Москва, 5-го января 1885 г.
И еще минулъ годъ... Тусклый годъ, -- точно долгіе сѣрые будни, только вначалѣ озарившіеся блескомъ нашихъ успѣховъ въ Средней Азіи, да и потомъ раза два-три просвѣтлѣвшіе было на мгновеніе благодаря нѣкоторымъ несомнѣнно полезнымъ, хотя и частнымъ, государственнымъ мѣрамъ, -- а затѣмъ небо снова и пуще заволокло... Въ общемъ итогъ прошлогодней государственной дѣятельности можетъ назваться довольно скуднымъ, а что касается нашего внутренняго благоустройства и въ особенности нашего экономическаго преуспѣянія, то въ этомъ отношеніи итогъ представляетъ такую крупную отрицательную величину, что съ озабоченной думой и стѣсненнымъ сердцемъ встрѣченъ Россіей, едва-ли не на всемъ ея пространствѣ, новый 1885 годъ.
Но нѣтъ худа безъ добра... Недугъ нашъ -- особаго рода. Недугъ этотъ, отъ котораго щемитъ и ноетъ весь Русскій общественный, политическій, соціальный, духовный и нравственный организмъ, гнѣздится преимущественно -- въ мысли, -- въ той мысли, которая уже свыше полутора вѣка руководитъ судьбами нашей страны; недугъ этотъ -- наше вольное и невольное отступничество отъ своей народности, отъ духа жизни въ ней сокрытаго, стало-быть и отъ его творчества, -- отъ историческаго пути, отъ преданій и началъ народно-государственнаго Русскаго строя. То болѣзненное ощущеніе, которое обыкновенно выражается словами "не по себѣ" и которое именно испытывается и Россіей, по отношенію къ ней имѣетъ смыслъ вполнѣ реальный. Какъ же ей иначе себя и чувствовать, когда она дѣйствительно живетъ де по себѣ, а по чьей-то чужой мѣркѣ и формѣ жизни, свое собственное тѣло творя себѣ чужимъ, мучительно болѣя чужими же недугами! Никогда ни одинъ народный организмъ не подвергался подобному (да еще и такому продолжительному) извращенію естества! Но долѣе продолжаться такое извращеніе уже не можетъ. Крѣпокъ народный организмъ и глубокихъ неизлечимыхъ поврежденій, повидимому, еще не претерпѣлъ, но мы подходимъ уже въ той послѣдней грани его крѣпости, за которою начинается разложеніе... И вотъ, въ этотъ-то рѣшительный, грозный мигъ, повсюду довольно явно сталъ пробуждаться въ Русскомъ обществѣ спасительный инстинктъ самосохраненія и такъ-сказать практически ускорять медленный доселѣ процессъ народнаго самосознанія. Въ этихъ утѣшительныхъ знаменіяхъ времени мы и видимъ добро изъ-худа, потому что все дѣло -- въ успѣхѣ этого процесса. Если наша болѣзнь -- свойства умственнаго и духовнаго (вѣроятно даже и ниспосланная намъ историческимъ провидѣніемъ для развитія и воспитанія въ насъ Русской мысли), то только подвигомъ самосознанія она и можетъ быть побѣждена, а съ тѣмъ вмѣстѣ возвращена и свобода народной жизни и ея творчеству.
Но этотъ подвигъ еще не совершенъ. Праздновать побѣду еще рано! Преждевременны и лживы увѣренія, которыя теперь часто доводится читать и слышать, будто въ наши дни въ сознаніи высшихъ образованныхъ, руководящихъ классовъ нѣтъ уже болѣе никакого отчужденія отъ народной жизни, будто права ея теперь въ принципѣ уже признаны всѣми, такъ что постоянно напоминать и твердить о нихъ, какъ это дѣлаетъ "Русь", теперь уже совершенно излишне! Подобныя рѣчи -- или недомысліе, или же прямо "словеса лукавствія". Несомнѣнно, что теперь даже многіе западники изъ старовѣровъ 40-хъ годовъ согласны, не безъ развязной снисходительности, признать "въ нѣкоторой долѣ" заслуги тѣхъ, кого чуть не полвѣка назадъ прозвали "славянофилами", и не прочь подчасъ и спрыснуть слегка свой затхлый иноземный товаръ "славянофильскими" духами. При этомъ иногда довольно ловко дѣлается подмѣнъ слова и понятія "народность" -- словомъ "національность", такъ какъ подъ послѣднее очень удобно подвести понятіе объ одномъ лишь внѣшнемъ государственномъ или политическомъ единствѣ, да таковымъ и ограничиться: вѣдь за "Русскую національность" готовы, пожалуй, ратовать даже и Евреи -- Русскіе подданные! Всѣ такіе новѣйшіе націоналы, возвѣщающіе обыкновенно, что "славянофильскія идеи уже отжили свой вѣкъ", всегда горой за "Русскую національную независимость", -- и въ то же время ничто такъ ихъ не выводитъ изъ себя (и не изобличаетъ притомъ подлинный смыслъ ихъ воззрѣній), какъ выраженіе: "Русская народная самобытность"! Очевидно, что всѣ подобныя рѣчи лишь сугубая ложь, впрочемъ не всегда и сознательная. Многіе, особенно тамъ въ Петербургѣ, ничтоже сумняся и безъ малѣйшаго зазрѣнія своей "національной" совѣсти, напротивъ полагая служить "дѣлу Русской національности", охотно готовы заняться, да отчасти и занимаются -- не заимствованіемъ, о нѣтъ!-- а переложеніемъ иностранныхъ политическихъ комедій и водевилей на Русскіе нравы!..
