Шут

No 397 [193]

В одной деревне жил шут. Какой-то поп вздумал ехать к нему, говорит попадье: "Ехать было к шуту, не сшутит ли каку шутку!" Собрался и поехал; шут по двору похаживает, за хозяйством присматривает. "Бог в помощь, шут!" -- "Добро жаловать, батюшка! Куды тебя бог понес?" -- "К тебе, свет; не сшутишь ли шутку мне?" -- "Изволь, батюшка; только шутку-то я оставил у семи шутов, дак снаряди потеплей да дай лошади съездить за нею". Поп дал ему лошадь, тулуп и шапку. Шут сел и поехал. Приехал к попадье и говорит: "Матушка! Поп купил триста пудов рыбы; меня вот послал на своей лошади к тебе за деньгами, триста рублей просит". Попадья тотчас отсчитала ему триста рублей; шут взял и поехал назад. Приезжает домой, тулуп и шапку положил в сани, лошадь в ограду пустил, а сам спрятался. Поп пождал-пождал, не мог дождаться, собрался и воротился к попадье. Она спрашивает: "А где рыба-то?" -- "Какая рыба?" -- "Как какая! Шут приезжал за деньгами, сказывал, будто ты заторговал триста пудов рыбы; я ему триста рублей дала". Узнал поп, каковую шутку сыграл над ним шут!

На другой день собрался, и опять к шуту. Шут знал, что поп приедет, переоделся женщиной, взял пресницу[194] и сел под окошко, сидит да прядет. Вдруг поп: "Бог в помочь!" -- "Добро жаловать!" -- "Дома шут?" -- "Нету, батюшка!" -- "Где же он?" -- "Да ведь он, батюшка, с тобой вчерась пошутил да после того и дома не бывал". -- "Экой плут! Видно, назавтрее приезжать". На третий день приехал; шута все нет дома. Поп и думает: "Чего же я езжу без дела? Эта девка, знать, сестра его, увезу ее домой, пусть зарабливает[195] мои деньги". Спрашивает ее: "Ты кто же? Как шуту доводишься?" Она говорит: "Сестра". -- "Шут у меня триста рублей денег взял, так ступай-ка, голубушка, зарабливай их..." -- "Дак что! Ехать дак ехать!" Собралась и поехала с попом. Живет у него уж и долго.

У попа были дочери-невесты. Вдруг к нему сватовщики -- какой-то богатый купец начал сватать дочь за сына. Поповски дочери что-то купцу не понравились, не поглянулись, он и высватал стряпку[196], шутову сестру.

Веселым пирком да и за свадебку. Справили все как следует. Ночью молодая говорит мужу: "Высади меня в окошко по холсту поветриться; а как тряхну холстом, назад тяни". Муж спустил ее в сад; женушка привязала вместо себя козлуху, тряхнула -- молодой потащил. Притащил в горницу, смотрит -- козлуха. "Ох, злые люди испортили у меня жену-то!" -- закричал молодой; все сбежались, начали возиться с козлухой; дружки взялись наговаривать, чтобы обратить ее в женщину, и совсем доконали-замучили: пропала[197] козлуха!

Шут между тем пришел домой, переоделся и поехал к попу. Тот его встретил: "Милости просим, милости просим!" -- угощает. Шут сидит, ест да пьет; те-други разговоры; он и спрашивает: "Батюшка, где же моя сестра? Не увозил ли ты?" -- "Увез, -- говорит поп, -- да и отдал взамуж за богатого купца". -- "А как же, батюшка, без моего спросу отдали ее взамуж? Разе[198] есть таки законы? Ведь я просить пойду!" Поп биться-биться с ним, чтобы не ходил в просьбу. Шут выпросил с него триста рублей; поп отдал. Шут взял и говорит опять: "Ладно, батюшка, теперь своди-ка меня к сватушку-то; покажи, каково они живут". Поп не захотел спорить; собрались и поехали.

