Вышеизложенная переписка достаточно объясняетъ, почему мнѣ не остается иного выбора, какъ только упомянуть о смерти леди Вериндеръ, чѣмъ и заканчивается пятая глава моего разказа.
Далѣе, строго удерживаясь въ предѣлахъ личныхъ моихъ свѣдѣній, надо начать съ того, что по кончинѣ тетушки я болѣе мѣсяца не видала Рахили Вериндеръ. Свиданіе ваше произошло, когда мнѣ довелось провести нѣсколько дней подъ однимъ кровомъ съ нею. Въ продолженіе моихъ гостинъ случилось нѣчто, касающееся ея помолвки съ мистеромъ Годфреемъ и на столько важное, что требуетъ особаго отчета на этихъ страницахъ. Разъясненіемъ этого послѣдняго изъ множества прискорбныхъ домашнихъ обстоятельствъ я завершу свой трудъ; ибо тогда я передамъ все, что мнѣ извѣстно, въ качествѣ дѣйствительнаго (и весьма неохотнаго) свидѣтеля событій. Тетушкины останки были перевезены изъ Лондона и погребены на маленькомъ кладбищѣ, прилегающемъ къ церкви, въ собственномъ ея паркѣ. Въ числѣ прочихъ членовъ семейства и я получила приглашеніе на похороны; но не могла еще въ такое короткое время (при моихъ религіозныхъ понятіяхъ) очнуться отъ удара, нанесеннаго мнѣ этою кончиной. Сверхъ того, меня увѣдомили, что заупокойную службу будетъ совершать фризингальскій ректоръ. Видавъ нерѣдко въ прошлыя времена, какъ этотъ отверженецъ духовнаго званія составлялъ партію виста у леди Вериндеръ, я сомнѣваюсь, могло ли быть оправдано мое присутствіе на печальной церемоніи, еслибъ я даже была въ состояніи предпринять поѣздку.
Леди Вериндеръ оставила дочь на попеченіе своего зятя, мистера Абльвайта старшаго. Онъ назначался въ завѣщаніи опекуномъ до тѣхъ поръ, пока племянница его выйдетъ замужъ или достигнетъ совершеннолѣтія. При такихъ обстоятельствахъ мистеръ Годфрей, вѣроятно, увѣдомилъ своего отца о новыхъ отношеніяхъ между намъ и Рахилью. Какъ бы то на было, дней десять спустя по смерти тетушки, помолвка уже не была тайной въ семейномъ кругу, а мистеръ Абльвайтъ старшій, еще одинъ изъ отъявленнѣйшихъ отверженцевъ, очень заботился, какъ бы ему сдѣлать и себя, и власть свою наиболѣе пріятными для молодой леди, которая собиралась замужъ за его сына.
Рахаль заставала его порядочно похлопотать насчетъ выбора мѣста, гдѣ бы можно было уговорить ее поселиться. Домъ въ Монтегю-Скверѣ напоминалъ ей о горестной утратѣ матери. Йоркширскій домъ напоминалъ о скандальной пропажѣ Луннаго камня. Собственный домъ ея опекуна въ Фризингаллѣ не представлялъ этихъ затрудненій; но присутствіе въ немъ Рахили, послѣ недавней утраты, мѣшало бы веселиться ея двоюроднымъ сестрамъ, и она сама просила о томъ, чтобы посѣщеніе было отложено до болѣе удобнаго времени. Кончилось тѣмъ, что старикъ Абльвайтъ предложилъ попробовать нанять домъ въ Брайтонѣ. Жена его, больная дочь и Рахиль поселятся тамъ вмѣстѣ, поджидая прочихъ къ концу сезона. Онѣ не будутъ принимать никого, кромѣ нѣсколькихъ старыхъ друзей и Годфрея, который всегда будетъ у нихъ подъ рукой, разъѣзжая по желѣзной дорогѣ изъ Лондона къ нимъ и обратно.
Я описываю эти безцѣльные перелеты съ мѣста на мѣсто, эту ненасытную суетню тѣла и ужасающій застой души, имѣя въ виду ихъ послѣдствія. Этотъ наемъ дома въ Брайтонѣ оказался именно тѣмъ случаемъ, которымъ Провидѣніе воспользовалось, чтобы снова свести меня съ Рахилью Вериндеръ.
Тетушка Абльвайтъ, высокая, неговорливая, цвѣтущая на взглядъ женщина. Въ ея характерѣ одна только замѣчательная черта: она съ роду ничего не дѣлала сама и прожила жизнь, принимая всяческія услуги, усваивая всяческія мнѣнія. Я никогда не встрѣчала болѣе безнадежной личности съ духовной точки зрѣнія: этотъ субъектъ озадачиваетъ полнѣйшимъ отсутствіемъ элементовъ сопротивленія, надъ которыми стоило бы поработать. Тетушка Абльвайтъ внимала бы и тибетскому далай-ламѣ, точно такъ же какъ внимаетъ мнѣ, а подобно зеркалу отразила бы его воззрѣнія такъ же охотно, какъ отражаетъ мой. Она отыскала квартиру въ Брайтонѣ, оставаясь въ лондонскомъ отелѣ, покоясь на диванѣ и пославъ за себя сына. Она нашла необходимую прислугу, завтракая однажды утромъ въ постели и отпустивъ со двора свою горничную съ условіемъ, чтобы та «начала свои визиты, сходивъ за миссъ Клакъ». Я застала ее мирно обмахивающуюся вѣеромъ, въ блузѣ, въ одиннадцать часовъ.
— Милая Друзилла, мнѣ нужна кое-какая прислуга. Вы такая умница, пожалуста, найдите мнѣ.
Я окинула взглядомъ неубранную комнату. Церковные колокола благовѣстили ко вседневной службѣ, подсказывая мнѣ слова кроткаго выговора съ моей стороны.
— О тетушка! сказала я съ грустью: — достойно ли это англійской женщины и христіанки? Такъ ли совершается переходъ отъ временнаго къ вѣчному?
А тетушка отвѣтила:
— Я надѣну платье, Друзилла, если вы будете такъ добры, поможете мнѣ.
Что оставалось говорить послѣ этого? Я производила чудеса надъ женщинами-убійцами, но ни на шагъ не подвинулась въ дѣлѣ тетушки Абльвайтъ.
— Гдѣ же списокъ потребной намъ прислуги? спросила я.
Тетушка кивнула головой. Въ ней не хватало энергіи даже составить спискокъ.
— У Рахили, душа моя, сказала она: — въ той комнатѣ.
Я пошла въ ту комнату и такимъ образомъ, въ первый разъ послѣ разлуки въ Монтегю-Скверѣ, увидала Рахиль. Она казалась такою жалкою, маленькою, худенькою, въ траурномъ платьѣ. Еслибъ я придавала сколько-нибудь серіозное значеніе такой преходящей мелочи, какъ внѣшній видъ, то, пожалуй, прибавила бы, что цвѣтъ ея лица былъ изъ тѣхъ, которые всегда теряютъ, если ихъ не выдѣлить полоской бѣлаго воротничка. Но что такое цвѣтъ вашего лица и ваша внѣшность? Это препятствія и западни, разставленныя вамъ съ вами, милыя подруги, на пути къ высшимъ цѣлямъ! Къ величайшему изумленію, при входѣ моемъ въ комнату, Рахиль встала и пошла навстрѣчу мнѣ съ протянутою рукой.
— Очень рада васъ видѣть, сказала она: — Въ прежнее время, Друзилла, у меня была привычка очень глупо и очень рѣзко возражать вамъ. Я прошу прощенія. Надѣюсь, вы простите меня.
Лицо мое, кажется, обличило удивленіе, почувствованное мною при этомъ. Она покраснѣла на магъ и продолжала свое объясненіе.
— При жизни моей бѣдной матушки, ея друзья не всегда бывали моими друзьями. Теперь, потерявъ ее, сердце мое ищетъ утѣшенія въ тѣхъ, кого она любила. Вы были ею любимы. Попробуйте сблизиться со мной, Друзилла, если можете.
Всякаго человѣка, съ правильно-устроенною головой, высказанная такимъ образомъ побудительная причина просто поразила бы. Какъ! въ христіанской Англіи молодая женщина, потерпѣвшая утрату, до такой степени лишена понятія о томъ, гдѣ слѣдуетъ искать истиннаго утѣшенія, что надѣется найдти его въ друзьяхъ своей матери! Въ моей родственницѣ пробуждается сознаніе своихъ выходокъ противъ другихъ лицъ, но не вслѣдствіе убѣжденія и долга, а подъ вліяніемъ чувства и настроенія! Плачевныя думы, но все-таки подающія нѣкоторую надежду лицамъ, подобно мнѣ искусившимся въ совершеніи добрыхъ дѣлъ. Не худо бы, подумала я, изслѣдовать, въ какой мѣрѣ измѣнился характеръ Рахили вслѣдствіе утраты матери. Я рѣшилась, вмѣсто пробнаго камня, употребить ея помолвку съ мистеромъ Годфреемъ Абльвайтомъ.
