьбой. И на склад, и в офис ему дорога заказана. Даже если Соболев заявится как официальное лицо, с группой поддержки, один звонок Морозову — и его карьера окончена. Не говоря уже о том, что теперь Третье отделение туда наверняка не пустят даже с ордером, да и получать таковой — значит, потерять целую кучу времени.

И не успеть спасти родных. В серьезности намерений Распутина я не сомневался, как и в том, кто стоит за всем этим. После всего, что они наворотили, грохнуть семью какого-то там статского советника им раз плюнуть. Похоже, у бедняги действительно оставался только один вариант — уговорить меня помочь.

Его даже было немного жаль… Хоть и не вполне искренне.

Вот только есть нюанс: я более, чем уверен, что ни в офисе, ни на складе этого самого носителя нет. Просто потому, что его бы уже нашли. Все служебные помещения «Конвоя» обыскали по полной программе — и не по одному разу. Сначала еще сам Соболев с подчиненными, потом гардемарины, а потом и наша дружная команда.

Так что… Ладно, посмотрим.

— Я подумаю, что можно сделать, — намеренно скучающим тоном проговорил я.

Лицо Соболева исказила гримаса ненависти. Впрочем, он быстро взял себя в руки.

— Помогите, прошу вас!

— Будьте на связи, — кивнул я, поднялся и быстрым шагом направился к выходу.

Выходил так же с предосторожностями. Мало ли, вдруг за Соболевым следили? Окончательно успокоился, только когда вырулил обратно на Петербургский проспект и влился в жидкий поток транспорта, следующий в направлении центра.

Достал телефон, нажал несколько кнопок, и, набрав номер, прижал трубку к уху.

Ответили мне сильно не сразу. Видимо, его превосходительство барон либо рубился в онлайн-игры, нацепив свои модные наушники, либо изволил банально плющить харю.

— Антоша, братское сердце, ну наконец! Сколько ждать-то можно? Спишь, что ли? Не спи, зима приснится, и замерзнешь… Да знаю я, что и так зима, знаю, не бурчи, я по делу, — усмехнулся я. — Слушай, давай-ка переползай за свой компьютер и найди мне, пожалуйста, всю недвигу, которая так или иначе связана с Резниковым… Да, это срочно. Это очень срочно! Кажется, нам в очередной раз крупно повезло, а одному господину — наоборот… Да, хорошо, давай. Жду.

Убедившись, что Корф понял задачу, я положил трубку, уселся удобнее и слегка притопил педаль газа, направляя автомобиль в сторону центра. Пару адресов Резникова я знал и сам, так что, пока Корф копает, займусь тем, чем и положено заниматься курсантам-первогодкам Морского корпуса, сбежавшим в ночную самоволку.

А именно — проникновением со взломом.

Глава 26

Надо отдать Корфу должное: несмотря на то, что я разбудил беднягу среди ночи, с задачей он справился быстро. И блестяще — через четверть часа телефон булькнул уведомлением, и в мессенджер упал список из примерно пятнадцати адресов. Впрочем, по-настоящему серьезного внимания из них заслуживали скорее только квартиры, а не склады или офисные помещения, где наверняка бывала целая куча людей.

Квартир оказалось всего три. Я пробежал взглядом по адресам и выгнул бровь. Две в центре, одна чуть дальше, на Черной речке, да еще и в новом доме… Покойный Резников явно не скромничал.

Пожалуй, с ближайшей и начнем.

Первая квартира отвалилась сразу. Я подкатил к элитному жилкомплексу, взглянул на высокие кованые ворота, охрану на входе, многочисленные камеры, натыканные по периметру, покачал головой и медленно проехал мимо. Без звонка кого-то рангом не ниже младшего Морозова мне сюда точно не попасть. Радует одно — Распутину и его приспешникам, скорее всего, тоже. Без шума эти двери откроет только солидное удостоверение, и проскочить наверняка не получится.

Ладно. Посмотрим, что там дальше.

По второму адресу меня ждал двор-колодец в самом центре города — на набережной Фонтанки. Я остановил машину, заглушил двигатель и огляделся.

Обычный двор. Вряд ли покойный Резников жил здесь постоянно — скорее просто при случае прикупил драгоценные «квадраты» в качестве инвестиции. Место, может, и не самое престижное, зато в исторической части и совсем близко от метро, так что ценник на жилье здесь внушительный — из-за одного расположения.

А еще — никакого консьержа, охранника и камер. Только большая металлическая дверь… Разумеется, с электромагнитным замком. Я подошел к ней, огляделся и, зачерпнув энергии из резерва, ухватился за ручку и дернул.

Открыть удалось не без труда — магнит выдерживал серьезное усилие, но устоять перед мощью Дара все же не смог. Оказавшись внутри, я осмотрелся и пошел вверх.

Судя по номерам на первых двух этажах, квартира Резникова была где-то на последнем.

И там меня ожидал очередной сюрприз: дверь оказалась приоткрытой. То ли покойный не слишком-то заботился о сохранении собственного имущества, то ли кто-то успел сюда чуть раньше меня. Достав из-под куртки пистолет, я накрутил глушитель, шагнул к двери…

И полетел в сторону, когда она вдруг распахнулась, заехав мне по голове. Раздался звон металла, в глазах мигнуло, а пистолет вылетел из пальцев и весело заскакал по лестнице вниз. На фоне проема мелькнула темная фигура, и прямо перед моим лицом вдруг появился чей-то ботинок.

Я кое-как отбил удар и тут же вскочил, успев заметить, как гибкая тень промелькнула по ступенькам. Что характерно — вверх, а не вниз. Не раздумывая ни секунды, я бросился в погоню.

Кем бы ни был тот, за кем я гнался, двигался он на редкость быстро. Ботинки прогрохотали по металлической лесенке, хлопнула дверца — беглец выскочил на крышу. Я последовал за ним.

Едва ступив на кровлю, я поскользнулся и чуть не упал — намерзший лед здесь явно не чистили чуть ли не с самого начала зимы. Кое-как восстановив равновесие, я снова помчался вперед, но расстояние между мной и одетой в черное фигурой с рюкзаком за плечами только увеличивалась. Она неслась, будто подхваченная ветром.

Обычные люди так не бегают.

Я потянулся к Конструктам, и они послушно ожили, разгоняя тело уже до сверхчеловеческих скоростей. Дома в старом фонде стоят впритык друг к другу, и чтобы перебраться на следующую крышу, нам не пришлось даже прыгать, но все равно, в том, что я гонюсь за Одаренным, не оставалось никакого сомнения.

Будто подтверждая мои догадки, беглец бросил взгляд через плечо и взмахнув рукой, почти наугад швырнул элемент. Щит выставить я уже не успевал, потому просто прыгнул в сторону, так что Молот — достаточно мощный, надо сказать, — ударил вхолостую, взметая ледяные брызги и оставляя в кровле солидную вмятину.

Что ж, дружок, в эту игру можно играть вдвоем!

Ускорившись, я выставил руку вперед, и невидимая волна приложила парня в спину, сбив с ног и заставив проехать по крыше на животе. Я рванул вперед, моментально сокращая разделяющее нас расстояние, прыгнул…

И выругавшись, отлетел в сторону.

Лежащий на животе парень моментально сгруппировался, перевернулся на спину и встретил меня ударом обеих ног сразу. Меня отбросило, проволокло по мокрому железу, а в следующий миг я почувствовал под ногами пустоту.

