"Русь", 1-го іюня 1884 г.
"Естьли въ полѣ живъ человѣкъ?... Отзовися!" Таковъ кличъ несущійся къ намъ изъ глуши села Глухова, въ письмѣ молодаго кандидата Московскаго университета, H. М. Горбова (нынѣ сотрудника С. А. Рачинскаго), помѣщенномъ въ этомъ же No ниже и перепечатанномъ изъ "Московскихъ Вѣдомостей"... Есть ли въ нашемъ университетскомъ юношествѣ живая душа, которой опостыли слова, которая томится жаждою дѣла, живаго, благаго дѣла,-- подвига -- въ мѣру ея молодой дерзновенной мощи?.. Еще бы не быть! Къ чести нашего учащагося юношества должно сказать, что оно менѣе всего своекорыстно, менѣе всего варажено эгоизмомъ и, какъ свидѣтельствуетъ одинъ иностранецъ, цѣломудреннѣе молодежи многихъ другихъ странъ, по "райней мѣрѣ менѣе отдается грубому чувственному распутству, а обуреваемо большею частью стремленіями идеалистическаго свойства. Но подвигъ, на который призываетъ Горбовъ, не всякому изъ русскихъ юныхъ идеалистовъ подъ силу, да и самый идеалъ, служеніе которому онъ предлагаетъ, не всякому и по вкусу. Это не какой-либо идеалъ "вселенскій", "общечеловѣческій", вообще ширины столь необъятной, что при одной мысли о немъ пріятно захватываетъ духъ и щекотитъ юное самолюбіе, хотя при первой же встрѣчѣ съ дѣйствительностью онъ лопаетъ какъ пузырь, обращается въ нуль!.. Это -- подвигъ лишенный всякой внѣшней красы и эффекта, такъ подкупающихъ молодежь. Въ немъ -- ни грома, ни молніи, ни блеска, ни треска; ни борьбы съ вражьей силой, ни главной для юношей приманки -- опасности,-- стало-быть не нуждается онъ ни въ удали, ни въ отвагѣ... Удаль, отвага, все это качества, по правдѣ молвить -- дешевыя, хотя и нарядныя! Борьба, рискъ, опасность -- все это молодцу лишь потѣха! тѣмъ пріятнѣе, когда ее удается оправдать въ собственныхъ глазахъ -- подбивъ какою-либо идеей о пользѣ всенародной, если ужъ не вселенской!... Добро бы, наконецъ, предлагаемый подвигъ обладалъ прелестью запретнаго плода, былъ бы чѣмъ-то въ родѣ тайнаго заговора на облагодѣтельствованіе человѣчества, съ лозунгами, условными знаками, невидимыми руководителями и тому подобною обстановкою!... Нѣтъ, этотъ подвигъ чуждъ всякихъ пряныхъ приправъ,-- онъ не боится свѣта, онъ вполнѣ законенъ и простъ, но именно потому, что онъ такъ простъ, такъ скроменъ, невзраченъ, черствъ, ежедневенъ, потому-то самому онъ и труднѣе всякихъ иныхъ: порывомъ, сразу, его не одолѣешь, и болѣе чѣмъ какой-либо другой требуетъ онъ отъ юноши не пылкаго преходящаго, а прочнаго, не знающаго остуды одушевленія, неослабѣвающаго, ровнаго напряженія воли и нравственныхъ силъ.
За то онъ во истину благъ и сватъ. Это -- подвигъ учительства въ бельской школѣ, начальнаго образованія и воспитанія крестьянскихъ ребятъ въ духѣ Вѣры, въ живомъ единствѣ съ Церковью Христовой, и приготовленія изъ ихъ среды будущихъ сельскихъ учителей... Впрочемъ, можетъ быть не трудно было бы найти охотниковъ даже и для учительства въ школахъ, но только въ направленіи совершенно противоположномъ,-- съ цѣлію, болѣе или менѣе затаенною, если не прямой пропаганды атеизма, то все же такъ-называемаго "искорененія" предразсудковъ ": о таковомъ искорененіи много, еще недавно, толковали наши мнимо-либеральные борзописцы, именующіе себя "народниками" и изъ своихъ симпатій къ Русскому народу исключающіе именно то, что составляетъ его душу живу... Не къ такого рода дѣятелямъ, разумѣется, и обращается г. Горбовъ въ своемъ письмѣ, а къ русской молодежи прямодушной и честной, не порвавшей связи съ историческимъ духовнымъ строемъ своего народа и ищущей себѣ д 23;ла жизни....
