Сочиненія И. С. Аксакова. Славянскій вопросъ 1860-1886
Статьи изъ "Дня", "Москвы", "Москвича" и "Руси". Рѣчи въ Славянскомъ Комитетѣ въ 1876, 1877 и 1878.
Москва. Типографія М. Г. Волчанинова (бывш. Н. Н. Лаврова и Ко). 1886.
СТАТЬИ ИЗЪ ГАЗЕТЫ "РУСЬ".
1884 г.
(ПЕРЕДОВЫЯ СТАТЬИ.)
Москва, 1 октября.
Вопросы внѣшней русской политики, сравнительно съ прежнимъ временемъ, слабо теперь удерживаютъ на себѣ вниманіе русскаго общества.... Принято говорить, что "теперь очередь за разрѣшеніемъ задачъ внутреннихъ", что "всѣ теперь заботы правительственныя и общественныя должны быть исключительно устремлены къ усовершенствованію нашихъ гражданскихъ порядковъ, къ мирному подъему нашихъ экономическихъ силъ, къ плодотворному развитію въ отечествѣ нашемъ просвѣщенія, культуры, цивилизаціи" и т. д. и т. д.... Умныя рѣчи пріятно и слушать. Жаль только, что исторія-то не всегда этихъ умныхъ рѣчей слушается, да и вообще ведетъ себя вовсе не благонравно, вовсе не по нашей, логически-аккуратно составленной въ кабинетѣ программѣ, а претъ и ломитъ своимъ путемъ, наперекоръ вполнѣ основательнымъ, казалось бы, соображеніямъ людей самыхъ разсудительныхъ, чуждыхъ презрѣннаго фантазёрства и идеализма. "Умныя рѣчи" были бы впрочемъ не только умны, но даже и разумны, еслибъ возможно было убѣдить чужіе сосѣдніе народы сидѣть смирно, не шевелиться, отказаться отъ всякой живой дѣятельной внѣшней политики на весь для насъ нужный и желанный срокъ. Но такъ какъ это оказывается -- но меньшей мѣрѣ невозможнымъ, то и "умныи рѣчи" людей наиразсудительнѣйшихъ, громко на весь міръ оглашенныя,-- не отдаются ли онѣ въ чужихъ ушахъ, за рубежомъ нашего отечества, только какъ возвѣщеніе въ такомъ смыслѣ: "вѣдайте по крайней мѣрѣ всѣ кому о томъ вѣдать интересно или надлежитъ, что мы-то сами, съ своей стороны, отъ всякой живой, дѣятельной внѣшней политики отказываемся и по этой части совсѣмъ ужъ теперь не энергичны,-- сознательно, намѣренно, позволимъ себѣ даже заразиться: благонамѣренно, по принципу не энергичны, ибо бережемъ энергію для домашнихъ дѣлъ?"... Положимъ, этой похвально по своей искренности; но едва ли, однако, вполнѣ удобно и безопасно благовѣстить по вселенной о такой своей предвзятой и систематической неэнергичности, именно въ области политическихъ интересовъ,-- даже щеголять и рисоваться подобнымъ политическимъ поведеніемъ,-- какъ это въ обычаѣ у нашей дипломатіи и ея органа -- "Journal de St.-Petersbourg"? Миролюбивая во что бы ни стало, а outrance, иначе сказать -- пассивная внѣшняя политика стала теперь нашимъ оффиціальнымъ девизомъ и руководящимъ правиломъ. Не только у дипломатовъ и въ правящихъ сферахъ, но и въ значительной части русскаго общества чуть не верхомъ мудрости считается именно такое распредѣленіе энергіи: почти никакой для дѣлъ внѣшней,-- всю ее для дѣлъ внутренней политики! Что жъ? можно бы, пожалуй, и утѣшиться при мысли, что за то ужъ эта послѣдняя у насъ такъ и рвется впередъ безъ удержу, такъ и пышетъ жизнью, кипитъ, творитъ, зиждетъ, мечетъ сочные плоды на право и на лѣво; силы растутъ и множатся не по днямъ, а по часамъ, мысль бьетъ ключомъ, трудъ бодръ и охотенъ, спорится работа, смѣла и свѣтла надежда... Вѣдь это не то что у сосѣдей, которые растрачиваютъ добрую половину своего запаса энергіи на внѣшнія политическія заботы, и лишь другую половину отдаютъ заботамъ внутреннимъ! Ми вотъ на внѣшнія почти ничего не растрачиваемъ!... Однакоже особенно необычайнымъ преизбыткомъ дѣятельности мы у себя дома не обезпокоены,-- жизнь конечно сочится, но не бьетъ ключомъ, работа безъ сомнѣнія не останавливается, движется впередъ, но съ благоразумною экономіей силъ и труда, съ медлительностью можетъ-быть и мудрою, но всего менѣе похожею на энергію.
Въ томъ именно и дѣло, что разсудительные люди, чуждые фантазерства и идеализма,-- въ своей дешевой мудрости многаго недоразсудили и съ пренебреженіемъ отнеслись къ свойствамъ и требованіямъ психіи народной. Имъ и въ недомёкъ та внутренняя цѣльность, которою обладаетъ духовный организмъ историческаго народа и которая не знаетъ себѣ дробленія по клѣткамъ и клѣточкамъ, вѣдомствамъ и а департаментамъ. Источникъ энергіи одинъ -- здоровье души народной, и если онъ не изсякъ, не оскудѣлъ, не засоренъ, не задавленъ грузнымъ горемъ или тяжкимъ недоумѣніемъ, если онъ продолжаетъ источать живую волну, то и питаетъ ею равномѣрно весь духовный народный составъ, проникаетъ энергіею всѣ проявленія его жизни. Точно также чуждо бытію народнаго политическаго организма и всякое рѣзкое дѣленіе политическихъ интересовъ на внѣшніе и внутренніе: они не раздѣльны, или, вѣрнѣе сказать -- они одновременно, сообща обусловливаютъ самое это бытіе: мѣсто которое народъ занимаетъ въ исторіи, среди другихъ народовъ, всемірно-личное его призваніе и нерасторжимое съ этимъ призваніемъ его внутреннее сложеніе и развитіе. Все это состоитъ между собою въ органической связи, въ непосредственномъ взаимодѣйствіи. Само собою разумѣется, массы народныя ни о какой "политикѣ" не разсуждаютъ, въ подробности ея и не входятъ, да онѣ большею частью и недоступны ихъ пониманію,-- именно пониманію составляющихъ эти массы единицъ, каждой порознь, выхваченной случайно, отдѣльно, въ данное, отдѣльное же мгновеніе. Въ этомъ смыслѣ, пожалуй, будетъ и правъ тотъ высокопоставленный дипломатъ, который, внезапно вопросивъ кучера своей кареты, Микиту, о Берлинскомъ конгрессѣ, съ восторгомъ утверждалъ, что "народъ" ничего о томъ не вѣдаетъ и вѣдать не хочетъ! Не болѣе дальнозоркости проявили въ оцѣнкѣ народнаго движенія въ Сербскую войну No 877 г. и "народникъ-беллетристъ" г. Успенскій, и даже такой великій романистъ, какъ графъ Л. Толстой (въ своемъ совершенно неудачномъ эпилогѣ къ "Аннѣ Карениной"). Ни наши дипломаты, ни реалисты-писателя не хотятъ или не способны понять, что народъ -- организмъ особаго рода, надѣленный особымъ мистическимъ, ни для / какого анализа неуловимымъ процессомъ умственныхъ и душевныхъ отправленій, раскрывающимся лишь въ ходѣ самой жизни и въ историческихъ результатахъ. А эти результаты и служатъ непреложнымъ свидѣтельствомъ о непрерывной жизненной дѣятельности совокупно-цѣльнаго, присущаго народу историческаго инстинкта, совокупно-цѣльнаго же чувства и воли. И странно! вѣдь никого не удивитъ, если историкъ скажетъ такую фразу: "Русскій народъ сьизначала стремился къ морю, медленнымъ и упорнымъ трудомъ пролагалъ себѣ къ нему путь" и т. д. Оно совершенно вѣрно, но никто, конечно, не укажетъ того мужика, который бы это стремленіе къ морю возвелъ "въ объектъ сознанія", который бы даже, проживая въ центрѣ Россіи, зналъ съ надлежащею точностью географическое положеніе морей! Между тѣмъ такое стремленіе несомнѣнно жило въ народномъ инстинктѣ!... Все это, казалось бы, истины совершенно азбучныя, но ихъ приходится постоянно напоминать нашимъ властнымъ руководителямъ, которые привыкли вмѣнять ни во что народные историческіе инстинкты, даже относиться къ нимъ скептически или и вовсе отрицать ихъ. Особенно же сильно преобладаетъ въ нѣкоторыхъ петербургскихъ сферахъ такое именно убѣжденіе, что ужъ до внѣшней-то политики народу никакого дѣла нѣтъ, что никакого къ его внутренней жизни отношенія она не имѣетъ и никакого воздѣйствія на его духовный строй не оказываетъ. Бѣда отъ подобнаго воззрѣнія была бы, пожалуй, еще не особенно велика, еслибъ сами-то эти сферы и руководители были болѣе причастны историческому національному инстинкту и духу. Но при свойственномъ имъ, совсѣмъ даже безболѣзненномъ, какъ бы нормальномъ отчужденіи отъ народности, такой ихъ взглядъ на отношеніе народа къ интересамъ внѣшней политики способенъ лишь родить плоды самаго горькаго вкуса. Только этимъ лишь и объясняется странная мысль о возможности сочетать благотворно политику пассивную, политику бездѣйствія внѣшняго съ политикою дѣятельною и живою внутри,-- отсутствіе всякой энергіи (а слѣдовательно и достоинства) въ первой -- съ преизобиліемъ энергіи (и достоинства) во второй!