Шустрый засранец чуть не сбросил меня вниз!

В последний момент я вцепился пальцами в бордюр, ограждающий крышу, и уже разозлившись по-настоящему, снова зачерпнул из резерва и буквально взлетел обратно наверх. Кровля мягко ударила в подошвы, и, уже не жалея Дара, я бросился вдогонку за ловкачом, успевшим оторваться почти на полсотни шагов.

Дома здесь стояли буквой «Г», и чтобы продолжить движение, беглецу пришлось сбросить скорость и заложить вираж. А я, наоборот, не стал притормаживать, разогнался еще сильнее, и, подбежав к краю крыши, срезал угол, попросту перемахнув пустоту под ногами, и вылетел прямо к парню.

Такого финта он от меня явно не ожидал. Я же, непроизвольно зарычав, на полной скорости налетел на него, сбивая с ног. Однако и здесь шустрый ловкач не оплошал. Извернулся, ударил Молотом, запустил руку в карман, явно пытаясь достать оружие…

Но я оказался быстрее.

Мощный апперкот, усиленный Конструктами, буквально оторвал парня от крыши. Выгнувшись дугой, он взлетел в воздух…

И приложился затылком об металлический бордюр у самой кромки.

Послышался характерный хруст, бедняга пару раз дернулся и обмяк.

Проклятье!

Я согнулся, уперев ладони в колени и пытаясь отдышаться. Кем бы ни был парень, при жизни он явно был Одаренным. Вот только откуда он такой взялся и по чьему заказу действовал, я уже не узнаю. Впрочем, здесь и гадать не нужно. Шагнув к телу, я подцепил край черной маски-балаклавы, потянул ее вверх и замер.

Из-под маски на меня смотрел Григорий Распутин. Ну, точнее, его молодая версия. Лет эдак двадцати от роду. Эти черты лица спутать было невозможно. Нос с горбинкой, густые, черные брови, практически сросшиеся между собой, глубоко посаженные глаза… Только кожа темнее.

Интересно… Насколько я знал, официально у младщего Распутина детей не было. Бастард? Вероятно. Еще и Одаренный. Что ж, теперь в любом случае придется идти до конца. Убийства своего отпрыска Распутин не простит. Впрочем… Если все обстоит так, как я думаю, на месть у него времени не останется. Не до того будет.

Перевернув тело, я стянул рюкзак и вывернул его содержимое на крышу. Набор для взлома в кожаном футляре, моток веревки… И внешний жесткий диск для компьютера в противоударном чехле.

Что ж. Кажется, я нашел «то, что принадлежало Резникову». И учитывая, как активно Распутин пытался заполучить диск, на нем наверняка окажется крайне интересная информация.

Для порядка я обыскал тело, но кроме ножа, за которым пацан и лез в карман, телефона и кошелька не нашел ничего.

С ножом на Одаренного? Слабоумие и отвага. Ну, или отсутствие опыта и паника. Как бы то ни было, других дисков, флэшек или чего-то иного, хотя бы отдаленно похожего на носитель информации, я не нашел. А значит, то, что нужно, уже у меня. Хорошо.

Я как раз выпрямился, держа телефон в руках, как тот завибрировал. На экране высветилось: «Отец». Я нехорошо усмехнулся… И бросил телефон в снег. Боюсь, Григорий Григорьевич сегодня не дождется отпрыска домой.

После чего достал свой собственный и выбрал из контактов Сергея Гагарина.

Кажется, пора ставить точку в этом деле.

* * *

— В общем, вот, ваше сиятельство. — Я еще пару раз щелкнул «мышкой» и чуть отодвинулся, катнув колесики кресла по полу. — Полагаю, этих доказательств вам будет достаточно.

Взломать защиту на диске оказалось непросто. Даже компьютерный гений Корфа бился около двух часов, вскрывая хитрый динамический код. Обычно невозмутимый барон сгрыз четыре карандаша, швырнул в стену дорогущую клавиатуру и прикончил чуть ли не десяток чашек кофе, которые заботливо таскали ему мы с Камбулатом, рискуя попасть под горячую руку.

Кажется, даже ругался матом — как минимум трижды.

Но добыча того стоила. Когда передо мной в первый раз появилось содержимое папок, я даже присвистнул. Файлы с взятого в бою диска оказались… нет, пожалуй, не сокровищем — скорее бомбой в неизвестно сколько килограмм в тротиловом эквиваленте. Которая снесла голову сначала нам с товарищами, а потом и младшему Гагарину — как только я смог прорваться в его кабинет.

Где мы имели возможность еще раз убедиться, что за простоватой внешностью Резникова скрывался если не не острый ум, то по меньшей мере незаурядное коварство. Покойный не поленился сохранить и аккуратно разложить по папкам все — реквизиты счетов, таблицы, досье на контрагентов и даже видео с камер на складе в Шушарах.

Одной десятой файлов на диске хватило бы отправить на пожизненное примерно дюжину человек, включая самого Григория Григорьевича Распутина. Эту часть компромата Резников собирал с особой скурпулезностью, записывая даже обрывки телефонных разговоров.

Похоже, уже давно сообразил, с кем связался. И решил заранее припасти материал, способный подкупить беспощадное имперское правосудие… И ведь могло получиться! Будь у покойного чуть больше времени, он наверняка потребовал бы встречи с самим Морозовым, а потом свободу в обмен на файлы с заветного диска.

И старик наверняка пошел бы на сделку. А то и приплатил информатору кругленькую сумму, которой вполне хватило бы на безбедную старость где-нибудь в Южной Америке. Но увы — ее величество судьба распорядилась иначе, и Резников упокоился в Петропавловской крепости с петлей на шее, вывалив посиневший язык под потолком камеры. И, возможно, даже успел перед смертью понять, что измена отечеству крайне редко заканчивается чем-то другим.

Последователи учения Будды непременно назвали бы это кармой.

— Вот ведь паскуда! — поморщился Гагарин, разглядывая знакомую двухметровую фигуру на экране.

Видео замерло на паузе, и Распутин остался стоять в окружении боевиков в черном, указывая рукой то ли на ящики с оружием, то ли на закатанный в «раптор» микроавтобус чуть поодаль.

Нагляднее некуда.

— Полагаю, чего-то подобного и следовало ожидать. — Я отобрал у Гагарина «мышку» и переключился обратно на таблицы со счетами. — Конечно, нам еще только предстоит выяснить, откуда у них такие капиталы, но зато уже сейчас понятно, на что они пошли.

Если в документы Резникова не закралась ошибка, склад «Конвоя» в Шушарах был лишь верхушкой айсберга, а под темной водой неизвестности скрывались ресурсы, на которые можно снарядить чуть ли не целую армию. А заодно снабдить ее полноценной спутниковой связью, и современным оружием. Не удивлюсь, если где-то и танки с вертолетами найдутся.

Кое-что наверняка уже в Петербурге, но за остальным придется охотиться по всей стране. Впрочем, это будет не так уж сложно сделать — достаточно взять живым одного-единственного человека.

— Значит, Распутин… — задумчиво проговорил Гагарин, возвращая на экран поставленное на паузу видео. — Теперь-то мы его точно прижучим.

— И лучше не тянуть, — кивнул я. — Он наверняка уже знает, что диск у меня. Счет идет на часы.

Я мог только догадываться, кто еще наблюдал за квартирой Резникова, где я едва не упустил чернявого бегуна. Но вряд ли тот пошел на дело в одиночку — и тогда Распутину уже давным-давно доложили, что компромат уплыл в чужие руки. И он вполне мог успеть удрать куда подальше.

— Нужно перекрыть дороги. — Я на мгновение задумался. — И отправьте людей — пока не поздно, следует арестовать всех, кто есть в списке.

— Да погоди ты, десантура… — Гагарин недовольно поморщился. — Тут такое — сами точно не справимся. Надо подключать спецов.

— Надо, — вздохнул я. — Тогда в первую очередь сообщите полиции — пусть расставят посты на всех выездах из города. А потом…

К счастью, долго объяснять не пришлось — уже через пару минут Гагарин взялся за телефон и принялся обзванивать все инстанции. По выделенной линии, конечно же — иначе ответа можно не дождаться до самого утра. Не то чтобы я совсем не боялся очередной утечки информации, но его сиятельство был прав: силами одной роты, пусть даже самых крутых во всей Империи, вояк, такую операцию не провернуть.

Но с Распутиным мы как-нибудь справимся.

— Думаю, я неплохо поработал, ваше сиятельство. — Я снова указал взглядом на экран. — И, пожалуй, имею право просить… скажем так, об ответной услуге.

— Это о какой такой услуге? — Гагарин с прищуром взглянул на меня. — Хочешь участвовать в операции?

— Кхм… Как прапорщик особой роты, я должен в ней участвовать, — усмехнулся я. — Но речь идет о моих товарищах, которым тоже не помешает практика. Возьмете Камбулата с Поплавским в усиление ударной группы, а Корфа… — Я на мгновение смолк, представляя пухлощекого коротышку-барона в полном комплекте гардемаринского снаряжения с тяжеленной «броней». — Корфа в оперативный штаб. Думаю, его голова там точно пригодится.

— Да уж куда без вас… — Гагарин вздохнул и махнул рукой. — Ладно, десантура, так тому и быть. Документы выправлю, и сразу дуй к Разумовскому за подписью, а потом…

Договорить его сиятельство не успел — его голос утонул в сердитом звоне. Ожил аппарат на столе — и не плоский прямоугольничек смартфона, а видавшая виды текстолитовая громадина. Древняя, даже без диска, а всего с парой потертых кнопок на панели и проводом, уходящим куда-то под стол.

Правительственная линия.

— Слушаю! — Гагарин сорвал трубку и приложил ее к уху. — Да… Понял… Так точно, ваше сиятельство! Будет исполнено!

Судя по довольной улыбке, новости оказались хорошие. Впрочем, иначе и быть не могло — я благоразумно настоял, чтобы Гагарин обращался напрямую к Морозову или одному из его заместителей, а не пытался названивать в министерство обороны или раскручивать могучую, но неторопливую машину столичной полиции. Конечно, они тоже узнают, а к утру новости дойдут и до жандармов, и до сыскарей, и еще бог знает куда… но к тому моменту Распутин уже будет сидеть там, где ему и положено.

— Ну, что там? — поинтересовался я, когда трубка телефона опустилась на место.

— Совет дает добро на проведение операции. — Гагарин рывком поднялся из кресла. — Так что, десантура — по коням!

Глава 27

Морозная ночь, укрывшая все вокруг хрустящим снежным покрывалом, очень неохотно расставалась со своими правами, уступая место не менее морозному, серому утру. Гудение моторов будто бы вязло в звенящем, холодном воздухе, не решаясь нарушать утреннюю дремоту.

Низкое зимнее небо казалось совсем близким, давящим густыми облаками. Тишина, повисшая над заснеженной лесополосой, была обманчивой — она предвещала бурю, которая готовилась разразиться в любой момент.

Кавалькада из двух «Фалькатусов», трех «Тигров» и, внезапно, массивного испанского внедорожника в хвосте, мчала по загородному шоссе, с каждой минутой приближаясь к поместью Распутина. Основные силы были уже на месте, гардемарины оцепили поселок и вели наблюдение за объектом. Штурмовая группа несколько отстала, дожидаясь, как ни странно, все того же «испанца». Кто сидел там внутри — я не имел никакого понятия, но подозревал, что кто-то из Совета изъявил желание лично наблюдать за штурмом.

Я сидел в десантном отсеке «Фалькатуса», сжимая автомат и стараясь выбросить из головы лишние мысли. Гагарин говорил одновременно по двум рациям и телефону, поглядывая на тактический планшет, лежащий у него на коленях.

— Внимание, отряд! — повернулся он, наконец, в салон. — Повторим вводные. Заходим двумя группами, через парадные и задние ворота. Под прикрытием брони подходим к дому и начинаем штурм. Наблюдение насчитало внутри около сорока человек, суетятся, возводят баррикады. То есть, о нашем визите знают. Так что приготовьтесь, ожидается сопротивление. Скорее всего, среди террористов есть Одаренные. Как минимум, один — сам объект, причем высокого ранга, но возможны сюрпризы. Задача: подавить сопротивление, ликвидировать угрозу, взять объект. Очень желательно — живым.

По салону пронесся шепоток. У гардемаринов были еще слишком свежи воспоминания о том, как Гагарин-старший легко разобрался с несколькими группами подряд, и только моя находчивость смогла свести встречу к ничьей. Которую нам засчитали практически за победу. Конечно, тогда рота работала не всем составом одновременно, без поддержки брони, да и ранг у Распутина предполагался пониже, но тем не менее.

— Задача ясна? — Гагарин снова бросил взгляд на экран планшета, куда оперштаб вывел картинку с коптера с тепловизором, висящего сейчас над поместьем.

— Так точно! — отозвался стройный хор голосов.

— Тогда готовьтесь. Работаем сразу по прибытию. Почти приехали уже…

* * *

К имению младшего Распутина подходили в рассветных сумерках. Ну, в питерских рассветных сумерках, разумеется, то есть в начале девятого утра.

Начать операцию раньше не выходило ни при каких обстоятельствах. Пока получили высочайшее дозволение, пока собрали личный состав, пока разработали план, провели инструктаж, экипировались и вооружились… Пока дождались «Испанца»… Я уже несколько раз пожалел, что решился завести всю эту неповоротливую машину. Действуй я сам — получилось бы намного быстрее. Вот только в одиночку, и даже вчетвером с друзьями мы бы просто в этом имении и остались. Аэроразведка показала, что поместье битком набито вооруженными и весьма серьезно настроенными людьми. Видимо, когда отпрыск не вышел на связь, Григорий Григорьевич понял, что дело пахнет керосином, и, на всякий случай, подготовился. Правда, лично я на его месте не в имении баррикадировался бы, а экстренно покидал страну. Ну, или хотя бы город. Впрочем, не исключено, что самого Распутина здесь и не окажется, что все это — лишь для того, чтобы протянуть время и дать боссу свалить, как можно дальше. Но на это ни я, ни Гагарин, ни Морозов, ни кто бы то ни было, повлиять уже не могли. Ориентировки разосланы, план «Перехват» объявлен, дороги заблокированы. А нам остается только это. Что ж. Делай, что должно — и будь, что будет.

— Готовность — тридцать секунд, — голос Гагарина-младшего звучал одновременно и в наушнике, и у меня над головой. Капитан лично возглавлял операцию и готовился войти в ворота первым. А я — сразу за ним. Гагарин затянул застежку шлема, поправил ремень автомата, и прижал висящую на плече тангенту рации.

— Нулевая готовность. Работаем.