Такимъ дешевымъ способомъ примиренія противоположныхъ началъ, такимъ обходомъ рѣшенія задачи выдвигаемой Русскою жизнью, Русская жизнь довольствоваться не можетъ; такими пластырями, накладываемыми за язвы Русскаго организма, язвы еще пуще растравляются, пуще, мучительнѣе болѣютъ, а потому и мы позволимъ себѣ не переставать докучать Русскому обществу всевозможныхъ слоевъ, начиная съ властныхъ, своею такъ-называемою "славянофильскою" проповѣдью, не превращать нашего литературнаго служенія дѣлу народнаго самосознанія... Тѣмъ болѣе, что въ теоретическимъ аргументамъ, повторяемъ, грядутъ теперь намъ на помощь тяжеловѣсные аргументы очень серьезнаго практическаго свойства...
Недавно "С.-Петербургскія Вѣдомости", -- которыхъ никакъ нельзя причислить къ газетамъ западническаго "либеральнаго" лагеря, которыя напротивъ отличаются направленіемъ извѣстнымъ въ Петербургѣ подъ названіемъ "консервативнаго", усердно, повидимому, ратуютъ съ "космополитизмомъ" и служатъ вообще оттолоскомъ "Московскихъ Вѣдомостей", -- выступили со статьей, выдѣляющейся изъ другихъ большею важностью и торжественностью тона и заключающею въ себѣ, надо полагать, ихъ professionem fidei. У почтенной газеты охота смертная выработать себѣ самостоятельную основу національности, -- помимо "славянофильства", но... участь выходить горькая. "Есть три Россіи или точнѣе -- три понятія о Россіи", начинаютъ "С.-Петербургскія Вѣдомости" свою статью: "Россія офиціальная, Россія неофиціальная и "Россія историческая". Газета (признающая себя глашатаемъ послѣдней) такое вслѣдъ за симъ устанавливаетъ различіе между тремя Россіями: "Россія офиціальная есть Россія правительственная, Россія Петра и его преемниковъ, Россія военнаго могущества, государственной службы, чиновниковъ, присутственныхъ мѣстъ, полиціи и жандармовъ, а въ недавнее время Россія рекрутскихъ наборовъ и помѣщичьихъ правъ". Очевидно, что это одни внѣшніе признаки, притомъ лишь до временъ Александра II. Почему же, однако, Россія обязательной воинской повинности не есть Россія "офиціальная"? Но послѣдуемъ за авторомъ. "Россія офиціальная -- продолжаетъ онъ -- "есть Россія ведомая правительствомъ, призывающимъ всѣхъ и каждаго въ исполненію государственныхъ, служебныхъ и матеріальныхъ повинностей"... Читатель въ недоумѣніи: призывать къ исполненію государственныхъ повинностей -- долгъ правительства не преходящій, а пребывающій; почему же онъ отнесенъ въ офиціальной Россіи прошлой? Что дѣло идетъ именно о Россіи прошлой, доказывается тѣмъ, что вслѣдъ за приведенными словами, не отдѣляя ихъ даже точною, авторъ ведетъ далѣе свою характеристику офиціальной Россіи въ такихъ выраженіяхъ: "Россія хвалебныхъ онъ Ломоносова, Россія газетъ Греча и Булгарина, лекцій Шевырева, патріотическихъ "драмъ Полеваго и Кукольника"... Положимъ, въ этой послѣдней характеристикѣ есть желаніе оттѣнить признаки внутренніе; но опять возникаетъ вопросъ: а Россія "Сѣверной Почты", "Правительственнаго Вѣстника", "Journal de St.-Pétersbourg" развѣ не "Россія офиціальная"?.. Послѣ такой, не совсѣмъ удачной попытки опредѣлить понятіе объ офиціальности, "С.-Петербургскія Вѣдомости" переходятъ къ "Россіи неофиціальной".
