Два человека сошлись, обменялись мыслями, заключили союз для дела, которое оба, по разным причинам, считали своим. У них было общее: ум, храбрость, воля. В остальном сходства очень мало.
Все достаточно понятно в Фейсале. Арабский патриот, властолюбец с чертами подлинного душевного благородства, природный вождь, или, в переводе на европейский политический язык, диктатор, но диктатор особого образца. Став королем, он не казнил своих политических врагов и даже не создал для них концентрационных лагерей, — как же не дикарь!
В Лоуренсе все таинственно. В отличие от Фейсала, Лоуренс — писатель, и писатель талантливый. Но судить о нем по его книге трудно: он в ней так же застегнут, как в жизни. Трудно выяснить даже его отношение к войне, которая им описана. С некоторым правом можно утверждать, что у Лоуренса к ней не одно отношение, а два.
Он написал две книги: «Восстание в пустыне» и «Семь колонн мудрости». К сожалению, второй из них я не читал, и не по своей вине: в Парижской Национальной библиотеке этой книги нет, а в продаже она попадается чрезвычайно редко и стоит тысяч сорок франков! «Семь колонн мудрости» отпечатаны на правах рукописи в ничтожном числе экземпляров; из них большинство раздареноЛоуренсом его друзьям. Книга эта при его жизни перепечатана не будет, да, кажется, ее и невозможно перепечатать. Грейвс, по крайней мере, сообщает, что ее выход в свет мог бы повлечь за собой немало судебных процессов, ибо в ней Лоуренс никого не пощадил и сказал обо всем всю правду. Сказал всю правду и о том, как ведется война. Некоторые страницы книги, по словам того же Грейвса, исполнены беспредельного ужаса.
Не таково «Восстание в пустыне». Это суховатый, порою блестящий рассказ о военных подвигах арабских партизан. Очень трудный род — военная литература. Когда умер Михайловский-Данилевский, историк Отечественной войны, один из ее участников, граф Остен-Сакен, говорил с насмешкой: «Какое несчастье пошло на баснописцев! Давно ли мы лишились Крылова, и вот теперь умирает и Данилевский...» Вот только баснописцы у войны бывают разных направлений: баснописец Дюма-отец, но баснописец ведь и Ремарк. В лоуренсовом «Восстании в пустыне» война изображена не так, как на картинах Мейссонье. Однако «беспредельного ужаса» в ней нет.
Своими подвигами Лоуренс поразил воображение людей. Роберт Грейвс утверждает, что он — «самый замечательный из всех англичан нашего времени». Это сильно сказано. Но перед нами и в самом деле очень выдающийся человек. Понять его трудно, — со всеми поправками на актерскую игру, усвоенную им с детских лет. Лоуренс — агент Intelligence Service, — это само по себе еще объясняет не так много. Разведчиком он стал, конечно, не ради выгоды. Он совершенно бескорыстный человек. Его книги могли бы принести ему состояние и не принесли ни гроша. Друзья Лоуренса, с его благословения, продавали по 500 фунтов экземпляры «Семи колонн мудрости», которые он им дарил, а ему эта книга стоила больших денег. Французский исследователь Сирии граф Гонто-Бирон вскользь говорит, что Лоуренс — «слуга британского империализма, вроде Джемсона или СесиляРодса». В этом есть значительная доля правды. Со всем своим скептицизмом, с мизантропией, с влюбленностью в арабов Лоуренс писал не так давно: «Роковым будет тот день, когда перестанет увеличиваться в размерах Британская империя».
И все-таки это не полная правда. В так называемых здоровых странах патриотическое чувство не может прийти в столкновение с политическими взглядами, как не приходит с ними в столкновение потребность дышать воздухом и обедать каждый день. В Англии же, волей истории, патриотизм почти неизменно имеет легкий «империалистический уклон» — это своего рода «пусть мир переворачивается, крест продолжает стоять» британской политической жизни. Приведенное выше замечание Лоуренса не мешает ему быть человеком путаным и сложным. Враги говорят, что он «не глубок». Это также довольно неопределенное понятие, — Гердер писал своей невесте: «Гёте хороший человек, вот только немного поверхностный!» Полковник Лоуренс — живой анахронизм, но ведь в мертвецкой исторического процесса беспрестанно воскресают мнимые покойники. Занимался он преимущественно войной и политикой; однако он поэт больше, чем воин, воин больше, чем политик. В пустыне он возил на своем верблюде, вместе с динамитом и сухарями, антологию английской поэзии! Байрон, потеряв любовь к жизни, убедил себя, что влюбился в греческую свободу. Лоуренс влюбился в идею освобождения Аравии, — надеюсь, освобожденная Аравия доставляет ему сейчас полное удовлетворение и тихую радость. Как бы только он не увлекся менее безобидным делом. Когда в обладателе художественной натуры просыпается искатель приключений, он становится опасным человеком.