В тот же момент «Фалькатус», разогнавшись, вынес ворота поместья, и замер в проходе. Выстроившись двумя цепочками мы укрылись за его бронированной тушей, и штурм начался.

Стоило броневику показаться во дворе, как на него обрушился настоящий свинцовый дождь. Стреляли одновременно из нескольких десятков стволов, пули с визгом рикошетили от брони, но машина, не обращая на это внимания, медленно двигалась вперед. Загавкал крупнокалиберный пулемет в башне, разбирая стрелковые ячейки, интенсивность огня со стороны противника сразу упала, но уже через секунду по «Фалькатусу» отработали сразу несколько РПГ.

— Щиты! — распорядился Гагарин, и воздух загудел от мощного выброса энергии. Грохнули близкие разрывы, машина дернулась… Но, как выяснилось, гранаты были лишь отвлекающим маневром.

— Прочь от машины! — гаркнул Гагарин, и группа бросилась врассыпную. А над башней «Фалькатуса» расцвел огненный шар, тут же лопнувший мощной «Свечкой». Такой выброс энергии не могла сдержать ни броня, ни конструкты, наложенные на броневик. Элемент прожег машину насквозь, добрался до боекомплекта, и «Фалькатус» взорвался изнутри, подпрыгнув и ткнувшись тупой мордой в сугроб.

Проклятье!

Я скрипнул зубами. Шансов на то, что экипаж выжил, не было. Не знаю, что чувствовал Гагарин, наверняка прошедший с этими парнями огонь и воду, но лично меня охватила злость. Злость и желание убивать. Какие-то ублюдки, прихвостни террористов, только что лишили Империю трех отличных бойцов, попросту изжарив их заживо. Мне очень захотелось встретиться с Одаренным, который это сделал. И ему эта встреча не понравится.

Качнув в Щит больше энергии, я, под шквальным обстрелом, бросился к штабелю бетонных блоков в стороне. Кувырком ушел от хлестнувшей по земле очереди, присел за блоками. М-да, вот тебе и «обычная полицейская операция».

— Да заткните вы этот чертов пулемет! — в наушнике послышался голос Гагарина. — «Шмелями» по первому этажу! Огонь!

Тут же от ворот протянулось несколько дымных трасс.Окна первого этажа озарила яркая вспышка, а потом грохнуло так, что в ушах зазвенело. Полетели обломки оконных рам, выворотило часть стены, и стрельба поутихла. Я осклабился, представив, что сейчас творится внутри. Реактивный огнемет — штука серьезная, с ним не поспоришь. Разобрать бы из них весь дом — да нельзя, Распутин нужен живым. А жаль.

— Внимание, группа! Ставим дым — и вперед! — послышалась новая команда. — Пошли, пошли, пошли!

Я выдернул из подсумка сразу две гранаты, вырвал кольца, и бросил их, одну за одной, вглубь двора. Со всех сторон полетели такие же, и через полминуты двор заволокло густыми клубами дыма. Сжав автомат, я выкатился из-за штабеля, и побежал вперед…

Только для того, чтобы через десяток шагов броситься в сторону, укрываясь за хозпостройкой. Обороняющиеся опять отработали гранатометами, только сейчас они стреляли не по нам. Удар приняла перегородившая двор вереница машин. Утро содрогнулось от целой череды взрывов, и между нами и домом выросла огненная стена. Из-за которой тут же снова ударили пулеметы.

— Сокол, прикрой «Тиграми»! — послышалась новая команда. — Что значит «не могу»? Закройте машины Щитами, вас что, учить надо? Давай, быстро!

Послышался рев двигателей, и во двор тут же вкатились два «Тигра», поливая из пулеметов пространство перед собой. Правда, стреляли пулеметчики, скорее, наобум: позиции боевиков за огненной стеной не просматривались. Однако и этого хватило, чтобы заставить обороняющихся сбавить обороты. Психологический эффект от двух работающих крупнокалиберных пулеметов сложно переоценить, и высовываться под их огонь дураков не было.

Машины медленно ехали по двору, активно расходуя боекомплект. За ними шла группа прикрытия. Едва один из «Тигров» пересек незримую черту, как над ним расцвел огонек элемента. На этот раз мощности Свечки оказалось недостаточно, чтобы пробить Щиты, установленные сразу несколькими бойцами, но я представлял, насколько сейчас просел их резерв. Еще на пару ударов их не хватит.

— Достаньте мне этого урода! — прорычал Гагарин.

Рядом со мной, тяжело дыша, прижались к стене два бойца особой роты. Глянули на меня, будто сочувственно, мол, что, малец, не ожидал в такой замес попасть? Я лишь хмыкнул, и быстро высунулся из-за стены. Видимости — ноль, дым от гранат почти рассеялся, зато активно чадили горящие машины. От огненной стены меня отделяло не больше пятидесяти метров. Если как следует ускориться… Да нет, просто так не получится. Интенсивность огня такая, что меня попросту изрешетят. Никакой Щит не выдержит. А если и выдержит — к дому я подойду в таком состоянии, что мне не то что с Одаренным не справиться, обычного бы стрелка одолеть…

— Штаб, прием, мы завязли! — послышалось в рации. — По нам работают из тяжелых пулеметов и элементами! Четверо трехсотых, шестеро «двести»! Минус броня и «Тигр»! Нужна поддержка!

Да чтоб вас… Кажется, у второй группы тоже серьезные проблемы.

— Держитесь, поддержка в пути, — холодным тоном ответил Гагарин. — Сейчас станет легче. Космос, прием! Твой выход!

Космос? Что еща за…

И тут я получил ответ на свой вопрос. Как и понял, что за важную шишку мы ждали так усердно, что аж чуть на штурм не опоздали.

Во двор неспешной походкой вошел Гагарин-старший. Даже сейчас он не изменил себе: пальто нараспашку, зауженные брюки, кожаные полуботинки и неизменная тросточка. Он шел с таким скучающим видом, будто не на поле боя попал, а на ежедневный моцион выбрался. Огонь со стороны дома тут же сосредоточился на кажущейся такой чуждой и беззащитной фигуре, вот только ни винтовочные, ни пулеметные пули не причиняли Одаренному никакого вреда. Дойдя до середины двора, Гагарин-старший все с таким же скучающим видом вскинул руку… И обстановка стремительно изменилась.

Охваченные пламенем машины посреди двора будто великан пнул. Со скоростью артиллерийского снаряда горящие остовы врезались в следующую баррикаду, разметав ее. Послышались крики боли, в сторону метнулась горящая фигура, упала в снег, пытаясь сбить пламя. Что-то взорвалось, обрушилось… А Гагарин тем же неспешным шагом пошел дальше.

Так. Момента лучше уже не будет.

— Прикройте меня, — я повернулся к бойцам. — Постараюсь прорваться.

Один из гардемаринов скептически скривился, однако второй кивнул. Я присмотрелся. Тот самый штабс-капитан, с которым мы гоняли Гагарина-старшего по лесу. Ну да, кажется, у него я какую-никакую репутацию заслужил.

— Давайте дымы, и на «три», — скомандовал я, забрасывая автомат за спину. Сейчас он мне не понадобится.

В ладони легли два кругляша дымовых гранат. Я выдернул кольца, и, высунувшись, бросил их вперед. Вслед полетели гранаты, брошенные гардемаринами. Я достал из подсумка еще две гранаты, на этот раз — боевые, и, повернувшись к бойцам, кивнул.

— Раз… Два… Три!