Но зачѣмъ же учительство въ сельской школѣ возводить, по нашему выраженію, въ "дѣло жизни" и въ "подвигъ",-- зачѣмъ осложнять исключительными условіями, доступными во всякомъ случаѣ для немногихъ, такое дѣло, которое, имѣя предметомъ своимъ милліонныя народныя массы, требуетъ несмѣтнаго множества дѣятелей, а потому, очевидно, должно быть поставлено на самыя простыя, немудреныя и во всѣхъ отношеніяхъ дешевыя основанія? Зачѣмъ? Да для того именно, чтобъ отыскать и опредѣлить эту простоту основаній. Дѣйствительно, не только ученый профессоръ (какъ С. А. Рачинскій), но и кандидаты университета (какъ его помощникъ H. М. Горбовъ и будущіе съ нимъ) въ званіи школьныхъ деревенскихъ учителей,-- это повидимому какая-то аномалія: вѣдь и сотой части своихъ знаній примѣнять къ своему дѣлу имъ не понадобится! Но школьнаго сельскаго учителя въ нашу пору въ Россіи приходится еще, а для этого надо напередъ погнать его трудъ и призваніе, и познавши -- возвести его идеальный типъ въ общественное сознаніе: такую задачу могутъ разрѣшить лишь люди съ высшимъ образованіемъ, съ высшимъ развитіемъ умственнымъ и нравственнымъ, и разрѣшить не отвлеченнымъ лишь умозрѣніемъ, но и практическимъ опытомъ,-- ясновидѣніемъ просвѣщенной мысли и просвѣщенной любви въ ихъ живомъ, дѣятельномъ сочетаніи. Разъ идеальный типъ найденъ и опредѣленъ и образецъ данъ,-- средній типъ деревенскаго учителя, средняя возможная мѣра потребныхъ для него качествъ обозначатся сами собою.
Эти слова требуютъ поясненія. Не всѣ въ равной мѣрѣ отдаютъ себѣ отчетъ -- какъ неизмѣримо важенъ и труденъ вопросъ о народномъ образованіи, и притомъ не у насъ однихъ. Напрасно било бы думать, что онъ уже окончательно разрѣшенъ на Западѣ и что намъ ничего болѣе не остается, какъ воспроизвести и у себя опытъ другихъ европейскихъ стражъ, хотя бы даже съ нѣкоторымъ приспособленіемъ къ мѣстнымъ особенностямъ нашего народа".
Въ чемъ же однако трудность задачи, общей и намъ и Западу? Да именно въ томъ, чтобъ образованіе, проникая въ массы, дѣйствительно служило къ нравственному подъему, а не къ пониженію уровня народной нравственности; чтобъ оно было зиждительнаго, а не разлагающаго свойства, укрѣпляло, а не растлѣвало народный духъ. Трудность эта обусловливается -- мало сказать различіемъ внѣшнихъ формъ жизни между народными массами и высшими культурными слоями того же народа, но и глубокою противоположностью внутренняго, духовнаго строя ихъ существованія и законовъ развитая. Вотъ почему, хотя при рожденіи всѣ дѣти равно невѣжественны, отношенье крестьянскихъ дѣтей или молодаго обучающагося въ школѣ народа къ наставнику -- представителю сверхнароднаго "образованнаго" класса, вовсе не похоже на отношеніе вообще ребенка къ взрослому или безграмотнаго еще ученика къ учителю. Здѣсь ученики -- дѣти народа, а народъ въ тѣсномъ смыслѣ слова (идя народныя массы), хотя и состоитъ изъ отдѣльныхъ человѣческихъ единицъ, но не есть только ихъ совокупное, существующее на основаніи какого-то взаимнаго сознательнаго соглашенія. Народъ болѣе чѣмъ совокупность, это -- общность или цѣльность, въ которой поглощается это особый, своеобразный организмъ, съ органическимъ ростомъ, развитіемъ и отправленіями, не поддающимися никакому изслѣдованію; это цѣльная-то коллективная единица или лицо, живущее не только въ пространствѣ, но и въ вѣкахъ, руководимое коллективномъ преданіемъ и обычаемъ, коллективнымъ разумомъ, который, въ отдѣльныхъ единицахъ, народъ составляющихъ, проявляется въ видѣ повелительнаго инстинкта. Никто, напримѣръ, въ частности въ народѣ не занижался сочиненіемъ языка; въ народномъ творчествѣ, какъ бы богато оно ни было, нѣтъ личнаго авторства: оно является, вмѣстѣ съ литературой, уже въ образованномъ слоѣ, который слагается изъ народныхъ же единицъ, но выдѣлившихся изъ непосредственности народнаго коллективнаго бытія и вступившихъ на путь личнаго самосознанія и развитія. Здѣсь начинается уже область личной сознательной дѣятельности, область культуры и цивилизаціи. Путь этотъ образуетъ разныя стадіи, постепенно ослабляя органическую съ массами связь, такъ что взаимныя отношенія массъ съ крайними культурными сферами доходятъ иногда до роковыхъ грозныхъ недоразумѣній.