Но какъ ни выставляй энергію въ программѣ для политики внутренней, энергіи не будетъ, если таковой не имѣется и для политики внѣшней,-- да и быть не можетъ, потому что значитъ -- ея вообще нѣтъ.-- Была бы она,-- проявилась бы и въ той и въ другой, всюду. Мы уже замѣтили выше, что политика пассивная внѣшняя (нашъ оффиціальный теперь девизъ подъ кличкою "миролюбивой") не одарила насъ особенно энергическою политикою внутреннею. Почему же такъ? Да потому, что во всякой дѣятельности требуется участіе нѣкоего фактора, весьма своенравнаго и "разсудительнымъ людямъ", особенно петербургскаго пошиба, мало сочувственнаго, даже мало понятнаго: это -- духъ. Состояніе духа въ каждомъ человѣческомъ существованіи обусловливаетъ вообще успѣшность личной работы; точно также и состояніе общественнаго духа сказывается непосредственно на всякой дѣятельности общественной въ широкомъ смыслѣ слова, не исключая и дѣятельности правительственной. Тѣмъ сильнѣе воздѣйствіе состоянія духа всенароднаго. А это состояніе у насъ ужъ вовсе не бодро, и одна изъ ближайшихъ его причинъ кроется,-- таково наше глубокое убѣжденіе,-- въ политикѣ внѣшней. Пусть не воображаютъ гг. дипломаты, что ихъ образъ дѣйствій можетъ быть оцѣненъ только экспертами, да еще не иначе какъ при помощи европейскихъ мѣръ и вѣсовъ, и не отдается никакими послѣдствіями на состояніе души народной!... "Да чѣмъ же худымъ,-- возразитъ, пожалуй, иной дипломатъ,-- можетъ отразиться въ народѣ наше стремленіе создать ему мирное и безмятежное житіе? Миръ вѣдь величайшее для народа благо,-- ничего другаго ему и не нужно, мы ему и сооружаемъ миръ,-- и мы же виноваты?!" Миръ, конечно, благо, но миръ миру рознь; есть миръ почетный и миръ постыдный, и постыднаго мира народъ не хочетъ, даромъ что народъ -- "практикъ" и никто болѣе его не терпитъ лишеній и мукъ отъ нарушенія общественной тишины. Но народъ, какъ и вообще человѣкъ, не о хлѣбѣ единомъ живетъ. Если знамя историческаго народа развѣвается не высоко, не такъ, какъ ему прилично, если на людяхъ, т. е. на народахъ, онъ подобающей себѣ чести не имѣетъ, а напротивъ стяжалъ посрамленіе, то неужели возможно вообразить, что духъ его останется бодръ? А если не бодръ, то и не плодотворенъ: вѣдь только бодрость духа производительна! Неужели возможно предположить, что такой великій народъ, какъ народъ Русскій, лишенъ всякаго національнаго самочувствія? Позоръ Берлинскаго трактата гнететъ доселѣ и не перестанетъ гнести Русскій народъ до тѣхъ поръ, пока, такъ или иначе, этотъ позоръ будетъ снятъ. И тѣмъ болѣе былъ народу чувствителенъ этотъ позоръ, что онъ послѣдовалъ не только послѣ блистательнѣйшихъ побѣдъ, о которыхъ, о каждой, было въ точности вѣдомо каждому изъ ста милліоновъ рускаго населенія,-- но и послѣ необычайнаго подъёма народнаго духа, проявившагося именно въ эпоху Сербской добровольческой, а потомъ и Болгарской, государственной войны. Ни одна изъ предшествовавшихъ войнъ не возбуждала въ такой степени его прямаго всесердечнаго участія, какъ именно войны 1877--1878 годовъ, не вызывала въ немъ такого одушевленія; это были первыя войны послѣ освобожденія крестьянъ отъ крѣпостнаго ярма, а вмѣстѣ съ тѣмъ и первыя проявленія ихъ новой гражданской жизни... И обжечься на этомъ энтузіазмѣ съ первыхъ же разъ, да еще не по своей винѣ (со стороны народа сдѣлано было все возможное и даже повидимому невозможное для достиженія славнаго мира),-- и за свои подвиги, свои до ужаса щедрыя жертвы кровью и достояніемъ, сказать себѣ: "насъ судятъ въ Берлинѣ" (эти слова мы лично слышали отъ людей изъ народа), изъ побѣдителей попасть не только въ побѣжденные, да еще подсудимые,-- получить наконецъ, вмѣсто побѣдоноснаго народнаго вѣнца -- достойный вѣнецъ нашего раболѣпнаго европеизма, срамный трактатъ!... Вѣдь это только въ Петербургѣ, да въ легко* мысленномъ, или же совсѣмъ отрѣшенномъ отъ русской народности русскомъ обществѣ, возможно было надѣяться, что такой позоръ не отзовется на нравственномъ здоровьѣ страны! Берлинскій трактатъ -- это Kulminationspunct петербургскаго періода нашей исторіи, это апогей отчужденія высшихъ слоевъ ^ Русскаго народа отъ народности,-- того отчужденія, которое до сихъ поръ многими тупоголовыми и тупосердечными (за то "либеральными") интеллигентами отрицается!..
Найдутся такіе и теперь между нами, которые скажутъ, что о такомъ старьѣ не стоитъ и говорить, что все это теперь пережито и забыто, что "мирный прогрессъ культуры долженъ заслонить всякіе политическіе расчеты" и тому подобныя пошлости,-- а дипломаты прибавятъ, что международныя отношенія требуютъ вѣжливаго отзыва объ этомъ европейскомъ документѣ; а "Journal de St.-Petersbourg" (издающійся какъ бы нарочно съ цѣлію дразнить русское національное самолюбіе) лишній разъ возвѣститъ, что Россія вполнѣ примирилась съ Берлинскимъ конгрессомъ и чтитъ искренно рѣшенія мудраго европейскаго ареопага!... Блаженны души надѣленныя такой неуязвимой плотной кожей! но мы признаемъ долгомъ совѣсти тревожить, насколько мы въ силахъ, это пагубное, по нашему мнѣнію, душевное блаженство нашихъ дипломатовъ, и иныхъ интеллигентовъ,-- пагубное потому, что въ Русскомъ народѣ рана не перестаетъ сочиться, хотя бы самъ народъ, пожалуй, и не могъ теперь опредѣлить съ точностью ея "генезисъ". Нельзя не припомнить истинно пророческихъ словъ Скобелева, написанныхъ вскорѣ по отступленіи отъ Константинополя,-- Скобелева, котораго память, скажемъ кстати, еще недавно (хотя и тщетно) пытались облаять въ одномъ памфлетѣ разныя литературныя шавки и моськи, подуськиваемыя любовниками посредственности, бездарными завистниками, а также и "либеральными" ненавистниками всякого сильнаго проявленія въ русской жизни "самобытнаго" духа. "Россіи обязательно заболѣть", писалъ онъ,-- она и заболѣла дѣйствительно: Берлинскій трактатъ торчитъ всюду, во всѣхъ, пережитыхъ въ послѣднія семь лѣтъ, тѣхъ ея неудачахъ и бѣдствіяхъ, которыя состоятъ въ близкой или отдаленной связи съ ненормальнымъ общимъ состояніемъ духа въ нашей странѣ. Сюда относятся, въ большей или меньшей степени, даже и такія явленія, какъ низкій уровень курса, какъ даже наше экономическое положеніе вообще... Представимъ себѣ только на минуту, что Берлинскаго конгресса не было, что миръ вѣнчалъ Россію не позоромъ, а славою, что вся страна испытала законное нравственное удовлетвореніе въ сознаніи исполненнаго историческаго долга и радость о совершенномъ ею благомъ подвигѣ. Несомнѣнно, что вся страна возросла бы въ мощи и крѣпости и явила бы ту бодрость духа, безъ которой, какъ мы сказали, не мыслима никакая производительность, ни нравственная, ни даже вещественная. Если по извѣстнымъ словамъ Наполеона, даже въ битвахъ три четверти силы арміи составляетъ ея духъ,-- въ битвахъ, гдѣ повидимому главнымъ факторомъ является грубая сила физическая,-- то тѣмъ важнѣе значеніе духа въ эпоху мира, въ эпоху дѣятельности по преимуществу нефизическаго характера. А мы, Русскіе, представляемъ ту странную, нигдѣ въ свѣтѣ не виданную особенность, что мы въ мирѣ именно и растериваемъ то, что пріобрѣтаемъ войною. Причина очевидна: на войнѣ духъ народный выступаетъ какъ непосредственная дѣятельная сила; въ мирѣ же выступаютъ на сцену дѣятельности только силы нашей, отчужденной отъ народнаго духа интеллигенціи, предоставленныя самимъ себѣ,-- межъ тѣмъ какъ народный историческій духъ стушевывается, нѣмотствуетъ, лишается возможности непосредственнаго проявленія.
