"Русь", 28-го февраля 1881 г.
Мы уже сказали однажды и повторяемъ опять: циркуляромъ Министра Внутреннихъ Дѣдъ поставленъ и предложенъ на обсужденіе земства не иной какой-либо частный, а именно общій вопросъ объ уѣздномъ самоуправленіи во всей его полнотѣ и цѣльности. Такъ, а не иначе долженъ быть понятъ этотъ циркуляръ, если у нашихъ земствъ имѣется сколько-нибудь политическаго смысла (а хочется вѣрить, что таковаго обрѣтается въ избыткѣ), если наши "земцы" относятся въ самомъ дѣлѣ серьезно къ задачамъ своего служенія. Можно конечно пожалѣть, что правительство поставило вопросъ не съ достаточной откровенностью, не прямо, а косвенно,-- и пожалѣть только потому, что сами-то мы на починъ лѣнивы и хотя и очень "либеральны", однакоже нуждаемся въ всходящемъ отъ власти возбужденіи къ работѣ даже наилиберальнѣйшаго свойства. Мы въ этомъ отношеніи мало похожи на нашихъ прибалтійскихъ согражданъ нѣмецкаго происхожденія, которымъ протяни лишь мизинецъ, они заберутъ и всю руку по локоть. Но если правительство и ограничилось одной косвенной постановкой проблемы уѣзднаго самоуправленія, то надобно признаться -- не безъ нѣкотораго основанія, такъ какъ общаго вопроса о самоуправленіи, о дѣлѣ столь блокомъ земству, не было поднято со стороны ни одного земства, а всѣ земскія представленія касались только самыхъ частныхъ, казуистическихъ недоумѣній (что и видно изъ перечня представленій, приложеннаго къ циркуляру).
Задача самоуправленія, тамъ гдѣ оно не сложилось само собою, постепенно и органически, одна изъ самыхъ трудныхъ задачъ не только для практическаго, но и для научнаго разрѣшенія. Это признано всѣми великими юридическими авторитетами Европы. Во сколько она трудна, во столько же и важна для всего гражданскаго, а потому и политическаго бытія страны. Поэтому брезгать ею, относиться къ ней презрительно, свысока -- какъ это дѣлаетъ наша, якобы либеральная печать вкупѣ съ питающимися ею земцами -- плохое свидѣтельство объ ея интеллигентности и познаніяхъ. Конечно, устройство у ѣ здной кутузки съ с ѣ розипунниками и лапотниками-мужиками " (драгоцѣннѣйшія слова "Молвы", точно выжженное пятно напечатлѣвшіяся на знамени нашей, будтобы либеральной прессы, обличившія тайное ея міросозерцаніе),-- конечно, устройство уѣзда, опредѣленіе правомѣрныхъ отношеній административныхъ властей къ крестьянамъ и къ прочимъ обывателямъ, объединеніе всѣхъ мѣстныхъ элементовъ въ одну земскую силу,-- такая работа помудренѣе воздыханій о "политическихъ" правахъ и смѣлыхъ, но безсильныхъ и потому совершенно невинныхъ поползновеній къ водворенію у насъ порядковъ конституціонной Европы. Въ послѣднее время, особенно въ Петербургѣ, было высказано публично, на собраніяхъ, нѣсколько замѣчательныхъ мнѣній въ этомъ смыслѣ, и нельзя не порадоваться отсутствію стѣсненія въ произнесеніи подобныхъ рѣчей. Умъ истинно государственный долженъ бы (такъ намъ кажется) допустить, даже вызвать полную свободу слова для всѣхъ либеральныхъ вожделѣній, которыми томится наше общество, хоть бы для того, чтобъ ихъ внутренняя цѣнность и состоятельность вышла наружу. Несомнѣнно, что всѣ эти вожделѣнія естественны и имѣютъ свою историческую причину. Облекаясь въ готовую европейскую, антинаціональную, стало-быть ложную у насъ формулу государственнаго устройства, они ни что иное, какъ логическое послѣдствіе той же лжи, которой съ XVIII вѣка стало причастно и само наше правительство, того ненаціональнаго направленія, которымъ характеризуется весь такъ-называемый петербургскій періодъ нашей исторіи. Оба -- и правительство и общество -- оба, каждое въ свою сторону, отступили отъ того типа земскаго государства, который въ древней Россіи былъ только грубо намѣченъ, еще не вполнѣ выработанъ, но идеалу котораго остался вѣренъ народъ. Независимо отъ этихъ соображеній, допустить полный просторъ слова для "либеральныхъ" томленій нашего общества было бы полезно уже потому, что большая часть нашихъ либераловъ болѣетъ лишь потребностью высказаться; ей нужно только: dixi et an imam levavi, такъ какъ кромѣ общихъ мѣстъ у нея ничего и нѣтъ. Нужно же когда-нкбудь положить конецъ этой нездоровой игрѣ въ намеки на