Приезжают к купцу; тут их встретили, начали потчевать. Шут сидит уж и дивно[199] времени -- сестры не видать, и говорит он: "Сватушка, где же моя-то сестра? Я давно с ней не видался". Те посемывают[200]. Он опять спрашивает; они и сказали ему, что злы люди похимостили[201], испортили ее в козлуху. "Покажите козлуху!" -- просит шут; они говорят: "Козлуха пропала". -- "Нет, не козлуха пропала, а вы разве мою сестру убили; как сделаться ей козлухой! Пойду просить на вас". Те ну просить его: "Не ходи, пожалуйста не ходи просить: чего хочешь бери!" -- "Отдайте триста рублей, не пойду!" Деньги отсчитали, шут взял и ушел, сделал где-то гроб, склал в него деньги и поехал.

Вот едет шут, а навстречу ему семь шутов; спрашивают: "Чего, шут, везешь?" -- "Деньги". -- "А где взял?" -- "Где взял! Вишь, покойника продал и везу теперь полон гроб денег". Шуты, ничего не говоря, приехали домой, перебили всех своих жен, поделали гроба, склали на телеги и везут в город; везут и кричат: "Покойников, покойников! Кому надо покойников?" Услыхали это казаки, живо подскакали и давай их понужать плетями; драли-драли, еще с приговорами: "Вот вам покойники! Вот вам покойники!" -- и проводили вон из города. Еле-еле убрались шуты; покойников схоронили, сами и ступай к шуту отметить за насмешку; тот уж знал, вперед изготовился.

Вот они приехали, вошли в избу, поздоровались, сели на лавку; а у шута в избе была козлуха: она бегала-бегала, вдруг и выронила семигривенник. Шуты увидели это, спрашивают: "Как это козлуха-то семигривенник выронила?" -- "Она у меня завсегда серебро носит!" Те и приступили: продай да продай! Шут упрямится, не продает: самому-де надо. Нет, шуты безотступно торгуют. Он запросил с них триста рублей.

Шуты дали и увели козлуху; дома-то поставили ее в горнице, на пол ковров настлали, дожидаются утра, думают: "Вот когда денег-то наносит!" А вместо того она только ковры изгадила.

Шуты опять поехали мстить тому шуту. Тот уже знал, что они будут; говорит своей жене: "Хозяйка, смотри, я тебе привяжу под пазуху пузырь с кровью; как придут шуты бить меня, я в те поры стану просить у тебя обедать; раз скажу -- ты не слушай, другой скажу -- не слушай, и в третий -- тоже не слушай. Я ухвачу нож и ткну в пузырь, кровь побежит -- ты и пади, будто умерла. Тут я возьму плетку, стегну тебя раз -- ты пошевелись, в другой -- ты поворотись, а в третий -- скочи да на стол собирай". Вот приехали шуты: "Ну, брат, ты нас давно обманываешь, теперича мы тебя убьем". -- "Дак что! Убьете -- так убьете; дайте хоть в последний раз пообедать. Эй, хозяйка! Давай обедать". Та ни с места; он вдругорядь приказывает -- она ни с места; в третий раз говорит -- то же самое. Шут схватил ножик, хлоп ее в бок -- кровь полилась ручьями, баба пала, шуты испугались: "Что ты наделал, собака? И нас упекёшь тут же!" -- "Молчите, ребята! У меня есть плетка; я ее вылечу".

Сбегал за плеткой, стегнул раз -- хозяйка пошевелилась, в другой -- поворотилась, в третий -- скочила и давай на стол собирать. Шуты говорят: "Продай плетку!" -- "Купите". -- "Много ли возмешь?" -- "Триста рублей". Шуты отсчитали деньги, взяли плетку, ступай с ней в город; видят -- везут богатого покойника, они кричат: "Стой!" Остановились. "Мы оживим покойника!" Раз стегнули плеткой -- покойник не шевелится, в другой раз -- тоже, в третий, четвертый, пятый -- покойник все не шевелится. Тут их, сердешных, забрали и давай самих драть; плетьми стегают да приговаривают: "Вот вам, лекаря! Вот вам, лекаря!" До полусмерти исстегали, отпустили. Они кое-как доплелись до двора, поправились и говорят сами с собой: "Ну, ребята, не докуль шуту над нами смеяться; пойдемте убьем его! Чего на него смотреть-то?"

