Славянофильство и западничество (1860-1886)
Статьи изъ "Дня", "Москвы", "Москвича" и "Руси". Томъ второй. Изданіе второе
С.-Петербургъ. Типографія А. С. Суворина. Эртелевъ пер., д. 13. 1891
Москва, 8-го іюня.
Русскій народъ не вѣтренъ, не легкомысленъ, -- это всѣ знаютъ; въ этомъ согласны между собою его друзья и враги: онъ не вскипаетъ кипучимъ гнѣвомъ при малѣйшемъ оскорбленіи его чести; не воспламеняется какъ порохъ отъ искры слова; не податливъ на увлеченіе военною славой, не браннолюбивъ, тугъ на энтузіазмъ, врагъ ложныхъ восторговъ и театральныхъ эффектовъ; мужественный, разумный, бодрый, онъ отличается наклонностью къ миру и долготерпѣніемъ. Народъ по преямуществу бытовой, онъ не снѣдаемъ политическимъ честолюбіемъ, жаждою завоеваній и воинскихъ успѣховъ, какъ, напримѣръ, сосѣди его, Поляки. -- Кромѣ 1812 года, когда непріятель ворвался въ самое сердце Россіи, онъ довольно равнодушно и безразлично жертвовалъ своею жизнью, во всѣхъ войнахъ и кампаніяхъ, которыя предпринимало государство въ Петербургскій періодъ нашей исторіи. Даже въ послѣднюю Восточную войну, ознаменовавшуюся такими изумительными примѣрами Русскаго мужества, -- народное одушевленіе сравнительно съ нынѣшнимъ, было довольно слабо; народъ охотно повиновался, но не вызывался на подвигъ повиновенія, не проявлялъ въ себѣ той способности и силы начинанія, -- той иниціативы въ отраженіи враговъ, въ защитѣ Русской народной и государственной чести и цѣлости, какая проявляется въ немъ въ настоящее время. Не только адресы, но всѣ доходящія до насъ извѣстія единогласно свидѣтельствуютъ о томъ глубокомъ, -- именно глубокомъ, серьезномъ одушевленіи, которое обхватило, проникло, пробрало, такъ-сказать, весь Русскій народъ, его мысль, его волю, -- всю его душу. "Точно Егорій Храбрый всталъ и ходитъ по Русской землѣ!" восклицаетъ, въ письмѣ къ намъ изъ провинціи, одинъ изъ нашихъ корреспондентовъ, -- умный и безпристрастный наблюдатель крестьянскаго быта.
Что же это значитъ? Какая же причина такого воинскаго одушевленія, такихъ небывалыхъ со стороны простаго народа -- проявленій любви къ Россіи и къ Государю, такого участія, выраженнаго народомъ, во внѣшней исторіи, во внѣшнемъ, повидимому, чисто государственномъ интересѣ?-- "Помилуйте, народъ бездушная масса, ему нѣтъ дѣла до высокой цѣли и значенія борьбы; онъ знаетъ, что война поведетъ за собою рекрутскій наборъ, котораго онъ пуще огня боится, -- а пожалуй, еще усиленіе податей и повинностей: при этихъ дѣйствительныхъ жертвахъ и страданіяхъ, можетъ ли онъ сочувствовать вашимъ отвлеченнымъ историческимъ интересамъ? Не все ли ему равно, убавилось ли или прибавилось Россіи на половину, и въ какой она чести у другихъ государствъ?.." Такъ говорили у насъ еще очень недавно "практическіе" и "благоразумные" люди; такъ и дѣйствительно било прежде: по крайней мѣрѣ всѣ бывшіе доселѣ примѣры, казалось, нисколько тому не противорѣчили. Но то, что совершается теперь, выше разумѣнія этихъ практиковъ, и они или стараются набросить тѣнь сомнѣнія на искренность народнаго голоса, или же съ изумленіемъ пожимаютъ плечами, тщетно отыскивая разгадки.
Въ самомъ дѣлѣ, что же это такое? что возбудило и разшевелило народное чувство? Повода къ такому народному негодованію, какое было въ 1812 году, очевидно не имѣется.
