Москва, 15-го марта.
Дошелъ чередъ и до Англіи. Часть великолѣпнаго Вестминстерскаго дворца, къ которому почти прилегаетъ зданіе самого Британскаго парламента, взорвана -- "во имя свободы и прогресса", конечно, -- на воздухъ, и представители свободнаго народа разбѣжались, объятые страхомъ...
Въ исторіи Европейской или, пожалуй, "общечеловѣческой" культуры настоящее время получитъ, по всей вѣроятности, названіе динамитнаго періода. Какая-то динамитная эпидемія охватила все "цивилизованное" человѣчество. Что ни день, то телеграмма изъ того или другаго края Европы о совершившемся или неудавшемся звѣрскомъ замыслѣ новѣйшихъ идеалистовъ (уподобляемыхъ въ нѣкоторыхъ органахъ Русской печати "христіанамъ первыхъ вѣковъ") на жизнь одного ли, сотенъ ли, тысячей ли людей совсѣмъ неповинныхъ, -- и все большею частью посредствомъ минъ или бомбъ, начиненныхъ этимъ, популярнымъ теперь, взрывчатымъ веществомъ. Подброшенныя въ Парижѣ, но не взорвавшіяся бомбы носили даже клеймо: Manufacture nationale! Впрочемъ, это вещество только потому и стало такимъ пресловутымъ, что служитъ пока самымъ удобнымъ, дешевымъ и вмѣстѣ самымъ могущественнымъ, наиужаснѣйшимъ орудіемъ разрушенія; "апостолы же динамита" (les apôtres du dynamite, какъ называетъ газета "République Franèaise" анархистовъ) не пренебрегаютъ и ядомъ, револьверомъ, кинжаломъ, петролемъ и иными способами смертоубійства и истребленія. Хотѣли же "самоотверженные служители идеи", анархисты испанской "Черной руки", отравить водопроводы! О поджогахъ и напоминать нечего: слишкомъ уже извѣстное, банальное средство...
Года два или полтора тому назадъ, газета "Русь" подвергалась жестокимъ нападеніямъ со стороны нѣкоторой части нашей интеллигенціи и печати за неделикатность отзывовъ о виновникахъ подобныхъ к еще болѣе крупныхъ дѣяній, совершенныхъ у насъ въ Россіи. Было, кажется, отчего взволноваться и даже разгнѣваться. Но именно потому, что это совершено у насъ и довольно слабо возмутило "либеральную" и "высококультурную" Европу, то и произошло нѣчто удивительно странное. По малодушному ли, суевѣрному страху -- какъ бы не показаться отступниками "либерализма", или по особеннаго рода мягкодушію, только многіе и очень многіе не отваживались даже назвать черное чернымъ, гнусное гнуснымъ, хотя бы въ своей душѣ и не отвергали этой "квалификаціи". Вмѣсто того, чтобы честнымъ негодованіемъ отрезвить умы и сердца заблудшейся молодежи, они лишь разыскивали обстоятельства, смягчающія преступную вину, и дѣйствительно смягчали ее -- въ глазахъ самого молодаго поколѣнія, ему же ко вреду. Утверждали, напримѣръ, что нашъ революціонерствующій нигилизмъ не болѣе какъ продуктъ нашихъ же, туземныхъ историческихъ условій существованія; что оно вполнѣ объясняется, а потому отчасти и извиняется, недостаткомъ широкой дѣятельности для молодыхъ силъ, отсутствіемъ "политическихъ правъ", "правоваго порядка", "однородныхъ съ Европою политическихъ учрежденій" и т. д. Но вотъ, въ вящему посрамленію сихъ доводовъ, то же самое явленіе да еще въ тѣхъ же формахъ, подъ тѣмъ же знаменемъ, какъ и въ нашей абсолютной монархія, воспроизводится повсюду, на самомъ Западѣ, -- не только въ монархіяхъ строго-конституціонныхъ, гдѣ процвѣтаетъ вполнѣ правовой порядокъ со всевозможными гарантіями, но и въ республикахъ, гдѣ страдаютъ уже не отъ недостатка, а развѣ отъ избытка политическихъ правъ! И не только на материкѣ Европы, но даже и въ Великобританіи, гордой своими древними свободными учрежденіями и, дѣйствительно, надежнѣе чѣмъ любая республика ограждающей свободу личности даже иноземныхъ политическихъ убійцъ, отравителей, поджигателей, которымъ она предоставляетъ у себя такое гостепріимное убѣжище! Вездѣ и всюду съ неистовымъ озлобленіемъ ведется подкопъ, именно подъ "правовой порядокъ", какъ бы либераленъ онъ ни былъ. Онъ-то именно и претитъ нигилистамъ, какъ россійскимъ, такъ и всѣхъ странъ міра, а наши остроумные мыслители истолковали недавнія злодѣйства, опозорившія Русскую землю -- тоскою по "правовомъ порядкѣ"!!
