Советский шпионаж в Азербайджане
В конце апреля 1927 года я занял в Тегеране официальную должность атташе полпредства и, поселившись в здании полпредства, принял дела у прежнего резидента ГПУ, Казаса.
Казас уже год работал в Персии, при чем заботился исключительно о личном благополучии.
Ежемесячное жалование в 300 долларов на всем готовом его не удовлетворяло. Пользуясь своим влиянием, он устроил на службу в советских учреждениях Персии свою жену и сестру на такое же жалование. С теплым местом ему, конечно, не хотелось расставаться и мой приезд его мало обрадовал. Этот «идеальный коммунист», ответственный представитель авторитетнейшего учреждения советской республики, ГПУ, жестоко карающего за всякое нарушение законов и партийной этики, вывез с собой из Тегерана 28 пудов багажа: чемоданы его были набиты всевозможными дорогими тканями, которых, если он не перепродал их из-под полы в Москве, должно хватить ему на десятки лет. Вез он этот громоздкий и дорогой багаж в то время, когда рядовым сотрудникам полпредства разрешалось ввозить с собою в СССР только два костюма и пол-дюжины белья. Вооруженный дипломатическим паспортом и полномочиями ГПУ, Казас, однако, без всякого осмотра провез свои 28 пудов через советскую таможню и благополучно доехал до Москвы.
Состояние Тегеранской резидентуры при моем приезде было таково: под номером первым числился некий Абдулла, по профессии доктор, по национальности курд, работавший секретным агентом еще при царском посольстве. Он имел колоссальные связи в столице и, ежедневно обходя знакомых и пациентов, каждое утро являлся в посольство и составлял сводку собранных накануне сведений.
Номером третьим был армянин Орбельяни, тегеранский корреспондент телеграфного агентства «Тасс». Орбельяни состоял членом иранской коммунистической партии и членом армянской рабочей партии, а в тайной сети ГПУ был «групповиком», т. е. в своем распоряжении имел целую группу секретных агентов. На нем лежала задача поддерживать связь с членами группы и вербовать новых агентов для работы в ГПУ.
Номером четвертым был чиновник министерства общественных работ в Персии, бывший родственник министра двора Теймурташа. Его братья, работавшие в министерстве финансов, носили номера 8 и 9. Три брата каждый вечер доставляли Орбельяни всю переписку, поступавшую в министерства финансов и общественных работ. Орбельяни выбирал из нее все, что может интересовать ГПУ, фотографировал документы, и затем переписка доставлялась обратно в министерства. Учет документов в персидских министерствах поставлен настолько плохо, что иногда некоторые интересовавшие нас «дела» (например, «дело» об англо-персидской нефтяной кампании или «дело» о дорожном строительстве) мы иногда задерживали на несколько дней. Никто в министерстве этого не замечал.
Номер 7 — некто Май — работал в торгпредстве и также был руководителем группы секретных агентов. На его обязанности, как экономиста, лежало наблюдение за советскими хозяйственными учреждениями в Тегеране, за их операциями и за жизнью советской колонии. Он имел информаторов во всех советских учреждениях и знал все, что в каждом учреждении происходит. На его обязанности также лежало составление для ГПУ ежемесячных отчетов о хозяйственном положении Персии.
Номер 10 — бывший редактор газеты, родственник одного из руководителей Хоросанского восстания, имел хорошие личные связи в Тегеране и передавал нам полезные сведения. Это был энергичный молодой человек, и впоследствии, как читатель увидит, он оказал ГПУ очень важную услугу.
Следующим номером был 16-й: — принц из дома Каджаров, ответственный работник министерства общественных работ. Он информировал нас о всех планах министерства и доставлял интересовавшие нас документы. Мы, таким образом, держали в одном министерстве двух человек, которые, не зная друг о друге, давали часто одни и те же сведения. Это позволяло контролировать добросовестность их работы.
Вот приблизительно все, что имелось в Тегеране к моему приезду. Положение в провинциях было не лучше. Хоросан и Белуджистан находились в непосредственном подчинении Москве. Гилянская провинция подчинялась бакинскому ГПУ, представитель которого Михаил Ефимов сидел в Пехлеви на должности делопроизводителя советского консульства.