Отвѣтивъ на первый шагъ со всевозможнымъ радушіемъ, я, по ея приглашенію, сѣла рядомъ съ нею на диванъ. Мы говорили о семейныхъ дѣлахъ и планахъ на будущее время, все еще обходя тотъ планъ, который завершался ея замужествомъ. Какъ я ни старалась направить разговоръ на этотъ пунктъ, она рѣшительно уклонялась отъ моихъ намековъ. Открытая постановка вопроса съ моей стороны была бы преждевременна на первыхъ порахъ нашего примиренія. Къ тому же, я разузнала все, что мнѣ хотѣлось знать. Она уже не была тою легкомысленною, дерзкою дѣвушкой, которую я слышала и видѣла во время моего мученичества въ Монтегю-Скверѣ. Одного этого достаточно было для поощренія меня взяться за ея обращеніе на путь истинный, начавъ съ нѣсколькихъ словъ серіознаго предостереженія, направленныхъ противъ поспѣшнаго заключенія брачныхъ узъ, а затѣмъ вереходя къ высшимъ цѣлямъ. Взирая на нее съ новымъ участіемъ, и вспоминая, какъ внезапно, очертя голову, приняла она супружескія воззрѣнія мистера Годфрея, я считала мое вмѣшательство священнымъ долгомъ и ощущала въ себѣ ревность, подававшую надежды на достиженіе необыкновенныхъ результатовъ. Въ такомъ дѣлѣ, думала я, главнѣйшее — быстрота дѣйствія. Я тотчасъ вернулась къ вопросу о прислугѣ, необходимой для нанятаго дома.
— Гдѣ же списокъ, моя милая?
Рахиль отыскала его.
— Поваръ, черная кухарка, горничная и лакей, читала я. — Милая Рахиль, эта прислуга нужна только на время, на то время, пока домъ будетъ въ наймѣ у вашего опекуна. Намъ затруднительно будетъ найдти людей подходящаго характера и способностей на такой краткій срокъ, если искать ихъ въ Лондонѣ. Есть ли еще и домъ-то въ Брайтонѣ?
— Да. Годфрей нанялъ; и кое-кто изъ тамошнихъ просились въ услуженіе; но онъ не думалъ, чтобъ они годились намъ, и пріѣхалъ сюда, ничѣмъ не порѣшивъ съ нами.
— А сама вы опытны въ этихъ дѣлахъ, Рахиль?
— Нѣтъ, нисколько.
— А тетушка Абльвайтъ не хлопочетъ?
— Нѣтъ, бѣдняжка. Не судите ея, Друзилла. Мнѣ кажется, она единственная истинно счастливая женщина изъ всѣхъ кого я знаю.
— Счастье счастью рознь, дружокъ мой. Когда-нибудь надо вамъ поговорить объ этомъ предметѣ. А между тѣмъ я приму на себя хлопоты о прислугѣ. Тетушка напишетъ письмо къ тамошнимъ….
— То-есть подпишетъ, если я напишу за нее, что, впрочемъ, одно и то же.
— Совершенно то же самое. Я захвачу письмо и поѣду завтра въ Брайтонъ.
— Вы чрезвычайно любезны! Мы подоспѣемъ какъ разъ къ тому времени, когда все будетъ готово. И надѣюсь, вы останетесь моею гостьей. Въ Брайтонѣ такъ весело, вамъ вѣрно понравится.
Такимъ образомъ я получила приглашеніе, и предо мной открывалась блистательная надежда на вмѣшательство.
Тотъ день была середа. Въ субботу къ полудню домъ для нихъ приготовили. Въ этотъ краткій промежутокъ времени я изслѣдовала не только характеры, но и религіозныя воззрѣнія всей обращавшейся ко мнѣ прислуги безъ мѣста, и успѣла сдѣлать выборъ, одобренный моею совѣстью. Я узнала также, что въ городѣ проживаютъ двое серіозныхъ друзей моихъ, которымъ я вполнѣ могла повѣрить благочестивую цѣль, привлекавшую меня въ Брайтонъ, и посѣтила ихъ. Одинъ изъ нихъ, — церковный другъ, — любезно помогъ мнѣ достать нашему кружку мѣста для сидѣнья въ церкви, гдѣ онъ самъ проповѣдывалъ. Другая, подобно мнѣ, незамужняя леди всѣ богатства своей библіотеки (составленной исключительно изъ драгоцѣннѣйшихъ изданій) передала въ полное мое распоряженіе. Я заимствовала у нея полдюжины изданій, тщательно избранныхъ для Рахили. Обдуманно разложивъ ихъ по всѣмъ комнатамъ, гдѣ она могла, по всей вѣроятности, бывать, я нашла, что приготовленія мои кончены. Глубокая назидательность въ нанятой для нея прислугѣ; глубокая назидательность въ священникѣ, который будетъ ей проповѣдывать, и глубокая назидательность книгъ, лежащихъ у нея на столѣ,- вотъ какова была тріединая встрѣча, приготовленная этой сироткѣ моимъ рвеніемъ! Умъ мой исполнился небеснаго успокоенія въ тотъ день субботній, когда я сидѣла у окна, поджидая пріѣзда моихъ родственницъ. Суетныя толпы проходили предъ моими глазами. Увы! многіе ли изъ нихъ, подобно мнѣ, ощущала въ себѣ несравненное сознаніе исполненнаго долга? Страшный вопросъ! Оставимъ это. Часамъ къ семи путешественницы пріѣхали. Къ неописанному изумленію моему, ихъ сопровождалъ не мистеръ Годфрей (какъ я ожидала), а законовѣдъ, мистеръ Броффъ.
— Какъ поживаете, миссъ Клакъ? сказалъ онъ:- на этотъ разъ я останусь.
Этотъ намекъ на тотъ случай, когда я заставала его отложить свое дѣло и уступать первенство моему, во время нашей встрѣчи въ Монтегю-Скверѣ, убѣдилъ меня, что старый болтунъ пріѣхалъ въ Брайтонъ, имѣя въ виду какую-то личную цѣль. Я было приготовила маленькій рай для возлюбленной Рахили, — а змій-искусатель ужь тутъ какъ тутъ!
— Годфрей очень досадовалъ, Друзилла, что не могъ пріѣхать съ нами, сказала тетушка Абльвайтъ:- ему что-то помѣшало и задержало его въ городѣ. Мистеръ Броффъ пожелалъ замѣнить его и дать себѣ отдыхъ у насъ до понедѣльника. Кстати, мистеръ Броффъ, мнѣ предписано движеніе на вольномъ воздухѣ, а я вѣдь этого не люблю. Вотъ, прибавила тетушка Абльвайтъ, показывая въ окно на какого-то больнаго, котораго человѣкъ каталъ въ креслѣ на колесахъ, — вотъ какъ я думаю исполнить предписаніе. Если нуженъ воздухъ, такъ можно имъ пользоваться и въ креслѣ. Если же нужна усталость, такъ, право, и смотрѣть на этого человѣка довольно утомительно.
Рахилъ молча стояла въ сторонѣ, у окна, устремивъ глаза на море.
— Устала, душка? спросила я.
— Нѣтъ. Немножко не въ духѣ, отвѣтила она, — я часто видала море у насъ на Йоркширскомъ берегу, именно при такомъ освѣщеніи. Вотъ и раздумалась о тѣхъ дняхъ, Друзилла, которые никогда болѣе не возвратятся.
Мистеръ Броффъ остался обѣдать и просидѣлъ весь вечеръ. Чѣмъ болѣе я въ него вглядывадась, тѣмъ болѣе удостовѣрялась въ томъ, что онъ пріѣхалъ въ Брайтонъ съ какою-то личною цѣлью. Я зорко слѣдила за вамъ. Онъ сохранялъ все тотъ же развязный видъ и также безбожно болталъ по цѣлымъ часамъ, пока пришла пора прощаться. Въ то время какъ онъ пожималъ руку Рахили, я подмѣтила, какъ его жесткій и хитрый взглядъ остановился на ней съ особеннымъ участіемъ и вниманіемъ. Она явно была въ связи съ тою цѣлью, которую онъ имѣлъ въ виду. Прощаясь, онъ не сказалъ ничего, выходящаго изъ ряду, ни ей, ни другимъ. Онъ назвался на завтрашній полдникъ и затѣмъ ушелъ въ свою гостиницу.
