Клаас, Сооткин и Неле сидели кружком у очага и разговаривали о странствующем богомольце.
— Девочка, — сказала Сооткин, — отчего ты не могла силой чар молодости удержать его навсегда у нас?
— Увы, — отвечала Неле, — не могла.
— Потому, — сказал Клаас, — что есть какие-то другие чары, заставляющие его вечно носиться с места на место, если только не занята его глотка.
— Злой, противный! — вздохнула Неле.
— Злой — согласна, — сказала Сооткин, — но противный — нет. Может быть, сын мой Уленшпигель не какой-нибудь римский там или греческий красавец, но это ведь еще не беда. Ибо у него быстрые фландрские ноги, острые карие глаза, как у Франка из Брюгге, а нос и рот — точно их сделали две лисы, отлично постигшие искусство ваяния и лукавства.
— А кто, — спросил Клаас, — кто создал его праздные руки и ноги, которые слишком охотно устремляются за развлечениями?
— Их создало его не в меру юное сердце, — ответила Сооткин.