Москва, 15-го августа 1881 г.
Въ томъ именно и состоитъ неправильность отношеній нашего общества и нашей печати (т. е. большей ея части) къ польскому дѣлу и къ Полякамъ, что мы, оглушенные свистомъ и гамомъ польскихъ и иностранныхъ злословій, чуть ли и въ самомъ дѣлѣ не усомнились въ своемъ правѣ и въ своей правотѣ, и словно виноватые томимся жаждою оправданія. Мы, какъ извѣстно, до сихъ поръ пуще всего боимся "смѣть свои сужденія имѣть" даже о себѣ самихъ и своихъ поступкахъ,-- мы повѣряемъ свои дѣйствія не иначе, какъ чужимъ критеріемъ, мѣримъ свои нужды, интересы иноплеменнымъ мѣриломъ; даже собственное достоинство цѣнимъ по расцѣнкѣ западноевропейской и намъ враждебной; всячески заискиваемъ похвалы у Европы, пресчастливы, когда заслужимъ ея снисходительное одобреніе, и совершенно смущаемся,-- хуже всего: сами сбиваемся съ толку, когда вызовемъ противъ себя ея открытое неудовольствіе. Западные Европейцы вѣдаютъ твердо силу своего нравственнаго авторитета въ "культурной", руководящей средѣ русскаго общества. Они, вмѣстѣ съ Поляками, хорошо знаютъ, что этотъ великанъ, этотъ исполинъ, которому имя -- Россія, ничего такъ не пугается, какъ "общественнаго мнѣнія Европы", и вотъ, въ нужныхъ случаяхъ, когда нашимъ недругамъ полезно пугнуть Россію,-- они заводятъ эту визгливую, всегда у нихъ нѣготовѣ имѣющуюся шарманку, называемую "общественнымъ мнѣніемъ", оглашаютъ воздухъ пронзительною фальшью газетныхъ статей, производятъ "интимидацію" запросами въ парламентахъ или дипломатическими нотами,-- и мы конфузимся, жмемся, робѣемъ, почти сами вѣримъ, наперекоръ вопіющей очевидности, нелѣпѣйшимъ, злоумышленнымъ на нашъ счетъ клеветамъ, отнѣкиваемся, извиняемся и смиренно пасуемъ предъ призраками, предъ напущеннымъ на насъ маревомъ! Такъ и въ "польскомъ вопросѣ". Нечего намъ смущаться, мяться, опускать очи долу; мы можемъ смѣло и открыто смотрѣть въ глаза не только всей Европѣ, но и Полякамъ, ибо никакой вины на насъ относительно Поляковъ не обрѣтается, а виноваты именно они и именно предъ нами. Конечно, нашей русской природѣ претитъ и мерзитъ роль жандарма, на которую насъ вынуждаютъ Поляки; мы не умѣемъ священнодѣйствовать въ этой роли, какъ Французы и Нѣмцы (и въ этомъ-то и сказывается преобладаніе въ Русскомъ народѣ запросовъ нравственныхъ, "не политическихъ", надъ политическими, чего никакъ не можетъ понять г. Александръ Градовскій и К°); Русскій простой народъ, даже карауля настоящихъ, гласно осужденныхъ воровъ и убійцъ, жалѣетъ ихъ и одѣляетъ обильными приношеніями, а несчастнаго, выставленнаго у позорнаго столба, закидываетъ -- не каменьями и не грязью, какъ въ нѣкоторыхъ "высоко-культурныхъ" странахъ, а мѣдными грошами и калачами... Тѣмъ понятнѣе и естественнѣе сожалѣніе, которое внушаетъ намъ къ себѣ цѣлое племя, вынуждающее насъ своимъ безуміемъ, наперекоръ нашему нраву и обычаю, держать его такъ-сказать, подъ замкомъ, съ связанными руками: но это сожалѣніе не должно же переходить въ самообвиненіе. Обвинять Русскому самого себя и извиняться передъ Полякомъ не въ чемъ; всякое извиненіе имѣло бы смыслъ такой рѣчи: "прости меня, Христа ради, что я не даю тебѣ воли меня ограбить",-- "прости меня, что я не предаю тебѣ себя на закланіе". Въ этихъ словахъ нѣтъ ничего преувеличеннаго, никакой неправды: не одинъ разъ, одержимые сердоболіемъ или уступая давленію "общественнаго мнѣнія Европы", пробовали мы снимать затворы и выпускать на волю нашего плѣнника, но едва освобожденный, плѣнникъ всякій разъ бросался на насъ же съ ножомъ къ горлу! Поневолѣ приходится ждать -- пока плѣнный наберется ума-разума и возвращеніе ему свободы перестанетъ грозить намъ опасностью.-- Но Польскій народъ вовсе и не арестантъ, и Россія не одну только роль жандарма по отношенію къ нему исправляетъ, но исполняетъ еще и другое, высшее свое историческое призваніе -- на благо самимъ же Полякамъ, чего они, ослѣпленные и опьяненные ненавистью, еще не видятъ и не разумѣютъ.
