Польскій вопросъ и Западно-Русское дѣло. Еврейскій Вопросъ. 1860--1886
Москва. Типографія М. Г. Волчанинова (бывшая М. Н. Лаврова и Ко.) Леонтьевскій переулокъ, домъ Лаврова. 1886.
Статьи из газеты "День" (1863)
Москва, 15-го іюня 1863 г.
"Патріотизмъ", пробудившійся въ нашемъ обществѣ, не ослабфѣваетъ, а напротивъ того усиливается съ каждымъ днемъ. Воинственное настроеніе духа обнаружилось въ Москвѣ приговоромъ Общей Думы объ учрежденіи мѣстной стражи (о чемъ теперь, съ Высочайшаго соизволенія, разработывается проектъ особою, составленною изъ гласныхъ Думы, коммиссіею),-- а въ Петербургѣ (какъ говорятъ) формированіемъ цѣлаго батальона стрѣлковъ на счетъ города. Мы уже привѣтствовали и вновь привѣтствуемъ эти мѣры, принятыя обществомъ, какъ потому, что видимъ въ нихъ проявленіе -- " уже не страдательной, а мужественной и предпріимчивой любви къ Россіи,-- такъ и потому, что дорожимъ всякимъ признакомъ жизни и дѣятельности, всякимъ чистымъ, свободнымъ увлеченіемъ въ вашемъ обществѣ, такъ долго спавшемъ, вяломъ, апатичномъ,-- обществѣ, котораго единственнымъ до сихъ поръ двигателемъ было -- начальство. Въ этомъ отношеніи Поляки уже оказали и продолжаютъ оказывать намъ такія огромныя услуги, что рядомъ съ негодованіемъ, возбуждаемымъ ихъ поступками, невольно тѣснится въ грудь и чувство нѣкоторой благодарности,-- ими конечно не прошенной... Едвали найдется такой скептикъ, который бы сталъ отрицать значеніе "патріотизма", какъ дѣйствительной силы, удесятеряющей могущество арміи въ борьбѣ противу внѣшнихъ враговъ: а мы можемъ съ гордостью сказать, что мы богаты этою силою. Въ самомъ дѣлѣ, "патріотизмъ", какъ пожаромъ, обхватилъ все наше общество; все напряжено; все, въ случаѣ войны, готово принесть "на алтарь отечества жизнь и достояніе"...
Ну, а если войны не будетъ?
Да, если войны не будетъ, что тогда? Жмени и достоянія, которыми такъ расточительно способенъ жертвовать Русскій человѣкъ въ случаѣ внѣшней опасности, грозящей Россіи,-- тогда не потребуется... Мѣстная стража окажется ненужною; общественное напряженіе -- напраснымъ; выраженія "патріотизма" -- неумѣстными и излишними... Но развѣ вопросъ Польскій, этотъ мучительный Польскій вопросъ, разрѣшится отъ того, что Западныя державы уклонятся отъ боя? Война дѣйствительно можетъ не быть, и въ нынѣшнемъ году вѣроятно не будетъ, но задача ни мало не подвинется отъ того къ развязкѣ. Напротивъ, война, если говорить правду, представлялась намъ -- большинству нашего общества -- легчайшимъ, внѣшнимъ, конечно грубымъ, но за то не головоломнымъ и, главное, вынужденнымъ, не нами избраннымъ, способомъ разрѣшенія. Въ случаѣ объявленія намъ войны Европою, дѣло значительно упрощалось: колеблющіеся умы переставали колебаться, въ виду оскорбительнаго насильственнаго вмѣшательства иностранныхъ державъ; робкія, смущенныя совѣсти успокоивались; отвлеченные принципы и теоріи умолкали предъ наглою дѣйствительностью факта, предъ настоятельными требованіями практики. Всѣ сомнѣнія улегались,-- и отлагая въ сторону споры и разсужденія о томъ: была или нѣтъ съ нашей стороны какая-либо неправда относительно Польши, заслуживаетъ или нѣтъ Польское національное чувство нашего состраданія, правы или неправы Поляки въ своемъ желаніи возстановить Польшу -- и въ какихъ размѣрахъ,-- однимъ словомъ, избавляясь, не безъ радости, отъ тяжелой работы мысли надъ разрѣшеніемъ этихъ тяжелыхъ вопросовъ,-- всѣ мы, безъ исключенія, схватились бы за оружіе, чтобы совершить дѣло вполнѣ оправдываемое самою щекотливою совѣстью,-- т. е. отраженіе и изгнаніе нашествія иноземцевъ на Русскую землю! Всякій въ то же время смутно бы надѣялся, что послѣдствія войны сами собою распутаютъ Польскій узелъ,-- и взваливалъ бы, такъ сказать, уже не на себя, а на событія -- какъ нравственную отвѣтственность за свои личныя дѣйствія, такъ и обязанность сыскать разрѣшеніе Польскому вопросу -- такое, котораго теперь, пожалуй, и не придумать! Все это, при нашей извѣстной душевной и умственной лѣни, ори непривычкѣ и неохотѣ къ серьезному труду мысли, болѣе чѣмъ вѣроятно. Въ самомъ дѣлѣ, со времени первыхъ признаковъ возможности Европейской войны, работа въ умахъ надъ разрѣшеніемъ Польскаго вопроса отошла на второй и даже на третій планъ, и уступила мѣсто простому, цѣльному, естественному чувству и неголоволомному "патріотическому" мышленію. Но если судьбѣ не угодно баловать насъ помощью внѣшнихъ событій, и напротивъ: угодно взвалить именно на насъ самихъ, на нашъ умъ. нашу совѣсть, нашу волю, весь трудъ разрѣшенія этой громадной мучительной задачи,-- неужели наше Общество окажется несостоятельнымъ? Неужели, кромѣ жизни и достоянія, которыхъ не потребуется, ему нечего другаго принести "на алтарь отечества"? Неужели его "патріотизмъ", которымъ оно теперь такъ гордится и даже само нѣсколько любуется, пригоденъ только для военнаго времени и для военныхъ подвиговъ?
Въ томъ-то и дѣло, что этотъ "патріотизмъ" нашего общества, какъ мы уже однажды сказали, не всегда свидѣтельствуетъ о силѣ чувства народности, ограничивается иногда тѣснымъ интересомъ внѣшности государственной, принимаетъ "государственное" за "народное". Мы уже говорили и прежде, что "намъ нуженъ патріотизмъ инаго рода и качества,-- намъ мало привязанности и преданности внѣшней цѣлости Имперіи, намъ нужна еще преданность Русской народности". Вообще слѣдуетъ замѣтить, что такъ часто употребляемое теперь слово "патріотизмъ" -- слово не Русское, слово непонятное цѣлымъ пятидесяти милліонамъ Русскаго народа, который,-- хотя онъ и не толкуетъ о патріотизмѣ и не выставляетъ его на показъ, какъ ваше образованное общество,-- никѣмъ, конечно, не заподозрится въ недостаткѣ преданности къ землѣ и государству! Въ самомъ дѣлѣ, не странно ли, что мы -- для выраженія святаго чувства любви къ Русской землѣ -- прибѣгаемъ къ иностранному слову или переводимъ его неуклюжимъ словомъ: "отчизнолюбіе"? Слово "патріотизмъ" внесено къ намъ въ XVIII вѣкѣ Петровскимъ переворотомъ, и имѣетъ происхожденіе оффиціальное. Нашимъ реформаторамъ того времени хотѣлось, вмѣстѣ съ ассамблеями, обзавестись и "патріотизмомъ" и "патріотами", какъ будто до того времени Русскій народъ не умѣлъ любить Русскую землю и не выставлялъ изъ своей среды крѣпкихъ радѣтелей и стоятелей за Русское государство! Мы видимъ теперь, что наше общество болѣе или менѣе "добрый патріотъ", не будучи однакоже нисколько истинно-Русскимъ, вслѣдствіе отчужденія своего отъ Русской народности; а народъ, хотя и не называется "патріотомъ" (это званіе вообще трудно прилагается къ понятію о народѣ),-- однакоже вполнѣ и просто-напросто Русскій, слѣдовательно по Русски мыслитъ и чувствуетъ, и жертвуетъ жизнью за Русскую землю. Какъ и большая часть выраженій оффиціальной нравственности и оффиціальной риторики реформаторовъ XVП1I вѣка, слова "патріотизмъ" и "патріотъ" до того опошлились въ языкѣ нашего общества, что литература (Грибоѣдовъ и Гоголь) употребляла ихъ постоянно съ нѣкоторой ироніей; только въ послѣднее время нѣкоторыя газеты придали имъ вновь серьезное и важно значеніе. Мы не станемъ разсуждать теперь о томъ, почему въ нашемъ языкѣ, да и во всѣхъ Славянскихъ, кромѣ Польскаго, нѣтъ народныхъ выраженій, соотвѣтствующихъ иностраннымъ выраженіямъ: "патріотизмъ", "патріотъ", "отечество", которое есть только переводъ слова patria: во всемъ этомъ лежитъ глубокій смыслъ, о которомъ мы поговоримъ въ другое время; но мы хотимъ только пояснить, что "патріотизмъ" Русскаго общества, на который намъ постоянно указываютъ, является понятіемъ крайне одностороннимъ и тѣснымъ, и выплываетъ на верхъ -- болѣе въ часы военной, внѣшней, матеріальной опасности, нежели въ мирное время, для мирныхъ подвиговъ духа. Внѣ "жизни и достоянія" мы почти и не разумѣемъ никакихъ жертвъ! Намъ легче разстаться съ жизнью и со всѣмъ, что имѣемъ, нежели идти, напримѣръ, послѣдовательнымъ, медленнымъ шагомъ къ достиженію какой-либо возвышенной цѣли. Одушевляясь, при видѣ грозныхъ полчищъ враговъ, самымъ доблестнымъ "патріотизмомъ", мы тѣмъ легче уступаемъ врагу невидимому, внутреннему, и рѣдко, очень рѣдко одушевляемся мыслію объ общемъ благѣ: по крайней мѣрѣ одушевленіе это непрочно.