Тогда врагъ предстоялъ предъ Русскимъ народомъ не призракомъ, а во очію, возвѣщалъ о себѣ не молвою и не газетами, а огненнымъ и кровавымъ шествіемъ; зарево Московскаго пожара пылало въ небѣ надъ всею Русскою землею отъ края до края. Не было надобности ни въ какомъ искусственномъ возбужденіи, или въ отвлеченномъ толкованіи о цѣлости и единствѣ Россіи: достаточно было простаго чувства самосохраненія, чтобы воздвигнуть народъ и спасти Россію. Въ настоящую же пору война не только не объявлена, но войною даже и не угрожаютъ, -- по крайней мѣрѣ формально; да и новаго появленія дванадесяти языкъ въ самой срединѣ Россіи вовсе и не предвидится. Слѣдовательно не грубый, понятный, осязательный фактъ насилія -- причиною нынѣшняго народнаго одушевленія... Что же? Неужели народъ такъ горячо принялъ въ сердцу дипломатическое вмѣшательство Европейскихъ державъ, оскорбился нотами Росселя, Друэнъ де Люиса, Рехберга, Мирафлореса, выходками и нападками Западныхъ журналистовъ? Но, по увѣренію Сѣверной Почты, оскорбленія нѣтъ и оскорбляться нечѣмъ, да и нельзя предположитъ, говоритъ она, чтобъ такія данныя имѣли мѣсто, потому что "оскорбляя Россію, они были бы чрезъ то унизительны и для самой Европы, шедшей путемъ долгаго опыта къ сознанію политическаго приличія"; были только "дружественныя представленія"... Хотя, въ противность этому успокоительному увѣренію Сѣверной Почты, всѣ почти адресы выражаютъ оскорбленное національное чувство, да и поводъ къ адресамъ данъ былъ вовсе не Польскимъ возстаніемъ, а именно дипломатическимъ вмѣшательствомъ Европы, -- тѣмъ не менѣе трудно, казалось бы, предположить даже въ простомъ народѣ такую чуткость, такую щекотливость чувства государственной и народной чести... Такъ не отъ того ли готовится народъ въ войнѣ съ такимъ одушевленіемъ, что проснулась въ немъ старая ненависть въ старому историческому своему врагу -- Польшѣ, о нашествіи которой въ XVII вѣкѣ -- хранятся до сихъ поръ живыя преданія, говорятъ лѣтописи, свидѣтельствуютъ неумирающія имена Пожарскаго и Минина, церкви, крестные ходы, памятники? 1612 годъ -- эпоха изгнанія Поляковъ изъ Москвы и возсозданія Русскаго государственнаго бытія, есть, безъ сомнѣнія, эпоха лучшей народной дѣятельности въ нашей исторіи, наша слава и наша гордость.-- Знакомый врагъ! вѣдомая вражда! борьба бывалая! не въ первой Русскому народу, именно народу, а не только государству, тягаться съ Польшей... все это, конечно, не мало способствуетъ народному одушевленію: предметъ войны понятенъ, и это главное. Однако же въ 1831 году, когда также бунтовала и воевала Польша, -- народъ, собственно простой народъ (кромѣ Малороссіи), мало принималъ участія въ патріотическомъ энтузіазмѣ тогдашняго общества, хотя притязанія Поляковъ на Западный край предъявлялись и тогда съ неменьшею наглостью, какъ и нынѣ.
Что же остается предположить? То ли, что вѣщее сердце народа чуетъ громадное историческое значеніе предстоящей борьбы, еще не раскрывшееся сознанію сильныхъ и мудрыхъ, вождей и правителей, -- еще не обнаружившееся въ событіяхъ?... Сказывается ли въ народѣ его историческій инстинктъ и слышитъ онъ непосредственнымъ своимъ чувствомъ, что споръ идетъ не объ одномъ обладаніи тою или другою областью, но о результатахъ, добитыхъ десятью вѣками его страдной поры, о его правахъ на новое бытіе, въ которому прожитое тысячелѣтіе было только подготовленіемъ, -- объ окончательномъ торжествѣ или окончательномъ паденіи Русско-Славянской народности, какъ всемірно-исторической силы? Но откуда же взялся этотъ инстинитъ, котораго не замѣчалось прежде? Неужели же эти грубыя, невѣжественныя народныя массы получили способность что-либо слышать и чувствовать? съ какихъ поръ, давно ли?...
