ВТОРОЕ ПЛАВАНИЕ ВАСКО ДА ГАМЫ
И в следующем 1502 году он снова послал Васкуса Гаму с десятью кораблями, поручив ему стать господином моря и сделать все возможное во вред маврам Перчас, «Странники», I, 11, 31.
Сам дон Васко не оставил никаких записей о своей второй экспедиции в Индию, как и о первой. За исключением одной дошедшей до нас заметки об африканском прибрежном городе Килва[369], все сведения о его плавании мы извлекаем из посторонних источников.
Таких источников у нас имеется три. Один — это рассказ о путешествии, составленный фламандским матросом или офицером, служившим на одном из кораблей. Этот рассказ, напечатанный впервые в Антверпене в 1504 году и озаглавленный «Калькун» (Каликут), не обработан, неуклюж по форме и стилю, со многими пропусками (и, вероятно, кое-где очень приукрашен); повидимому, это сочинение невежественного человека[370]. Как ни странно, на протяжении всего рассказа имя Васко да Гамы нигде не встречается; однако нет никакого сомнения, что в данном случае мы имеем дело с подлинным отчетом о втором плавании Гамы на Восток. Даты, названия местностей и события соответствуют известным нам датам, названиям и событиям, а кроме того, отчет сообщает интересные детали, которые не встречаются больше нигде. Тот факт, что на одном из португальских кораблей служил фламандец, не удивителен, поскольку среди моряков и торговцев с Востоком уже давно были искатели приключений из Нидерландов. Это были те же смелые люди, которые впоследствии основали и прочно утвердили власть голландцев в Ост-Индии. Мало того, если мы только можем верить подлинности сохранившегося итальянского перевода одного письма короля Мануэла, написанного в 1505 году[371], фламандские купцы к тому времени уже достигли Каликута, пройдя через Египет или Персию.
Фламандский отчет начинается словами: «Это — путешествие, которое описывал один человек после того, как он отплыл… от Лиссабонской реки в Португалии в Кальцикут в Индии в 1501 году»[372].
Второй источник, рассказывающий об этом путешествии, — это отчет португальца, некоего Томе Лопиша, служившего писцом на корабле группы Иштавана да Гамы, командиром которого был Руй Мендиш ди Бриту (известный также как капитан Джованни Буонаграция). Хотя автор находился в главной флотилии только после того, как его корабль присоединился к ней на Анджидивских островах, этот полный и хорошо написанный отчет дает нам самые ценные сведения о путешествии. Португальский оригинал неизвестен, и документ сохранился только в итальянском переводе, в томе втором (стр. 133) знаменитого трехтомного собрания путешествий, изданного в Венеции Джамбаттистой Рамузио в 1551–1559 годах[373].
Третий ценный, но мало использованный источник был похоронен в течение многих лет в обширном «Дневнике» венецианца Марино Сануто[374]. Речь идет о длинном письме некоего Матео ди Беньино, венецианского фактора, к Франческо Аффайтато, жившему тогда в Лиссабоне. Беньино служил также на одном из кораблей Иштавана да Гамы. На обратном пути он с 30 марта 1503 года до середины апреля 1503 года писал во время плавания или во время пребывания в Мозамбике свой отчет о том, как шло путешествие и к каким оно привело результатам. Свое письмо он отправил Аффайтато 19 апреля 1503 года, с первым кораблем этой группы, направлявшейся в Португалию. Пространное письмо Беньино содержит мало фактов, которые не упоминались бы в отчетах Лопиша и неизвестного автора «Калькуна», однако оно очень помогает в проверке и критической оценке этих отчетов и сообщений историков того периода. Используя его вместе с другими источниками, мы получаем возможность дать довольно полную картину событий второго плавания адмирала в Индию.
