"Фалагъ-вургуни " -- турецкое выраженіе и означаетъ "Сраженная судьбой". Подъ этимъ заглавіемъ въ газ. "Мшакъ" помѣщенъ былъ разсказъ молодого армянскаго писателя Агароняна. Мы приводимъ въ переводѣ Новаго Обозрѣнія.-- Ред.

Прекрасенъ видъ Бартогскихъ горъ {Бартогскія горы--на границѣ Турціи.}! Какъ группа беззаботныхъ дѣтей, рѣзво идущихъ за величественной старухой-матерью, гуськомъ тянутся эти горы къ сѣдому Арарату. Но равнодушіе холодной старухи, я мрачный, величественный видъ и леденящій взоръ заставили ихъ остановиться на полпути и оцѣпенѣть, превратиться въ груду камней,-- всѣ они точно застыли въ различныхъ позахъ: одинъ изъ дѣтей придвинулся плечомъ къ собрату, другой окаменѣлъ, поднявши руки кверху, третьи замерли, стоя вереницей и какъ бы хватаясь другъ за друга, въ ожиданіи милостивой, ободряющей улыбки суровой матери, чтобы встрепенуться и пуститься въ плясъ.

Но идутъ года, проходятъ года, они все стоятъ по-прежнему, а старуха-мать, поднявъ сѣдую голову къ небесамъ, на-встрѣчу молніи и грозамъ, все продолжаетъ хранить таинственное молчаніе.

Когда же улыбнется она?...

Зимою, когда многочисленныя раны и язвы Арарата покрываются бѣлымъ саваномъ, Бартогскія волнистыя вершины, слѣдуя примѣру престарѣлой матери, также покрываются толстымъ слоемъ снѣга. Нагроможденныя другъ на друга неправильными формами, какъ бѣлыя тучи, горы эти издали напоминаютъ уставшихъ верблюдовъ, расположившихся здѣсь на отдыхъ послѣ долгаго пути.

Цѣпь этихъ высотъ прорывается множествомъ проходовъ и ущелій, черезъ которыя проходятъ въ теплое время года одинокіе путники, шайки разбойниковъ и контрабандисты. Зимою проходы эти, занесенные глубокимъ снѣгомъ, становятся предательски ровными: скрывая подъ бѣлымъ снѣгомъ страшныя пропасти, они готовы каждую минуту поглотить въ свои нѣдра смѣлаго путника, рѣшившагося пробиться сквозь цѣпь горъ.

Ужасна зима въ Бартогскихъ горахъ! Сколько несчастныхъ погибло здѣсь! Одни окоченѣли, другіе провалились въ снѣжные сугробы и тамъ нашли свои холодныя могилы. А сколько уложила вражья пуля!...

Вотъ почему въ это время года ни одна душа не осмѣливается показаться на этихъ чудовищныхъ высотахъ,--всякій страшится вѣрной гибели.

Только голодные волки бродятъ по этимъ мѣстамъ, нарушая своимъ воемъ мертвую тишину, и далеко несутся ихъ голоса вмѣстѣ съ бушующимъ вѣтромъ.

А вотъ и Синакскія высоты. Лѣтомъ въ цѣпи Бартогскихъ горъ онѣ казались роскошнымъ раемъ, благодаря своей богатой растительности и множеству чудныхъ родниковъ, бьющихъ тамъ и сямъ, среди благоухающихъ горныхъ цвѣтовъ; теперь же и онѣ окутаны снѣгомъ. Послѣдніе лучи заходящаго зимняго солнца, какъ-то робко и безнадежно падая на бѣлыя вершины горъ, слабымъ блескомъ мерцаютъ на ихъ ледяной поверхности. Грустный, меркнущій блескъ! Это--печальная улыбка замирающей природы...

Вечерній вѣтеръ играетъ снѣгомъ. Морозъ крѣпчаетъ. На бѣлоснѣжной вершинѣ показалось нѣсколько движущихся тѣней. Не стая ли голодныхъ волковъ спускается съ горъ съ цѣлью напасть ночью на окрестныя деревни для утоленія мучительнаго голода?

Постепенно, хотя медленно, спускаются они внизъ.

Вотъ они уже на склонѣ горъ. Но странно, это, оказывается, не звѣри, а люди--жалкая, несчастная семья...

Кто бы подумалъ, что найдется смѣльчакъ, рискнувшій показаться въ этихъ горахъ въ такое время года и въ такую пору дня?