Такимъ образомъ въ каждой народной школѣ сталкиваются между собою двѣ совершенно различныя области, два особые міра: міръ народнаго, цѣльнаго коллективнаго бытія, съ его безличнымъ разумомъ и безличнымъ творчествомъ,-- и міръ выдѣлившихся изъ массы единицъ, съ его началомъ личности и дѣятельностью личнаго самосознанія, съ его наукой и цивилизаціей. Встрѣча этихъ двухъ возрастовъ, двухъ полюсовъ развитія въ школѣ можетъ быть гибельна для перваго изъ нихъ, если образованіе предложится ему, т. е. народу, сразу свыше той мѣры, которую онъ въ состояніи вмѣстить. Въ опредѣленіи этой мѣры и заключается трудность,-- мѣры притомъ не количественной только, но и качественной. Дѣло не въ передачѣ только меньшей или большей суммы внѣшнихъ свѣдѣній, не въ примѣненіи только этой суммы къ степени пониманія, но и въ томъ, что въ область непосредственнаго коллективнаго бытія вторгается новое, чуждое доселѣ начало личной сознательной дѣятельности и, вторгаясь, можетъ расторгнуть органическій союзъ народныхъ единицъ, сдѣлать обучаемыхъ непригодными для жизни въ этомъ союзѣ, искусственно вытолкнуть ихъ изъ природной среды, не создавая однако для нихъ среды иной, новой. Далѣе, возникаетъ и другой, еще болѣе важный вопросъ: какъ устроятъ, чтобы ослабла силу тѣхъ нравственныхъ элементовъ, которыми держится весь бытъ, которыми опредѣляются и стоятъ народные нравы, дать ученику взамѣнъ равносильную нравственную опору и не оставитъ его совсѣмъ безпомощнымъ, съ вызваннымъ къ дѣятельности, еще слабымъ и неразвитымъ критеріумомъ личнаго сознанія -- при очевидной невозможности облечь ученика школы тотчасъ же въ предохранительную броню высшаго знанія и развитія?... Но вѣдь и это еще подлежитъ вопросу -- въ какой мѣрѣ и всегда ли надежно предохранительна самая эта броня, и многимъ ли, даже и внѣ народной среды, доступна высшая степень развитія и званія?! Несомнѣнно, что городскіе враны мягче и утонченнѣе нравовъ сельскихъ, но послѣдніе хотя и грубѣе, за то строже и чище: параллель между развратомъ главныхъ центровъ цивилизаціи, т. е. городовъ, особенно большихъ, съ одной стороны, и сельскою прямодушною простотою и цѣломудренностью съ другой -- хотя и небитое до пошлости общее мѣсто у всѣхъ писателей, преимущественно иностранныхъ, однако тѣмъ не менѣе -- истина. Въ томъ-то и дѣло, что цивилизація и нравственность нисколько не синонимы, хотя, какъ понятія, онѣ вовсе не исключаютъ другъ друга. Мы знаемъ, напримѣръ, что высшій расцвѣтъ цивилизаціи Рима былъ вмѣстѣ и эпохою высшаго въ немъ разврата нравовъ, а вмѣстѣ и паденія... Что же изъ сего слѣдуетъ? Слѣдуетъ то, что кромѣ пріобщенія школьниковъ изъ народа къ такъ-называемой цивилизаціи и культурѣ, и кромѣ сообщенія знаній, нужно и еще нѣчто,-- нужно, для правильнаго и благотворнаго развитія человѣческихъ единицъ, освобождаемыхъ образованіемъ изъ-подъ непосредственнаго воздѣйствія народнаго быта съ его коллективнымъ разумомъ и обычаемъ, имѣть въ виду, при образованіи народномъ -- необходимость, прежде всего, обезпечить нравственную сторону дѣла... Однимъ словомъ, кромѣ науки и цивилизаціи, нужно участіе нѣкоего другаго фактора...
Очень можетъ случиться, что иные изъ россійскихъ "интеллигентовъ", обидѣвшись нашими словами объ образованіи, вступятся за его честь и станутъ доказывать, что кромѣ образованія ничего не нужно, что въ знаніи и наукѣ, въ нихъ однихъ, заключается чародѣйственная спасительная сила. Ну и положимъ что такъ: сила -- въ образованіи. Но въ какомъ? вѣдь разумѣется -- полномъ. Вѣдь самъ же нашъ оппонентъ непремѣнно съ презрѣніемъ, относятся къ полуобразованности и употребляетъ ее чуть не какъ бранное слово. Но развѣ школа можетъ передать крестьянамъ полному образованія,-- возможную лишь, и то съ грѣхомъ пополамъ, въ университетахъ да въ академіяхъ? не говоримъ уже о томъ, что умственному желудку крестьянина такой пищи и не переварить, и что результатомъ такого кормленія било бы совершенное разслабленіе, до полной болѣзненности, его духовнаго организма. Не только полноты образованія, но даже и полуобразованія, даже и четверти образованія не можетъ дать народу школьное обученіе, а слѣдовательно и никакой спасительной силы: извѣстно, что одни вершочки знанія только мутятъ простой здравый смыслъ, и слѣдовательно -- хуже невѣжества. Даже сообщеніе однихъ основныхъ, элементарныхъ свѣдѣній есть оружіе обоюдоострое. Хорошее дѣло, напримѣръ, грамотность,-- но вѣдь грамотность сама по себѣ не опредѣляетъ человѣку нравственнаго образа дѣйствій или пути въ жизни: она можетъ, конечно, послужить къ добру, но также и къ составленію подложныхъ актовъ...
