После минутного молчания из темноты послышался полный недоумения голос Малевской:
— Что это значит?
В непривычной, странной, как будто мертвой тишине голос прозвучал слишком громко, как в пустой бочке, и тревожно отозвался в сердцах.
— Сейчас узнаем, — спокойно ответил Мареев. — Михаил, переключи осветительную сеть на аккумуляторы и проверь резервный фидер.
Брусков ощупью направился к своему гамаку и протянул руку к полочке, прикрепленной над ним. Но в то же мгновенье он стиснул зубы и отдернул руку: она слишком дрожала.
— Что ты замешкался, Михаил? — нетерпеливо спросил Мареев.
— Куда-то фонарик запропастился... Нашел!.. Все в порядке... Володька, пойдем со мной, ювенильный мальчик!
Яркий клинок света полоснул сверху вниз, справа налево и рассек тьму.
Тем временем Мареев и Малевская отыскали свои фонарики и, освещая ими дорогу, спустились в буровую камеру, чтобы осмотреть моторы.
Через несколько минут вспыхнули все лампы, и помещения снаряда вновь приняли свой прежний вид. Но чего-то нехватало: прекратился шум моторов, тихий скрежет бурового аппарата и шорох породы за стеной. Казалось, из снаряда ушла жизнь.
Мареев подошел к микрофону:
— Михаил! Оставь только по одной лампе в каждом помещении снаряда... Надо экономить энергию аккумуляторов.
Потом обратился к Малевской:
— Продолжай, Нина, осмотр моторов, а я поговорю с поверхностью. Возможно, что авария произошла у них...
Он поднялся в шаровую каюту.
Но прежде чем Мареев вошел в нее, послышалось:
— Алло! Снаряд! Алло! Говорит дежурный инженер Денисов... Никита Евсеевич, включите экран!
— Включаю, — ответил Мареев, подходя к телевизору.
На экране появилось встревоженное лицо дежурного инженера электростанции шахты «Гигант», снабжавшей снаряд электроэнергией.
— Что у вас случилось, Никита Евсеевич? — спросил он. — Наши приборы показывают замыкание...
— Да... Ток перестал поступать в снаряд.
— Не повреждена ли внутренняя проводка? Как ввод? Понизительная подстанция? — в голосе инженера слышалось все возрастающее волнение.
— Еще неизвестно, Александр Сергеевич, — ответил Мареев. — Сейчас Брусков примется за осмотр.
— Пожалуйста, Никита Евсеевич, немедленно сообщите мне результаты. Меня это очень беспокоит... Только бы не фидера...
— Да, это было бы самое худшее... Но пока еще рано волноваться. До свидания, Александр Сергеевич!
Едва Мареев отошел от микрофона, из верхней камеры спустился Брусков. Он был необычайно бледен.
Приблизившись к Марееву, он глухо, прерывающимся голосом сказал:
— Никита... Ввод в исправности... и основные... внутренние провода — тоже...
— Ты твердо убежден в этом?
— Да...
— Может быть, на барабанах что-нибудь случилось?
— Мало вероятно...
— Значит?..
— Фидер... Оба... И резервный тоже... — Брусков едва шевелил посиневшими губами.
— Не волнуйся, Михаил, — мягко сказал Мареев, положив ему руку на плечо. — Это, конечно, самое серьезное, что могло случиться с нами... Но прежде всего — спокойствие... Возьми себя в руки, Мишук...
Он крепко сжал его плечо.
— Конечно, Никита, — слабо улыбнулся Брусков, — это так... Первый момент... Все в порядке...
— Ну, и отлично! Первым делом, нужно проверить целость фидеров на барабанах. Может быть, провод поврежден именно на них.
— Это не трудно сделать. Я переключу моторы на аккумуляторы через барабаны.
— Ага! Правильно...
В это время из буровой камеры показалась Малевская.
Она сразу поняла серьезность положения. Если фидера оборвались, снаряд не сможет получать электроэнергию с поверхности.
