Польскій вопросъ и Западно-Русское дѣло. Еврейскій Вопросъ. 1860--1886
Статьи изъ "Дня", "Москвы", "Москвича" и "Руси"
Москва. Типографія М. Г. Волчанинова (бывшая М. Н. Лаврова и Ко.) Леонтьевскій переулокъ, домъ Лаврова. 1886.
Москва, августа 1863 г.
Мысль, высказанная нами въ No 82 "Дня" {См. выше, подъ заглавіемъ: "Ложь сдѣлалась органическихъ отправленіемъ польской натуры".} о томъ, что политическая самостоятельность Царства Польскаго представляетъ менѣе невыгодъ для Россіи, чѣмъ его насильственное съ нею соединеніе, встрѣтила мало сочувствія въ общественномъ мнѣніи и, напротивъ, какъ мы того и ожидали, подала поводъ къ возраженіямъ со стороны несомнѣннаго представителя большинства нашего общества -- "Московскихъ Вѣдомостей". Понятно, что въ разгарѣ борьбы, при раздраженія, возбужденномъ поступками Польскихъ мятежниковъ, въ виду безпрерывныхъ убійствъ, совершаемыхъ на улицахъ Варшавы, среди бѣлаго дня, по повелѣнію таинственной и неуловимой власти,-- при законномъ негодованіи, вызываемомъ въ Русскомъ сердцѣ безумными притязаніями Поляковъ на Русскія земли,-- нашему патріотическому большинству всякія разсужденія о политической независимости Царства Польскаго кажутся, по меньшей мѣрѣ, преждевременными и несогласными съ настоящей потребностью. Мы и сами возмущаемся тѣмъ положеніемъ, въ которое поставлено въ Польшѣ Русское правительство, и желали бы видѣть его возстановленнымъ въ своемъ достоинствѣ и вполнѣ отвѣчающимъ высокому призванію законной власти; мы также, какъ и всѣ, полагаемъ, что подавленіе мятежа и уничтоженіе "народоваго жонда" должно необходимо предшествовать всякимъ, какъ выражаются въ канцеляріяхъ, мѣропріятіямъ къ гражданской и политической организаціи Царства,-- но мы также убѣждены, что самое подавленіе революціи и усмиреніе бунтующей Польши возможно только при ясномъ и точномъ разрѣшеніи властью, себѣ самой, вопроса: что именно она намѣрена сдѣлать съ Нольшей и изъ Польши, чего собственно хочетъ она достигнуть, какую съ своей сторона готовитъ ей будущность? Мало того: мы думаемъ, что неопредѣленность вашей собственной мысли въ отношеніи къ существу Польскаго вопроса и была именно причиною того, что въ Царствѣ Польскомъ -- рѣшительными и положительными были только дѣйствія войскъ при встрѣчѣ съ шайками: тутъ не могло быть ни сомнѣній, ни недоразумѣній, вопросъ поставлялся просто и грубо, и былъ точно также просто и грубо разрѣшаемъ,-- такъ что остается жалѣть, зачѣмъ Польскій вопросъ не весь сосредоточенъ въ вопросѣ военномъ! Выйдь Польскій вопросъ въ поле, хотя бы въ лицѣ многочисленной арміи, онъ былъ бы вопросомъ менѣе мудренымъ и сложнымъ, и разрѣшился бы легче, чѣмъ теперь, когда его армія -- все Польское общество, его силы -- не государственныя, а общественныя. Въ этомъ смыслѣ -- положеніе дѣла въ 1831 году, когда Поляки имѣли свое почти независимое политическое устройство и даже свое національное войско, едвали не было для насъ выгоднѣе, чѣмъ настоящее положеніе, когда у Царства нѣтъ уже ни политической самостоятельности, ни Польскаго войска. Кавялось бы, условія современной дѣйствительности намъ теперь гораздо благопріятнѣе, чѣмъ тогда (и между прочимъ гораздо ближе согласуются съ желаніемъ большинства Русскаго общества и "Московскихъ Вѣдомостей"),-- но нельзя не признать, что въ нѣкоторыхъ отношеніяхъ выгода сравненія оказывается на сторонѣ 1831 г.