Славянофильство и западничество (1860-1886)
Статьи изъ "Дня", "Москвы", "Москвича" и "Руси". Томъ второй. Изданіе второе
С.-Петербургъ. Типографія А. С. Суворина. Эртелевъ пер., д. 13. 1891
Москва, 28-го ноября.
"Московскія Вѣдомости", такъ ревниво оберегающія государственное единство Россійской имперіи и съ зоркостью Аргуса обличающія всякую тѣнь посягательства, не только на дѣлѣ, но и въ теоріи, на ея внѣшнюю цѣлость, познакомили публику съ сепаративными тенденціями, проявляющимися въ нѣкоторыхъ окраинахъ Россіи и недавно (въ. 254 No) напечатали, какъ убѣдительное доказательство своихъ предположеній, письмо Курляндца барона Ф..... адресованное изъ Брюсселя въ Курляндію. Мы вполнѣ уважаемъ всякое искреннее патріотическое чувство, а слѣдовательно и "Московскихъ Вѣдомостей"; намъ вполнѣ понятны и знакомы эти ощущенія кровной обиди, которыя испытываетъ или должно испытывать самолюбіе каждаго Русскаго, когда иноземцы чинятъ поруху нашей чести, народной и государственной. Намъ дорога, какъ завѣтное достояніе, цѣлость государственной территоріи; мы ни одной пяди ея не согласились бы уступить иначе, какъ по нашей доброй, совершенно свободной волѣ; слава, величіе, блескъ, могущество Россіи точно такъ же близки нашему сердцу, точно такъ же захватываютъ его за самую глубь, какъ и сердце всѣхъ простыхъ, не мудрствующихъ лукаво, Русскихъ людей, -- и даже тѣхъ старыхъ поэтовъ, надъ патріотическимъ восторгомъ которыхъ такъ любятъ теперь смѣяться. Но именно потому, что намъ такъ лежитъ на сердцѣ это величіе и слава, -- мы бы и хотѣли видѣть ихъ утвержденными на незыблемомъ прочномъ основаніи; именно потому мы и считаемъ нужнымъ охлаждать иногда патріотическіе порывы нашего общества, чтобы обращать его вниманіе на тѣ внутренніе недуги, подтачивающіе наше могущество, которое общество не замѣчаетъ или которыми пренебрегаетъ -- въ своемъ патріотическомъ самообольщеніи. Полезно обличать всякія дѣйствительныя сепаративныя тенденціи, но удары, направленные на сепаратистовъ, едва ли не придутся мимо, если мы не углубимся въ разслѣдованіе причинъ самой возможности подобныхъ тенденцій -- при той государственной силѣ и прочности, которыми мы такъ привыкли гордиться.
Условіе государственнаго единства состоитъ не во внѣшнемъ единообразіи формъ и учрежденій, не въ большей или меньшей крѣпости звеньевъ той внѣшней административной связи, которая держитъ и сплачиваетъ всѣ части государства, -- но въ силѣ и живучести внутренняго объединяющаго начала. Разумѣется, въ исторіи такое начало является не какъ отвлеченная идея, а какъ извѣстная народность, какъ живая народная личность, -- какъ народный организмъ, въ народности котораго и заключается все историческое его призваніе, весь смыслъ и причина его историческаго бытія. Народность для народа то же, что личность въ отдѣльномъ человѣкѣ, -- составляетъ такую же неотъемлемую его сущность. Человѣкъ безличный, точно такъ же, какъ и народъ безличный, т. е. съ слабо опредѣленною личностью, неспособенъ играть никакой самостоятельной исторической роли; личность, какъ отдѣльнаго человѣка, такъ и народа, является и дѣйствуетъ въ исторіи въ силу внутренняго своего права, и доказываетъ свое право на жизнь тѣмъ самымъ, что живетъ и развивается. Такимъ образомъ право на историческое бытіе извѣстнаго народа коренится въ свойствѣ его личности, т. е. народности, и народность обусловливаетъ все его историческое развитіе. Какъ человѣкъ, дошедшій до презрѣнія къ самому себѣ, до самоуничиженія, теряетъ способность къ развитію и духовно умерщвляетъ себя, такъ и народы обезнародившіеся, т. е. поколебавшіеся въ вѣрѣ въ себя, въ свое право на жизнь, въ свою народность и въ ея силы, исчезаютъ съ исторической арены, вымираютъ, перерождаются, перестаютъ существовать исторически. Народность есть условіе жизни и силы и внутреннее объединяющее начало всякаго государства, т. е. той нормы историческаго существованія, которую создалъ себѣ народъ, сложившійся