Это де столько дѣйствительность", говорятъ онѣ, "сколько отрицаніе Россіи офиціальной и протестъ противъ нея", протестъ, шедшій съ двухъ сторонъ: "во имя Русской самобытности" и "во имя западной цивилизаціи". Вотъ какъ опредѣляетъ газета "славянофильскій" протестъ: въ славянофильскомъ лагерѣ "желанная неофиціальная Россія...представлялась какъ царская Русь съ ея Кремлевскою стариною, оригинальнымъ строемъ, дѣдовскими обычаями, народными вѣрованіями, церковностью жизни, гуломъ Московскихъ колоколовъ (!), монастырями -- какъ средоточіями умственной дѣятельности; съ ея деревнею, боярствомъ и крестьянствомъ" (хорошо, что авторъ еще не сказалъ: "съ ея крѣпостнымъ правомъ"!), "съ ея міромъ, вѣчемъ, общиною, сходкою, приказами (?) -- вмѣсто коллегій и министерствъ, думами и соборами -- вмѣсто совѣтовъ"...И "коммиссій", прибавимъ мы. Хотя тутъ, какъ водится, навалены въ одну кучу и мнимыя, и истинныя черты славянофильскаго ученія, смѣшаны начала, духъ жизни сокрытый въ старинныхъ бытовыхъ и государственныхъ формахъ съ самыми этими формами и съ внѣшними явленіями старины невозвратно отжившей, -- однакожъ мы на разборѣ этого опредѣленія останавливаться теперь не будемъ, да и не очень-то претендуемъ на приписываемое "славянофиламъ" расположеніе къ общинѣ, міру, соборамъ и пр., вмѣсто современнаго бюрократическаго строя! Затѣмъ авторъ, какъ и слѣдовало ожидать, поясняетъ, что "многія идея славянофильства вошли въ общее достояніе, другія жизнь опередила своимъ запросомъ, и онѣ доживаютъ послѣдніе дни"... Очевидно, газета трактуетъ "славянофильскій протестъ" свысока, fait bon marché de lai, какъ говорятъ Французы, -- чѣмъ и подтверждаетъ сказанное нами выше о томъ, какъ дешево думаютъ у насъ нѣкоторые расивитаться съ задачами народнаго самосознанія!
Посмотримъ: въ чемъ же и какими новыми запросами опередила славянофильскія идеи жизнь, и какая это Россія теперь начереду -- по мысли "С.-Петербургскихъ Вѣдомостей?" "Идея -- вѣщаютъ онѣ, -- которую желали бы мы выразить подъ словомъ: "Россія историческая", сравнительно недавняго происхожденія: она пришла въ ясное сознаніе въ эпоху Польскаго мятежа 1863 года и мало-по-малу привлекаетъ себѣ серьезные умы"... Понятно, что здѣсь подразумѣвается эпоха возникновенія публицистической политической дѣятельности "Московскихъ Вѣдомостей" подъ тою редакціей, подъ которою онѣ и теперь существуютъ. А такъ какъ санъ авторъ, нѣсколько ниже, говоритъ, что "Россія историческая есть та же правительственная, офиціальная, но не въ смыслѣ эпохи Николая I и не въ смыслѣ эпохи Александра I (объ Александрѣ П вовсе не упоминается), то можно бы, продолжая сравненіе съ охарактеризованною самимъ авторомъ "Россіей офиціальной", вывести такое заключеніе, что его "Россія историческая есть Россія офиціальная", только не патріотическихъ драмъ Кукольника, а "Московскихъ" и "С.-Петербургскихъ Вѣдомостей", -- если только "Московскія Вѣдомости" согласятся признать истолкованіе ихъ Россіи, предложенное Петербургскою газетою, правильнымъ и удовлетворительнымъ... Истолкованіе же ея вотъ какое: "Россія историческая -- есть Россія дѣйствительная, какъ завѣщана она нынѣшнему поколѣнію многовѣковою, тяжелою исторіею". Не ясно! Почему же Россія завѣщанная поколѣнію временъ Николая многовѣковою же тяжелою исторіею -- не была въ свою очередь "Россіею историческою"? Это послѣднее выраженіе встрѣчается и въ "Руси", но смыслъ его совершенно иной. Подъ Россіей "исторической", когда намъ случалось употреблять это слово, мы разумѣли Россію въ ея историческомъ существѣ, съ тѣми ея основными историческими элементами, которые сокрыты отъ сознанія "Россіи офиціальной" и лишены были возможности свободнаго своего проявленія и воздѣйствія именно въ исторіи послѣднихъ двухъ вѣковъ. Можетъ-быть, по мнѣнію автора, это историческое существо теперь уже вполнѣ проявилось? Но когда, какъ и въ чемъ? Вѣдь если Россія Николая I -- Россія только "офиціальная", а не "историческая", то подъ опредѣленіе автора, что "Россія историческая" есть Россія въ томъ самомъ видѣ "какъ завѣщана она нынѣ;шнему поколѣнію", неминуемо должна войти Россія эпохи покойнаго Государя со всѣми его реформами и во всемъ ихъ объемѣ, пребывающемъ до нынѣшняго дня? Авторъ однакожъ объ этомъ умалчиваетъ, находя это вѣроятно для себя неудобнымъ... Посмотримъ -- нѣтъ ли другого, болѣе точнаго опредѣленія.