-- Въ 1831 г. мы имѣли противъ себя не тайное, неосязаемое, а явное и вполнѣ досягаемое правительство, открытое, такъ сказать, для нападеній и интригъ -- со всѣхъ сторонъ, не исключая и нашей; въ 1831 году мы имѣли противъ себя армію, которую достаточно было pasбить -- и край могъ считаться покореннымъ, надолго покореннымъ и усмиреннымъ. Вопросъ, такъ сказать, рѣшался тогда между двумя правительствами и двумя арміями, и разрѣшился, разумѣется, въ пользу того правительства и той арміи, которыя были сильнѣе; преимущество же силы, конечно, всегда было, есть и будетъ на нашей сторонѣ, а не на сторонѣ Польши,-- на сторонѣ государства, могущественнѣйшаго и величайшаго въ мірѣ, считающаго болѣе 60 милліоновъ населенія, а не на сторонѣ маленькаго политическаго тѣла, какимъ могла бы быть Польша, получившая политическую самостоятельность. Очевидцы и участники "Польской кампаніи" удостовѣряютъ, что, несмотря на ожесточенность борьбы, между Русскими и Поляками было тогда несравненно менѣе вражды нежели теперь; это понятно: Польскій вопросъ не принималъ еще вполнѣ характера и размѣровъ вопроса общественнаго, отчасти именно потому, что отвѣтственность за успѣхъ возстанія лежала не столько на обществѣ, сколько на тогдашнемъ Польскомъ правительствѣ. Эта вражда развилась и усилилась, и этотъ общественный характеръ и размѣры усвоены Польскому вопросу -- съ окончательнымъ уничтоженіемъ всякаго самостоятельно-политическаго Польскаго бытія.
Но такъ или иначе, а современная Польская "справа" очевидно зависитъ не отъ одной военной расправы; самые опасные для насъ враги -- не повстанцы, плохо вооруженные, еще площе обученные, голодные, необутые, и нерѣдко набранные чуть-чуть не изъ малолѣтнихъ: что значатъ они длянашего превосходнаго войска!-- самая величайшая для насъ трудность не на полѣ битвы или въ лѣсу!... Нашъ врагъ -- самый сильный и злой -- все Польское общество; опасны вамъ не повстанцы, а Польское знамя! Трудность нашего положенія происходитъ не отъ появленія разбойничьихъ бандъ, а отъ всеобщей измѣны всей дѣйствующей и мыслящей части народа (разумѣя подъ измѣной самое сочувствіе Полы" скому знамени),-- отъ всеобщаго заговора, въ которомъ, за исключеніемъ крестьянъ, явно иди тайно, по условію и соглашенію, или безъ всякаго соглашенія, участвуетъ вся страна. Тридцатилѣтняя система, водворенная вслѣдъ за взятіемъ Варшавы, не еоздала намъ никакой Русской партіи между Поляками, такой партіи, по крайней мѣрѣ, которая бы была въ состояніи послужить намъ надежнымъ оплотомъ. Мы могли опираться только на ваши штыки, но извѣстно слово Талейрана, что если на штыки и можно ооереться, то нельзя на нихъ сѣсть (on peut s'у appuyer, on ne peut pas c'у asseoir). Настоящее Русское