..."Откуда взялась эта тройка?" -- размышлялъ Голощаповъ, сидя въ коляскѣ.-- "Все было, конечно, подстроено раньше. И ты сейчасъ съ нею -- ночью, одинъ... Нѣтъ! Я не уступлю ее, остроумный профессоръ. Ты ошибаешься. Даромъ ты ее не возьмешь... А тебѣ это и въ голову, поди, не приходитъ! Да и кто у тебя можетъ стоять на дорогѣ? Я? (усмѣхнулся Голощаповъ).-- Но, что такое "я" для профессора? Регентъ, поповичъ... Тотъ, кто за рубли учитъ школяровъ "славословить Бога"... Все такъ. Но почему же ты порѣшилъ, что я только это и умѣю дѣлать? Потому, что тебя натаскали въ твоей Академіи? Потому, что ты имѣешь эти "рубли" и тебѣ не нужно ихъ зарабатывать? Потому, что все для тебя: и образованіе, и обезпечность, и науки, и искусства, и красавицы-дѣвушки... Все! И ты рѣшилъ, что такъ и надо; что такъ должно и быть; что съ тобой никто не заспоритъ... А если ты ошибаешься, обладатель призовыхъ троекъ -- а? Что если править судьбой немножко труднѣй, чѣмъ удержать возжи твоей нервной тройки? Ее вонъ -- и Митрофанъ твой умѣетъ сдержать! А ты рѣшилъ, что и "личность", со всѣми ея "хочу!", ты тоже держишь въ уздѣ? Идіотъ!" -- злобно усмѣхалась понурая фигура, сидя задомъ къ свѣту, въ тѣни широкополой черной шляпы...

Коляска мягко катилась впередъ...

..."О чемъ это они говорятъ?" -- заинтересовалась понурая фигура въ тѣни, и стала разсѣянно слушать.

-- О, нѣтъ!-- запальчиво говорила Катя.-- Совсѣмъ не то. Для меня лично -- вся драма персонажа баллады не въ томъ, что онъ любилъ недостойную дѣвушку; и не въ томъ даже, что "красть онъ сталъ" (это -- аффектъ). А въ томъ, что онъ могъ любить, когда видѣлъ и зналъ, что его не любятъ. Въ этомъ. Потому что: какъ бы тамъ человѣкъ ни любилъ, какъ бы онъ ни увлекался,-- онъ сразу долженъ отрезвѣть и очнуться, разъ онъ видитъ, что навстрѣчу къ нему не идутъ, не могутъ итти, и никогда не пойдутъ...

("Какъ бы не такъ!" усмѣхалась фигура въ тѣни).

-- Нѣтъ, вы не правы,-- возразилъ и докторъ.-- Любить и не любить -- этого сдѣлать нельзя произвольно. Не тогда любятъ, когда хотятъ любить, а -- когда любится. Вѣдь, это внѣ нашего сознанія. Это -- стихійная сила. Это -- алчущая потребность нашей "клѣточки", которая не разсуждаетъ съ нами, а просто и безапелляціонно пишетъ свои декреты, и ничего и знать не хочетъ. Отсюда -- и всѣ наши драмы. Вѣдь, хорошо, если рефлектирующая натура охваченнаго страстью человѣка сумѣетъ, грабя себя (да -- именно: грабя), затормозить этотъ порывъ и свернуть во-время въ сторону... А нѣтъ -- и все полетитъ вверхъ ногами! Гранитная стѣна мола -- прочный устой; а смотришь -- удары шальной волны и смыли эту твердыню. И правъ Уордъ: не разумъ, а страсти правятъ міромъ...

("Вѣрно, врачъ! Правильно мыслишь"...-- согласилась фигура въ тѣни).

-- И неужели вы думаете,-- продолжалъ докторъ: -- что тотъ, кто "изъ грязи ее подобралъ", и "чтобъ все достать ей -- красть онъ сталъ", котораго "вели въ тюрьму", а она -- "хохотала",-- неужели вы думаете, что онъ только любилъ и любилъ, и не боролся съ собой, и не проклиналъ въ душѣ и себя, и свою страсть, что онъ не рыдалъ по ночамъ и не рвалъ въ отчаяніи волосъ съ головы, а -- все только любилъ и, любя, подставлялъ палачу свою голову? Э, Катерина Васильевна!-- взволнованно заговорилъ вдругъ докторъ: -- въ томъ-то и ужасъ весь, въ томъ-то и драма, что онъ не хотѣлъ -- и любилъ, и не могъ не любить... Онъ не могъ оторваться отъ созерцанія и страстной, непреодолимой потребности обладанія именно этой вотъ женщиной, этимъ цвѣтомъ волосъ, этимъ разрѣзомъ и выраженіемъ глазъ, этой улыбкой, этой родинкой на блѣдной щекѣ, этимъ тембромъ голоса, который заставляетъ дрожать всѣ фибры его тѣла, будя въ немъ всѣ сложные комплексы его внутренней жизни, всю музыку его чувства, всю алчную потребность рыдающаго счастья....

("Да! да! Это -- такъ!" соглашалась фигура въ тѣни, судорожно сжимая руки и стискивая зубы...).

Катя растерянно смотрѣла на Шлакова -- и не нашлась, что отвѣтить ему. Во всемъ сказанномъ имъ было столько беззавѣтной искренности и столько, видимо, лично имъ пережитаго, что она побоялась касаться этой больной стороны, и умолкла...

А коляска, похрускивая рессорами, мягко катилась впередъ...