Однажды въ доль рѣки, поднявши къ верху шею,
Съ обычной важностью своею
Журавль изволилъ выступать.
Въ то время, надо знать,
Зефировъ тихое, пріятное дыханье
Не приводило водъ въ большое колебанье;
И такъ кристаллъ рѣки, при ясности небесъ,
Являлъ премножество чудесъ;
Тамъ съ щукою сазанъ межь тростника играетъ;
Тутъ линь изъ подо мха со дна рѣки всплываетъ;
Здѣсь окунь, бершь, судакъ -- отдѣльно отъ другихъ,
Какъ рыбы чистоплодны --
Не возмущая токи водны,
Гуляютъ плавно въ нихъ.
Журавль все видѣлъ то, и могъ бы безъ сомнѣнья
Любую на обѣдъ себѣ изъ рыбъ поймать,
Но онъ имѣлъ обыкновенье
Въ извѣстные часы обѣдъ свой отправлять.
Чрезъ нѣсколько минутъ насталъ и часъ обѣда;
А съ нимъ почувствовалъ журавль и аппетитъ --
По ближѣ къ берегу туда сюда глядитъ,
Но прежнихъ рыбъ ни слѣда!
Явилась стая карасей.
Вотъ пища славная для насъ -- для журавлей!
Вѣдь я еще не умираю
Голодной смертію; такъ лучше подождать,
Чѣмъ этой дрянью носъ марать --
Журавль изволилъ такъ съ собою разсуждать.
Изчезли караси, другую видитъ стаю --
Какихъ же рыбъ? мольковъ! ...
Чтобъ я сталъ ѣсть мольковъ? я? О, избави Боже!
На что это похоже?
Да знаютъ ли кто я таковъ?
Журавль! да и большой породы;
Которой въ вѣденьи своемъ
Всѣ здѣшнія имѣетъ воды;
Которой господинъ во всемъ,
Что въ нихъ ни есть съѣстнаго,--
И долженъ ѣсть молька дряннаго
Спасибо! Но журавль покуда говорилъ,
И этотъ рой уплылъ.
А голодъ, между тѣмъ, часъ отъ часу сильнѣе
Тревожилъ журавля: -- ужь стало все милѣе,
Пріятнѣе ему, чѣмъ прежде пренебрегъ --
Чего терпѣть не могъ:
Желалъ бы караська -- ихъ болѣе не стало,
Хоть бы мольковъ поѣсть -- и ихъ какъ не бывало!
Пришлось улиткою ему довольнымъ быть,
Чѣмъ голодомъ себя морить.