Поутру не было никакой возможности вытащить тетушку Абльвайтъ изъ ея блузы, чтобы поспѣть въ церковь. Больная дочь ея (по моему мнѣнію, ничѣмъ не страдавшая, кромѣ неизлѣчимой лѣни, унаслѣдованной отъ матери) объявила, что намѣрена весь день пролежать въ постели. Мы съ Рахилью однѣ пошли въ церковь. Мой даровитый другъ произнесъ великолѣпную проповѣдь о языческомъ равнодушіи свѣта къ грѣховности малыхъ грѣховъ. Болѣе часу его краснорѣчіе (усиленное дивнымъ голосомъ) гремѣло подъ сводами священнаго зданія. Выходя изъ церкви, я спросила Рахиль:
— Отозвалась ли проповѣдь въ сердцѣ вашемъ, душа моя?
А та отвѣтила:
— Нѣтъ, голова только разболѣлась.
Нѣкоторыхъ это, пожалуй, заставило бы упасть духомъ. Но разъ выступивъ на путь очевидной пользы, и уже никогда не падаю духомъ.
Мы застали тетушку Абдьваитъ и мистера Броффа за завтракомъ. Рахиль отказалась отъ завтрака, ссылаясь за головную боль. Хитрый адвокатъ тотчасъ смекнулъ и ухватился за этотъ поводъ, который она подала ему.
— Противъ головной боли одно лѣкарство, сказалъ этотъ ужасный старикъ:- прогулка, миссъ Рахиль, вотъ что вамъ поможетъ. Я весь къ вашимъ услугамъ, если удостоите принять мою руку.
— Съ величайшимъ удовольствіемъ. Мнѣ именно прогуляться-то и хотѣлось.
— Третій часъ, кротко намекнула я, — а поздняя обѣдня начинается ровно въ три, Рахиль.
— Неужели вы думаете, что я пойду опять въ церковь съ такою головною болью? досадливо проговорила она.
Мистеръ Броффъ обязательно отворилъ ей дверь. Минуту спустя ихъ уже не было въ домѣ. Не помню, сознавала ли я когда священный долгъ вмѣшательства сильнѣе чѣмъ въ эту минуту? Но что жь оставалось дѣлать? Ничего болѣе, какъ отложить его до перваго удобнаго случая въ тотъ же день.
Возвратясь отъ поздней обѣдни, я застала ихъ только-что пришедшими домой и съ одного взгляда поняла, что адвокатъ уже высказалъ все нужное. Я еще не видывала Рахили такою молчаливою и задумчивою, еще не видывала, чтобы мистеръ Броффъ оказывалъ ей такое вниманіе и глядѣлъ на нее съ такимъ явнымъ почтеніемъ. Онъ былъ отозванъ (или сказался отозваннымъ) сегодня на обѣдъ и скоро простился съ вами, намѣреваясь завтра съ первымъ поѣздомъ вернуться въ Лондонъ.
— Вы увѣрены въ своей рѣшимости? спросилъ онъ у Рахили въ дверяхъ.
— Совершенно, отвѣтила она, и такимъ образомъ они разстались.
Какъ только онъ повернулся къ двери, Рахиль ушла въ свою комнату. Къ обѣду она не явилась. Горничная ея (особа въ чепцѣ съ лентами) пришла внизъ объявить, что головная боль возобновилась. Я взбѣжала къ ней и какъ сестра предлагала ей всяческія услуги черезъ дверь. Но дверь была заперта и осталась запертою. Вотъ наконецъ избытокъ элементовъ сопротивленія, надъ которымъ стоитъ поработать! Я очень обрадовалась и почувствовала себя ободренною тѣмъ, что она заперлась.
Когда на слѣдующее утро ей понесла чашку чая, я зашла къ ней, сѣла у изголовья, и сказала нѣсколько серіозныхъ словъ. Она выслушала, вѣжливо скучая. Я замѣтила драгоцѣнныя изданія моего серіознаго друга, скученныя на угольномъ столакѣ.
— Что, вы заглядывали въ нихъ? спросилъ я.
— Да, что-то не интересно.
— Позволите ли прочесть нѣкоторые отрывка, исполненные глубочайшаго интереса, которые, вѣроятно, ускользнули отъ вашего вниманія?
— Нѣтъ, не теперь, теперь у меня не то въ головѣ.
Она отвѣчала, обращая, повидимому, все вниманіе на кружево своей кофты, которое вертѣла и складывала въ рукахъ. очевидно, слѣдовало пробудить ее какимъ-нибудь намекомъ на тѣ мирскіе интересы, которые все еще занимали ее.
— Знаете, душа моя, сказала я, — какая мнѣ вчера пришла странная мысль насчетъ мистера Броффа? Когда я увидала васъ послѣ прогулки съ нимъ, мнѣ показалось, что онъ сообщилъ вамъ какую-то недобрую вѣсть.
Пальцы ея выпустила кружево кофты, а гнѣвные, черные глаза такъ и сверкнули на меня.
— Вовсе нѣтъ! сказала она:- эта вѣсть меня интересовала, а я глубоко обязана мистеру Броффу за ея сообщеніе.
— Да? сказала я тономъ кроткаго любопытства.
Она снова взялась за кружево и вдругъ отвернулась отъ меня. Сотни разъ встрѣчала я такое обращеніе во время служенія святому дѣду. Оно лишь подстрекнуло меня на новую попытку. Въ неудержимомъ желаніи ей добра, я рѣшилась на большой рискъ и прямо намекнула на ея помолвку.
— Васъ интересовала эта вѣсть, повторила я: — вѣрно вѣсть о мистерѣ Годфреѣ Абльвайтѣ, милая Рахиль.
Она вздрогнула и приподнялась съ подушекъ, поблѣднѣвъ какъ смерть. Очевидно, у ней на языкѣ вертѣлся отвѣтъ съ необузданною дерзостью прошлыхъ временъ. Она удержалась, легла годовой на подушку, подумала минутку, и потомъ отвѣтила слѣдующими замѣчательными словами:
— Я никогда не выйду замужъ за мистера Годфрея Абльвайта.
Я вздрогнула въ свою очередь.
— Возможно ли! Что вы хотите сказать?! воскликнула я:- вся семья считаетъ эту свадьбу дѣломъ рѣшенымъ.
— Нынѣ ждутъ сюда мистера Годфрея Абльвайта, угрюмо проговорила она:- подождите его пріѣзда и увидите.
— Но, милая моя Рахиль….
Она дернула сонетку въ изголовьи постели. Явилась особа въ чепцѣ съ лентами.
— Пенелопа! Ванну!
Отдадимъ ей должное. Имѣя въ виду тогдашнее состояніе моихъ чувствъ, я искренно сознаюсь, что она напала на единственное средство выпроводить меня изъ комнаты. Ванна! признаюсь, это уже слишкомъ!
Чисто свѣтскому уму мое положеніе относительно Рахили могло показаться представляющимъ необычайныя затрудненія. Я разчитывала привести ее къ высшимъ цѣлямъ посредствомъ легкаго увѣщанія касательно ея свадьбы. Теперь же, если вѣрить ей, ничего похожаго на свадьбу вовсе не будетъ. Но, ихъ, друзья мои! Трудящаяся христіанка съ моею опытностью (съ надеждой на евангельскую проповѣдь) владѣетъ болѣе широкимъ взглядомъ. Положимъ, Рахиль и въ самомъ дѣлѣ разстроитъ свадьбу, которую Абльвайты, отецъ и сынъ, считали дѣдомъ рѣшенымъ, — что же изъ этого выйдетъ? При упорствѣ ея, это можетъ кончиться лишь обмѣномъ жесткихъ рѣчей и горькихъ обвиненіи съ обѣихъ сторонъ. А какъ это подѣйствуетъ на Рахиль, когда бурное свиданіе минетъ? Послѣдуетъ спасительный упадокъ нравственныхъ силъ. Ея гордость, ея упорство истощатся въ рѣшительномъ сопротивленіи, которое она непремѣнно окажетъ, по самому характеру своему, при такихъ обстоятельствахъ. Она станетъ искать участія въ первомъ ближнемъ, у кого оно найдется. Ближній же этотъ — я, черезъ край переполненная утѣшеніемъ, готовая излить неудержимый потокъ своевременныхъ, оживляющихъ словъ. Ни разу еще надежда на евангельскую проповѣдь не представлялась глазамъ моимъ блистательнѣе нынѣшняго.
Она сошла внизъ къ завтраку, но ничего не ѣла и почти слова не сказала.
Послѣ завтрака она безпечно бродила по комнатамъ, потомъ вдругъ очнулась и открыла фортепіано. Выбранная ею піеса оказалась самаго скандалезно-нечестиваго свойства изъ тѣхъ, что даются на сценѣ; при одной мысли о ней кровь свертывается въ жилахъ. Въ такія минуты вмѣшаться было бы преждевременно. Я тишкомъ справилась, въ которомъ часу ожидаютъ мистера Годфрея Абльвайта, и затѣмъ избѣгла музыки, выйдя изъ дому.