При первомъ вѣяніи свободы, съ 19 февраля 1861 года, -- съ той поры, какъ сняты узы крѣпостнаго права и народъ вошелъ, такъ сказать, въ кругъ дѣйствующей исторіи, въ общій цѣльный составъ организма, -- однимъ словомъ: зажилъ! Нѣтъ ни малѣйшаго сомнѣнія, что въ немъ пробудилось, и живетъ теперь, чувство своего бытія -- историческаго, гражданскаго, земскаго, и чувство это не смутно, а ясно, отчетливо, полно жизненной силы. Всѣми этими "золотыми грамотами" и лживыми манифестами можно было еще надѣяться обольстить и поколебать народъ нѣсколько лѣтъ тому назадъ: всѣ эти попытки сокрушаются теперь объ гражданскую совѣсть и гражданскій смыслъ граждански-существующаго и сознающаго себя народа! Если есть народъ въ мірѣ, заслуживающій полнѣйшаго, безоглядочнаго гражданскаго довѣрія со стороны правительства, -- такъ это, конечно, Русскій народъ! Обратитесь къ оффиціальнымъ даннымъ: что говорятъ они вамъ? Какое первое употребленіе дѣлаютъ крестьяне изъ своей свободы? Какой первый всеобщій гражданскій актъ, совершаемый ими? -- Бездоимочный взносъ государственныхъ податей, такой взносъ. какого никогда не бывало: изъ свѣдѣній, напечатанныхъ въ "Русскомъ Инвалидѣ", видно, что съ начала года до сихъ поръ поступило податей на 8 милліоновъ больше, чѣмъ въ прошломъ году, несмотря даже на недочетъ въ податяхъ въ Западно-Русскомъ краѣ, гдѣ въ одной Ковенской губерніи, напримѣръ, вслѣдствіе Польскаго мятежа, недобрано 300, 000 рублей. Мы говоримъ здѣсь собственно не о помѣщичьемъ оброкѣ, а o податяхъ, объ исполненіи народомъ своихъ обязанностей въ отношеніи въ государству, и о пониманіи этихъ обязанностей. "Теперь война, и царю деньги нужны", говоритъ народъ -- и нѣтъ недоимокъ, для взиманія которыхъ, во время оно, правительство вынуждено было иногда прибѣгать къ такимъ крутымъ и тягостнымъ мѣрамъ!... То же самое повторится и съ рекрутскимъ наборомъ, когда онъ будетъ объявленъ.-- Народъ знаетъ, что теперь война, толкуетъ объ ней, не чувствуетъ себя чуждымъ общему государственному интересу, какъ прежде, и считаетъ себя обязаннымъ -- всѣми мѣрами содѣйствовать власти, которой онъ вполнѣ вѣритъ.--
Въ Сборникѣ пословицъ Даля есть замѣчательная пословица: "царь думаетъ, народъ вѣдаетъ", -- и это вѣденіе, въ самомъ широкомъ смыслѣ слова, въ смыслѣ самостоятельнаго, сознательнаго знанія, и предполагающее самую искреннюю взаимную довѣренность царя и народа, -- вотъ чего желалъ бы Русскій народъ и что представляется необходимымъ условіемъ для успѣшнаго дѣйствія власти: блистательнѣйшее тому доказательство мы видимъ именно въ бездоимочномъ сборѣ податей и въ одушевленной готовности народа на всякія жертвы въ случаѣ войны, о которой онъ не только знаетъ, но отчасти и вѣдаетъ. Нельзя сказать, чтобъ эта готовность не послужила могучей нравственною поддержкой правительства передъ Европой, и не озадачила Западныхъ державъ, привыкшихъ въ мертвому безмолвію Русской народной жизни! Если и теперь еще встрѣчается порою недоброхотство въ народѣ къ исполненію своего народнаго долга, такъ это потому только, что вѣденіе его еще не полно.
Да, Русскій народъ былъ постоянно непонятъ и оклеветанъ какъ чужими, такъ и своими, -- но своими еще больше. Наши писатели, наши историки долго смотрѣли на него въ Нѣмецкія или Французскія очки, видѣли Западную республику въ Новгородѣ, Французскаго революціонера въ Стенькѣ Разинѣ, стремленіе къ федераціи въ стремленіи къ единству; наше высшее образованное общество или презирало народъ, или боялось его, и постоянно подозрѣвало въ немъ кровожадные инстинкты. Если представить себѣ всю Русскую землю въ картинѣ, то нельзя безъ сожалѣнія смотрѣть, какъ на темномъ, строгомъ фонѣ народныхъ массъ выдѣляются, съ поразительной дисгармоніей, щеголеватыя и не Русскія фигурки Русскихъ, преимущественно Санктпетербургскихъ, штатскихъ и нештатскихъ джентльменовъ. Сѣрый армякъ и Санктпетербургскій фракъ -- какое неизмѣримое разстояніе между ними! Сличая ихъ, невольно думается, что не понять имъ другъ друга, никогда не сойтись ни въ чувствахъ, ни въ помышленіяхъ! Конечно, вновь пробужденная въ Россіи жизнь спѣшитъ зарыть бездну, раздѣлявшую общество отъ народа, но не закроется эта бездна, если мы, вмѣсто сближенія съ народомъ, будемъ отъ него отдаляться, будемъ съ ранняго возраста воспитывать нашихъ дѣтей заграницей, и научить ихъ -- по-Нѣмецки боятся Русскаго простого народа и отказывать ему въ довѣріи! Наступитъ ли когда конецъ тому колоссальному историческому неразумѣнію, какое существовало такъ долго между простымъ народомъ и высшимъ слоемъ народа, между сѣрымъ армякомъ и Санктпетербургскимъ фракомъ, между Русскими и Русляндцами, -- между Русью и оффиціальной Россіей?! Авось либо предстоящая борьба съ Европой поможетъ разрушить намъ это тягостное недоразумѣніе, и докажетъ и намъ и міру, что наша сила, наша крѣпость, наше спасеніе -- только въ народѣ и въ народности, только въ отреченіи отъ
Нѣмецкихъ преданій нашей новѣйшей, послѣ-Петровской исторіи, и въ полнѣйшемъ довѣріи правительства къ Русскому обществу и народу: всякое сомнѣніе, всякое опасеніе -- есть исчадіе духа иноземщины, -- было бы вредомъ для Россіи!...