Польскій вопросъ и Западно-Русское дѣло. Еврейскій Вопросъ. 1860--1886

Статьи из газеты "День" (1863)

Москва, апрѣля 1863 г.

Толкуя о современныхъ событіяхъ, мы всѣ постоянно употребляемъ выраженія: "Польша", "Поляки", разсуждаемъ пространно о "Польскихъ" желаніяхъ, влеченіяхъ и стремленіяхъ, но спрашиваемъ: отдали ли мы себѣ отчетъ въ томъ: гдѣ же именно эта Польша? какіе именно это Поляки? какимъ образомъ можемъ мы судить о желаніяхъ и стремленіяхъ Полыни? кого должны мы признавать представителями страны? чей голосъ уполномоченъ Польскимъ народомъ -- выражать его нужды и требованія? Гдѣ этотъ законный органъ, который могъ бы повѣдать Россіи и всему міру, чего надобно Польшѣ, чего хотятъ Поляки?

Мы уже въ послѣднемъ No поставили этотъ вопросъ, но считаемъ существенно полезнымъ возбудить его снова и настаивать на необходимости его разрѣшенія, по крайней мѣрѣ для нашего общественнаго сознанія. Если слѣдить за ходомъ событій по газетамъ иностраннымъ и нашимъ, то невольно представляется, будто обѣ стороны играютъ въ жмурки, ищутъ другъ друга въ равныхъ углахъ и никакъ поймать не могутъ, или же, думая поймать противника, только обхватываютъ руками воздухъ! (Мы говоримъ здѣсь только о томъ впечатлѣніи, какое производитъ на насъ чтеніе газетъ и журналовъ,-- съ ихъ безконечными, толками и разсужденіями).-- Отсюда этотъ рядъ постоянныхъ недоразумѣній, нечаянностей; взаимное непониманіе, взаимная неудовлетворенность и невозможность, наконецъ, твердой основы въ дѣйствіяхъ. Крикъ и визгъ публицистовъ, прокламаціи потаенныхъ комитетовъ, объявленія Польской эмиграціи, т. е. Польской аристократіи, воззванія заграничнаго центральнаго демократическаго комитета, трескотня либеральныхъ фразъ, хоръ наглѣйшихъ клеветъ, безстыднѣйшей лжи, безобразнѣйшихъ выдумокъ, витійствованье безмозглыхъ фанатиковъ католицизма, кривлянье, паясничанье, актерство въ самомъ мученичествѣ и героизмѣ,-- кто разберетъ что-нибудь въ этомъ шабашѣ, кто вынесетъ здоровую голову изъ этого угара и чада, кто не запутается въ этой путаницѣ понятій и убѣжденій!.. Но главное: весь этотъ гамъ и шумъ заглушаетъ для насъ разумный голосъ самой страны; весь этотъ туманъ заслоняетъ намъ видъ настоящей, не революціонной, не демократической и не аристократической Польши, и сбиваетъ насъ съ толку оптическими обманами; эти окровавленные мученики, эти красивые герои, какъ бы безразсудны они ни были, смущаютъ щекотливую совѣсть Русскаго человѣка, дѣйствуютъ на его воображеніе, кривятъ его собственное пониманіе. Льется кровь, съ обѣихъ сторонъ приносятся жертвы. За что, во имя чего? Кто эта -- другая сторона, борющаяся съ нами? Никто ничего не вѣдаетъ и не знаетъ!

Россія, отказываясь отъ законной мести за предательское убійство Русскихъ солдатъ, даруетъ возставшимъ прощеніе... Они его не принимаютъ, они е$о не просили и не просятъ, они хотятъ чего-то другаго,-- великодушіе Русскаго Государя является въ ихъ главахъ непрошенною и ненужною милостью! Конечно, мы еще не въ правѣ судить о послѣдствіяхъ этого манифеста,-- но основываясь на отзывахъ Польскихъ газетъ, на разсужденіяхъ полу-оффиціальныхъ органовъ французской журналистики, мы можемъ почти съ вѣроятностью предполагать, что подобно тому, какъ иной выстрѣлъ проходитъ мимо цѣли, такъ и эта амнистія едва ли приведетъ къ желанному результату. Манифестъ обѣщаетъ Полякамъ новую политическую эру... Но не только это обѣщаніе,-- мы думаемъ, что даже самыя либеральныя учрежденія, дарованныя Польшѣ, въ настоящую минуту, едвали успокоятъ волненіе, едвали не будутъ напраснымъ даромъ,-- выстрѣломъ въ воздухъ или въ воду. Требованія Поляковъ станутъ возрастать по мѣрѣ нашей уступчивости и снисходительности; и никакая конституція, данная Россіей, не удовлетворитъ повстанцевъ, если они хотятъ во что бы ни стало обзавестись особенной національной арміей, чего Россія при настоящихъ обстоятельствахъ допустить конечно не можетъ; или если хотятъ, какъ Мѣрославскій, учрежденія демократической республики (см. его письмо къ Парижскому демократическому комитету), или, какъ Лангевичъ, возстановленія Польши въ предѣлахъ 1772 года,-- или отдѣленія собственно Царства Польскаго отъ Россіи съ какимъ-нибудь принцомъ Наполеономъ во главѣ, или же только конституціи аристократической, или... Да знаемъ ли мы сами, чего именно хотятъ Поляки! Если же мы сами этого не знаемъ, то всякія наши дѣйствія не будутъ ли дѣлаться только на угадъ, не получатъ ли значеніе только опытовъ? сомнительно, чтобы при такой невѣрности прицѣла они попали въ цѣль и увѣнчались удачей!

