Была половина мая и цѣлый мѣсяцъ прошелъ послѣ рѣшенія страшно трудной задачи о составленіи министерства. Прошелъ мѣсяцъ и все вошло въ обычную колею гораздо легче и удобнѣе, чѣмъ предполагали сначала. Мильдмэй, Грешэмъ и Монкъ были лучшими друзьями въ свѣтѣ. Стоя горой другъ за друга въ Нижней Палатѣ, они въ Верхней Палатѣ пользовались поддержкою самой доблестной фаланги перовъ, приверженцевъ оппозиціи, когда-либо собиравшейся для борьбы съ наклонностями своего класса, ради стремленій людей, поставленныхъ ниже ихъ.
Графъ Брентфордъ былъ въ числѣ министровъ къ неизъяснимой радости лэди Лоры. Она полагала свое честолюбіе въ томъ, чтобы находиться настолько близко къ центру политическихъ дѣйствій, насколько это возможно женщинѣ, не утрачивая своего права на женственное бездѣйствіе. Ее просто возмущало, что женщины могли желать права голоса при парламентскихъ выборахъ, и вопросъ о правахъ женщинъ вообще ей былъ ненавистенъ. Однако, втайнѣ она льстила себя надеждою, что и она можетъ принести пользу, что и она въ нѣкоторой степени имѣетъ политическій вѣсъ; новое же назначеніе графа Брентфорда многимъ усилило эти пріятныя надежды. Самъ графъ не имѣлъ честолюбія и, не будь дочери, давно бы уже распростился съ политикою навсегда. Онъ былъ несчастливъ. Страшно упорнаго нрава, онъ поссорился съ сыномъ и упорствовалъ въ непріязненныхъ отношеніяхъ. Въ своемъ горѣ онъ предпочелъ бы уединеніе, но жертвовалъ собою для дочери. Для нея и по ея просьбѣ онъ ежегодно пріѣзжалъ въ Лондонъ; вѣроятно, по ея же настояніямъ онъ принялъ участіе въ преніяхъ Верхней Палаты. Пэру легко сдѣлаться государственнымъ сановникомъ, если эта жизнь для него не въ тягость. Лордъ Брентфордъ теперь сталъ государственнымъ человѣкомъ, если мѣсто въ министерствѣ служитъ тому доказательствомъ.
У лэди Лоры гостила въ то время дорогая пріятельница. Звали ее Вайолетъ Эффингамъ. Она была сирота, богатая наслѣдница и красавица. Находилась она подъ опекою прегрозной тетки, нѣкой лэди Бальдокъ, которая считалась какимъ-то дракономъ, державшимъ Вайолетъ въ плѣну. Однако, такъ какъ миссъ Эффингамъ достигла совершеннолѣтія и могла располагать своимъ состояніемъ, то лэди Бальдокъ, говоря по правдѣ, далеко не имѣла могущества дракона. Какъ бы то ни было, а драконъ въ настоящее время не находился на Портмэнскомъ сквэрѣ, слѣдовательно и заточеніе дѣвы не могло представлять ничего тягостнаго. Вайолетъ Эффингамъ была очаровательна, но собственно красавицей едвали ее можно было назвать. Она имѣла небольшой ростъ и свѣтлые волосы, которые всегда какъ бы развѣвались вокругъ ея лба, тогда какъ на-самомъ-дѣлѣ ни одинъ волосокъ никогда не былъ въ безпорядкѣ. Мягкій взоръ ея кроткихъ сѣрыхъ глазъ ни на комъ не останавливался болѣе мгновенія, но въ это мгновеніе поражалъ почти убійственно своею обаятельною прелестью. Ничто въ природѣ не могло быть нѣжнѣе ея щекъ, и ихъ румянецъ — когда онъ настолько былъ постояненъ, что его можно было опредѣлить — представлялъ легкій розовый оттѣнокъ, до того нѣжный на молочномъ фонѣ, что едва можно было рѣшиться