Никакимъ "правовымъ порядкомъ", никакимъ новымъ снимкомъ съ Европейскихъ учрежденій не умирить того духа вражды, отрицанія и разрушенія, котораго вѣяніе съ Запада восприняла наша духовно беззащитная молодежь, причислившая себя въ разряду революціонеровъ-соціалистовъ, федералистовъ, коллективистовъ, а также и анархистовъ. Никакихъ жизненныхъ корней въ нашей исторической и національной почвѣ это воинствующее зло не имѣетъ. У насъ оно явленіе не самостоятельное, а подражательное, и если принялось съ такою силою въ нашихъ молодыхъ поколѣніяхъ и ознаменовалось такими чудовищными дѣяніями, то благодаря лишь именно господствующей въ Россіи отвлеченности и безпочвенности воспитанія. Нигдѣ, разумѣется, такъ не вольготно крайнему западному радикализму, какъ въ сферѣ чистѣйшаго абстракта, какъ въ умахъ и душахъ опорожненныхъ воспитаніемъ до-гола отъ всякаго живаго смысла дѣйствительности, отъ всякой непосредственной связи съ жизнью и бытомъ своего народа, съ его прошлымъ и настоящимъ, -- отъ всякихъ положительныхъ національныхъ идеаловъ, отъ всякихъ завѣтовъ народности я старины. Тамъ, на Западѣ, у себя дома, этому радикализму все же приходится нѣсколько побороться съ противодѣйствіемъ, воздвигаемымъ даже въ собственной душѣ радикала его бытовыми привычками, его народными историческими инстинктами, его любовью къ родинѣ, его неравнодушіемъ къ чести и славѣ своей страны, -- его "предразсудками", однимъ словомъ. Здѣсь же, въ Русской молодой средѣ большею частью -- ни заминки, ни запинки. Мало, что все опустошено, но все осмѣяно, все растоптано, все вытравлено. Ни одного "предразсудка"! Духъ отрицанія, духъ презрѣній къ началамъ жизни, преданіямъ, святынѣ своего народа, особенно же духъ суевѣрнаго поклоненія авторитету "послѣднихъ словъ" Западной Европы, такъ усердно насаждаемый въ нашей молодежи недальновидными педагогами, постепенно претворяетъ не малое число юношей (бъ наивному подчасъ изумленію самихъ педагоговъ!) въ самыя наиспособныя практическія орудія для цѣлей космополитической анархіи, и отводитъ имъ чуть не первое мѣсто среди западныхъ коноводовъ разрушенія и истребленія... Недавно они удостоились даже очень лестнаго отзыва въ одной Польской прокламаціи "къ рабочимъ", въ которой Поляки (каково безпристрастіе!) указываютъ Польскимъ соціалистамъ на "Русскихъ нигилистовъ" какъ на учителей, какъ на примѣръ и образецъ для подражанія. На это quasi-демократическая "Газета Народова" замѣчаетъ, что Полякамъ подражать космополитическому направленію Русскихъ не слѣдуетъ, такъ какъ Поляки должны имѣть въ виду только одну политическую національную цѣль; но союзъ съ Русскими нигилистами ради этой цѣли газета весьма одобряетъ и рекомендуетъ ими всемѣрно пользоваться, потому что лучшаго способа наносить вредъ Россіи нельзя и измыслить.