Пруссія вела войны требовавшія, конечно, не меньшаго напряженія силъ, чѣмъ послѣдняя война Россіи съ Турціей. Въ 1866 г. она воевала съ Австріей: для Пруссіи эта война рѣшала вопросъ жизни или смерти. Казалось бы, вслѣдъ за этою войною, законно было бы наступить если не полному истощенію, такъ утомленію и ослабленію энергіи... Ничуть не бывало. Результатъ войны былъ таковъ, что вся страна, точно вспрыснутая живой водой, помолодѣла, воспрянула духомъ, закипѣла бодрою дѣятельностью. Черезъ три года опять война, да и какая!-- война съ Франціей, невидимому самая изнурительная, вынудившая расточеніе силъ неслыханное, небывалое. Не увѣнчайся эта война успѣхомъ,-- Пруссія бы немедленно захворала, да и теперь бы предстояла предъ нами хворою, худосочною, поникшею духомъ. Но Пруссія вышла изъ войны возвеличенною, въ могуществѣ и славѣ, обновленною, преображенною,-- и ни малѣйшаго слѣда физическаго истощенія и хворости! Она имѣла бы полное основаніе сказать себѣ, какъ и мы, послѣ войны: "ну, ужъ теперь будетъ! довольно тратиться, довольно напрягаться духомъ и силами, станемъ отдыхать, отдуваться, мы устали, истомлены, истощены!.... Повернемся же спиной къ заботамъ внѣшней политики, провозгласимъ какъ принципъ -- политику пассивную, лишенную энергіи и иниціативы, пока вновь соберемся съ духомъ и силами!" Но она себѣ этого не сказала, не ослабѣла ни въ энергіи, ни въ трудѣ, и вотъ, несмотря на предшествовавшую кровавую брань -- торговля Пруссіи цвѣтетъ, финансы отличны, имя ея, или пожалуй имя теперь Германіи, высоко и грозно, слово ея твердо и властно.... Все это мы приводимъ лишь въ видѣ доказательства, какъ слабо воздѣйствіе причинъ чисто вещественныхъ на благосостояніе, процвѣтаніе, преуспѣяніе государствъ, и какъ напротивъ велико воздѣйствіе причинъ нравственнаго свойства въ широкомъ смыслѣ слова, или точнѣе сказать: того состоянія общественнаго духа, которое у историческаго народнаго организма неразрывно связано съ его политическимъ въ мірѣ значеніемъ, съ удовлетвореннымъ чувствомъ своего національнаго достоинства. Повторяемъ: прусскія двѣ войны растратою людей, денегъ и напряженіемъ силъ стоютъ нашей одной, послѣдней,-- можетъ-быть даже обошлись ей дороже нашей; побѣды наши, въ концѣ концовъ, были блистательнѣе германскихъ; рѣзкая же противоположность военныхъ результатовъ, достигнутыхъ Берлиномъ и Петербургомъ, и всѣхъ послѣдствій исхода войны для благосостоянія обоихъ государствъ -- зависитъ отъ различія не столько талантовъ въ лицѣ главныхъ руководителей, сколько отъ различія политическихъ системъ, и преимущественно системъ внѣшней политики.
Вотъ почему мы считаемъ печальнымъ и даже опаснымъ заблужденіемъ тотъ афоризмъ "разсудительныхъ людей", который мы привели въ началѣ статьи и который сталъ руководящимъ началомъ нашей дипломатической дѣятельности, или точнѣе сказать, нашего дѣятельнаго бездѣйствія. Бездѣйствіе въ жизни вѣдь также плодотворно, какъ и дѣятельность, только творитъ-то оно въ смыслѣ не положительномъ, а отрицательномъ; что не движется, то и не стоитъ на мѣстѣ, а уходитъ назадъ, потому что прочіе идутъ впередъ; кто не выигрываетъ, тотъ и при своемъ не остается, а теряетъ -- въ сравненіи съ выигрывающими; отъ неимущаго лѣниваго раба отнимется и послѣднее его достояніе и передастся имущему, но дѣятельному.... Вотъ почему также мы признаемъ не только ошибочнымъ, но и вреднымъ, ходячее пошлое воззрѣніе въ значительной части нашего общества, такъ усердно поддерживаемое доктринерами нашего мнимаго либерализма, будто всякое живое проявленіе участія къ нашимъ внѣшнимъ политическимъ интересамъ, къ вопросамъ нашей внѣшней политики, нашего всемірно-историческаго призванія какъ славянской и православной державы -- не болѣе какъ "шовинизмъ", "квасной патріотизмъ" и т. д.; что притязаніе на національную, "самобытную" политику -- предразсудокъ достойный осмѣянія, и что въ настоящее время весь интересъ долженъ быть сосредоточенъ исключительно на мирномъ прогрессѣ -- причемъ, разумѣется, безъ сакраментальныхъ словъ: "культура" и "цивилизація" не обходится. Никакого прогресса и не будетъ, пока не устранится то, что гнететъ народное самочувствіе, пока мы будемъ упорствовать въ мудромъ дипломатическомъ самоуничиженіи....
Петербургскія газеты отозвались о нашей передовой статьѣ въ 18 No, что она проникнута взглядомъ пессимистическимъ. Напрасно, однако, стали бы мы искать въ ихъ оцѣнкѣ послѣднихъ событій взгляда оптимистическаго; ни таковаго, да въ сущности и никакого ими ясно не выражено, если не считать французскаго въ Петербургѣ органа русской дипломатіи, который зловѣще доволенъ, даже гордъ милостивымъ благоволеніемъ Европы. Между тѣмъ никакъ не слѣдовало бы оставлять ни Европы, ни нашихъ дипломатовъ въ заблужденіи, будто Россія раздѣляетъ ихъ самодовольство и ничего болѣе даже и не желаетъ; будто раны нанесенныя ей Берлинскимъ трактатомъ совсѣмъ уже зажили. Скерневицкое свиданіе не могло способствовать заживленію этихъ ранъ,-- едва ли даже пуще не растравило ихъ. Миръ (которому впрочемъ ничто серьезно и не грозило) обезпеченъ, это правда, но.... цѣною обезпеченія дальнѣйшаго логическаго развитія Берлинскаго же трактата, сообразно съ политическими видами Берлина и Вѣны! Конечно не трудно обезпечить миръ условившись взаимно, что та сторона,-- отъ которой естественно и разумно ожидать сопротивленія нѣкоторымъ вреднымъ для нея политическимъ мѣропріятіямъ другой стороны,-- никакой помѣхи этимъ мѣропріятіямъ чинить не будетъ -- и пріемлетъ вредъ даже съ признательностью.... Какъ бы ни скрывалась тайна Скерневицкаго совѣщанія, но о значеніи ея для Австріи и Германіи можно судить по тому особенному, необычайному чувству удовольствія, объявшему правительства этихъ странъ, которое нашло себѣ выраженіе въ заграничной печати. Несмотря на нѣкоторую сдержанность, требуемую приличіемъ,-- это выраженіе можно назвать почти ликованіемъ. Чему же въ Австріи и Германіи такъ ликуютъ, что празднуютъ? Хоть бы такой вопросъ задали себѣ наши дипломаты! Ликуютъ, очевидно, отъ того, что получили -- чего получить не надѣялись; не отъ того, конечно, что избавились отъ угрожавшей имъ войны (ибо таковой угрозы и не было), а отъ увѣренности, что въ дальнѣйшемъ приведеніи ихъ политическихъ плановъ въ дѣйствіе мы имъ никакихъ препонъ не поставимъ, такъ какъ даже напередъ снабдили уже ихъ своимъ напутственнымъ благословеніемъ. Несомнѣнно также, что эти политическіе планы заключаются не въ одномъ присоединеніи Босніи и Герцеговины. Какъ иначе понять слѣдующія, напримѣръ, слова оффиціозной австрійской газеты "Fremdenblatt" по поводу Скерневицкаго соглашенія, воспроизведенныя безъ всякаго комментарія органомъ Германскаго канцлера, "Сѣверо-Германской Газетой?" "Свиданіе въ Скерневицахъ -- говоритъ "Fremdenblatt" -- представляется намъ не создавшимъ ничего новаго, а только придавшимъ болѣе широкое выраженіе существующему... Созданный Берлинскимъ конгрессомъ и вызвавшій много споровъ порядокъ вещей на Востокѣ привелъ къ распредѣленію селъ, которое отвѣчаетъ мысли объ установленіи политическаго и національнаго равновѣсія на Балканскомъ полуостровѣ и представляетъ всѣ основанія къ постепенному упроченію положенія ". Это распредѣленіе силъ и политическаго равновѣсія на Балканскомъ полуостровѣ, другими словами: дѣленіе полуострова на сферу интересовъ австрійскихъ и сферу интересовъ русскихъ, "Fremdenblatt" и называетъ status quo созданнымъ Берлинскимъ трактатомъ, который остается только развить и упрочить. "Въ такомъ консервативномъ (!) духѣ,-- гласитъ въ заключеніе австрійская газета,-- собравшіеся въ Скерневидахъ руководящіе государственные люди величайшихъ европейскихъ монархій... единогласно рѣшили проявить на дѣлѣ всю силу государствъ, которыми они управляютъ"... Выходитъ по этому оффиціозному толкованію, что Россія проявить на дѣлѣ всю свою силу для уничтоженія своего значенія и обаянія между православными Славянами Балканскаго полуострова и для преданія ихъ, по крайней мѣрѣ на одной половинѣ, на западной, во власть ненавистной имъ католической Австро-Венгріи... Если это толкованіе не вѣрно, такъ чего же молчитъ органъ нашей дипломатіи? Такіе и подобные имъ комментаріи, распространяемые германскими и австрійскими оффиціозами, оставаясь безъ опроверженія со стороны русской, производятъ лишь удручающее впечатлѣніе на нашихъ единовѣрцевъ и единоплеменниковъ, только роняютъ доброе имя Россіи, подрываютъ старую въ нее вѣру. Отмѣтимъ также, что при этомъ дѣленіи полуострова -- на часть Австріи выпадаетъ совсѣмъ не равномѣрная доля: вѣдь и теперь даже, на практикѣ, къ сферѣ своихъ западныхъ на Балканскомъ полуостровѣ интересовъ она относитъ, я частью ужъ отнесла, и Сербское королевство, и Румынію по устья Дуная, и Салоники и все Эгейское море!... Ниже помѣщаемое письмо изъ Берлина заслуживаетъ особеннаго вниманія нашихъ читателей и еще ярче выясняетъ, какъ понимается за нашимъ рубежомъ Скверневицкое торжество дружбы и мира...