Я воспользовалась одинокою прогулкой, чтобы зайдти къ моимъ здѣшнимъ друзьямъ. Не могу описать наслажденія, съ какимъ я углубляюсь въ серіозные разговоры съ серіозными людьми. Безконечно ободренная, и освѣженная, я вернулась домой какъ разъ въ то самое время, когда слѣдовало ожидать вашего желаннаго гостя. Я вошла въ столовую, гдѣ никого не бывало въ эти часы, и очутилась лицомъ къ лицу съ мистеромъ Годфреемъ Абльвайтомъ!
Онъ не пытался избѣжать меня. Напротивъ. Онъ подошелъ ко мнѣ съ крайнею поспѣшностью.
— Милая миссъ Клакъ, васъ-то я, и поджидалъ! Я сегодня освободился отъ лондонскихъ дѣлъ скорѣе чѣмъ думалъ и вслѣдствіе того пріѣхалъ сюда раньше назначеннаго времени.
Онъ объяснился безъ малѣйшаго смущенія, хотя это была наша первая встрѣча послѣ сцены въ Монтегю-скверѣ. Онъ, правда, не зналъ, что я была свидѣтельницей этой сцены. Но съ другой стороны онъ зналъ, что мои послуги Материнскому Обществу и дружескія отношенія къ другимъ обществамъ должны была поставить меня въ извѣстность относительно его безстыднаго пренебреженія къ своимъ дамамъ и къ неимущимъ. И все жеонъ стоялъ предо мной, вполнѣ владѣя чарующимъ голосомъ и всепобѣдною улыбкой.
— Видѣла вы Рахиль? спросила я.
Онъ тихо вздохнулъ и взялъ меня за руку. Я, конечно, вырвала бы свою руку, еслибы выраженіе, съ которымъ онъ мнѣ отвѣтилъ, не поразило меня изумленіемъ.
— Видѣлъ, отвѣтилъ онъ съ полнѣйшимъ спокойствіемъ:- вы знаете, дорогой другъ, что она дала мнѣ слово? Но теперь она внезапно рѣшилась нарушать его. Размысливъ, она убѣдилась, что гораздо согласнѣе какъ съ ея, такъ и съ моимъ благомъ, отказаться отъ поспѣшнаго обѣта и предоставить мнѣ иной, болѣе счастливый выборъ. Вотъ единственная причина, которую она выставляетъ и единственный отвѣтъ на всѣ вопросы, какіе я предлагалъ ей.
— Что же вы съ своей стороны? спросила я:- покорились?
— Да, отвѣтилъ онъ съ непоколебимымъ спокойствіемъ, — покорился.
Его поведеніе, при такихъ обстоятельствахъ, было такъ непонятно, что я, какъ ошеломленная, стояла предъ нимъ, оставивъ мою руку въ его рукѣ. Грубо останавливать взглядъ на комъ бы то вы было и въ особенности неделикатно останавливать его на джентльменѣ. Я провинилась и въ томъ, и въ другомъ, и какъ бы во снѣ проговорила:
— Что это значитъ?
— Позвольте мнѣ объяснить вамъ, отвѣтилъ онъ;- не присѣсть ли намъ?
Онъ подвелъ меня къ стулу. Мнѣ смутно помнится, что онъ былъ очень нѣженъ. Едва ли не обнялъ меня за талію, чтобы поддержать меня, — впрочемъ, я не увѣрена въ этомъ. Я была беззащитна вполнѣ, а его обращеніе съ дамами такъ плѣнительно. Какъ бы то ни было, мы сѣли. За это по крайнѣй мѣрѣ я могу отвѣчать, если ужь ни за что болѣе.
— Я лишился прекрасной дѣвушки, превосходнаго положенія въ свѣтѣ и славнаго дохода, началъ мистеръ Годфрей:- и покорился этому безъ борьбы: что могло быть побудительною причиной такого страннаго поступка? Безцѣнный другъ мой, причины нѣтъ никакой.
— Никакой причины? повторила я.
— Позвольте мнѣ обратиться, малая миссъ Клакъ, къ вашему знанію дѣтей, продолжалъ онъ: — положимъ, ребенокъ ведетъ себя въ извѣстномъ направленіи. Вы крайне поражены этимъ и стараетесь добраться до причины. Малый крошка не въ состояніи объяснить вамъ причину. Это все равно, что спрашивать у травки, зачѣмъ она растетъ, у птичекъ, зачѣмъ онѣ поютъ. Ну, такъ въ этомъ дѣлѣ я уподобляюсь малому крошкѣ,- травкѣ,- птичкамъ. Не знаю, для чего я сдѣлалъ предложеніе миссъ Вериндеръ. Не знаю, зачѣмъ такъ постыдно пренебрегъ моими милыми дамами. Не знаю, зачѣмъ отступился отъ материнскаго общества. спросите ребенка, зачѣмъ онъ напроказилъ? Ангелочекъ положитъ палецъ въ ротъ и самъ не знаетъ что сказать. Точь-въ-точь какъ я, миссъ Клакъ! Я какому не признался бы въ этомъ. Вамъ же меня такъ и тянетъ признаться!
Я стала приходить въ себя. Тутъ замѣтилась нравственная задача! Я глубоко интересуюсь нравственными задачами и, говорятъ, не лишена нѣкотораго умѣнья рѣшать ихъ.
— Лучшій другъ мой, напрягите умъ и помогите мнѣ, продолжалъ онъ: — скажите мнѣ, почему это настаетъ время, когда всѣ брачныя хлопоты начинаютъ казаться мнѣ чѣмъ-то происходившимъ во снѣ? Почему это мнѣ внезапно приходитъ въ голову, что истинное мое счастіе заключается въ томъ, чтобы содѣйствовать моимъ малымъ дамамъ, свершать свой скромный круговоротъ полезнаго труда и высказывать нѣсколько серіозныхъ словъ по вызову моего предсѣдателя? Что мнѣ въ общественномъ положеніи? У меня есть положеніе. Что мнѣ въ доходѣ? Я въ состояніи платить за кусокъ хлѣба съ сыромъ, чистенькую квартирку и двѣ пары платья ежегодно. Что мнѣ въ миссъ Вериндеръ? Я слышалъ изъ собственныхъ устъ ея (но это между нами, дорогая леди), что она любитъ другаго и выходитъ за меня только на пробу, чтобы выкинуть изъ головы этого другаго. Что за страшный союзъ! О, Боже мой, что это за страшный союзъ! Вотъ о чемъ я размышлялъ, миссъ Клакъ, по дорогѣ въ Брайтонъ. Подхожу къ Рахили съ чувствомъ преступника, готоваго выслушать приговоръ. И вдругъ вижу, что она тоже измѣнила свои намѣренія, слышу ея предложеніе разстроить свадьбу, и мною овладѣваетъ несомнѣнное чувство величайшаго облегченія. Мѣсяцъ тому назадъ я съ восторгомъ прижималъ ее къ своей груди. Часъ тому назадъ радость, съ которою я узналъ, что никогда болѣе не прижму ея, опьянила меня подобно крѣпкому напитку. Это кажется невозможностью, — да оно и въ самомъ дѣлѣ невозможно. И вотъ однако факты, какъ я имѣлъ честь изложить ихъ вамъ съ тѣхъ поръ, какъ мы сидимъ на этой парѣ стульевъ. Я лишился прекрасной дѣвушки, превосходнаго положенія въ свѣтѣ и славнаго дохода, и покорился этому безъ борьбы. Не можете ли хоть вы, милый другъ, объяснить это? Меня на это не хватаетъ.
Чудная голова его склонилась на грудь, и онъ въ отчаяніи отступился отъ своей нравственной задачи.
Я была глубоко тронута. Болѣзнь его (если мнѣ позволено будетъ выразиться такъ въ качествѣ духовнаго врача) теперь становилась мнѣ вполнѣ понятною. Каждому изъ насъ извѣстно по личному опыту, что весьма нерѣдко случается видѣть, какъ люди, обладающіе высшими способностями, случайно падаютъ въ уровень съ бездарнѣйшею толпой, ихъ окружающею. Цѣль, которую при этомъ имѣетъ въ виду мудрая распорядительность Провидѣнія, безъ сомнѣнія, состоитъ въ напоминовеніи величію, что оно смертно, и что власть дающая можетъ и отнять его. Теперь, по моему понятію, легко подмѣтить одно изъ этихъ спасительныхъ приниженій въ тѣхъ поступкахъ дорогаго мистера Годфрея, при которыхъ я присутствовала незримою свидѣтельницей. И также легко было признать желанное возстановленіе лучшихъ свойствъ его въ томъ ужасѣ, съ которымъ онъ отступилъ отъ мысли о бракѣ съ Рахилью, и въ чарующей ревности, съ которою онъ поспѣшилъ возвратиться къ дамамъ и къ неимущимъ.