— Что вы решили? — спросила она коротко.
— Сначала проверим провода на барабанах. Если они в целости — посоветуемся... Проблема не легкая.
В молчании все трое поднялись в верхнюю камеру. При их появлении Володя вылез из-за ящика с батареей.
— Там все в исправности, — сказал он, стряхивая пыль со своего комбинезона.
— Надо, Володя, соединить аккумуляторы с проводами на барабане.
Через несколько минут все помещения снаряда наполнились гудением моторов. За стеной послышался шорох, верхние части колонн давления еле заметно продвинулись в отверстие потолка. Снаряд тронулся с места.
Вдруг Мареев громко крикнул:
— Стоп! Стоп!
Брусков сейчас же выключил моторы и посмотрел на Мареева. Тот стоял, запрокинув голову, и рукой показывал на потолок.
— Что такое, Никита? — в один голос спросили Малевская и Брусков.
Мареев опустил голову и провел рукой по лбу.
— Барабан не разворачивался, а фидер, я ясно видел, пополз вниз, в снаряд...
Несколько секунд Брусков и Малевская стояли неподвижно, не сводя глаз с Мареева.
— Ну, теперь сомнений больше нет, — произнес наконец Брусков. — Фидера оборваны где-то там, наверху, и мы, так сказать, на мели...
— К сожалению, это верно.
В полном молчании они спустились в шаровую каюту. Малевская принялась приводить в порядок киноснимки, полученные за последние сутки. Володя открыл учебник и углубился в чтение. Брусков сидел возле него и, сняв с головы берет, сосредоточенно расправлял кисточку на нем. Мареев ходил по каюте, заложив руки за спину, напряженно думая о чем-то.
— Как это могло случиться? — прервала Малевская общее молчание. — Ведь шланги с проводами на всем пути от поверхности находятся среди измельченной породы... Может быть, барабан заело и шланги из-за этого где-то оборвались?
— За барабаны я ручаюсь, — возразил Брусков.
— Вероятнее всего, — сказал Мареев, продолжая ходить по каюте, — колонны давления прижали к фидерам несколько маленьких, но острых обломков породы и перерезали их... А может быть, от краев трещины отломились острые осколки, а колонны помогли им повредить фидера...
— Как ни болела, лишь бы умерла... — отозвался Брусков.
— Ну, не торопись хоронить. Мы еще поборемся.
— Эту пословицу я применил к фидерам, а не к нам. Я и не думаю сдаваться... И вот мое предложение. Пока в наших аккумуляторах еще сохранилась полная зарядка, используем их и вернемся на поверхность. Выбросим все лишнее, облегчим снаряд и поведем его по проложенной трассе наверх.
— Не годится, Михаил! — резко ответил Мареев, останавливаясь перед Брусковым. — Я принимаю лишь те предложения, которые дают возможность двигаться вниз!.. Только вниз! Это во-первых. А во-вторых, как бы ты ни облегчал снаряд, тяжесть его останется огромной, и он сможет подниматься на поверхность не перпендикулярно, а только по наклонной плоскости, по гипотенузе. Это составит около семнадцати километров. Тут уж никакие аккумуляторы не помогут.
— Тогда я не знаю, что предложить...
— Да я тебя и не тороплю, — усмехнулся Мареев. — Ввиду исключительных обстоятельств моя канцелярия будет производить прием предложений круглые сутки. Так что можешь спокойно подумать...