Увѣренность въ нашемъ дружелюбіи, послѣ Скверневицкаго событія, дошла со стороны Берлинцевъ до такой степени, что Берлинская "Національная Газета" преподноситъ намъ на радостяхъ, въ видѣ гостинца, картинку современнаго нѣмецкаго Drang nach Osten, точнѣе -- нѣмецкаго мирнаго напора въ Россію, съ пріятною перспективою его непремѣннаго, скораго теперь усиленія. Оказывается, что въ теченіи восьми не болѣе лѣтъ переселилось въ Россію, почти исключительно въ западныя, пограничныя губерніи слишкомъ 164,000 германскихъ и слишкомъ 189.000 австрійскихъ подданныхъ,-- итого почти 354.000 человѣкъ. Признавая такую цифру переселенія болѣе чѣмъ умѣренною, газета сулитъ намъ, какъ плодъ установившейся дружбы, быстрое увеличеніе размѣра германскихъ переселенцевъ вдоль нашей пограничной съ Германіей и Австріей линіи... Не знаемъ, въ какой степени улыбаются. этой перспективѣ наши правительственныя сферы, но едва ли улыбнется ей кто-либо изъ нашихъ читателей....
Москва, 15 декабря.
Мы начинаемъ вѣрить, что на Скерневицкомъ свиданіи дѣйствительно не произошло никакихъ новыхъ спеціальныхъ соглашеній,-- ни одною стороною, относительно двухъ другихъ, не было принято на себя никакихъ, точно высказанныхъ обязательствъ; не было выработано ни общаго политическаго плана, ни общей программы дѣйствій. Установлена была лишь "дружба", которая, какъ мы это теперь видимъ, и въ правду ничьей свободы не связала; выговорено лишь было одно условіе: сохраненіе status quo. А такъ какъ status quo для русской дипломатіи заключается въ соблюденіи политики пассивной, отрицательной; для Германіи же съ Австро-Венгріей -- выражается въ непрестанной, неугомонной политической дѣятельности, направленной не къ измѣненію -- сохрани Богъ!-- а къ развитію лишь status quo (т. е. къ достиженію опредѣленныхъ, крупныхъ, отчасти близкихъ, отчасти отдаленныхъ цѣлей),-- то и результатъ выходитъ таковъ: русская дружба обезпечиваетъ Германіи и Австро-Венгріи полную свободу ихъ политическихъ дѣйствій, и еслибъ мы вздумали въ чемъ-либо стѣснить эту свободу, повинны были бы въ недружелюбіи; взамѣнъ того, наши друзья великодушно предоставляютъ намъ полную свободу сидѣть на нашемъ statu quo, свободу... бездѣйствія, и нѣтъ повода опасаться, чтобъ они такую привилегію нашу стѣснили! Напротивъ, мы рискуемъ лишиться ихъ дружбы, еслибъ отъ этой нашей свободы какъ-либо отклонились. За то ужъ и пользуемся мы этой свободой теперь на просторѣ,-- даже съ удареніемъ; бездѣйствуемъ точно по праву, съ нѣкоей гордостью и благораствореніемъ дружбою переполненнаго сердца! Въ самомъ дѣлѣ, еслибъ на Скерневицкомъ свиданіи происходило, хотя бы только въ принципѣ (какъ о томъ носились слухи) размежеваніе Балканскаго полуострова на двѣ сферы политическихъ интересовъ, причемъ на нашу долю отводилась бы только восточная его часть; еслибъ, какъ намекали нѣкоторыя заграничныя газеты, тоже хотя бы въ принципѣ, было признано за нами нѣкоторое особое право относительно воротъ нашего Чернаго моря,-- однимъ словомъ, еслибъ что-либо было оговорено въ нашу исключительную пользу, такая оговорка не могла бы не проявиться наружу, хоть въ какой-либо практической формѣ. Но мы осуждены видѣть нѣчто совершенно противоположное. Любовное сочетаніе политики пассивной и политики активной имѣло своимъ прямымъ ближайшимъ послѣдствіемъ то, что первая стала еще пассивнѣе, а вторая -- еще живѣе, назойливѣе и дѣятельнѣе. Послѣ торжественнаго обмѣна дружественныхъ чувствъ, происходившаго въ Скерневицахъ, у Германіи и Австро-Венгріи прибыло и блеска, и обаянія, и силы; смѣлѣе и развязнѣе стали ихъ движенія; точно камень свалился у нихъ съ плечъ, и обезпеченные русской дружбой, словно напутствуемые благословеніемъ, съ легкимъ сердцемъ и съ увѣренностью въ удачѣ принялись онѣ ковать "культурно-политическія" узы для Балканскихъ Славянъ. Надменны до нахальства, въ высшей степени заносчивы и оскорбительны для Россіи были ликованія германскихъ и австрійскихъ неоффиціозныхъ газетъ, вызванныя этимъ свиданіемъ, такъ что едва-едва могли наконецъ сдержаться въ предѣлахъ соображеніями, если не приличія, то политическаго расчета, при помощи правительственныхъ внушеній. Напротивъ того, въ нашемъ отечествѣ Скерневицкому согласію чувствъ безъ соглашенія въ мысляхъ -- радовалась и придавали значеніе искуснаго дипломатическаго маневра развѣ лишь въ петербургскомъ зданіи около береговъ Мойки; въ остальной же Россіи, крѣпко памятующей Берлинскій трактатъ, только дивились, выжидали, да съ любопытствомъ разглядывали, порой, изданныя въ ознаменованіе событія фотографическія карточки съ изображеніемъ министровъ иностранныхъ дѣлъ всѣхъ трехъ державъ вмѣстѣ, невольно припоминая стихи поэта: "Въ одну телѣгу впрячь не можно"... Какъ бы то ни было, но извѣстіе о сей дружественной запряжкѣ трехъ державъ въ одну политическую телѣгу, съ предоставленіемъ для каждой свободы аллюръ или дѣйствій, встрѣчено было на Руси съ недоумѣніемъ и недовѣріемъ. Послѣднее и не замедлило оправдаться. Подъ яркими лучами восходящаго созвѣздія дружбы Россіи, Германіи и Австро-Венгріи, обаяніе Россіи на Балканскомъ полуостровѣ начало видимо блекнуть. Наши дипломаты стали еще скромнѣе и смиреннѣе, чѣмъ прежде; правда, это представлялось почти невозможнымъ,-- но усердіе и честность въ исполненіи долга пріязни, споспѣшествуемыя слабымъ въ нашей дипломатической средѣ развитіемъ національнаго самосознанія и наклонностью къ дешевому самоудовлетворенію, чего не превозмогутъ!...