назвать его румянцемъ. Ротикъ ея былъ совершенство; не такой маленькій, чтобы придавать выраженіе глупости, очень часто встрѣчаемое, и дивной красоты съ его пухленькими пунцовыми губками. Зубы ея, которые она показывала рѣдко, были очень ровны и бѣлы, и на ея подбородкѣ красовалась восхититель нѣйшая ямочка, когда-либо служившая приманкою для мужскихъ взоровъ. Недостатокъ ея лица, если онъ существовалъ, заключался въ носѣ. Носъ этотъ былъ немного слишкомъ остръ и, быть можетъ, немного слишкомъ малъ. Недоброжелательница однажды назвала ее курносою куклою. Я, въ качествѣ ея біографа, опровергаю, чтобы опа была курноса, а весь свѣтъ, который ее вскорѣ узналъ, убѣдился вполнѣ, что она не кукла. Она была миніатюрна, но не такъ миніатюрна на самомъ-дѣлѣ, какъ казалась. Ея маленькія руки и ноги отличались изящными очертаніями и во всей ея особѣ была какая-то мягкость, какъ бы способность сжиматься, смутно возбуждающая мысль, что она могла умѣститься въ пространствѣ очень небольшого объема. Какого именно объема и на сколько сжиматься, объ этомъ много было разнородныхъ мнѣній между мужчинами. Вайолетъ Эффингамъ, конечно, не могла быть принята за куклу. Она танцовала превосходно — что еще могло относиться къ качествамъ куклы — но она не менѣе ловко стрѣляла, каталась на конькахъ и участвовала въ охотахъ. По поводу этого послѣдняго искусства она не разъ имѣла грозныя стычки съ лэди Бальдокъ и побѣда оставалась не на сторонѣ дракона.
— Любезная тетушка, сказала она однажды прошедшею зимою: — я ѣду на охоту съ Джорджемъ (Джорджъ былъ ея двоюродный братъ, лордъ Бальдокъ, сынъ дракона) и тѣмъ дѣлу конецъ.
— Обѣщай мнѣ, по-крайней-мѣрѣ, не ѣхать далѣе сборнаго мѣста, заявилъ требованіе драконъ.
— Сегодня я ничего не могу обѣщать кому бы то ни было, рѣшила Вайолетъ.
Что можно было сказать молодой дѣвушкѣ, которая говорила такимъ образомъ и двѣ недѣли назадъ достигла совершеннолѣтія?
Вайолетъ Эффингамъ держала теперь совѣщаніе съ своимъ другомъ лэди Лорой, и онѣ разсуждали о предметахъ весьма важныхъ — дѣйствительно весьма важныхъ — и интересныхъ для нихъ обѣихъ.
— Я не прошу васъ выходить за него, говорила лэди Лора.
— Это большое счастье, отвѣчала другая: — такъ какъ онъ никогда не дѣлалъ мнѣ предложенія.
— Онъ сдѣлалъ почти то же. Вы знаете, что онъ любитъ васъ.
— Я знаю — или воображаю, будто знаю — что многіе мужчины любятъ меня. Но какого же рода эта любовь? Это все-равно, какъ мы съ вами называемъ милой душкой какую-нибудь вещицу, которая намъ понравилась въ лавкѣ, и поручимъ кому-нибудь купить ее, какъ бы сумасбродна ни была цѣна. Я знаю мое положеніе, Лора. Я такая же милая вещица.
— Вы очень милы Освальду.
— А вы, Лора, когда-нибудь внушите великую страсть — можетъ быть, уже и внушили, потому что вы ужасно скрытны — а потомъ кто-нибудь перерѣжетъ себѣ горло, и поднимется страшная суматоха, настоящая трагедія. А я никогда не пойду дальше благородной комедіи — если только не убѣгу съ кѣмъ-нибудь ниже меня званіемъ или не сдѣлаю чего-нибудь ужасно неприличнаго.
— Не дѣлайте этого, душечка.