Тотчас собрались и поехали; застали шута дома, схватили и потащили на реку топить. Он просится: "Дайте хоть с женой да с родней проститься, приведите их сюда!" Ну, согласились, пошли все за родней; а шута завязали в куль и оставили у проруби. Только ушли, вдруг едет солдат на паре каурых, а шут что-то и скашлял. Солдат остановился, соскочил с саней, развязал куль и спрашивает: "А, шут! Пошто залез тут?" -- "Да вот высватали за меня убегом таку-то (называет ее по имени), сегодня и украли; а отец и хватился, давай искать. Нам некуда деваться; вот мы спрятались в кули, нас завязали да и растащили по разным местам, чтоб не узнали". Солдат был вдовый, говорит: "Пусти, брат, меня в куль-от". Шут упрямится, не пускает. Солдат уговаривать, и уговорил его. Шут вышел, завязал солдата в куль; сел на лошадей и уехал. Солдат сидел-сидел в кулю и уснул.

Семь шутов воротились одни, без родни, схватили куль и бросили в воду; пошел куль ко дну -- буры да кауры! Сами побежали домой; только прибежали, расселись по местам, а шут и катит мимо окон на паре лошадей -- ух! "Стой!" -- закричали семеро шутов. Он остановился. "Как ты из воды выбился?" -- "Эх вы, дураки! Разве не слышали: как

пошел я ко дну, то сказывал: буры да кауры? Это я коней имал. Там их много, да какие славные! Это что еще! Я дрянь взял -- спереди, а там дальше вороные -- вот так лошади!" Шуты поверили: "Спускай, брат, нас в воду; пойдем и мы коней выбирать". -- "Извольте!" Всех извязал в кули и давай спускать по одному; испускал всех в воду, махнул рукой и сказал: "Ну, выезжайте же теперь на вороных!"

No 398 [202]

Жил-был Фомка-шут, умел шутить шутки хитрые. Раз идет Фомка дорогою; повстречался ему поп: "Здравствуй, Фомка!" -- "Здравствуй, батюшка!" -- "Пошути мне!" -- "Ах, батюшка, рад бы, да шутки дома забыл". -- "Сбегай, пожалуйста!" -- "Далеко бежать-то!" -- "Возьми, свет, мою лошадь". -- "Давай, батюшка!" Сел и поехал к попадье: "Матушка, подавай семьсот рублей; батюшка купил семь сел, семь деревень; меня послал за деньгами, вот свою лошадь дал". Попадья дала ему семьсот рублей; Фомка-шут взял деньги и поехал на болото; утопил лошадь в болоте, отрезал у ней хвост и воткнул в тину. Приходит к попу: "Ну, батюшка, верно ты свою кобылу недели две не поил?" -- "А что?" -- "Да то -- как поехал я мимо воды, кинулась она со всех ног в болото, да там и завязла!" -- "Что делать! Пойдем вытаскивать". Пришли к болоту -- один хвост торчит. "Лезь, батюшка, в воду!" -- "Полезай лучше ты, Фомка!" Фомка полез.

Вот шут ухватился за один конец хвоста, а поп за другой; тянут в разные стороны. Вот тянули, тянули, Фомка взял да выпустил хвост из рук -- поп так и ударился оземь. "Нет, -- говорит Фомка, -- видно, совсем пропала лошадь! Теперь уж не вытащишь -- хвост оборвали!" Поп потужил-потужил и пошел домой. Попадья встречает: "Что, батька, купил семь сел, семь деревень?" -- "Каких, свет?" -- "Как же, Фомка-шут от тебя приезжал да семьсот рублей денег взял!" -- "Ах он вор этакой! Неча сказать: славную сшутил шутку!" А Фомка себе на уме, поехал в город протирать глаза чужим денежкам: у попа-де в сундуке они заржавели!

