"Русь", 14-го марта 1881 г.
Завтра погребеніе, завтра послѣднее цѣлованіе и прощаніе Русскихъ людей съ останками своего Царя, двадцать пять лѣтъ подвизавшагося на престолѣ Русской державы, положившаго душу за свой народъ и свою землю... Съ радостными надеждами привѣтствовалось Его многознаменательное рожденіе
въ великомъ градѣ славы,
На высотахъ священнаго Кремля,
и по истинѣ пророческимъ завѣтомъ поэта:
Да встрѣтитъ Онъ обильный честью вѣкъ,
Да славнаго участникъ славный будетъ,
Да на чредѣ высокой не забудетъ
Святѣйшаго изъ званій -- человѣкъ/...
И Онъ исполнилъ завѣтъ, остался ему вѣренъ до послѣдней минуты не дыханія. Именно человѣчность является характеристическою чертою Его самодержавнаго подвига. Никакія обольщенія внѣшней власти не смогли заглушить въ немъ велѣній простаго, добраго сердца. И Богъ сподобилъ Его возвратить человѣческія права десяткамъ милліоновъ человѣковъ, и водрузить то знамя освобожденія, которое прекраснѣе, святѣе всѣхъ побѣдоносныхъ знаменъ, всѣхъ знаменъ цивилизаціи и свободы иныхъ европейскихъ странъ,-- то знамя съ которымъ въ рукахъ стоитъ отнынѣ Россія на нравственной высотѣ и въ силѣ недосягаемой, предъ лицомъ смущеннаго, косящагося на нее міра...
Самодержецъ, Онъ былъ смиренъ духомъ, Онъ не возносился ни разу, душа Его не знала надменности и гордыни. Онъ не искать суетной славы, но слава искала Его -- и историкъ съ изумленіемъ подводитъ итоги обилію великихъ дѣлъ, совершившихся въ періодъ отъ 1855 до 1881 г. Но Богъ вознесъ смирявшагося на высоту выше всякой высоты земной: Царь величайшей въ свѣтѣ державы, по манію котораго готовъ былъ двинуться въ бой, на защиту Его престола и власти, цѣлый океанъ-народъ, сподобился кончины истинно-мученической. Его образъ предстоитъ теперь предъ нами въ лучезарномъ сіяніи Страстотерпца. Народъ, молясь объ упокоеніи души Александра II, сопричисляетъ его къ лику молитвенниковъ за Русскую землю. Вѣчный миръ, вѣчная память, вѣчная слава Тебѣ, нашъ добрый Царь, четверть вѣка властвовавшій надъ нами!... На сына Твоего, новаго Царя нашего, переносимъ теперь наши надежды, нашу вѣру, нашу любовь...
Никакому государю никогда не доставалось, повидимому, въ наслѣдство такого непомѣрнаго бремени, какъ то, которое подъемлетъ нынѣ нашъ Государь Александръ III. Но какъ ни тяжело оно само по себѣ, не пріумножена ли еще эта тяжесть фальшивыми вѣсами ухищреннаго мудрованія? Вполнѣ ли вѣрны мѣрила, да и кто мѣрщикъ? Не опытъ, конечно, а отвлеченное, быть-можетъ даже нѣсколько ошибочное соображеніе?... Нѣтъ ли возможности оптическаго обмана при созерцаніи Россіи изъ такого далёка, какъ Петербургъ? Намъ кажется, что такого рода обманъ возможенъ, что на поверхности петербургской среды нѣсколько вкось преломляются лучи, отражающіе Россію, и отраженіе лишается вѣрности. Не слишкомъ ли сложнымъ представляется то, что въ сущности само по себѣ просто или гораздо проще? Не слабымъ ли, не шаткимъ ли мнится многое. что крѣпко и неколебимо?...
