Говоря о воспитании и об отношении школы к жизни в России, мы пришли -- как вероятно помнят читатели -- к такому выводу, что нам нет пока другого выхода из нашего положения, как полной свободы обучения. Мы выразили мнение, что тогда образуются школы не казенные, а частные, или же общественные, соответственные потребностям общества; тогда каждая среда создаст сама себе школы -- ей в самом деле нужные; тогда само собою уравновесится отношение, так сказать, между предложением и потреблением, между школьным учением и действительными запросами жизни, и определится настоящий уровень общей цивилизации нашего отечества. Но выступая с мнением о полной свободе обучения, мы вовсе не имели и не имеем в виду уничтожения тех средних и высших учебных заведений, которые открыты и содержатся на счет государства. Мы вполне признаем, что доставлять обществу все пособия к высшему образованию лежит на прямой обязанности государства, тем более, что оно располагает такими средствами, каких ни частные лица, ни общество в своем распоряжении иметь не могут -- нигде, а тем менее у нас, в России; мы желали бы, напротив, поднять значение наших государственных учебных заведений и обратить их в действительный рассадник знания и науки, но полагаем, что эта цель может быть достигнута только тогда, когда частному обучению будет предоставлена полная свобода и казенное воспитание в вышеупомянутых заведениях перестанет быть обязательным. Нам могут возразить, пожалуй, что вступление в гимназии или университет, например, нисколько не обязательно, но такое возражение нельзя назвать справедливым. Конечно, нет закона, который бы повелевал учиться в гимназии или университете, но зато есть законы, устанавливающие за этими учреждениями такие служебные привилегии, что гимназия и университет оказываются единственно возможным выходом на служебное гражданское поприще, единственною дверью, открывающею виды на карьеру. Подобно тому как в теплицах холодного севера умудряются искусственным жаром и удобрением выгонять из наносной почвы цветы и деревья знойного юга, так и просвещение в России было возращаемо и вытягиваемо вверх -- искусственным способом прав, преимуществ, служебных выгод. Это сравнение старое, всем известное, но тем не менее поразительно верное. Мы знаем все -- что такое растение тепличное, как оно хило, дрябло, не плодотворно, в сравнении с теми, здоровыми и могучими, которые растут там у себя дома, на вольном воздухе, под открытым небом. Мы знаем также цену и нашему тепличному просвещению, мы видим его силу, его плодотворность! Два главные типа -- позволим себе повторить наши недавние слова -- выработаны русским современным просвещением: чиновники и нигилисты!..
Необязательно вступление в казенное учебное заведение, но обязательна служба для каждого дворянина, или по крайней мере, обязательно побывать на службе: обязательно получить офицерский чин, иначе дворянин лишается права служить по выборам, а по прежним законам -- поколения через два, неслужащий дворянский род лишался и дворянства. Кроме того, весь склад нашей жизни сложился так, что не только гражданская, но почти никакая публичная деятельность образованных классов общества, еще очень недавно, была невозможна -- без службы, никакое общественное положение было немыслимо без "офицерского чина". Изо всех наших писателей, литераторов, поэтов, ученых, кажется, один Языков умер без сего чина -- прожив весь свой поэтический век в звании канцелярского служителя в отставке. К чину -- тянул весь строй общественной жизни; с табелью о рангах было соглашено, соображено, комбинировано все бытие русского общества, начиная с воспитания. Даже и такие сферы общественной деятельности, которые, по-видимому, стоят совершенно вне государственной юрисдикции, были приравниваемы -- едва только касался их дух официальности -- к таблице о рангах: например художники, академики, учителя в семинариях, различные степени духовного сана (так епископ сравнен с генерал-майорским чином, архиепископ с генерал-лейтенантским, архимандрит -- с полковничьим и т.д.). Одним словом, со времен Петра, все, везде и во всем было направлено к целям государственным, все послужило государству как средство, -- все общество, так сказать, поступило на службу -- и действительно поступило, в буквальном смысле этого слова, тем более, что никакой другой деятельности для него и не было.
Для образования слуг государству достаточно обученных и просвещенных, все русское юношество было -- при Петре насильственно, а впоследствии искусственно -- привлекаемо, притягиваемо, приманиваемо в казенные питомники просвещения: служить более или менее долго, хотя бы только до получения первого чина по табели о рангах, было необходимостью для каждого, принадлежавшего к сословию неподатному, недуховному и некупеческому; самый ближайший способ к достижению сего заветного предела, то есть первого чина, или к дальнейшему успешному прохождению карьеры -- был и есть курс наук в казенном учебном заведении, дающий воспитаннику разные служебные преимущества, -- и вот таким образом монополия общественного воспитания сама собою утвердилась за государством. Можно было, конечно, и прежде, как и теперь, воспитаться и обучиться дома, и несравненно лучше, чем в казенном училище, гимназии или даже ином университете, -- но без университетского аттестата, наделяющего правами по службе I разряда или гимназического, дающего права II разряда, юноша, получивший самое блистательное образование дома, осужден был проходить свое служебное поприще по всем четырнадцати степеням табели о рангах, разделенным между собою, для непривилегированных, таким числом лет, что без особенных благоприятных обстоятельств -- для достижения последней ступени в этой лестнице потребен был бы мафусаилов возраст.