Но повторяемъ вопросъ: въ правѣ ли мы, говоря о воюющихъ противъ насъ, въ числѣ одного или двухъ десятковъ тысячъ, Поляковъ, употреблять выраженіе: "Поляки", "Польша"? Развѣ крестьяне не Поляки? Конечно Поляки; они-то собственно и составляютъ Польшу, отъ нихъ собственно и зависить участь настоящаго возстанія; а между тѣмъ Польское крестьянство не оказываетъ возстанію никакой помощи и опоры.-- Кто же эта "Польша"? Должны ли мы признать за "Польшу" тайный революціонный комитетъ, членовъ котораго никто не знаетъ и никто не уполномочивалъ, который властвуетъ страхомъ грабежа и убійствъ и вообще терроромъ? Но поговорите съ благоразумными, образованными Поляками: всякій изъ нихъ гнушается насиліемъ и убійствомъ и желалъ бы свергнуть съ Польши иго этой темной, безнравственной силы... Читая воззванія эмиграціонной аристократической партіи въ Парижѣ, мы точно въ такомъ же правѣ сказать, что слышимъ голосъ "Польши", что "вотъ этого-то именно и хотятъ Поляки",-- или, вѣрнѣе, мы точно также не въ правѣ признать Чарторыжскаго за представителя Польши, какъ и Мѣрославскаго. Если бы мы уступили напору аристократической или демократической партіи и создали для Польши учрежденія въ угоду той или другой партіи, или даже по указаніямъ Европы,-- Польша, настоящая Польша, могла бы современемъ упрекнуть насъ въ томъ, что мы не уважили нравъ всей Польской націи и послушались какихъ-то самозванныхъ ея представителей! Почему, спрашиваемъ еще разъ, должны мы именно шайки косиньеровъ въ лѣсахъ Варшавскихъ -- считать за "Польшу", а не милліоны Польскаго народонаселенія, остающагося мирныхъ и покорнымъ, несмотря на всѣ угрозы и соблазны революціонеровъ? Развѣ оттого, что первыя громко говорятъ и дѣйствуютъ, а послѣдніе совершенно безгласны? Безгласны! въ томъ-то и дѣло, и если бы мы нашли средство услышать голосъ самой страны, дать возможность заявить себя ея разумнымъ, кореннымъ элементамъ,-- мы бы имѣли какой-нибудь путеводный свѣтъ въ этомъ лабиринтѣ, называемомъ Польскимъ вопросомъ, мы бы знали -- чего именно хочетъ Польша,-- настоящая Польша, а не воображаемая, не та или другая Польская партія; мы бы знали, на чемъ опереться, чего держаться, чего надѣяться, кто паши други и недруги, кто съ нами, кто противъ насъ!..

Нѣкоторые почтенные органы Московской журналистики постоянно указываютъ намъ на примѣръ Австріи и ея отношеній къ Галиціи. Извѣстно, что Австрійская имперія получила въ 1860 году новую политическую организацію, обновившую и укрѣпившую ея составъ свѣжею силой. По нашему мнѣнію, съ Галиціей могутъ быть сравниваемы только нѣкоторыя губерніи Западнорусскаго края, гдѣ населеніе коренное Русское и положительно враждебно помѣщикамъ-Полякамъ: въ этомъ отношеніи, дѣйствительно, мѣра, принятая Австріей, могла бы оказать и у насъ самыя благодѣтельныя послѣдствія;-- но что касается Царства Польскаго, мы думаемъ, что необходимо было бы напередъ дознать какимъ-нибудь явнымъ, торжественнимъ способомъ, какой именно организаціи оно бы желало. Намъ кажется, что испытывать надъ какой нибудь страной то ту, то другую операцію едвали было бы согласно съ требованіемъ политическаго благоразумія; нѣтъ ничего вреднѣе въ политикѣ -- неудавшихся мѣръ, передѣлываемыхъ преобразованій и системы уступокъ, которыхъ предѣлъ едвали когда возможно предвидѣть. Не этимъ способомъ добывается миръ и пріобрѣтается уваженіе къ власти.