Очевидно, что образованіе въ народной школѣ не можетъ ограничиваться однимъ сообщеніемъ элементарныхъ свѣдѣній, а должно быть въ то же время и Иначе ученіе будетъ -- паденіе; иначе, расшатывая цѣльность народнаго быта, растворяя дверь въ область цивилизаціи со всѣми ея приманками, школа обратится лишь въ коварную западню для народа и вмѣсто хлѣба, за которымъ протягиваетъ народъ руку, подсунетъ ему камень... Впрочемъ, противъ пользы воспитанія народа посредствомъ школы едвали кто станетъ и спорить; вопросъ можетъ быть поставленъ лишь о самомъ существѣ воспитанія, его Духѣ и направленіи. Къ "воспитанію" же относятся и заботы нѣкоторыхъ нашихъ "интеллигентовъ" объ искорененіи предразсудковъ; за границей предлагаютъ обучать народъ морали, одни по усмотрѣнію учителей, другіе по особо изготовленному общему курсу. Но еслибы преподаваніе морали предоставить личному усмотрѣнію учителей, то вышло бы, что мораль не одна для всего населенія страны, и даже не одна особая для обучающагося народа, а сколько школъ, столько и моралей. При употребленіи жe, въ лѣто курса морали, хотя бы я получившаго санкцію правительства, можетъ случиться то маленькое неудобство, что таковая курсовая мораль, какъ лишеннаго высшаго нравственнаго сверхчеловѣческаго авторитета, не будетъ имѣть я нравственно-обязательной силы. Извѣстно, что такой опытъ производится теперь во Франціи, гдѣ съ изгнаніемъ изъ народныхъ школъ уроковъ Закона Божія и съ вытравленіемъ изъ книгъ, рукописей, надписей, самаго имени Божія, введено преподаваніе курса гражданской морали, сочиненнаго г. Поль-Беромъ и патентованнаго министерствомъ народнаго просвѣщенія. Ничего, разумѣется, не можетъ быть возмутительнѣе подобной тиранніи либеральнаго правительства надъ христіанскимъ народомъ; на собственныя деньги народа, его же дѣтей государственная власть насильственно обучаетъ безбожію,-- насильственно потому, что посѣщеніе школъ обязательно подъ страхомъ разныхъ каръ. Ничего въ то же время нельзя себѣ представить наивнѣе и легкомысленнѣе увѣренности французскихъ мыслителей и правителей, будто правила морали, нѣчто въ родѣ того, что находятся въ прописяхъ, такъ-таки, по распоряженію министерства, и внѣдрятся въ сердца народныхъ массъ, я свяжутъ ихъ совѣсть, и разобьютъ въ пухъ и прахъ чуть не полуторатысячелѣтнее исповѣданіе Вѣры! Впрочемъ французскому правительству врядъ ли удастся воспитать французскій народъ до полнаго безбожія, и мы вѣроятно лишены будемъ возможности судить о плодахъ его педагогической системы, такъ какъ на уничтоженіе христіанскаго культа все же правительству не достало духа, а французская церковь не дремлетъ,-- церковною проповѣдью и обученіемъ внѣ школы парализуетъ, съ большимъ или меньшимъ успѣхомъ, атеистическія затѣи новаго школьнаго законъ! Франція, къ тому же, и не такая страна, которую бы кто рѣшился теперь рекомендовать за образецъ достойный для подражанія. Во всякомъ случаѣ школа въ ней въ прямомъ антагонизмѣ съ народными преданіями и духовными влеченіями, и не школа воспитываетъ французскій народъ.
Мы мало знакомы съ ходомъ народнаго германскаго образованія. Не можемъ однако не вспомнить, что нѣсколько лѣтъ тому назадъ (о чемъ было мимоходомъ сообщено и въ "Руси") съѣздъ школьныхъ учителей гдѣ-то гь южной Германіи пришелъ къ заключенію, что существующая тамъ система элементарнаго народнаго образованіи даетъ въ окончательномъ результатѣ -- увеличеніе числа преступленій, приводитъ будто бы къ "одичанію" (Verwilderung)...
Такъ не лучше ли ужъ вовсе не заводить никакихъ школъ, замѣтятъ намъ, а оставить народъ коснѣть въ благодатномъ невѣжествѣ, въ консервативной чистотѣ, въ первобытности нравовъ? и пр. и пр. Лучше во всякомъ случаѣ, чѣмъ учреждать скверную школу и искусственно вести народъ къ цивилизованному разврату или плодить новую породу цивилизованныхъ дикихъ. Но это "лучше" будетъ только изъ двухъ золъ меньшее, а все же зло. Все что не движется, не растетъ, нейдетъ впередъ -- каменѣетъ, мертвѣетъ, квасится, гніетъ. Это вопервыхъ; вовторыхъ -- простой народъ и безъ школы подвергается непрестанному воздѣйствію цивилизаціи, но -- самыхъ вредныхъ ея сторонъ,-- цивилизаціи трактирной, со всѣми ея соблазнами, оградить отъ которыхъ не можетъ никакая внѣшняя власть въ мірѣ, съ которыми можетъ бороться лишь сила нравственная; Къ тому же знаніе есть благо, на которое каждый имѣетъ право, къ которому всѣ призваны, къ которому стремится и нашъ народъ, сложившій пословицу глубокаго смысла: "ученье -- свѣтъ; неученье -- тьма". Нужно только, чтобъ оно дѣйствительно, во истину было свѣтомъ... Мы горячо стоимъ за народную школу, и именно потому, что такъ высоко цѣнимъ ея призваніе для народа, мы и старались выяснить, въ предѣлахъ возможныхъ для газетной статьи, необходимость самаго серьезнаго, строгаго въ ней отношенія, всю трудность, всю важность правильнаго разрѣшенія народно-педагогической задачи. Предъидущее изложеніе указало намъ на опасности, которыми могутъ грозить народу и всей странѣ системы народнаго обученія неразумныя, привело къ слѣдующимъ выводамъ, одинаково общимъ для народныхъ школъ какъ Россіи, такъ и Запада:
Вопервыхъ, великое значеніе слѣдуетъ придавать мѣрѣ сообщаемыхъ знаній, не только въ количественномъ, но и въ качественномъ отношеніи, въ виду того, что почва не воздѣланная предварительнымъ долгимъ трудомъ не способна взращать сѣмена всхожія лишь на обработанной почвѣ, а также и въ виду того, что добрый черновомъ, требующій лишь глубокой борозды, при слишкомъ усердномъ удобреніи можетъ плодить только хилыя, никуда негодныя растенія. Все это кажется общимъ мѣстомъ, но вспомнимъ лишь нашихъ учителей-развивателей, которые подчуютъ русскихъ крестьянскихъ дѣтей сочиненіями Писарева, Бѣлинскаго и иными литературными произведеніями, превосходящими мѣру не только дѣтскаго, но и вообще крестьянскаго разумѣнія. Впрочемъ, это только у насъ: едвали кому-либо на Западѣ, даже во Франціи, придетъ въ голову преподнести деревенскому мальчику Бальзака, Флобера, Зола.