Я изложила ему этотъ взглядъ простыми словами, какъ сестра. Можно было залюбоваться его радостью. По мѣрѣ того какъ я продолжала, онъ сравнивалъ себя съ заблудившимся человѣкомъ, выходящимъ изъ мглы на свѣтъ. Когда я поручалась, что его съ любовію примутъ въ Материнскомъ Обществѣ, сердце героя христіанина переполнилось благодарностью. Онъ поперемѣнно прижималъ мои руки къ своимъ губамъ. Ошеломленная несравненнымъ торжествомъ возвращенія его къ намъ, я предоставила мои рука въ полное его распоряженіе. Закрыла глаза. Почувствовала, что голова моя, въ восхищеніи духовнаго самозабвенія, склонилась на его плечо. Еще минута и, конечно, я обмерла бы на его рукахъ, еслибы меня не привела въ себя помѣха со стороны внѣшняго міра. За дверью раздался ужасающій лязгъ ножей и вилокъ, и лакей вошелъ накрывать столъ къ полднику.
Мистеръ Годфрей вздрогнулъ и взглянулъ на каминные часы.
— Какъ съ вами время-то летитъ! воскликнулъ онъ: — я едва успѣю захватить поѣздъ.
Я рѣшалась спросить, зачѣмъ онъ такъ спѣшить въ городъ. Отвѣтъ его напомнилъ мнѣ о семейныхъ затрудненіяхъ, которыя оставалось еще согласить между собой, и о предстоящихъ семейныхъ непріятностяхъ.
— Батюшка говорилъ мнѣ, сказалъ онъ, — что дѣла прозываютъ его сегодня изъ Фризингалла въ Лондонъ, и онъ намѣренъ пріѣхать или сегодня вечеромъ, или завтра утромъ. Надо разказать ему, что произошло между мной и Рахилью. Онъ сильно желаетъ этой свадьбы; боюсь, что его трудненько будетъ помирить съ разстройствомъ дѣла. Надо задержать его, ради всѣхъ насъ, чтобъ онъ не пріѣзжалъ сюда, не помирившись. Лучшій и дражайшій другъ мой, мы еще увидимся!
Съ этими словами онъ поспѣшно ушелъ. Съ своей стороны, я поспѣшно взбѣжала къ себѣ наверхъ, чтобъ успокоиться до встрѣчи за полдникомъ съ тетушкой Абльвайтъ и Рахилью.
Остановимся еще нѣсколько на мистерѣ Годфреѣ; мнѣ очень хорошо извѣстно, что всеопошляющее мнѣніе свѣта обвинило его въ личныхъ разчетахъ, по которымъ онъ освободилъ Рахиль отъ даннаго ему слова при первомъ поводѣ съ ея стороны. До слуха моего дошло также, что стремленіе его возвратить себѣ прежнее мѣсто въ моемъ уваженіи нѣкоторые приписывали корыстному желанію помириться (черезъ мое посредство) съ одною почтенною членшей комитета въ Материнскомъ Обществѣ, благословленной въ изобиліи земными благами и состоящей со мною въ самой тѣсной дружбѣ. Я упоминаю объ этихъ отвратительныхъ клеветахъ ради одного заявленія, что на меня онѣ не имѣли ни малѣйшаго вліянія. Повинуясь даннымъ мнѣ наставленіямъ, я изложила колебанія моего мнѣнія о нашемъ героѣ христіанинѣ точь-въ-точь какъ они записаны въ моемъ дневникѣ. Позвольте мнѣ отдать себѣ справедливость, прибавивъ къ этому, что разъ возстановивъ себя въ моемъ уваженіи, даровитый другъ мой никогда болѣе не лишался его. Я пишу со слезами на глазахъ, сгорая желаніемъ сказать болѣе. Но нѣтъ, меня жестокосердо ограничили моими личными свѣдѣніями о лицахъ и событіяхъ. Не прошло и мѣсяца съ описываемаго мною времени, какъ перемѣны на денежномъ рывкѣ (уменьшившія даже мой жалкій доходецъ) заставили меня удалиться въ добровольное изгнаніе за границу и не оставили мнѣ ничего, кромѣ сердечнаго воспоминанія о мистерѣ Годфреѣ, осужденномъ свѣтскою клеветой и осужденномъ ею вотще. Позвольте мнѣ осушить слезы и возвратиться къ разказу.
Я сошла внизъ къ полднику, естественно желая видѣть, какъ подѣйствовало на Рахиль освобожденіе отъ даннаго ею слова.
Мнѣ казалось, — впрочемъ, я, правду сказать, плохой знатокъ вътакихъ дѣлахъ, — что возвращеніе свободы снова обратило ея помыслы къ тому другому, котораго она любила, и что она бѣсилась на себя, не въ силахъ будучи подавить возобновленіе чувства, котораго втайнѣ стыдилась. Кто бы могъ быть этотъ человѣкъ? Я имѣла нѣкоторыя подозрѣнія, но безполезно было тратить время на праздныя догадки. Когда я обращу ее на путь истинный, она, по самой силѣ вещей, перестанетъ скрываться отъ меня. Я узнаю все, и объ этомъ человѣкѣ, и о Лунномъ камнѣ. Даже не будь у меня высшей цѣли въ пробужденіи ея къ сознанію духовнаго міра, одного желанія облегчить ея душу отъ преступныхъ тайнъ было бы достаточно для поощренія меня къ дальнѣйшимъ дѣйствіямъ.
Послѣ полудня тетушка Абльвайтъ для моціона каталась въ креслѣ на колесахъ. Ее сопровождала Рахиль.
— Какъ бы я желала повозить это кресло! легкомысленно вырвалось у нея. — Какъ бы мнѣ хотѣлось устать до упаду.
Расположеніе ея духа не измѣнилось и къ вечеру. Я нашла въ одной изъ драгоцѣнныхъ книгъ моего друга — Жизнь, переписка и труды миссъ Дженъ Анны Стемперь, изданіе сорокъ пятое, — отрывки, дивно подходящіе къ настоящему положенію Рахили. На мое предложеніе прочесть ихъ она отвѣтила тѣмъ, что сѣла за фортепіано. Поймите, какъ она мало знала серіозныхъ людей, если надѣялась этимъ путемъ истощить мое терпѣніе! Я оставила про себя миссъ Дженъ Анну Стемперъ и ожидала событій съ непоколебимою вѣрой въ грядущее.
Старикъ Абльвайтъ въ этотъ вечеръ не явился. Но я знала, какую важность придаетъ этотъ свѣтскій скряга женитьбѣ его сына на миссъ Вериндеръ, и положительно была убѣждена (какъ бы мистеръ Годфрей на старался предотвратить это), что мы увидимъ его на другой день. При вмѣшательствѣ его въ это дѣло, конечно, разразится буря, на которую я разчитывала, а за тѣмъ, разумѣется, послѣдуетъ спасительное истощеніе упорства Рахили. Не безызвѣстно мнѣ, что старикъ Абльвайтъ вообще (а въ особенности между низшими) слыветъ замѣчательно добродушнымъ человѣкомъ. Но по моимъ наблюденіямъ, онъ заслуживаетъ эту славу лишь до тѣхъ поръ, пока все дѣлается по его. На другой день, какъ я предвидѣла, тетушка Абльвайтъ, на сколько позволялъ ея характеръ, была удивлена внезапнымъ появленіемъ своего мужа. Но не пробылъ онъ еще и минуты въ домѣ, какъ за нимъ послѣдовало, на этотъ разъ къ моему изумленію, неожиданное усложненіе обстоятельствъ въ лицѣ мистера Броффа.
Я не запомню, чтобы присутствіе адвоката казалось мнѣ болѣе неумѣстнымъ чѣмъ въ это время. Онъ видимо готовъ былъ на всякаго рода помѣху!
— Какая пріятная неожиданность, сэръ, сказалъ мистеръ Абльвайтъ съ свойственнымъ ему обманчивымъ радушіемъ, обращаясь къ мистеру Броффу:- разставаясь вчера съ вами, я не ожидалъ, что буду имѣть честь видѣть васъ нынче въ Брайтонѣ.
— Я обсудилъ про себя нашъ разговоръ, послѣ того какъ вы ушли, отвѣтилъ мистеръ Броффъ, — и мнѣ пришло въ голову, что я могу пригодиться въ этомъ случаѣ. Я только что поспѣлъ къ отходу поѣзда и не могъ разсмотрѣть, въ которомъ вагонѣ вы ѣхали.
Давъ это объясненіе, онъ сѣлъ возлѣ Рахили. Я скромно удалилась въ уголокъ, держа миссъ Дженъ Анну Стемперь на колѣняхъ, про всякій случай. Тетушка сидѣла у окна, по обыкновенію, мирно отмахиваясь вѣеромъ. Мистеръ Абльвайтъ сталъ посреди комнаты (я еще не видывала, чтобы лысина его была краснѣе теперешняго) и любезнѣйше обратился къ племянницѣ.
— Рахиль, дружочикъ мой, сказалъ онъ, — мнѣ Годфрей передалъ необыкновенную новость. Я пріѣхалъ разспросить объ этомъ. У васъ тутъ есть своя комната. Не окажете ли мнѣ честь провести меня туда?