Мы считаемъ необходимымъ обратить на эту особенность Русскаго "патріотизма" серьезное вниманіе нашего общества. Мы бы желали видѣть въ немъ заботу не объ одномъ военномъ государственномъ интересѣ, что у насъ, обыкновенно, только и разумѣется подъ выраженіемъ "патріотизмъ", но и объ интересѣ общественномъ или земскомъ, въ самомъ широкомъ смыслѣ слова. Общественная дѣятельность не должна являться только органомъ государственной власти и служить чисто внѣшнимъ государственнымъ цѣлямъ, но она должна быть направлена по преимуществу на тѣ нравственный сферы, куда не можетъ, по самому существу своему, проникать дѣйствіе правительства. Къ сожалѣнію, патріотизмъ Русскаго общества болѣе разрушительнаго, воинственнаго, чѣмъ зиждущаго свойства. Едвали когда патріотизмъ Русскій проявлялся съ большею энергіею и силою, какъ въ 1812 году, при изгнаніи Французовъ изъ Россіи,-- и едвали когда нравственное Французское вліяніе возрастало до такой степени силы, какъ тотчасъ же по минованіи внѣшней матеріальной опасности отъ Французовъ, по наступленіи мира! Русскіе генералы 12 года, въ "патріотизмѣ" которыхъ никто, конечно, не усомнится, подъ самымъ громомъ пушекъ, на Бородинскомъ полѣ, переписывались и говорили между собою по Французски! Они были Русскіе "патріоты", а не Русскіе народные люди. Вотъ, между прочимъ, и причина, почему, избавившись отъ внѣшняго ига, мы такъ легко поддались игу духовному: Французскій языкъ, Французскія моды, идеи, нравы, заполонили насъ, побѣдителей, все наше Русское "общество" такъ крѣпко, что мы и до сихъ поръ не можемъ вполнѣ освободиться отъ этихъ узъ,-- правда, уже значительно обветшавшихъ. Однимъ словомъ, отстоявши головами Русскую землю, нашу внѣшнюю независимость, мы не сумѣли отстоять головою -- нашу народность, нашу духовную самостоятельность.-- То же случилось и съ Русскими областями бывшаго Польскаго государства. Мы, какъ любятъ выражаться нынѣ, купили ихъ цѣною Русской крови, но купивши цѣною крови внѣшнее обладаніе, мы за очень дешевую цѣну (цѣну похвалъ нашей гуманности; космополитизму и либерализму) уступили нравственное обладаніе надъ ними -- Польшѣ, Польскому элементу. Мы не можемъ не напомнить здѣсь снова читателямъ, что край, въ продолженіи вѣковъ силою своихъ Русскихъ элементовъ тяготѣвшій къ Россіи, по присоединеніи къ Россіи, ополячился такъ, какъ въ продолженіи вѣковъ не могли ополячить его Поляки!.. "Патріотизмъ", завоевавшій эти области силою оружія, оказался несостоятельнымъ, когда пришлось завоевывать ихъ духовно. Такъ и теперь, видя всеобщую готовность къ войнѣ, видя пробужденіе "патріотизма" въ нашемъ обществѣ, мы не безъ нѣкотораго безпокойства спрашиваемъ себя: переживетъ ли современное наше возбужденіе внѣшнюю грозящую намъ опасность? т. е.: силы, невидимому пробудившіяся въ насъ, такія ли силы, которыя пригодны для борьбы мирной и нравственной,-- не для разрушенія, а для творчества и созиданія, въ случаѣ, если не состоится борьба матеріальная, борьба съ иноземными арміями? Если все это возбужденіе есть тотъ же самый прежній "патріотизмъ", не больше; если въ насъ говорить только чувство одной внѣшней, физической силы, только сознаніе своего богатырства, безъ всякаго отношенія къ духовнымъ силамъ нашей народности, то наше безпокойство не лишено основанія: миръ можетъ быть для насъ опаснѣе самой войны! Русское общество должно бы, кажется, помнитъ, что оставаясь въ своихъ нравахъ, привычкахъ, образѣ жизни, вообще въ умственной и духовной сферѣ -- не-Русскимъ,-- оно, непобѣдимое на полѣ брани въ лицѣ Русскихъ воиновъ, не только побѣдило, но совершенно безсильно для защиты Русской народности -- отъ завоеваній полонизма и европеизма!