Вовторыхъ, школа но должна отчуждать учащихся отъ родной среды, отъ труда свойственнаго ихъ быту (кромѣ лицъ, надѣленныхъ исключительными дарованіями) и вообще плодить интеллигентный пролетаріатъ.
Втретьихъ, она должна не только обучать, но и воспитывать, же только сообщать ученику, въ невѣсткой мѣрѣ, сумму внѣшнихъ знаній, но и укрѣплять его нравственно.
Однимъ словомъ, школа обязана: ослабляя, болѣе или менѣе, нравственную прирожденную власть народнаго быта, дать ученику взамѣнъ, въ самомъ развитіи его нравственнаго сознанія, надежную, равносильную нравственную опору. Но разъ дѣло коснулось воспитанія, вообще стороны нравственной, не можетъ для сколько нибудь здраваго смысла быть и рѣчи о какомъ-либо гражданской морали: основою народнаго, воспитанія, а потому и образованія, можетъ и должна быть только религія,-- святая христіанская религія, и конечно не какъ "субъективное чувство" со всею его капризною призрачностью, конечно не въ произвольномъ толкованіи единичныхъ умовъ, а какъ всенародное исповѣданіе, какъ ученіе Церкви.
Только она, святая христіанская Вѣра, подаетъ все что нужно, что на потребу,-- не только простолюдину, но и всякому человѣку -- во всѣхъ состояніяхъ и на всѣхъ ступеняхъ развитія. Какъ солнечный свѣтъ доступенъ равно всѣмъ и каждому безъ исключенія, такъ и свѣтъ Христовъ изливается въ равной мѣрѣ на богатыхъ и нищихъ, на знатныхъ и незнатныхъ, на ученыхъ и невѣжественныхъ, на мудрыхъ и простецовъ, на культурныхъ и некультурныхъ,-- онъ устраняетъ всякое неравенство, всякое различіе между людьми, всякое разстояніе ихъ раздѣляющее,-- сословное, бытовое, обусловленное развитіемъ и образованіемъ, созданное разностью временъ, цивилизаціи, культуры. Всѣ тѣ неудобства и вредныя послѣдствія, которыя могутъ происходятъ отъ встрѣчи въ народной школѣ двухъ равныхъ стихій, двухъ разныхъ міровъ,-- коллективнаго и общиннаго народнаго бытія (массоваго, какъ любятъ выражаться теперь нѣкоторые публицисты), и личнаго бытія выдѣляющихся изъ народа единицъ, съ дѣятельностью личнаго сознанія,-- всѣ эти неудобства и злыя послѣдствія устраняются или замиряются при живомъ воздѣйствіи христіанской религіи: она разрѣшаетъ всѣ противорѣчія, она обезвреживаетъ всякое знаніе, напротивъ -- святитъ его и освѣщаетъ истиннымъ свѣтомъ.
И эту-то силу просвѣтительную, примирительную, всё унижающую любовью, подъемлющую и укрѣпляющую духъ, зиждущую высшее равенство -- братство всечеловѣческое,-- ее-то и желали бы иные безумцы исключить изъ области народной школы и народнаго образованія! И какую же силу? Не новую, которую приходилось бы откуда-либо заимствовать, а искони присущую населенію во всѣхъ христіанскихъ странахъ! Не къ язычникамъ обращается школа, а къ народу, исповѣдующему христіанство съ давнихъ временъ, къ народу, котораго весь бытъ, весь годовой кругъ жизни и дѣятельности связенъ съ христіанскимъ культомъ. И вмѣсто того, чтобъ съ нимъ же тѣсно, неразрывно связать и дѣло народнаго образованія, нѣкоторые хотѣли бы поставить ихъ во враждебныя другъ къ другу отношенія,-- хотѣли бы, окалѣчивъ народъ нравственно, приставить ему, взамѣнъ, искусственныя ноги и руки своего издѣлія!