Да, давно начался этотъ "домашній споръ" обоихъ племенъ. Очертимъ его вкратцѣ, поищемъ нашей вины. Погромъ татарскій раскололъ Русь надвое и разобщилъ историческія судьбы Руси Западной и Руси Восточной... Первая подпала подъ власть Литвы, и черезъ Литву -- Польши. Хотя Московскіе князья, какъ только справились съ Татарами и установили единодержавіе, тотчасъ же вспомнили про свою "отчину и дѣдину",-- однакоже до половины XVI вѣка связь Западной Руси съ Польшей, при господствовавшей въ Польшѣ вѣротерпимости, казалась довольно искреннею и прочною. Неизвѣстно, на чьей бы еще сторонѣ оказался окончательный перевѣсъ, еслибъ такъ-называемый "золотой вѣкъ" Сигизмунда-Августа не сталъ поворотною точкой въ польской исторіи. Во второй половинѣ XVI вѣка водворяются въ Польшѣ іезуиты: католическій фанатизмъ, неугомонное духовное властолюбіе сочетались съ властолюбіемъ политическимъ, и Поляки ступили на ту наклонную плоскость, которая рано или поздно должна была привести ихъ къ погибели. Успѣхи католической пропаганды, совращеніе русскихъ князей, пановъ и шляхты въ латинство, насильственное введеніе уніи водворяютъ рознь между ними и массами православнаго народа, отчуждаютъ послѣднія отъ правительства и кладутъ начало взаимной ненависти и ожесточенной борьбѣ. Конечно, до іезуитовъ, вѣра народа не называлась Поляками "песья вѣра" (что и до сихъ поръ приходится слышать отъ нихъ русскимъ крестьянамъ, особенно въ Бѣлоруссіи), и русскій князь Константинъ Острожскій могъ еще слыть и быть ревнителемъ православія, оставаясь вѣрнымъ подданнымъ Польскаго короля.. Дѣятельность іезуитовъ и Поляковъ устремляется и на "схизматическую" Московію: благодаря имъ возникаетъ "Смутное Время" съ самозванцами, съ наводненіемъ Поляками всей Русской земли, съ водвореніемъ польскаго господства въ самомъ московскомъ Кремлѣ. Польскій королевичъ уже провозглашенъ былъ царемъ, а Польскій король мечталъ объ окончательномъ присоединеніи Россіи къ польской коронѣ. Насталъ, казалось, послѣдній часъ для Русскаго государства,-- все сверху расшаталось и разрушилось вплоть до самихъ низинъ; тогда съ этихъ низинъ всталъ-поднялся мужикъ, взялъ дѣло въ свои мужицкія руки, побилъ польскія рати, прогналъ Поляковъ и "своихъ воровъ", воздвигъ съизнова царство, поставилъ царя,-- и снова ушелъ въ низины тянуть свою историческую лямку. Эта славная година, лучшая въ нашей исторіи, жива и до сихъ поръ въ памяти народной,-- и нельзя не пожалѣть, что самыя дорогія наши воспоминанія связаны съ племенною борьбою, съ мрачными, нелестными для Поляковъ воспоминаніями о "польскомъ нашествіи"... И не прошло сорока лѣтъ послѣ подвига русскаго мужика, какъ весь Югозападный Русскій народъ, въ предѣлахъ очерченныхъ словомъ Богдана Хмѣльницкаго: "знай, Ляше, что но Санъ -- наше", сваливъ съ себя иновѣрную и иноплеменную польскую власть, "поволилъ за Царя Восточнаго Православнаго". Казалось бы, Русскій народъ въ томъ Русскомъ краѣ имѣлъ полное право распорядиться своею судьбою,-- но Поляки всегда презирали мысль и волю народную. Возникла долгая, упорная война между Россіей и Польшей, которая, себѣ въ помощь, накликнула на Украйну Татаръ и Турокъ; Россіи удалось изъ всей отдавшейся ей Русской страны удержать за собой только Украйну по лѣвый берегъ Днѣпра, да Кіевъ. Остальной Украйной овладѣла и распорядилась по-своему Польша... Россія родитъ Петра, и одновременно съ возвеличеніемъ и упроченіемъ ея политическаго могущества, равно и съ усиленіемъ Пруссіи, начинается постепенное ослабленіе и паденіе Польскаго государства,-- впрочемъ, еще болѣе отъ внутреннихъ причинъ, чѣмъ отъ внѣшнихъ.'Уже не Польша Россію, а Петръ подчиняетъ Польшу своей политикѣ. Польша, повидимому, могла бы ожидать себѣ справедливаго возмездія за все то зло и горе, которое вытерпѣла отъ нея Русская земля; однакожъ Петръ воспользовался своею силою не для мщенія, а лишь для того, чтобъ обезвредитъ для себя Польшу, посадивъ въ ней угоднаго ему короля. Тогда же, вмѣстѣ съ тѣмъ, заявила себя Россія и покровительницею угнетеннаго православнаго народа въ предѣлахъ Польскаго государства; той же политики держались и его преемники, и въ особенности Екатерина II: заступничество за диссидентовъ, т. е. за православныхъ -- Малоруссовъ и Бѣлоруссовъ, стало ея знаменемъ, и -- благодаря самимъ Полякамъ -- тѣмъ рычагомъ, которымъ наконецъ свороченъ былъ самый центръ тяжести польскаго государственнаго бытія. Историческая тяжба двухъ Славянскихъ племенъ рѣшилась перевѣсомъ Россіи.