Мы видимъ, что амнистія, не прошенная и не жданная, не вызванная ни раскаяніемъ возставшихъ, ни окончательнымъ одолѣніемъ мятежа, не приноситъ покуда тѣхъ благихъ плодовъ, какихъ отъ нея ожидали. Мало того, она не удовлетворила и Европейскія Западныя державы, отчасти даже оскорбленныя тѣмъ, что ихъ ходатайство въ пользу мятежниковъ было предупреждено, и уже предъявляющія, пока только голосомъ полуофиціальныхъ газетъ, новыя неисполнимыя требованія, на которыя не можетъ согласиться никакое великодушіе. Точно то же можетъ случиться и съ обѣщанными Полякамъ политическими преобразованіями: можетъ случиться именно, что ни Польша, ни Европа не удовольствуются. тѣмъ размѣромъ политическихъ концессій, какой единственно возможенъ Русскому правительству безъ ущерба для достоинства Россіи. Отдайте Полякамъ конституцію: вы непремѣнно услышите разные Польскіе голоса, поддерживаемые Европой, требующіе для Польши -- особой національной арміи и бюджета! Эти голоса, повторяемъ, вовсе еще не голосъ самой Польши, но, какъ сказано, голоса самой Польши, лучшихъ сыновъ ея, мы не вѣдаемъ и неслышимъ. Удовлетворите и это требованіе -- какой-нибудь Лангевитъ, во главѣ двухъ или трехъ "бандъ", станетъ домогаться Вильна, Могилева, Витебска, надѣлаетъ шуму въ Европѣ за цѣли сотни тысячъ патріотовъ, и смутитъ насъ самихъ -- всеобщимъ раздраженіемъ Европейскаго "общественнаго мнѣнія".

Нѣтъ, не конституцію 18Id года, какъ предлагаетъ Англія, и не Австрійское конституціонное учрежденіе въ Галиціи, должны мы навязывать Польшѣ, а прежде всего дознать отъ самой Польши, чего она хочетъ, потребовать отъ самихъ Поляковъ категорическаго объявленія ихъ нуждъ и желаній. Если уже позволено разсуждать о той или другой политической мѣрѣ, пригодной для Польши въ настоящее время, то едвали не лучшею мѣрою, по нашему убѣжденію, было бы созвать всенародный Польскій сеймъ,-- конечно не прежній шляхетскій, а именно всенародный, съ непремѣннымъ участіемъ Польскаго крестьянства. Только тогда выяснялось бы вполнѣ,-- при совершенной свободѣ голоса и. при искреннемъ желаніи правительства узнать наконецъ дѣйствительное мнѣніе страны,-- чего именно желаетъ Польша; только тогда бы открылось -- составляетъ ли политическая независимость отъ Россіи существенную потребность для Польши, или же она есть только мечтательный бредъ нѣкоторыхъ агитаторовъ; тогда бы наконецъ обнаружилось, состоятельна ли Польская нація рѣшать сама о своей судьбѣ, достаточно ли созрѣла, достаточно ли научена и умудрена опытомъ. Мы вѣримъ, что мудрость Польскаго народа одержала бы верхъ надъ безуміемъ шляхты я разныхъ партій; мы убѣждены, что многія бредни разсѣялись бы предъ строгимъ судомъ всенародной мысли; что многія, фантазія разлетѣлись бы въ прахъ при малѣйшемъ прикосновеніи къ нимъ здраваго смысла; что многія стремленія, при первой попыткѣ формулировать и опредѣлить ихъ, оказались бы до такой степени смутными и неясными, что трудно будетъ современенъ даже и понять, какимъ образомъ могли они получить такую власть надъ умами!-- Какія бы ни были послѣдствія сейма, Полякамъ пришлось бы пенять на себя самихъ, а не на Россію, которая этимъ способомъ избавилась бы отъ лишнихъ хлопотъ: придумывать и догадываться -- чѣмъ бы ублажить блажную Польскую націю! Россія стала бы тогда ли*домъ къ лицу съ Польшей, и повела бы твердую рѣчь не съ партіями, а съ самимъ Польскимъ народомъ: недоразумѣнія съ обѣихъ сторонъ тотчасъ бы разъяснялись, и мы тогда могли бы заключить другъ съ другомъ откровенный, прямой договоръ -- вражды или дружбы. Впрочемъ, мы не сомнѣваемся, что въ окончательномъ своемъ результатѣ, подобный сеймъ только бы скрѣпилъ союзъ Польши съ Россіей; но если бы Польша предъявила несбыточныя желанія, или нелѣпыя притязанія на Русскія земли,-- правда наша была бы явна всему міру, выступила бы изъ потемокъ на свѣтъ Божій, и развязала бы нашу совѣсть относительно Польши. Отъ правительства бы зависѣло: противопоставить ли голосу Польскаго -- голосъ всего Русскаго народа, Польскому сейму -- Русскій Земскій Соборъ, рѣшитъ ли споръ мечомъ или конгрессомъ,-- но во всякомъ случаѣ оно получило бы громадную выгоду отъ подобной мѣры: оно имѣло бы твердую основу для своихъ дѣйствій.