правительство, проникнутое эрою истиною, сочло приличнымъ и своевременнымъ замѣнить прежнюю систему новою. Мы не станемъ входить въ подробное разбирательство система Велепольскаго; скажемъ только, что -- невыгодная можетъ-быть для Россіи -- она доставляла Полякамъ громадныя, сравнительно съ прежнимъ, преимущества, частію подлежавшія немедленному осуществленію (и осуществленныя), частію торжественно возвѣщенныя въ будущемъ. Вслѣдъ за тѣмъ вспыхнулъ мятежъ,-- и тутъ-то и обнаружилась вся ложность нашего положенія или, лучше сказать, вся невѣрность вашей оффиціальной постановки Польскаго вопроса. Вспыхнулъ мятежъ почти на другой же день водворенія новой системы и тотчасъ же объявилось, что зга новая система гражданской автономіи Царства Польскаго, какъ части Россійской Имперіи, способна дать только силу мятежу, а не уширить его. Все дѣло стало на томъ, какъ съ этой новой системой отнестись къ мятежу,-- признать ли его простымъ бунтомъ нѣкоторыхъ безумцевъ или даже партіи,-- или же всеобщимъ національнымъ возстаніемъ?-- частнымъ ли выраженіемъ недовольства правительствомъ и желаніемъ нѣсколькихъ лишнихъ льготъ, или же опредѣленнымъ политическимъ стремленіемъ,-- стремленіемъ къ политической независимости?-- Понятно, что новая система не желала, да и не могла, безъ самоотреченія, признать за мятежомъ характеръ всеобщаго политическаго возстанія, который признавался за нимъ въ общественномъ мнѣніи Европы, да отчасти и самой Россіи,-- а отъ того и происходила та нерѣшительность, которою, независимо отъ другихъ причинъ, запечатлѣны всѣ дѣйствія нашего Варшавскаго правительства. Разсмотримъ это подробнѣе. Если мятежъ есть дѣло только одной партіи, то нѣтъ, разумѣется, никакого основанія,-- напротивъ было бы величайшею несправедливостью,-- за дѣйствія нѣсколькихъ безумцевъ возлагать отвѣтственность на всю страну и лишать ее тѣхъ правъ и преимуществъ, которыя дарованы наканунѣ, всей націи, съ такою торжественностью! Если вы не рѣшаетесь признать настоящее возмущеніе всеобщимъ національнымъ возстаніемъ и отказываетесь видѣть въ немъ присутствіе такихъ политическихъ стремленій, которыя простираются далеко за предѣлы всего того, что можетъ представить самое лучшее и справедливое ваше Русское управленіе, -- тогда вы тѣмъ самымъ лишаете себя права принимать общія радикальныя мѣры и осуждаете сами себя на дѣйствія въ тѣсныхъ границахъ юридической закои ности. Вахъ придется карать только формально обличенныхъ по слѣдствію и суду, и вы сами отнимете у себя возможность и легальное основаніе преслѣдовать тѣхъ виновныхъ, которые умѣютъ принимать участіе въ мятежѣ съ соблюденіемъ внѣшней формальной законности. Между тѣмъ, этихъ "виновныхъ" -- не тысячи, не десятки, а сотни тысячъ,-- милліоны! Въ самомъ дѣлѣ, читатель, представьте себѣ такое положеніе: мятется почти вся страна, а правительство, не желая выдти изъ предѣловъ легальности и не признавая за мятежомъ характера всеобщаго вовстанія, примѣняетъ въ дѣлу пріемы, орудія и способы нормальнаго государственнаго порядка (разумѣя тутъ и