въ гражданское общество; народность состоитъ къ государству въ такомъ же точно отношеніи, какъ всякая органическая сила въ внѣшнему строю своего организма. Нѣтъ государства безъ господствующей народности, безъ того основнаго зерна, которое дало бытіе всему историческому организму. Мы разумѣемъ здѣсь, конечно, народность, сложившуюся исторически, которая можетъ произойти и изъ сочетанія разныхъ племенъ, но образовавшихъ вмѣстѣ одинъ общій историческій типъ, одинъ общій, народный историческій организмъ съ опредѣленною народною личностью (напр. Французская, Англійская народность). Только такое государство сильно и прочно, которое вполнѣ вѣрно народности, его создавшей, которое есть живой, цѣльный народный организмъ, развившійся и разросшійся собственною своею внутреннею органическою силой. Это не значитъ, что населеніе государства должно состоять только изъ одного племени. Въ предѣлы государства могутъ взойти и другія народности, къ нему могутъ примыкать и другія политическія тѣла. Эти народности или растворяются сами собой въ народности господствующей, сливаются съ ней, такъ сказать ассимилируются, или же, сохраняя свой типъ, теряются въ общемъ типѣ государственномъ, вполнѣ безвредныя, какъ по относительной малочисленности своей, такъ и по отсутствію въ нихъ внутренней силы. Таковы, напримѣръ, Башкиры, Татары, и нѣкоторыя племена Финнскаго происхожденія внутри Россіи. Но только тогда эти чуждые ингредіенты вполнѣ для государства безопасны, когда они не пересиливаютъ основнаго элемента. Въ противномъ случаѣ, оно уже перестаетъ быть тѣмъ, чѣмъ было: явится другое государство или нѣсколько, но не то, которое до тѣхъ поръ существовало. Слѣдовательно, все зависитъ отъ внутренней силы самого основнаго элемента. Если же историческая судьба связываетъ государство съ посторонними политическими тѣлами, то только тогда эти постороннія политическія тѣла -- напримѣръ, области съ сложившимся политически обществомъ, съ народомъ, живущимъ самостоятельною гражданскою жизнью -- не составляютъ для него тягости, а вполнѣ плотно и прочно примыкаютъ въ государству, когда прирастаютъ къ нему органически, проникаются органическимъ съ нимъ единствомъ. Никакая другая связь не можетъ быть надежна, и прочность этой связи зависитъ не отъ внѣшняго единообразія формъ управленія (хотя, безспорно, это имѣетъ свою важность), а отъ той степени органической силы срощенія, которою обладаетъ государственный организмъ. Чѣмъ цѣльнѣе этотъ организмъ, чѣмъ дѣйственнѣе или активнѣе въ государствѣ его органическое начало, т. е. народность, тѣмъ притягательнѣе оно, тѣмъ дѣйственнѣе, тѣмъ могущественнѣе сила органическаго срощенія, тѣмъ легче прирастаютъ къ нему слабѣйшія постороннія тѣла политическія, тѣмъ крѣпче сплачиваются они въ одно цѣлое, даже безъ особенныхъ внѣшнихъ насильственныхъ и искусственныхъ мѣръ.
Вопросъ объ ассимиляціи, т. е. объ уподобленіи себѣ одной народностью другой, вопросъ очень любопытный и заслуживающій особеннаго изученія. Трудно опредѣлить этотъ законъ съ внѣшнею точностью, потому что онъ коренится не столько во внѣшнихъ условіяхъ, сколько въ нравственныхъ, такъ сказать въ духовныхъ элементахъ каждой народности. Нельзя, напримѣръ, утверждать, какъ непреложное правило, что народность, лишенная политической организаціи, приходя въ столкновеніе съ народностью политически организованною, непремѣнно подчиняется и поглощается ею: исторія представляетъ намъ противные тому примѣры; мы знаемъ, что побѣжденные нерѣдко покоряли себѣ побѣдителей нравственною силою и налагали свою народность на покорившее ихъ государство. Вспомнимъ Русь и Литву, -- отчасти Грековъ и Римлянъ. Нельзя также сказать, чтобъ причина такого преобладанія одной народности надъ другой -- заключалась непремѣнно въ высшемъ уровнѣ образованности или культуры: почему Французы могли офранцузить Нѣмцевъ, а Нѣмцы не могли ассимилировать себѣ Итальянцевъ, и почти навѣрное можно сказать, никогда не онѣмечили