Школа въ Россіи -- дѣло почти новое. О прежнихъ попыткахъ, начиная со временъ Екатерины II до Александра II, почти не стоитъ и говорить. Церковно-приходскія училища были рѣдки, частныя и казенныя еще рѣже, ученье производилось большею частью но такой методѣ, которая скорѣе отталкивала, чѣмъ привлекала учениковъ, обращалась болѣе къ памяти, чѣмъ къ разумѣнію и не сказывались ничѣмъ въ народномъ быту. Съ пробужденіемъ общественной русской жизни въ прошлое царствованіе и съ учрежденіемъ земствъ, народное образованіе стало предметомъ возбужденнаго вниманіи какъ со стороны общества, такъ и правительства. Министерство народнаго просвѣщенія включило народную школу кругъ своего спеціальнаго вѣдѣніи (вслѣдствіе чего церковно-приходскія училища пришли въ совершенный упадокъ), создало для нея программу, указало руководства, устроило во множествѣ педагогическіе классы, учредило и разсадники сельскихъ учителей" -- учительскія семинаріи. Теперь школъ насчитываются уже десятки тысячъ; наша педагогическая литература, за отсутствіе которой жаловаться вошло въ обычай, представляетъ въ настоящую пору такую массу произведеній, что одинъ перечень ихъ составляетъ большой толстый томъ, и если не качествомъ, то количествомъ свидѣтельствуетъ объ искреннемъ участіи къ этому дѣлу русскаго общества. Тѣмъ не менѣе нельзя признать, чтобы школьное дѣла было поставлено у насъ хороню и шло успѣшно. Общій типъ народной школы неудовлетворителенъ, не отвѣчаетъ ея призванію; лишь слабые корни пускаетъ въ народную жизнь, не пользуется сочувствіенъ народа,-- и именно потому, что школьное ученіе недостаточно согласовано съ условіями и законными требованіями народнаго быта, и состоитъ съ Церковью только въ формальной, внѣшней связи.
Еще хуже было поставлено дѣло учительскихъ семинарій. Мы имѣли случай лично убѣдиться, что въ одной изъ нихъ крестьянскіе юноши, готовившіеся залить мѣста сельскихъ учителей, питались чтеніемъ старыхъ и новыхъ журналовъ самаго отрицательнаго направленія и иной книжной дребедени, изображающей съ сочувственною игривостію картины легкихъ нравовъ свѣтскаго общества...
Нельзя не принять въ соображеніе, что если вообще задача народной школы представляется трудною повсюду, то эта трудность усложняется у насъ нѣкоторыми особенностями нашего историческаго развитія. На Западѣ Европы такъ-называемая европейская цивилизація болѣе стоя и французскому, и германскому, и англійскому, вообще западно-европейскому простолюдину, чѣмъ русскому; она развивалась одновременно со всею страною; она составляетъ часть народнаго историческаго бытія, да и будучи обще-европейскою -- носитъ на себѣ въ каждой странѣ отпечатокъ ея національности. Высшіе культурные классы, какъ бы ни отстояли далеко отъ своего народа по образованію, все же связаны съ нимъ и чувствомъ и сознаніемъ національнаго единства,-- все же одного національнаго духа съ нимъ. Въ Россіи не то. Цивилизація, заимствованная нами изъ Европы, еще не настолько акклиматизовалась у насъ, чтобы на каждомъ шагу не выдавалось ея чужоземное происхожденіе. Ученикъ русской народной школы, получая образованіе (особенно по методамъ и программамъ большей части нашихъ патентованныхъ педагоговъ), входятъ не только въ міръ для него высшій, но отчасти и иностранный. Надъ каждымъ изъ крестьянъ-школьниковъ совершается, въ миніатюрѣ, нѣчто въ родѣ той операціи, которую Петръ Великій во время оно совершилъ надъ Россіей. Самая наша книжная рѣчь, наша грамматика, синтаксисъ, формы поэзіи, все это запечатлѣно характеромъ болѣе или менѣе чуждымъ, представляющимъ уклоненіе отъ законовъ языка и родныхъ формъ, а иногда даже и пряное искаженіе, чего нѣтъ на Западѣ, или же имѣется въ болѣе слабой степени. Нужно ли говорить о самомъ содержанія литература, отражающей въ себѣ бытъ не только верхне-культурный, но къ тому же и мало, а иногда и совсѣмъ не національный? Однимъ словомъ -- въ русской народной школѣ, ученикъ (болѣе или менѣе -- Востокъ) пріобщается не только къ знанію, но и къ Западу. Это пока неизбѣжно; но дѣло школы -- всѣми зависящими отъ нея способами облегчать и замирять эту встрѣчу Востока съ Западомъ, отрѣшаться отъ иноплеменной стихіи по сколько это возможно и такъ сказать русить науку и цивилизацію или, по крайней мѣрѣ, снимать съ нея чуждую, національную же оболочку. А между тѣмъ для нашихъ патентованныхъ педагоговъ Русскій народъ, русская народная душа -- большею частью terra incognita, и имъ даже и не вдомекъ -- что на потребу народу!