Спереди шла молодая женщина, держа за руки мальчика лѣтъ десяти; за ней слѣдомъ еле тащился мужчина: онъ былъ раненъ. Пуля варвара пробила ему правое плечо, и больная рука безсильно повисла; другой рукой онъ старался прикрыть рану, изъ которой сочилась кровь, но напрасно: отъ вершины горы, по блестящему снѣгу, тянулась вслѣдъ за нимъ алая лента изъ капель крови; это были остатки несчастной жизни раненаго, которые падали на бѣлую грудь Синака... Но, несмотря на это, онъ все шелъ впередъ, употребляя сверхчеловѣческія усилія.

Солнце уже зашло. Скрылись съ вершинъ послѣдніе лучи его, и, наконецъ, вечерній мракъ покрылъ чернымъ саваномъ горы и ущелья, сдѣлавъ путь для несчастныхъ еще ужаснѣе.

Вѣтеръ усилился; холодъ былъ невыносимый.

Путники едва прикрыты, почти голы. Не одинъ уже разъ были они ограблены... Ихъ ноги не чувствовали уже холода, онѣ совсѣмъ окоченѣли и, передвигаясь слабо, какъ деревяшки, едва тащили свой жалкій грузъ.

Всѣ трое продолжали спускаться молча. Тихо кругомъ.

Только снѣгъ хруститъ подъ слабыми ногами.

Сколько мученій перенесли они, пока добрались до этого мѣста! Вотъ нога раненаго провалилась въ яму, покрытую снѣгомъ; онъ упалъ ницъ, издавъ глухой стонъ отъ боли, которую причинила ему рана.

Въ снѣгу безсильно бьется бѣдняга, напрасно стараясь подняться; наконецъ, съ помощью жены кое-какъ онъ становится на ноги и опять шагаетъ впередъ...

Небо заволокло тучами. Мракъ царитъ кругомъ. Путница остановилась, подняла глаза къ небу, гдѣ между тучами виднѣлись двѣ-три звѣздочки, осмотрѣлась вокругъ и испустила тяжелый вздохъ. Она искала ночлега, но не раздобыть имъ его! Гдѣ же однако провести ночь?...

--  Карапетъ, что намъ дѣлать?--обратилась она къ мужу, съ отчаяніемъ въ голосѣ.--Темнѣетъ. Какъ бы не пошелъ еще снѣгъ; у малыша нѣтъ силъ итти дальше; да и сама я еле тащусь,--ноги подкашиваются.

Отвѣтомъ на это былъ протяжный, тяжелый вздохъ.

А вѣтеръ дулъ сильнѣе и сильнѣе; тучи сгущались; по всему видно было, что природа собирается разразиться ужасною бурей, отъ которой каждое живое существо спѣшитъ укрыться куда-нибудь.

--  Какъ же намъ быть, Карапетъ?--повторила жена.

Безнадежное, ужасное положеніе выдавило нѣсколько капель слезъ изъ ея глазъ, давно уже потерявшихъ способность плакать; слезы эти повисли на ея рѣсницахъ и быстро засеребрились на морозѣ. Несчастная! Она знала, что мужъ ея безпомощенъ, слабъ, но все же обращалась къ разуму и силѣ мужчины.

-- Что дѣлать, жена! -- заговорилъ убитымъ голосомъ мужъ.--Попросимъ Бога, чтобъ Онъ далъ намъ умереть здѣсь, скорѣе бы конецъ... Чѣмъ я могу помочь? Куда мнѣ броситься? Ноги отказываются служить. Господи, помоги намъ!

Послѣднія слова были обращены къ небу. Но небо было непреклонно; на немъ не оставалось и тѣни привѣтливости. Суровыя тучи постепенно надвигались и заволакивали весь небосклонъ.

Изъ-за вершинъ Арарата на мигъ показалась стыдливая луна; она какъ будто намѣревалась освѣтить своими блѣдными лучами снѣжныя вершины горъ, но напрасно: холодные лучи ея затерялись, исчезли въ темныхъ лучахъ, и свѣтлый ликъ луны подернулся темнымъ флеромъ.

А вѣтеръ бушевалъ съ такою силой и злобой, точно поклялся сорватъ эти скалы и сравнять ихъ съ землей.

Луна снова выглянула изъ-за разорванныхъ тучъ и, сдернувъ покровъ своего лица, печальнымъ свѣтомъ освѣтила замирающую природу и растерянныхъ бѣдняковъ; то заглядывая беззаботно, то прячась снова за тучи, она, наконецъ, совершенно скрылась, оставивъ во власти грозно бушевавшей стихіи несчастныхъ одинокихъ сыновъ земли,заброшенныхъ волею судебъ въ эту безлюдную мѣстность.