Гардемарины высунулись с обеих сторон постройки и открыли огонь, а я, пригибаясь, бросился вперед, стараясь передвигаться зигзагами.

Две гранаты, одна за другой, полетели через остатки горящей баррикады. Взрыв, второй… В тот же момент я на полной скорости ударил Молотом по машине передо мной, отбрасывая ее в сторону, и проскакивая в образовавшуюся щель в баррикаде. Так, теперь Одаренный. Он должен быть где-то здесь, из дома Свечками особо не побросаешься.

— Корф, на связь! — обычно Антоша брал гордый позывной «Штаб», но сейчас он был уже занят, а времени на то, чтоб вспоминать, что он там себе придумал, не было. — Найди мне этого Одаренного! Быстро!

— Так точно. Работаю, — отозвался Корф, сидящей в техничке оперштаба и рулящий квадрокоптером наблюдения. — Минуту.

— Нет минуты! Быстрее! — рыкнул я.

Из-за груды кирпича по мне ударила очередь. Я отвел ее Щитом, и ударил в ответ Молотом. Кирпичи буквально брызнули по сторонам, а в следующий миг ошарашенный стрелок, оставшийся без укрытия, лишился головы, получив горизонтальный удар Саблей, и завалился в снег, окрашивая его красным. Я перебросил автомат из-за спины, и, пригибаясь, побежал дальше.

Из окна первого этажа по мне хлестнул пулемет. Я ускорился, оставляя очередь кромсать забор за моей спиной, и, не мудрствуя лукаво, забросил в окно гранату. Грохнул взрыв, на улицу дохнуло пылью и мусором, и пулемет заткнулся. Срезав очередью оглушенного бойца в черном, выскочившего из-за угла, я выругался.

— Корф, ну чего там?

— Сейчас… Сейчас…

За спиной творился настоящий ад. Юрий Алексеевич Гагарин продолжал показательное выступление, на практике доказывая, что против высокорангового Одаренного нужно что-то посерьезнее автоматов и пулеметов. Такими темпами, он скоро до усадьбы дойдет, а мне бы с Распутиным наедине пообщаться, без свидетелей, так сказать… Но оставлять за спиной Одаренного, способного свечкой сжечь прикрытый щитами «Фалькатус» я не хотел. Это может стать трагической ошибкой. Последней в моей новой жизни.

Высунувшись из-за груды кирпичей, я оценил ситуацию. Засевшие за баррикадой из строительного мусора, мешков с песком и еще бог знает чего, террористы вели шквальный огонь по наступающим гардемаринам. Кажется, мой прорыв оказался не замеченным. Чтож…

Я вжал приклад в плечо и открыл огонь скупыми, короткими очередями, отсекая по три патрона. Точка коллиматора перемещалась с одной фигуры на другую, быстро, методично, без эмоций. Конвейер, который производит смерть. В масштабах, приближенных к промышленным. Прицел. Упал. Следующий. Прицел. Упал. Следующий. Повторять до бесконечности.

И в этот момент я почувствовал всплеск энергии. Совсем рядом… Нет, не так! Прямо надо мной!

Я успел кувыркнуться в сторону, и Свечка разрядилась в то место, где я был секунду назад. Однако волной все равно зацепило. В ушах возник назойливый звон, перед глазами поплыло… Темная фигура, возникшая на периферии зрения, воздела руки, и контуженный мозг не сразу осознал, что происходит. А когда осознал — бросил тело в сторону, уводя его в кувырок. Мощный Молот окончательно разметал кирпичную кучу, а я вышел из кувырка на колено, совместил красную точку коллиматора с двоящимся силуэтом и выжел спуск. Автомат выплюнул длинную очередь, которая разбилась о Щит Одаренного, и я нутром почувствовал, что самое время менять позицию. Толчок, прыжок… Удар! Земля позади меня треснула, расходясь широкой расщелиной, и я атаковал в ответ. Забросив бесполезный автомат за спину, я принялся работать с обеих рук. Молот, Сабля, Свечка, Щит, уход в сторону, кувырок, бросок…

Мне противостоял серьезный противник. Не ниже третьего ранга, как минимум. Удивительно, обычно такие на строгом учете у государства, имеют высокие чины и не горят желанием что-либо менять в своей жизни. И уж тем более — умирать в заведомо проигранной битве, защищая убийцу и террориста. Но кем именно является этот конкретный субъект — мы узнаем позже. А пока — Щит, Молот, Сабля…

Мой противник был быстр, силен и опытен. А еще — зол и полон решимости. Вот только он не понимал, с кем связался.

Отбив очередной Молот, я подцепил Саблей Щит Одаренного, и сорвал его, развеивая. Нырнул в резерв, зачерпывая оттуда силы, и вложил ее всю в колоссальный по своей мощности Разряд. Часть энергии противнику удалось отвести в сторону, но всю — не получилось. Он вздрогнул, получив удар в несколько тысяч киловольт, замедлился, будто находился под водой, и в тот же момент я, сформировав на кончиках пальцев правой руки Молот, отвлек его внимание от левой. Ударил, уже зная, что противник пришел в себя и примет его на Щит… Но хитрость удалась.

— Прощай, придурок, — с вымученной улыбкой прохрипел я, глядя ему под ноги. Он отследил мой взгляд, опустил голову… Даже в предрассветных сумерках я видел, как расширились зрачки, вот только сделать он уже ничего не успел. Кругляш наступательной гранаты с грохотом разорвался у него под ногами, осколки пробарабанили по моему Щиту… И в Империи стало на одного Одаренного меньше. Чтож. Каждый сам решает, как распорядиться своим Даром…

— Острый, на связь! — выдал наушник голосом Корфа. — Я засек Одаренного!

— Вовремя, — я ухмыльнулся. — Спасибо, Антоша, очень помог!

— Внимание всем! — растерянный голос Корфа утонул в хрипе командира второй группы. — Неопознанный автомобиль пытается покинуть поместье!

Я осклабился и сплюнул под ноги густую слюну. Кажется, я знаю, кто именно пытается эвакуироваться из павшей крепости. Вот только это у него не получится. Слово Серого Генерала!

Сжав автомат и бросив всю энергию Конструктов на ускорение, я метнулся вдоль дома к задним воротам, к которым, пробив рольставню гаража и стремительно набирая скорость, рвался мощный внедорожник.

Что ж, Григорий Григорьевич, вот мы и встретились. Теперь — не обессудь!

Я же обещал, что больше полугода ты не проживешь?

А Серый Генерал всегда выполняет свои обещания.

Глава 28

Второй группе, которая штурмовала поместье с тыла, явно приходилось туго: местные оборонялись так же яростно, как и у главных ворот, только здесь у наших не нашлось козыря в виде старшего Гагарина, способного в одиночку переломить весь ход боя. Гардемарины уже давно должны были выйти к центральному зданию, но так и застряли во дворе, прячась за редкими укрытиями и подбитой техникой.

И внятно отреагировать на прорыв Распутина все-таки не смогли: по стальному боку внедорожника хлестнуло несколько очередей, но металл, наверняка еще и усиленный Конструктами, выдержал. Машина вильнула, объезжая замерший среди двора горящий «Фалькатус» и устремилась к воротам.

А я ринулся за ней, выскочив прямо в тыл террористам. Автомат снова забился в руках, отправляя к целям смертоносные куски свинца, в пулеметное гнездо полетела граната, а во двор впереди — пара дымовых. Тело действовало само, как запрограммированный робот: догнать, остановить, уничтожить. Все остальное теперь воспринималось, как не самые значительные раздражители. Досадные и способные доставить некоторые неудобства, но уж точно не остановить.