Намъ кажется, что предлагаемая нами мѣра лучше и практичнѣе предлагаемой "Московскими Вѣдомостями".

Если бы этотъ Сеймъ, принимая въ соображеніе, что за предѣлами царства Польскаго, въ Россіи, нѣтъ уже Польши, что расширенія Царства со стороны своей границы Россія никогда и ни подъ какимъ условіемъ не допуститъ; если бы сеймъ убѣдился, что Царство Польское, отдѣленное отъ Россіи, должно неминуемо подвергнуться или случайностямъ анархіи, или иноземному владычеству, т. е. Пруссіи или Австріи (готовымъ подѣлить ее между собою и онѣмечить ее такъ, какъ онѣмечена Познанская область): тогда бы, конечно, сеймъ удержалъ бы Польшу подъ верховною властью Русскаго Императора, и Россія стала бы, наконецъ, въ Польшѣ въ отношенія честныя и прямыя. Россія сняла бы наконецъ съ себя то нравственное бремя, которое тяготило ее не менѣе, какъ и Польшу. Мы наконецъ были бы правы!-- Польша лишилась бы наконецъ возможности мучить насъ справедливыми упреками: тѣсный союзъ Россіи съ Польшей былъ бы уже не насильственный, а добровольный!

Если же этотъ сеймъ разрѣшилъ бы вопросъ отрицательно или же, если сеймъ, вмѣсто важнаго политическаго собрата, вмѣсто величаваго народнаго сонма, собравшагося обсудить и рѣшить свою судьбу, представилъ бы скопище безсмысленныхъ запальчивыхъ головъ, не способныхъ придти ни къ какому рѣшенію,-- тогда Польша, предоставленная сама себѣ, наклеилась бы всѣми ужасами анархіи! Неужели не видятъ Поляки, что если бы Русское правительство, объяснивъ въ манифестѣ къ Польскому народу причины своего добровольнаго поступка,-- распустивъ всю гражданскую армію чиновниковъ и уничтоживъ столь ненавистное Полякамъ Русское управленіе,-- удалилось бы съ своими чиновниками и войсками изъ предѣловъ царства, оцѣпивъ живою крѣпкою цѣпью его Русскія границы,-- неужели не видятъ Поляки, что въ Польшѣ вспыхнула бы самая кровавая безурядица, самая отчаянная междоусобная брань, и мѣсто Русскаго правительства занялъ бы самый свирѣпый изъ деспотизмовъ, деспотизмъ террора? Это продолжалось бы до тѣхъ поръ, пока благомыслящая, здоровая часть страны не свергла бы ига демагоговъ, и не обратилась бы вновь къ Рускому Государю съ просьбою -- принять Польшу подъ свою крѣпкую руку: только въ этомъ, въ одномъ этомъ могла бы еще найти себѣ спасеніе Польша!... Въ противномъ случаѣ Пруссія, или Австрія, или и та и другая вмѣстѣ, въ видахъ обезпеченія спокойствія въ своихъ предѣлахъ, не замедлили бы подѣлить Польшу вновь -- уже безъ всякаго участія Россіи,-- и присоединивъ раздѣленныя части Царства къ своимъ владѣніямъ, положили бы настоящій конецъ ея историческому бытію, тотъ fiinis Poloniae, который, по преданію, еще въ концѣ прошлаго столѣтія казался наступившимъ для Польши -- благороднѣйшему изъ ея сыновъ, Костюшко!...

О томъ же.

Москва, 4-го мая 1863 г.