Такимъ образомъ этотъ революціонный нигилизмъ, эта анархическая похоть -- явленіе въ Россіи не самостоятельное, такъ сказать незаконнорожденное. Россіи тутъ въ чужомъ пиру похмѣлье; пиръ происходитъ на Западѣ. Но и на Западѣ это явленіе не какое-либо случайное, мимоходящее, въ родѣ облачка, налетѣвшаго на ясную лазурь. Его значеніе міровое; корни его въ самой исторіи, въ самой цивилизаціи Запада. Да, это явленіе повидимому дикое -- явленіе тѣмъ не менѣе вполнѣ культурное, въ томъ смыслѣ, что оно есть плодъ отъ древа культуры, взращеннаго Западомъ... Пылаютъ села и города; взрываются на воздухъ жилища и храмы; людей рѣжутъ, застрѣливаютъ изъ-на угла, жгутъ сѣрною кислотою; вездѣ рыщетъ злая, грубая и въ то же время ускользающая отъ преслѣдованія, потаенная сила; всюду водворяется революціонный терроръ, который, если только одержитъ побѣду, сторицей превзойдетъ времена первой Французской революціи, своей несомнѣнной родоначальницы, въ кровожадности и тиранніи... Что же виною всѣхъ этихъ звѣрствъ, этого торжества грубой силы, этихъ отравъ, поджоговъ, убійствъ, этого наглаго поруганія надъ народными вѣрованіями и святынями?.. Что? Недостатокъ образованія? культурности? невѣжество народныхъ массъ? Нисколько. Народъ въ собственномъ смыслѣ -- тутъ ни при чемъ; народъ, -- вѣчно превозносимый на словахъ, а въ дѣйствительности вѣчно именно пророками-то свободы и презираемый, тѣснимый, взнуздываемый какъ только удается имъ захватить власть, -- народъ, вѣчно оклеветанный, не причастенъ ни къ ужасамъ прошлыхъ Французскихъ революцій, ни въ злодѣйствамъ революціонеровъ нашихъ временъ -- соціалистовъ, анархистовъ и tutti quanti. Правда, имъ удается иногда привлечь на свою сторону отъ народа негодяевъ и пьяницъ, или городскую чернь, но этотъ сбродъ только орудіе въ ихъ рукахъ, чуждъ всякихъ политическихъ убѣжденій и готовъ принять участіе во всякихъ уличныхъ безпорядкахъ, свалкахъ и грабежахъ, кто бы ни былъ зачинщикъ. Съ февральской революціи (1848 г.), когда на поле революціонной практики выступила доктрина соціализма, стали фигурировать и "рабочіе". Но и эти 30, 50, хоть-бы сто тысячъ работниковъ Парижа или Ліона не могутъ считаться представителями всего рабочаго населенія Франціи, -- что впрочемъ ужъ неопровержимо доказано самими историческими событіями! Конечно, по мѣрѣ распространенія образованія между рабочими, умножается между ними и число адептовъ революціоннаго соціализма, но массы рабочихъ, какъ и всего простонародья, остаются еще вѣрны здравому смыслу и нравственному инстинкту: кровавыя насиліи пока еще имъ претятъ; онѣ еще не довольно... цивилизовались. Да и самые адепты -- не болѣе какъ стадо, идущее вслѣдъ за пастырями: не они, не рабочіе вдохновляютъ и направляютъ современное соціалистическое или анархическое движеніе, хотя, казалось бы, они всего болѣе, да и единственно они въ немъ заинтересованы: вѣдь во имя ихъ, ради ихъ оно предпринимается, только ихъ польза имѣется въ виду!.. Однакоже съ ихъ стороны одушевленія никакого не видно: они большею частью только декорація или статисты... У насъ также извѣстный разрядъ "интеллигенціи", специфически величающій себя этимъ именемъ, вѣчно воздыхающій о "народѣ", о народномъ представительствѣ, о народодержавствѣ и т. п., вмѣстѣ съ тѣмъ, опасаясь народнаго въ себѣ нерасположенія, не однажды выражалъ желаніе, чтобъ этотъ "80-ти-милліонный", очень ужъ консервативный звѣрь былъ правительствомъ крѣпко "взнузданъ". Въ то же время наши "революціонеры", подлыми обманами, подложными царскими манифестами всячески стараются сбить народъ съ толку и заставить его такимъ образомъ, невѣдомо для себя, послужить анархическимъ цѣлямъ".
