Мнѣ дали лошадь, и я цѣлый день провелъ въ сѣдлѣ. Я изъѣздилъ весь лѣсъ (а это -- площадь, десятинъ въ 300 слишкомъ), отыскивая въ немъ знакомыя и когда-то любимыя мѣста, и возстановляя въ памяти полузабытыя дорожки, заросшія травой и затушеванныя временемъ, которое, извѣстно, все покрываетъ своей паутиной. Время, это -- губка; а исторія -- прессъ, и прессъ -- дѣтски слабый. Въ самомъ дѣлѣ: что мы знаемъ о нашемъ прошломъ? Ничего. Въ нашемъ распоряженіи одна только пыль заросшихъ, но когда-то торныхъ и бойкихъ дорогъ...
И хорошо, что такъ; хорошо, что -- пыль. Вѣдь, если бъ мы знали, и знали доподлинно всѣ эти дѣла "временныхъ лѣтъ", мы, поди, и жить отказались бы: намъ стало бы стыдно и противно упрямо топтаться на мѣстѣ,-- занятіе, о которомъ говорятъ всѣ эти исторіи культуръ и цивилизацій, предательски рисующія намъ перспективы нашихъ "вчера",-- картина, которой мы если и вѣримъ вслухъ, то втайнѣ не вѣримъ. Потому и живемъ что не вѣримъ, такъ какъ надо имѣть святую наивность животнаго, чтобы надрываться-скакать по убѣгающему подъ ногами ипподрому и въ то же время вѣрить въ то, что движешься. Положимъ, можно скакать и не вѣрить; можно даже и вовсе не думать объ этомъ -- и все же скакать, разъ это... пріятно.
Мнѣ вотъ сегодня -- пріятно; я хочу "скакать". И слава Богу!-- усмѣхнулся я и тронулъ лошадь.-- Да, надо только хотѣть. Здѣсь, въ этомъ "хочу!", и весь узелъ вопроса. Все остальное -- детали. Все остальное подгонится, какъ второстепенныя части машины. Не такъ надо знать (слово это -- кумиръ прошлаго, нынѣ развѣнчанный); не такъ надо мочь (это тоже пройденная ступень), какъ надо умѣть хотѣть. "Хочу!" -- вотъ то веретено, которое тянетъ и сучитъ нить жизни.