Мы, никто какъ мы, разгромили недавно Турецкую имперію, высвободивъ изъ-подъ ея власти лучшія провинціи и отнявъ у нея всѣ оборонительныя, крѣпкія линіи: казалось, никого бы ей такъ не слѣдовало страшиться и чтить, какъ недавняго побѣдителя... Ничуть не бывало. Никогда, даже передъ послѣдней войной, не пользовались мы меньшимъ у Турціи авторитетомъ: страхъ я почетъ перенесены на державу, вовсе и не обнажавшую противъ Турціи меча. Распоряжается и господствуетъ при Оттоманскомъ дворѣ Германія, и съ послѣдней осени господство это стало сильнѣй чѣмъ когда-либо. Предполагалось, что послѣ Скерневицкаго свиданія германская возглашенная дружба послужитъ намъ въ Турціи къ пользѣ. Но выходитъ нѣчто странное: словно бы, усиливъ своею дружбою другія державы, сами мы разомъ обезсилѣли и себя же своею же силою бьемъ! Наши новые союзы, очевидно, не прибавили намъ мощи, по крайней мѣрѣ на Босфорѣ. Такъ, удовлетворяя прочихъ европейскихъ кредиторовъ, Турція отказываетъ намъ въ уплатѣ контрибуціи даже въ томъ скромномъ ежегодномъ размѣрѣ, какой нами снисходительно назначенъ. Она же не допускаетъ насъ до заключенія новаго торговаго трактата и пересмотра стараго тарифа, въ чемъ не отказала Германіи. Наконецъ, какъ бы въ отвѣтъ на толки о проливахъ, возбужденные событіемъ въ Скерневицахъ, Турція вздумала стѣснять свободный проходъ черезъ Дарданеллы нашихъ судовъ, отправляемыхъ съ воинскою командою въ русскіе порты Тихаго Океана, требовать исполненія равныхъ неудобныхъ формальностей, ограничивать перевозимое число солдатъ и т. п. Однимъ словомъ, несмотря на наши недавнія побѣды, Русская держава лишена Турками столь необходимой для нея полной свободы сношеній съ своими Тихоокеанскими владѣніями, которою однако, по благоразумію Порты, до самой послѣдней поры болѣе или менѣе пользовалась. Очевидно, что Порта дѣйствуетъ въ настоящемъ случаѣ не съ своего ума-разума... Отчего же, однако, германскій авторитетъ, столь могущественный на Босфорѣ, не пришелъ на помощь нашей безавторитетности и безсилію,-- тому смиренію нашему, на которое осудили мы сами себя изъ боязни нарушить status quo (къ сохраненію коего обязала насъ дружба съ Германіей)? Между тѣмъ, тою же дружественною Германіей строится для Турціи въ Дарданеллахъ громадный броненосецъ и вообще приводятся въ лучшій боевой видъ турецкія морскія силы; германскіе офицеры высокихъ ранговъ, продолжая числиться на германской имперской службѣ, занимаютъ въ то же время разные высокіе военные посты на службѣ султанской, съ прибавкою къ своимъ нѣмецкимъ фамиліямъ титула "паши", командуютъ турецкими солдатами, обучаютъ ихъ новѣйшему строю, усиливаются какъ будто создать стройное и грозное турецкое войско... Зачѣмъ, для кого и противъ кого, спрашивается; чего ради такое повидимому радѣніе о турецкихъ интересахъ?... Вообще Германцы теперь во всѣхъ совѣтахъ, во всѣхъ частяхъ управленія Оттоманской имперіи,-- самая столица наводнена Нѣмцами и на улицахъ Царьграда вездѣ раздается нѣмецкій языкъ.
Было бы странно, разумѣется, ставить въ вину германскому канцлеру такое настойчивое исполненіе своихъ дальновидныхъ политическихъ плановъ, всегда согласованныхъ,-- съ его точки зрѣнія конечно,-- съ интересами Германской монархіи,-- но положительно подлежитъ осужденію та дипломатія, которая не умѣетъ не только защищать, но даже и ^ распознать интересы своего могущественнаго государства, которая умудрилась соскользнуть съ высоты, добытой для нея кровью и достояніемъ роднаго народа, и затѣмъ продолжаетъ терять позицію за позиціей, съ умильной улыбкой пасуя предъ тяжкимъ натискомъ воинствующей дружбы. Намъ могутъ возразить, что неудачи наши въ Константинополѣ зависятъ отъ случайной причины, отъ личной неумѣлости русскаго представителя. Но кто же виноватъ въ его выборѣ? Да и почему относить къ неумѣлости то, что въ равной мѣрѣ и съ такою же справедливостью можетъ быть отнесено и къ самому высшему вѣдомству руководящему нашей политикой? Развѣ дѣйствія русскаго представителя при Оттоманской Портѣ составляютъ какое-либо противорѣчіе съ общимъ характеромъ нашей дипломатической дѣятельности при другихъ дворахъ?!.. Конечно, всѣмъ намъ вѣдомо, какъ правилъ свое посольство въ Константинополѣ Н. П. Игнатьевъ въ продолженіе 12 лѣтъ, да и при какихъ обстоятельствахъ! Наша неудачная война 1854--56 гг., завершенная потерей государственной территоріи, потерей державныхъ правъ Россіи на Черномъ морѣ, короче сказать Парижскимъ миромъ, затмила въ памяти Турокъ былые блестящіе успѣхи русскаго оружія и славу русскаго имени,-- но тѣмъ не менѣе Игнатьевъ умѣлъ поднять и держать русское имя на Балканскомъ полуостровѣ высоко и грозно, привлекать и питать симпатіи Славянъ, вызывать и поддерживать въ нихъ народное самосознаніе, стремленіе къ независимости, упованіе на Россію. Широко и гордо развѣвалось тогда въ Царьградѣ наше русское знамя, являясь охранительною сѣнью для всѣхъ нашихъ единоплеменниковъ и единовѣрцевъ,-- тогда какъ послѣ столькихъ блистательныхъ побѣдъ и чудесныхъ подвиговъ нашихъ войскъ, послѣ возсозданія свободной Болгаріи, оно теперь, въ томъ же Царьградѣ, какъ-то стыдливо виситъ и жмется. Если даже эту заслугу Н. П. Игнатьева отнести исключительно къ его личнымъ дарованіямъ и убѣжденіямъ, такъ и то уже дѣлаетъ честь бывшему дипломатическому управленію, что подобный продолжительный примѣръ посольствованія былъ возможенъ; въ наши же времена онъ показался бы, конечно, анахронизмомъ,-- диссонансомъ въ аккордѣ нашей политики, и черезчуръ рѣзкимъ. Тонъ нашей политикѣ дается теперь, какъ извѣстно, капельмейстеромъ общаго европейскаго концерта, указывающимъ каждому участнику его партитуру.
Не споримъ, что скромною партитурою удѣленною на нашу русскую часть, руководители нашей дипломатіи довольствуются не по вкусу только и не по сочувствію, но и по соображеніямъ высшаго разряда. По крайней мѣрѣ, на всякій упрекъ въ бездѣйствіи, ихъ отвѣтъ стереотипно-одинаковъ: "Россіи нуженъ миръ, она въ настоящее время должна всѣми V способами избѣгать новой войны, копить силы и средства". Повидимому основательно, но вѣдь война -- ultima ratio, за истощеніемъ способовъ дѣятельности разумной. Да кто же и говоритъ о войнѣ? Кто же ея желаетъ?! Менѣе всего наши друзья, а также и недруги. Никто намъ войною и не грозитъ. Мы сами себѣ грозимъ ею. Вольно же страшиться -- нами же самими созданнаго пугала! Все дипломатическое искусство именно и состоитъ въ томъ, чтобы безъ войны добиться тѣхъ результатовъ, которые достигаются войною,-- а для этого первое условіе: не пугаться войны, ибо у страха глаза и уши велики, и не пѣть постоянно и предъ всѣми дипломатическаго Лазаря. Надо умѣть смѣть я что разумѣется возможно лишь живому чувству и вѣдѣнію интересовъ національныхъ, какъ матеріальныхъ, такъ и духовныхъ,-- которое именно у нашей дипломатіи въ недочетѣ... Вотъ князь Бисмаркъ и безъ всякой войны умудрился вырвать изъ рукъ Англіи чуть не всю средину Африки отъ моря до моря и вообще смутить могущество "гордаго Альбіона"; ухитрился создать себѣ боевые доспѣхи изъ нашей дружбы, а изъ своей сплести крѣпкія для другихъ и для насъ узы. Такъ, мы теперь радѣемъ за европейскіе интересы въ Египтѣ, и наши дипломаты вѣроятно даже очень польщены, видятъ въ томъ чуть ли не "компенсацію" себѣ за безсиліе наше въ Царьградѣ, что мы, какъ Европейская держава, тоже вѣдь получили роль въ Египетскомъ вопросѣ и тоже, съ другими вмѣстѣ, требуемъ себѣ доли контроля надъ египетскими финансами, хотя Египетъ намъ гроша не долженъ и нѣтъ у насъ ни одного владѣльца египетскихъ кредитныхъ бумагъ! Почему Европейской державѣ и не участвовать въ Европейскомъ концертѣ, но вмѣсто того, чтобъ въ египетскомъ вопросѣ идти лишь во хвостѣ за Германіей и пѣть по чужой дудкѣ, мы полагаемъ,-- и въ этомъ случаѣ готовы присоединиться къ мнѣнію "Московскихъ Вѣдомостей" объ Абиссиніи,-- что было бы приличнѣе осмыслить наше вмѣшательство болѣе самостоятельными интересами, къ числу которыхъ, по отношенію къ Африкѣ, несомнѣнно можетъ принадлежать обезпеченіе участи древней, почти единовѣрной намъ страны, такъ давно стремящейся къ сближенію съ нами, тяготѣющей къ намъ и безъ нашей помощи осужденной стать добычей просвѣщенной корысти Европейскаго Запада. Но теперь пуще Абиссиніи и Египта должны бы привлекать къ себѣ вниманіе наши дѣла Балканскаго полуострова, гдѣ, рядомъ съ Германіей распоряжающейся преимущественно Портой, становится повидимому полнымъ распорядителемъ и другой нашъ другъ -- Австро-Венгрія.