Рахаль не шевельнулась. Не могу сказать, сама ли она рѣшилась вести дѣло на разрывъ, или мистеръ Броффъ подалъ ей какой-нибудь тайный знакъ. Она уклонилась отъ оказанія чести старику Абльвайту и не повела его въ свою комнату.
— Все, что вамъ угодно будетъ сказать мнѣ, отвѣтила она, — можетъ быть сказано здѣсь, въ присутствіи моихъ родственницъ и (она взглянула на мистера Броффа) при вѣрномъ, старинномъ другѣ моей матери.
— Какъ хотите, душа моя, дружелюбно проговорилъ мистеръ Абльвайтъ и взялъ себѣ стулъ. Остальные смотрѣли ему въ лицо, точно надѣясь, послѣ его семидесятилѣтняго обращенія въ свѣтѣ, прочесть на немъ правду. Я же взглянула на маковку его лысины, ибо не разъ уже замѣчала, что истинное расположеніе его духа всегда отпечатывается тамъ какъ на термометрѣ.
— Нѣсколько недѣль тому назадъ, продолжалъ старый джентльменъ, — сынъ увѣдомилъ меня, что миссъ Вериндеръ почтила его обѣщаніемъ выйдти за него замужъ. Возможно ли это, Рахиль, чтобъ онъ ошибочно перетолковалъ или преувеличилъ сказанное вами?
— Разумѣется, нѣтъ, отвѣтила она. — Я обѣщала выйдти за него.
— Весьма искренно отвѣчено! проговорилъ Абльвайтъ:- и вполнѣ удовлетворительно до сихъ поръ. Годфрей, значитъ, не ошибся относительно того, что произошло нѣсколько недѣль тому назадъ. Ошибка, очевидно, въ томъ, что онъ говорилъ мнѣ вчера. Теперь я начинаю догадываться. У васъ была съ вамъ любовная ссора, а дурачокъ принялъ ее не въ шутку. Ну! Я бы не попался такъ въ его года.
Грѣховная природа Рахили, — праматери Евы, такъ-сказать, — начала кипятиться.
— Пожалуста, мистеръ Абльвайтъ, поймемте другъ друга, сказала она: — ничего похожаго на ссору не было у меня вчера съ вашимъ сыномъ. Если онъ вамъ сказалъ, что я предложила отказаться отъ даннаго слова, а онъ съ своей стороны согласился, такъ онъ вамъ правду сказалъ.
Термометръ на маковкѣ лысины мистера Абльвайта сталъ показывать возвышеніе температуры. Лицо его было дружелюбнѣе прежняго, но краснота его маковки стала однимъ градусомъ гуще.
— Полно, полно, дружочекъ! сказалъ онъ съ самымъ успокоительнымъ выраженіемъ: — Не сердитесь, не будьте жестоки къ бѣдному Годфрею! Онъ, очевидно, сказалъ вамъ что-нибудь невпопадъ. Онъ всегда былъ неотесанъ, еще съ дѣтства; но у него доброе сердце, Рахилъ, доброе сердце!
— Или я дурно выразилась, мистеръ Абльвайтъ, или вы съ умысломъ не хотите понять меня. Разъ навсегда, между мною и сыномъ вашимъ рѣшено, что мы остаемся на всю жизнь двоюродными и только. Ясно ли это?
Тонъ, которымъ она проговорила эта слова, недозволялъ болѣе сомнѣваться даже старику Абльвайту. Термометръ его поднялся еще на одинъ градусъ, а голосъ, когда онъ заговорилъ, не былъ уже голосомъ свойственнымъ завѣдомо добродушнымъ людямъ.
— Итакъ, я долженъ понять, сказалъ онъ, — что ваше слово нарушено?
— Пожалуста, поймите это, мистеръ Абльвайтъ.
— Вы признаете и тотъ фактъ, что вы первая предложили отказаться отъ этого слова?
— Япервая предложила это. А сынъ вашъ, какъ я уже вамъ сказала, согласился и одобрилъ это.
Термометръ поднялся до самаго верху; то-есть, краснота вдругъ стала пурпуромъ.
— Сынъ мой скотъ! въ бѣшенствѣ крикнулъ старый ворчунъ. — Ради меня, отца его, не ради его самого, позвольте спросить, миссъ Вериндеръ, въ чемъ вы можете пожаловаться на мистера Годфрея Абльвайта?
Тутъ въ первый разъ вмѣшался мистеръ Броффъ.
— Вы не обязаны отвѣчать на этотъ вопросъ, сказалъ онъ Рахили.
Старикъ Абльвайтъ мигомъ накинулся на него.
— Не забывайте, сэръ, сказалъ онъ, — что вы сами назвались сюда въ гости. Ваше вмѣшательство вышло бы гораздо деликатнѣе, еслибы вы обождали, пока его потребуютъ.
Мистеръ Броффъ не обратилъ на это вниманія. Гладкая штукатурка его злаго старческаго лица нигдѣ не потрескалась. Рахилъ поблагодарила его за поданный совѣтъ и обратилась къ старику Абльвайту, сохраняя такое хладнокровіе, что (принимая во вниманіе ея лѣта и полъ) просто было страшно смотрѣть.
— Сынъ вашъ предлагалъ мнѣ тотъ же самый вопросъ, который вы только что предложили, сказала она: — у меня одинъ отвѣтъ и ему, и вамъ. Я предложила ему возвратить другъ другу слово, такъ какъ, поразмысливъ, убѣдилась, что гораздо согласнѣе какъ съ его, такъ и съ моимъ благомъ, отказаться отъ поспѣшнаго обѣта и предоставить ему иной, болѣе счастливый выборъ.
— Что не такое сдѣлалъ мой сынъ? упорствовалъ мистеръ Абльвайтъ. — Я имѣю право это знать. Что такое онъ сдѣлалъ?
Она стояла на своемъ съ такимъ же упрямствомъ.
— Вы получили уже единственное объясненіе, которое я сочла нужнымъ дать ему и вамъ, отвѣтила она.
— Попросту, по-англійски: на то была ваша верховная власть и воля, миссъ Вериндеръ, чтобы кокетничать съ моимъ сыномъ?
Рахиль съ минуту молчала. Садя за нею, я слышала, какъ она вздохнула. Мистеръ Броффъ взялъ ея руку и слегка подалъ ее. Она очнулась и, по обыкновенію, смѣло отвѣтила мистеру Абльвайту.
— Я подвергалась и худшимъ пересудамъ, сказала она, — и выносила ихъ терпѣливо. Прошла та пора, когда вы могли оскорбить меня, назвавъ меня кокеткой.
Она сказала это съ оттѣнкомъ горечи, который убѣдилъ меня, что въ головѣ у ней мелькнуло воспоминаніе о скандалѣ Луннаго камня.
— Мнѣ больше нечего сказать, устало прибавила она, ни къ кому въ особенности не обращаясь и глядя, мимо всѣхъ насъ, въ ближайшее къ ней окно.
Мистеръ Абльвайтъ всталъ и такъ бѣшено двинулъ отъ себя стулъ, что тотъ опрокинулся и упалъ на полъ.
— А мнѣ такъ есть что сказать съ своей стороны, объявилъ онъ, хлопнувъ ладонью по столу;- я скажу, что если сынъ не чувствуетъ этого оскорбленія, то я его чувствую!
Рахиль вздрогнула и взглянула на него, пораженная удивленіемъ.
— Оскорбленіе? отозвалась она:- что вы хотите сказать?
— Оскорбленіе! повторилъ мистеръ Абльвайтъ: — я знаю, миссъ Вериндеръ, что заставило васъ отказаться отъ вашего обѣщанія сыну! Знаю такъ же вѣрно, какъ еслибы вы сами признались въ этомъ. Это проклятая ваша фамильная гордость оскорбляетъ Годфрея, какъ она оскорбила меня, когда я женился на вашей тетушкѣ. Ея семья, — ея нищенская семья, повернулась къ ней спиной за ея бракъ съ честнымъ человѣкомъ, которыя самъ пробился въ люди и добылъ свое состояніе. У меня предковъ не было. Я не происхожу отъ мошеннической шайки головорѣзовъ, которые жили разбоемъ и убійствомъ. Я не могу сослаться на тѣ времена, когда Абльвайты рубашки своей не имѣли и не умѣли подписать свое имя. Ха! ха! ха! Я былъ недостоинъ Гернкаслей, когда женился! А теперь, надо ужь все договаривать, — сынъ мой недостоинъ васъ. Я давно ужъ подозрѣвалъ это. Въ васъ вѣдь тоже Гернкасльская кровь-то! Я давно ужь подозрѣвалъ это!
— Крайне недостойное подозрѣніе, замѣтилъ мистеръ Броффъ:- удивляюсь, какъ у васъ достало духу сознаться въ немъ.