И такъ, не отъ народнаго "невѣжества" исходитъ дикость совершающихся явленій; не грубость народныхъ, чуждыхъ образованія массъ причиною тѣхъ грубыхъ насилій, съ которыми борятся правительства какъ въ Русской монархіи, такъ и во Французской республикѣ и въ конституціонной Англіи. Носители и представители новѣйшей дикости, виновники этихъ грубыхъ, звѣрскихъ кровавыхъ дѣяній -- наиобразованнѣйшіе, вполнѣ "культурные" люди Европы. Проповѣдники, вожди, вдохновители, даже большая часть практическихъ дѣятелей анархіи и революціоннаго соціализма -- если не самый цвѣтъ Европейскаго просвѣщенія (а въ первую, "великую" Французскую революцію это, конечно, былъ самый цвѣтъ), то все же люди обширныхъ знаній (хоть бы ученый географъ Реклю, другъ ученаго же геолога Крапоткина), замѣчательныхъ талантовъ, -- люди, отъ которыхъ не можетъ отречься современная цивилизація. Они ея дѣтища, они только въ ея области у себя дома -- въ Азіи дѣлать имъ нечего! Имъ доступна и вѣдома вся премудрость, которую можно найти въ книгахъ, и ужъ въ грѣхахъ невѣдѣнія они никакъ не повинны. Они безспорно передовые мыслители Западной Европы; имъ дѣйствительно принадлежитъ такъ называемое "послѣднее слово"; ничего болѣе послѣдняго не было сказано. Они еще далѣе двинули современную цивилизацію, очищая ее отъ "предразсудковъ" и сами, прежде всего, смѣло освободясь отъ нихъ. Они же -- взрываютъ, отравляютъ, рѣжутъ, поджигаютъ, душатъ, -- все равно, сами или черезъ другихъ... Какъ же это? образованные люди, представители высшей культуры, передовые мыслители, да рѣжутъ? Можетъ быть изъ мщенья, подъ воздѣйствіемъ гнѣва, страсти? Ничуть не бывало! Даже самый наглый адвокатъ, самый искуснѣйшій "прелюбодѣй мысли" не могъ бы, въ ихъ оправданіе, сослаться на "состояніе нравственнаго афекта". Задушеніе Иванова въ саду Петровской академіи, злодѣяніе 1 марта, ученый взрывъ желѣзнодорожнаго поѣзда и цѣлый рядъ подобныхъ же подвиговъ въ цѣлой Европѣ -- все это совершено вовсе не въ изступленіи духа, не въ припадкѣ бѣшеной злобы, а очень спокойно и разсудительно, людьми -- "чуждыми предразсудковъ"... Въ первую Французскую революцію, правда, было много страстнаго увлеченія, или вѣрнѣе сказать опьяненія властью, -- но если первая революція походила на бурю, то теперь эта буря размѣнялась на соотвѣтственную, даже, повидимому, обыкновенную погоду. Даже публика перестала содрогаться при чтеніи извѣстій о совершаемыхъ "политическихъ" взрывахъ, умерщвленіяхъ и тому подобныхъ поступкахъ съ человѣческой породой: до такой степени они стали обыкновенны...
Но если не изъ побужденій страсти совершаются всѣ эти звѣрства, то не изъ разсчетовъ ли выгоды или корысти? И этого нѣтъ. Безъ сомнѣнія, вожди анархіи и революціоннаго соціализма, проповѣдуя равенство политическое и экономическое, сохраняютъ за собой привилегированное положеніе отцовъ-командировъ и не довольствуются однимъ денежнымъ содержаніемъ рабочаго; безъ сомнѣнія также это командирство, эта возможность играть на весь свѣтъ такую эфектную роль, держать въ страхѣ и чуть не въ осадномъ положеніи правительства могущественныхъ державъ (заставлять, напримѣръ, городъ Лондонъ расходоваться на цѣлую лишнюю тысячу полицейскихъ), все это льститъ тщеславію, представляетъ немалую привлекательность. Привлекательною является самая эта игра въ опасность, подобно всякой азартной игрѣ: страстному игроку жизнь не въ жизнь безъ этихъ ощущеній страха и надежды. Но эти причины второстепенныя, и во всякомъ случаѣ не грубою личною корыстью, особенно въ вождяхъ и пропагандистахъ, можетъ быть объяснена вся эта система насилія и зла.