Началась хорошо знакомая Бартогскимъ горамъ мятель. Трое путниковъ находились въ лощинѣ, не имѣя возможности двигаться далыне. Дороги не было видно, и они, ввявшись за руки, пошли было впередъ, но мальчикъ не могъ итти,--онъ упалъ.

-- Мама, ноги мои одеревенѣли! Мама, не могуя дальше итти!-- заплакалъ онъ, прижавшись къ матери...

Путники стали. Раненый тоже не въ силахъ былъ ходить; онъ блуждающимъ взоромъ окинулъ лощину... Только вѣтеръ свирѣпо вылъ кругомъ, да видно было, какъ снѣгъ взвивался къ небесамъ.

Застигнутые мятелыо обыкновенно садятся на землю, погребая себя подъ снѣгомъ, съ смутной надеждой на жизнь; такъ рѣшили поступить и наши путники.

Вдругъ они замѣтили большую скалу, которая какъ-то особенно выдавалась изъ-за снѣжныхъ сугробовъ. Лучъ надежды проснулся въ душѣ несчастныхъ. Какъ знать, "не удастся ли переждать тамъ до разсвѣта, укрывшись гдѣ-нибудь въ расщелинѣ?" --подумали они.

Всѣ трое дѣлаютъ послѣднія усилія, чтобы дотащиться кое-какъ до этого мѣста. Вотъ, наконецъ, они у цѣли; осторожно обходятъ они скалу, чтобы спрятаться отъ вѣтра, и неожиданно останавливаются передъ входомъ въ пещеру.

Кто бы могъ ожидать этого? Казалось, само небо посылало имъ спасеніе. Молча входятъ они въ пещеру и совершенно обезсиленные падаютъ, не успѣвши пройти дальше отъ входа.

II.

Мрачно въ пещерѣ,-- мрачно такъ, какъ на душѣ несчастныхъ, нашедшихъ здѣсь пріютъ.

Каждый звукъ, даже легкій шорохъ шаговъ отдается сильнымъ эхо въ глубинѣ пещеры, переливаясь на тысячу ладовъ, точно гдѣ-то тамъ, вдали, злые духи издѣваются надъ гoрькой участью несчастныхъ.

Бѣглецы забились въ уголъ, раненый лежалъ безъ силъ, а малышъ прижался къ матери. Всѣ они безмолвны, только изрѣдка тишина нарушается вздохами раненаго и всхлипываніемъ мальчика.

А въ горахъ по-прежнему бушуетъ буря; порывы вѣтра съ воемъ ударяютъ о скалу надъ пещерой и обдаютъ путниковъ снѣжной пылью. Въ грозномъ воѣ вѣтра бѣдняжку-женщину въ трепетъ приводитъ одинъ особенно грустный, душу раздирающій звукъ.

Ахъ, какъ ужасенъ этотъ стонъ!... Избавится ли она когда-нибудь отъ него? Много бы дала она, чтобы не слышать болѣе этого убійственнаго вопля...

Такъ стоналъ ея маленькій Сатó--пятилѣтній мальчикъ, котораго негодяи бросили въ колодезь и засыпали землей. Весь день ей слышались глухіе стоны изъ-подъ земли. Боже, какъ бился бѣдный мальчикъ, когда злодѣи, вырвавъ его изъ объятій матери, потащили къ колодцу!... Даже камни прослезились бы въ отвѣтъ на его отчаянные крики, но люди остались неумолимы...

Напрасно рвалась несчастная мать къ колодцу, напрасно бросилась она съ мольбой къ палачамъ, цѣлуя ихъ ноги! Родное дитя ея--часть ея сердца--погибло, заживо погребенное, и голосъ его раздается и сейчасъ въ ушахъ матери.

Холодно, страшно холодно! Дрожатъ бѣдняжки-путники. Постепенно утихаютъ вздохи раненаго и жалобы мальчика; одна только мать бодрствуетъ, охраняя ихъ, какъ зеницу ока своего. Она прислушивается къ ихъ голосамъ и напряженно слѣдитъ за ихъ дыханіемъ и малѣйшими движеніями.

Перевалило за полночь. Мятель принимаетъ чудовищные размѣры. Мальчика и раненаго, наконецъ, совсѣмъ уже не слышно, "Должно быть спятъ";,--думаетъ мать и старается крѣпче прижать къ себѣ мальчика, желая согрѣть его похолодѣвшее тѣло.

Вдругъ ей приходитъ въ голову, что заснувшіе на морозѣ замерзаютъ легко. Мысль эта леденитъ ея сердце, и она, рѣшившись разбудить заснувшихъ, слегка толкаетъ мужа, но тотъ лишь вздрогнулъ и, издавъ едва слышный стонъ, замолкъ опять. Мать пробуетъ разбудить мальчика, но и онъ неподвиженъ.