бы Французовъ? Культура Нѣмецкая не ниже, если не выше Французской. Мы видимъ также нѣкоторыя племена христіанскія (даже Славянскія) совершенно отуреченными и преданными теперь исламизму, тогда какъ христіанство само по себѣ, независимо отъ вѣры, есть уже высшая степень культуры сравнительно съ исламомъ. Намъ указываютъ также на могущество пріемовъ управленія, на то, напримѣръ, что Альзасцы во Франціи уравнены совершенно въ своихъ правахъ съ Французскими поддавными, что государство Французское не признавало вовсе и существованія Нѣмецкой народности. Но никакое уравненіе правъ не помогло Австріи слить съ собою ея Итальянскія владѣнія, и какъ ни старалась Австрія въ теченіе вѣковъ совершенно не признавать, игнорировать существованіе Славянской народности Чеховъ, Хорватовъ, Сербовъ, воспрещая постоянно употребленіе народнаго языка въ училищахъ и оффиціальныхъ сферахъ, -- ей не удалось вытравить Славянской народности. Мы не станемъ здѣсь входить въ подробное разсмотрѣніе -- въ какой степени каждое изъ этихъ условій или совокупность ихъ содѣйствуетъ ассимиляціи народностей или тѣснѣйшему сплоченію частей государства, но главное условіе, кажется намъ, заключается въ самомъ отношеніи народа въ своей народности, въ большемъ или меньшемъ развитіи народнаго самосознанія, въ его самоуваженія, въ чувствѣ своего личнаго достоинства, въ томъ мнѣніи, которое онъ самъ о себѣ имѣетъ, въ той нерѣдко безотчетной вѣрѣ, которую онъ хранитъ въ самого себя, въ свои собственныя нравственныя силы, въ свое историческое призваніе. Дрогнула эта вѣра -- народъ слабѣетъ, теряетъ власть претворять инородцевъ въ свою органическую сущность, самъ поддается и подчиняется вѣрѣ крѣпчайшей другаго народа. Если нѣкоторыя христіанскія племена теперь совершенно отуречены, то это происходитъ, конечно, не отъ превосходства ислама надъ христіанскимъ ученіемъ, а отъ слабости христіанскаго сознанія въ этихъ племенахъ, отъ слабости ихъ религіозныхъ убѣжденій, сравнительно съ религіознымъ вѣрованіемъ Турокъ. Точно также и съ народностями. Дрогнула вѣра, повторимъ, въ свою народность, закралось сомнѣніе въ своихъ духовныхъ силахъ, поникло чувство личнаго народнаго достоинства, -- чужая народность вторгается въ такой народъ, хозяйничаетъ въ немъ, и государство, при всемъ наружномъ величіи и блескѣ, слабѣетъ, никнетъ, и не въ состояніи удержать не только тѣ пристанныя части, которыя только и держались внѣшнею силою, но и тѣ, которыя, повидимому, приросли къ нему органически. Потому что съ ослабленіемъ народности ослабляется дѣйствіе органическаго начала въ государствѣ, ослабляется сила срощенія, ослабляются всякія связи.
Уваженіе къ своей народности, въ органическому своему началу, къ духу жизни, создающему народную личность, обусловливающему ея историческое бытіе, дающему ей право на историческое существованіе, -- есть, такимъ образомъ, условіе жизненной силы и могущества не только народа, но и государства. Чѣмъ крѣпче оно внутренною духовною мощью, тѣмъ крѣпче оно и внѣшнею силою. Чѣмъ безпрепятственнѣе и дѣятельнѣе развитіе его органическаго элемента, т. е. народности, тѣмъ богаче оно внѣшнимъ благосостояніемъ и всяческимъ преуспѣяніемъ; чѣмъ свободнѣе и возбужденнѣе духъ жизни народной, тѣмъ онъ производительнѣе, тѣмъ могущественнѣе творчество жизни, тѣмъ легче восполняется несовершенство законодательства и управленія (напримѣръ, въ Англіи). Наоборотъ: попробуйте устранить права народности, нарушить естественную правильность органическихъ силъ и замѣнить, однимъ словомъ, организмъ механизмомъ, хотя бы и мудро устроеннымъ, а дѣятельность общественнаго элемента дѣятельностью элемента чисто-внѣшняго, оффиціальнаго, -- вы никогда не добьетесь отъ государства силы срощенія, вы придете въ совершенно противоположному результату, -- вамъ будетъ постоянно угрожать призракъ сепаратизма, -- вы будете осуждены на постоянное безпокойство за свою народность, на необходимость ограждать ее внѣшнею силою.