Главнымъ двигателемъ въ этихъ представителяхъ образованія и цивилизаціи является, безъ сомнѣнія, идея, -- и идея вдобавокъ несомнѣнно возвышенная. Да, это идея -- свободы, гуманности, справедливости, равномѣрнаго распредѣленія всѣхъ матеріальныхъ благъ и вообще равенства. Ничего, повидимому, нѣтъ выше и нравственнѣе. Какимъ же, однако, образомъ могло случиться, что высокая и нравственная идея творитъ дѣла чудовищно-безнравственныя? что всѣ труды, всѣ завоеванія человѣческаго ума, всѣ добытыя вѣками блага нашей утонченной культуры, всѣ знанія и открытія науки, все, однимъ словомъ, чѣмъ гордится XIX вѣкъ, послужило и служитъ истребленію, разрушенію, торжеству грубой силы и одичанію? Въ самомъ дѣлѣ, что же такое всѣ эти современные анархисты и революціонеры? Это новая порода дикихъ -- во всеоружіи науки и культуры; это мошенники -- во имя высшей честности и правды; это звѣри -- ради "гуманности"; это разбойники прогресса, это демоны, проповѣдающіе о раѣ... Какое зрѣлище представляетъ современность? Просвѣщеніе заводитъ зловѣщую тьму. Свобода обращается въ тираннію; равенство въ попраніе святѣйшихъ правъ человѣческой личности; справедливость -- въ злую неправду, знаніе -- въ невѣжество, умъ -- въ глупость. Какъ же объяснить эти совсѣмъ противоположные результаты? Не наука же, въ самомъ дѣлѣ, не культура сама по себѣ въ этомъ виновна?! Тэнъ даетъ отчасти отвѣтъ на этотъ вопросъ въ своей послѣдней статьѣ: "Программа якобинца" ("Revue des deux Mondes", 1 марта).
"Ничто не представляетъ такой опасноcти (начинаетъ Тэнъ свою статью), какъ общее понятіе (une idée générale) въ головахъ узкихъ и пустопорожнихъ (vides): такъ какъ онѣ пустопорожни, оно не наталкивается въ нихъ ни на какое знаніе, которое бы могло послужить ему преградой; такъ какъ онѣ узки, оно скоро наполняетъ собой все ихъ пространство. Съ той пори онѣ ужъ болѣе себѣ не принадлежатъ; оно ими владѣетъ, оно дѣйствуетъ въ нихъ и черезъ нихъ; человѣкъ одержимъ въ точномъ смыслѣ слова. Что-то постороннее (quelque chose qui n'est pas lui), чудовищный паразитъ, мысль чуждая и несоразмѣрная живетъ въ немъ, развивается и родитъ зловредныя похоти, которыми чревата. Онъ и не предвидѣлъ, что онѣ у него явятся; онъ не зналъ что содержитъ въ себѣ ея догматъ, какія послѣдствія ядовитыя и убійственныя изъ него изойдутъ. И исходятъ они неизбѣжно какъ рокъ, поочередно, подъ давленіемъ обстоятельствъ, сначала -- послѣдствія анархическія, а потомъ деспотическія. Достигнувъ власти, якобинецъ приноситъ съ собою обладающую имъ идею (son idée fixe); въ управленіи, какъ и въ оппозиціи, эта идея равно обильна производительностью, и ея всемогущая формула, въ каждой новой своей области, вытягзнаетъ безконечно-плодящуюся вереницу все новыхъ и новыхъ звеньевъ (la file pullulante de ses anneaux multipliés").