Азербайджанская провинция с центром в Тавризе находилась в ведении тифлисского ГПУ. Его представитель Минасьян занимал официальную должность делопроизводителя советского генерального консульства в Тавризе, но подчинялся только Тифлису. Одновременно в Тавризе имелся также представитель центрального ГПУ, генеральный консул Дубсон. И Минасьян и Дубсон работали самостоятельно и независимо: один — на Тифлис, другой — на Москву.
На юге Персии мы не имели собственной агентуры и пользовались консульскими донесениями.
В Москве знали о плохой работе в Персии, о неразберихе в отношениях и неопределенности обязанностей сотрудников. Мне были даны поэтому следующие директивы:
1. централизовать работу ГПУ в Персии и подчинить себе работников ГПУ во всех провинциях;
2. организовать агентуру на юге Персии и продвинуть ее в юго-восточном направлении — на Индию и в юго-западном направлении — на Ирак;
3. обратить особенное внимание на «освещение» племен южной Персии, населяющих район Хузистана, где расположена концессия англо-персидской нефтяной компании, и, наконец,
4. «освещать» самое концессию.
Ознакомившись с делами резидентуры ГПУ и с обстановкой я взялся сначала за централизацию агентурной сети. Задача была нелегкая. Всюду царила склока, без которой не обходится ни одно советское учреждение заграницей. Тифлисское и бакинское ГПУ не желали выпускать руководства из своих рук.
Пришлось ждать случая, чтобы начать действовать в захваченных ими районах. Случай скоро представился. В конце мая 1927 года начали поступать донесения генерального консула в Тавризе Дубсона и резидента ГПУ Минасьяна, обвинявших друг друга во всех смертных грехах и требовавших взаимного отозвания. Склока возникла в процессе работы ГПУ. Имея каждый свою агентурную сеть, Дубсон и Минасьян использовали ее друг против друга. Распря приняла резкий характер. Полпред СССР Юренев предложил мне поехать в Тавриз для расследования дела.
Прежде чем приступить к расследованию, я ознакомился с работой обоих представителей ГПУ. У консула Дубсона я не нашел ничего ценного, за исключением нескольких информаторов, снабжавших его базарными сплетнями. При их помощи он старался вылавливать агентов своего соперника Минасьяна, мешая ему работать.
Минасьян же был хорошим работником. Основной своей задачей он поставил добычу документов. Тавриз является пунктом, откуда армянская партия Дашнакцутюн ведет революционную работу в Советской Армении и в турецком Курдистане. Из Тавриза же руководит работой в советском Азербайджане партия Муссаватистов. Представителем партии Дашнакцутюн в Тавризе был некто Ишханьян. О своей деятельности он систематически информировал Центральный Комитет партии в Париже, и от Центрального Комитета получал указания для дальнейших действий и сведения о положении партийных дел в других центрах. Переписка шла по почте, причем письма посылались обеими сторонами в зашифрованном виде и писались химическими чернилами. Шифр дашнаков и состав химических чернил был известен ГПУ. Оставалось организовать перехватывание писем.
Минасьян завербовал на службу в ГПУ одного из крупных чиновников Тавризского почтового отделения, через которого все письма дашнаков и муссаватистов передавались нам для снятия копий. По этим письмам мы узнавали, кого и с какими целями партия дашнаков тайно отправляла в советскую Армению. Ишханьян подробно информировал обо всех планах партии Центральный Комитет. Письма давали подробные сведения о роли и участии членов дашнакской партии в курдском движении против турок.
Ишханьян посылал в Париж доклады Арташеса Мурадьяна, работавшего среди курдов. Эти доклады подробно осведомляли нас о курдском движении, о силах курдов и их революционных планах. Мы знали не только курьеров связи заграничных дашнаков с советской Арменией, но и узнавали имена и адреса их сообщников в Армении. Армянское ГПУ получало, таким образом, возможность ликвидировать ячейки дашнаков по мере их возникновения и созревания.