Назначение дона Васко командующим новой индийской флотилии состоялось, вероятно, до конца 1501 года, поскольку суда должны были выйти в море в феврале следующего года. Королевским приказом Гаме был дан новый титул — адмирала Ост-Индских морей (Alrmrante dos Mares das Indias Onentaes). Официально свои полномочия Гама получил от короля на торжественной мессе в Лиссабонском соборе 30 января 1502 года. Там, в обстановке пышности и великолепия, адмирал принял из рук монарха как символ своего командования королевский стяг Король произнес тронную речь, превознося его заслуги Альберто Кантино, дипломатический агент герцога. Феррарского, присутствовал при церемонии и в письме к герцогу описал все это. Поскольку этот отчет появился только в брошюре, отпечатанной в 99 экземплярах, будет, может быть, интересно посмотреть на эту сцену глазами Кантино.
Сегодня, тридцатого [января 1502 года], в соборе светлейший король Португалии назначил адмиралом Индии некоего дона Васко. Я не премину [описать] церемонию, которая произошла по случаю вручения стяга вышеупомянутому адмиралу. Прежде всего государь отправился с большой пышностью на мессу и, когда она была отслужена, вышеуказанный Васко, одетый в длинный камзол французского покроя из малинового атласа, подбитый горностаем, в берете и а плаще, и украшенный золотой цепью, висевшей на шее, встал рядом с королем, который был окружен всем своим двором. В центр образовавшегося круга вошел придворный и произнес речь, превознося величие и доблести его светлости короля, он объявлял, что слава его выше славы Александра Великого. После этого, повернувшись к адмиралу, он многословно стал восхвалять его добродетели и добродетели его предков, напоминая, что именно благодаря своему гению и доблести он открыл всю эту часть Индии. Когда речь была закончена, герольд протянул книгу и предложил вышеуказанному дону Васко поклясться в вечной верности королю и его потомкам. Затем он [Васко] преклонил колена перед государем, который снял кольцо со своей руки и надел ему на палец. После этого адмиралу, который все еще стоял на коленях, был дан обнаженный меч. Он взял его в правую руку, а в левую руку ему подали стяг. Когда это было сделано, он поднялся и поцеловал руку короля, как эта делали все сеньоры и дворяне. Наконец, церемония была закончена исполнением превосходной музыки.
После завершения церемонии ее участники торжественной процессией прошли к берегу реки.
Первые две группы флотилии отправились в путь из устья Тежу 10 февраля 1502 года «в день мартовской богоматери» (em dia de Nossa Senhora da Margo) Иштаван да Гама со своими судами отплыл 1 апреля того же года.
Корабли остановились прежде всего у Канарских островов, а оттуда взяли курс на юго-восток. В конце февраля они прошли в виду островов Зеленого мыса и бросили якоря в Порту-Дала, где запаслись водой и дровами. Пока проводились заготовки, из Сан-Жоржи-да Мина на западном берегу Африки (теперь Золотой берег) пришла каравелла «под командованием Фернандо ди Мон-таройю, с двухсотпятьюдесятью марками золота, целиком в браслетах и драгоценностях, которые негры привыкли носить».
На флагманском корабле адмирала находились три важные особы посол, возвращавшийся из Лиссабона к своему суверену, радже Каннанура, и два индусских аристократа из индийского государства Кочин. Все трое были приглашены в Португалию Кабралом с тем, чтобы они могли видеть и оценить богатство, мощь и великолепие Лузитанского королевства. Пока они были в Европе, агенты Венеции, опасаясь, что португальцы быстро захватят торговлю с Индией в свои руки, старались показать политические и экономические позиции Португалии в неблагоприятном свете, так что существовало подозрение, что индийцы везут с собой отчет, нежелательный для королевства. Адмирал сразу же решил воспользоваться прибытием корабля, нагруженного золотом, чтобы произвести впечатление на своих пассажиров. Он приказал принести сокровища, рассыпал их перед ними и как бы невзначай заявил им через Гашпара да Индиа, который служил у него переводчиком, что «обычно от двенадцати до» пятнадцати кораблей каждый год привозят дону Мануэлу, королю Португалии и владетелю Мины, примерно по такому же количеству золота. При сем индийцы весьма удивились и признали, что венецианцы представили им положение Португалии совсем в ином свете, но теперь они все увидели сами и верят словам Гамы так что он выиграл игру».