что-то, что въ сущности даже не нѣчто, а ничто; этому ненормальному состоянію умовъ, лишенныхъ возможности, за недостаткомъ гласнаго обмѣна мнѣній, давать собственной мысли отчетливое выраженіе и подвергать ее строгому суду логики. Всѣ эти толки, напримѣръ, о желанныхъ для Россіи либеральныхъ учрежденіяхъ Европы, или, скажемъ прямо, о конституціяхъ, разбиваются о вопросъ: какая же изъ нихъ желанна? нѣмецкая ли, французская ли, англійская? и поставленный этимъ вопросомъ въ тупикъ неостроумный ораторъ бормочетъ въ отвѣтъ: "какая-нибудь, надо сочинить"!!.. Дайте только просторъ высказаться, и вы увидите, какъ схватятся между собою, не на животъ, а на смерть, конституціонный аристократизмъ съ конституціоннымъ демагогизмомъ и задушатъ другъ друга! Необходимо бы лишить всѣ эти "вопросы" соблазнительной приманки запрещеннаго плода, дать волю, какъ говорятъ французы, взять этого быка прямо за рога, взглядѣться въ него пристально, и тогда у многихъ, можетъ-быть, достало бы духу признаться, что неэачѣмъ намъ рядиться въ обноски Европы, которые она к сама приготовляется бросить,-- да и вообще повторять чужіе зады. Только при полной свободѣ мнѣній и преній можетъ разсѣяться тотъ фальшивый, но заманчивый ореолъ либерализма, которымъ кичатся наши русскіе европейцы. Только тогда можетъ европеизмъ улетучиться изъ ихъ головы, и сами они волей-неволей станутъ лицомъ къ лицу съ нашей исторіей, съ нашимъ народомъ, уразумѣютъ, Богъ дастъ, гдѣ и въ чемъ свобода и правда, и образуютъ, быть-можетъ, въ неразрывной связи съ народомъ ту общественную Просвѣщенную, ту истинную силу, которой недостаетъ народу,-- безъ которой не полно бытіе и самого народа.
Но и теперь, даже при полной въ полицейскомъ отношеніи безопасности для выраженія политическихъ мнѣній (если таковая, какъ было бы истинно желательно, существуетъ), мы бы посовѣтовали нашимъ публичнымъ ораторамъ обращать свои взоры не столько на нашу "Сѣверную Пальмиру" съ ея дворцами, сколько на Русскую землю,-- провѣрять себя не рукоплесканіями, не шумными одобреніями "просвѣщенной публики", а впечатлѣніями, производимыми ихъ европейскимъ либерализмомъ на массы простаго народа, вовсе не равнодушныя къ тому, что творится и мыслится какъ у аристократовъ, такъ и у демократовъ -- господъ....
Наша газета съ самаго начала настаивала на необходимости реформы уѣздныхъ учрежденій и поставила задачу уѣзднаго самоуправленія на первомъ планѣ,-- за что и подверглась глумленію и насмѣшкамъ такъ-называемой либеральной печати. "Стоитъ ли заниматься основательно разрѣшеніемъ такого вопроса, даже допуская его относительную важность, пока не имѣется извѣстныхъ "гарантій" въ европейскомъ смыслѣ" -- вотъ къ чему сводились разсужденія самыхъ серьезныхъ нашихъ противниковъ. Разсужденія,-- истинно поражающія своею дѣтскостью. Еслибъ даже что-либо изъ желаннаго ими и было имъ пожаловано по высочайшему повелѣнію, то вѣдь такая гарантія представляетъ точно ту же силу, не болѣе, какъ и всякое высочайшее повелѣніе прежнихъ и настоящихъ временъ, дающее санкцію законодательнымъ актамъ или административнымъ распоряженіямъ. Истинная гарантія заключается не въ подписи, не въ клочкѣ бумаги, даже не въ постановленіяхъ представительныхъ европейскихъ собраній. Мы были свидѣтелями радикальныхъ противоположностей въ англійской политикѣ въ теченіи одного года, благодаря перетасовкѣ голосовъ большинства. Англійская конституція не предохранила Ирландію ни отъ нарушенія правъ личности, ни отъ административныхъ тюремныхъ заключеній и ссылокъ. Въ то же время нѣтъ въ мірѣ печати вольнѣе англійской, тогда какъ нигдѣ же нѣтъ и законовъ о печати болѣе строгихъ, чуть не драконовскихъ: свобода слова въ Англіи вовсе не гарантирована юридически,-- ея гарантія въ обычаѣ и нравахъ. Во Франціи вчера министръ Жюль Симонъ навязывалъ обществу циркулярно ученіе о морали зависимой отъ идеи о Богѣ,-- сегодня министръ Жюль Ферри предписываетъ мораль "независимую", la morale indépendante, и вычеркиваетъ во всѣхъ учебникахъ народныхъ школъ слово Богъ, замѣняй его " натурой". Гарантированъ ли французскій народъ отъ возвращенія ему Бога въ школу?!.... думается, что нѣтъ.