Но есть однакоже не мало и утѣшительныхъ исключеній, зависящихъ преимущественно отъ личности школьнаго учителя или попечителя, отъ ихъ личнаго дѣятельнаго участія въ обученіи дѣтей, независимо отъ программы, а часто и наперекоръ ей. Въ этихъ школахъ отношеніе и крестьянъ, и въ особенности крестьянскихъ дѣтей къ школѣ совсѣмъ иное, и эти немногія исключенія дали возможность обозначиться дотолѣ почти неизвѣстному, въ высшей степени привлекательному типу русскаго школьника изъ народа, съ его ненасытимой любознательностью, съ его свѣжей воспріимчивостью, чуткою отзывчивостью чистаго сердца и молодымъ еще отпрыскомъ того здравомысліи, которымъ отличается русскій крестьянинъ. По этимъ образцамъ можно уже судить и даже гадать о томъ, чѣмъ могла бы бытъ и теперь, а современемъ и стать русская народная школа. Но всѣ эти отдѣльныя, случайныя, разровненныя исключенія были скорѣе намеками, очерками, чѣмъ то непрочнымъ и кратковременнымъ и не могли еще выяснить общаго идеальнаго типа, пока наконецъ не стала извѣстною, какъ исключеніе изъ исключеній, школа С. А. Рачинскаго.
Бывшій профессоръ ботаники въ Московскомъ университетѣ, человѣкъ съ высшимъ европейскимъ образованіемъ, отличный знатокъ иностранныхъ литературъ, съ замѣчательно-развитымъ эстетическимъ чувствомъ и въ то же время сохранившій живую сыновнюю связь съ родною Православною Церковью, С. А. Рачинскій (да проститъ онъ намъ это посягательство на его скромность) болѣе 10 лѣтъ назадъ, поселившись въ своемъ имѣніи Татевѣ Смоленской губ., Бѣльскаго уѣзда, занялся въ деревенской школѣ обученіемъ крестьянскихъ ребятъ, сблизился лицомъ къ лицу съ этимъ русскимъ, дѣтскимъ крестьянскимъ міромъ,-- и отдался дѣлу народнаго воспитанія всею своею душой. Счастливое сочетаніе въ этомъ деревенскомъ учителѣ всѣхъ упомянутыхъ нами качествъ и жизненныхъ условій дало ему возможность не только практически образовывать и воспитывать крестьянскихъ дѣтей, но и возводить практическій опытъ въ теорію и систему,-- приложить къ своему труду не только всю полноту сердечнаго сочувствія, но и строгій, свойственный профессору анализъ, и мыслящею любовью уразумѣть истинную задачу я силу народнаго русскаго училища. Школа Рачинскаго вся проникнута дѣйственнымъ духомъ евангельскаго ученія и жизненнымъ единствомъ съ ученіемъ Православной Церкви "православнымъ же народнымъ бытовымъ складомъ" -- при всемъ довольно высокомъ, сравнительно съ прочими школами, умственномъ и даже эстетическомъ развитіи учениковъ.
Если, какъ сказали мы выше, дѣло народнаго училища въ Россіи представляетъ, сравнительно съ Западомъ, болѣе усложненій, благодаря историческимъ условіямъ, при которыхъ насаждена у насъ цивилизація, то съ другой стороны, оно же, это дѣло, значительно облегчается у насъ властными указаніями самой нашей народной жизни, а также и самимъ внутреннихъ и внѣшнимъ строемъ Православной Церкви. Центръ тяжести Русской земли все же въ немъ, въ ваяемъ смиренномъ и покорномъ народѣ, и ни въ одной странѣ не имѣетъ народъ того значеніи, хотя бы и пассивнаго, какое, въ концѣ-концовъ, выпадаетъ на долю нашему -- въ видѣ побѣды его долготерпѣнія. Въ Россіи было бы немыслимо зрѣлище выбрасыванія изъ школъ Распятій, иконъ, священныхъ книгъ и вытравливанія изъ учебниковъ имени Божія... Союзъ Церкви со школою требуется у насъ самихъ народомъ; безъ этого союза, при всеобщемъ нерасположеніи народа къ школѣ, дѣло образованія народнаго у насъ не пойдетъ и идти не можетъ. Но этотъ союзъ Церкви со школой во Франціи, въ Италіи, напримѣръ, имѣетъ другое значеніе, чѣмъ у насъ, и налагаетъ клерикальный характеръ на все обученіе: т. е. содѣйствуетъ усиленію власти духовенства, передаетъ народъ въ подчиненіе партіи клерикальной, стремящейся къ преобладающему положенію въ государствѣ. Нашему же православному понятію о Церкви и церковности чуждо всякое понятіе о клерикализмѣ. Православный народъ Святой Руси самъ живетъ въ Церкви, а не у ея ограды, и каждый изъ народа признаетъ и разумѣетъ себя частью Церкви, сыномъ ея. Духовенство для него -- пастыри, а не командиры душъ...