— А мнѣ хотѣлось бы для тетушки. Право хотѣлось бы. Еслибъ было возможно, не компрометируя себя, мнѣ хотѣлось бы, чтобы ей сказали въ одно утро, что я убѣжала съ пасторомъ.
— Какъ можете вы быть такъ злы, Вайолетъ?
— Ей было бы подѣломъ — и физіономія ея была бы такъ ужасно смѣшна. Я знаю какъ нельзя лучше, что она сказала бы. Она повернулась бы къ бѣдной Гусси: «Августа, я всегда этого ожидала. Я всегда ожидала». Тутъ я вошла бы, присѣла передъ ней и сказала бы очень мило: «Милая тетушка, это была только шутка». Вотъ это въ моемъ родѣ. А вы — вы, если вздумаете, вы завтра убѣжите съ самимъ Люциферомъ, если онъ понравится вамъ.
— Но такъ какъ Люцифера нѣтъ, я вѣроятно ограничусь чѣмъ-нибудь обыкновеннымъ.
— Ужъ нѣтъ ли чего-нибудь рѣшенаго, Лора?
— Рѣшенаго ничего нѣтъ — даже нѣтъ начала того, что можно бы рѣшить. Но я говорю не о себѣ. Онъ сказалъ мнѣ, что если вы примите его предложеніе, то онъ сдѣлаетъ все, о чемъ вы и я попросимъ его.
— Да, онъ обѣщаетъ.
— А развѣ вы знали когда-нибудь, чтобы онъ не сдержалъ слова?
— Я ничего о немъ не знаю, душа моя. Какъ могу я знать?
— Не притворяйтесь несвѣдущей и кроткой, Вайолетъ; вы знаете его — гораздо лучше, чѣмъ многія дѣвушки знаютъ мужчинъ, за которыхъ они выходятъ. Вы знали его болѣе или менѣе коротко всю вашу жизнь.
— Но развѣ я обязана выходить за него именно поэтому?
— Нѣтъ, вы не обязаны выходить за него — если не любите его.
— Я не люблю его, сказала Вайолетъ медленно, выразительно и слегка покачавъ головой, какъ будто особенно желала убѣдить своего друга, что она говорила совершенно серьезно.
— Мнѣ кажется, Вайолетъ, что вы скорѣе готовы полюбить его, чѣмъ всякаго другого мужчину.
— Я вовсе не готова полюбить никакого другого мужчину; я сомнѣваюсь, полюблю ли когда-нибудь. Мнѣ самой кажется невозможно то, что дѣвушки называютъ влюбиться. Мнѣ можетъ нравиться мужчина. Мнѣ нравится теперь, можетъ быть, съ полдюжины мужчинъ. Они мнѣ нравятся до такой степени, что если я ѣду куда-нибудь въ гости, то для меня чрезвычайно важно, будетъ тамъ или нѣтъ тотъ или другой. Потомъ, мнѣ кажется, я кокетничаю съ ними. По-крайней-мѣрѣ, Августа мнѣ твердитъ, что тетушка это говоритъ. Но чтобы любить кого нибудь изъ нихъ — желать выйти за него замужъ, завладѣть имъ для себя одной и тому подобное — я не знаю, что это значитъ.
— Но вы намѣрены выйти замужъ когда-нибудь? сказала лэди Лора.
— Конечно. II не намѣрена долго ждать. Мнѣ ужасно надоѣла лэди Бальдокъ, и хотя я могу убѣгать къ моимъ друзьямъ, этого недостаточно. Я начинаю думать, что было бы пріятно имѣть свой собственный домъ. Дѣвушка становится такой цыганкой, когда вѣчно разъѣзжаетъ и сама не знаетъ, гдѣ находятся ея вещи.