Точно то же было с партией муссаватистов. Представитель муссаватистов в Тавризе Мирза-Бала переписывался с константинопольской группой. Перехватывая его письма, мы получали сведения не только о работе муссаватистов в Азербайджане, но и о работе их в Константинополе. Мы знали о переговорах, происходивших в Константинополе между муссаватистами и остальными кавказскими группами: горцами, дашнаками, меньшевиками и т. д., старавшимися объединиться в одну группу под общим названием «Комитета Единения», ибо, как заявлял один из представителей этих партий, «иностранцы не хотят давать материальной помощи, пока мы не объединимся». Из писем мы всегда узнавали о приезде в Константинополь представителя польского правительства, Т. Голувко, с которым поддерживали связь эти группы и у которого они финансировались до 1928 года. Поляки, субсидировавшие их по 1000 долларов ежемесячно, перестали платить, убедившись в бездеятельности групп.
Для снятия копий с писем Минасьян имел прекрасно оборудованную лабораторию при консульстве, где он жил и откуда управлял агентурой ГПУ. У Минасьяна была богатая сеть информаторов среди местной армянской и тюркской колоний, точно осведомлявшая его о том, кто и откуда приезжает и кто куда уезжает.
Находя, что две независимые агентурные сети в одном и том же городе всегда будут сталкиваться и мешать друг другу, особенно, когда их руководители находятся во враждебных отношениях, я решил объединить работу в руках одного лица. Естественно, мой выбор остановился на Минасьяне. С тифлисским ГПУ мы пришли к соглашению: Я объединяю в руках Минасьяна всю работу в азербайджанской провинции, помогая ему людьми и материальными средствами, а Минасьян переходит в мое подчинение, одновременно продолжая информировать тифлисское ГПУ по интересующим Тифлис вопросам.
Минасьян устроил мне свидание с агентом, работавшим на почте. В разговоре с ним выяснилось, что он может снабжать нас не только письмами дашнаков и муссаватистов, но также перепиской английского, турецкого и германского консулов. К жалованию в 1 00 долларов в месяц я добавил 50, и почтовый чиновник согласился доставлять в ГПУ и корреспонденцию иностранных консулов. Первые пакеты начали поступать к Минасьяну до моего отъезда из Тавриза.
* * *
Нас очень интересовал курдский вопрос. В Москве, в Иностранном отделе ГПУ, мы пришли к следующим выводам: курдские племена в настоящее время разбиты между четырьмя государствами — Турцией, Ираком, Персией и советской Россией.
Все они расположены на путях, ведущих из Ирака на Кавказ, и в будущем столкновении между Англией и Россией поведение их будет иметь колоссальное значение для воюющих сторон. Надо добавить, что курдский народ сам по себе представляет великолепный военный материал. Перед нами, таким образом, стояла задача заблаговременно подготовить курдские племена к выступлению против Ирака, где, по сведениям ГПУ, концентрировались воздушные силы англичан. Для разрешения задачи советское правительство предполагало в 1927 году объявить «самостоятельной республикой» маленький кусочек Курдистана, находящийся на советской территории, чтобы этим путем привлечь на сторону советов симпатии остальных курдских племен. Однако, проект встретил сопротивление со стороны Наркоминдела, опасавшегося обострить отношения с турецким и персидским правительствами. Пришлось принять другой план: обрабатывать курдские племена нелегальным путем. Для этой цели необходимо было тщательно изучить состояние племен, познакомиться с вождями, насадить в Курдистане агентуру ГПУ и постепенно подготовлять племена к заключению тайного союза с нами на случай выступления против враждующей с СССР стороны.
Центром работы был назначен Соудж-Булак.
Одновременно Минасьяну было поручено освещать экономическую и политическую жизнь Азербайджанской провинции, изучать пути сообщения и экономического проникновения англичан в этот район Персии.
У нас были сведения о готовившейся прокладке дороги из Тавриза в Трапезунд, а с другой стороны, англичане уже строили дорогу из Ирака к Урмийскому озеру и создавали флотилию на озере. Советские торговые учреждения были сильно обеспокоены этими приготовлениями. Азербайджанская провинция могла стать экономически независимой от советской России, найдя другие пути для вывоза товаров в Европу. С потерей же экономического влияния, мы, естественно, рисковали потерять и политическое влияние.