Это было почти тридцать пять лет тому назад, в страшный голодный год. Вся русская интеллигенция без различия взглядов объединилась на работе по спасению погибавших людей. Сам Л. Н. Толстой, хотя и очень редко делал то, что делали другие, стал во главе движения: ездил по голодающим губерниям, основывал столовые, писал воззвания, собирал деньги.
В центре голодного края, в Самаре, несколько интеллигентских кружков взяло на себя труд—по мере возможности помочь голодающим, Как водится, предполагалось основать комитет. На одно из заседаний явился молодой человек лет двадцати, ссыльный студент Казанского университета. Он хладнокровно выслушал горячие речи, затем поднялся с места и высказался в кратких словах, не обращая ни малейшего внимания на возгласы возмущения и протеста. Мнение его сводилось к следующему: очень жаль, конечно, что народ мрет с голоду. Но виновником всех народных бедствий является господствующий строй. Все частные задачи должны отступить перед основной общей задачей. Голод революционизирует народные массы и облегчает борьбу с самодержавием. Потому нелепо и преступно делать то, что намерен делать комитет. Он в этом преступлении участвовать не намерен.
Сказал и ушёл.
— Кто такой? — слышались изумленные голоса.
— Владимир Ульянов, брат известного... — отвечали осведомленные.
Это было, собственно, первое политическое выступление Ленина.
Оно произвело сенсацию не в одной Самаре. Михайловский, не называя по имени ссыльного мальчика, уделил ему несколько резких слов.
Через тридцать лет, когда политика Ленина привела к голоду, по сравнению с которым не стоит упоминания голод 1890 года, русские эмигранты в Париже и Берлине основали свои комитеты помощи голодающим. С высоты московского престола глава советского правительства хладнокровно объявил России, что заграничные белогвардейцы рады-радёшеньки голоду и содействуют его распространению в целях борьбы с рабоче-крестьянской властью.
* * *
Созывалась Государственная дума. Мнения разделились среди русских политических деятелей. Одни хотели идти в Думу. Другие провозгласили ей бойкот. Сторонники идеи бойкота устроили в Петербурге большой митинг «против кадетов»{1} и выставили свои лучшие силы: должны были говорить Мякотин и Ленин, в ту пору уже известный, признанный вождь большевиков. Ленин говорил первый. Говорил он недолго и просто. Он сказал, что в Государственную думу желают идти одни кадеты. А желают они этого потому, что подкуплены петербургским градоначальником.
Успех речи был огромный: Ленин, как всегда, как всю жизнь, знал свою аудиторию.
После него выступил В. А. Мякотин, один из лучших ораторов России. Но оратор не митингового типа и политический деятель иных приемов. Кадеты были противники, Ленин был союзник.— Свою речь Венедикт Александрович начал так:
«С этой трибуны по адресу враждебной мне партии Народной Свободы была только что брошена гнусная клевета!...»
Разразился небывалый скандал. Легко себе представить, что сталось с аудиторией. Ленин сидел сбоку и спокойно улыбался. Он, конечно, в ту минуту одинаково презирал и Мякотина, и бесновавшихся людей, — хоть по-разному, но за одно и то же: «за глупость».
* * *
Долгие годы эмиграции — после крушения надежд 1905 года... Московское восстание, бывшее его замыслом, не удалось... Ленин жил в Париже, в одной комнатке с женой и, кажется, с тещей, которая спала за перегородкой. Он бесконтрольно распоряжался в ту пору большими денежными суммами. О происхождении этих денег лучше не спрашивать. Приходо-расходная книга большевиков — те же рокамболевские похождения, которые могли бы Понсон де-Террайлю{2} дать тему для ряда уголовных романов, да еще с какими заглавиями: «Лаборатория фальшивых ассигнаций», «Тифлисское убийство», «Дело о наследстве Шмидта или женитьба Таратуты»... Долг предписывает отметить совершенное личное бескорыстие Ленина. Он жил всю жизнь аскетом, почти в нищете, отказывая себе в каждом сантиме. Большую часть дня он проводил в Национальной библиотеке, где изучал книги по политической экономии — и по философии. Он даже сам написал философскую книгу{3}, — вероятно, наиболее курьезною из всех существующих в литературе. Кроме того, он преподавал в большевистских партийных школах: последняя из них, если не ошибаюсь, действовала в деревне Лонжюмо под Парижем. Об его лекциях я писал в другом месте{4}:
«Раз или два в неделю в школу являлся невысокий, лысый, рыжебородый человек и, грассируя, как камер-юнкер, равнодушно читал шести невежественным, часто пьяненьким слушателям лекции странного свойства. Профессор подробно объяснял, что он будет делать с землей, с заводами, с богатством России, когда станет ее хозяином. Говорил также — эту мысль он изложил в ту пору и письменно, - что с обладателями земель и заводов, в первую очередь с царем и дворянством, ему прядется расправиться беспощадно и что такая расправа называется террором. Говорил еще, что одной России ему мало и что он намерен по-своему переделать все пять частей света. Из слушателей те, что поумнее и потрезвее, усмехались, другие хлопали глазами. Если же кто решался возражать, то равнодушный профессор внезапно приходил в ярость и выживал вольнодумца из школы. Поговорив с час, он уходил в свою конуру на улице Marie-Rose в доме № 4. Настоящее имя этого Фердинанда VII Поприщина было известно немногим. Звался он в разных случаях жизни различно: товарищ Карпов, товарищ Ильин, товарищ Тулин. Теперь он имеет в мире некоторую известность под именем товарища Ленина».