Автор «Калькуна» сошел на берег в Порту-Дала, об островах Зеленого мыса он писал так «Люди там ходят совсем нагие, как мужчины, так и женщины. Они черны, у них нет никакого стыда, поэтому они не носят никакой одежды, [женщины] обнимают мужчин открыто, как обезьяны, и не имеют никакого представления о добре и зле».
* * *
14 июня 1502 года флотилия стала на якорь около порта Софала, на восточном побережье Африки Софала (арабское сафла — низина) была нездоровым местом, но она была превосходным портом для вывоза золота, которое добывалось в области Мономотапа внутри страны. Здесь также широко велась торговля зубами бегемотов — они белее, тверже и лучше по цвету, чем слоновая кость. Жители, согласно описанию, носили ассагаи (берберское загхай — метательное копье) и пользовались «стрелами средней величины, но не такими длинными, как английские стрелы»[375]
Ян Хейген ван Линсхотен[376], голландец, побывавший на Востоке в 1583–1588 годах, рассказывает, что «есть такие мавры (негры), которые носят других мавров на спинах, подобно животным, и совершенно привыкли к этому, как если бы они были лошадьми, мулами или ослами»[377]
Продолжая плавание, флотилия после короткой остановки в Мозамбике прибыла к острову Килва в устье реки Коаво.[378] На острове был расположен богатый город с хорошими каменными домами, жители которого «все ходят голые» или очень легко одетые Гама вспомнил, что эмир Ибрагим плохо отнесся к Кабралу и отказался принять христианство, когда тот потребовал этого. Естественный отказ Ибрагима был истолкован как проявление бесстыдства и враждебности Гама заявил, что он сожжет город дотла, если Ибрагим не подчинится португальцам и не заплатит дани Мануэлу. Беспомощный эмир был вынужден подчиниться и поклясться в верности королю. В качестве гарантии уплаты дани Гаме был передан некий Мохаммед Анкони, горожанин Килвы (эмир подозревал его в заговоре с целью захвата власти). Мохаммед знал, что эмир совсем не собирается платить дань из своей казны, а португальцы убьют его, если дань не будет внесена, так что он сам заплатил две тысячи миткалов (около пяти тысяч дол ларов) и был освобожден.[379] Адмирал получил деньги, не спросив, кто их уплатил. Для него важно было то, что он добился и подчинения правителя Килвы и дани, которой он так домогался.
В рассказе фламандца имеются следующие наблюдения о Софале и ее населении.
Когда, далее, царь выходит из дворца, они сыплют ему на голову рис и льют воду. Они чувствуют себя очень счастливыми, бьют в ладоши, поют и прыгают вокруг царя. Царь и весь народ, мужчины и женщины, ходят нагими, прикрывая передником только свои срамные части, и каждый день купаются в море. Там есть быки без рогов, но на спине у них устроено своего рода седло.
Там есть также овцы с большими хвостами, больше, чем мы когда-либо видели, в этих хвостах нет костей и каждый хвост стоит больше половины цены овцы. Кроме того, там растут фиги толщиной в две ладами.
От Софалы группа Висенти Судрё (которая присоединилась там к Гаме) отправилась в Мозамбик и там поджидала Гаму, который остался, чтобы исследовать, какие имеются возможности для торговли в Софале Фламандец рассказывает нам о туземцах Кафрарии[380], о населении, живущем в городах, обнесенных стенами. Он передает беседу с туземцем, который был рабом правителя Софалы, говорит, что Кафрария «изобилует серебром, золотом, драгоценными камнями и богатствами» Гаме удалось получить некоторую часть этого золота путем торговых сделок в Софале.
Постройка судов из готовых блоков не есть изобретение нашего времени, потому что в Мозамбике из частей, захваченных для этой цели в Португалии, была быстро построена каравелла, которая стала использоваться в качестве каботажного судна.