Мистеръ Абльвайтъ еще не находилъ словъ для возраженія, когда Рахиль заговорила съ оттѣнкомъ самаго раздражающаго презрѣнія.
— Не стоитъ обращать вниманія, оказала она адвокату:- если онъ способенъ такъ думать, пусть думаетъ что угодно.
Цвѣтъ лица мистера Абльвайта изъ пурпура переходилъ въ багровый, онъ задыхался, поглядывая то на Рахиль, то на мистера Броффа, въ такомъ изступленномъ бѣшенствѣ на обоихъ, что не зналъ на кого изъ нихъ прежде накинуться. Жена его, до сихъ поръ невозмутимо обмахивавшаяся вѣеромъ, сидя на мѣстѣ, начала тревожиться, и тщетно пыталась успокоить его. Я же въ продолженіи этого прискорбнаго свиданія, не разъ ощущала позывъ вмѣшаться нѣсколькими серіозными словами, но сдерживалась подъ страхомъ возможныхъ послѣдствій, вовсе недостойныхъ англійской женщины христіанки, которая заботится не о томъ, чего требуетъ пошлая осторожность, а о нравственной правотѣ.
Теперь же, видя до чего дошло дѣло, я стала выше всякихъ соображеній относительно внѣшнихъ приличій. Имѣя въ виду предложить имъ смиренное увѣщаніе собственнаго своего изобрѣтенія, я могла бы еще колебаться. Но прискорбное домашнее столкновеніе, возникшее на моихъ глазахъ, чудеснымъ образомъ предугадано было въ перепискѣ миссъ Дженъ Анны Стемперъ, — письмо тысяча первое «О мирѣ въ семьѣ». Я встала изъ своего скромнаго уголка и развернула книгу.
— Дорогой мистеръ Абльвайтъ! сказала я:- одно слово!
Какъ только я, вставъ, обратила на себя общее вниманіе, легко было видѣть, что онъ собирался отвѣтить мнѣ какою-то грубостью, но родственный тонъ моего обращенія удержалъ его. Онъ вытаращилъ глаза съ удивленіемъ язычника.
— Въ качествѣ любящей доброжелательницы, друга, продолжила я, — и лица издавна пріобыкшаго пробуждать, убѣждать, приготовлять, просвѣщать и укрѣплять прочихъ, позвольте мнѣ взять простительнѣйшую смѣлость — успокоить васъ.
Онъ сталъ проходить въ себя; онъ готовъ былъ разразиться — и непремѣнно бы разразился, имѣй дѣло съ кѣмъ-нибудь инымъ. Но мой голосъ (обыкновенно нѣжный) въ такихъ случаяхъ повышается ноты на двѣ. И теперь, повинуясь призванію свыше, мнѣ слѣдовало перекричать его.
Держа предъ нимъ драгоцѣнную книгу, я внушительно ударила по страницѣ указательнымъ пальцемъ.
— Не мои слова! воскликнула я въ порывѣ ревности:- О, не думайте, чтобъ я призывала ваше вниманіе на мои смиренныя слова! Манна въ пустынѣ, мистеръ Абльвайтъ! Роса на спаленную землю! Слова утѣшенія, слова мудрости, слова любви, — благодатныя, благодатнѣйшія слова миссъ Дженъ Анны Стемперъ!
Тутъ я пріостановилась перевести духъ. Но прежде чѣмъ я собралась съ силами, это чудовище въ образѣ человѣка неистово проревѣло:
— Будь она….. ваша миссъ Дженъ Анна Стемперъ!
Я не въ силахъ написать ужаснаго слова, изображеннаго здѣсь многоточіемъ. Когда оно вырвалось изъ устъ его, я вскрикнула, кинулась къ угольному столику, на которомъ лежалъ мой мѣшокъ, вытрясла изъ него всѣ проповѣди, выбросила одну изъ нихъ «о нечестивыхъ клятвахъ» подъ заглавіемъ: «Молчите ради Бога!» и подала ему съ выраженіемъ скорбной мольбы. Онъ разорвалъ ее пополамъ и бросилъ въ меня черезъ столь. Прочіе поднялись въ испугѣ, видимо не зная чего ждать послѣ этого. Я тотчасъ же сѣла въ свой уголокъ. Однажды, почти при такой же обстановкѣ, миссъ Дженъ Анну Стемперь повернули за плеча и вытолкали изъ комнаты. Одушевленная ея духомь, я готовилась къ повторенію ея мученичества.
Но нѣтъ, — этому не было суждено свершиться. Вслѣдъ за тѣмъ онъ обратился къ женѣ.
— Кто это, кто, проговорилъ онъ, захлебываясь отъ бѣшенства:- кто пригласилъ сюда эту безстыжую изувѣрку? Вы, что ли?
Не успѣла тетушка Абльвайть слова сказать, какъ Рахиль уже отвѣтила за все:
— Миссъ Клакъ, оказала она, — моя гостья.
Эти слова странно подѣйствовали на мистера Абльвайта. Пламенный гнѣвъ его вдругъ перешелъ въ ледяное презрѣніе. Всѣмъ стало ясно, что Рахиль, — какъ на былъ кротокъ и ясенъ отвѣтъ ея, — сказала нѣчто, дававшее ему первенство надъ нею.
— А? сказалъ онъ: — миссъ Клакъ ваша гостья въ моемъ домѣ?
Рахиль въ свою очередь вышла изъ себя, вспыхнула, глаза ея гнѣвно заблистали. Она обратилась къ адвокату, и показывая на мистера Абльвайта, надменно спросила:
— Что онъ хочетъ этимъ сказать?
Мистеръ Броффъ вступился въ третій разъ.
— Вы, повидимому, забываете, оказалъ онъ, обращаясь къ мистеру Абльвайту, — что вы наняли этотъ домъ для миссъ Вериндеръ въ качествѣ ея опекуна.
— Не торопитесь, перебилъ мистеръ Абльвайтъ, — мнѣ остается сказать послѣднее слово, которое давно было бы сказано, еслибъ эта… (Онъ посмотрѣлъ на меня, пріискивая, какимъ бы мерзкимъ словомъ назвать меня:) еслибъ эта дѣвствующая пролаза не перебила меня. Позвольте вамъ сказать, сэръ, что если сынъ мой не годится въ мужья миссъ Вериндеръ, я не смѣю считать себя достойнымъ быть опекуномъ миссъ Вериндеръ. Прошу понять, что я отказываюсь отъ положенія, предлагаемаго мнѣ въ завѣщаніи леди Вериндеръ. Я, — какъ говорится у юристовъ, — отстраняюсь отъ опеки. Домъ этотъ по необходимости нанятъ былъ на мое имя. Я принимаю всю отвѣтственность на свою шею. Это мой домъ. Я могу оставить его за собой или отдать внаймы, какъ мнѣ будетъ угодно. Я вовсе не желаю торопить миссъ Вериндеръ. Напротивъ, прошу ее вывезти свою гостью и поклажу когда ей заблагоразсудится.
Онъ отдалъ низкій поклонъ и вышелъ изъ комнаты. Такова-то была месть мистера Абльвайта за то, что Рахиль отказалась выйдти за его сына!
Какъ только дверь затворилась за нимъ, мы всѣ онѣмѣли при видѣ феномена, проявившагося въ тетушкѣ Абльвайтъ. У нея хватило энергіи перейдти комнату.
— Душа моя, оказала она, взявъ Рахиль за руку:- я стыдилась бы за своего мужа, еслибы не знала, что виноватъ его характеръ, а не онъ самъ. Это вы, — продолжала тетушка Абльвайтъ, обращаясь въ мой уголокъ, съ новымъ приливомъ энергіи, на этотъ разъ во взглядѣ, вмѣсто оконечностей тѣла: — вы своими кознями раздражили его. Надѣюсь никогда болѣе не видать васъ и вашихъ проповѣдей. Она обернулась къ Рахили и поцѣловала ее.
— Прошу прощенія, душа моя, сказала она, — отъ имени моего мужа. Что я могу для васъ сдѣлать?
Извращенная въ самомъ существѣ своихъ понятій, капризная, и безразсудная во всѣхъ своихъ дѣйствіяхъ, Рахиль залилась слезами въ отвѣтъ на эти общія мѣста и молча отдала теткѣ поцѣлуи.
— Если мнѣ позволено будетъ отвѣтить за миссъ Вериндеръ, оказалъ мистеръ Броффъ: — смѣю ли просить васъ, мистрисъ Абльвайтъ, послать сюда Пенелопу съ шалью и шляпкой ея госпожи. Оставьте насъ минутъ на десять, прибавилъ онъ, понизивъ голосъ, — и положитесь на то, что я поправлю дѣло къ общему удовольствію, какъ вашему, такъ и Рахили.
Удивительную вѣру питала вся семья въ этого человѣка. Не говоря болѣе ни слова, тетушка Абльвайтъ вышла изъ комнаты.