Ни одинъ народъ въ мірѣ не представляетъ такого цѣльнаго живаго организма, какъ Русскій, ни одинъ, можетъ быть, не одаренъ такимъ богатствомъ силъ и такимъ могуществомъ естественнаго органическаго срощенія и притягательности. Но народное развитіе, творчество и дѣятельность его силъ встрѣчаютъ, въ сожалѣнію и до сихъ поръ, задержку въ Русскомъ обществѣ, котораго отношенія въ народности уже столько разъ были обличаемы въ нашей газетѣ. Про Русское общество можно, кажется, сказать то, что говорили мы выше, разсуждая вообще и безъ примѣненія, именно, что въ немъ, при всемъ его патріотизмѣ, "дрогнула" вѣра въ свою народность (не въ матеріальную силу народа, а въ его начала), явилось сомнѣніе въ самомъ себѣ, въ своемъ призваніи, въ своемъ нравственномъ правѣ на самостоятельное духовное развитіе, поникло чувство своего народнаго (не политическаго) достоинства, ослабѣло самоуваженіе, и закралось въ душу какое-то душевное подобострастіе передъ авторитетомъ Западной Европы. Въ какой степени виновато тутъ само общество и какая доля вини должна быть отнесена въ другимъ историческимъ обстоятельствамъ -- это вопросъ особый. Но во всякомъ случаѣ, такое положеніе общества не могло не воздѣйствовать вредно и на народную жизнь. Благо намъ, что у насъ есть простой народъ, таящій въ себѣ свою народную сущность неприкосновенною, хотя и лишенною покуда полноты своихъ производительныхъ силъ, хотя и ослабленною въ своемъ творчествѣ... Уже по суммѣ разныхъ неблагопріятныхъ у насъ условій для развитія народнаго, можно заключать о степени органической жизненной силы нашего народа, -- той Руси, безъ которой хотятъ обойтись нѣкоторыя Санктпетербургскія газета, но которою, повторимъ еще разъ, "только и живетъ, движется и существуетъ Русское государство".
Устраненіе этихъ неблагопріятныхъ условій для развитія народности, для дѣятельности творческаго органическаго начала жизни, должно составлять заботу каждаго, кому дорого преуспѣяніе Россіи, -- и кому страшенъ сепаратизмъ. Если васъ безпокоятъ сепаративныя тенденціи, то устремите вашу дѣятельность не столько на внѣшнее искорененіе этихъ тенденцій внѣшними способами (вы ихъ не уничтожите, а заставите притаиться), сколько на возбужденіе той органической силы срощенія въ нашемъ собственномъ организмѣ, о которой мы говорили; направьте ваши удары не на сепаратистовъ, а на тѣ условія, при которыхъ слабѣетъ въ народѣ всепоборающая вѣра въ самого себя, въ свою народность, -- на насъ самихъ, на тѣхъ, которые, будучи преданы идеѣ государственнаго единства, не перестаютъ разрывать свое Духовное единство съ народомъ. Этимъ мы, конечно, не хотимъ отрицать значенія мѣръ чисто государственныхъ, которыя всегда могутъ способствовать или препятствовать правильному органическому воздѣйствію самой народной жизни; но мы желали бы убѣдить -- что не въ нихъ, не въ этихъ мѣрахъ вся сила. Дѣло просто. Если вы хотите, чтобъ васъ уважали, уважайте, прежде всего, себя сами; если вы желаете, чтобъ чужіе дочитали вашу народность, почитайте сами свою народность; если васъ возмущаетъ посягательство на цѣлость государственнаго единства, не посягайте сами на цѣлость вашего духовнаго народнаго организма; если вы домогаетесь, чтобъ другія народности признавали ваши права, признайте сами права вашей народности на самобытное и самостоятельное развитіе, -- и знайте, что никакая государственная внѣшняя сила не можетъ восполнить недостатокъ этого нравственнаго самоуваженія въ обществѣ, какъ никакой механизмъ не замѣнитъ живой силы организма. Если вы желаете, однимъ словомъ, чтобъ было сильно, крѣпко и славно ваше государство, содѣйствуйте прежде всего развитію вашей народности, безпрепятственности ея органическихъ отправленій, свободной дѣятельности внутренняго духа жизни... Вы негодуете, напримѣръ, на то, что иноплеменные жители извѣстной мѣстности не принимаютъ Русскаго языка; но зачѣмъ же они станутъ его принимать, когда мы сами отвергаемъ этотъ языкъ въ своей собственной общественной средѣ? какъ бы ни усиливалось правительство наложить его извнѣ на какую-либо