Случай этот прошел без последствий для моего здоровья; только я был с неделю задумчив, угрюм, и на меня до сих пор находят, днями, припадки неодолимой тоски. Видение на другой день уже стало бледнеть и, опасаясь совсем забыть его, я старательно записал все что осталось в памяти. Вышла эта тетрадь. Когда я прочел ее Б**, то он решительно отказался верить, чтобы тут было хоть слово правды. "Ну, полноте, -- говорил он, то приходя в негодование, то катаясь со смеху, -- признайтесь уж лучше просто, что вы это сочинили? Это похоже на вас".
Спорить с неверящим, на стороне которого общее мнение и рутина ученых воззрений, весьма неприятно, так как это вас обращает в мишень самых плоских насмешек. Пришлось отступать и чтобы сделать это прилично, я предложил ему помириться на сон; но он вероятно нашел, что и это дешево.
-- Ну, сон, -- так сон, -- сказал он, -- я вам не мешаю записывать сны, хотя это и неприлично для русского офицера, окончившего курс в академии. Пусть будет сон; только как вы хотите меня уверить, чтоб в три часа, -- вы спали не долее, -- вы могли увидеть так много? Вспомните, вы там служили в почтовом ведомстве и получали жалованье, из которого успели сберечь достаточно на далекое путешествие. Ну как, я вас спрашиваю, поверить, чтобы в такой короткий срок вы успели сберечь так много? Жалованье ведь вы получали помесячно? Сколько же месяцев надо было служить экспедитором, чтобы сберечь на вояж?.. И опять там дальше, еще война: вербовка и обучение нескольких корпусов, -- кампания, в которой вы дослужились до главнокомандующего! Скоро уж больно что-то! Черта ли вам когда-нибудь дослужиться до главнокомандующего! Вы вон отбыли целый поход и под Шипкою отличились, а все еще капитан. Королем -- скорее, в сказках ведь всякий Иван, от нечего больше делать, становится королем... и прочее.
Я молчал. Вопрос о времени мне самому казался неразрешим. Так это и брошено было... Тетрадь валялась где-то в шкафу -- забытая... Изредка видел еще во сне Фаиму, -- всегда печальную. Смотрит так жалко в глаза и молчит.
Недавно, когда гипнотизм стал в Петербурге предметом общего интереса, мне случилось разговориться об этом с доктором Z**, психиатром, и я между прочим просил его разрешить мне одно недоумение.
Вопрос был поставлен так: можно ли пережить во сне, продолжавшемся три часа, впечатления нескольких лет действительной жизни?
-- С помощью некоторой иллюзии, -- отвечал он, -- можно. В действительной жизни уходит пропасть времени на такие вещи, которые в общем эффекте пережитого бесследно затеряны. Человек, занятый чем-нибудь, что его поразило с месяц тому назад и с тех пор озабочивает, может забыть очень многое из того, что с ним было за это время и знать только вообще, что он ел, пил, спал, видел людей и разговаривал. В его представлении о пережитом времени, таким образом должны оставаться бланки, т. е. нули испытанных впечатлений, общий итог которых будет все тот же нуль, или около. Вот эти то бланки, т. е. пустые рамки времени и оставляют простор для иллюзии. Возьмите рассказ. Он может изображать потрясающие исторические события, с такой, по-видимому, реальною полнотой -- что слушающему сдается, как будто он лично пережил все это бурное время, а между тем рассказ может занять, в действительности, не более трех часов... Сны, впрочем, редко бывают последовательны и связны; а если нам иногда и сдается противное, то это почти всегда продукт последующей работы воображения. Бывают случаи, когда субъективное раздражение нервных центров, источник всех сонных галлюцинаций, переживает сон. Тогда мы бессознательно связываем бессвязное и пополняем пробелы из запаса знакомых нам впечатлений; но это уже болезненное явление. Психически совершенно здоровые люди не помнят снов.
Он говорил еще, но меня не удовлетворили его ученые объяснения.
Ширма я более не встречал; но если встречу, отколочу. Эта скотина мог бы избавить меня от большой неприятности, если б он объяснил мне толком в чем дело. К тому же нет никакого сомнения, что он был в Оризе, когда меня привезли, и знал, что там затевается. Мне даже помнится, что я видел мельком его лицо в толпе, окружающей эшафот...
Вы, может быть, скажете: дичь! -- и я с вами не спорю; с здешней, земной точки зрения, -- разумеется: дичь. Но вернись я в Ванзамию, и расскажи там кому-нибудь, что делается тут на Земле, как вы полагаете -- они так и поверят, что это не дичь?.. Нет-с! Я их знаю немножко. Они там уверены, что их Ванзамия -- единственное место во всей вселенной, где радуются и страдают, верят и сомневаются; а все остальное -- так, только декорация.
Впервые : журнал " Нива ", No No 1-4 , 18 87 г .