Недавно новый Константинопольскій патріархъ Іоакимъ IV, безъ вѣдома представителя Россіи и безъ сношенія съ Русскою церковью, призналъ каноническимъ,-- вопреки мнѣнію своего предшественника (которое, вмѣстѣ съ Русскою церковью, и самъ раздѣлялъ будучи членомъ Константинопольскаго Синода!) -- поставленіе въ Митрополита Сербіи австрійскаго ставленика Мраовича. Какъ намъ пишутъ, это согласіе дано патріархомъ вслѣдствіе усиленнаго ходатайства австро-венгерской власти... Мы не останавливаемся здѣсь на значеніи этого факта и его послѣдствій въ частности для Россіи, но приводимъ его какъ одно изъ свидѣтельствъ возрастающаго вмѣшательства, и намъ наперекоръ, новаго нашего союзника во внутренія дѣла Балканскихъ государствъ. Предположеніе наше оправдалось. Повидимому вполнѣ радостное, представлявшееся всеобщимъ залогомъ мира и благоденствія, свиданіе въ Скерневицахъ не только не доставило ни радости, ни мира православнымъ Славянскимъ племенамъ за Дунаемъ и Савой, но повергло ихъ въ мрачную скорбь и уныніе, а нѣкоторыхъ и въ отчаяніе. Можно бы подумать, что мы дали Австрійцамъ carte blanche на всяческія дѣйствія враждебныя славянскимъ, стало-быть и нашимъ собственнымъ интересамъ на Полуостровѣ,-- до такой степени Австрія самоувѣренно и словно по нраву стала разыгрывать роль хозяйки въ этомъ несчастномъ краѣ! Всѣ мы однакожъ хорошо знаемъ, что никакого такого полномочія Россіей Австрійцамъ дано не было, и сами наши дипломаты, по крайней мѣрѣ нѣкоторые изъ нихъ, даже дивятся такой австрійской про дерзости. Но дивиться можно только ихъ простодушію, достойному болѣе умѣстнаго примѣненія. Не трудно понять, да "Русь" на это тогда же и указывала,-- что если Австрія прежде сдерживалась страхомъ Россіи, такъ вѣдь мы же сами первые постарались избавить Австрію отъ такого, сдерживающаго ее страха; сами же упросили, убѣдили ее насъ не бояться и поклялись ей въ дружбѣ съ наивною вѣрою въ магическую силу дипломатическаго термина status quo, даже не опредѣливъ его смыслъ и значеніе. Все что ни творитъ теперь Австро-Венгрія среди Балканскихъ Славянъ, она именно называетъ, да и справедливо, только развитіемъ status quo, и этимъ самымъ готова замкнуть уста нашей дипломатіи, еслибъ онѣ разверзлись (но онѣ даже и не разверзаются) для протеста! Впрочемъ весьма возможно, что австрійская власть,у дабы пощадить нашу щекотливость по части status quo, обойдется даже безъ формальнаго включенія Босніи и Герцеговины въ составъ Имперіи, а удовольствуется оккупаціей,-- причемъ ученые профессора международнаго права съ важностью призн а ютъ, какъ послѣднее слово сей курьезной науки, что "оккупація" страны чужою государственною властью можетъ быть и вѣчною, не будучи "аннексіей"! Но не удивимся мы и тому, если съ согласія Европы, т. е. князя Бисмарка, Англіи и даже Россіи, случится и иное, именно что дипломаты, удерживая всю обязательность Берлинскаго трактата для Россіи, согласятся допустить и аннексію, какъ не нарушающую трактата, какъ законное упроченіе status quo, особенно если о томъ послѣдуютъ мольбы народа. Намъ снова пишутъ, что въ Босніи и Герцеговинѣ тюрьмы набиты подозрительными, для австрійской власти Славянами; тѣхъ же, кто оправдалъ такое австрійское подозрѣніе на дѣлѣ, безъ церемоніи разстрѣливаютъ или вѣшаютъ; сельскихъ старшинъ она поставила вооруженною рукою изъ тѣхъ немногихъ, въ безусловной покорности коихъ вполнѣ увѣрилась, и вотъ эти-то насильственно народу навязанные старшины, отъ имени управляемыхъ ими селъ и деревень, подписали прошеніе Императору о присоединеніи къ Австро-Венгерской монархіи? "Несчастный народъ" -- прибавляетъ письмо -- "мало того, что его взяли въ плѣнъ: хотятъ еще, чтобъ онъ самъ, своими руками себя зарѣзалъ"... А на дняхъ пронесся слухъ, которому мы пока еще отказываемся вѣрить, будто россійское консульство въ Сараевѣ, столицѣ Босніи, упраздняется, будто бы оно нашимъ министерствомъ иностранныхъ дѣлъ признается совсѣмъ теперь излишнимъ... Но вѣдь такой поступокъ съ нашей стороны былъ бы ужъ настоящимъ нарушеніемъ status quo и равнялся бы торжественному объявленію аннексія,-- но вѣдь это было бы жестокостью относительно Боснійскихъ Славянъ, такъ какъ означало бы совершенное отреченіе, отступничество отъ нихъ Россіи!... Да развѣ православной Россіи не слѣдуетъ изъ непосредственныхъ вѣрныхъ источниковъ вѣдать судьбу своихъ единоплеменныхъ и единовѣрныхъ братій среди враговъ ихъ народности и вѣры?... Мы знаемъ, какъ не только сильна, но и грозна католическая пропаганда въ Босніи, равно и въ Герцеговинѣ, гдѣ она дѣйствуетъ къ тому же во всеоружіи государственной власти. Читателямъ "Руси" извѣстны гоненія воздвигнутыя на Православную церковь въ этихъ несчастныхъ странахъ, и всѣ подробности неравной борьбы православнаго митрополита Босановича, которому австрійскія начальства хотѣли подсунуть, вмѣсто православныхъ богослужебныхъ книгъ, уніатскія, въ Вѣнѣ печатанныя; извѣстна также насильственная замѣна родной кириллицы латино-хорватскимъ шрифтомъ...