Пробыв в Софале несколько недель, в течение которых на острове была построена фактория для торговли, флотилия отправилась в путь. Едва только корабли двинулись, как судно Жуана да Фонсеки потерпело крушение на устьевом баре реки.[381] К счастью, команду удалось спасти, а груз снять, но корабль пришлось бросить.
Прежде чем оставить Килву, адмирал дал следующие инструкции для всех португальских судов, прибывающих в Килву (эти инструкции ныне находятся в Национальной библиотеке в Лиссабоне).
Я, дон Васко, адмирал и так далее, извещаю всех капитанов любых судов моего владыки короля, которые прибудут в этот порт Килуа (Quiloa), что я прибыл сюда 12 сего июля 1502 года и хотел вести переговоры с царем, чтобы установить между нами мирные и дружественные отношения, и что он не хотел вести со мной переговоры, но проявил по отношению ко мне большую невежливость, вследствие чего я вооружился вместе со всеми моими людьми, приготовившись уничтожить его, повел свои корабли к его дому, подошел с ними к самому берегу и призвал его к себе с гораздо большей суровостью, чем та, с которой он меня встретил. И он, увидя, что в его интересах подчиниться мне, пришел, и я установил с ним мирные и дружественные отношения на том условии, что он будет платить королю, моему государю, полторы тысячи золотых миткалов ежегодно в качестве дани и заплатит единовременно полторы тысячи миткалов за текущий год и признает себя вассалом его высочества и я извещаю всех вообще и приказываю тем, кто прибудет в эту местность, где я нахожусь, что вы не должны здесь задерживаться, а должны немедленно продолжать ваш путь в Малинди, а если вы меня там не встретите, идите в Анджидива, а если вы меня не застанете и там, следуйте по пути в Каннанур и несите вахту днем и ночью, чтобы не пройти мимо меня.
Когда Васко находился еще в Килве, с ним соединился 23 июля Иштаван да Гама и три его корабля — остальные отстали от его группы во время бури. Прежде чем отправиться в путь, Гама, подозрительно настроенный по отношению к царю Килвы, решил проучить его. Он пригласил его на корабль, арестовал и угрожал «держать его под водой, пока он не умрет, и заставил его обещать быть вассалом короля Манузла и платить дань».
Теперь адмирал хотел попасть в Малинди, находящийся на расстоянии около ста миль от Килвы[382], но ему помешали противные ветры и течения.
На мысе Санта-Мария Васко вел торговые переговоры с маврами, а затем был взят курс к побережью Индии. Источники говорят, что Васко плыл не прямиком через Индийский океан, а держался ближе к суше, идя мимо южной Аравии и дальше на юг, вдоль берегов Индии.
Первым пунктом, замеченным с кораблей, был Камбей, находившийся, согласно «Калькуну», в шестистах милях от «города Мекки, где похоронен Магомет, дьявол язычников»[383]. После этого была сделана короткая остановка в Гоа, который стал позже столицей Португальской Индии.
«Оттуда мы пошли вперед и прибыли на остров, называвшийся Анджидива, где мы запаслись водой и дровами, и мы также спустили на берег наших больных, по крайней мере, триста человек и там мы убили ящерицу [крокодила] длиной не меньше пяти футов». Именно в это время на кораблях появилась цынга и, несмотря на все попытки бороться с ней, свыше одной трети команды заболело и много умерло.
Пока дон Васко находился у Анджидивских островов, к нему подошел корабль Руй Мендиша ди Бриту, и с этого момента рассказ об экспедиции дополняется отчетом Томе Лопиша. Через четырнадцать дней у горы Дели к флотилии присоединилось последнее из судов Иштавана да Гамы, и Васко стал командовать всеми собравшимися кораблями.
Следующей стоянкой флотилии был Каннанур; там Гама (мы снова цитируем «Калькун») ожидал корабли из Мекки: «это те корабли, которые возят пряности в наши страны; мы хотели уничтожить их с тем, чтобы один лишь король Португалии получал пряности, собираемые здесь (в Индии)».