— Ага! оказалъ мистеръ Броффъ, глядя ей вслѣдъ:- Гернкасльская кровь не безъ изъяна, согласенъ. А все-таки въ хорошемъ воспитаніи есть нѣчто!
Отпустивъ эту чисто-свѣтскую фразу, онъ пристально поглядѣлъ въ мой уголъ, какъ бы надѣясь, что я уйду. Но мое участіе къ Рахили, безконечно высшее его участія, пригвоздило меня къ стулу. Мистеръ Броффъ отступился, точь-въ-точь какъ у тетушка Вериндеръ въ Монтегю-скверѣ. Онъ отвелъ Рахиль въ кресло у окна, и тамъ заговорилъ съ нею.
— Милая молодая леди, сказалъ онъ: — поведеніе мистера Абльвайта естественно оскорбило васъ и захватило врасплохъ. Еслибы стоило терять время на обсужденіе этого вопроса съ такимъ человѣкомъ, мы бы скоренько доказали ему, что онъ не совсѣмъ-то въ правѣ распоряжаться по-своему. Но время терять не стоило. Въ совершенно справедливо сказали сейчасъ: «не стоитъ обращать на него вниманіе».
Онъ пріостановился, и поглядѣлъ въ мой уголокъ. Я сидѣла неподвижно, держа проповѣди подъ рукой, а Миссъ Дженъ Анну Стемперъ на колѣнахъ.
— Вы знаете, продолжилъ онъ, снова обращаясь къ Рахили:- что нѣжному сердцу вашей матушки свойственно было видѣть одну лучшую сторону окружающихъ ее, а вовсе не видѣть худшей. Она назначала своего зятя вашимъ опекуномъ, будучи въ немъ увѣрена и думая угодить сестрѣ. Самъ я никогда не любилъ мистера Абльвайта и убѣдилъ вашу матушку включить въ завѣщаніе статью, въ силу которой душеприкащики могли бы въ извѣстныхъ случаяхъ совѣтоваться со мной о назначеніи новаго опекуна. Одинъ изъ такихъ случаевъ именно и былъ сегодня, и я могу покончить всю эту дѣловую сушь и мелочь, надѣюсь, довольно пріятно, — письмомъ отъ моей жены. Угодно ли вамъ почтить мистриссъ Броффъ принятіемъ ея приглашенія? Хотите остаться въ моемъ домѣ, какъ родная въ моей семьѣ, пока мы, умные люди, сговоримся наконецъ и порѣшамъ что тутъ слѣдуетъ предпринять?
При этихъ словахъ я встала съ тѣмъ чтобы вмѣшаться. Мистеръ Броффъ именно то и сдѣлалъ, чего я боялась въ то время какъ онъ спросилъ у мистриссъ Абльвайтъ Рахилины шаль и шляпку. Не успѣла я слова сказать, какъ Рахиль съ горячею благодарностью приняла его приглашеніе. Если я потерплю, чтобы предположеніе ихъ осуществилось, если она разъ переступитъ порогъ въ домѣ мистера Броффа, прощай пламенная надежда моей жизни, надежда на возвращеніе къ стаду заблудшей овцы! Одна мысль о такомъ бѣдствіи совершенно меня ошеломила. Я пустила на вѣтеръ жалкія нити свѣтскихъ приличій и, переполненная ревностью, заговорила безъ всякаго выбора выраженій.
— Стойте! сказала я:- стойте! Вы должны меня выслушать. Мистеръ Броффъ, вы не родня ей, а я — родня! Я приглашаю ее, — я требую у душеприкащиковъ назначенія опекуншей меня. Рахиль, милая Рахиль, я предлагаю вамъ мое скромное жилище, пріѣзжайте въ Лондонъ съ первымъ поѣздомъ, и раздѣлите его со мной!
Мистеръ Броффъ ничего не сказалъ на это. Рахиль поглядѣла на меня съ обиднымъ удивленіемъ, даже не стараясь хоть сколько-нибудь скрыть его.
— Вы очень добры, Друзилла, сказала она:- я надѣюсь посѣтить васъ, когда мнѣ случится быть въ Лондонѣ. Но я уже приняла приглашеніе мистера Броффа и считаю за лучшее остаться пока на его попеченіи.
— О, не говорите этого! умоляла я:- не могу я разстаться съ вами, Рахиль, — не могу!
Я хотѣла заключить ее въ объятья. Но она увернулась. Ревность моя не сообщилась ей; она только испугала ее.
— Право же, оказала она:- это вовсе лишняя тревога. Н не понимаю, къ чему это.
— И я также, сказалъ мистеръ Броффъ.
Жестокость ихъ, отвратительная свѣтская жестокость, возмутила меня.
— О, Рахиль, Рахиль! вырвалось у меня:- неужели вы до сихъ поръ не видите, что сердце мое жаждетъ сдѣлать изъ васъ христіанку? Неужели внутренній голосъ не говорить вамъ, что я стараюсь для васъ дѣлать то, что пробовала сдѣлать для вашей милой матушки, когда смерть вырвала ее изъ моихъ рукъ?
Рахиль подвинулась ко мнѣ на шагъ и весьма странно посмотрѣла на меня.
— Не понимаю вашего намека на матушку, оказала она;- будьте такъ добры, объяснитесь, миссъ Клакъ.
Прежде чѣмъ я успѣла отвѣтить, (мистеръ Броффъ выступилъ впередъ, и подавъ Рахили руку, хотѣлъ увести ее.
— Лучше оставить это, мой другъ, сказалъ онъ, — лучше бы, миссъ Клакъ, не объясняться.
Будь я пень или камень, и тогда бы подобное вмѣшательство заставило высказать правду. Я съ негодованіемъ собственноручно оттолкнула мистера Броффа и въ прилично торжественныхъ выраженіяхъ изложила взглядъ, какимъ истинное благочестіе взираетъ на ужасное бѣдствіе смерти безъ напутствія. Рахиль отскочила отъ меня, — совѣстно сказать, — съ крикомъ ужаса.
— Уйдемте! сказала она мистеру Броффу:- уйдемте, Бога ради, пока эта женщина не сказала болѣе! О, вспомните, какъ безобидна, какъ благодѣтельна и прекрасна была жизнь бѣдной матушки! Вы были на похоронахъ, мистеръ Броффъ; вы видѣли, какъ всѣ любили ее; вы видѣли, сколько сирыхъ и бѣдныхъ надъ могилой ея оплакивали потерю лучшаго друга. А эта несчастная хочетъ заставить меня усомниться въ томъ, что земной ангелъ сталъ нынѣ ангеломъ небеснымъ! Чего мы стоимъ, о чемъ толкуемъ? Уйдемте! Мнѣ душно при ней! Мнѣ страшно съ ней въ одной комнатѣ!
Не слушая никакихъ увѣщаній, она кинулась къ двери. Въ то же время ея горничная принесла ей шаль и шляпку. Она кое-какъ накинула ихъ.
— Уложите мои вещи, сказала она:- и привезите ихъ къ мистеру Броффу.
Я хотѣла-было подойдти къ ней. Я была поражена и огорчена, но, — нужно ли говорить это? — вовсе не обижена. Мнѣ хотѣлось только сказать ей: «Да укротится жестокосердіе ваше! Я отъ души прощаю вамъ!» Она опустила вуаль, вырвала шаль у меня изъ рукъ, и быстро выбѣжавъ, захлопнула предо мною дверь. Я снесла оскорбленіе съ обычною твердостью. Я и теперь вспоминаю о немъ съ той же свойственной мнѣ высоты, недосягаемой обидамъ.
У мистера Броффа еще нашлась прощальная насмѣшка на мой счетъ, прежде чѣмъ онъ спасовалъ въ свою очередь.
— Лучше бы вамъ не объясняться, миссъ Клакъ, сказалъ онъ, поклонился и вышедъ.
Затѣмъ послѣдовала особа въ чепцѣ съ лентами.
— На что яснѣй, кто ихъ всѣхъ такъ взбудоражилъ, сказала она;- я бѣдная служанка, но и мнѣ, скажу вамъ, стыдно за васъ.
И эта ушла, хлопнувъ за собой дверью. Я осталась одна въ комнатѣ. Всѣми униженная, всѣми покинутая, я осталась одна-одинехонька.
Нужно ли прибавлять что-нибудь къ этому простому изложенію фактовъ, къ этой трогательной картинѣ христіанки, гонимой свѣтомъ? Нѣтъ! Мой дневникъ напоминаетъ, что здѣсь оканчивается еще одна изъ разрозненныхъ страницъ моей жизни. Съ этого дня я уже не видала болѣе Рахили Вериндеръ. Я простила ей во время самой обиды. Съ тѣхъ поръ она пользовалась моими молитвенными желаніями ей всякаго блага. И въ довершеніе платы добромъ за зло, — она получитъ въ наслѣдство, когда я умру, жизнеописаніе, переписку и труды миссъ Джонъ Анны Стемперъ.