Истинная гарантія, дѣйствительная, преимущественно нравственнаго свойства и зиждется въ обычаѣ, нравахъ, въ общественномъ мнѣніи, въ народномъ признаніи, въ соотвѣтствіи закона требованіямъ жизни и времени. Возьмемъ, напримѣръ, уничтоженіе крѣпостнаго права и надѣленіе крестьянъ землею: этотъ великій законодательный актъ состоялся безъ всякихъ предварительныхъ гарантій, тѣхъ гарантій, о которыхъ внушительно твердятъ намъ нѣкоторыя газеты, однако никакою уже властью отмѣненъ быть не можетъ, хотя снабженъ точно такою же санкціей, какою нѣкогда была снабжена и дворянская грамота....
И такъ, не лучше ли оставить вопросъ о предварительныхъ гарантіяхъ, какъ совершенно праздный и безполезный, въ покоѣ и заняться изысканіемъ такой формы самоуправленія, которая пришлась бы мѣстной жизни впору и народу пб сердцу, и такимъ образомъ въ самой себѣ заключала бы условія прочности и устойчивости? Нужно крѣпко подумать именно о томъ, какъ бы поставить мѣстное общество въ такія условія, на такой путь, по которому могло бы оно идти впередъ, къ преуспѣянію, легко, удобно и свободно, а для этого нечего справляться съ отвлеченными модными доктринами и толковать о какихъ-то "либеральныхъ" или "нелиберальныхъ" сапогахъ. Либераленъ только тотъ сапогъ, который сшитъ по ногѣ,-- онъ же и консервативенъ: слишкомъ узкій или слишкомъ широкій одинаково мѣшаютъ ходьбѣ и портятъ ногу. Разумѣется, при разрѣшеніи настоящей задачи было бы очень нужно опросить самихъ крестьянъ, но не тѣмъ способомъ торжественнаго опроса, при которомъ трудно добиться отъ нихъ вполнѣ искренняго или же точно формулированнаго мнѣнія: сами земскіе гласные, живущіе по деревнямъ, могли бы, еслибъ захотѣли, поразузнать, и довольно основательно, народную мысль.