Мы сказали въ послѣдній разъ, что для разрѣшенія Польскаго вопроса необходимо было бы, по нашему мнѣнію, "дознать отъ самой Польской націи, чего она хочетъ и при какихъ условіяхъ возможно ея умиротвореніе", "вызвать Поляковъ на категорическое объявленіе своихъ требованій " притязаній",-- однимъ словомъ "найти средство услышать голосъ самой страны". Само собою разумѣется, что говоря "вся страна", мы имѣемъ въ виду не ту только Польшу, которую мы знаемъ но общественной дѣятельности прежняго времени, т. е. не исключительно шляхту,-- но Польшу во всей ея всенародной цѣльности, т. е. вмѣстѣ съ крестьянствомъ. Никто не станетъ отрицать, что XIX вѣкъ внесъ въ гражданскую жизнь Польши новую историческую идею, новый элементъ, ей доселѣ чуждый, элементъ демократическій, или вѣрнѣе сказать, простонародный. Извѣстно, что простой народъ въ Польшѣ почти не выступаетъ на сцену исторіи и что пресловутое Польское равенство касалось только одной многочисленной шляхты. Крестьянство никогда не принималось въ разсчетъ, не участвовало въ сеймахъ и до 1812 года не пользовалось никакими гражданскими правами: оно только теперь начинаетъ жить, и -- мы увѣрены -- явится и въ политическомъ отношеніи самымъ здоровымъ и полновѣснымъ элементомъ въ будущемъ развитіи Польской націи. Польскому общественному судну именно недоставало того тяжелаго груза, который бы давалъ ему упоръ противъ волнъ, не позволялъ носиться по прихоти политическихъ вѣтровъ, умѣрялъ, замедлялъ, уровновѣшивалъ тотъ шибкій бѣгъ, который готово было бы придать ему легкомысленное шляхетство. Въ Польшѣ, во дни ея политическаго бытія, общественная стихія, вся воплощаемая шляхтой, не имѣла ни той силы устойчивости, которая присуща аристократическому началу, ни непосредственной, плотно приросшей къ землѣ силы крестьянства. Для блага самой Польши, для полноты и цѣльности ея развитія, нужно желать, чтобъ тамъ образовалось крѣпкое и независимое- крестьянство, и чтобъ оно наравнѣ съ шляхтою получило участіе въ земскомъ представительствѣ;-- современныя событія ясно свидѣтельствуютъ, что мы отнынѣ не въ правѣ признавать шляхту единственною представительницею Польскаго земства. Но политическое устройство крестьянъ принадлежитъ будущему; здѣсь же мы хотѣли только объяснить, какъ важенъ голосъ Польскихъ крестьянъ въ вопросѣ о Польшѣ и какъ было бы несправеддиво и неразумно обойти ихъ, если бы найдено было нужнымъ дознаться положительнаго искренняго мнѣнія самой; страны.

Намъ говорятъ, "то мысль наша неудобна и непрактична... Но спрашиваемъ, что же представляется нашимъ возражателямъ болѣе удобнымъ и. практичнымъ?-- современное ли положеніе дѣлъ въ Варшавѣ, гдѣ жители самымъ непрактическимъ образомъ вынуждены служить "двѣма господинома", гдѣ регулярное правительство тщетно старается уничтожить правительство иррегулярное, гдѣ въ виду полиціи публикуются четыре возмутительныя газеты, распоряжается центральный революціонный комитетъ и властвуетъ терроръ? Или, быть можетъ, признается практичнѣе и удобнѣе предоставить рѣшеніе вопроса случайностямъ Европейской войны и допустить пролитіе крови?.. Одинъ изъ Петербургскихъ журналовъ, въ послѣдней своей книгѣ, откровенно выражаетъ желаніе, чтобы для развязки Польско-Русскаго узла "правительство само дружески обратилось къ общему совѣщанію Европейскихъ державъ", т. е. къ Европейскому конгрессу... Неужели же практичнѣе и удобнѣе было бы идти судиться намъ съ Польшей предъ державами Западной Европы,-- слѣдовательно заранѣе признать для себя обязательность ихъ общаго приговора,-- вѣдая притомъ, что большинство голосовъ на конгрессѣ было бы едвали не противъ насъ?? Намъ кажется, что это было бы не только непрактично, но и несовмѣстно съ достоинствомъ Россіи, которая можетъ отыскать въ самой себѣ, въ нѣдрахъ Русскаго народнаго духа, рѣшеніе Польско-Русской задачи. Вооруженное вмѣшательство, безъ сомнѣнія, встрѣтитъ во всѣхъ насъ, безъ различія партій и направленій, самый дружный, единодушный отпоръ; но и дипломатическое вмѣшательство уже оскорбительно для нашей народной чести,-- а тѣмъ болѣе Европейскій конгрессъ! Мы, конечно, вовсе не противъ мысли объ "общемъ совѣщаніи", но зачѣмъ же совѣщаться именно съ Европейскими державами, всего менѣе способными разумѣть наши отношенія къ Польшѣ, наши Русскія -- политическія, общественныя и нравственныя потребности? Неужели почтенная редакція Петербургскаго журнала думаетъ, что Русскіе люди въ Русскомъ дѣлѣ или Русскіе и Польскіе люди въ Русско-Польскомъ дѣлѣ менѣе состоятельные совѣтчики и судьи, чѣмъ Испанія) Португалія и даже Турція,-- которая послѣ Парижскаго трактата сдѣлалась, какъ извѣстно, непремѣннымъ членомъ всѣхъ Европейскихъ конгрессовъ? Петербургскій журналъ, совершенно непонятно почему, полагаетъ, что напросившись на Европейскій конгрессъ, "мы станемъ во главѣ событій, а не подъ ихъ неотразимымъ давленіемъ". Во главѣ событій мы станемъ только тогда, когда станемъ во главѣ истинныхъ интересовъ Россіи и Польши, когда не на словахъ, а на дѣлѣ, утвердимся на общемъ всенародномъ сознаніи. Во главѣ событій будемъ мы находиться только тогда, когда не будемъ уклоняться ни отъ какого воинственнаго вызова, когда пойдемъ на встрѣчу событіямъ, опираясь на собственное наше народное мнѣніе, когда выяснится до очевидности и осязательности, и намъ и Полякамъ, крайній предѣлъ нашихъ взаимныхъ требованій и уступокъ. "Международныя совѣщанія"! любимое слово не только нѣкоторыхъ Русскихъ, но и многихъ иностранныхъ публицистовъ! Мы готовы, пожалуй, допустить и это слово и эту мысль, только съ устраненіемъ Франціи, Англіи, Австріи и всѣхъ прочихъ народовъ, кромѣ Русскаго и Польскаго. Нѣтъ: сравнивая нашу мысль о возможности рѣшенія Польско-Русской задачи съ другими вышеупомянутыми способами, мы положительно признаемъ ее болѣе практическою и прямѣе ведущею къ цѣли. Доказательства справедливости нашей мысли мы почерпаемъ еще изъ отвѣтныхъ депешъ князя Горчакова на ноты иностранныхъ державъ. Во всѣхъ своихъ депешахъ Русскій вице-канцлеръ чрезвычайно ясно доказываетъ, что партія движенія въ Польшѣ не выражаетъ собою мнѣнія самой Польши, что разумная часть населенія не одобряетъ возстанія и его демагогическаго характера,-- но нѣтъ сомнѣнія, что эти доводы, для насъ безспорные, были бы вполнѣ неопровержимы для иностранныхъ кабинетовъ, еслибъ подкрѣплялись, сверхъ того, указаніями на гласное и, разумѣется, вполнѣ легальное заявленіе, сдѣланное самою Польскою націей.