Однако прошли сутки, другие, но никаких предложений не поступало. Жизнь в снаряде протекала по заведенному порядку. Взрослые члены экспедиции поочередно несли вахту, но она была пуста и бесцельна, ее нечем было заполнить, и вахтенный бродил по помещениям снаряда, стараясь найти себе какое-нибудь занятие. Малевская после вахты принималась за киноснимки или составляла по поручению Мареева описание пути, пройденного снарядом. Но часто она неподвижно застывала со снимком в руках, устремив глаза куда-то вдаль, — было видно, что мозг ее напряженно, мучительно работает над чем-то важным, но неразрешимым. Она встряхивала кудрями и принималась за прерванную работу. Брусков чаще всего лежал в своем гамаке, иногда вдруг вскакивал, бросался к столу и, лихорадочно проделав какие-то вычисления, с досадой швырял карандаш и рвал бумагу. Мареев обычно ходил по шаровой каюте, заложив руки за спину, часто разговаривал с «поверхностью» — с членами Комитета, с Цейтлиным, с выдающимися учеными, инженерами, изобретателями, советовался с ними, рассматривал различные предложения, проекты и затем передавал их на заключение Брускова и Малевской. Это немного заполняло их время.
Все разговоры в снаряде были об одном и том же, о самом главном: как возобновить движение снаряда? Как вдохнуть в него жизнь? Как ликвидировать аварию, которая может стать для экспедиции смертельной?
Эти вопросы обсуждались десятки раз в течение суток. Ответа не было.
Глухое беспокойство охватывало страну — сначала узкий круг людей, близких к организации экспедиции, потом все дальше и шире захватывая советскую общественность. Созывались экстренные заседания Правительственного комитета, экспертных комиссий.
Третьи и четвертые сутки не принесли никаких перемен в положении снаряда. Часы протекали угнетающе однообразно. Незаметно росла и ширилась тревога. Молчание вставало стеной, за которой люди тщательно прятали друг от друга свои думы и беспокойство.
Занятия с Володей были единственным способом отвлечься от мучительных дум и возрастающей тревоги. Все члены экспедиции ждали их с нетерпением.
В этот день задолго до назначенного часа Малевская напомнила Володе:
— Что у нас сегодня? Гражданская война? Ты прочел отрывок из «Железного потока»?
И Володя начал рассказ о восстании миллионов на необъятных российских просторах, о незабываемых походах, о борьбе за торжество социализма, за счастливую жизнь, о великих вождях революции — Ленине, Сталине.
Вдруг он заметил, что Малевская, совсем не слушая его, неподвижно сидит, устремив куда-то вдаль широко раскрытые, ничего не видящие глаза.
Володя замолчал. Ему стало почему-то не по себе.
— Не смотри так, Нина! — тихо сказал он. — Ты совсем не слушаешь меня...
— Где ты витаешь сейчас, Нина? — спросил Брусков, тоже заметив ее задумчивость.
Малевская вздрогнула. Она медленно перевела глаза на Володю, Брускова и, слабо улыбнувшись, сказала:
— Ничего... Ничего особенного... Я просто вспомнила, как в прошлую зиму в это время я каталась на коньках... играла в хоккей... Гремел оркестр... горели огни... — Она встряхнула головой: — Ну, продолжай, Володя. Я буду слушать внимательно...
Мареев, остановившись поодаль, пристально смотрел на Малевскую и потом, покачав головой, возобновил свое хождение по каюте. Он долго ходил в глубокой задумчивости, иногда останавливаясь и по привычке потирая лоб, как он делал всегда в трудных обстоятельствах.
После обеда он присел возле Брускова, игравшего с Володей в шахматы.
— Ну, друзья мои, — сказал Мареев, — давайте обсудим одно предложение, которое я оставлял как последний резерв.
— Ты что-нибудь придумал, Никита? — спросила Малевская, появляясь из-за полога над своим гамаком.
— Дело вот в чем, — начал Мареев. — Разрыв фидера мог произойти лишь совсем близко от снаряда...
— Почему ты так думаешь? — спросила Малевская.
— Потому что при пробном движении снаряда на токе из аккумуляторов фидер потянулся вниз вслед за снарядом. Это значит, что его тяжести было недостаточно даже для того, чтобы повернуть легко вращающийся барабан...
— Гм... — с сомнением промычал Брусков, — а может быть, его тяжесть и, следовательно, его длина настолько велики, что небольшого усилия было достаточно, чтобы помочь ему опуститься с большой высоты?