Цѣль земскаго самоуправленія -- нисколько не захватъ власти, подобающей государству. Точка отправленія или мысль, которая лежитъ или должна лежать въ основѣ мѣстной автономической задачи,-- вовсе не антагонизмъ мѣстной жизни съ центральнымъ правительствомъ,-- вовсе не созданіе какой-либо мѣстной самостоятельности, способной нанесть ущербъ крѣпости и цѣльности всего государственнаго организма. Призваніе центральной власти въ томъ: "да подъ державою ея хранимы, мирное, благоденственное" и плодотворное "житіе поживемъ". Но это призваніе можетъ обрѣстъ себѣ исполненіе только въ томъ случаѣ, если мы сами, каждый въ своей мѣрѣ и на своемъ мѣстѣ, будемъ дѣйствовать въ томъ же смыслѣ и направленіи, если всѣ члены и внутреннія орудія государственнаго организна будутъ совершать свои отправленія въ стройномъ согласіи, въ духѣ подчиненія и служенія одной общей цѣли, одной общей идеѣ. Другими словами: если Земля и Государство будутъ въ тѣсномъ, органическомъ союзѣ между собою. "Земское и Государево дѣло" по мысли нашей старой старины -- было одно дѣло, а не два, другъ другу противоположныя. Но такъ какъ центральной власти трудно проникать во всѣ внутренніе изгибы мѣстнаго бытія; такъ какъ мѣстнымъ людямъ всего сподручнѣе: съ одной стороны знать о мѣстныхъ нуждахъ и о наилучшихъ способахъ къ ихъ удовлетворенію; съ другой -- приводитъ въ исполненіе, на мѣстахъ, общегосударственныя мѣры и требованія, то мѣстные жители и призываются самою державною властью, въ ихъ интересахъ, равно какъ и въ интересахъ всего государства, къ мѣстному самоуправленію,-- къ земскому мѣстному участію въ общемъ государственномъ управленіи и строеніи. При правильномъ устройствѣ самоуправленія ни одно законное, естественное право мѣстной жизни не можетъ подвергаться утѣсненію: оно потребуетъ лишь соглашенія съ правами всѣхъ остальныхъ мѣстныхъ жизней; никакая мѣстная мысль не рискуетъ пропасть для государства, а съ другой стороны и сама мѣстность избавлена отъ опасности задохнуться въ своемъ мѣстномъ, узкомъ эгоизмѣ: все приливаетъ къ центру, какъ кровь къ сердцу, и вновь разливается по всему организму. Разумѣется, государственная власть должна зорко блюсти за тѣмъ, чтобъ мѣстной эгоизмъ не вредилъ интересамъ цѣлаго, а также за тѣмъ, чтобъ нрава отдѣльной личности не попирались деспотизмомъ мѣстнаго общества.
У насъ въ Россіи понятіе о государствѣ никогда не исключало понятія о землѣ. Это послѣднее проходитъ сквозь всю русскую исторію, предносясь въ идеалѣ надъ временами удѣльнаго раздробленія и слагаясь въ опредѣленную норму при единодержаніи. Никогда верховная власть не относилась ревниво къ идеѣ мѣстной автономіи (конечно не политической); безъ затрудненія выдавала льготныя грамоты, ограждающія мѣстныя населенія отъ опеки и вмѣшательства ея чиновниковъ, и безпрестанно пыталась организовать мѣстное самоуправленіе и мѣстный судъ посредствомъ избранныхъ или излюбленныхъ самими жителями лицъ. Но попытки были неудачны, по причинамъ уже объясненнымъ нами въ 1 No "Руси". Цѣль правительства заключалась преимущественно въ охраненіи интересовъ -- чернаго люда, "сиротъ государевыхъ", земщины въ тѣсномъ смыслѣ слова, т. е. крестьянъ, посадскихъ и слободскихъ людей: служилое сословіе въ "земщинѣ" не числилось, хотя и не чуждо было понятія о землѣ. Земщинѣ же самой ни соціальной, ни интеллигентной силы недоставало. Тѣмъ не менѣе, идея мѣстнаго самоуправленія, такъ какъ и идея единства земли, не переставала жить въ умахъ и носиться надъ Россіею какъ требованіе или чаяніе. Правительство то вводило, то отмѣняло самоуправленіе, иногда по просьбѣ самихъ жителей. Сохранилась челобитная мѣстнаго населенія къ государю: "вывести" отъ нихъ кулака земскаго старосту, стакнувшагося съ царскимъ воеводою? Въ малолѣтство Петра послѣдовалъ указъ, который профессоръ Градовскій называетъ "крикомъ отчаянія" и въ которомъ правительство, въ виду безпрестанныхъ жалобъ за безчинство воеводы, разрѣшаетъ жителямъ не слушаться его беззаконныхъ распоряженій. Даже при императрицѣ Аннѣ Іоанновнѣ крестьяне какого-то уѣзда Тамбовской губерніи, еще вѣрные свѣжимъ преданіямъ старины, пишутъ прямо государынѣ о поборахъ и неистовствѣ губернатора и простодушно рекомендуютъ ей назначить губернаторомъ такого-то, имъ довольно извѣстнаго!... При Екатеринѣ II самоуправленіе было организовано уже вполнѣ юридически, стройно и въ широкихъ размѣрахъ, но также не оказалось удачнымъ, потому что было поставлено на сословномъ основаніи, которое въ свою очередь стоило на основаніи крѣпостнаго права....