Я на полном ходу перемахнул баррикаду, ворвался в клубы дыма, нырнул за изуродованный то ли элементом, то ли гранатой из РПГ остов «Фалькатуса» и ускорился так, что мышцы застонали. Тело работало на пределе возможностей, но расстояние между мной и задним бампером внедорожника понемногу уменьшалось. Распутин уже почти миновал ворота, когда я смог достать его Даром.

Невидимый клинок в четыре десятка шагов длиной, повинуясь моей воле, разрезал надвое заднюю дверь и уже на излете зацепил колесо. Во все стороны полетели искры, машина дернулась, на полном ходу воткнулась капотом и замерла. Я чуть замедлил шаг, наводя на угловатый силуэт окошечко коллиматора. Звенело разбитое стекло, гулко гудел металл, сердито лязгал затвор…

Вот только этого оказалось недостаточно. Будь у меня РПГ, я бы, возможно, и сумел поджарить Распутина вместе с машиной — но увы. Автомат замер в моих руках, выплевывая последнюю горячую гильзу, а темная двухметровая фигура выбила изнутри смятую дверцу и метнулась к лесу, который начинался сразу за воротами. Не успел я вышвырнуть в снег опустевший магазин и дернуть из подсумка следующий, как Распутин черным вороном исчез среди деревьев.

Я выругался и бросился следом. Где-то за спиной гремели выстрелы, гардемарины наверняка пытались перегруппироваться и отойти за ворота, чтобы успеть мне на помощь, но ждать их я уже мог.

— Группа два, у вас прорыв! — Голос младшего Гагарина в наушнике звучал негромко и хрипло — видимо, уже сорвался от перенапряжения. — Повторяю, у вас прорыв. Объект уходит!

— Не уйдет! — выдохнул я в гарнитуру, на ходу заталкивая в автомат магазин. — Веду преследование… Антоша, ты видишь его?

— Отрицательно! Чересчур много деревьев. Попробую спуститься.

Вокруг еще было слишком шумно, так что жужжание электрических двигателей дрона я так и не услышал. Но успел заметить, как черная птица из карбона и пластика, снижаясь, мчится над моей головой. Она пролетела еще где-то сотню шагов вглубь леса…

И вдруг с тихим треском вспыхнула и рухнула вниз. Вряд ли Корф поставил в свою дорогущую и горячо любимую технику копеечный аккумулятор без схемы защиты — а значит, Распутин засек слежку. И тут же поспешил от нее избавиться.

— Нет сигнала с дрона, — сообщил печальный голос. — Кажется, сбили.

— Да вижу! — Я ускорил шаг. — Ничего, как-нибудь справлюсь.

Ноги уже чуть ли не по колено утопали в снегу, и с каждым мгновением погоня все больше напоминала тренировку со старшим Гагариным. С той только разницей, что тогда рядом со мной шагали полтора десятка бойцов гардемаринской роты, а хитрый противник — при всей своей запредельной крутизне и опыте — не бил насмерть, а ограничился тем, что забросил меня в сугроб.

Теперь я был один, и рассчитывать на бережное обращение со стороны Распутина определенно не стоило. Ни подмоги, ни полного резерва, ни хотя бы подствольника, способного положить гранату на сотню метров. Да и самих гранат уже не осталось. Только АКСУ с парой магазинов, пистолет в кобуре на боку, нож… И упрямство. Очень-очень много упрямства и невесть откуда взявшаяся уверенность, что я смогу хотя бы догнать Одаренного, который сильнее меня на пару рангов — если не больше.

Господи, на что я вообще надеюсь?..

— Владимир, слышишь меня? Стой! — Младший Гагарин, оставшийся где-то далеко позади, будто прочитал мои мысли. — Не лезь дальше. Ты один.

— Ну так догоняйте, господа офицеры! — Я перемахнул через поваленное дерево. — Поднимайте вертолеты, оцепляйте район. Далеко по этому снегу не уйти — даже Одаренному.

— Уже подняли. — В усталом голосе Гагарина прорезалось раздражение. — Займи позицию и жди остальных — дальше пока не суйся.

— Так точно, — вздохнул я.

Но сидеть и ждать никто, конечно же, не стал. Как только эфир стих, я снова ускорил шаг и примерно через полминуты наткнулся на остатки Корфовского дрона. Распутин не успел уйти далеко, выиграв не больше минуты или двух, и пока преследование давалось без труда. На его ходулях двигаться через сугробы было куда легче, но я весил меньше раза в полтора и хотя бы увязал не так глубоко.

Шел без лишней спешки, экономя силы и разглядывая отпечатки среди деревьев. Огромные следы ботинок размера этак сорок седьмого, и расстояние между ними понемногу сокращалось. Распутин терял силы — видимо, к продолжительной беготне по лесу жизнь его все-таки не готовила.

Я намертво впился взглядом в мертвую белизну между деревьев, и когда примерно в сотне шагов впереди что-то мелькнуло, тело отреагировало само: вскинуло автомат, вдавило приклад в плечо и нажало на спуск, выдавая очередь. В ответ лес полыхнул чужой силой, и две молодые сосенки чуть слева от меня будто ножом срезало.

Распутин, может, и устал, но боевого настроя явно не утратил.

Я плюхнулся животом в снег, уходя от второго удара, и принялся методично садить пулю за пулей. Попасть так, может, и не выйдет, но зато наверняка получится подсушить резерв — сложно обойтись без Щита, когда по тебе работают из автомата.

Распутин, видимо, решил так же — и снова бросился бежать, и мне оставалось только идти следом. Когда я поднимался из очередного укрытия, фигура в длинном черном плаще мелькала уже совсем близко — и вдруг ускорилась, буквально взлетев над землей.

Дар. Не знаю, сколько у Распутина еще осталось резерва, но явно побольше, чем у меня. И тратить его не беготню я не собирался.

— Группа два! Владимир! — снова захрипел Гагарин. — Что там у вас такое? Доложите обстановку!

— Слышим выстрелы впереди, — отозвался в наушнике незнакомый голос. — Объекта пока не видно.

— А Острогорский⁈

— Отрицательно. Идем по следам.

Я промолчал. Толку от болтовни никакого, а сбивать дыхание не хотелось. Спасибо Медведю — он еще осенью загонял всю сборную Корпуса так, что даже мое усиленное Конструктами тело готово было развалиться. Зато теперь оказалось способно бежать, по колено проваливаясь под хрупкую белоснежную корку. Медленно, из последних сил — но все-таки двигаться вперед, преследуя нечеловечески проворного врага.

Отпечатки ботинок почти исчезли. Точнее, превратились в едва заметные углубления втрое меньше прежних. Распутин мчался с такой скоростью, что уже не успевал погрузиться в снег. Будто какая-нибудь местная некрупная живность…

Или птица перед взлетом.

Где-то через пятьдесят шагов я перестал видеть следы. Они просто исчезли, обрываясь в середине крохотной полянки в низине. Здесь снег доходил мне до колена и выше, но Распутин прошел по нему, как по твердому и надежному полу. Потом оттолкнулся — последний отпечаток ботинка выглядел заметно глубже остальных.