Не лучше идетъ дѣло и въ Македоніи, для которой (напомнимъ нашимъ дипломатамъ) устройство лучшаго управленія предписано даже Берлинскимъ трактатомъ (взамѣнъ свободы, предоставленной было ей С. Стефанскимъ трактатомъ), но которая теперь раздираема и разбойничьими шайками, и турецкимъ самоуправствомъ. Почему это обстоятельство, на которое было обращено недавно вниманіе даже Англійскаго парламента, совсѣмъ упущено изъ виду нашею дипломатіею, и она какъ бы дожидается, чтобъ иная держава признала въ томъ для себя поводъ къ дѣятельному вмѣшательству въ дѣла македонскія,-- ну тогда и мы, пожалуй, возьмемъ на себя обязанность подголоска?... Тамъ также кишитъ австрійская католическая пропаганда, которая мастерски пользуется настоящимъ положеніемъ мѣстныхъ Болгаръ, тѣснимыхъ к Греками, и Турками, но, при обращеніи въ латинство, тотчасъ же обрѣтающихъ себѣ гражданскую обезпеченность, въ чемъ дружно содѣйствуютъ пропагандѣ всѣ иностранные европейскіе консулы, даже и протестанты!... Тамъ, впрочемъ, имѣются и русскіе консула, но дѣятельности ихъ не слышно и не видно; про одного имъ нихъ писали намъ, что въ домѣ, гдѣ онъ живетъ, помѣщается и католическая миссія, такъ что надъ русскимъ орломъ, осѣняющимъ жилище представителя русской православной власти, высится (по крайней мѣрѣ высилась еще недавно) надстроенная деревянная верхушка латинской церковки... Кстати сказать, въ нашемъ Министерствѣ иностранныхъ дѣлъ принято какъ бы за правило не обращать вниманія на вѣроисповѣданіе своихъ служащихъ, и не настаивать на томъ, чтобъ въ странахъ, которыхъ симпатіи къ намъ основаны именно на единовѣріи, консулами назначались непремѣнно люди православные. Особенной надобности наши дипломаты въ этомъ, не видятъ или она еще имъ не въ домекъ,-- да что въ самомъ дѣлѣ толку и въ православныхъ консулахъ, если они не имѣютъ себѣ на верху поддержки!... А между тѣмъ католическія миссіи, для которыхъ австрійское правительство и даже лично Императоръ Францъ-Іосифъ не щадятъ средствъ, наводняютъ Балканскій полуостровъ, дѣйствуютъ искусно и неослабно, удовляя въ свои сѣти всѣхъ слабодушныхъ и уничиженныхъ, уча ихъ -- не возлагать болѣе надеждъ на подружившуюся съ Австріей Россію, не ожидать болѣе отъ нея поддержки. Вообще завоеваніе Австріею Балканскаго полуострова творится настойчиво и неутомимо,-- завоеваніе конечно не формальное, но отчасти культурно-церковное, черезъ умноженіе чадъ Латинской церкви, отчасти дипломатическое, чрезъ привлеченіе государствъ въ область своего политическаго вліянія, и поверхъ всего -- завоеваніе экономическое. Въ этихъ именно видахъ Берлинскій трактатъ и обязалъ Турцію, Сербію и Болгарію выстроить желѣзныя дороги, которыя бы, примыкая къ австро-венгерскимъ, могли безпрепятственно привести Австро-Венгрію и въ Македонію (прямо къ Солуни и Эгейскому морю), и въ Румелію, и въ Софію, и даже въ Константинополь... Сербскій король,-- который обратился уже чуть не въ вассала Австро-Венгерскаго императора и чуть не признаетъ послѣдняго своимъ сюзереномъ, который съ своимъ правительствомъ уже руководится не иною политикою, какъ австрійскою,-- свое дѣло сдѣлалъ и дороги выстроилъ; Турція -- только отчасти; Болгарія,-- въ которой связь съ Россіей еще слишкомъ жива, но на правительство которой крѣпко насѣдаетъ австрійская дипломатія, болѣе ловкая чѣмъ наша,-- Болгарія еще мѣшкаетъ, еще держится -- тщетно пока ожидая, чтобъ русское правительство помогло ей напередъ выстроить дороги примыкающія, черезъ Румынію, въ самой Россіи: но мы у себя уже лѣтъ#пять о томъ толкуемъ, и собраться не можемъ!... Одна свободною себя отъ латинской пропаганды и открыто вѣрною Россіи блюдетъ себя храбрая, искони независимая Черногорія; но все тягостнѣй и тягостнѣй становится ея положеніе: со всѣхъ сторонъ обступаютъ ее и душатъ каменныя, вновь воздвигаемыя австрійскія твердыни,-- а по послѣднимъ извѣстіямъ, увѣрившись въ нашей дружбѣ, еще назойливѣе стала Австрія тѣснить черногорское правительство, вмѣняя Черногоріи въ вину даже простое соболѣзнованіе несчастнымъ сородичамъ -- Герцеговинцамъ!...
Мы вполнѣ признаемъ великое значеніе союза Германіи съ Россіей, но онъ купленъ слишкомъ дорогою цѣною,-- такою цѣною, которая превышаетъ стоимость самого союза и ставитъ его на шаткое основаніе. Эта цѣна заключается въ признаніи нами условій союза между Германской и Австро-Венгерской монархіей, другими словами: въ признаніи правомѣрности австрійскихъ притязаній на Балканскій полуостровъ, поддерживаемыхъ, да и внушенныхъ ей самою Германіей,-- а слѣдовательно и въ отреченіи отъ собственныхъ нашихъ правъ, отъ собственной нашей исторической миссіи... Конечно, точными словами этого не было выговорено, и вещи по имени не были названы, но онѣ подразумѣвались и смыслъ словъ ясенъ каждому, кто дорожитъ смысломъ вещей, а не ихъ поверхностью, кто прозрѣваетъ въ будущее, а не заботится лишь объ удобнѣйшей обдѣлкѣ затрудненій настоящей минуты... Подразумѣваемое и выступаетъ теперь наружу, можетъ-быть къ изумленію самой нашей дипломатіи,-- выступаетъ и дразнитъ ее словами: ta l'as voulu, Georges Dandin, tu l'as voulu!
Впрочемъ, и до послѣдняго обмѣна дружественныхъ чувствъ, картина положенія русскихъ и славянскихъ дѣлъ на Балканскомъ полуостровѣ была такова, что всматриваясь въ нее, невольно спрашивали мы себя: да что же это значитъ такое? Ужъ точно ли мы, Русскіе, вели войну 1877 г., одержали такія побѣды, совершили такіе подвиги самопожертвованія, которымъ, ужасаясь, дивился міръ? Глядѣть на насъ, на нашъ образъ дѣйствій, словно бы мы не побѣдители, а побѣжденные; словно бы мы не та могущественная Россія, которая билась лѣтъ восемь назадъ, а какая-то другая, переиначеная, слабосильная, хилая, которой даже не къ лицу блюсти свое достоинство, подъ-стать лишь тихнуть тише воды, низиться ниже травы; для которой послѣдняя война -- "свѣжо преданіе, а вѣрится съ трудомъ"; которая утратила вѣру въ себя, въ свое предназначеніе, спѣшитъ ретироваться со всѣхъ своихъ исторіею намѣченныхъ позицій, и какъ будто стыдится недавнихъ порывовъ увлеченія и одушевленія!!.. Правда, побѣдители на боевомъ полѣ, мы были позорно, срамно разбиты на суконномъ полѣ дипломатическихъ сраженій, но какъ ни удручаетъ насъ стыдъ, не на самую страну ложится онъ,-- Русская земля осталась тою же землею, какъ и была,-- и чувство стыда отъ берлинскаго пораженія должно бы, казалось, напротивъ, побудить ея руководителей напрячь всѣ силы разума, чтобъ загладить стыдъ, стереть съ себя его краску, а не обращать его въ какую-то хроническую болѣзнь, отъ которой нельзя избавиться, а остается только мириться!.. Нельзя мириться съ состояніемъ пристыженнаго и опасно всякое дѣйствіе въ духѣ такой пристыженности; съ другой стороны, было бы не менѣе опасною ошибкою -- стыдъ нанесенный дипломатіей думать побѣдить лишь одною грубою силою, для примѣненія которой еще долго можетъ не настать времени и которой одной побѣда, какъ мы это теперь видимъ, никогда не прочна.
Мы знаемъ, что въ "Руси" обращены были упреки, по поводу ея статей въ 18 и 19 NoNo, въ томъ, что она подрываетъ довѣріе Славянскихъ народовъ къ русской дипломатіи. Не мы подрываемъ; она сама своими дѣйствіями его подрываетъ. "Русь",-- да и не она одна, къ счастію, а и многіе другіе органы русской печати, возстановляютъ, напротивъ, по мѣрѣ возможности (конечно малой), довѣріе этихъ народовъ, если не къ дипломатіи, такъ къ Россіи, которая дипломатіей такъ часто компрометтируется. Этотъ голосъ негодованія свидѣтельствуетъ имъ, что по дипломатическимъ дѣйствіямъ, обусловленнымъ къ тому же разными случайными воображеніями, было бы несправедливо заключать объ исчезновеніи въ нашемъ отечествѣ того святаго огня любви и братства, который такъ часто пламенѣлъ имъ во мракѣ и многихъ единовѣрнымъ и единокровнымъ освѣтилъ путь освобожденія. Этотъ голосъ соболѣзнованія, участія, заботы способенъ лишь подать имъ мужество въ борьбѣ и терпѣніе въ мукахъ, поддержать въ нихъ крѣпость упованія на Россію,-- Россію настоящую, народную, съ Царемъ своимъ нераздѣльную, Россію историческую, такъ часто заслоненную для нихъ, да и не для нихъ однихъ густою тьмою недоразумѣній! Можно лишь горевать о томъ, что такіе частные голоса оказываются нужными и полезными при безмолвіи голосовъ авторитетныхъ и властныхъ, но разъ существуетъ такое безмолвіе, такъ слѣдуетъ жалѣть развѣ о томъ, что не довольно такихъ голосовъ раздается, что они слишкомъ слабы сами по себѣ, да и рѣдки...