Немногіе безпристрастные польскіе историки сами приписываютъ паденіе Польши преимущественно внутреннему растлѣнію, полной гражданской и нравственной деморализаціи общества, особенно въ XVII вѣкѣ. Въ той же мѣрѣ слѣдуетъ отнести вину этого паденія къ католическому фанатизму и къ внутреннему безобразному гражданскому строю. Польское племя -- безспорно одно изъ самыхъ талантливыхъ славянскихъ племенъ,-- но племя женственное, или по крайней мѣрѣ женственно-страстное, подвижное и легкомысленное; надѣленное блистательными качествами и дарованіями, оно какъ-то органически обдѣлено разсудительностью и здравымъ, особенно государственнымъ смысломъ и тактомъ. На эту-то почву легъ плотнымъ слоемъ католицизмъ въ самой злой, опасной, фанатической своей формѣ -- формѣ іезуитизма. Нигдѣ не овладѣвалъ онъ такъ всецѣло душами, не проникъ такъ глубоко во всѣ изгибы національнаго, общественнаго и политическаго бытія, какъ именно въ Польшѣ. Латинство исказило въ Полякѣ его славянскую природу, которой, въ сферѣ церковной, такъ свойственны вѣротерпимость, начала выборное и соборное, и такъ чуждъ клерикализмъ -- въ смыслѣ рабской духовной зависимости отъ "директоровъ совѣсти* -- левитовъ или ксендзовъ. Благодаря властолюбивому духу латинства, безъ всякихъ происковъ со стороны Россіи, отпала отъ Польши Украина, устремила свои взоры на Россію Бѣлоруссія,-- но даже и на краю гибели Поляки не рѣшались признать политическую и гражданскую равноправность съ католиками такъ-называемыхъ диссидентовъ!-- Государственный строй былъ основанъ на преобладаніи какого-то аристократическаго начала въ формѣ демократической, т. е. на господствѣ шляхты, не подходившей подъ понятіе "аристократіи" по своему многолюдству и бѣдности, являвшейся "демократіей" по отношенію къ польскимъ магнатамъ или вельможамъ и "аристократіей" по отношенію къ польскимъ народнымъ массамъ. Шляхта и погубила Польшу, поглотивъ такъ-сказать исключительно собою всю жизнь и силу народную, и низведя народъ на степень безправнаго быдла (скота), какъ до сихъ поръ не можетъ разучиться польскій шляхтичъ разумѣть и чествовать крестьянство! Вотъ отчего и вышло, что даже въ Восточной Галиціи въ настоящее время польскій мужикъ не называетъ себя "Полякомъ,-- а "Цесарцемъ", т. е. подданнымъ Австрійскаго Цесаря! "Полякъ" -- это по его понятію панъ, шляхтичъ...
Королевскій вѣнецъ, ставшій искомою добычею внутреннихъ партій и иноплеменныхъ государствъ при смерти каждаго короля; избираемый съ помощью интригъ, подкуповъ и застращиванья -- безвластный король, игралище враждебныхъ другъ другу магнатовъ; магнаты -- продающіе свои услуги иностраннымъ сосѣднимъ державамъ за золото,-- шляхта безшабашная, безразсудная, проглядѣвшая, прогулявшая, промотавшая въ своемъ слѣпомъ чванствѣ самое ядро, самый корень польскаго политическаго бытія, самую почву и силу народную,-- т. е простой народъ; наконецъ, этотъ безправный, порабощенный, безземельный, презираемый шляхтою простой Польскій народъ, и сугубо презираемый ею за свою "песью вѣру", подвластный ей на Украинѣ и въ Бѣлоруссіи, народъ Русскій,-- при этомъ отсутствіе всякаго средняго, городскаго торговаго и промышленнаго, туземнаго сословія,-- и вмѣсто него Евреи: вотъ картина, въ самыхъ поверхностныхъ чертахъ, государственнаго строя и состава Польши во второй половинѣ XVIII вѣка. За красками можно обратиться къ самимъ польскимъ историкамъ и романистамъ; надо имъ отдать справедливость: они не поскупились на краски... ползло врозь, и все это одновременно съ возникновеніемъ на самыхъ границахъ Польши двухъ новыхъ крѣпкихъ державъ, возроставшихъ отъ силы въ силу, т. е. Россіи и Пруссіи, не говоря объ Австріи, всегда одержимой поползновеніемъ къ захвату чужихъ земель и только-что потерявшей Силезію!