У Фомки-шута было два брата. Раз как-то затопил он печку, поставил на огонь котел с водою и сел под окном, глядь -- идут одаль братья. Фомка сейчас вытащил котел из печи, поставил на улицу в снег и покрыл сковородой. Братья подошли и услыхали -- что-то в котле шумит. Стали спрашивать: "Шут, что у тебя в котле-то шумит?" -- "Вода на снегу кипит! Если в котел муки положить, так можно и кисель сварить: не надо и дров!" -- "Подари нам этот котелок". -- "Не могу, братцы! Я только им и живу". -- "Ну, продай! Что возьмешь?" -- "Да мене ста рублей не возьму". -- "На, бери!" Заплатили братья сто рублей, взяли котелок и принесли домой. "Эй, жена, -- говорит один, -- давай кисель варить". -- "Дров нету!" -- отвечает ему баба. "Да нам дров и не надо; подавай муки". Баба принесла муки; мужики налили в котел воды, насыпали туда муки, накрыли сковородой и поставили в снег. Прошло с час времени. "Ну-ка, бабьё, не готов ли наш кисель?" Посмотрели, а вода совсем замерзла; стали ножом резать -- нож не берет, стали топором рубить -- и разбили котел вдребезги. Осердились братья и пошли Фомку бить.

Фомка-шут знал, что братья не спустят ему, и загодя придумал новую шутку: убил барана, нацедил крови и налил в пузырь; а тот пузырь привязал своей бабе под мышку. Только братья в избу, он и закричал: "Таня, делай яичницу, да проворнее!" Таня и с места не встает. Фомка за нож, как ударит ее под мышку -- кровь так и полилась. Таня упала -- захрапела, словно душа из тела выходит. "Что, али умирать вздумала?" -- говорит Фомка, снял с гвоздя плетку и давай стегать да причитывать: "Плетка-живилка, оживи мою женушку!" Она тотчас вскочила и принялась готовить яичницу. "Фомка, -- говорят братья, -- продай плетку-живилку". -- "Купите!" Торговаться-торговаться, купили плетку и пошли над своими бабами куражиться... ( Окончание то же, что и в предыдущем списке.)

No 399 [203]

Жил-был поп с попадьей. Вот он, вишь ты, поехал нанимать казака[204]; только что едет поп по деревне -- попадается ему мужик. "Здорово, батюшка!" -- "Здравствуй, братеник!" -- "Куды ты, батя, едешь?" -- "Да ништо ведь, вишь -- работа поспела, так надобно нанять казака на летину". -- "А что, -- бает, -- батюшка, найми меня". -- "Ладно, -- бает поп, -- ступай к попадье, скажи, что меня, мол, нанял поп. А я покамест съезжу в деревню, окрещу ребенка: вишь, Пафнутьевна родила". "Ступай, батюшка, ступай!" -- бает казак; а сам пошел на погост. Пришел к попадье: "Здорово, -- бает, -- матушка! Поп приказал дом сжечь, а сам поехал новый покупать". И! Попадья взяла пук лучины зажгла и давай со всех сторон дом поджигать. Едет поп, а попадья пепелок развевает да место очищает. "Что ты, попадья?" -- "Да ништо! Пришел Ерема; меня, бает, батюшка нанял в казаки; дом да село покупает, а этот дом велел сжечь". -- "Ах он, лиходей! Где же он?" -- "Да ушел домой". -- "Делать нечего, разве нанять другого мужика в казаки?" -- бает поп своей попадье. "Уж без казака не жить, -- бает попадья -- найми, найми, поп!" Вот он и нанял другого мужика в казаки. Дело пошло на лад. Только что приходит сенокос -- а ведь это время, знаешь, самое трудное! -- поп и задумал нанять еще казачиху. Поехал в приход; едет и видит бабу с пяльцами, а это был Ерема; он узнал, что поп хочет нанимать казачиху, взял да и перерядился в бабье платье и стал как девка. Вот едет поп, а девушка бает: "Куды ты, батюшка, едешь?" -- "Да ништо ведь, -- бает поп, -- надобно нанять казачиху, так вот и ищу". -- "Ах, батюшка, да найми меня!" -- "Да как тебя зовут?" -- "Маланьей". -- "Так что же, ступай с богом ко мне".