Через несколько дней было замечено арабское судно «Мери», шедшее с запада. Этот корабль, принадлежавший брату Ходжи-Касима из Каликута, возвращался из Мекки. Помимо различных товаров, на нем находилось 380 пассажиров[384], мужчин, женщин и детей, по большей части это были паломники — они возвращались из священного города к себе на родину, в Каликут. Португальский командир погнался за арабским судном и скоро настиг его. Корабль сдался без сопротивления — оно было бессмысленно при подавляющем превосходстве противника. Гама приказал передать ему груз и все оружие. На это арабы заявили, что у них нет ничего ценного. Адмирал велел бросить в море двух арабов; остальные признались, что у них были кое-какие ценные грузы. Самые лучшие грузы были перегружены на корабль Диогу Фернандиша Корреа для передачи королю, а остальное поделили между командами кораблей Гамы. Перегрузка заняла два дня. Адмирал подозревал, что магометане скрыли еще много груза, а может быть, не отдали и всего оружия. Поэтому Гама, хотя и не встретил никакого сопротивления, ограбил мирное судно страны, с которой не вел войны, и закончил этот непростительный акт пиратства самым подлым и жестоким поступком во всей своей жизни. Он приказал запереть пассажиров в трюме «Мери» и хладнокровно велел поджечь судно с тем, чтобы уничтожить всех, кто там был Каштаньеда говорит, что Гама сделал это в отместку за нападение мавров на Кабрала.
Бомбардиры, которым была поручена эта ужасная задача, подожгли судно в нескольких местах, а затем португальские корабли отошли на безопасное расстояние. Обреченным арабам, слышавшим треск горящего дерева и чувствовавшим запах дыма, удалось вырваться наружу, они стали бегать по палубе с ведрами и топорами, стараясь потушить пламя, проникшее внутрь судна через пробоины от выстрелов португальцев. Понимая, какая страшная судьба их ожидает, они приготовились дорого отдать сбою жизнь у них еще оставалось немного оружия, которое они скрывали от Гамы. Но сначала они еще раз сделали отчаянный призыв к милосердию. Женщины с воплем и стонами подбежали к бортам Они прижимали к груди своих детей, показывали на них и на немногие украшения на руках, горестно жаловались на своем языке и пытались безумными жестами смягчить сердце жестокого гяура. Все это ни к чему не привело. Гама, находившийся на корабле Иштавана, дал распоряжение взять арабский корабль на абордаж и снова зажечь его. Он стоял у окна своей каюты, глядя каменным взглядом на палубу обреченного судна — это была настоящая сцена из дантова «Ада». С палубы и из трюма «Мери» поднимался черный дым, красное и оранжевое пламя; люди, обожженные и закоптелые, делали жалкие попытки затушить пламя; женщины и дети с криками бегали по палубе, стараясь спастись от огня и от снарядов, которые градом сыпались на них, но громче всех, издеваясь, кричали и выли сами пираты-португальцы. Обезумевшие арабы хватали пылающие палки и доски и бросали их на палубы португальских кораблей, так что матросам Гамы пришлось серьезно взяться за тушение огня. Заставить Гаму отказаться от его кровавого замысла было невозможно. Он дал зверский приказ подойти к судну и поджечь его в тех местах, где огонь потух. Португальские корабли снова подошли к «Мери», и матросы, перепрыгнув через высокие борты, оказались на низкой палубе арабского судна. Они встретили ожесточенное, безумное сопротивление арабов, боровшихся за свою жизнь и за жизнь своих близких. Палубы были скользки от крови, но арабы снова и снова отбивали натиск португальцев, сплошной массой бросавшихся на судно.