"Признавать историческую Россію" -- читаемъ вслѣдъ за тѣмъ въ газетѣ, -- "значитъ признавать, что можно стоять на высотахъ Европейскаго просвѣщенія и оставаться Русскимъ, вѣрнымъ своему Государю и своему народу, не отрекающимся отъ исторіи своего государства и его нелегкихъ задачъ, не отвергающимъ съ ребяческимъ легкомысліемъ выработаннаго страдою поколѣній государственнаго строя... А! Ну теперь намъ ясно.
Сопоставляя это опредѣленіе съ отзывомъ автора, съ одной стороны, о такъ-называемыхъ "славянофильскихъ" идеяхъ, отживающихъ свои послѣдніе дни и опереженныхъ запросомъ жизни", -- съ другой: о доктринахъ нашихъ западниковъ-либераловъ, рѣзво имъ осуждаемыхъ, -- мы должны необходимо придти къ выводу, что "Россія историческая" "С.-Петербургскихъ Вѣдомостей" (понятіе о которой, по ихъ словамъ, сознано лишь съ 1863 г.) не есть Россія ни конституціоннаго пошиба, ни та, объ историческомъ существѣ которой такъ часто напоминаетъ наше изданіе: т. е. и не Россія земская, монархическая, въ которой начало общинное, мірское, соборное состоитъ въ неразрывномъ органическомъ союзѣ съ единоличною верховною, никакимъ договоромъ не ограниченною властью. Такъ что же она такое? Да ничего болѣе, какъ та же Россія Петербургская, Россія сего дня -- канцелярско-полицейско-бюрократическая, съ министерствами, совѣтами и коммиссіями. О Россіи земской авторъ вообще ни слова. Отвергая такъ-называемое "славянофильское" опредѣленіе государственнаго строя и понимая подъ "историческою Россіею" ту, которая "завѣщана нынѣшнему поколѣнію", Петербургская газета даетъ свою санкцію не чему иному, какъ соеременному status quo, только безъ конституціонной въ немъ подмѣси, -- современному государственному строю, который, точно, "выработанъ страдою поколѣній": съ этимъ послѣднимъ мы вполнѣ согласны!.. Этому выводу нашему не противорѣчатъ и слѣдующія за приведенной нами цитатой строки "С.-Петербургскихъ Вѣдомостей": "Россія историческая, въ ея идеалѣ, есть Россія сильной правительственной власти, единичной и живой, а не коллективной и условной, и самой широкой свободы во всемъ, что лежитъ внѣ круга исполненныхъ передъ государствомъ обязанностей". Опредѣленіе "свободы" очень темное, такъ какъ предварительно слѣдовало бы обозначить самый кругъ таковыхъ обязанностей; во всякомъ случаѣ оно можетъ касаться однихъ личныхъ правъ, а не земскаго строя Русской внутренней жизни, который, по нашему мнѣнію, не подходитъ даже подъ понятіе "правъ", а составляетъ основную стихію общаго нашего государственнаго строя и не отдѣляется отъ Русскаго понятія о верховномъ единовластіи.