Теперь уже вполнѣ и неопровержимо доказано, что первая мысль и планъ раздѣла Польскаго государства, и вся иниціатива этого дѣйствія принадлежали не кому иному, какъ Фридриху Великому: онъ былъ и вдохновитель его, и двигатель,-- а первая къ захвату, еще до формальнаго раздѣла, приступила Австрія... Долго колебалась, даже противилась Екатерина II, не находившая, конечно, никакой выгоды для Россіи въ такомъ усиленіи Пруссіи и Австріи на счетъ Польши; но интриги Фридриха и Австрійскаго двора, воспользовавшихся нашею войною съ Турками, заставили ее согласиться. Наши интересы на Югѣ были для насъ въ то время важнѣе западныхъ; тайная зависть и вражда обѣихъ державъ грозили исхитить изъ нашихъ рукъ плоды побѣды, и единственнымъ способомъ устранить воздвигаемыя намъ препятствія для заключенія столь необходимаго Россіи мира было согласиться, наконецъ, на предложенный Пруссіей и Австріей раздѣлъ Польши. Онъ и совершился въ 1772 г.,-- но при этомъ Россія присоединила къ себѣ не Польскія, а Русскія земли, именно Бѣлоруссію, которая уже давно тянула къ ней и, безъ сомнѣнія, равно какъ и всѣ остальныя Русскія земли, даже и безъ всякаго раздѣла, согласно желанію народному, въ силу единовѣрія и единоплеменности, рано или поздно неминуемо слилась бы съ Россіей. Это возсоединеніе съ Россіей оторванныхъ отъ русскаго древняго единства Русскихъ земель произошло окончательно при второмъ и третьемъ раздѣлѣ, которые были yжe единственнымъ послѣдствіемъ перваго. Въ этомъ возсоединеніи, вполнѣ законномъ, вполнѣ справедливомъ, нѣтъ не только ничего, чего бы мы могли стыдиться или смущаться, какъ это до сихъ поръ въ обычаѣ у нѣкоторой части русскаго общества, но совершенно наоборотъ: въ немъ исполненіе нашего народнаго долга и историческаго призванія. Одинъ грѣхъ тяготѣетъ на русской совѣсти, но грѣхъ, впрочемъ, вынужденный, по неволѣ, это -- уступка древняго Галича Австріи... Предотвратить паденіе Польши Россія не могла. Съ отдѣленіемъ отъ Польши Украины и Бѣлоруссіи (а это должно было необходимо совершиться), она становилась слишкомъ слабою, и существованіе Польскаго независимаго государства между трехъ могущественныхъ державъ, при томъ государства неблагоустроеннаго, безпокойнаго, съ преданіями былаго величія, съ притязаніями на прежнее политическое значеніе. съ ненасытимою жаждой мести, дѣлалось немыслимымъ. Россія не въ силахъ была ни предотвратить раздѣлъ, ни присоединить къ себѣ всего Польскаго Королевства (что было бы выгоднѣе для польской національности). Она ограничилась, повторяемъ, только возвращеніемъ себѣ исконныхъ Русскихъ же земель, да присоединила, къ счастію, къ себѣ же по послѣднему раздѣлу (1795 г.) и Литву: лучше было, безъ сомнѣнія, что она досталась не Пруссіи, а Россіи. Настоящія Польскія земли захватила Пруссія и отчасти Австрія; но Фридрихъ И съ самаго начала повелъ дѣло такъ, что весь odium насильственнаго раздѣла и уничтоженія Польскаго государства палъ именно на Россію! На нее обрушились "общественное мнѣніе Европы" и ненависть -- племенная и религіозная, слѣпая ненависть самихъ Поляковъ! Привыкнувъ пѣть съ чужестраннаго голоса, страшась въ глазахъ нравственно авторитетной для насъ Западной Европы, къ которой мы благодушно причисляли и Поляковъ, прослыть варварами, хищниками, насильниками, мы не замедлили представиться предъ собою и предъ Европою въ истинно-безобразномъ. трагикомическомъ видѣ: Русскій народъ Украйны, свергнувъ польскую власть, еще въ XVII вѣкѣ молилъ насъ о присоединеніи; Поляки помѣшали намъ тогда осуществить вполнѣ его мольбу,-- наконецъ въ концѣ XVIII мы ее исполняемъ, мы возвращаемъ себѣ Волынь и Подолъ,-- и... сконфузились! застыдились, какъ будто украли чужое! Вотъ что значитъ извращеніе историческаго и національнаго сознанія!...