Мы уже объяснили и прежде, почему только теперь стало возможнымъ въ Россіи истинное мѣстное, земское самоуправленіе. Необходимо было совершиться тому историческому процессу, который надѣлялъ насъ, вопервыхъ, окончательною организаціей многомилліоннаго крестьянскаго, самоуправляющагося общества; вовторыхъ, раскрѣпостилъ бывшій служилый классъ и возвратилъ его земству. Земщина теперь уже не можетъ считаться "сирою" какъ прежде,-- она надѣлена теперь интеллигентными силами или, какъ выразился одинъ изъ нашихъ сотрудниковъ, ссылаясь на слова древнихъ грамотъ, людьми добрыми и состоятельными, "которые грамотѣ умѣютъ". Поэтому въ Россіи у насъ, и именно теперь, введеніе правильнаго мѣстнаго самоуправленія имѣетъ еще особую громадную важность, ускользающую изъ глазъ развѣ лишь нашихъ, непостижимо близорукихъ "либераловъ". Мы какъ-то поставили имъ въ упоръ вопросъ, на который, конечно, они благоразумно не отвѣчали: "на чьей сторонѣ народъ? имѣемъ ли мы народъ за собою"? Вотъ именно для того, чтобъ имѣть народъ за собою, чтобы быть съ нимъ на одной сторожѣ,-- для того и необходимо сильное воздѣйствіе земской, мѣстной жизни. Земство призвано восполнить ту бездну, которая вотъ уже два вѣка зіяетъ между народомъ и его образованнымъ обществомъ.... Но конечно имѣть народъ за собою не значитъ враждовать, при его поддержкѣ, съ центральнымъ правительствомъ,-- а значитъ только: стоять всѣмъ вмѣстѣ и за одно,-- съ народомъ и съ властью -- за "земское и государево дѣло"....
Нужно ли говорить о томъ, что земскія учрежденія 1864 года, со всѣми дополненіями въ видѣ присутствій по крестьянскимъ дѣламъ и институтомъ мировыхъ судей, не удовлетворяютъ цѣли правильнаго мѣстнаго управленія? Цѣлый рядъ статей, помѣщенныхъ въ 15-ти "Руси" доказалъ этотъ тезисъ, какъ намъ кажется, вполнѣ неопровержимо. Это, впрочемъ, подтверждается и всеобщимъ сознаніемъ, да и засвидѣтельствовано самимъ правительствомъ въ упомянутомъ циркулярѣ Министра Внутреннихъ Дѣлъ. Тѣ наши земцы, которые, пренебрегая задачею самоуправленія, мечтаютъ лишь о расширеніи правъ земскихъ собраній и толкуютъ лишь о препонахъ, встрѣчаемыхъ ими въ этомъ направленіи земской дѣятельности, доказываютъ только, что они хотятъ начинать съ конца, а не съ начала, и обнаруживаютъ странную степень непониманія своихъ настоящихъ отношеній къ землѣ и народу. Они только компрометтируютъ въ глазахъ земли и народа идею земства.
Но откуда же начинать? Насъ упрекали въ печати за то, что мы поставили вопросъ именно объ уѣздномъ самоуправленіи, находили, что "уѣздъ" слишкомъ великъ, что имѣются "ячейки" болѣе мелкія, основныя и т. д. Но мы удерживаемъ названіе и объемъ задачи. Уѣздъ есть такая административная, территоріальная единица, которая вошла въ нашу жизнь и преданія которой отмѣнять нѣтъ никакой надобности (хотя видоизмѣнять по мѣстамъ и можно) и которая представляетъ въ себѣ цѣлую схему управленія, всю совокупность главнѣйшихъ внутреннихъ государственныхъ функцій. Задача земскаго самоуправленія состоитъ, между прочимъ, именно въ комбинаціи функцій государственныхъ съ земскими; а эта комбинація можетъ найти себѣ достаточно полное выраженіе только въ объемѣ уѣзда, а не въ той или другой первоначальной и однородной ячейкѣ: вопросъ о послѣдней только намѣчаетъ, а не рѣшаетъ общій вопросъ объ отношеніи земства къ государству,-- но само собою разумѣется, что самое разрѣшеніе задачи объ уѣздномъ самоуправленіи можетъ начаться не иначе, какъ съ "ячейки".