Постараемся привести нѣсколько въ порядокъ и обсудить, по возможности кратко, тѣ различные виды рѣшенія Польско-Русскаго вопроса, которые предлагаются намъ Русскою и иностранною журналистикой. Положительнымъ сочувствіемъ большинства въ нашемъ Русскомъ обществѣ пользуется то мнѣніе, которое, признавая Царство Польское купленнымъ цѣлою Русской крови, считаетъ необходимымъ безусловное неразрывное соединеніе Царства Польскаго съ Россійской Имперіей на общихъ либеральныхъ началахъ управленія и принаровленіе Польскаго государственаго устройства къ Русскому (по примѣру Австрійской Имперіи, гдѣ, какъ извѣстно, Галиція, участвуя въ общемъ имперскомъ представительствѣ, посылаетъ своихъ депутатовъ въ Вѣнскій рейхсратъ, не имѣя ни отдѣльной арміи, ни отдѣльнаго бюджета). Этотъ способъ рѣшенія, по мнѣнію предлагающихъ его, долженъ бы быть приведенъ въ исполненіе насильственно, вооруженною рукою и по праву верховной власти. Французская газета "La Presse", издаваемая Жирарденомъ, формулировала эту мысль словами: поглощеніе Польши Россіею въ свободѣ; но независимо отъ этого журнала эта же мысль была высказана и развита еще прежде Русскою періодическою печатью. Мы однакоже не можемъ согласиться съ этимъ взглядомъ на рѣшеніе Польско-Русскаго дѣла. Прежде всего мы не считаемъ цѣну крови -- основаніемъ какого-либо права. Это не принципъ, а фактъ, упраздняемый другимъ подобнымъ же фактомъ. Въ силу этого аргумента, Поляки, еслибъ они успѣли взять съ бою Русскіе города, могли бы также утверждать, что купили право на нихъ цѣною пролитой Польской крови. Если бы всякій послѣдній совершившійся фактъ возводить на степень права, то это бы значило давать торжество насилію и предоставить міру управляться не на основаніи нравственныхъ началъ (къ чему онъ стремится), а на основаніи случайнаго перевѣса то той, то другой грубой силы: т. е. чья возьметъ, кто кого пересилитъ. При такомъ взглядѣ, понятію о международномъ правѣ уже не можетъ быть мѣста, да и намъ самимъ не зачѣмъ было бы отыскивать для нашихъ притязаній на Западный край Россіи -- опоры въ вашемъ народномъ единствѣ, въ исторіи, и т. д, а слѣдовало бы разъ навсегда сослаться на право завоеванія, право сильнаго -- и только. Но человѣкъ не можетъ довольствоваться такимъ основаніемъ для своего права, его совѣсть ищетъ оправданія факту, и тѣ же самые люди, которые говорятъ и пишутъ о цѣнѣ крови, сами же первые противорѣчатъ себѣ, стараясь всячески доказать, и чрезвычайно убѣдительно доказывая, правду нашего дѣла нравственными, духовными, этнографическими доводами, правомъ необходимой обороны, Правомъ самосохраненія, и т. д. Къ тому же Нельзя оставить безъ вниманія и тѣ особенныя историческія условія, при которыхъ нерѣдко проливалась Русская кровь. Развѣ цѣною Русской крови не возстановлялся въ концѣ XVIIІ вѣка престолъ Бурбоновъ въ Неаполѣ? развѣ обильно пролитая на поляхъ Италіи въ борьбѣ противъ Французовъ, Русская кровь не готова была пролиться вновь, на другой же годъ, за Французовъ при императорѣ Павлѣ? развѣ въ 1849 году не цѣною Русской крови куплена цѣлость Австрійской державы?