-- Господи, что дѣлать?

Въ отчаяніи она ощупываетъ въ темнотѣ замерзшія руки мальчика и, приблизивъ ихъ къ себѣ, старается согрѣть ихъ своимъ дыханіемъ; но, увы, она безсильна, морозъ сковываетъ ее самое, и руки мальчика остаются холодными, одеревенѣлыми. Несчастная хватаетъ за руки мужа,--и онѣ оледенѣли. Она падаетъ на дорогія тѣла, желая защитить ихъ собою отъ холодныхъ порывовъ вѣтра. Бѣдняжка въ отчаяніи силится спасти своихъ и, будучи поглощена этой мыслью, не чувствуетъ невыносимаго мороза, не слышитъ воя вѣтра; только одна жалобная нота въ немъ, напоминающая предсмертные вопли маленькаго Сатó, раздираютъ ея душу...

Она прижимается все сильнѣе и сильнѣе къ спящимъ. Но какъ они похолодѣли, Господи! Она щупаетъ въ темнотѣ ихъ лица, грудь, ноги -- вездѣ холодъ смерти... Зловѣщее чувство внезапно охватило ее.

Неужели дорогія ей существа умерли, замерзли!? Вѣдь бѣдный Карó всю дорогу истекалъ кровью, а маленькій Гркó еще при спускѣ съ вершины совсѣмъ замерзалъ! Несчастная была подавлена этой мыслью и оцѣпенѣла отъ ужаса. Ей казалось, что въ этотъ часъ она, оторванная отъ всего міра, осуждена на заключеніе въ эту пещеру. Суевѣріе рисуетъ въ ея возбужденномъ воображеніи рядъ чудовищныхъ картинъ.

Тамъ бѣснующійся вѣтеръ разсказываетъ ей о чемъ-то страшномъ и грозитъ ей, а тутъ изъ темной глубины таинственной пещеры слышатся шепотъ и движенія многочисленныхъ духовъ. Вотъ они приближаются, угрожаютъ. Уже видны... одинъ, другой, третій... много, много... ихъ не счесть... Женщина обезумѣла. Волосы у нея стали дыбомъ. Она открываетъ глаза, но призраки не исчезаютъ, они тутъ... окружили они ее, и началась дьявольская пляска, сопровождаемая визгомъ и отвратительными кривляніями. На головахъ у нихъ мотается окровавленное тряпье, а въ рукахъ блестятъ обнаженныя сабли. Вотъ ряды сомкнулись, невыносимый топотъ ихъ безобразныхъ иогъ усиливается, визгъ и крики становятся громче; всѣ, точно по командѣ, подняли сабли кверху. Боже мой, сколько ихъ!... Она узнаетъ ихъ. О, она помиитъ многихъ изъ нихъ... часто, очень часто видала она этихъ духовъ. "Да, да, это они... вотъ этотъ изъ нихъ бросилъ маленькаго Сатó въ колодезь. Чего же ты хочешь еще, негодяй!... Отнять и Гркó? Нѣтъ, я не дамъ его, не дамъ, не дамъ... Убейте меня!..."

Отъ ужаснаго крика своего она очнулась: кошмаръ прошелъ.

--  Господи Іисусе Христе, Господи Іисусе Христе!-- повторила она два раза, оглядываясь и крестясь.

Теперь пещера казалась ей еще мрачнѣе, родные же ея--мужъ и сынъ--продолжали лежать неподвижно, несмотря на ея усилія разбудить ихъ.

--  Карó, Карó!...--позвала она.

Отвѣта не было; подозрѣнія несчастной усилились.

--  Карó!--закричала она не своимъ голосомъ.-- Карó, дитятко, проснись, не то замерзнешь,--обратилась она къ сыну.

Но оба неподвижны, оба безмолвны. Страдающая мать въ темнотѣ не могла разглядѣть, что оба они уснули вѣчнымъ сномъ и что на этотъ разъ небо сжалилось надъ ними, положивши конецъ ихъ тяжелымъ страданіямъ. Но то, чего она не могла видѣть, почувствовало ея сердце.

--  Господи, Боже мой! Какую бѣду послалъ Ты мнѣ!--воскликнула она, не будучи въ силахъ проронить ни единой капли слезы.

Сознаніе одиночества, непроглядный мракъ въ пещерѣ, наполненной призраками, бездыханные трупы дорогихъ людей и вой бушующаго вѣтра--все это снова привело ее въ ужасъ. Куда бѣжать? Гдѣ скрыться? У кого искать защиты, помощи?...