----
Дѣятельность Австро-Венгріи и Римской куріи на Балканскомъ полуостровѣ находится въ связи съ общимъ ихъ, величавымъ въ своемъ родѣ замысломъ, все яснѣй и яснѣй выступающимъ наружу въ послѣднее время. Замыселъ Рима -- создать Латинскій Востокъ; замыселъ монархіи Габсбурговъ -- создать Нѣмецко- Славянскую Имперію, объединенную единствомъ Латинской церкви и общаго, культурнаго и государственнаго нѣмецкаго языка... Православную Россію, которую окатоличить мало надежды -- предполагается направить туда, въ глубь азіатскаго Востока, и вообще подвинуть назадъ къ Азіи,-- тѣмъ болѣе, что по теоріи Поляка Духинскаго, которая въ большомъ почетѣ у австрійскихъ властей, Русскіе принадлежатъ-де не къ Славянскому племени, а къ Монгольскому или вообще Туранскому!.. Одинъ изъ главныхъ и талантливыхъ ревнителей, по части объединенія Славянъ подъ духовною властію Папы -- хорватскій епископъ Штроссмайеръ, которому удалось убѣдить Льва XIII причислить къ лику Святыхъ, чествуемыхъ Римскою церковью и Славянскимъ Первоучителей Кирилла и Меѳеодія; Онъ же соорудилъ въ 1881 г. паломничество католиковъ-Славянъ въ Римъ, въ подножію папскаго престола, исходатайствовавъ при этомъ отъ куріи и нѣсколько уступовъ относительно употребленія, впрочемъ самаго микроскопическаго, мѣстныхъ славянскихъ нарѣчій при дополнительномъ къ латинской литургіи богослуженіи...
6 апрѣля 1885 г. исполнится тысячелѣтіе со дня блаженной кончины Св. Меѳеодія въ Моравскомъ Велеградѣ, гдѣ онъ почилъ, но гдѣ, къ несчастію, не сохранилась его могила. По случаю этого празднованія приготовляется въ Велеградѣ торжество въ громадныхъ размѣрахъ. Поляки, которые вообще замыслы Рима и Вѣны считаютъ весьма пригодными для интересовъ своей "польской справы", какъ направленные къ ослабленію Россіи, не замедлили конечно воспользоваться и предстоящей окказіей. Затѣи ихъ -- явить колоссальный прообразъ новаго латино-славянскаго-единства, чѣмъ самымъ, разумѣется, исключается изъ него и Россія, и прочіе Славяне, еще упорствующіе въ православіи! Кромѣ съѣзда великаго множества католическихъ Славянскихъ епископовъ, будутъ стараться нагнать туда сотни тысячъ паломниковъ изо всѣхъ Славянскихъ странъ, католиковъ и уніатовъ, а также надѣются приманить даже и какихъ-то православныхъ, въ религіи равнодушныхъ, но мечтающихъ о федерализмѣ. и о сепаратизмѣ по отношенію къ Русскому государству! Какъ однако ни изловчились Поляки на всякаго рода дутыя театральныя манифестаціи, какъ ни хитра вражда фанатическихъ приверженцевъ Рима въ православному міру, но едва ли могутъ они разсчитывать, даже въ самой средѣ католическихъ Славянъ, на успѣхъ такого грандіознаго надъ Россіею наругательства! Между Чехами и Хорватами уже поднимаются негодующіе голоса протеста, да и слишкомъ ужъ чудовищно-безсмысленна и нагла вся эта польско-латинская ложь...
Мы съ своей стороны не ложенъ не радоваться, что наши братья Славяне, хотя и отторглись отъ церковнаго съ ними единства, рѣшили чествовать память Славянскихъ Апостоловъ съ подобающею торжественностью. Недоумѣваемъ только, на какомъ общемъ для латинскихъ Славянъ языкѣ воспоють они имъ хвалу и славу, и вознесутъ молитвенныя прошенія, такъ какъ Славяне-католики утратили, къ сожалѣнію, въ своей церковной службѣ самое то славянское слово, которое Святые Кириллъ и Меѳеодій создали для всего Славянскаго міра, сотворивъ это слово одновременно сосудомъ Слова Божьяго, свѣтильникомъ вѣры и всякаго духовнаго для Славянъ свѣта. Что сдѣлали Славяне-католики съ этимъ сосудомъ, съ этими по истинѣ освященными письменами, которыя даже носятъ названіе "кириллицы", по имени Св. Кирилла? Несчастные братья наши, лишившіеся величайшаго изъ благъ: едиными усты исповѣдывать Бога, славословить Бога, слышать Откровенія Божіи на общемъ для всего Славянства, родномъ языкѣ! Ни во что вмѣнила Латинская церковь. даръ языковъ, ниспосланный ученикамъ Христовымъ въ великій день Пятидесятницы, и пренебрегли свыше дарованнымъ имъ сокровищемъ Славяне-католики (число которыхъ не составляетъ даже и одной трети Славянъ православныхъ); священную кириллицу презрѣли для письменъ латинскихъ, измѣнили языку Богослуженія, заповѣданному тѣми самыми Великими Просвѣтителями, память которыхъ нынѣ собираются они чествовать въ Велеградѣ!.. Во имя чего же чествовать? Христово ученіе проповѣдывали между ними не одни Святые Братья, пришедшіе съ Православнаго Востока, но и Нѣмцы, нашедшіе съ Христіанскаго Запада.
На чемъ создадутъ теперь Славяне-католики славянское единство, отринувъ то единое, что тѣснѣе всего -- по истинѣ въ духѣ соединяетъ, освящая, восполняя и упрочивая союзъ кровный?..
Насъ, Русскихъ, не могутъ конечно смутить никакія угрозы ни Рима, ни польской злобы, ибо о православно-славянской Россіи одной, по особому предопредѣленію Божію, только и живетъ Славянское имя въ мірѣ; ибо Россія сама по себѣ -- цѣлый міръ и величайшее явленіе единства народнаго и государственнаго, и притомъ славянскаго, пребывшаго вѣрнымъ завѣту Славянскихъ Апостоловъ. Но отъ православныхъ Славянъ внѣ русскихъ предѣловъ, отъ этихъ нашихъ братьевъ гонимыхъ, угнетенныхъ, мучимыхъ иновѣрцами, однимъ словомъ -- отъ тѣхъ Балканскихъ Славянъ, положеніе которыхъ мы только-что описали, несутся къ намъ вопли, мольбы и запросы: что же Россія? что же безмолвствуетъ она? какимъ отпоромъ нахальному торжеству лжи, наругательству надъ Православною церковью и православнымъ Славянствомъ -- подниметъ Россія ихъ смущенный, изнемогающій отъ насилій и коварныхъ обольщеній духъ?
И въ самомъ дѣлѣ,-- что же Россія?
Не можно, не позволительно ей пренебречь своимъ значеніемъ для всего Славянскаго православнаго міра и ограничиться лишь тѣмъ молитвеннымъ, домашнимъ такъ-сказать празднованіемъ, которое предвозвѣстилъ на 6 Апрѣля Святѣйшій Синодъ, повелѣвъ всюду, на всемъ пространствѣ Россіи, во всѣхъ ея церквахъ совершить торжественное богослуженіе, съ соотвѣтственными проповѣдями, съ раздачею народу изображеній Святыхъ Братьевъ и ихъ житій. Къ этому торжеству церковному должно быть присоединено и такое торжество, на которомъ бы Россія именно явила міру видимый образъ своего мощнаго, духовнаго и словеснаго, народнаго и государственнаго единства, зиждущагося на основѣ Славянскихъ Первоучителей. Однимъ словомъ: торжество Россіи исторической,-- какъ тысячелѣтней Славянской державы, тысячелѣтіемъ сложившейся великой славянской силы, чествующей тысячелѣтнюю память Святыхъ творцовъ Славянскаго слова, Славянскимъ словомъ научившихъ насъ Слову Божьему... Знаменіемъ вѣчнымъ, не преходящимъ долженъ бы быть ознаменованъ этотъ день... Намъ казалось бы, что такимъ живымъ вѣчнымъ памятникомъ ногъ бы стать храмъ имени Свв. Кирилла и Меѳеодія, воздвигнутый въ купели того Славянства, что съ самаго начала своего государственнаго бытія назвалось Русью,-- т. е. въ Кіевѣ. Конечно, такое торжество закладки храма въ день 6 апрѣля только тогда и можетъ получить свое истинное, далеко за предѣлы простирающееся значеніе, когда во главѣ ея станетъ лично (или въ лицѣ представителя) сама Русская Государственная Власть, живой символъ и русско-славянской мощи, и русско-славянскаго единства; только тогда и послужитъ оно утѣшеніемъ всему остальному, еще страждущему православному Славянству -- и сами собою сокрушатся во прахъ величавыя нагроможденія лжи, къ смущенію враговъ Россіи, а съ нею и Славянскаго міра!