Какъ ни талантливъ, ни остроуменъ отвѣтъ Тэна, онъ однакоже не совсѣмъ удовлетворителенъ или не довольно полонъ. Въ общемъ -- характеристика якобвицевъ конечно мѣтка, но можно ли, однако, назвать, не говоримъ о Мирабо, но даже многихъ другихъ дѣятелей революціи -- только "умами узкими и пустопорожними" (des cerveaux étroits et vides), "лишенными всякаго знанія"? Тэнъ излагаетъ якобиневую программу на основаніи подлинныхъ парламентскихъ рѣчей (въ томъ числѣ и Мирабо, и Сеи-Жюста, и Робеспьера и проч.), постановленій, декретовъ, законовъ, министерскихъ и иныхъ офиціальныхъ распоряженій и актовъ. Въ томъ-то и дѣло, что большая часть рѣчей, пока онѣ касаются общихъ отвлеченныхъ понятій, принциповъ, философскихъ опредѣленій, блещутъ умомъ, знаніемъ, полны широкой, возвышенной мысли и подчасъ такой правды, что хоть бы сейчасъ въ уста церковному проповѣднику! И въ то же время, въ дальнѣйшемъ развитіи, въ примѣненіи въ жизни, практическіе выводы изъ нихъ поражаютъ чудовищностью противорѣчій, мелочностью, узкостью, какимъ-то бредомъ раззузданной воли и наконецъ просто безсмыслицей. Приведемъ примѣры, которые тѣмъ интереснѣе, что ихъ можно имѣть въ перспективѣ на случай перехода власти къ новѣйшимъ апостоламъ соціализма и анархизма: непремѣнно повторится то же самое, до мелочей, какъ повторилось было, на короткое время, въ революцію 1848 года, потому что революціонеры нашихъ дней, какъ уже было замѣчено кѣмъ-то, то же что Бурбоны: ничего не забыли и ничему не научились. Но обратимся къ цитатамъ Тэна. Вотъ въ какому распоряженію власти сводится прекрасная, повидимому, мысль о свободѣ религіозной:
"Для того, чтобы свобода вѣроисповѣданій пребыла во всей своей полнотѣ, запрещается кому бы то ни было проповѣдывать или писать въ пользу (pour favoriser) какого бы то ни было культа или религіознаго мнѣнія". Далѣе: "особенно же воспрещается всякому бывшему служителю какого бы то ни было вѣроисповѣданія -- проповѣдывать нравственное ученіе (la morale) подъ страхомъ быть признану подозрительнымъ (suspect) и въ качествѣ таковаго подвергнуться аресту". "Всякій, кто осмѣлится проповѣдывать какія бы то ни было религіозныя правила, этимъ самымъ дѣлается виновнымъ предъ народомъ (coupable envers le peuple): онъ нарушаетъ общественное равенство. которое не дозволяетъ, чтобы отдѣльное лицо могло возносить публично свои идеальныя притязанія выше таковыхъ же своего сосѣда"!!
Республиканское правительство, какъ извѣстно, въ своемъ стремленіи пересоздать весь строй не только политической, но домашней, бытовой жизни общества и народа, передѣлало календарь, уничтожило воскресные и праздничные дни, завело декады и т. д. Но "держанный народъ", именемъ котораго все это производилось, продолжалъ придерживаться, если не публично, то у себя въ жилищахъ, старыхъ порядковъ и даже -- о ужасъ!-- постничать. И вотъ, директорія предписываетъ муниципальнымъ правленіямъ принять мѣры, "чтобы продажа рыбы на рынкахъ никакъ не совпадала со днями воздержанія (jours d'abstinence), назначенными по старому календарю"! Позволимъ себѣ привесть и еще одну цитату изъ множества ихъ, наполняющихъ статью Тэна: нѣкто нотаріусь Жираръ въ Парижѣ, сначала, въ 1789 г., принималъ участіе въ революціонномъ движеніи, но потомъ отсталъ и держалъ себя скромно въ сторонѣ, -- и вотъ ему офиціальнымъ постановленіемъ вмѣняется въ преступленіе: зачѣмъ-де лишилъ онъ своихъ согражданъ свѣта своего разума и познаній (considérant que le citoyen Girard depuis la révolution de l'égalité а privé