военное положеніе); оно производитъ слѣдствіе, судитъ, отличаетъ "дѣйствительно виновныхъ" и "юридически обличенныхъ" отъ "менѣе виновныхъ", отъ тѣхъ, которыхъ вина не доказана всею полнотою юридическихъ доказательствъ. Такимъ образомъ -- подъ формальнымъ "слѣдствіемъ и судомъ" должны бы находиться всѣ 5 милліоновъ Польскаго населенія, потому что всѣ навлекаютъ на себя "подозрѣніе",-- и если бы даже милліона два-три, положимъ четыре, были по суду и слѣдствію оправданы, то, конечно, всякій честный судъ присяжныхъ долженъ былъ бы признать, по крайней мѣрѣ, цѣлый милліонъ -- "юридически обличеннымъ". Но что же дѣлать съ милліономъ подсудимыхъ?! И у какого государства достало бы средствъ судить, содержать, наказывать цѣлый милліонъ преступниковъ, или производить легальное формальное слѣдствіе надъ 5 милліонами жителей?!-- А между тѣмъ именно въ такомъ ложномъ положеніи и находится наша Варшавская администрація. Ей приходится или упорно держаться роли законнаго правительства, сознающаго свою силу и относящагося въ мятежу какъ къ явленію, однимъ словомъ дѣйствовать такъ, какъ она дѣйствуетъ теперь,-- или же, признавъ мятежъ всеобщимъ національнымъ возстаніемъ и весь настоящій вопросъ не административнымъ, не простою тяжбою между подданными и правительствомъ, а дѣломъ и вопросомъ политическимъ, отнестись ко всей Польшѣ какъ къ странѣ непріятельской, завоеванной или подлежащей завоеванію. Но нечего и говорить, что подобное рѣшеніе, чрезвычайно упрощающее наши отношенія къ Польшѣ въ настоящую минуту, въ то же время не только затруднитъ и усложняетъ еще болѣе дѣло нашей внѣшней политики, но и прямо идетъ въ разрѣзъ со всѣми обѣщаніями, такъ недавно еще, во всеуслышаніе всего міра, провозглашенными Россіей,-- съ убѣжденіями и желаніями и Русскаго правительства да и всѣхъ Русскихъ людей! Къ Польшѣ невозможно и едвали было бы справедливо примѣнять систему управленія, принятую генераломъ Муравьевымъ въ Западномъ краѣ. Здѣсь, въ Западной Россіи, на сторонѣ Русскаго правительства, кромѣ полнаго сознанія своей правоты и того особеннаго ощущенія, что здѣсь мы у себя дома,-- весь Русскій народъ, все Русское духовенство, Русскіе законы и Русскій языкъ; на сторонѣ Польши одинъ только классъ -- помѣщичій, къ которому генералъ Муравьевъ и отнесся, совершенно, по нашему мнѣнію, основательно, какъ къ ц ѣ лому враждебному намъ классу, безъ разбора личностей, и принялъ, касательно его, общія мѣры. Въ Царствѣ же Польскомъ -- на сторонѣ Россіи одинъ простой народъ, оказывавъ щій болѣе отрицательное, нежели положительное содѣйствіе,-- во все остальное народонаселеніе участвуетъ въ "заговорѣ" или "интригѣ", какъ называютъ нѣкоторые тотъ новый видъ возстанія, который являетъ нынѣ Польша. Тамъ, въ Царствѣ Польскомъ, эти общія мѣры должны уже относиться не Къ меньшинству, а къ большинству народонаселенія, или даже, принимая въ соображеніе не количественность, а качественность послѣдняго, ко всей странѣ,-- слѣдовательно тамъ эти мѣры принимаютъ уже характеръ общей реформы, переорганизаціи всего края.