Какъ бы то ни было, но съ послѣднимъ раздѣломъ Польши (1795 г.), съ присоединеніемъ Варшавы къ Пруссіи, Польша, какъ государство, умерла. Наполеонъ I, на котораго столько чаяній возлагали Поляки, манилъ ихъ лишь тщетными обѣщаніями, не отнялъ Галиціи у Австріи, какъ было ихъ обнадежилъ, и, разгромивъ Пруссію, учредилъ не Польское Королевство, а только "Варшавское Герцогство" изъ части польскихъ владѣній. Самое имя "Польша" исчезло изъ міра...
Кто же воскресилъ его? кто вновь водрузилъ польское знамя, вновь вдохнулъ политическую жизнь въ это, казалось, навсегда погибшее, лишенное своей національной индивидуальности, разсѣянное, раздробленное племя? Россія. Ей одной обязаны Поляки своимъ пакибытіемъ: за то и досталось же ей, достается и до сихъ поръ отъ признательныхъ Поляковъ! Въ этомъ, что ли, наша вина предъ Поляками?.. Тотчасъ же по избавленіи Россіей Европы отъ Наполеонова ига, при начавшейся на Вѣнскомъ конгрессѣ распланировкѣ европейскихъ земель, императоръ Александръ I, котораго войска, при преслѣдованіи Наполеона, вступили вслѣдъ за нимъ въ Варшавское Герцогство, заявилъ собравшимся на конгрессъ державамъ о своемъ непреклонномъ рѣшеніи возстановить королевство или Царство Польское, подъ скипетромъ Россіи. Недавно опубликованная переписка Таллейрана, представителя Франціи на Вѣнскомъ конгрессѣ, съ Лудовикомъ XVIII, еще ярче освѣтила то противодѣйствіе, тѣ интриги иностранныхъ дворовъ, которыя вызваны были такимъ рѣшеніемъ Русскаго Государя! Какъ перетрусилась, перетревожилась Европа: "лучше произвести новый, четвертый раздѣлъ Польши" -- вотъ чего домогались, на чемъ настаивали тогда друзья Польской націи, и Франція и Англія, да изподтишка и самъ Меттернихъ! Только твердость Русскаго Царя спасла Поляковъ отъ этого новаго расчлененія, присовѣтованнаго ихъ благопріятелями. Внезапное возвращеніе Наполеона съ Эльбы положило конецъ интриганъ; желаніе Александра совершилось. Варшавское герцогство, нѣсколько видоизмѣненное, стало Царствомъ Польскимъ. Александръ I поступалъ, конечно, подъ воздѣйствіемъ "гуманныхъ" побужденій, внушенныхъ ему съиздѣтства Лагарпомъ, а потомъ и близкимъ ему въ юности Адамомъ Чарторыйскимъ; онъ смотрѣлъ на многое сквозь призму отвлеченнаго либерализма,-- все это такъ, этимъ объясняется его совершенное забвеніе о Бѣлорусскомъ и Южнорусскомъ народѣ въ тѣхъ областяхъ, которыя онъ почиталъ польскими; однакоже, тѣмъ не менѣе, безсознательно для него самого, онъ совершилъ великій актъ спасенія цѣлаго Славянскаго племени. Что сталось бы съ польскою національностью, еслибы Варшавское Герцогство отошло назадъ къ Пруссіи? Да то же, что сталось теперь съ Гданскомъ, съ коренными Польскими землями, состоящими въ прусскомъ владѣніи, съ Познанью. Тамъ, однако, Поляки не волнуются, не бунтуютъ, а покорно нѣмечатся и передаютъ свои земли Нѣмцамъ; польская національность тамъ смирнехонько исчезаетъ и таетъ,-- ей и въ голову не приходитъ предъявить хоть сотую часть тѣхъ притязаній, съ которыми она обращается къ Россіи въ Привислинскомъ краѣ. Что же касается до Поляковъ въ Галиціи, то если они не задавлены Австріей, еще живутъ и пануютъ, то благодаря лишь тому, что существуетъ Русская Польша.
Не только воскресилъ, спасъ, призвалъ къ новому бытію Александръ I польскую національность, но онъ далъ ей политическую организацію, далъ такую автономію, о которой уже не дерзаютъ даже и мечтать теперь сами Поляки! Онъ сомкнулъ съ Царствомъ Польскимъ Литву и часть Бѣлоруссіи, онъ надѣлилъ ихъ національнымъ войскомъ и конституціей, по примѣру Финляндіи... Въ этомъ, что ли, спрашиваемъ опять, наша вина предъ Поляками, предъ которыми мы постоянно въ чемъ-то оправдываемся?!