Что касается до неразрывнаго соединенія Царства Польскаго съ Россійской Имперіей, безъ всякой тѣни политической самобытности, то, безъ сомнѣнія, это было бы весьма желательно. Можетъ быть даже оно и совершится въ отдаленномъ будущемъ, но въ настоящее время такая задача потребовала бы для своего исполненія той Прусской энергіи, къ которой Россія, къ счастію, неспособна. Вражда историческая поставила насъ въ такія взаимныя отношенія, при которыхъ нельзя и думать обрусить Царство Польское такъ, какъ Нѣмцы онѣмечили Познань (а вѣдь намъ, между прочимъ, указывается и на примѣръ Познани); да и обрусивать Польшу никто изъ Русскихъ и не желаетъ. Русскій народъ больше чѣмъ кто-либо въ мірѣ признаетъ право каждой народности на самобытное существованіе и развитіе. Неразрывное соединеніе съ Польшею -- такое, какое предлагается въ Русской журналистикѣ, лучше всего, кажется, было бы основать на добровольномъ союзѣ. Мы можетъ быть и ошибаемся, но намъ кажется, что Польская нація, еслибъ было признано нужнымъ узнать ея свободное, искреннее мнѣніе, никакъ бы не захотѣла отдѣляться отъ Россіи, въ виду германизма, который для Польши -- "яко левъ рыкаяй, искій кого поглотити"...

Намъ возразятъ, что соединеніе должно быть скрѣплено общимъ представительствомъ и либеральными учрежденіями.

мы вовсе не видимъ надобности жертвовать органическимъ развитіемъ своихъ особенныхъ историческихъ земскихъ началъ умиротворенію Польши. То, что необходимо и пригодно для насъ, было бы можетъ быть непригодно для Польши, и наоборотъ. Не будемъ забывать, что Польская нація уже давнымъ-давно примкнуласъ въ своемъ духовномъ развитіи къ Романо-Германскому міру, что въ основаніи ея цивилизаціи лежитъ латинство Если бы Россіи Польши преобразовала свое государственное устройство, то она стоила бы не во главѣ, а во хвостѣ Польши, наложила бы на себя нравственную обязанность принаравливатьса къ тому, что могло бы успокоивать Польшу, имѣло бы постоянно въ виду не Россію, а Польшу. Нѣтъ никакого сомнѣнія, что такого рода государственное устройство не удовлетворило бы ни Поляковъ, ни Русскихъ, и существенно бы уклонялось отъ основныхъ началъ нашей народности. Скажемъ прямо: по Западному образцу сочиненная конституція, пригодная, быть можетъ, для Польши, намъ не годится и не принялась бы на нашей народной почвѣ. Россія призвана выработать свое оригинальное земское и государственное устройство, органически развившееся изъ ея собственныхъ началъ. Польша -- земля католическая; Россія -- православная; католицизмъ и православіе не только два разные обряда, но два разныя просвѣтительныя начала, двѣ разныя историческія идеи. Польша жила и живетъ до сихъ поръ -- аристократическимъ и шляхетскимъ элементомъ; въ Россіи источникъ жизни и силы -- народъ, земство. Польша -- считаетъ себя передовою дружиною Запада, измѣнивъ Славянскому братству,-- мы же принадлежимъ вполнѣ міру Славянскому. Однимъ словомъ -- наши историческіе пути совершенно различны, и если тѣсное соединеніе между нами возможно, то только тогда, когда Россія станетъ вполнѣ Русью, а Польша возвратится къ началамъ Славянскимъ. Дуэта съ Польшей мы еще пѣть не можемъ, и она только испортитъ намъ наше соло. Россія должна идти и развиваться своимъ путемъ,-- но если бы привести въ исполненіе мысль Жирардена, то это значило бы -- не Польшу пристягнуть къ Россіи, а Россію къ Польшѣ. Этого мы, конечно, желать не можемъ, но это было бы неминуемо -- при неодинаковомъ уровнѣ цивилизаціи и политическаго воспитанія обѣихъ странъ, при недостаточномъ еще развитіи народнаго самосознанія въ Русскомъ обществѣ...