Настало молчаніе на нѣсколько минутъ. Вайолетъ Эффингамъ прижалась въ уголокъ дивана, поджавъ ногу подъ себя и наклонивъ голову на плечо. Когда она говорила, она играла маленькой игрушкой, которая принимаетъ различные виды, когда ее дергаютъ въ ту или другую сторону. Присутствовавшій при этомъ подумалъ бы, что эта игрушка для нея важнѣе, чѣмъ разговоръ. Лэди Лора сидѣла прямо, на простомъ стулѣ у стола, недалеко отъ своей собесѣдницы, и очевидно занималась совершенно тѣмъ предметомъ, о которомъ онѣ разсуждали. Она не принимала удобной, спокойной позы, она не нашла занятія для своихъ пальцевъ и пристально смотрѣла на Вайолетъ, когда говорила, между тѣмъ какъ Вайолетъ смотрѣла только на маленькаго манекена, которымъ она играла. Лора встала, подошла къ дивану и сѣла возлѣ своего друга. Вайолетъ хотя немножко подвинула одну ногу, какъ бы для того, чтобы дать мѣсто лэди Лорѣ, но все продолжала играть.
— Если вы хотите выйти замужъ, Вайолетъ, вамъ надо выбрать кого-нибудь одного.
— Это совершенно справедливо, душа моя. Я, конечно, не могу выйти за нихъ всѣхъ.
— Какъ же вы намѣрены сдѣлать выборъ?
— Не знаю; я полагаю, что брошу жребій.
— Я желала бы, чтобы вы серьезно говорили со мною.
— Хорошо, я буду серьезно говорить. Я возьму перваго, который явится послѣ того, какъ я рѣшусь выйти замужъ. Вамъ кажется это ужасно, но я непремѣнно это сдѣлаю. Вѣдь мужъ очень похожъ на домъ или на лошадь. Вы покупаете домъ не потому, что этотъ домъ лучше всѣхъ на свѣтѣ, но потому, что именно въ то время вамъ нуженъ домъ. Вы идете смотрѣть домъ, а если онъ очень дуренъ, вы его не купите. Но если вы думаете, что онъ для васъ годится, и если вамъ надоѣло отыскивать домъ, вы его возьмете. Точно такимъ образомъ покупается и лошадь — и мужъ.
— А вы еще не рѣшились?
— Не совсѣмъ. Лэди Бальдокъ была нѣсколько приличнѣе обыкновеннаго передъ моимъ отъѣздомъ изъ Бэдингама. Когда я сказала ей, что хочу имѣть пару пони, она только всплеснула руками и заворчала. Она не заскрежетала зубами, не проклинала, не ругалась и не объявляла мнѣ, что я погибшая дѣвушка.
— Что значитъ, по вашему, ругаться и проклинать?
— Она сказала мнѣ однажды, что если я куплю маленькую собачку, то это сдѣлаетъ меня навѣкъ… вы знаете чѣмъ. Она не такъ щекотлива, какъ я, и просто выговорила это слово.
— Что же вы сдѣлали?
— Я купила собачку и она укусила тетушку за ногу. Я очень огорчилась и отдала собачку Мэри Ридерсъ. Какая это была красоточка! Я надѣюсь, что и пагуба душевная отправилась вмѣстѣ съ ней, потому что я вовсе не люблю Мэри Ридерсъ. Я должна была отдать бѣдную собачку кому-нибудь, а Мэри тутъ случилась. Я сказала ей, что Пёкъ сродни Аполіону, но она не устрашилась. Пёкъ стоилъ двадцать гиней и она навѣрно продала его.
— Стало быть, Освальдъ можетъ также имѣть надежду между другими фаворитами? спросила лэди Лора послѣ нѣкотораго молчанія.
— У меня нѣтъ фаворитовъ и я не скажу, чтобы какой бы то ни было мужчина могъ имѣть надежду. Для чего вы такимъ образомъ пристаете ко мнѣ о вашемъ братѣ?
— Потому что я очень этого желаю. Потому что это спасетъ его. Потому что вы единственная женщина, которою онъ когда-либо дорожилъ, и потому что онъ любитъ васъ всѣмъ своимъ сердцемъ, и потому что его отецъ примирится съ нимъ завтра же, если услышитъ, что вы съ нимъ помолвлены.