Что же вышло изъ дарованной Польшѣ конституціонной автономіи? Чѣмъ ознаменовала она свое пакибытіе и чѣмъ отплатила за него Россіи? Возмущеніемъ 1830 года и кровопролитною войной! За войной, конечно, послѣдовало усмиреніе. Но и при этомъ усмиреніи не произошло никакой утраты для польской національности,-- утраты, сколько-нибудь подобной той утратѣ, которая въ то же самое время производилась безвозвратно въ Познани. Полякамъ просто были связаны руки, иначе эти руки занесены были бы на насъ при всякомъ нашемъ столкновеніи съ Западною Европою!.. Проходитъ новыхъ тридцать лѣтъ, наступаетъ новое царствованіе; Русскіе, по обыкновенію своему, забываютъ нанесенныя имъ обиды, польское коварство и вѣроломство; забываютъ, что они не губители, а спасители польской народности, иначе бы и слѣдъ ея простылъ подъ прусскимъ владычествомъ,-- что не Русскіе въ долгу предъ Поляками, а Поляки предъ ними. И вотъ, начинается съ нашей стороны цѣлый рядъ новыхъ послабленій и уступокъ, вновь вводится автономія по плану Маркиза Велепольскаго,-- и словно непремѣнный результатъ, логически истекающій изъ самыхъ свойствъ польской шляхты, снова измѣна, снова мятежъ, снова бунтовщичьи попытки овладѣть Бѣлоруссіей, Волынью, Подоломъ, чуть не Кіевомъ, снова "падамъ д о ногъ" предъ иноземными дворами, интриги, ковы, подвохи, союзъ со всѣми врагами Русскаго народа, внѣшними и внутренними, призывъ на Россію крестоваго похода цѣлой Европы, къ счастію оборвавшагося на первыхъ же порахъ, при первомъ признакѣ твердой воли Россіи -- дать ему подобающій отпоръ. И что это была за оргія безстыдства, безсмыслицы и лжи! Эта Западная Европа, проглотившая, пожравшая въ лицѣ Пруссіи и Австріи коренныя Польскія земли, громящая угрозами и проклятіями, во имя свободы польской національности, Россію,-- ту Россію, благодаря единственно которой эта національность спаслась отъ уничтоженія ея Западною же Европой, и понынѣ движется и живетъ! Эти Поляки, раболѣпно преклоняющіеся предъ своими утѣснителями-Нѣмцами, мещущіе пламя ненависти и злобы не на губителей своей народности, а на насъ -- своихъ избавителей и спасителей! Этотъ кличъ во имя "гуманности", "свободы", "цивилизаціи", "христіанства" въ устахъ подлыхъ тайныхъ убійцъ,-- это латинское духовенство, окропляющее святою водою отравленные кинжалы!...
Пришлось вновь смирять Польшу. Всего, конечно, проще было бы отдать ее Нѣмцамъ: отъ нея скоро бы и воспоминанія не осталось... Но Россія не отказалась отъ своего призванія. На этотъ разъ она повела дѣло умнѣй и прочнѣе... Нѣтъ, не только противною и несродною ей ролью смирителя-жандарма удовольствовалась Россія по отношенію къ безумной польской злобѣ: послѣдовавшая русская дѣятельность въ Царствѣ Польскомъ, это -- цѣлый рядъ плодотворныхъ, зиждительныхъ благодѣяній. Ужъ не они ли служатъ противъ насъ пунктами обвиненія? Пожалуй! Перечислимъ же наши вины:
Новая первая вина Россіи въ томъ, что надѣливъ польскихъ крестьянъ землею, самоуправленіемъ и вообще организаціею, она дала впервые гражданское бытіе Польскому простому народу,-- можно сказать создала его въ смыслѣ политическомъ, вывела его на политическую арену,-- исправила, такимъ образомъ, великій грѣхъ бывшей Польши.
Россія виновата же въ томъ, что уничтоживъ таможенную преграду между Царствомъ Польскимъ и ею, открывъ ему исполинскій безпошлинный рынокъ, подняла матеріальное благосостояніе Царства Польскаго или все равно -- Привислинскаго края до размѣровъ небывалыхъ, неслыханныхъ, истинно баснословныхъ. Край покрылся заводами и фабриками; торговля, промышленность, ремесла,-- все это, подъ покровомъ Россіи, закипѣло жизнью, пришло въ такое цвѣтущее положеніе, которому завидуютъ всѣ заграничныя сосѣднія, когда-то Польскія земли; цѣнность земель увеличилась втрое.
Россія, тѣмъ самымъ, дала бытіе, въ Польскихъ областяхъ, новому общественному элементу, отсутствіе котораго было бѣдствіемъ для страны,-- именно польскому среднему, промышленному и торговому классу... Виновата!