Вот и пошла. Живет Ерема у попа да работает, а поп и не ведает, что у него в казачихах живет Ерема. Только что долго ль, коротко ль, а попу вздумалось женить казака своего на казачихе. "А что, попадья, бает, -- сыграем-ка свадебку; казак-то парень дюжий, да и казачиха-то девка ража. Давай-ка!" -- "Так что ж зевать?" -- бает попадья. Взяли да и женили казака своего на казачихе и заперли их спать на ночь в клети. Вот Ерема и бает: "Что, Сысоюшка (этак звали казака-то), ведь мне на двор надо". -- "Да как же, -- бает, -- быть? Ведь мы заперты!" -- "Ничего, возмем-ка поднимем половицу, да ты меня привяжи к кушаку, да и пусти туда; я как справлюсь, так и потрясу кушаком, а ты и тащи меня". -- "Ну, ладно, ступай!"

Вот Ерема спустился под пол и привязал кушаком козу за рога -- оттого что были там козы. Привязал, да и тряхнул: "Тяни!" -- бает, а сам и ушел. Тот потянул, а коза: "Бяу!" -- "Что это, -- думает себе, -- неужто моя жена козой сделалась? Дай-ка еще!" -- "Бяу!" -- "Ах, и взабыль[205] никак она уж оборотень! Ну-ка еще..." -- "Бяу!" -- "Делать нечего, пойти к попу... Батюшка!" -- "Кто там стучит?" -- "Откутайся-ка[206]". -- "Да кто там?" -- бает поп. "Да я, батюшка!" -- "Ты. Сысой?" -- "Я". -- "Пошто ты?" -- "Да что, батюшка, -- бает казак, -- никак женка-то козой сделалась!" -- "Пойдем-ка посмотрим!" Казак все рассказал попу, как дело было. Пришли под клеть, глядь -- а кушак-то привязан козе за рога; сосчитали коз: все ли тута, нет ли, бывает, лишних? Нет, все по-прежнему, а казачихи как не было! "Уж не Ерема ль это подделал?" -- бает поп. "Да, пожалуй!" -- бает попадья.

У Еремы было еще два брата: Фома да Кузьма, и были они -- ворьё[207]. Только им и вздумалось украсть у попа улей пчел. Вот и пошли; да в ту самую пору, как Ерему-то в клеть спать положили; а Ерема-то уж знал, что братеники думали делать. Вот он ушел, да и сел в один улей. Пришли братья и стали пробовать, который потяжелее; взялись за тот самый, где сидел Ерема. "Ого-го! -- бают. -- Вот где мед-то! Ну-ка, брат, на плечо, да и потащим!" Подняли и потащили, а Ерема сидел, сидел, да потихоньку и закричал: "Вижу, вижу!" -- "Смотри-ка, брат, никак нас догоняют, слышишь?.. Побежим скорее..." А Ерема опять: "Вижу, вижу!" -- "Уж близко! Бросим-ка лучше, а не то догонят". Вот они бросили и ушли; и Ерема ушел... Вот братья на другой день приходят, видят улей, раскрыли -- пустой!.. "А это дело Еремы; пойдем-ка дадим ему знать!"

А Ерема уж это наперед знал; бает своей женке: "Смотри, как придут братья, я тебе велю сбирать на стол; а ты возьми да и не давай нам; мне, мол, надоть ребят накормить. Да еще подвяжи пузырь под пазуху, а я тебе ножом по ему -- ты возьми и ляг; а я тебя плеткой -- ты и вскочи поскорее. Смотри ж не забудь!" -- "Ладно", -- бает женка. Вот приходят братья. "Здравствуй, -- бают, -- Ерема!" -- "Здравствуйте, братцы! Добро пожаловать! Что скажете хорошенького?" -- "Да ништо! Мы вот хотим..." А Ерема: "Э, братцы, я вас наперед угощу. Женка, давай сейчас обедать". -- "Некогда". -- "Ну же, живее!" -- "Да дай ребят накормить!" -- "А вот я те[208] дам ребят накормить!" -- да как чесанет ножом-то под пазуху -- женка его так тут и грянулась оземь. "Ах ты, шельма!" Взял плетку с гвоздя да ее и ну пороть, а сам приговаривает: "Плетка-живилка, оживи мою женушку!" И! Женка разом вскочила, тотчас собрала на стол.