Надо прежде всего разсѣять туманъ, въ которомъ все одноцвѣтно, все сливается во едино, все смѣшивается безразлично: призрачное и сущее мнимое, и дѣйствительное, тѣни и живые образы, ложь и правда... Необходимо прежде всего пригнать за непреложную истину одно: въ Россіи пребываютъ только двѣ реальныя государственныя силы, только два всемогущіе фактора: Царь и народъ. Такъ было искони, такъ и теперь. Въ этомъ отношеніи ничто не лось,-- никакой порухи, говоря языкомъ древнихъ грамотъ, ни малѣйшаго ущерба, ниже атома ущерба -- ни царской чести, ни царской власти въ нашей землѣ не произошло. Наши Государи, особенно временъ новѣйшихъ, и не подозрѣваютъ, сколько могутъ они въ союзѣ съ народомъ, обратясь къ нему съ искреннимъ словомъ. Эта царская мощь усиливается по мѣрѣ приближенія къ народу; умаляется по мѣрѣ удаленія отъ него. Но повторяемъ -- и это пусть знаютъ всѣ, кому вѣдать надлежитъ -- царская власть стоитъ въ Россіи, или по крайней мѣрѣ во всенародномъ сознаніи такъ же твердо, такъ же незыблемо, какъ и прежде, и за сохраненіе этой твердыни, какъ за условіе своего гражданскаго историческаго бытія, нѣтъ жертвы въ мірѣ, какой бы не принесъ нашъ народъ. Ложь, будто власть Государя основывается у насъ только на неразвитости, на невѣжествѣ народномъ! Идея государства, идея единой верховной власти ни однимъ народомъ міра не усвоена себѣ такъ сознательно, какъ нашимъ.
Не по случайной же прихоти отдѣльныхъ лицъ, тысячу лѣтъ исторической страды перетерпѣлъ онъ ради созиданія и укрѣпленія своего государства! Не онъ ли возсоздалъ его вновь, когда оно разрушилось почти въ конецъ, въ эпоху самозванцевъ, и возсоздалъ именно -- отъ нижнихъ слоевъ земли поднявшійся народъ съ нѣкоторыми изъ людей слоевъ верхнихъ, мыслившихъ съ народомъ за одно и пуще своихъ привилегій любившихъ Русскую землю? И не только возсоздалъ онъ государство, но и личную верховную власть во всемъ ея объемѣ, отмѣнивъ всякаго рода ограниченія, придуманныя нѣкоторыми олигархами. Мало того: нѣсколько лѣтъ непрерывно, способомъ земскихъ, почти не расходившихся думъ или соборовъ, стерегла Земля неприкосновенность и достоинство царской самодержавной власти... И древніе цари вполнѣ вѣрили своему народу... Эта непосредственная связь измѣнилась съ Петромъ; но измѣненіе произошло не со стороны Земли, которая осталась непоколебимо крѣпка своему историческому идеалу взаимныхъ отношеній Царя съ народомъ.
Въ эту истину необходимо вѣрить нашей верховной предержащей власти, и отъ силы ея вѣры будетъ зависѣть и самое могущество власти на всякое начинаніе доброе, и самый миръ нашей родной страны. Такая вѣра въ свой народъ, въ свое державное право и въ свою власть -- уже сама въ себѣ заключаетъ залогъ тишины и спокойствія; такая вѣра, если она жива и дѣйственна въ царской душѣ, не можетъ не быть плодотворною: она и наставитъ и вдохновитъ нашего возлюбленнаго молодаго Царя на все полезное и благое.
Конечно, говоря о народѣ, мы разумѣемъ настоящій Русскій народъ, а не лже-народъ, ибо много теперь всякаго рода такъ-называемыхъ "либераловъ", употребляющихъ во зло имя народа. Но и тутъ примѣта простая: всякій, кто предлагаетъ ввести какія-либо мѣры въ смыслѣ^ западноевропейскихъ либеральныхъ учрежденій, не только аристократическихъ, но и демократическихъ, искажающихъ народный образъ царской власти; или упрочить или же только "либерально" подновить бюрократическое сродостѣвіе, воздвигшееся со временъ Петра между Государемъ и Его землею,-- " отъ духа лестна есть ",-- не отъ Русскаго народа и не отъ духа его...