Виновата и въ томъ, что открыла Полякамъ свободный доступъ ко всѣмъ должностямъ по государственной службѣ въ Имперіи, ко всѣмъ родамъ законной дѣятельности въ ея предѣлахъ, довѣрчиво облекла ихъ полною съ коренными Русскими полноправностью!
Взамѣнъ этихъ благодѣяній, или можетъ-быть нашихъ провинностей по мнѣнію нѣкоторыхъ, Россія требуетъ отъ Польскаго края одного: тѣснѣйшей, нерасторжимой государственной связи съ Имперіей,-- единственнаго условія, при которомъ возможно спокойствіе Россіи и самое сохраненіе польской національности. Ибо обрусеніе Польскаго народа въ грубомъ смыслѣ этого слова никогда не.входило и не могло входитъ въ задачу правительства. Нелѣпость такого замысла слишкомъ очевидна: нельзя же насильственно извратить этнографическій фактъ, представляемый пятимилліоннымъ народомъ съ тысячью лѣтъ исторіи,-- упразднить существованіе народнаго творчества, давней, богатой литературы и т. п.!! Польскій народъ не забудетъ своего языка и не утратитъ своей словесности, если будетъ знать языкъ русскій, а только знаніе русскаго языка и признаніе его языкомъ государственнымъ, войдя въ обычай, въ плоть и кровь Поляковъ, можетъ освоить ихъ съ Россіей и съ Русскими, и установить между ними братскія отношенія. Оно полезно для Поляковъ уже и потому, что расширитъ ихъ умственный горизонтъ, открывъ имъ цѣлый новый родственный колоссальный міръ, и выведетъ ихъ изъ польской узкой племенной исключительности на просторъ чуждаго имъ доселѣ Славянства.
Мы не беремъ на себя, конечно, защиты всѣхъ распоряженій русскихъ административныхъ властей въ бывшемъ Царствѣ Польскомъ или Привислинскомъ краѣ. Такъ, мы положительно осуждаемъ образъ дѣйствій относительно уніатовъ Холмской епархіи, внушенный чиновническимъ рвеніемъ Петербурга и допущенный безъ протеста генералъ-губернаторомъ Коцебу. Унія, безъ сомнѣнія, была когда-то дѣломъ вопіющаго польскаго насилія надъ русскимъ населеніемъ Холмщины,-- но прекращать это давнее насиліе насиліемъ новымъ, какъ это происходило въ нѣкоторыхъ мѣстностяхъ, было непозволительной, грубой ошибкой Но эта частность, касающаяся даже не коренныхъ Поляковъ, а Русскихъ въ Холмщинѣ, не ослабляетъ силы и значенія тѣхъ благъ, которыя даровала Полякамъ гегемонія Россіи, изъ которыхъ главное благо -- благо "пакибытія". Какъ бы ни казались стѣснительными требованія власти, обращенныя къ русскимъ Полякамъ, они не наносятъ ни малѣйшаго ущерба польской національности. Недавно кто-то изъ Поляковъ, побывавшихъ въ Познани, самъ проболтнулся въ какой-то газетѣ, что польская рѣчь раздается только тамъ, гдѣ начинается русская граница...
Казалось бы -- Поляки должны были бы дорожить такими выгодными условіями для своей народности; казалось бы -- мы въ правѣ были бы ожидать себѣ отъ нихъ признательности. Но такъ казалось бы по здравому смыслу, по выводамъ логики, по требованіямъ нравственной правды. Съ такимъ спросомъ, "увы", нельзя обращаться къ Полякамъ, къ этому несчастному, спѣсивому, заносчивому, легкомысленному племени, вдобавокъ насквозь прожженному католическо-іезуитскою моралью. Мы выдѣляемъ конечно изъ этого опредѣленія простой Польскій народъ, и разумѣемъ только верхніе общественные польскіе слои; мы готовы допустить и изъ нихъ частныя исключенія, но въ общемъ наше опредѣленіе вѣрно, и пока Поляки, пока они не образумятся, не исправятся (а этой надежды мы не теряемъ), до тѣхъ поръ не можетъ и не должно быть рѣчи ни о какихъ послабленіяхъ и уступкахъ. Они должны заслужить наше довѣріе; нужно наконецъ, чтобъ мы получили возможность имъ вѣрить, не подвергаясь опасности новаго наглаго обмана. А есть ли какая возможность для насъ отдаться теперь этому нашему страстному желанію, этой нашей потребности вѣры? Въ послѣдніе мѣсяцы Поляки, неизвѣстно почему, стали ожидать для себя и льготъ, и правъ. Повидимому тутъ-то и слѣдовало бы держать себя скромно и смирно... Напротивъ! тутъ-то непремѣнно и начинаются проявленія дерзкой польской заносчивости и возобновляются оскорбленія Русскимъ въ разнообразнѣйшихъ формахъ?! Отбитъ только новоприбывшему начальнику поискать себѣ нѣкоторой популярности и благоволенія у польской знати, или одному изъ губернаторовъ, присутствуя на экзаменахъ въ школахъ, заставитъ учениковъ обращаться къ нему не съ русскою, а съ польскою рѣчью,-- и вотъ на улицѣ, встрѣчаясь съ вами, вашъ добрый знакомый изъ Поляковъ уже старается обѣгать васъ, чтобы не скомпрометтироваться въ глазахъ "патріотовъ", и вотъ одинъ изъ членовъ земельнаго кредитнаго банка, имѣвшій неосторожность пригласить къ себѣ на вечеръ, не задолго до выборовъ, своего русскаго сослуживца, забаллотировывается именно за это и лишается должности!.. Слѣдуетъ знать напередъ: если Поляки становятся дерзки и нахальны, значитъ -- русское начальство стало мирволить, что-либо обѣщать; значитъ -- Поляки разсчитываютъ на благосклонность русскаго правительства; значитъ -- какія-нибудь русскія газеты залепетали о примиреніи.