Пояснимъ это примѣромъ. Русское правительство обѣщало Польшѣ административную автономію, т. е. управленіе, составленное изъ Польскихъ чиновниковъ: съ точки зрѣнія справедливости, которой, послѣ 30-лѣтней диктатуры, такъ желало Русское общество для Польши, трудно было бы что-либо возразить противъ этой мѣры. Ее, по настоящему, не могутъ не одобрять и тѣ Русскіе, которые считаютъ возможнымъ и совѣтуютъ держать Царство Польское при Россіи, съ административной мѣстной самостоятельностью, но не давая ему политическаго самостоятельнаго бытія. Вслѣдъ за пріѣздомъ Великаго Князя Намѣстника совершается покушеніе на его жизнь. Видя въ этомъ дѣйствіе одной партіи, правительство честно упорствуетъ въ своей системѣ и приводитъ ее въ исполненіе, т. е. смѣняетъ всѣхъ Русскихъ чиновниковъ и замѣщаетъ ихъ кровными Поляками. Наконецъ происходитъ знаменитое ночное нападеніе на нашихъ солдатъ, являются вооруженныя шайки, учреждается подземной Польскій національный комитетъ, чиновники-Поляки, за ничтожнѣйшимъ исключеніемъ, присягаютъ "народовому жонду", я всѣ до одного оказываются неблагонадежными. Правительство, продолжая видѣть въ мятежѣ дѣйствіе одной революціонной партіи, продолжаетъ упорствовать въ своей системѣ, не позволяетъ себѣ уклоняться ни на волосъ отъ пути строгой законности и противопоставляетъ всеобщему заговору, всеобщему беззаконію (съ формальной точки зрѣнія) мѣры -- до педантизма "легальныя". Между тѣмъ съ каждымъ днемъ становится очевидно, что ни на одного Польскаго чиновника положиться нельзя, потому именно что онъ Полякъ и въ качествѣ Поляка не можетъ не сочувствовать знамени, выставленному мятежомъ. Если многіе Поляки и осуждаютъ возстаніе, то какъ неблагоразумную попытку, способную ввергнуть страну въ неисходную бездну золъ,-- но не желать ему успѣха, не желать Польшѣ политической независимости -- они не могутъ. И такъ, на Поляковъ-чиновниковъ въ Польшѣ положиться нельзя; слѣдовало бы замѣнить ихъ всѣхъ Русскими. Но не говоря уже о томъ, что хы толъко-что, чуть-чуть не вчера, смѣстили всѣхъ Русскихъ,-- подобное распоряженіе означало бы совершенное отреченіе отъ принятой нами системы управленія и удовлетворенія Польши: стало-быть система, которою у насъ думали раярѣшить Польскій вопросъ, оказывается неудобною и вопроса нисколько не разрѣшающею, и намъ приходится пріискивать новое разрѣшеніе. Нѣкоторые возражаютъ, что такое распоряженіе могло бы быть принято на короткое время, до усмиренія мятежа. Но мятежъ можетъ быть по наружности усмиренъ очень скоро; шайки разсѣются и все но видимому войдетъ въ свой порядокъ, въ тотъ порядокъ, который, конечно, нисколько не обезпечиваетъ отъ новаго возстанія -- при первой удобной окавіи. Нельзя же водворить тысячи Русскихъ чиновниковъ въ Польшѣ съ тѣмъ, чтобъ по истеченіи трехъ-четырехъ мѣсяцевъ выгонять ихъ снова...
Мы для того именно и распространились такъ подробно о современномъ положеніи Русской администраціи въ Царствѣ Польскомъ, чтобы показать нашимъ читателямъ всю настоятельность, всю такъ сказать неравобщимость разрѣшенія Польскаго вопроса въ нашемъ собственномъ сознаніи -- съ дѣломъ усмиренія настоящаго возстанія въ Польшѣ. Отъ ошибочнаго взгляда на существо Польскаго вопроса, отъ неправильной его постановки, произошла, повторяемъ, невольная фальшивость положенія законнаго правительства въ Варшавѣ, трудность подавленія мятежа и успокоенія Польши. Если мы не хотимъ принять никакихъ радикальныхъ мѣръ, не хотимъ дать Польшѣ никакой политической самостоятельности (противъ чего такъ сильно возстаютъ "Московскія Вѣдомости"), то вамъ остается только или удовлетвориться палліативными мѣрами (въ родѣ военнаго положенія), не разрѣшающими, а только отсрочивающими разрѣшеніе Польскаго вопроса,-- причемъ мы будемъ въ постояяномъ ожиданіи новаго мятежа,-- или же отнестись къ Польшѣ какъ къ странѣ непріятельской и тогда отказаться надолго отъ роли великодушнаго и либеральнаго правительства и стать въ противорѣчіе съ нашею собственною правительственною системой, дѣйствующею у насъ дома.