— Лора, душа моя…
— Ну что?
— Вы не разсердитесь, если я скажу вамъ откровенно?
— Конечно, нѣтъ. Послѣ того, что я сказала, вы имѣете право говорить откровенно.
— Мнѣ кажется, что всѣ ваши причины показываютъ, почему онъ долженъ па мнѣ жениться, а не почему я должна выйти за него.
— Развѣ его любовь къ вамъ не причина?
— Нѣтъ, сказала Вайлетъ, помолчавъ и произнеся это слово самымъ тихимъ шепотомъ. — Еслибъ онъ не любилъ меня, то это была бы причина, почему я не вышла бы за него. Меня могутъ любить десять человѣкъ — я не говорю, чтобы меня любилъ хоть одинъ…
— Онъ любитъ.
— Но я не могу выйти за всѣхъ десятерыхъ. А что касается того, чтобы спасти его…
— Вы знаете, что я хочу сказать?
— Я не знаю, чтобы я имѣла особенное призваніе спасать молодыхъ людей. Я иногда думаю, что мнѣ достаточно того, чтобы спасать себя. Странно, какую наклонность чувствую я къ дурной сторонѣ!
— А я твердо увѣрена, что вы всегда будете держаться на хорошей сторонѣ.
— Благодарю васъ, душа моя. Я намѣрена попробовать, по совершенно увѣрена, что тотъ, кто будетъ держать меня за руку, самъ долженъ быть очень твердъ. А лордъ Чильтернъ…
— Ну… говорите же. Что вы хотите сказать?
— Онъ не пользуется репутаціей твердаго человѣка. Развѣ онъ такой человѣкъ, котораго добрыя мамаши ищутъ для своихъ дочерей? Сама я люблю повѣсъ — и педантъ, который всю ночь сидитъ въ Парламентѣ и ни о чемъ больше не говорятъ, какъ о церковныхъ таксахъ и объ избирательствѣ голосовъ, для меня нестерпимъ. Я предпочитаю мужчинъ неприличныхъ. Будь я сама мужчина, я дѣлала бы все, что мнѣ не слѣдовало бы дѣлать. Я знаю, что я дѣлала бы это. Но видите, я не мужчина и должна заботиться о себѣ. Я люблю кутилъ, но знаю, что не должна выходить за мужчину такого сорта, какой я люблю.
— Быть въ нашемъ семействѣ — первою между нами — развѣ это было бы дурно?
— Вы хотите сказать, что сдѣлаться теперь лэди Чильтернъ, а современемъ лэди Брентфордъ, было бы повышеніемъ для Вайолетъ Эффингамъ?
— Какъ вы жестоки, Вайолетъ!
— Представьте себѣ, дошло до того, что вы называете меня жестокой, Лора! Мнѣ было бы пріятно быть вашей сестрой. Мнѣ было бы довольно пріятно быть дочерью вашего отца. Мнѣ было бы довольно пріятно быть другомъ Чильтерна. Все, что говорили о немъ, не отдалило меня отъ него. Я заступалась за него до того, что вся почернѣла; да, я заступалась — передъ тетушкой. Но я боюсь сдѣлаться его женой. Рискъ былъ бы слишкомъ великъ. Что, если я не спасу его, а напротивъ, онъ доведетъ меня до крушенія?
— Это не можетъ быть.
— Не можетъ? А я думаю, что можетъ. Когда я была ребенкомъ, мнѣ всегда говорили, чтобы я остерегалась. А мнѣ кажется, что ребенокъ и мужчина не должны остерегаться; пусть ихъ дѣлаютъ что хотятъ, ихъ опять можно поправить. Пусть ихъ падаютъ какъ хотятъ, вы можете опять поставить ихъ на ноги. Но женщина должна остерегаться — и это очень трудно для нея, когда у нея есть драконша, которая толкаетъ ее на дурной путь.
— Я желаю взять васъ отъ драконши.
— Да — и передать меня грифу.