Кто въ отношеніи къ православной христіанской религіи не отдѣляетъ себя отъ народа, для того и задача народной школы обозначается сама собою. Эта задача прежде всего -- просвѣтить народную мысль свѣтомъ познанія Вѣры, развить и укрѣпить въ немъ сознательное отношеніе къ религіозной истинѣ и къ Церкви, развить и воспитать въ этомъ общенародномъ коллективномъ существованіи начало личности, но не языческое и эгоистическое, а христіанское, которое одно можетъ согласовать въ народѣ дѣятельность личнаго сознанія съ мірскимъ или коллективно-безличнымъ отроемъ его существованія. Лишь такимъ образомъ освятится для народа наука; лишь утвердясь на этой почвѣ, охотно и плодотворно восприметъ онъ ее...
Впрочемъ читатели "Руси" вполнѣ знакомы со школьною дѣятельностію С. А. Рачинскаго. Послѣ десятилѣтней работы, побѣдивъ наконецъ свое отвращеніе къ газетной гласности, рѣшился онъ передать русскому обществу плоды своихъ наблюденій и практическаго опыта въ извѣстныхъ письмахъ, напечатанныхъ въ "Руси" въ началѣ перваго года нашего изданія (1880--1881 г.). Дѣйствіе этихъ краткихъ писемъ было необычайно сильное. Впослѣдствіи они были отпечатаны особою брошюрою и конечно знакомы всѣмъ, кто любитъ Русскій народъ искреннею душою,-- а не -- "по принципу", не въ силу модной доктрины демократизма... Одинъ изъ молодыхъ людей, подъ впечатлѣніемъ этихъ писемъ, посѣтилъ Татевскую школу и тогда же рѣшился, по окончаніи курса въ университетѣ, раздѣлить труды Татевскаго сельскаго учителя,-- каковой свой планъ и привелъ въ исполненіе, состоя нынѣ учителемъ учрежденной Рачинскимъ же школы съ живущими въ ней мальчиками, въ 10 верстахъ отъ Татева, въ селѣ Глуховѣ... Но обоихъ ихъ, и Рачинскаго и его новаго сотрудника, H. М. Горбова, мучительно заботитъ мысль: какъ бы поставить дѣло народнаго просвѣщенія (въ томъ духѣ, въ какомъ оно стоитъ у нихъ въ школахъ) на прочную основу, на которой бы оно могло держаться и широко преуспѣвать -- не завися отъ ихъ личныхъ усилій. Другими словами: какъ приготовить себѣ сотрудниковъ и преемниковъ -- сельскихъ учителей? Если, какъ говоритъ ниже, въ этомъ же No, г. К. А., Татевская школа съ своими развѣтиленіями рѣшаетъ вопросъ: какъ и чему учитъ, то остается еще неразрѣшеннымъ вопросъ: кому учить?
Этотъ вопросъ и пытался разрѣшить С. А. Рачинскій, уже создавъ новый типъ сельскихъ учителей, такъ живо и подробно описанный въ превосходной статьѣ г. Лясковскаго въ 6 No "Руси". Эти учителя -- изъ школьныхъ же учениковъ Рачинскаго, которые въ досужное, каникулярное, въ теченіи нѣсколькихъ лѣтъ получали отъ неутомимаго учителя высшую, сравнительно, мѣру образованія и такимъ образомъ подготовлены имъ къ дѣлу учительства. Успѣхъ превзошелъ ожиданія. Это не полубаричи, какъ большая часть воспитанниковъ учительскихъ семинарій, это -- тѣ же крестьяне, Василій, Романъ и т. д., но это ни мало не ослабляетъ силы ихъ нравственнаго для учениковъ авторитета. Само собою разумѣется, что это -- сосуды избранные, которые способны отнестись въ учительству не только какъ къ профессіи, но и какъ къ подвигу...
Но таковыхъ сельскихъ учителей нѣтъ и десятка, да и некогда ихъ готовить, такъ какъ для спеціальныхъ занятій съ ними не имѣется другаго времени кромѣ свободнаго отъ уроковъ въ начальныхъ школахъ. У Рачинскаго и Горбова есть и болѣе смѣлая мысль: учредить учительскую семинарію по покой программѣ и новому образцу,-- но вѣдь двоимъ имъ съ такимъ дѣломъ не справиться: нужны помощники или точнѣе сподвижники, одушевленные однимъ съ ними духомъ... И вотъ молодой Горбовъ-и отважился кликнуть кличъ въ русской универеитетекой молодежи, въ надеждѣ, что на широкомъ пространствѣ Россіи кто-нибудь да отзовется...
Отзовется ли? "Есть ли въ полѣ живъ человѣкъ"?
Во всякомъ случаѣ пусть эти оба дѣятеля вспомнятъ себѣ на ободреніе слова Евангелія: "Не бойся, малое стадо"!
Рекомендуемъ вниманію читателей письмо г. Б. А. Нельзя, кажется, не признать мысль его довольно счастливою; именно онъ предлагаетъ воспользоваться для народнаго образованія нашими монастырями, по крайней мѣрѣ нѣкоторыми, гдѣ имѣются между монахами люди образованные, и призвать послѣднихъ къ новому виду подвижничества, именно къ учительству въ школахъ, созданныхъ при монастыряхъ, по типу Татевскаго училища. Намъ кажется это вполнѣ возможнымъ.
Собственно о церковно-приходскихъ школахъ, мысли о которыхъ нельзя не сочувствовать, поговоримъ въ другой разъ.