Наступила ночь и португальские корабли отошли, боясь, что отчаявшиеся арабы могут в свою очередь взять их на абордаж или поджечь. Истощенные и беспомощные арабы еще питали слабую надежду, что, может быть, ветер и течение унесут их за ночь настолько далеко, что они смогут спастись, хотя их и окружали со всех сторон португальские корабли. Всю ночь можно было слышать, как арабы молились аллаху и призывали Магомета спасти их. Так эта неравная борьба, кажущаяся невероятной, длилась четыре дня и четыре ночи; португальцы снова и снова поджигали арабское судно, а арабы упорно тушили огонь. Хотя значительная часть судна была сожжена и многие арабы потонули, бросившись с пылающей палубы в море, команда кораблей Гамы начала уставать, флотилия теряла людей, снаряжение и время из-за одного и притом уже ограбленного судна, которое больше не представляло для нее никакой ценности. И в этот критический момент магометан предал и погубил один из их единоверцев. Лопиш рассказывает:
Адмирал отправился на корабль «Лионанда» и стал обсуждать с шестью или семью другими командирами флота вопрос… о том, что они вели [борьбу] в течение четырех суток и никто из них не сумел взять судно на абордаж, а только, проходя мимо него, они могли обстреливать его из бомбард; я наши люди уже решили оставить это дело, когда один из мавров, бросившихся в море, явился к нашему капитану и сказал ему, что, если тот пощадит ему жизнь, он доберется вплавь до судна и привяжет веревку к рулю, чтобы поджечь судно, и адмирал, решив воспользоваться этим, даровал ему жизнь и передал его Жуану ди Вера. У мавра были с собой золотые монеты [шерафимы], и он рассказал, что на корабле были большие богатства, которые бросили в море, и большое количество продовольствия; он также сказал нам, что в ящиках с медом и с маслом было спрятано много золота, серебра и драгоценных камней, и что они бросили все за борт, когда увидели, что мы не намерены щадить их жизнь. Их ярость была такова, что несколько раз е разгаре битвы мы видели, как люди, раненные стрелами, вырывают их и бросают их в нас руками и продолжают борьбу, словно они не чувствовали боли. Итак, после столь продолжительной борьбы адмирал поджег это судно с великой жестокостью и без малейшей жалости, и оно сгорело со всеми, кто был на борту.
Из всех этих беззащитных людей пощадили только двадцать мальчиков — потом они были обращены в христианство и стали монахами в Белене! И такие свирепые поступки совершались не в порыве страсти, гнева или мести, а с холодной, рассчитанной и бесчувственной жестокостью. Они накладывали несмываемое пятно на облик дона Васко да Гамы, хотя современники в своих отчетах не порицали его за эти действия.
После уничтожения арабского корабля Гама отправился в Каннанур, с раджой которого он заключил договор о дружбе во время первого плавания — раджа был чрезвычайно обрадован, найдя в португальцах союзников в борьбе со своим врагом, каликутским саморином. Напомним, что этот правитель помогал и Кабралу. В Каннануре, говорит автор «Калькуна», «мы купили всякого рода пряностей и царь принял нас с большой пышностью и привел… двух слонов и других странных животных, названия которых я не знаю». Раджа встретил Гаму почетными церемониями. Каштаньеда рассказывает, что «царь и адмирал обнялись и уселись в двух креслах с высокими спинками, которые дон Васко приказал принести для этой цели, и царь сел в кресло, чтобы доставить удовольствие Гаме, хотя это было против его обычая, а Гама дал ему два таза с толстыми коралловыми ветками, очень красивыми, и их дружба была закреплена».
Из индийских источников мы извлекаем более подробное сообщение. «Царь Чираккала пришел на берег моря с четырьмя тысячами наирских меченосцев, чтобы приветствовать адмирала; их встреча произошла на площадке у морского берега. Радже был вручен меч, отделанный золотом и эмалью. Состоялись торговые переговоры; через некоторое время флотилия двинулась в путь и бросила якорь напротив Каликута 30 октября 1502 года».