— Дѣло въ томъ, Вайолетъ, вы не знаете Освальда. Онъ не грифъ.
— Я не хотѣла сказать невѣжливость. Возьмите какого-нибудь изъ опасныхъ хищныхъ звѣрей. Я намѣрена только указать, что онъ опасный хищный звѣрь. Я знаю, что онъ благороденъ, и назову его львомъ, если это вамъ лучше нравится. Но даже со львомъ есть рискъ.
— Разумѣется, будетъ рискъ. Со всякимъ мужчиной есть рискъ — если вы не захотите удовольствоваться описаннымъ вами педантомъ. Разумѣется, и съ моимъ братомъ будетъ рискъ. Онъ былъ игрокомъ.
— Говорятъ, что онъ и теперь игрокъ.
— Онъ отчасти бросилъ карты и броситъ совершенно но вашему настоянію.
— О немъ говорятъ еще другое, Лора.
— Это правда. Съ нимъ были пароксизмы дурной жизни, почти раззорившіе его.
— А эти пароксизмы такъ опасны! Вѣдь онъ въ долгу?
— Въ долгу — но не въ большомъ. Каждый шиллингъ его долга будетъ заплаченъ — каждый шиллингъ. Я знаю всѣ обстоятельства и даю вамъ слово, что каждый шиллингъ будетъ заплаченъ. Онъ никогда не лгалъ — и онъ сказалъ мнѣ все. Его отецъ не можетъ отнять у него ни одной десятины, еслибъ и хотѣлъ, и не захочетъ, еслибъ и могъ.
— Я спрашивала не потому, что этого боюсь. Я говорила только какъ объ опасной привычкѣ. Пароксизмъ траты денегъ возбуждаетъ такое тревожное чувство. А потомъ…
— Ну?
— Я не знаю, зачѣмъ мнѣ составлять каталогъ слабостей вашего брата.
— Вы хотите сказать, что онъ слишкомъ много пьетъ?
— Я этого не говорю. Другіе это говорятъ. Драконша это говоритъ. А такъ какъ я всегда нахожу, что она говоритъ неправду, то полагаю, что и это такъ же несправедливо, какъ остальное все.
— Это неправда — если говорятъ, что это его привычка.
— Стало быть, это также пароксизмъ — случающійся иногда.
— Не смѣйтесь же надо мною, Вайолетъ, когда я заступаюсь за него, или я буду обижаться.
— Но видите, если я должна сдѣлаться его женой, то это довольно важно.
— Все-таки вы не должны насмѣхаться надо мной.
— Милая Лора, вы знаете, что я не насмѣхаюсь надъ вами. Вы знаете, что я люблю васъ за то, что дѣлаете вы. Развѣ я не дѣлала бы то же самое и не заступалась бы за него изъ всѣхъ силъ, еслибъ у меня былъ братъ?
— Вотъ почему я и желаю, чтобы вы сдѣлались женою Освальда — я знаю, что вы заступались бы за него. Это неправда, что онъ пьяница Взгляните на его руку, которая такъ же тверда, какъ и ваша. Взгляните на его глаза; развѣ тамъ есть малѣйшій признакъ пьянства. Онъ былъ пьянъ разъ или два можетъ быть — и дѣлалъ страшныя вещи.
— Можетъ быть, онъ будетъ дѣлать страшныя вещи со мной.
— Вы никогда не знали человѣка съ болѣе нѣжнымъ сердцемъ или съ болѣе тонкимъ умомъ. Я вѣрю такъ же твердо, какъ и тому, что сижу здѣсь, что если онъ женится завтра, то его пороки спадутъ съ него какъ старое платье.
— Вы согласитесь, Лора, что для жены его будетъ нѣкоторый рискъ.
— Разумѣется, будетъ рискъ. Развѣ не всегда бываетъ рискъ?
— Мужчины назвали бы это вдвойнѣ опаснымъ скачкомъ, сказала Войолетъ.
Тутъ дверь отворилась и человѣкъ, о которомъ они говорили, вошелъ въ комнату.