* * *
3 апреля 1917 года. Поезд Ленина прибыл на Финляндский вокзал в полночь. В царских комнатах, куда с букетом в руке радостно вбежал глава большевиков, его встретили Чхеидзе и Скобелев. Видные деятели русской мартовской революции — по невыясненному недоразумению: один — будущий иностранец, другой — будущий большевик. Чхеидзе сказал кислое приветствие; призывал Ленина содействовать объединению демократии, Ленин не поздоровался ни с Чхеидзе, ни со Скобелевым, отвернулся и проследовал во дворец Кшесинской{5}. По дороге с автомобиля он произнес речь встречной роте солдат. Солдаты сначала хотели поднять его на штыки. Не подняли...
Остальное хорошо нам памятно. Кто пережил события тех семи месяцев, тому напоминать их не надо.
10 октября 1917 года, около 2-х часов ночи, на Карповке, в доме № 32, в квартире Николая Суханова (в отсутствии ее хозяина), на заседании ЦК большевистской партии, Ленин, прибывший из Финляндии переодетым, в парике и без бороды, подписал карандашом на клочке бумаги, ныне хранящемся в музее его имени в Москве, приказ о назначении вооруженного восстания на 25 октября. Постановление это было принято под давлением Левина всеми голосовавшими против двух: Каменева и Зиновьева. Оба нынешних руководителя Политбюро, как всегда в решительные минуты жизни, чувствовали расстройство нервов... Теперь их время. Граммофонные пластинки еще хрипят. Диктовать больше Некому.
***
В актовом зале Смольного института, где в торжественные дни императрица Мария Федоровна и петербургский митрополит раздавали награды благородным девицам, — в ночь триумфа, в ночь на 26-е октября, венчаясь на пятилетнее страшное царство, он произнес свою победную речь. «Tо была не речь, а крик души человека, тридцать лет ожидавшего этой минуты. Мне казалось, будто я слышу Савонаролу{6} », — так описывал мне свои впечатления молодой поэт — будущий убийца Урицкого.
Здесь на весь оста ток его дней кинематограф подхватил вождя большевицкой партии. Он мог подхватить его и раньше. Вся жизнь Ленина — неправдоподобный сценарий. В «Днях» вчера была напечатана его характеристика, посланная по существовавшему тогда правилу в Учебный округ гимназическим начальством при «деле» о получившем аттестат зрелости Владимире Ульянове. Документ этот вызывает невольную улыбку. Он написан классным наставником будущего Ленина и директором гимназии, другом семьи Ульяновых. — Ф.М. Керенским{7}...
* * *
Триумф был непродолжителен. Этот проницательный человек не мог не видеть цены своим победам. Он не мог не понимать, что судьба сыграла с ним злую шутку. Революционер по убеждениям, по натуре, по призванию, Ленин погубил идею, легенду революции. Эволюционный принцип торжествует. В день смерти героя 25 октября Рамсей Макдональд{8} властью всеобщего избирательного права мирно становится английским премьером. На вопрос — для чего был послан в мир создатель коммунистической партии Ленин? — судьба ответила: для торжества идеи частной собственности. Я писал это пять лет тому назад. Позавчера газета немецких нэпманов, в его некрологе, процитировала эту фразу из моей старой книги.
С ним у меня, как у многих, связано <семь?> лет ненависти. Со странным чувством я читал эти два слова: «Lenin gestorben»{9}... Над гробом большого человека, которого сегодня хоронят в Москве, мне вспомнились сцены одной из самых изумительных карьер истории. «Смерть велит умолкнуть злобе»{10}. Но злоба умолкать не хочет. У ней есть права. Мы отдадим, однако, должное умершему историческому деятелю.
Да, это был очень выдающийся человек, человек большой проницательности, огромной воли, беспримерной веры в себя и в свою идею. Историю России будут делить по датам последних лет его жизни, — и с ним будет связан самый худший, самый несчастный период в летописях русского народа.
Это был человек в политическом отношении совершенно бесчестный и бессовестный. Его обвиняют в том, что он во время войны работал на немецкие деньги. Он мог бы ответить словами гоголевского героя: «Какой же это поступок? Это даже и не поступок»{11}... 10
Судьба жестоко его покарала только в области идеологии. Трагическое безумие Ленина даст тему не одному драматургу грядущих столетий. Он умер вовремя. Я надеюсь, что палачи и убийцы остановились бы у дверей сумасшедшего дома. Но я в этом не уверен. Я не уверен и в том, что останки Владимира Ильича Ленина долго пролежат в могиле на Красной площади, куда его сегодня опускают. Он умер 21 января, в тот самый день (10 января по старому стилю 18-го века), когда был казнен Пугачев, которому по его приказу строят в Москве памятник. Памятники часто воздвигаются на местах упокоения великих преступников истории. Но так же часто их сносят порывы мести и исступления.
Впервые: «Дни». 1924. 27 января.