Позволительно, кажется намъ, думать, что при такомъ положеніи власти въ Россіи (а оно именно таково ), бремя правленія представляется менѣе тяжкимъ, чѣмъ можетъ мниться оно при другихъ, не существующихъ, но лишь ошибочно нѣкоторыми воображаемыхъ условіяхъ ея бытія... Впрочемъ, не политическіе вопросы о власти составляютъ злобу наступившаго историческаго дня. Настоящая минута требуетъ неотступно и прежде всего рѣшенія главной задачи: какъ избавиться отъ стаи бѣшеныхъ собакъ, рыскающихъ по Россіи, угрожающихъ жизни самыхъ дорогихъ ей лицъ,-- находящихъ себѣ въ ней тайные притоны и -- несомнѣнно плодящихся? Эта задача,-- которую рѣшить, при дружномъ содѣйствіи народа и всего общества -- за одно съ нимъ мыслящаго (слѣдовательно чуждаго гнилаго, фальшиваго либерализма) -- полагаемъ, вполнѣ возможно,-- не имѣетъ ничего общаго съ задачами органическихъ и общихъ административныхъ мѣропріятій, подлежащихъ спокойному вниманію и рѣшенію власти. Нужно бы, казалось, возстановить прежде всего спокойствіе, столь необходимое для правильныхъ отправленій государственной власти и самой общественной жизни. По крайней мѣрѣ въ обществѣ и во всей Русской землѣ настойчиво чувствуется теперь именно эта, а не другая потребность. Полное же спокойствіе можетъ вновь водвориться единственно при всеобщемъ убѣжденіи, что Царь и Его семья охранены вполнѣ надежно, и приняты самыя рѣшительныя, умныя, строгія мѣры къ искорененію изверговъ. Только при этомъ условіи возможно приступить къ измышленію и оцѣнкѣ способовъ для предупрежденія рецидивовъ зла, для того, чтобы все благопріятствовавшее, такъ или иначе, прямо или косвенно, его возникновенію было до основанія упразднено... Подло бы мыслили и поступили тѣ, которые вздумали бы воспользоваться настоящими затрудненіями власти для того, чтобы исторгнуть отъ ея благоволенія какую-либо мѣру, которая могла бы казаться уступкою, вынужденною лишь современными грозными обстоятельствами! Единственное, что теперь, сейчасъ, на потребу, это принятіе такихъ мѣръ, которыя были бы способны оградить безопасность Царскаго дома и Россію отъ позорнаго гнета тайныхъ злодѣевъ; затѣмъ уже можно помыслить и о томъ, какъ бы еще сильнѣе утвердить власть, поставивъ ее на единственно крѣпкую, т. е. народную и истинно земскую, (а не казенно-"земскую" только) основу!
Нужно разсѣять туманъ, напущенный пошлостью нашего псевдолиберализма. Было бы весьма опасно пригнать эту мнимую силу за силу дѣйствительную, и мнѣніямъ той фракціи общества, которая именуетъ себя "либеральной", а въ сущности просто -- не русская, чуждая преданіямъ исторія и духу нашей народности,-- мнѣніямъ ея, этому пустословному бреду, придавать какое-либо вѣское значеніе... Пусть только взойдетъ солнце правды народной,-- и весь этотъ вздорный туманъ исчезнетъ... Пусть только Русь будетъ вся и истинно Русью и вѣритъ себѣ самой,-- отъ какого кошмара освободится сознаніе! отъ какого лишняго, напраснаго бремени избавится власть!...
Но какъ бы ни было тяжко подъемлемое нынѣ нашимъ Государемъ бремя власти, одно превыше всѣхъ сомнѣній: во сколько возможно любви народной облегчить Ему это царское бремя, она вся самоотверженно готова послужить его облегченію. Много можетъ любовь, и много можетъ, все можетъ, все преодолѣетъ на Руси тѣсный, неразрывный союзъ любви, вѣры взаимной,-- союзъ мысли и духа Русскаго Царя съ Его Землею!...
Таково, смѣемъ думать, мнѣніе первопрестольной Москвы...