Общественные вопросы по церковнымъ дѣламъ. Свобода слова. Судебный вопросъ. Общественное воспитаніе. 1860--1886
Москва. Типографія М. Г. Волчанинова (бывшая М. Н. Лаврова и Ко.) 1886
"День", 12-го мая 1862 года.
Читателямъ нашимъ извѣстно, что въ Санктпетербургѣ учреждена "Коммиссія для пересмотра, измѣненія и дополненія постановленій по дѣламъ книгопечатанія". Вмѣстѣ съ краткимъ отчетомъ о первомъ засѣданіи, помѣщеннымъ въ "С.-Петербургскихъ Вѣдомостяхъ", коммиссія напечатала тамъ же и призывъ къ литераторамъ и редакторамъ періодическихъ изданій -- сообщить ей, разумѣется путемъ печати, мысли и соображенія по предмету ея занятій. На приглашеніе это отозвались уже многіе журналы, въ томъ числѣ "Русскій Міръ" (No 15) и "Сынъ Отечества* (No 103). Послѣдній, съ горячностью обличая все зло предупредительной цензуры, рѣшаетъ вопросъ въ пользу цензуры карательной.
Распространяться о пользѣ свободы слова и о вредѣ цензуры мы считаемъ излишнимъ. Благодареніе Богу -- наше общество убѣждать въ этомъ нечего! Нѣтъ ни одного разумнаго человѣка изъ публики неправительственной, изъ міра неофиціальнаго, который бы заявилъ себя врагомъ этой свободы и защитникомъ цензуры. Но такъ какъ мы въ настоящемъ случаѣ имѣемъ дѣло съ міромъ оффиціальнымъ, то да позволено будетъ намъ повторить здѣсь то, что сказано нами въ передовыхъ статьяхъ 22 и 23 NoNo нашей газеты {См. Славянофильство и Западничество.}.
"Какъ дерево можетъ существовать только до тѣхъ поръ, пока въ немъ есть жизнь сердцевины; какъ съ прекращеніемъ этой жизни, сохнетъ и каменѣетъ кора, такъ и государство -- когда уже разъ возникло общество -- можетъ существовать только до тѣхъ поръ, пока живетъ общество. Зерно способно долго сохраняться какъ зерно, но если оно разъ начало жить, какъ дерево, въ корняхъ, стволѣ и листьяхъ,-- дерево уже не можетъ быть остановлено въ своемъ развитіи, въ своей дѣятельности, не можетъ быть лишено воздуха, свѣта, тепла,-- иначе оно орудіе дѣятельности общества -- есть слово, по преимуществу печатное. Поэтому стѣсненіе печатнаго слова, когда явилась въ немъ потребность, когда, стало быть, въ народѣ возникло общество,-- есть нарушеніе правильныхъ отправленій общественнаго организма, есть умерщвленіе жизни общества, и слѣдовательно опасно для самого государства, допускающаго такое стѣсненіе. Напрасно воображаютъ нѣкоторые, что свобода слова, устнаго или печатнаго, есть политическая свобода. Послѣ этого, и свобода ѣсть, пить, спать, дышать воздухомъ, двигать руками и ногами, есть также политическая "прерогатива"! Свобода слова относится точно такъ же къ сторонѣ нравственной человѣка, какъ свобода спать, ѣсть -- къ сторонѣ физической. Злоупотребленіе слова точно такъ же возможно, какъ и злоупотребленіе рукъ, но если бы въ предупрежденіе золъ, которыя можно учинить руками, связать всѣмъ людямъ руки за спину,, то уничтожилась бы всякая возможность дѣятельности, слѣдовательно и существованія, какъ связываемыхъ, такъ и вяжущихъ. Никакія въ мірѣ либеральныя учрежденія не замѣнятъ свободы общественнаго слова, никакія консервативныя охраны не замѣнятъ охранительной силы свободнаго слова (если только есть что достойное охраненія), никакіе законы не имѣютъ прочности и живительнаго дѣйствія безъ свободнаго слова. Какъ противъ отолщенія кожи нѣтъ другихъ лѣкарствъ, кромѣ возбужденія дѣятельности прочихъ органовъ, такъ и государство, противъ его болѣзненнаго роста внутрь, можетъ спасти -- только общество съ своею свободою дѣятельности, свободою критики, свободою слова".