Покуда казенные общественные заведения будут давать своим питомцам такие значительные служебные преимущества, то есть чины немедленно по окончании курса и право на ускоренное прохождение остальных степеней табели о рангах, -- до тех пор нечего и мыслить о полной свободе обучения и о развитии у нас воспитания домашнего или общественного, неказенного. Но возможно ли лишить казенные учебные заведения этих прав и привилегий, покуда существует табель о рангах, этот краеугольный камень нашего общественного здания? Конечно, нет, но нужны ли эти ранги или чины в России, нужны ли они, по крайней мере, в наше время -- вот вопрос. Едва ли этот вопрос уже не разрешен в сознании всех просвещенных русских людей -- и разрешен отрицательно. Едва ли уже и само правительство не затрудняется иногда этим порядком, который лишает государство возможности пользоваться кстати и вовремя услугами людей полезных, в цвете их сил, вполне пригодных и способных, но отстраненных от приличного их дарованию поприща "неимением надлежащего чина". В этих видах были постепенно придумываемы разные способы для сокращения длинной служебной дистанции, рассчитанной, кажется, на самый долгий век человеческий. Из четырнадцати рангов сделано только двенадцать; аттестаты учебных заведений дали возможность начинать службу не с первой низшей ступени, а со второй, третьей и даже четвертой, то есть не с коллежского регистратора, а с губернского, с коллежского секретаря и даже с титулярного советника; наконец, для занятия некоторых мест дозволено было шагать разом через две и даже три ступени. В последнее же время, и весьма недавно, мы видели, что при замещении должностей в Царстве Польском правительство признало для себя выгодным отложить совершенно в сторону прежнюю систему назначения лиц служащих, сообразно их чину, и к изумлению всех, кто сжился душою и сердцем с табелью о рангах, пригласило людей, не имеющих даже штаб-офицерского чина, -- простых титулярных и даже ниже, -- к занятию должностей, приписанных по мундирам, по пенсиону, по табели о рангах, к разряду несравненно высшему! Почему же то, что признано удобным в Польше, не могло бы быть применено и к России?
Неудобство чинов, несовместность табели о рангах с пользами самого государства была, как мы видели, не раз сознаваема и правительством. Сколько мы знаем, даже в прошлое царствование были не однажды учреждаемы комитеты для обсуждения вопроса об уничтожении этого петровского учреждения, но к каким выводам пришли комитеты, нам неизвестно. Может быть, тогда было еще и не время, -- но что касается до настоящей поры, то, после всех совершенных и имеющих совершиться реформ, отмена табели о рангах представляется нам не только благовременною, но настоятельно нужною. Мы совершенно не согласны с теми, которые полагают существование чинов в России неудобством неважным. Мы уже объяснили, что они находятся в прямой связи с воспитанием в России и служат могучим рычагом российского просвещения. Они, -- именно чины, -- насильственно и искусственно притягивают юношество в казенно-учебные заведения, придают учению характер обязательный, следовательно не искренний, формальный, официальный и, так сказать, централизуют в руках государства дело общественного воспитания и просвещения. Свобода обучения, как мы уже сказали, несовместима с обязательностью рангов, немыслима при существовании нашей четырнадцатиступеннои чиновной лестницы. Едва ли какое другое учреждение, наложенное на Россию Петром I, имело такое громадное действие на весь строй, склад, быт русского общества, как эта знаменитая табель о рангах! Она до такой степени вошла в плоть и кровь, и в душу наших верхних общественных классов, так перепуталась, сплелась со всем нашим социальным устройством, с нашими привычками и понятиями, -- что мы даже и не замечаем той поразительной аномалии, какую представляет в русской жизни эта нерусская система!