Такъ вотъ что теперь возведено на степень "Россіи исторической" и переодѣто въ національный, даже народный костюмъ! Говоримъ "народный" потому, что авторъ статьи именно поминаетъ, хотя ни къ селу ни къ городу, "Русскій народъ", и даже чуть ли не даетъ уразумѣть, что и открытъ-то онъ только со временъ "Московскихъ Вѣдомостей" 1863 года. Только съ этого года, увѣряетъ академическая газета, возникла мысль о возможности "стоять на высотѣ Европейскаго просвѣщенія и оставаться Русскимъ, вѣрнымъ своему Государю и народу, не отрекающимся отъ исторіи своего государства"! Какъ будто и Хомяковъ, и К. С. Аксаковъ, и ихъ друзья, стоявшіе безспорно на высотѣ Европейскаго просвѣщенія, уже болѣе 40 лѣтъ тому назадъ и первые въ Русской литературѣ, даже испытывая разныя гоненія со стороны слѣпотствующаго правительства, не возвели Русскій принципъ верховнаго единовластія въ догматъ Русскаго политическаго катихизиса, не объяснили и не оправдали его теоретически?.. Но при этомъ они дѣйствительно оставались "вѣрными и Русскому народу", не отреклись отъ Русской исторіи и возвели въ догматъ того же катихизиса и начало земское. Таковой вѣрности народу въ понятіи о "Россіи исторической", возникшемъ будто бы съ 1863 г. и теперь излагаемомъ "С.-Петербургскими Вѣдомостями", нѣтъ мѣста, потому что призваніе принципа самодержавной власти внѣ идеи земли -- такой "вѣрности народу" противорѣчитъ. Совершенно опуская эту идею и иронически отзываясь объ "общинѣ", "мірѣ", "соборахъ" или сборномъ началѣ "вмѣсто коллегій и министерствъ", -- обо всѣхъ этихъ, по его мнѣнію, аттрибутахъ славянофильскаго ученія, неужели не видитъ авторъ, что слова его, которыми онъ такъ торжественно заканчиваетъ свою статью, не болѣе какъ пустая безсодержательная фраза? Вотъ эти слова: "Россія историческая есть Русское правительство и Русскій народъ, стоящіе вмѣстѣ и дружественно на стражѣ Русскихъ интересовъ"... Что-жъ это за народъ безъ народности? и какимъ образомъ, при устраненіи историческаго понятія о земщинѣ, какъ неотъемлемой приналежности государственнаго строя Россіи, можетъ онъ стоять на стражѣ Русскихъ интересовъ? И почему авторомъ признано здѣсь умѣстнымъ, вмѣсто болѣе точнаго выраженія: "Русская верховная единоличная власть" или "Русскій государь", употребить выраженіе "правительство", которое вѣдь само по себѣ можетъ быть примѣнено во всевозможнымъ формамъ правленія? Не потому ли, что оно, это слово, -- подъ коимъ можно разумѣть сонмъ Петербургскихъ сановниковъ и чиновниковъ руководящихъ безчисленными вѣдомствами, -- именно и понадобилось газетѣ для болѣе точнаго опредѣленія понятія о государственномъ status quo "завѣщанномъ нынѣшнему поколѣнію"? Но въ такомъ случаѣ, спросимъ опять, къ чему здѣсь "Русскій народъ?" Совсѣмъ лишняя мысль, нужная развѣ для того, чтобъ, по мысли газеты, служить подножіемъ для бюрократическаго зданія сооруженнаго Сперанскимъ и упроченнаго "страдою поколѣній"!..
Опредѣленіе "исторической Россіи" въ томъ смыслѣ, какъ употреблялось это слово иногда въ "Руси", дано Русскою исторіей той поры, когда не было еще разрыва между народною жизнью и ея руководящими и властвующими классами: это -- "Государство и Земля", "Государево и земское дѣло"... (См. Уложеніе царя Алексѣя Михайловича). Оно и единственно-истинное.
О томъ же, какъ отражается въ Россіи областной, земской, "Россія историческая" "С.-Петербургскихъ Вѣдомостей" съ тѣмъ "государственнымъ строемъ", который завѣщанъ нынѣшнему поколѣнію и благополучно пребываетъ теперь въ Петербургѣ, но "съ ребяческимъ легкомысліемъ" отвергается такъ-называемыми славянофильскими идеями съ ихъ "общиной", "міромъ" и соборнымъ началомъ, -- о томъ, какъ отдается современный status quo въ жизни народной, говоритъ достаточно убѣдительно помѣщаемая ниже статья, именно носящая заглавіе: "Нашъ status quo"... Такіе голоса съ мѣста, при всей ихъ страстности, и даже вслѣдствіе самой этой страстности, достойны вниманія и служатъ краснорѣчивымъ отвѣтомъ защитнику Петербургскаго періода Русской исторіи. Въ то же время они, съ нашей точки зрѣнія, представляютъ и утѣшительное явленіе въ настоящее время, такъ какъ свидѣтельствуютъ о возрастаніи Русскаго народнаго самосознанія и о томъ, что и помимо уже какой-то "славянофильской теоріи", сама жизнь вопіетъ по Русской исторической правдѣ!