Слѣдовательно -- стѣсненіе печати гибельно для самаго государства, и государство, въ видахъ собственнаго сохраненія, должно предоставить полнѣйшую свободу дѣятельности общественнаго сознанія, выражающейся преимущественно въ литературѣ. Однимъ словомъ, если государство желаетъ жить, то должно соблюдать непремѣнныя условія жизни, внѣ которыхъ -- смерть и разрушеніе; условіе жизни государства -- есть жизнь общества; условіе жизни общества -- есть свобода слова, какъ орудія общественнаго сознанія. Поэтому цензура, какъ орудіе стѣсненія слова, есть опасное для государства учрежденіе, ибо не будучи въ силахъ остановить дѣятельность мысли, сообщаетъ ея развитію характеръ раздраженнаго противодѣйствія, и вноситъ въ область печатнаго слова начало лжи и лицемѣрія.
Мы хотимъ думать, что эти очевидныя истины признаются и оффиціальнымъ міромъ. Но оффиціальный міръ -- великій практикъ и пожалуй назоветъ наши слова теоріей, къ которой онъ вообще относится неуважительно. "Это хорошо такъ разсуждать, а пусть попробуютъ облечь все это въ форму положительнаго закона!" вотъ что обыкновенно слышимъ мы отъ нашихъ государственныхъ мужей, большихъ и малыхъ. Мы позволимъ имъ замѣтить, что самое сочиненіе положительныхъ законовъ зависитъ отъ уясненія себѣ основнаго принципа, облекаемаго въ форму законодательную; что точка отправленія, принятая законодателями, или просто составителями законодательнаго проекта,-- обусловливаетъ большую или меньшую трудность работы...
Такъ и въ настоящемъ случаѣ: намъ всего важнѣе знать -- точку отправленія, принятую "Коммиссіею для пересмотра, измѣненія и дополненія постановленій по дѣламъ книгопечатанія",-- тотъ взглядъ, съ которымъ Коммиссія приступила къ своимъ занятіямъ. Если взглядъ правительства согласенъ съ нашимъ, если правительство точно также признаетъ свободу мысли, слова и печати необходимымъ условіемъ развитія и преуспѣянія общества и государства, если искренно убѣждено въ томъ и любитъ эту свободу такъ же, какъ любятъ пользу, благо отечества, всякое добро и всякую истину,-- то работа Коммиссіи не трудна и не многосложна. Ея задачею будетъ -- провозглашеніе принципа и устройство этой свободы, т. е. огражденіе ея твердыми постановленіями отъ всякаго посягательства частнаго произвола, и точное опредѣленіе тѣхъ немногихъ случаевъ, когда слово, переходя въ область положительнаго дѣйствія, можетъ вызвать вмѣшательство власти.
Если же правительство, приступая къ реформѣ законовъ о книгопечатаніи, вынуждено къ этому единственно е безсиліемъ цензурныхъ постановленій удержать (какъ любитъ выражаться) литературу въ законныхъ предѣлахъ",-- то Коммиссія будетъ только изыскивать новыя, строжайшія хѣры къ удержанію литературы въ этихъ предѣлахъ, и упрочитъ антагонизмъ, существующій теперь между литературою и оффиціальнымъ міромъ. Если, вмѣсто того, чтобы вызывать къ жизни дѣятельность слова, Коммиссія будетъ заботиться только о томъ, чтобы создать всевозможныя плотины этой досадной, самовластной силѣ,-- то ей предстоитъ огромный, тяжкій и -- неблагодарный трудъ! Такъ какъ мы сами еще не очень богаты опытомъ общественной жмени, то пришлось бы прибѣгнуть къ опытности чужихъ странъ, и примѣнять въ Россіи все, что законодательства иноземныя умѣли сочинить по части стѣсненій человѣческаго слова! Что нужды до того, что иностранные законы вызваны мѣстною исторіею, особенными домашними обстоятельствами, условіями общественнаго развитія: благо есть готовые законы... Благонадежнѣе будетъ внести и ихъ въ нашъ кодексъ! Можетъ-быть въ Липпе-Детмольдскомъ княжествѣ есть... хорошенькая мѣра: отчего же ею и не воспользоваться!