Впрочемъ, если "Московскія Вѣдомости" отвергаютъ, вмѣстѣ съ большинствомъ общества, всякую мысль о политической самостоятельности Царства Польскаго, то онѣ нисколько не отрицаютъ необходимости приступить нынѣ же къ разрѣшенію Польскаго вопроса въ его существѣ, и употребить въ отношеніи къ этому "больному мѣсту" Россіи -- "мѣры не палліативнаго, а кореннаго лѣченія". Какимъ же способомъ, спрашиваетъ читатель? "Раскрытіемъ нашей силы, вѣкъ вещественной, такъ и нравственной", отвѣчаютъ "Московскія Вѣдомости", и далѣе поясняютъ свою мысль слѣдующимъ образомъ: "Если мы не хотимъ прибѣгать къ жестокимъ мѣрамъ, и если мы въ то же время не хотимъ затягивать Польскій вопросъ и оставлять его своимъ больнымъ мѣстомъ, своею Ахиллесовою пятой, то мы должны озаботиться о раскрытіи той нравственной и вмѣстѣ политической силы, которою несомнѣнно обладаетъ Русскій народъ, но которая для Поляковъ будетъ совершенною новостью". Раскрытіе нравственной и политической силы -- дѣло, конечно, хорошее, и не мы, конечно, будемъ возставать противъ такого раскрытія; "День" постоянно указывалъ на нраственную сторону Польскаго вопроса, на безсиліе однихъ вещественныхъ способовъ къ его разрѣшенію. Но какое же раскрытіе разумѣетъ здѣсь редакція "Московскимъ Вѣдомостей", и что называетъ она "нравственными силами"? "День", говоритъ она, "думаетъ, что этою нравственною силою должно быть, непремѣнно и исключительно, развитіе Русской общественной жизни въ Западномъ краѣ, но нравственныя силы, необходимыя для разрѣшенія Польскаго вопроса, не ограничиваются театромъ борьбы Русскаго элемента съ Польскимъ"; Польскимъ же притязаніямъ, продолжаютъ "Московскія Вѣдомости", мы должны противопоставить "раскрытіе нравственныхъ силъ всей Россіи".-- "День" никогда и не выражалъ такой мысли, что Польскій вопросъ разрѣшается единственно развитіемъ Русской общественной жизни въ Западномъ; мы сочли даже нужнымъ оговорить эту мысль, изложенную въ статьѣ г. Гильфердинга; "День" постоянно утверждалъ и не переставалъ утверждать съ самаго начала, что Польскій вопросъ есть въ то же время и Русскій эемскій вопросъ, что для разрѣшенія Польскаго вопроса недостаточно "однихъ вещественныхъ средствъ, находящихся въ распоряженіи государства", а необходимо "позвать изъ нѣдръ земли общественныя и земскія нравственныя силы", "сойти съ Нѣмецко-государственной точки зрѣнія", не довольствоваться тѣмъ патріотизмомъ, который умѣетъ только жертвовать жизнью и достояніемъ, а помнить, что " Польско-Русскій вопросъ именно такого рода, что разр ѣ шеніе его возможно только при полномъ д ѣ йствіи вс ѣ хъ нашихъ не однѣхъ государственныхъ, но и общественныхъ, нравственныхъ силъ " (15 іюня, "День" No 24). Но несмотря на эту неточность, относительно ссылки на нашу газету, мы, читая 177 No "Моск. Вѣд." отъ 14 августа, были очень рады, что такъ сошлись съ почтенной редакціей во взглядѣ и въ выраженіяхъ. Однако же, вчитываясь внимательнѣе въ эту статью, мы пришли къ заключенію, что редакція подъ раскрытіемъ нравственныхъ силъ разумѣетъ нѣчто иное, не то органическое развитіе общественной жизни, которое разумѣли мы въ нашихъ вышеприведенныхъ словахъ, и котораго совершеніе, при всемъ нашемъ желаніи, мы не надѣемся видѣть въ короткій срокъ восьми или девяти мѣсяцевъ,-- а такое раскрытіе нравственныхъ силъ, которое къ будущему лѣту можетъ быть совершенно готово. "Интересы Россіи требуютъ, чтобы Польскій вопросъ не оставался ея больнымъ м ѣ стомъ " -- доказываетъ вполнѣ справедливо эта газета; "теперь время подумать о томъ, чтобы то, что мы пережили нынѣшнимъ лѣтомъ, не повторилось будущимъ л ѣ томъ "... И какъ на средство не оставлять Польскій вопросъ больнымъ м ѣ стомъ, указывается на раскрытіе (слѣдовательно не повже будущаго лѣта) нравственной и политической силы Русскаго народа,-- въ выраженіяхъ нами выше приведенныхъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ Редакція совершенно отвергаетъ мысль о всякой политической самостоятельности Польши.
