Москва, 11-го сентября.
Во второй разъ державная Москва осчастливлена посѣщеніемъ нынѣ державствующаго Государя. Всякій разъ, когда Русскій Царь, покидая свою резиденцію на дальнемъ рубежѣ имперій, пріѣзжаетъ въ свой древній, первопрестольный, "царствующій градъ" -- средоточіе Русской земли и Русскаго государства; когда, предъ ликующимъ народомъ, появляется Онъ въ Кремлѣ, среди святынь, храмовъ и памятниковъ -- свидѣтелей долгаго и труднаго строительства величайшаго изъ царствъ міра, -- бодро и радостно звучатъ всѣ струны Русскаго сердца: точно совершается нѣчто истинное, органическое, благое, нѣчто правое и правду творящее; точно будто что-то разлаженное налаживается вновь, -- свободнѣе дышетъ стѣсненная грудь, унимается боль, уныніе смѣняется упованіемъ, чувство немощи -- чувствомъ силы. Иначе и быть не можетъ; совершается должное, совершается то, чему подобаетъ быть: Русскій Царь вступаетъ въ общеніе, не только внѣшнее, но и нравственное, хотя бы мгновенное, съ своимъ народомъ; Хозяинъ дома, послѣ долгой отлучки, входитъ наконецъ въ домъ свой, стоитъ лицомъ къ лицу съ наслѣдіемъ предковъ, съ достояніемъ, ввѣреннымъ ему отъ Бога, -- лицомъ къ лицу съ самимъ собой, съ своимъ святымъ долгомъ и полномочіемъ, съ своимъ великимъ, многославнымъ и многоподвижническимъ призваніемъ, которое, конечно, нигдѣ не можетъ раскрыться сознанію и совѣсти съ такою полнотою, какъ тамъ, гдѣ и колыбель, и освященіе, и истинный оплотъ, и твердыня русской верховной власти. Ибо только въ Москвѣ пріемлетъ Русскій Царь, какъ выразился поэтъ:
... вѣнецъ отцовъ держанныхъ,
Царя-избранника вѣнецъ!
Ибо только здѣсь можетъ нисходить на Царя тайнодѣйственное наитіе того зиждительнаго историческаго народнаго духа, который создалъ нашу Россію, который далъ ей силы перемочь всѣ невзгоды, всѣ испытанія, и худшее изъ испытаній -- вторженіе началъ чуждыхъ, искажающихъ ея внутренній духовный и земскій строй... О, если бы этотъ духъ всегда пребывалъ на Немъ, никогда не переставалъ живить и творить!..
Все есть у насъ: и могучая, крѣпкая, какъ нигдѣ въ мірѣ, верховная власть, и сознательная, закаленная въ горнилѣ исторіи, могучая, какъ нигдѣ же въ мірѣ, вѣрность народа этой власти, и самоотверженная до безпредѣльности любовь народа къ своимъ самодержавнымъ царямъ, -- такая крѣпость власти, такая вѣрность, такая любовь, которымъ менѣе чѣмъ въ какомъ-либо государствѣ вселенной можетъ быть опасенъ разумный просторъ человѣческой и общественной свободы. Мы имѣемъ у себя всѣ условія дѣйствительной силы... Нѣтъ только творчества въ жизни! И сдается -- всякій разъ, когда появляется Царь въ истинномъ средоточіи своего царства, въ своей народной и державной столицѣ, что этотъ духъ животворящій, онъ же и духъ нашей народности и исторіи, можетъ воскреснуть во всей своей мощи только тогда, когда возстановится вновь живое, непрестанное общеніе власти съ народомъ, когда Хозяинъ возвратится въ домъ свой... Въ Москвѣ сѣдалище правительственной движущей силы!..
Едва ли бы когда могъ быть подписанъ здѣсь Берлинскій трактатъ, и вовсе не потому, чтобы для власти могли воздвигнуться извнѣ какія-либо препятствія. Что возможно, что мыслимо на дальней окраинѣ государства, гдѣ-нибудь на подоконникѣ пресловутаго, прорубленнаго въ Европу окошка, то невозможно, нравственно невозможно и немыслимо въ виду Кремля, соборовъ, святыхъ зиждителей земли Русской, предъ лицомъ народа, тысячелѣтнимъ подвигомъ слагавшаго Русское государство и съ такимъ беззавѣтнымъ довѣріемъ вручившаго его судьбу своимъ вождямъ... Этотъ примѣръ поясняетъ все.