И пропал. Я стоял, водя окошком прицела по темным стволам деревьев вокруг, но не мог заметить ни малейших признаков движения. Не слышал ни звука…

И едва успел нырнуть в сугроб, когда рядом вспыхнул чужой Дар, и над полянкой пронеслась огненная коса. Спину и бок лизнуло горячее, часть подсумков с разгрузки срезало начисто, а автомат лишился половины приклада — на месте привычной «рамки» остались два оплавленных обрубка. Меня самого не зацепило лишь чудом.

Распутин явно не разменивался на мелочи и шарахнул чем-то из арсенала высокоранговых Одаренных. Я перекатился, вскочил на ноги и едва успел поймать в прицел мелькнувшую наверху черную тень. Оружие неуклюже дернулось в руках, но пули ушли куда-то в небо.

Я почти видел, как они летят, расходясь из ствола неровным огненным конусом, но Распутин все равно двигался быстрее. Я выпустил остатки магазина и отшвырнул бесполезный автомат — перезаряжаться было уже некогда.

— Шустрый пацан. Только что ты будешь делать без остальных?

Хриплый и глубокий голос эхом разносился по лесу и будто звучал со всех сторон одновременно — так, что я не успевал сообразить, где именно прячется Распутин. Если он вообще сидел на месте, а не метался между стволами деревьев вокруг меня, подобно огромной черной птице.

— Что я буду делать? — Я щелкнул «фастексом» на кобуре. — Поймаю тебя. Или убью — если придется.

— О-о-о… Полагаю, это маловероятно.

Смех прокатился над полянкой, а вот сам его обладатель появляться пока не спешил. У Распутина наверняка еще осталось достаточно резерва, чтобы закончить схватку, однако он медлил и тратил драгоценные мгновения на болтовню, хотя время с самого начала работало на меня. Наушник гарнитуры уже давно вывалился из-под шлема и болтался на проводе где-то у пояса, но я все равно слышал обрывки переговоров. Гардемарины явно не собирались бросать меня в беде и спешили изо всех сил.

Но Распутин почему-то боялся не их, а меня. Измученного и забегавшегося паренька с высушенным чуть ли не в ноль резервом, у которого не осталось даже автомата.

— Выходи, — проговорил я, с щелчком взводя курок. — Выходи — и давай уже закончим с этим.

Одной рукой я продолжал держать пистолет, а второй расстегнул ворот тактической куртки и нащупал на груди кусочек теплого металла. Подаренный Елизаветой перстень был великоват для нынешних пальцев, и я носил его на шее, подвесив на цепочку. Заложенные Конфигураторами чуть ли не двадцать лет назад Конструкты вряд ли вот так запросто обеспечат победу, но первый удар я выдержу.

Наверное.

Раздался едва слышный хруст, и над головой мелькнул громадная черная тень. Распутин налетел не со стороны, а будто бы прямо сверху, пикируя на меня черным коршуном. Громадная фигура на мгновение застыла в воздухе, раскинув за спиной фалды длинного плаща, как крылья — и обрушилась вниз.

Я успел выстрелить три или четыре раза, а потом что-то ужалило руку, и пистолет исчез в сугробе. От удара в грудь в глазах потемнело, и чужая сила швырнула меня чуть ли не на десяток шагов, впечатав лопатками в дерево.

— Ну, вот и все, гардемарин.

Распутин вытянул руку, и я почувствовал, как мое тело будто сжимают огромные железные пальцы. Затрещали кости, из носа хлынуло что-то липкое и горячее, а голову прижало к груди так, что подбородок едва не размазало опустевшими подсумками на «разгрузке».

Но Конструкты еще держались. Не знаю, какие из них — то ли в перстне, то ли которые десять с лишним лет назад вытащили с того света умирающего пацана, превратив его в почти совершенный инструмент. Обычного человека уже давно раскатало бы в блин, но я все-таки не отключился. А через несколько мгновений даже нашел в себе силы огрызнуться в ответ.

Энергия перетекала из перстня в холодные пальцы. Ее было совсем мало, жалкие крохи даже по моим нынешним меркам, но и этого хватало, чтобы понемногу сводить вничью поединок воли, в котором Распутин почему-то не орудовал элементами, а давил чистой мощью Дара, сжигая резерв дотла.

Время будто замерло, и я видел, как глаза напротив наливаются кровью. В прямом смысле — сосуды лопались, не выдерживая страшного напряжения, и белки все больше окрашивались алым. Распутин шагнул вперед, пошатываясь, замахнулся, словно собирался добить меня голыми руками…

И вдруг скрючился, разом сделавшись чуть ли вдвое меньше.

— Как? — простонал он. — Как ты?..

— А вот так.

Я пнул его ботинком в живот, отпихивая назад. Скользнул ладонью по «разгрузке», пытаясь нащупать нож, но почему-то так и не нашел. Сорвал с головы ставший вдруг тяжелым и ненужным шлем. И ударил — со всей силы, наотмашь, опрокидывая гигантскую фигуру в снег.

— Хватит! — прохрипел Распутин, падая на колени. — Я сдаюсь… Сдаюсь!

— Лечь лицом на землю. — Я шагнул вперед. — Попробуешь дернуться — сломаю позвоночник.

— Что? Лечь?.. Нет, уж лучше посмотрю. — Распутин поднял окровавленное лицо и улыбнулся. — Я ведь знаю, кто ты такой. И когда твои друзья поведут меня на допрос, им наверняка будет интересно…

— Не будет, — усмехнулся я. — И не поведут.

Не знаю, откуда взялись силы — Сабля полыхнула так, что клинок примерно в половину человеческого роста длиной вдруг обрел физическое воплощение, вспыхнув огнем и продолжал мою отведенную назад руку. Распутин с ужасом уставился на него, распахнув рот.

Но закричать уже не успел. Полыхающее лезвие взвыло в воздухе, отделяя от шеи чрезмерно болтливый язык… вместе со всеми прочими частями. Бородатая голова прокатилась по утоптанному снегу и замерла, а тело еще несколько мгновений продолжало стоять на коленях — и только потом рухнуло мне под ноги, подрагивая и заливая казенные ботинки кровью из хирургически-ровного среза. Я отступил на пару шагов, наткнулся на дерево и, скользнув спиной по неровной коре, сполз вниз.

Сил стоять уже не осталось совсем.

— Группа два! Группа два, как слышите! — надрывался в тишине голос Гагарина, хрипевший в наушнике. — Видно что-нибудь?

— Острый! Острый, на связь! — вторил ему Корф. — Вовка, ты живой⁈

Меньше всего на свете мне сейчас хотелось что-то объяснять. Невыносимой казалась даже сама мысль, что надо заставить себя отыскать проводок где-то на поясе. Потом засунуть чертову штуковину обратно в ухо, нажать кнопку…

Но что уж тут поделаешь?

— Острый на связи, — проговорил я, прижимая гарнитуру к губам окровавленной перчаткой. — Я в порядке.

— Ты не ранен⁈ Прапорщик, мать твою за… — Судя по голосу, Гагарин уже готов был спустить на меня всех собак — как только я доложу, чем все закончилось. — А где объект? Ушел?

— Объект здесь… Так что прихватите носилки. — Я со вздохом скосился на распростертое на снегу огромное тело. — И можете уже не торопиться.

Эпилог

Главное — не спешить. Поспешность лишь кажется полезной, а на деле всегда несет за собой последствия, с которыми разумному человеку лучше не сталкиваться. И если уж Григорий Ефимович Распутин чему-то и научился за немыслимо долгую даже по меркам Одаренных жизнь, так это обходиться без суеты.