Но, кромѣ того, слова: "поглощеніе свободой" являются, по нашему мнѣнію, самымъ непрактическимъ и незаманчивымъ для Польши совѣтомъ. Никто изъ насъ, по совѣсти, не можетъ обольщать себя надеждою, что расширеніе правъ у насъ -- наступитъ вдругъ, разомъ, въ той полнотѣ, которая бы одна еще могла удовлетворить Польшу. Та система постепенности, которой слѣдуетъ правительство относительно Россіи, едвали бы привела въ умиротворенію Польши и къ полному ея слитію съ Россіей. Нельзя же, въ самомъ дѣлѣ, ради того, что Польша волнуется и что признается неудобнымъ дать ей то, чего Россія не имѣетъ,-- поскорѣе, на живую нитку, сшить и для Россіи какой-нибудь кафтанъ, въ который могли бы влѣзть вмѣстѣ и Россія и Польша. Кафтанъ непремѣнно лопнулъ бы по всѣмъ швамъ и не пригодился бы ни тому, ни другому народу. Признаемся откровенно: мы бы желали идти въ той цѣли, которая означена въ указѣ Государя сенату 31 марта.-- не связывая себя заботами о Польшѣ и вообще о Европѣ, не жертвуя ничѣмъ и ни въ чемъ нашею Русскою народностью.-- Если же Польшѣ приходилось бы ждать, пока въ Россіи совершится то, чего бы она для себя желала, то, повторяемъ, едвали бы подобная перспектива способствовала въ ея умиренію. Мы знаемъ, что наша мысль возбудитъ недоразумѣніе, а можетъ быть и негодованіе во многихъ: мы постараемся со временемъ развить ее полнѣе, при болѣе благопріятныхъ обстоятельствахъ; но намъ кажется, что и сдѣланныя нами замѣчанія достаточно ясно показываютъ, какъ мало существенной выгоды для Польши и для Россіи представляетъ въ настоящее время предположеніе, которое Французскій публицистъ формулировалъ фразой: absorption de la Pologne par la Russie dans la liberte.

Другое рѣшеніе Польско-Русскаго вопроса, предлагаемое иностранною печатью, заключается въ дарованіи Польшѣ конституціи 1815 г. съ нѣкоторыми измѣненіями, безъ особенной арміи. Мы съ своей стороны не видимъ, почему Царству Польскому не могло бы быть дано устройство отдѣльное отъ Россіи, подобно тому, какъ и Финляндія имѣетъ свое особенное устройство,-- во едвали бы не лучше было узнать напередъ, этого ли именно желала бы Польша. Не забудемъ, что конституція 1815 года исключаетъ изъ представительства то сословіе, которое теперь является живымъ и дѣйствующимъ элементомъ въ Польской гражданской жизни -- крестьянство.

Мы указали на два главныя предположенія, высказанныя вашею и заграничною печатью. Если Польско-Русскій вопросъ такъ труденъ для разрѣшенія, если Русская и иностранная журналистика ломаетъ себѣ голову, какой исходъ спекать современному положенію, если Россія соглашается даже выслушать соображенія и совѣты иностранныхъ кабинетовъ,-- то почему бы кажется не поискать средства услышать голосъ самой Польши, дать возможность заявить себя ея разумнымъ элементамъ, и такимъ образомъ дознать отъ самой страны ея настоящія требованія и притязанія?... Это бы не только не помѣшало усмиренію мятежа и прекращенію террора, такъ деспотически владычествующаго надъ несчастною Польшей, но вѣроятно еще способствовало бы этой цѣли, вдохнувъ надежду и бодрость во всѣхъ разумныхъ Полякахъ. Теперь же трудно, почти невозможно предрѣшать и самый вопросъ...

Всѣмъ намъ памятны слова Государя, сказанныя при самомъ началѣ Польскихъ смутъ. Государь всенародно объявилъ. что не винитъ Польской націи, и что смута производится только извѣстною партіей... Но если эта партія успѣла бы достигнуть своихъ личныхъ цѣлей, или навлечь на Польшу военную диктатуру, то Польская нація была бы несправедливо наказана за вину тѣхъ, которые такъ самозванно являются предъ Европой ея представителями. Къ этой-то Польской націи, кажется намъ, и слѣдовало бы обратиться, ея голосъ нужно было бы намъ услышать...