В этом помещении стенные часы показывают не лондонское, а нью-йоркское время: лондонским не слишком интересуется Объединение американской печати.
Передо мной одно из самых могущественных учреждений в мире, быть может, даже самое могущественное. Трещит телефон — говорят, вероятно, из Нью-Йорка или из Чикаго? Барышня стучит на какой-то странной машине: ее сообщение через несколько минут будет подано двум тысячам редакторов двух тысяч американских газет. Эту рукопись сегодня вечером прочтет не менее пятидесяти миллионов людей. Радиоаппарата я не видел, но, конечно, здесь можно и по радиоаппарату слушать речь сенатора Бора или следить за матчем знаменитых боксеров.
Все эти чудеса создались на нашей памяти. За первые тридцать лет двадцатого века жизнь в бытовом и техническом отношении изменилась гораздо больше, чем за несколько тысячелетий предшествовавшей истории — скажем, от Соломона до Людовика XIV. Да еще мировая война, да еще русская революция, — кое-что видело наше удачливое поколение!
Заведующий отделением чрезвычайно любезен:
— Я сделаю все возможное, но обещать не могу ничего: весь Лондон хочет видеть Ганди. Если б вы оставались долго, это можно было бы устроить, но вы уезжаете...
Любезный американский журналист хорошо знаком с Ганди и пользуется его благосклонностью: ездил к нему в Индию в ту пору, когда Махатма еще не был так знаменит. Кроме того, весь мир очень ухаживает за американскими журналистами. Кроме того, индусы ухаживают за американскими журналистами особенно: их тактика отчасти заключается в том, чтобы жаловаться Соединенным Штатам на Англию.
— Я предлагаю вам следующее: поедем к Ганди наудачу. Если будет можно, я вас ему представлю. Если нельзя, тем хуже...
Прямо отсюда к Ганди: из Америки в Азию!
Поправку на место надо иметь в виду постоянно, если хочешь что-либо понять в самой фантастической из всех возможных биографий: в необычной истории о том, как присяжный поверенный стал Богом.
Сам Ганди» впрочем, себя Богом не считает. Но его Богом считают — или считали — сотни миллионов людей. В Индии распространены его изображения в образе Кришну; говорят, будто они есть — или были — в любой индусской хижине. Ганди три раза в одном только 1921 году печатно протестовал против этого на страницах «Молодой Индии» (25 мая, 13 июля и 25 августа){1}. Надо войти в положение человека, который вынужден писать письма в редакцию с убедительным заявлением о том, что он не Бог Кришну. И не так просто что-либо понять в психологии страны, где такие письма в редакцию возможны. Обращаться, например, в «Тан» или в «Берлинер Тагеблатт» с подобным письмом было бы явно неудобно.