de ses lumières ses concitoyens, ce qui est un cr ime en révolution): несчастный объявленъ единогласно подозрительнымъ, отведенъ въ тюрьму -- и казненъ (tombé sous le glaive de la loi)... Самый свирѣпый азіатскій деспотъ, какихъ бы ни было временъ, истинный либералъ въ сравненіи съ провозвѣстниками новѣйшаго западно-Европейскаго революціоннаго либерализма; ибо азіатскій деспотъ, посягая на жизнь, честь и внѣшнюю свободу отдѣльныхъ лицъ, все же оставляетъ въ покоѣ бытъ, вѣру, частный строй жизни своихъ подданныхъ. Между тѣмъ требованіе революціонеровъ-соціалистовъ въ томъ именно и состоитъ, чтобъ подъ знаменемъ закона и во имя правоваго порядка государственная власть вмѣшалась во всѣ изгибы общественной и частной, домашней жизни, все перевернула и перековеркала по принципамъ отвлеченной доктрины. Нѣтъ, не одною природною, такъ-сказать, узкостью и пустопорожностью умовъ, какъ думаетъ Тэнъ, можно объяснить такой, на почвѣ Европейской культуры и цивилизаціи XVIII и XIX вѣковъ, пышный расцвѣтъ деспотизма, тиранніи, безчеловѣчія, дикаго, кровожаднаго звѣрства, всевозможныхъ преступленій и злодѣйствъ -- совершаемыхъ, съ подобіемъ науки и учености, во имя свободы, либерализма, гуманности. просвѣщенія, прогресса и высшихъ идей равенства и справедливости! Въ томъ-то и дѣло, что при извѣстныхъ условіяхъ всякій широкій, начиненный отвлеченными знаніями умъ роковымъ образомъ выражается, обрекается на узкость и ограниченность. Что поражаетъ, напримѣръ, во всѣхъ рѣчахъ Французскихъ ораторовъ прошлаго революціоннаго эпоса и во всѣхъ новѣйшихъ революціонныхъ соціалистскихъ и иныхъ разглагольствіяхъ, какъ бы страстны они повидимому ни были, -- это именно то, что не слыхать въ нихъ ни души, ни сердца, -- ни одной ноты -- любви. Они продуктъ голой, сухой, отвлеченной разсудочности. "Мораль", "справедливость", "братство", все это лишь отвлеченныя, разсудочныя понятія, а не живыя личныя стремленія, потребности, силы души. Всѣмъ этимъ теоріямъ, доктринамъ, проповѣдямъ и дѣйствіямъ во имя высшихъ нравственныхъ принциповъ недостаетъ именно нравств енной подкладки, живаго нравственнаго чувства и смысла, -- а потому и въ результатѣ -- безнравственность. И этотъ недостатокъ не есть только случайный, присущій только лично главнымъ вождямъ и апостоламъ новыхъ революціонныхъ ученій (напримѣръ Мирабо и большая часть корифеевъ "великой революціи" и послѣдующихъ -- извѣстны и личною порочностью). Это недостатокъ органическій, присущій, во-первыхъ, самимъ ученіямъ, полагающимъ въ свою основу, прежде всего, грубое насиліе какъ необходимое условіе ихъ примѣненія въ жизни, -- слѣдовательно исповѣдующимъ начало безнравственное, содержащее уже въ себѣ самомъ отрицаніе свободы и всѣхъ, казалось бы прекрасныхъ, провозглашаемыхъ ими принциповъ. Во-вторыхъ, онъ органически присущъ и самой культурѣ, самому просвѣщенію Запада, по крайней мѣрѣ въ его настоящемъ фазисѣ. Ибо въ основаніи, въ глубинѣ современныхъ ученій Запада, не только революціонныхъ, но и философскихъ, вообще его "послѣдняго слова" лежитъ: отверженіе Бога, слѣдовательно отверженіе всего, что святятъ человѣка и съ нимъ всю природу, -- отрицаніе свободнаго духа и всякаго духовнаго въ человѣкѣ начала, слѣдовательно обездушеніе человѣка и порабощеніе его плоти, -- отрицаніе высшей, предержащей міръ, независимой отъ человѣка правды, высшаго, нравственнаго, обязательнаго для нравственной человѣческой природы закона, всей нравственной въ человѣкѣ стихіи, и затѣмъ -- поклоненіе обездушенной