Безъ всякаго сомнѣнія, чувство и сознаніе своей народности, въ значительной противъ прежняго степени, проникли въ наше оторванное отъ народа общество и проявляются въ немъ силою, уже довольно почтенною. Тѣмъ не менѣе нѣкоторые признаки заставляютъ насъ опасаться, что одушевленіе, обхватившее наше общество (общество, а не народъ), болѣе "патріотическаго" свойства, чѣмъ истинно-Русскаго; болѣе опирается на богатырство нашей матеріальной неистощимой силы, чѣмъ на силы духовныя, выражаетъ скорѣе -- побужденія или мотивы государственные, чѣмъ общественные. Мы уклоняемся отъ строгаго, безпристрастнаго изученія Польско-Русскаго вопроса, котораго разрѣшеніе еще труднѣе безъ войны, чѣмъ съ войною. Наше вниманіе, по старому, устремляется болѣе на внѣшнее, чѣмъ на внутреннее положеніе дѣлъ; мы хватаемся, по старому, за чисто внѣшнія средства; мы обращаемся съ требованіями къ правительству, а не къ себѣ; мы надѣемся избавиться отъ мучительной заботя о Польскомъ дѣлѣ, нарушившей нашу дремоту, помощью грубой силы, а не работою мысля и духа Мы способны даже (т. е. мы -- общество), въ мѣрахъ строгости, принятыхъ въ Западномъ краѣ, видѣть не одну только вынужденную систему дѣйствій, не одну только печальную необходимость, тяжелую для Русскаго благодушія, не одно только неизб ѣ жное зло, но какое-то торжество силы, и отнестись къ нему съ радостью и ликованіемъ,-- нѣсколько неприличными. Наконецъ, сознавая въ себѣ великодушную рѣшимость жертвовать жизнью и достояніемъ, мы, съ чувствомъ наивнаго самодовольства, воображаемъ, что исполнили тѣмъ весь свой долгъ къ народу и къ государству,-- такъ сказать, расквитались, и никакого другаго труда отъ насъ уже и не потребуется!
Ошибаемся. Польско-Русскій вопросъ именно такого рода, что разрѣшеніе его возможно только при полномъ дѣйствіи всѣхъ нашихъ, не однѣхъ государственныхъ, но и общественныхъ нравственныхъ силъ; а общество наше будетъ только тогда обладать естественными, а не искусственными, органическими, а не навязанными извнѣ, дѣйствительно крѣпкими, творческими и зиждущими силами, когда, будетъ вполнѣ народнымъ, то есть вполнѣ Русским. Безъ Русскаго общества, правительство, при самой горячей благонамѣренности, при безграничномъ усердіи народныхъ массъ, въ силахъ разрѣшить, можетъ быть, только одну государственную сторону Польско-Русскаго вопроса, далеко не исчерпывающую его сущности; безъ Русскаго общества, т. е. безъ дѣятельности народнаго духа въ высшей области мысли и знанія,-- сколько бы ни пролилось крови, сколько-бъ ни было пожертвовано жизней и достояній, мы все же не достигнемъ полнаго и прочнаго разрѣшенія этого важнѣйшаго для насъ вопроса! А можетъ ли наше общество назваться вполнѣ народнымъ и Русскимъ?...
Краснорѣчивые уроки исторіи ужели опять пропадутъ для насъ даромъ? Ужели мы не боимся историческаго правосудія? Ужели мы будемъ по прежнему довольствоваться тѣмъ "патріотизмомъ", который проявляли до сихъ поръ, и который не помѣшалъ намъ офранцузиться послѣ 1812 года и ополячить Русскія области, по присоединеніи ихъ въ 1772, 93 и 95-мъ? Образумимся ли мы когда-нибудь?... Время! Ждать некогда... "Се судія передъ дверьми стоитъ"!...