"Русь", 26-го января 1885 г.
Слыханное ли дѣло, чтобъ люди живущіе въ верхнемъ этажѣ даже и бровью не повели и глазомъ не моргнули, и съ полною безпечностью продолжали плести свои верхне-этажныя дѣла и дѣлишки -- въ ту самую пору, когда подъ домомъ подгниваетъ или ломается фундаментъ и подводится новый? Не безразличная, казалась бы, для прочности дома -- статья: фундаментъ! ненадеженъ онъ, или плохо выведенъ -- несдобровать зданію: осядетъ, покосится, покривится, да чего добраго -- и обрушится со всѣми этажами! А что-жъ иное какъ не фундаментъ всей Россійской Имперіи -- наша сельская или. точнѣе, уѣздная Русь? Не должна ли бы забота о благосостояніи и благонадежности этой основы первенствовать надъ всѣми другими заботами, особенно же надъ заботами объ устройствѣ и украшеніи этажей? Но легкомысліе не знаетъ логики, и ничѣмъ инымъ, какъ легкомысліемъ, можно объяснить ту малую долю серьезнаго вниманія, какая удѣляется "не только въ столичныхъ обществахъ, но даже и въ петербургскихъ администравныхъ кругахъ, настоящему положенію "задачамъ о переустройствѣ уѣздной Руси. И хотя эта послѣдняя -- не болѣе не менѣе какъ 90% всего населенія Русскаго государства (за исключеніемъ даже Кавказа и Царства Польскаго),-- но въ глазахъ чиновнаго Петербурга она, эта уѣздная Русь, изъ всѣхъ "вѣдомствъ" едвали не самое маловѣское по своему внутреннему значенію. Конечно, такое легкомысленное отношеніе можетъ въ свою очередь быть оправдано или извинено продолжительною отвычкою принимать эту Русь въ серьезное соображеніе при бюрократическомъ рѣшеніи (разныхъ высшихъ вопросовъ, продолжительною увѣренностью (многими историческими опытами оправданною) въ неистощимости сего источника благополучія -- государственнаго вообще, чиновничьяго-жъ въ частности; не безъ участія тутъ, пожалуй, у нѣкоторыхъ и тайное чиновничье сознаніе, что "на нашъ вѣкъ хватитъ..." Однакоже, если личному благополучію петербургскихъ чиновниковъ ничего пока не грозитъ, то государственное наше благополучіе, казалось бы, вовсе теперь уже не такого рода, чтобъ располагало къ самоублаженію и сладкой дремотѣ. Напротивъ, оно достигло той степени вразумительности, при которой дальнѣйшая, свойственная нашей бюрократіи косность легкомыслія становится нѣсколько зловѣщею.
Не для чего, думаемъ, и объяснять, что государственное благополучіе находится въ тѣснѣйшей органической связи съ состояніемъ нравственнымъ и матеріальнымъ Руси уѣздной, съ прочностью и здоровьемъ самихъ основъ государства. И кто же имѣющій очи чтобъ видѣть и уши чтобъ слышать,-- не вѣдаетъ, что здоровье это уже въ извѣстной степени пошатнулось, что общій уровень народнаго матеріальнаго и нравственнаго благосостоянія, несмотря на освобожденіе крестьянъ, сильно понизился; что рядомъ съ обнищаніемъ большинства, съ упадкомъ крестьянскаго хозяйства, быстрыми шагами идетъ впередъ и разложеніе бытовое; что почти все, чѣмъ изъ области правоваго порядка вздумали снабдить, улучшить, урегулировать старыя историческія формы народнаго общежитія и самоуправленія, оказалось не только непригоднымъ и несостоятельнымъ, но еще сильнѣе подтачивающимъ ихъ пошатнувшуюся крѣпость; что у всего народа одинъ вопль; одна