Казалось, даже эта обширная пещера не была бы въ состояніи вмѣщать въ себѣ безграничное горе несчастной женщины, чувствовалась необходимость раздѣлить его между свирѣпой бурей, грозными тучами и безпредѣльнымъ небосклономъ,--иначе не было бы силъ снести его.

Обезумѣвшая женщина выбѣжала изъ своего убѣжища, точно свирѣпая фурія, оставившая тамъ трупы мужа и сына и не зная, куда направить свои невѣрные шаги. Она на нѣсколько мгновеній остановилась, подняла глаза къ небу и какъ-то безпомощно стала озираться кругомъ, ища спасенія, помощи...

Затѣмъ она стала прислушиваться къ шуму въ пещерѣ, въ надеждѣ различить стоны дорогихъ ей спутниковъ, но взамѣнъ этого до ея слуха опять донесся преслѣдовавшій ее все время крикъ, и она пустилась бѣжать по ложбинѣ далеко, далеко, сама не зная куда, лишь бы подальше отъ этихъ страшныхъ мѣстъ.

Долго шла она, гонимая вѣтромъ впередъ и вся засыпанная хлопьями снѣга; то падая, то вставая, она сама, точно снѣжный комъ, катилась далыне. Наконецъ, довольно далеко отъ пещеры она остановилась, чтобы перевести духъ.

Занималась заря. Начинало свѣтать. Буря затихала. Путница повернулась назадъ, направила свои шаги обратно къ пещерѣ и, едва вбѣжавши въ нее, упала безъ силъ.

Тутъ у самаго входа лежали головой другъ къ другу отецъ съ сыномъ, покрытые снѣжной пылью.

Лужа крови, вытекавшей изъ раны несчастнаго, застыла подъ нимъ. На блѣдномъ лицѣ его лежала печать страданія; ребенокъ же, казалось, спалъ безмятежнымъ сномъ, отдавшисъ во власть лютаго мороза.

Бѣдняжка мать обняла оба трупа, припавъ къ нимъ головой, и начала цѣловать ихъ застывшія лица. Затѣмъ, поднявши свои исхудалыя, посинѣвшія руки къ небу, она начала наносить себѣ удары по головѣ и закричала:

--  Моимъ ранамъ нѣтъ числа, рази ты и меня судьба, не жалѣй! У нея не было болыне слезъ, она лишь повторяла: "вуръ, фалагъ" {Бей, судьба.} -- и била себя по головѣ.

Только грустное эхо изъ глубины пещеры повторяло ея крики. Она снова начала тормошить трупы, зовя: "Карó, Карó... Гркó!"

Вставши, наконецъ, на ноги, она подняла руки къ небу и закричала неистовымъ голосомъ:

--  Боже! Куда же мнѣ дѣться? Зачѣмъ ты, судьба, не убиваешь и меня вмѣстѣ съ ними?

Долго стояла она, устремивши неподвижный взоръ на лежащіе трупы. Затѣмъ, глаза ея стали безсмысленно блуждать, изъ груди ея вырвался дикій крикъ, и она захохотала страшнымъ, неестественнымъ голосомъ. Хохотъ этотъ сопровождался такими безобразными и ужасными конвульсіями лица, что еслибы въ лежащихъ мертвецахъ оставалась хоть капля жизни, то видъ несчастной женщины убилъ бы ихъ.

Она помѣшалась...

Подойдя къ трупу мужа и толкнувъ его ногой, она проговорила:

-- Вставай, подымись! Долго еще ты будешь спать? Вставай, иди въ поле, на пашню, возмись за плугъ! Чего ты валяешься?

Замерзшій трупъ качнулся отъ толчка и опять сталъ недвижимъ.

-- Эй, чего спишь? Ты не пойдешь, такъ я пойду сама, а вы спите.

Съ этими словами она выбѣжала изъ пещеры...

По улицамъ деревни И... постоянно ходитъ безумная женщина со всклокоченными волосами на головѣ, едва прикрытая лохмотьями, изъ-подъ которыхъ видно худое, изможденное тѣло. Это -- та самая женщина. Блѣдная и истощенная, она походитъ на мертвеца. Съ улыбкой она останавливаетъ прохожихъ, спрашивая:

-- Ты не знаешь меня? Я вѣдь "фалагъ-вургуни" *)... Вонъ гдѣ сразила меня судьба, вонъ...

Тутъ она указываетъ рукой на югъ, гдѣ высятся Бартогскія горы, и ,съ дикимъ хохотомъ бѣжитъ по направленію къ нимъ...

Перевод с армянского: Н. А. Кара-Мурза.