матеріи, обезбоженному, обездушенному, охолощенному духовно и нравственно, человѣку какъ богу, -- горделивое превознесеніе выше всего бѣднаго логическаго разума и "точнаго", стало-быть ограниченнаго званія. Подкапываясь подъ самый жизненный непосредственный корень въ своей душѣ нравственныхъ, вмѣщаемыхъ умомъ понятій, человѣкъ тѣмъ самымъ упраздняетъ ихъ дѣйствительную силу и обращаетъ ихъ въ ненужную ветошь; проповѣдуя политическую и соціальную свободу и въ то же время освобождая себя отъ религіозныхъ узъ, изъ-подъ власти нравственнаго, врожденнаго человѣку инстинкта и чувства. отметая совѣсть какъ "предразсудовъ", онъ становится рабомъ страстей и животныхъ побужденій; превознося "гуманность" и совлекая съ себя нравственный образъ Божій, облекаетъ самого себя въ образъ звѣриный; измышляя новый строй, новый внѣшній законъ для человѣческихъ обществъ, ставитъ самого себя, свою волю внѣ всякаго внутренняго закона! Въ самомъ дѣлѣ, -- не диво ли? Провозглашая усовершенствованіе общественное, онъ отвергаетъ законъ личнаго внутренняго совершенствованія и мечтаетъ создать, на основѣ формальной справедливости, гармоническое человѣческое общежитіе... разнузданныхъ, отвергающихъ всякое нравственное обязательное для совѣсти начало, оживотненныхъ человѣческихъ личностей! Хорошъ идеалъ новой нормы человѣческаго союза изъ людей, которые по принципу считаютъ для себя позволительнымъ и непредосудительнымъ другъ друга ненавидѣть, предаваться страстямъ и всякимъ скотскимъ побужденіямъ, у которыхъ сознательно заглушена совѣсть и извращены души! И эта-то безсмыслица -- послѣднее слово, идеалъ современной мысли и культуры!.. Гордая наука забыла, что не культура, не знаніе преобразили міръ и научили его понятіямъ свободы, равенства. братства и высшей справедливости, -- которыми наука потомъ завладѣла, вылущивъ изъ нихъ духовную, божественную сущность! Преобразили міръ -- невѣжды-рыбаки, посрамили мудрыхъ и ученыхъ, и побѣдили все внѣшнее могущества міра не грубою внѣшнею силой, а нравственною, внутреннею силою слова.
Не въ наукѣ зло, конечно, и не въ цивилизаціи, но въ гордомъ самомнѣніи науки и цивилизаціи, въ той ихъ вѣрѣ въ себя, которая отметаетъ вѣру въ Бога и въ божественный нравственный законъ. Не на неподвижность также осуждены внѣшніе порядки и весь строй человѣческаго общежитія, но на непрестанное измѣненіе и усовершенствованіе. Нѣтъ сомнѣнія, что историческія политическія формы на Западѣ изнашиваются, и орудіемь ихъ разрушенія являются именно революціонеры всѣхъ наименованій. Но не они призваны къ созданію новыхъ высшихъ, нравственныхъ и болѣе свободныхъ формъ. Не они сыны свободы. Они лишь бунтующіе рабы. Бунтъ противъ Бога есть въ то же время бунтъ противъ человѣчества, противъ самыхъ основныхъ основъ его земной жизни, и если этотъ бунтъ есть послѣднее слово западной культуры, то другаго новаго "послѣдняго", кромѣ развѣ гибели, быть не можетъ. Новое и послѣднее слово есть то старое вѣчное слово спасенія, которое возвѣщено человѣку въ Божественномъ Откровеніи.
Послѣднія страницы современной исторіи обращаютъ невольно мысль къ первымъ страницамъ человѣческаго бытописанія, къ священному библейскому сказанію о грѣхопаденіи... Вкусивъ, съ нарушеніемъ заповѣди Божіей, отъ древа познанія добра и зла, человѣкъ въ концѣ-концовъ, вновь отвергшись Бога, утрачиваетъ даже способность распознавать добро и зло, различая только пользу и вредъ; возмнивъ горделиво быть яко боги -- возгорается страстнымъ, непреодолимымъ вожделѣніемъ -- быть яко скоти...