жалоба: на безсудье, безвластье, недостатокъ опоры и руководительства, на вторженіе въ его внутренній строй началъ розни, обособленія, хищничества -- благодаря новымъ, отъ него не зависящимъ, искусственно созданнымъ условіямъ жизни... И что же? Казалось бы, эти нужды, эти вопросы, касающіеся судьбы девяти десятыхъ русскаго населенія, имѣли бы право вызвать къ себѣ "подлежащее" участіе -- не менѣе живое, чѣмъ проекты, при всей ихъ важности, объ элеваторахъ и новыхъ желѣзныхъ путяхъ? Но такой странный оборотъ приняла вся русская жизнь, что самое реальное въ ней -- представляется для Петербурга наиболѣе отвлеченнымъ. Для Петербурга наиреальнѣйшее -- онъ самъ, остальная Россія -- болѣе или менѣе абстрактъ. Этимъ мы вовсе не, хотимъ сказать, будто вопросъ о преобразованіи сельскаго и уѣзднаго управленія былъ совсѣмъ обойденъ вниманіемъ. Напротивъ, мы очень хорошо знаемъ, что онъ даже составляетъ предметъ занятій особой, спеціально для сего учрежденной Коммисіи,-- той Коммиссіи, что въ разговорѣ и даже въ печати носитъ названіе -- но имени своего предсѣдателя, статсъ-секретаря Каханова -- Кахановской. Можно утверждать даже, что Коммиссія отнеслась къ своей задачѣ очень серьезно, такъ какъ цѣлые четыре года сряду изготовляла проектъ, который теперь и пересматривается ею вновь "въ усиленномъ составѣ", т. е. съ приглашеніемъ въ ея составъ, на сей случай, еще нѣкоторыхъ сановниковъ, представителей разныхъ министерствъ и вѣдомствъ, а также, съ мѣста, нѣкоторыхъ губернаторовъ, предсѣдателей губернскихъ земскихъ управъ и уѣздныхъ предводителей. Но позволительно по этому самому придти къ заключенію, что важное, великое значеніе задачи не оцѣнено по достоинству ни Коммиссіей, ни даже высшими административными сферами. Не такова эта задача, слишкомъ большой кругъ жизненныхъ интересовъ Русской земли захватываетъ она, чтобъ могла подлежать какому-то негласному, келейному обсужденію и рѣшенію (хотя бы еще только въ формѣ окончательнаго проекта) такого малаго, и притомъ совершенно случайнаго относительно приглашенныхъ изъ провинціи лицъ, состава Коммиссіи. Она требуетъ обсужденія всеобщаго, всесторонняго,-- не петербургскихъ сановниковъ по преимуществу, какъ это дѣлается теперь, но людей мѣстныхъ, земскихъ, нарочно для этого созванныхъ въ особые по губерніямъ Комитеты, какъ это съ такимъ успѣхомъ было исполнено при рѣшеніи вопроса объ освобожденіи крестьянъ. Необходимо при этомъ и общее содѣйствіе печати. Между тѣмъ обсуждаемый нынѣ Коммиссіею проектъ не былъ даже и обнародованъ во всей своей полнотѣ, и благодаря только такъ-называемымъ нескромностямъ печати доходили до русскаго общества нѣкоторыя свѣдѣнія о происходившихъ въ "усиленной" Коммиссіи преніяхъ и баллотировкахъ Если нѣкоторыя ея предположенія оказались -- слава Богу!-- въ прошлогоднихъ засѣданіяхъ забаллотированными, такъ вѣдь это счастливая случайность,-- такъ вѣдь это потому только, что въ составѣ Коммиссіи, совершенно неожиданно для приглашавшихъ, оказалось налицо нѣсколько мѣстныхъ дѣятелей съ живымъ и здравымъ пониманіемъ русской жизни, и имъ удалось по кое-какимъ обсуждаемымъ параграфамъ привлечь на свою сторону лишніе голоса и составить такимъ образомъ большинство; по другимъ же нѣкоторымъ параграфамъ, вслѣдствіе ли недоразумѣній при постановкѣ вопроса или по чему другому, они все же очутились въ меньшинствѣ, хотя -- нѣтъ сомнѣнія -- на ихъ сторонѣ громаднѣйшее большинство всѣхъ тѣхъ, кто въ Россіи вѣдаетъ сельскую Русь не изъ книжекъ, а по личному опыту... На дняхъ, "С.