Первою такою ячейкой безъ сомнѣнія является сельское общество. Это органическая сословная, территоріальная я хозяйственная единица. Россія вся стоитъ селами, а не городами. Находятся нѣкоторые (къ счастію ихъ не много), которыхъ смущаетъ сословный характеръ этой "ячейки". Имъ хотѣлось бы, чтобъ она не стояла особнякомъ!... Но странно даже и называть крестьянство сословіемъ: это нижній первый слой нашей Русской Земли, это самые корни дерева, за которомъ мы, общество или интеллигенція, только листья. "Только коренію основаніе крѣпко, то и древо неподвижно; только коренія не будетъ, къ чему прилѣпиться?" -- говоритъ въ своей Окружной Грамотѣ патріархъ Гермогенъ. въ этомъ смыслѣ наше крестьянство есть настоящая политическая сила.-- Крестьянское общество тѣмъ особенно отдѣляется отъ прочихъ сословій, что оно тѣсно сказало между собою общностью хозяйственныхъ интересовъ, формою землевладѣнія, однородностью быта, единствомъ обычая, мысли и духа, наконецъ исконнымъ строемъ и образомъ самоуправленія, единымъ съ перваго дня русской исторіи. Это и есть въ тѣсномъ смыслѣ слова русскій народъ. Отличительная особенность русскаго крестьянства заключается еще и въ томъ, вопервыхъ, что оно въ нашей землѣ является по преимуществу носителемъ начала общественнаго, и, вовторихъ, въ томъ, что оно состоитъ, особенно въ области гражданскаго права, внѣ нашего писаннаго закона и живетъ подъ закономъ такъ-называемаго обычнаго права. Отношеніе къ собственности, наслѣдство, усыновленіе (пріемыши) и многія другія правомѣрныя отношенія опредѣляются у крестьянъ не Оводомъ Законовъ, а своебразнымъ давнимъ обычаемъ, узаконеннымъ, или вѣрнѣе признаннымъ на практикѣ, по крайней мѣрѣ отчасти, и самимъ государствомъ. Поэтому никакое насильственное вторженіе чуждой народному строю стихіи не можетъ быть здѣсь допущено, если мы не желаемъ ослабитъ самую ту основу, которою крѣпка Россія.-- При всемъ томъ крестьянскія сельскія общества представляются вовсе не простыми частными сожительствами, и даже не одними сословными и хозяйственными корпораціями, но одновременно органами государственной власти, ибо сельскія начальствующія лица вѣдаютъ, въ предѣлахъ сельскаго общества, интересы общественной безопасности, преслѣдованіе и пресѣченіе преступленій, исполненіе государственныхъ повинностей,-- однимъ словомъ, вѣдаютъ интересы не только крестьянскіе, но и государственные. Положеніе 19 февраля 1861 г. впервые окончательно установило ихъ организацію, при которой ихъ и слѣдуетъ оставить.
За сельскими обществами идетъ волость, образующаяся изъ извѣстнаго числа селъ,-- эта единица не хозяйственная, не органическая, а искусственная, даже, не чисто сословная, а преимущественно административная. Она создана тѣмъ же Положеніемъ 19 февраля. Въ первое время, кажется намъ, она была необходима именно для успѣшнаго исполненія задачи освобожденія: волостные старшины съ волостными правленіями были добрыми помощниками мировыхъ посредниковъ въ совершеніи спеціально возложеннаго на нихъ дѣла.
Но во что обратилась волость въ настоящее время, объ этомъ всего лучше свидѣтельствуетъ помѣщаемая въ этомъ же No нѣсколько ниже "Замѣтка о волости", присланная намъ изъ одной центральной губерніи. Эта въ высшей степени интересная статья избавляетъ насъ отъ необходимости продолжать характеристику волости, тѣмъ болѣе, что въ защиту ея едвали даже и найдется много голосовъ. Волость перестала быть только крестьянскою сословною, но не стала и земскою единицею; она уже не ограждаетъ крестьянъ, а служитъ только къ ихъ пущему разоренію и угнетенію. Чѣмъ же замѣнить ее? Предположеній въ литературѣ высказано не мало. Большая часть склоняется въ пользу волости всесословной. Мы же съ своей стороны предполагали бы, уничтоживъ волостныя правленія и званіе старшинъ, раздѣлить уѣздъ на участки, и въ каждомъ участкѣ соединить вмѣстѣ двѣ и не болѣе трехъ нынѣшнихъ волостей, подъ общимъ названіемъ земской волости, во главѣ которой поставить мироваго судью съ правами бывшаго мироваго посредника, или вообще съ административною властью...