народность, онъ будетъ наложенъ только на поверхность и не пройдетъ внутрь, если его права не признаны нашимъ собственнымъ внутреннымъ сознаніемъ. Мало того: трудно, напримѣръ, заставить Нѣмца сдѣлать Русскій языкъ своимъ кровнымъ и замѣнить имъ Нѣмецкій, когда мы сами постоянно замѣняемъ, у себя дома, Русскій языкъ Нѣмецкимъ и черпаемъ изъ него слова и понятія для всей обстановки нашего общественнаго и гражданскаго быта... Только тогда народъ, естественнымъ ходомъ жизни, безъ всякихъ особенныхъ насильственныхъ и искусственныхъ мѣръ, способенъ подчинить своему нравственному вліянію другой, когда его вѣра въ себя, въ свою народность, въ истину своихъ началъ, крѣпче вѣры этого другаго. Такая вѣра, конечно, живетъ въ Русскомъ народѣ, хотя, притомъ, въ немъ нѣтъ никакой наклонности жъ завоеваніямъ, въ насильственному подчиненію себѣ чужихъ народностей; такая вѣра жила и не допускала мѣста ни малѣйшему въ себѣ сомнѣнію въ древней Руси, -- такой вѣры нѣтъ въ современномъ Русскомъ образованномъ обществѣ, и въ этомъ-то и заключается главное условіе нашей общественной слабости. Къ этому присоединяются и другія неблагопріятныя условія: преобладаніе внѣшняго надъ внутреннимъ, механическаго строя жизни надъ органическимъ и т. п. Въ этомъ послѣднемъ отношеніи примѣръ всего лучше подкрѣпить наши доводы. Предъ нашими глазами лежитъ богослужебная книга: "Трифологіонъ или цвѣтословъ", напечатанная въ 1748 году въ богоспасаемомъ градѣ Могилевѣ, въ друкарнѣ (печатнѣ) православнаго братства Богоявленія Господня, -- т. е. напечатанная въ томъ самомъ городѣ, за 120 лѣтъ тому назадъ, гдѣ теперь не существуетъ ни братства, ни типографіи иной, кромѣ казенной (Губернскаго Правленія), гдѣ поддержаніе православія стоитъ столькихъ усилій, заботъ и матеріальныхъ жертвъ правительству, почти вовсе и не воспомоществуемому нашимъ обществомъ! Не забудемъ, что за 120 лѣтъ тому назадъ эта дѣятельность православнаго общества въ Могилевѣ не имѣла никакой поддержки со стороны масти, -- при тогдашнемъ Польскомъ, католическомъ и враждебномъ "диссидентамъ" правительствѣ, -- и опиралась на однѣ свои общественныя силы. Какъ скоро же эти силы были упразднены -- при присоединеніи этого края къ православному государству, -- то, при извѣстномъ отношеніи нашего общества къ своей народности и вѣрѣ, одно государственное покровительство оказалось недостаточнымъ, край ополячился и олатинился такъ, что теперь трудно было бы и возсоздать прежнее свободное братство, или же, возсоздавъ, возбудить въ немъ прежній духъ жизни...
Мы понимаемъ негодованіе Московскихъ Вѣдомостей на Курляндца Ф. и на тѣ совѣты сепаратистическаго свойства, которые онъ преподаетъ своимъ сородичамъ. Но мы думаемъ, что надобно прежде всего отыскивать корень зла, а не сбивать только однѣ верхушки. Корень лежитъ вовсе не въ однѣхъ привиллегіяхъ Остзейскаго дворянства, -- но въ условіяхъ нашей общественной жизни и въ отношеніи нашего собственнаго общества къ своей народности: надо хлопотать о томъ, чтобы не было надобности, по выраженію Грибоѣдова, предпочитать "оригиналы -- спискамъ"... Нѣмцы съ понятною гордостью указываютъ на вліяніе своей культуры, своей цивилизаціи, своего языка, своего государственнаго искусства, своихъ административныхъ теорій, пріемовъ, идеаловъ -- на нашу жизнь, ваше развитіе, нашъ государственный и общественный бытъ: мы дали свои названія и свой типъ вашей служебной іерархіи, вашей администраціи и многому другому, говорятъ они. Слѣдовательно, чтобы разбить эти притязанія Нѣмцевъ, надобно отнять къ нимъ поводъ; надо засвидѣтельствовать предъ міромъ духовныя права нашей народности, -- и засвидѣтельствовать это не какими-либо насильственными, не какими-либо внѣшними только мѣрами, а проявленіемъ нашихъ народныхъ и общественныхъ нравственныхъ силъ. Необходимо прежде всего и выше всего уважать у себя дома свою собственную народность, признать ея права на самостоятельность и дать ей полный безпрепятственный просторъ для развитія, -- необходимо увѣровать въ себя, не какъ въ государство только, а какъ въ народность.