-Петербургскія Вѣдомости", по поводу возобновившихся засѣданій Коммиссіи, выразили желаніе, чтобъ меньшинство составило свой контръ-проектъ, и чтобъ оба проекта,-- т. е. какъ первоначальный, Коммиссіоннаго большинства (болѣе или менѣе, какъ извѣстно, подвергшійся не исправленію, а изувѣченію), съ тѣми параграфами, которые оказались, по числу голосовъ, принятыми, такъ и проектъ меньшинства (который еще не составленъ и который, какъ мы имѣемъ основаніе предполагать, будетъ расходиться съ первымъ въ самыхъ основныхъ своихъ началахъ),-- были вносимы по частямъ въ Государственный Совѣтъ ради скорѣйшаго разсмотрѣнія. Но какъ ни страждетъ уѣздная Русь отъ неурядицы, предлагаемая газетою мѣра (по всей вѣроятности такъ думаетъ не она одна) была бы нисколько не желательна! При явномъ неудобствѣ для серьезнаго законодательнаго груда, она не представляла бы и достаточныхъ гарантій для правильнаго разрѣшенія самой задачи. Члены Государственнаго Совѣта въ большинствѣ своемъ не суть люди искусившіеся въ практическомъ знаніи русской сельской и уѣздной жизни -- особенно же въ настоящую ея пору, а потому, призванные разсматривать вопросъ объ ея организаціи съ точки зрѣнія высшихъ государственныхъ интересовъ и въ связи со всею системою государственнаго управленія, они нуждаются въ такомъ подготовительномъ трудѣ, который бы представлялъ авторитетное ручательство въ полномъ знакомствѣ съ условіями современнаго русскаго сельскаго и уѣзднаго строя: "проектъ большинства Коммиссіи такой гарантіи, конечно, не представляетъ. Но если въ этомъ отношеніи предполагаемый проектъ меньшинства и будетъ имѣть несомнѣнное преимущество, то все же меньшинство это слишкомъ малочисленно само по. себѣ, да и работа его, если только меньшинству будетъ поручено ее совершить -- чего мы отъ всей души желаемъ, была бы по необходимости исполнена слишкомъ спѣшно и срочно,-- такъ что едвали отъ составленнаго такимъ образомъ наскоро проекта можно было бы ожидать полнаго соотвѣтствія всѣмъ требованіямъ разнообразія мѣстной жизни: не вполнѣ одно и то же губерніи степныя и губерніи центральныя, Калуга и Пермь, и т. д. Затѣмъ нельзя не признать страннымъ самое это предположеніе, чтобъ Государственный Совѣтъ разсматривалъ проекты по частямъ. Надо думать, что части представляютъ нѣкоторое органическое цѣлое; разсматривать же отдѣльно, съ баллотировкою по параграфамъ, не вѣдая проекта въ его полномъ видѣ -- значило бы подчасъ предрѣшать участь послѣдующихъ §§ прежде знакомства съ ними, или наоборотъ: связывать себя собственнымъ преждевременнымъ можетъ-быть ошибочнымъ голосованіемъ! Тутъ только, повторяемъ, выходъ одинъ: передать проекты большинства и меньшинства на разсмотрѣніе особыхъ, созванныхъ для сего губернскихъ Комитетовъ по всей Россіи или по тѣмъ губерніямъ, до которыхъ предполагаемая реформа относиться можетъ.