Он умел ждать. Сначала успеха и признания — столице понадобилось почти десять лет, чтобы разглядеть в едва научившемся читать и писать мужике из Тобольской губернии редкий талант. Необычные способности, к услугам которых не стеснялись прибегать даже члены императорской семьи, проложили Распутину путь в Зимний дворец.

Но графский титул он получил куда позже. Снова пришлось терпеливо ждать — спесивые столичные аристократы никак не хотели признавать равным какого-то лапотника, и лишь в середине века тогдашний император решился пойти против их воли.

Но куда важнее титула, орденов и монаршей милости было другое. Даже прожив сотню с лишним лет, Распутин так и не избавился от того, что люди обычно называют тщеславием. И уважение ученых мужей значило для него неизмеримо больше прочих успехов. «Сильнейший Конфигуратор в России» — так впервые написала столичная газета в далеком шестьдесят четвертом году, и с тех пор этот почетный чин появлялся на их страницах чуть ли не каждую неделю.

И лишь немногие теперь вспоминали, что Распутин когда-то пришел в Петербург чуть ли не босиком, закинув за плечо холщовый мешок с куском хлеба и парой истертых до дыр портянок. Личность «сибирского старца» внушала трепет, однако он старался не злоупотреблять полученной властью. А просто пережил всех своих прошлых недругов — и собирался точно так же пережить и нынешних. Без суеты, без спешки и без прочей ненужной ерунды, которая только мешает на пути длиною в уже почти две сотни лет.

Распутин умел ждать.

И ждал, пока не случилось то, что даже его, человека многомудрого и степенного, заставило разве что не бежать вприпрыжку, забыв опираться на узловатую палку, чуть ли не такую же древнюю, как и сам ее владелец.

— Ваше сиятельство… — Плечистый парень в штатском, дежуривший у лестницы, удивленно захлопал глазами. — Не ожидали… Поздно ведь уже. Ваше сиятельство, не положено. Мне не веле…

— А ну прочь с дороги, щенок! — рявкнул Распутин. — Пока кости целы!

Едва заметное движение рукой — и охранника буквально смело. Неведомая сила швырнула его в сторону, и бедняга с тихим стоном сполз по стене. А Распутин уже поднимался наверх, буквально взлетая по ступенькам. Промчался по коридору и сердито рванул на себя дверь, не потрудившись, конечно же, постучаться.

Но хозяина кабинета ничуть не смутила подобная бесцеремонность. И даже грозная фигура «старца», замершая на пороге — зрелище, от которого половина столичных аристократов, пожалуй, тут же обделалась бы со страху — не заставила его прервать свой труд. Его сиятельство все так же неторопливо скреб ручкой по бумаге, выводя букву за буквой.

— Вы знаете, что сегодня случилось⁈

Распутин сразу перешел к делу. Если уж вошел без приглашения — расшаркивания ни к чему.

— Сегодня… сегодня случилось многое. Так что потрудитесь объяснить, что именно вас так обеспокоило. Но для начала присядьте, Григорий Ефимович. — Острие ручки на мгновение оторвалось от письма, указывая на кресло напротив. — Полагаю, разговор может затянуться.

В кабинете царил густой полумрак. На улице уже давно наступила ночь, и единственным источником света в помещении была настольная лампа. И ее зачем-то наклонили так, что глаза могли разглядеть лишь бумагу, две сухие худощавые руки и левый локоть. Плечи и голову хозяина кабинета скрывала темнота. И пусть Распутин уже видел его сотни раз, сейчас он почему-то никак не мог избавиться от ощущения, что вломился не к старому знакомому, а к кому-то другому.

Человеку, у которого нет ни лица, ни имени, ни возраста… вообще ничего.

— Вы прекрасно знаете, о чем я! — Распутин заставил себя подойти и опуститься в кресло. — Мой сын погиб… Мы все погибли!

— Приношу вам свои искренние соболезнования. — Темнота напротив устало вздохнула. — И обещаю — жертва Григория Григорьевича не станет напрасной.

— Боюсь, вы сейчас не в том положении, чтобы обещать что-либо! — Распутин не выдержал и громыхнул палкой об пол. — Все это зашло слишком далеко. Не удивлюсь, если уже к утру нас всех арестуют!

— В таком случае, потрудитесь сделать так, чтобы этого не случилось, — невозмутимо отозвался знакомый голос. — И для начала возьмите себя в руки, друг мой.

— Взять себя в руки? — прорычал Распутин. — И это ваш совет⁈

— И не впадайте в уныние, Григорий Ефимович. Ведь оно, как известно, является одним из смертных грехов. — Из темноты донесся едва слышный смешок. — Даже сейчас у следствия нет никаких доказательств против вас, и Совет не посмеет…

— А мальчишка? — Распутин сжал зубы. — Что делать с мальчишкой?

— Ничего. Всему свое время, друг мой. Вы забываете…

— Нет, ваше сиятельство. — Распутин стиснул зубы. — Кажется, это вы забываете, кто теперь сидит в теле Острогорского. И что ждет всех нас, если он успеет набрать силу.

— На это уйдут годы, Григорий Ефимович. А может, и десятки лет — даже с его талантами. Но пока это всего лишь курсант. — В тихом голосе прорезались презрительные нотки. — Самонадеянный и прыткий юнец, который едва ли стоит хоть чего-то без тех сил, которые сейчас пытаются выковать из него оружие, чтобы направить против нас… Не забывайте о тех, кому мы на самом деле противостоим, друг мой.

Распутин ухмыльнулся. И Морозов, и весь Совет имперской безопасности были для него мальчишками. Как и сам хозяин темного кабинета, хоть тот и прожил на свете немало лет. И все они унаследовали от благородных предков не только силу, богатство и власть, но и уверенность в собственном всемогуществе.

Уверенность глупую и ненужную. Распутин помнил старейших аристократов столицы еще мальцами, которые ходили пешком под стол, когда его борода уже давно начала покрываться сединой. И не раз становился свидетелем того, как многоопытные ветераны придворных интриг гибли только лишь потому, что недооценивали своих противников.

Если его сиятельству угодно считать мальчишку Острогорского чем-то совершенно неважным, лишь досадной помехой на пути к великой цели — пусть так. Но сам Распутин такой ошибки не допустит. И тот, кто лишил жизни его сына, умрет. И умрет куда раньше, чем успеет вернуть хотя бы десятую часть былого величия.

Это случится уже совсем скоро… Но не сегодня и не завтра. В конце концов, его сиятельство прав, и все, что сейчас есть у Совета и столичной полиции — лишь намеки и домыслы, о которых даже сам Морозов пока предпочтет умолчать.

— Возвращайтесь домой, Григорий Ефимович, — негромко произнес голос из темноты. Знаю, у вас была тяжелая ночь, но все же постарайтесь отдохнуть. И восстановить силы — они нам еще понадобятся.

Распутин молча кивнул. Что бы ни случилось завтра, пока время еще есть.

Главное — не спешить.

Россия, Санкт-Петербург, 18 января 2025 г.

Nota bene

Книга предоставлена^{Цокольным этажом}, где можно скачать и другие книги.

Сайт заблокирован в России, поэтому доступ к сайту через VPN. Можете воспользоваться^{Censor Tracker} или^{Антизапретом}.

У нас есть Telegram-бот, о котором подробнее можно узнать на сайте в^{Ответах}.

* * *

Если вам понравилась книга, наградите автора лайком и донатом:

^{Гардемарин Ее Величества. Адаптация}