Нет сомнения, что несколько лет спустя после того, как правительству угодно будет совершить эту реформу, нам самим будет казаться странным, как могли мы до такой степени слюбиться и сжиться с этим мудреным порядком; а будущему историку трудно будет даже и понять ту власть над сердцами и умами и то значение, которыми в течение полутораста лет пользовалось в России учреждение, так сильно противоречащее народному разуму? -- Кончено, нельзя не заметить, что табель о рангах, -- как у себя на родине, в Германии, так первоначально и у нас в России, -- имела совершенно не то значение, до которого она низошла впоследствии. Как в Германии, так и у нас -- она не лишена была прежде смысла действительности, и каждый ранг означал в самом деле известную должность: коллежский секретарь был действительно секретарем коллегии, коллежский советник точно и несомненно советовал в коллегии, -- и как ни странны были немецкие прозвания рангов, они все же представлялись чем-то осязательным, реальным, они вполне отвечали странной действительности -- немецким прозваниям действительно и несомненно существовавших коллегий и прочих учреждений. Но с постепенным упразднением и преобразованием как этих учреждений, так и вообще условий гражданской службы, чины получили смысл какой-то отвлеченный, мифический, какого-то совершенно непонятного отголоска неудобопонятного предания. Люди в России стали аттестоваться немецкими прозваниями должностей, не существующих ни у нас, ни у немцев! Попробуйте влезть в голову русского мужика и испытать собственным опытом то недоумение, которое должно производить в нем название -- хоть бы, например, надворного советника. Есть ли в этом слове хоть что-либо представляющееся действительным, реальным? Что такое надворный? Чего и кого советник? Слова русские, но в своем сочетании и применении звучащие его слуху совершенно недоступно для смысла. В названиях иностранных -- например в словах "титулярный", "коллежский" -- крестьянин по крайней мере может предполагать смысл ему неизвестный, но этот перевод немецких рангов на русский язык, еще более чем самый оригинал, смущает ум простого русского человека, как все непонятное, остающееся неразрешенным.
А между тем понять смысл сих названий было бы для него важно, потому что эти русско-немецкие звуки означают право и власть, пред которыми он обязан склоняться... Теперь, конечно, народ более или менее привык к немецкой номенклатуре чинов и учреждений, но можно представить себе, чем должна была она ему показаться лет за полтораста? Как долго, с каким напряжением, в течение этих полутораста лет, должен он был свыкаться с непостижимым его уму, но тем не менее весьма знакомым для него на практике, российским чиновным институтом?!
Мы уже и не говорим о том, что табель о рангах создала у нас целую массу новых дворян, да и до сих пор может назваться питомником или рассадником российского дворянства. Всякий чин делал человека благорожденным или благородным, чин штаб-офицерский сообщал это звание и его роду, -- и только в последнее время это право отодвинуто на несколько рангов выше. В настоящую пору, когда правительство стремится к тому, чтобы сблизить все сословия, и когда единственная завидная привилегия благородного звания -- владеть людьми на крепостном праве, приобретавшаяся недворянами только с получением известного чина -- в настоящее время уже не существует, табель о рангах могла бы, кажется нам, быть уничтоженною без всякого неудобства. Почему бы служащим не называться по имени своих должностей, а отставным по тем должностям, в которых они служили за последнее время, или просто по своему происхождению, или по роду своих занятий? Нам мудрено, конечно, вообразить себе Россию без титулярных советников, но думаем, что она от того нисколько не потеряет; мы убеждены, что подобная реформа, не нанося никому материального ущерба, произведет, однако же, неизмеримо важный по своим последствиям, плодотворный и благодетельный переворот в привычках, в нравах, во всем складе нашего общества и окажет полезное непосредственное действие на самый ход воспитания и просвещения в России. С отменою чинов и обязательности табели о рангах, учащихся в казенных учебных заведениях убавится тотчас наполовину; с уничтожением формальных привилегий, даруемых аттестатами гимназий и университетов, в них останутся только те, которые действительно ищут образования: нравственный уровень учащихся немедленно поднимется, достоинство науки возвысится, отношение к ней станет серьезнее. Без всякого сомнения, учившийся будет всегда пользоваться на государственной службе предпочтением пред неучившимся, но слово "учившийся" не будет означать только того, кто прошел по всей лестнице официального воспитания.
Для того же, чтоб определить степень познаний и умственного развития лица, поступающего на службу, всякое ведомство могло бы подвергать такого "аспиранта" специальному экзамену по своему усмотрению. Многие полагают, что с уничтожением чинов, -- этого могущественного, по их выражению, стимула, общий уровень образования в России понизится тотчас, и что поэтому поддерживать цивилизацию в России искусственными средствами покуда еще необходимо. Но мы уже показали прежде, к чему привело нас наше искусственно насажденное и форсированное просвещение. Дело не в объеме знаний, не в количестве, а в качестве просвещения. Образованных людей у нас в России не мало, а между тем в просвещении нашем нет именно той творческой производительности, той органической силы, которая одна живит и оплодотворяет. Пусть понижается уровень неестественно поднятый; пусть меркнет всякий мишурный блеск, -- пусть только возвратится Россия к правде жизни, к свободе своих естественных органических отправлений!..
Дождемся ли мы того времени, что Россия скажет про табель о рангах:
Свежо предание, а верится с трудом!
И не будет в России титулярного советника?!
Впервые опубликовано: "День". 1864. N 23, 6 июня. С. 1-3.