Вот братья пообедали, переглянулись: "А что, -- бают, -- Еремушка, дай-ка нам своей плетки, и мы своих жен поучим; они у нас нешто заленились". -- "А как вы ее потеряете?" -- "Небось!" -- "Ну так возьмите, да смотрите отдайте". Они взяли и пошли. "Пойдем, -- бает Фома, -- сперва ко мне; сперва я поучу свою женку". Пришли. "Давай, женка, -- бает Фома, -- нам есть!" -- "Погоди; вот я ребят накормлю, тогда и сберу". -- "Нам некогда, давай скорее!" -- "Да погоди!" Фома схватил нож да как чесанет свою женку под пазуху -- та и грохнулась наземь. Схватил плетку и ну пороть, а сам приговаривает: "Плетка-живилка, оживи мою женушку!" Не тут-то было: женка лежит себе да лежит. "Постой-ка, -- бает Кузьма, -- ты не умеешь пороть; дай-ка я!" Хлоп, хлоп!.. Не встает. "Ну, ну, брат, ишь твоя жена какая непослухмяная[209]. Пойдем к моей". -- "Пойдем, -- бает Фома, -- ведь моя-то ух как была непослухмяна! Видно, и плетка ее не берет". Вот и пошли. "Женка, -- бает Кузьма, -- сбирай мне на стол". -- "Некогда", -- бает жена. Еще стала отговариваться. "Вот я тя!" -- да как чесанет ножом-то, та и грянулась оземь. Он схватил плетку и ну стегать, а сам приговаривает: "Плетка-живилка, оживи мою женушку!" Не тут-то было: женка лежит себе да лежит. "Ну, делать нечего! Обманул Ерема. Пойдем мы его утопим".

Идут, а Ерема попадается навстречу. Вот они и схватили его. "Мы те, -- бают, -- дадим знать! Станешь ужо нас обманывать!" Взяли да и потащили к реке; а это дело-то было уж осенью, только что река замерзла. Притащили его к реке, а проруби-то и нету такой, чтоб его в воду бросить. "Поди, -- бает Фома Кузьме, -- поди, принеси топор". -- "Не пойду", -- бает Кузьма. "Ну так останься здеся, а я принесу". -- "Нет, братеник, не останусь". -- "Ну так делать нечего, пойдем оба".

Вот они взяли и пошли, а Ерему так тут и оставили, только ноги ему кушаком связали. Видит Ерема -- барин едет; вот он и начал кричать: "Пожалуйте сюды!" Барин подъехал; а Ерема развязал себе ноги да как крикнет: "Скидывай попону-то[210]!" Тот скинул. Ерема снял с себя армяк да надел на барина, связал ему и руки и ноги. "Лежи, -- бает, -- здеся, пока опять приду". Только что Ерема ушел, а Фома да Кузьма и вернулись, прорубили прорубь да не посмотревши -- бух в нее барина!

Немножко погодя едет Ерема на бариновой лошади и в бариновом платье. "Здравствуйте, -- бает, -- братцы!" -- "Здравствуй, -- бают братья, -- где ты взял лошадей-то?" -- "А вот где! Только что вы пихнули меня в воду, а я бурл!.. бурл!.. бурл!.. вот мне и явились буры кони; я на них и выехал из реки". -- "Ах, братец родимый, пихни и нас туды, чтоб и нам достать по бурым лошадям". Он взял да и пихнул их в прорубь; а сам стал поживать, добра наживать.