Поляки,-- надобно отдать имъ въ этомъ справедливость,-- сами выдаютъ себя, на каждомъ шагу: мы одни только, повѣривши, по нашей простотѣ, съ чужихъ словъ, что мы и взаправду виноваты, умудряемся этого не видѣть, а нѣкоторые, пожалуй, самыя ихъ заушенія и брань пріемлютъ какъ должное! Возьмите польскія заграничныя газеты, издающіяся въ Познани и Галиціи. Не правда, будто русскіе Поляки не отвѣтственны за нихъ. Это только отводъ! Еслибъ русскіе Поляки того захотѣли, они сумѣли бы заставить молчать своихъ заграничныхъ соплеменниковъ, дать иной тонъ прессѣ или основать за границею свой собственный органъ. Но они этого не хотятъ такъ же какъ ни одинъ Полякъ не хочетъ до сихъ поръ печатно отказаться даже отъ Кіева! А въ этихъ газетахъ творится ежедневно какое-то истинное священнодѣйствіе злобы и ненависти; это какой-то бѣсовскій шабашъ лжи и клеветы. "Если мы теперь отказались отъ возстаній (въ Русской Польшѣ), говоритъ одна изъ газетъ, такъ это изъ ненависти къ Русскимъ, чтобъ не доставлять торжества ихъ грубой силѣ"... Для чего бы писать такія вещи жителю Галиціи или Познани, которому нѣтъ и дѣла до русскаго правительства, который благоденствуетъ подъ покровомъ "цивилизованной Европы"?! Посмотрите также на тѣ оффиціальные польскіе учебники, по которымъ обязательно учатъ въ русскихъ народныхъ школахъ Галиціи! Мы приводимъ ниже нѣкоторыя выписки, и предупреждаемъ Поляковъ, что будемъ и впередъ знакомить съ ихъ дѣйствіями и рѣчами русское общество, дабы оно не отдавало себя въ обманъ и отъучилось отъ неумѣстнаго поползновенія вѣчно оправдываться и виниться предъ Поляками.
Мы не питаемъ ни малѣйшей ненависти къ Полякамъ; много сочувственнаго намъ въ этомъ живомъ, талантливомъ славянскомъ племени, но мы имъ пока не вѣримъ. Мы не требуемъ отъ нихъ благодарности, на которую, впрочемъ, Россія имѣетъ полное право. Благодарность -- это благородное, возвышенное чувство, равняющее облагодѣтельствованнаго съ благодѣющимъ, свойственно лишь доблестнымъ природамъ и не подъ силу, пока, вравственной природѣ польской, искаженной іезуитской моралью. Мы требуемъ теперь отъ нихъ только отрезвленія, вразумленія, погашенія безцѣльной злобы и ненависти, искренняго, здравомысленнаго убѣжденія въ томъ, что нѣтъ инаго спасительнаго исхода для польской національности, какъ въ прямодушномъ, честномъ, нерасторжимомъ союзѣ съ Россіей. До тѣхъ же поръ, пока они не откажутся отъ всякихъ притязаній на отторгнутыя отъ нихъ Русскія земли, пока они не перестанутъ мучить и полячить Русскихъ въ Галиціи, пока не перестанутъ изрыгать на насъ въ органахъ своего "общественнаго мнѣнія" хулы, клеветы и бѣшеную свою злобу, пока, однимъ словомъ, будутъ продолжать свой настоящій образъ дѣйствій, до тѣхъ поръ должны замолкнуть съ русской стороны, даже интерес 123; самихъ Поляковъ, всякія рѣчи о мирѣ, объ уступкахъ, послабленіяхъ: всякія уступки, сколько-нибудь клонящіяся къ ущербу русскому имени,-- непремѣнно поведутъ: Поляковъ къ окончательной гибели, а Россію къ кровавымъ бѣдамъ.