Первоначальный проектъ Кахановской Коммиссіи, насколько онъ сообщенъ во всеобщее вѣдѣніе, представляетъ самъ по себѣ явленіе по истинѣ высокаго интереса, заслуживающее внимательнаго изслѣдованія. Нѣтъ сомнѣнія, что авторы его трудились надъ нимъ съ полною добросовѣстностью и одушевлены были самыми благими намѣреніями, но именно потому онъ и долженъ быть признанъ типическимъ образцомъ политическаго и административнаго міросозерцанія, склада и направленія мыслей петербургскихъ высшихъ чиновниковъ формаціи послѣднихъ двадцати лѣтъ. Это какое-то гармоническое сочетаніе русско-канцелярскаго бюрократизма -- не то что съ "либерализмомъ", но съ доктринерствомъ, котораго либеральное историческое происхожденіе теряется въ дали временъ, можетъ быть даже, какъ таковое, и не присуще сознанію, но тѣмъ не менѣе вошло въ плоть и кровь въ видѣ какихъ-то аксіомъ "европейской науки" или "европейской цивилизаціи". Это даже не столько умышленное, отчетливое сочетаніе, сколько невольный, даже какой-то трогательный продуктъ вѣры (или суевѣрія) въ канцелярію и въ доктрину, въ обѣ вмѣстѣ,-- при полномъ безвѣріи въ права русской жизни, или точнѣе: при полномъ, даже наивномъ, отрицаніи этихъ правъ. Русская народная жизнь просто игнорируется, просто не признается, и не вслѣдствіе какой-либо спеціальной, систематической къ ней враждебности, а вслѣдствіе стародавняго бюрократическаго преданія, вслѣдствіе полнѣйшаго отъ нея отчужденія, вслѣдствіе высокомѣрнаго предубѣжденія въ ея "некультурности" и "низкой степени развитія", вслѣдствіе инстинктивной непріязни ко всему самостоятельной у и живому, а можетъ-быть и вслѣдствіе инстинктивнаго же, тайнаго опасенія, что вмѣстѣ съ признаніемъ правъ за этой жизнью -- для петербургскаго канцеляризма возникнетъ вопросъ: "to be or not to be"...
1-й же § первоначальнаго проекта Коммиссіи,-- проекта касающагося жмени и быта нашей сельской Руси, а сельская Русь -- это 68 милліоновъ крестьянскаго осѣдлаго населенія,-- построенъ на принципѣ "всесословноети". Принципъ этотъ -- какъ извѣстно -- числится, со временъ французской первой революціи, послѣднимъ словомъ порожденной ею политической научной доктрины. А въ силу этой доктрины всѣ бытовыя различія и формы общежитія должны быть нивеллированы, приведены къ внѣшнему единообразію,-- народъ лишается своего значенія какъ историческій организмъ съ разнообразіемъ и свободою своихъ органическихъ отправленій и низводится на степень ариѳметической совокупности отвлеченныхъ, между собою разрозненныхъ единицъ, которыхъ все живое опредѣленіе по отношенію къ государству исчерпывается платежомъ податей и повинностей. Французская революція, какъ мѣстная или даже вообще западно европейская историческая тяжба, имѣетъ, безъ сомнѣнія, свое законное raison d'être, но иное дѣло -- возобладавшая, на ея основаніи, надъ западно-европейскимъ міромъ политическая теорія. Послѣдняя логически приводятъ къ двумъ, несовмѣстимымъ въ сущности результатамъ: съ одной стороны, къ полнѣйшему торжеству и преобладанію отвлеченнаго начала государственной власти надъ жизнью,-- власти не спотыкающейся ни о какіе бытовые союзы или сословныя группы, ни о какія самостоятельныя права жизни, даже нравственнаго характера: Церковь на дорогѣ -- явленіе внѣгосударственное, внутренне-независимое: по боку ее!.. Господь Богъ... Долой Его имя: мѣшаетъ! Съ другой стороны, то же ученіе приводитъ къ полнѣйшему разыузданію личности отъ какихъ бы то ни было стѣсненій,-- къ такой гипертрофіи индивидуализма, для которой никакое общежитіе, даже общегосударственное, уже не мыслимо, которая есть отрицаніе всякаго естественнаго союза, даже самой идеи отечества,-- которой