Видя, что Гама стоит перед городом с большим флотом, саморин был взволнован и напуган. Правитель наконец понял, что он совершил роковую ошибку, третируя адмирала во время его первого плавания и не воспрепятствовав предательскому нападению на моряков Кабрала. Он стал действовать решительно и выслал своих сановников с предложениями дружбы Дон Васко выказал к послам полное пренебрежение и заявил им, что его король может сделать правителя, подобного саморину, из ствола пальмы. Он заявил, что ценой мира должно быть немедленное изгнание всех мусульман из Каликута Желая ясно показать саморину, что, предъявив ультиматум, он намерен сразу же действовать, адмирал совершил новое непростительное, бесчеловечное преступление. К кораблям флотилии подплыли индийские рыбачьи лодки — рыбаки хотели продать португальцам рыбу Гама захватил тридцать восемь несчастных, ни в чем не повинных людей. Хотя они протестовали и боролись, их втащили на корабль и повесили на реях. В то же время Гама приказал своим судам бомбардировать город, располагавший для ответа очень немногими пушками — если только они вообще там были.
С наступлением ночи Гама приказал снять тела повешенных. У них отрезали руки, ноги и головы, свалили их в лодку, а туловища бросили за борт, прилив вынес их к берегу. К груде рук, ног и голов в лодке было прикреплено письмо на арабском языке, в котором говорилось, что это только предостережение, предвестие судьбы, которая постигнет город, если он будет сопротивляться. По словам Корреа, в письме саморину предлагалось, чтобы из отрезанных голов, рук и ног он изготовил себе вкусное блюдо керри. Затем лодка была отвязана, чтобы ее прибило к берегу.
Лопиш рисует зловещими красками картину ужасной ночи, которая последовала за этим. Жители Каликута толпами собирались у берега и глядели на страшное зрелище. Многие стояли у самой воды и при свете дымных факелов старались рассмотреть вынесенные прибоем на песок человеческие туловища — без голов, рук и ног по одежде или иным признакам они искали среди них своих близких. Когда кого-нибудь узнавали, родственники уносили его домой, и в городе всю ночь, то затихая, то усиливаясь, раздавались погребальные песнопения индусов.
На следующий день бомбардировка города возобновилась, было ограблено, а затем сожжено тяжело нагруженное судно, захваченное накануне у самого берега.
Совершив этот новый акт пиратства, Гама отплыл со своей флотилией в Кочин за пряностями. Чтобы совершенно блокировать город и не дать подойти к нему каким-либо судам, он оставил у Каликута шесть своих кораблей и одну каравеллу, поручив командование ими Висенти Судрё. 7 ноября дон Васко прибыл в Кочин и заключил здесь торговое соглашение, обменявшись дарами с кочинским раджой, он начал грузить на свои судна пряности и другие товары.
Между тем каннанурский раджа прислал туда своего гонца и сообщил, что у него тоже достаточно груза для нескольких португальских кораблей, и Гама отправил в Каннанур два корабля.
3 января в Кочине появился какой-то брамин с сыном и двое знатных жителей Каликута — они привезли письма от саморина, который тщетно пытался атаковать Судрё и прорвать его блокаду. В письме саморин просил адмирала вернуться в Каликут и подписать договор о мире и торговле Гама отплыл на корабле «Фдор-ди-ла-Мар», которым командовал его племянник, отправив в то же время своему дяде в Каннанур каравеллу с распоряжением присоединиться к «Флор-ди-ла-Мар» в Каликуте. Приглашение саморина было ловушкой он хотел захватить в плен или убить Гаму. Ночью Гама увидел, что его корабль окружен арабскими судами, и он едва избежал гибели от их огня. Если бы ему на выручку вскорости не подоспел с одним судном и двумя каравеллами Висенти Судре, португальцы попали бы в настоящую беду.