Мы готовы вѣрить, что Коммиссія нисколько не одушевлена такимъ печальнымъ усердіемъ, но хотѣли только указать на опасность, неразлучную съ направленіемъ такъ-называемымъ репрессивнымъ. Скользкая дорога сочинительства карательныхъ законовъ -- увлекаетъ невольно въ область такихъ казуистическихъ подробностей,-- имъ же нѣсть числа, ни мѣры,-- въ которыхъ самые отважные законосочинители потеряются какъ въ лабиринтѣ. Такъ напримѣръ, мы слышали, что Коммиссія, распредѣляя занятія между членами, поручила одному изъ нихъ составленіе правилъ о типографіяхъ и книжной торговлѣ во всѣхъ ея видахъ. Правила о книжной торговлѣ, да еще во всѣхъ видахъ! Признаемся откровенно, мы не безъ содроганія услышали о такомъ предпріятіи,-- предпріятіи очень смѣломъ, потому что приходится творить изъ ничего и сочинять регламентацію книжной торговлѣ -- у насъ почти вовсе несуществующей или, если и существующей, то находящейся на самой первой ступени развитія! Подобнаго рода преждевременная опека могла бы заглушить нашу торговлю въ самомъ ея началѣ! Если бы при измѣненіи законовъ о книгопечатаніи и оказалась необходимость въ какихъ-нибудь новыхъ постановленіяхъ о продажѣ книгъ, то достаточно было бы для этого прибавки двухъ-трехъ параграфовъ къ существующимъ уже правиламъ, а не создавать цѣлый кодексъ новыхъ. Писаніе правилъ соблазнительно, и потому опасно. Точно такъ же, какъ наши книгопродавцы нисколько не похожи на Французскихъ libraires editeurs, такъ и наши типографщики не нуждаются въ той полицейской опекѣ, которая создана полицейскою изобрѣтательностью Французскаго правительства. Пожалуй, такимъ образомъ, путемъ тѣхъ же неправильныхъ сравненій и умозаключеній, можно дойти и до убѣжденія, что и у насъ слѣдуетъ заставить издателей журналовъ и газетъ вноситъ денежные залоги правительству, какъ это дѣлается въ нѣкоторыхъ государствахъ Европы,-- но намъ кажется, что даже и предположить такую несообразность было бы слишкомъ оскорбительно для лицъ, сколько-нибудь знакомыхъ съ міромъ нашей литературы! Впрочемъ, мы еще будемъ имѣть случай говорить о залогахъ.
Намъ могутъ замѣтить, что дѣло правительства есть дѣло чисто отрицательное, что признавая силу печатнаго слова и его свободу, какъ существующій фактъ, какъ неизбѣжное явленіе, оно можетъ имѣть только одну задачу: положить предѣлы этой свободѣ. Нѣтъ: тамъ, гдѣ сочиненіе законовъ совершается внѣ участія общества (хотя бы они непосредственно касались жизни общественной), тамъ многое зависитъ отъ того, какъ относится самъ законодатель къ узаконяемому принципу. Если онъ относится къ свободѣ слова но,-- его законы будутъ имѣть характеръ притязательнаго контроля и не только не помогутъ общественному развитію, но нарушатъ миръ и правильность отправленій общественнаго организма, и приведутъ общество и всю страну -- по крайней мѣрѣ къ упадку. Если же законодатель относится къ свободѣ слова вполнѣ сочувственно, и искренно желаетъ ея водворенія въ своемъ отечествѣ,-- его законы напишутся въ духѣ покровительствованія свободѣ, и дадутъ обществу надежную ограду противъ злоупотребленій печати.
Мы постараемся, въ слѣдующій разъ, начертить проектъ постановленій о книгопечатаніи -- такъ какъ мы понимаемъ это дѣло, съ той точки зрѣнія, которая уже извѣстна читателямъ.