послѣднее слово: анархизмъ, ni Dieu ni maître! Вотъ крайніе логическіе выводы западно-европейской доктрины о внѣшнемъ равенствѣ, правахъ личности и безсословности. Зачѣмъ же, спрашивается, Россію-то привлекать къ похмѣлью въ чужомъ пиру, когда ея историческая формація шла совершенно особымъ путемъ? Не подлежитъ сомнѣнію, что всякая неправда во взаимныхъ отношеніяхъ сословій между собою должна быть устранена, что всякая юридическая неравноправность, оскорбительная для человѣческаго достоинства или порабощающая одно сословіе другому, должна быть изгнана,-- но какая же надобность, внѣ этого, ломать жизнь и лишать ее законной свободы органическаго творчества, стремиться къ насильственному или искусственному уничтоженію исторически порожденныхъ ею бытовыхъ союзовъ,-- даже и такихъ, существованіемъ которыхъ никто и не думаетъ тяготиться, развѣ лишь подъ наитіемъ чуждой, отвлеченной доктрины?! Напротивъ, надобно радоваться, что русская соціальная жизнь -- не tabula rasa, не голое поле, въ которомъ петербургской бюрократіи негдѣ было бы подчасъ и спотыкнуться. Пусть спотыкается, пусть подчасъ и запнется объ жизнь, пусть считается, даже и не хотя, съ тѣмъ что есть и живетъ, и имѣетъ права на бытіе,-- съ органическими явленіями, нуждами и потребностями Русской Земли. Но бюрократіи именно этого и не желается.
Кахановская Коммиссія, коснувшись сельской Руси, на первомъ же шагѣ своемъ запнулась о русское село,-- эту основную форму крестьянскаго общежитія. На первомъ же шагу -- крестьянство. Крестьянство!... Это вѣдь что-то "сословное", значитъ -- "корпоративное"..! Неужели же такъ, съ самаго начала, и признать за точку отправленія "сословный принципъ"! Такъ очевидно разсуждала Коммиссія, смущаясь въ своей доктринерской совѣсти и упуская изъ виду, что сословіе въ 68 милліоновъ душъ даже нѣчто болѣе чѣмъ сословіе или корпорація, что это -- цѣлая основная стихія Русскаго государства,-- основная уже потому, что составляетъ 90% всего населенія. Впрочемъ, величавый (онъ же и грубый) статистическій фактъ показался внушительнымъ и самой Коммиссіи, и она, къ счастію, не рѣшилась проектировать (по крайней мѣрѣ въ печатныхъ свѣдѣніяхъ этого не имѣется) ни полной отмѣны "крестьянскаго сословія", ни какого-либо новаго для крестьянъ наименованія, которое бы менѣе обличало бытовое значеніе этой "группы" и менѣе напоминало о старинѣ. Однако, тѣмъ не менѣе, она все же не остановилась предъ созданною ею себѣ самой, вольною трудностью, и въ первомъ же своемъ параграфѣ объявила: село -- всесословною единицею! Затѣмъ, во избѣжаніе слишкомъ уже рѣзкаго противорѣчія съ дѣйствительностью, допущенъ компромисъ такого рода: признано, что по дѣламъ общаго земельнаго владѣнія и хозяйства можетъ изъ села выдѣляться крестьянская земельная "община" (слово употребляемое литературою, но крестьянамъ въ этомъ смыслѣ совсѣмъ неизвѣстное) и вѣдать эти свои чисто хозяйственныя дѣла -- особо. Однимъ словомъ: наше родное село, всегда почти сплошь населенное крестьянами, становится двуликимъ, раздваивается, и сельскій староста сочиняется двухъ сортовъ: сельскій -- всесословный, и общинный -- сословный. Съ до-историческихъ временъ ведущееся крестьянское сельское самоуправленіе съ своими мірами, сходками, пережившее и Татаръ, и крѣпостное право, Коммиссіею отрицается, уничтожается, низводится на степень хозяйственной артели!... Сердце захолонуло у всей непетербургской Россіи при одномъ извѣстіи о такомъ чудовищномъ бюрократическомъ измышленіи!
Недоумѣвали, ломали себѣ голову -- какимъ процессомъ можно было додуматься до такого вывода,-- и въ Россіи ли точно живетъ эта Коммиссія? Увы, въ Россіи, но въ Петербургѣ!