Гама сразу же стал мстить. Он отпустил брамина, но повесил мальчика и двух других пленных на рее и проплыл несколько раз мимо города, страшные украшения его судна качались по ветру. Затем он вернулся в Крчин и завершил погрузку судов. Когда дело уже подходило к концу, он получил известие, что арабы собирают большой флот для нападения на португальцев Гама немедленно вызвал все суда своей армады в Кочин и 10 февраля 1503 года снова отправился в Каликут. 12 февраля он завязал у Каликута бой с флотом раджи. Очевидно, столкновение было не очень серьезное. После короткой стычки арабские суда обратились в бегство, а когда ветер спал, тяжелые португальские корабли уже не могли преследовать арабов.
Адмирал считал теперь, что он выполнил порученное ему дело. Муссон, благоприятствующий обратному плаванию, уже подул, и 20 февраля флотилия отправилась из Каннанура прямо на Мозамбик. Фламандский автор пишет:
5 марта, находясь в ста милях от берега, мы взяли курс на юго-восток (southeast?). 29 марта мы находились в море, на расстоянии около тысячи двухсот” миль [385]от Португалии, и начали терять из виду Большую Медведицу, а солнце было над нашими головами, так что 2 апреля мы не могли разглядеть ни призрака, ни тени чего-либо, ни какого-либо созвездия. В этом море мы видели крылатых рыб, пролетавших такое расстояние, что в них можно было стрелять из арбалета, а величиной они с макрель, сельдь или сардинку. На протяжении около трехсот миль мы видели черных морских чаек с белой грудью, у них были хвосты, как у лебедей, они крупнее диких голубей. Они ловят этих летающих рыб. 11 апреля мы зашли так далеко, что в полдень с капитанского мостика мы видели солнце с севера. И в то же время мы не видели каких-либо созвездий, которые могли бы быть нам полезны, — у нас были только наши компасы и карты. После этого мы пришли в другую широту, где не было никаких живых существ, ни рыбы, ни дичи и ничего другого 20 апреля [начался] противный ветер, [который] дул пять недель подряд [и] отогнал нас на 1000 миль от прямого курса, и поэтому мы 12 дней плыли, не видя ни суши, ни песка. 22 мая здесь была зима, и день на этой широте продолжался не больше восьми часов, и была большая буря — дождь, град, снег, гром и молния. Около мыса Доброй Надежды в небе показался просвет, но была штормовая погода. Когда мы прибыли к Мысу, мы взяли курс на северо-восток (northeast) [386]. 10 июня мы снова увидели Большую Медведицу и Полярную звезду, и снова узнали небо, чем были очень довольны.
Преодолев бури, штили и противные ветры, два корабля, посланные с сообщениями о плавании, прибыли в Лиссабон 1 сентября 1503 года. Дон Васко и главная часть флотилии поднялись по Тежу и бросили якорь 11 октября 1503 года. «Итак, мы вернулись живы и здоровы в Португалию, — заканчивает свой рассказ автор «Калькуна» («Ende alsoe quamen wy wenderom behonden in Poertegael»), — благодарение богу».
Так закончилось второе плавание дона Васко да Гамы в Индию. Он привез своему государю еще больше золота и еще больше его прославил. Он подписал ряд договоров, подчинил португальской короне новых далеких вассалов и данников и положил начало завоеванию и эксплуатации португальцами восточноафриканского побережья и индийских морей. Но за ним тянулся широкий пламенеющий след крови и ненависти — бессмысленно пролитая кровь невинных жертв и ненависть, которая могла бы и не вспыхнуть, если бы он только проявил такт, терпение и благоразумие. Он посеял ветер. Его преемники пожали бурю: всего лишь через несколько поколений его соотечественники лишились самых ценных своих завоеваний и владений. Что касается его самого, то дон Васко еще раз выказал поистине стальную, безжалостную решимость, бессердечие и холодную жестокость, хотя нередко она была совершенно бессмысленна и бесполезна. Тщетно мы стали бы искать в сообщениях о втором плавании в Индию хоть что-нибудь, что могло бы оправдать его и смягчить суд истории над этим человеком, который казался, как заметил Гарсиа да Орта о Магеллане, «дьяволом, вошедшим в португальца»[387].