— Может быть, и так, — согласился Мареев. — Но я хочу надеяться, что именно мое предположение правильно...
— Что же оно даст нам, если подтвердится? — спросила Малевская.
— Тогда есть лишь одно средство ликвидировать разрыв фидера и получить ток с поверхности. Средство, правда, рискованное, но оно дает известные шансы на успех в том довольно безнадежном положении, в котором мы находимся. Мы должны испробовать все, что таит в себе хотя бы небольшую надежду на спасение.
— О чем ты говоришь, Никита? О каком средстве? — нетерпеливо спросил Брусков.
— О торпеде.
— О торпеде?! — вырвалось одновременно у Брускова и Малевской.
— А я все время думал о ней! — восторженно закричал Володя. — Ну, честное пионерское! Я сразу подумал о ней!
— Конечно, — задумчиво произнес Брусков. — Если исходить из того, что разрыв где-то близко... Но мне кажется, что он произошел очень далеко от нас.
— Надо убедиться в этом, насколько возможно, — заметила Малевская.
— Но как же торпеда будет искать место разрыва? — продолжал спрашивать Брусков. — Эту ничтожную точку в огромной толще над нами?
— Я знаю... — опять раздался срывающийся голос Володи. — Мне кажется, что это можно сделать... Если я не ошибаюсь...
Он стоял у стола, смущенный, нетерпеливый.
— Ну, говори, — подбодрил его Мареев.
— Торпеда должна выйти из снаряда вертикально и все время подниматься рядом с проводами... до тех пор, пока не встретит места их разрыва... или пока позволят аккумуляторы...
— Володя, — рассмеялся Мареев, — обещаю тебе, что в следующую подземную экспедицию я без тебя не отправлюсь! Тебе никогда больше не придется пробираться в снаряд зайцем! Он совершенно прав, — повернулся Мареев к Малевской и Брускову. — Именно так я представлял себе поиски места разрыва при помощи торпеды.
— Но ведь ты говорил, Никита, что снаряд не может подниматься вертикально, — сказал Брусков. — Почему же ты думаешь, что это сможет сделать торпеда?
— Нельзя же сравнить мощность моторов там и тут в отношении к весу каждого снаряда.
— Да... — протянул Брусков. — Я этого не учел... — И неожиданно добавил: — Ну, что же! Я готов отправиться в торпеде хоть сейчас.
— Нет! — категорически заявила Малевская. — Ты один не управишься. Я отправлюсь с тобой... Правда, Никита?
— Правда только в том, Нина, — сказал Мареев, — что он один не управится.
— Пожалуй, одному, в самом деле, не годится, — согласился Брусков.
— К сожалению, — продолжал Мареев, — двум в торпеде не поместиться. Она рассчитана только на одного человека. В противном случае, не ты, Нина, а я отправился бы с ним.
Разочарование и досада промелькнули на лице Малевской.
— Как же быть?
— Придется попробовать одному, раз нет выбора, — сказал Брусков.
— Михаил... — запинаясь, произнес Володя, — а я?.. Я ведь с тобой работал в торпеде. И было не очень тесно... Разве я не смогу тебе помочь? Никита Евсеевич, пожалуйста, разрешите... я ведь понимаю в электротехнике...
От волнения голос у Володи дрожал, лицо то бледнело, то краснело, глаза с мольбой и страхом попеременно останавливались на Марееве, Брускове и Малевской.
Это неожиданное предложение вызвало жестокий спор среди участников заседания. Малевская категорически возражала против намерения Володи. Она считала недопустимым участие ребенка в таком опасном деле. Однако Брусков вступился за Володю. Володе, говорил он, грозит гораздо большая опасность, если его, Брускова, попытка окажется неудачной. Он Володю знает, да и все его знают, — он будет очень полезен в торпеде.
Спор продолжался все более ожесточенно. Он закончился лишь тогда, когда Мареев заявил, что в интересах экспедиции он присоединяется к мнению Брускова.