Раскрытіе нравственной и политической силы Русскаго народа въ томъ смыслѣ, какъ мы понимаемъ слова "Московскихъ Вѣдомостей", вовсе не можетъ способствовать къ тому, чтобы Польскій вопросъ немедленно пересталъ быть больнымъ мѣстомъ Россіи; подобное раскрытіе, конечно весьма желательное, можетъ быть только одною изъ ступеней, могучимъ двигателемъ нашего общественнаго развитія, но оно не излѣчитъ этого больнаго мѣста одною выставкою, экспозиціею нашей нравственной и политической силы, если этой силѣ не будетъ въ равной степени отвѣчать зрѣлость общественной мысли и самосознаніе Русской народности въ Русскомъ обществѣ, и если при такомъ раскрытіи общество не сойдетъ съ Нѣмецкотгосударственной точки зрѣнія. Если эта сила будетъ относиться къ Польскому вопросу въ томъ духѣ и смыслѣ какъ предлагаютъ "Московскія Вѣдомости", и требовать насильственнаго соединенія Польши съ Россіею, то вопросъ Польскій по прежнему останется нашимъ больнымъ мѣстомъ. Мы впрочемъ твердо убѣждены, что только развитіе нравственныхъ общественныхъ силъ Россіи можетъ привести къ точному уразумѣнію Польскаго вопроса и къ его совершенно удовлетворительному разрѣшенію, именно, что Русская общественная мысль, ставъ наконецъ вполн ѣ Русскою и общественною,-- непремѣнно приведетъ Польскій вопросъ къ такому исходу, при которомъ фактъ насилія, отравляющій наше теперешнее отношеніе къ Польской народности въ Польшѣ, будетъ упраздненъ и Польской народности дарована будетъ полная самостоятельность -- въ соединенія иди безъ соединенія съ Россіей. При всемъ томъ, если даже Польша отдана будетъ Польшѣ, т. е. самой себѣ, Польскій вопросъ еще надолго не перестанетъ быть больнымъ мѣстомъ Россіи (хотя и въ меньшей степени),-- до тѣхъ поръ, пока, рядомъ съ развитіемъ Русской общественности, не пересоздается или не перевоспитается Польское общество. Тѣмъ не менѣе политическая самостоятельность Польши полезна была бы для насъ еще болѣе, чѣмъ для Польши; мы не должны связывать судьбу своего общественнаго развитія -- съ развитіемъ совершенно намъ чуждой и своеобразной Польской общественности; мы не должны путаться или опутывать свои ноги, на своемъ вольномъ ходу, концами или хвостами путъ, которыми приходится теперь обматывать Польшу; мы не можемъ и не должны выносить то противорѣчіе, въ которое настоящее наше отношеніе къ Польшѣ постоянно ставитъ насъ -- къ нашей собственной нравственной и общественной подачѣ, къ вашему стремленію, къ нашему воззрѣнію на государство и общество, и вообще ко всѣмъ требованіямъ нашего Славянскаго чувства и Славянскаго историческаго призванія.