Этотъ первый § проекта потерпѣлъ крушеніе даже въ настоящемъ, лишь нѣсколько "усиленномъ" составѣ Коммиссіи Но отъ этого не легче. Если несообразность перваго § была слишкомъ, уже до грубости, очевидна, то духъ его внушившій тѣмъ не менѣе проникаетъ собой проектъ во всей его цѣлости, даже и въ тѣхъ статьяхъ, гдѣ выраженъ не столъ выпукло. Съ нашей точки зрѣнія, этого одного 1-го § совершенно достаточно для того, чтобъ весь проектъ похерить и всякія о немъ сужденія прекратить; вѣроятно, таково мнѣніе и большинства мѣстныхъ земскихъ людей. Впрочемъ, нельзя не отнестись и съ благодарностью къ трудамъ Коммиссіи: они напугали, встревожили русское общественное мнѣніе, они подвигли русскую лѣнь и -- страхомъ серьезной опасности -- вызвали въ нѣсколько оживленной дѣятельности тяжелую на подъемъ нашу общественную, въ особенности же провинціальную мысль. Не отрицаемъ пользы даже и въ дальнѣйшемъ продолженіи преній: оно можетъ точнѣе обозначить ту глубокую рознь, которая лежитъ между русскимъ земскимъ и петербургскимъ канцелярскимъ воззрѣніемъ,-- раскрыть всю полноту невѣдѣнія, весь размахъ умозрительныхъ посягательствъ петербургской бюрократіи на русскую народную жизнь, на коренной русскій земскій строй... Въ этомъ смыслѣ, впрочемъ, цѣль могла бы достигнутые и безъ потери времени на пренія,-- однимъ напечатаніемъ проекта Коммиссіи во всей его цѣлости. Увидѣли бы сразу, какъ узаконяется вторженіе въ уѣздъ равныхъ постороннихъ мѣстной земской жизни хищническихъ элементовъ,-- какъ въ своемъ стремленіи сгладить всѣ бытовые признаки, Коммиссія находитъ неудобнымъ сохранить даже названіе "личныхъ землевладѣльцевъ": все-таки какъ-то напоминаетъ помѣщика"! а придумываетъ общее родовое названіе для всѣхъ видовъ владѣнія, изобрѣтаетъ даже новое, неизвѣстное въ русскомъ языкѣ слово: "имущественники". Этого довольно. Какая же еще нужна аттестація?..
Въ газетахъ пишутъ, что засѣданія Коммиссіи, возобновившіяся 19 января, будутъ продолжаться безъ перерыва до Пасхи не по два, а по три раза въ недѣлю. Мертворожденнаго младенца будутъ усерно теребить -- въ надеждѣ придать ему нѣкую жизнь. Грудъ напрасный: не вдохнуть въ проектъ духа жива даже и посредствомъ ежедневныхъ засѣданій, даже при увѣнчаніи большинствомъ голосовъ подлежащаго, на очереди, обсужденію (вѣроятно тщательно отдѣланнаго) параграфа "о письмоводителѣ участковаго начальника". Это -- тотъ самый участковый начальникъ, который долженъ возсѣсть въ уѣздѣ рядомъ съ участковымъ же мировымъ судьей и, по предположенію Коммиссіи, олицетворять вмѣстѣ съ нимъ раздѣленіе власти административной и судебной даже для самыхъ простыхъ неурядицъ сельскаго быта,-- согласно со всеобщей научной европейской доктриной, но не со всеобщею европейскою практикою, такъ какъ англійскіе мировые судьи, напримѣръ, назначаемые изъ мѣстной доказываютъ противное. Впрочемъ Англія -- не Россія и имѣетъ право быть самою собою и развиваться самобытно! Ее и учить некому. Лондонъ мыслитъ вѣдь все же по англійски! Это не то, что Петербургъ и петербургскій чиновникъ. Этотъ и научитъ, и не только научитъ, но пожалуй и сотворитъ.