Цель государства -- общее благо; люди же, которыми только и держится это государство, -- узкие эгоисты, умеющие действовать только под напором своекорыстных влечений. Как же, спрашивается, теперь могут эти эгоисты, соединившись в государство, отказаться от исключительного преследования своих личных интересов и сделаться носителями общего блага?
Макиавелли не избегает этого вопроса. Напротив, он постоянно имеет в виду несоответствие между природою людей и обязанностями, которые возлагает на них жизнь в государстве. Все его политическое учение есть не что иное, как ряд правил, имеющих целью указание тех средств, с помощью которых это несоответствие может быть сглажено. И средства эти заключаются в обуздании своекорыстных влечений людей и в привитии гражданам нравственных качеств, которые сделали бы их способными служить общему благу. Но возможно ли обуздать своекорыстные влечения людей и заставить их действовать на благо общее?
Мы знаем из предыдущего, что влечения людей возбуждаются внешними впечатлениями. Эти впечатления, воздействуя на человека, не встречают с его стороны никакого отпора. Кто знаком с влечениями человека и теми внешними мотивами, которыми они возбуждаются, тот может заставить человека действовать так, а не иначе. Мы сравнили выше человеческие влечения с клавишами музыкального инструмента: посвященный в устройство этих клавишей может, ударяя по ним, издавать любые звуки. Когда люди предоставлены самим себе и мотивами их деятельности служат влечения, возбуждаемые случайными обстоятельствами, тогда деятельность их лишена всякого смысла: страсти людей, ничем не сдержанные, бросают их из стороны в сторону. Люди действуют хорошо лишь тогда, когда их влечения сдерживаются и направляются разумной силой; там же, где влечения людей ничем не обузданы, люди бессильны и деятельность их бесплодна. "Дела людей, -- говорит Макиавелли, -- никогда не достигли бы такой высоты, если бы люди не были принуждены к тому необходимостью" {110* Discorsi. Кн. III. Гл. 12.}. Люди действуют в силу необходимости или по свободному выбору; и мы видим большую добродетель там, где выбор имеет наименее места {111* Там же. Кн. I. Гл. 1.}. Люди не иначе делают добро, как в силу необходимости; там, где им предоставлен свободный выбор и свобода их ни в чем не стеснена, там возникают замешательство и беспорядок {112* Там же. Кн. I. Гл. 3.}.
Этой стороной человеческой природы и должны воспользоваться основатели и организаторы государства. Они должны устроить государственную жизнь таким образом, чтобы внешняя сила воздействовала на людей и заставляла их действовать лишь в направлении, полезном общежитию. Эта сила, ввиду крайней впечатлительности и неустойчивости человеческой природы, должна быть, во-первых, силою принудительной, во-вторых, постоянно воздействующей на людей. Она должна быть мечом Дамокла, висящим над головами граждан и напоминающим им об их обязанностях. Очевидно, что такой силой не обладает ни школа, ни церковь. Как бы хороши ни были правила, которые прививает человеку воспитание, они не в состоянии развить в человеке нравственной устойчивости: сталкиваясь с соблазнами жизни, поддаваясь влиянию новой среды, человек изменяет правилам, вложенным в него воспитанием {113* Там же. Кн. I. Гл. 42.}. Но и религия, пока она действует на людей путем проповеди, бессильна обуздать страсти людей. Лишь когда она является политическим орудием в руках государства {114* Там же. Кн. I. Гл. 11--13.} или когда она говорит устами вооруженного пророка {115* Il Principe. Гл. 6.}, она перестает быть гласом вопиющих в пустыне. Но вооруженные пророки и религия, опирающаяся на авторитет государства, сильны не своим словом, а тем мечом, которым наделило их государство.
Сила, долженствующая обуздать страсти людей и воспитать в них гражданские добродетели, может заключаться, по воззрению Макиавелли, лишь в условиях государственной жизни. Только эти условия, среди которых постоянно вращается гражданин, и которые действуют на него с неотразимой силой, могут заставить его отказаться от исключительного преследования своих личных интересов. Только государство обладает авторитетом, способным сдержать страсти людей и направить их влечения на благую цель.
Своекорыстные влечения людей коренятся в самой природе человека, изменять которую не в состоянии ни законы, ни учреждения. Государство не в силах вложить в людей качества, которые не даны природой; оно бессильно переродить людей и обратить эгоистов в бескорыстных, самоотверженных служителей общего блага. Государству, нуждающемуся в гражданах, способных исполнять общественные обязанности, ничего другого не остается, как считаться с этими влечениями и воспользоваться ими в своих интересах, т. е. предупреждать и пресекать вредные последствия этих влечений и направлять их на благую цель. Влечения людей сами по себе не вредны: они делаются таковыми лишь тогда, когда им дается полный простор, и когда их не направляет и не регулирует разумная сила, сознательно стремящаяся к благой цели {116* См. с. 81 и примеч. 110*--112*.}. Одно и то же влечение является то рычагом для великих гражданских подвигов, то источником безрассудных и гибельных поступков. Задача государства в борьбе с человеческими влечениями -- сдерживать эти влечения, где они могут иметь лишь вредные последствия, и давать им волю там, где они могут служить стимулом плодотворной деятельности.
Главные влечения, с которыми приходится бороться государству -- корыстолюбие и властолюбие.
Корыстолюбивые влечения людей вредны всякому общежитию. Государство должно поэтому препятствовать развитию этих влечений и с этой целью делать их беспредметными. И средство к тому -- законы, установляющие равномерное распределение имуществ и препятствующие накоплению материальных богатств в руках немногих {117* Il quale disordine nelle repubbliche ha causato di moite rovine; perché quelli cittadini che immeritamente si veggono sprezzare, e conoscono che e' ne sono cagione i tempi facili e non pericolosi, s'ingegnano di turbargli, movando nuove guerre in pergiudizio della repubblica. E pensando quali potessino essere i rimedi, ce ne trovo due: l'uno mantemere cittadini poveri, acciochè con le ricchezze senza virtù non potessino corrompere ne loro ne altri (Discorsi. Кн. III. Гл. 16). Noi abbiamo ragionato atrove, corne la più util cosa che si ordini in un viver libero è che si mantenghino i cittadini poveri. E benchè in Roma non apparisca quale ordine fusse quello che facesse questo effetto, avendo, massime, la legge agraria avuta tanta oppugnazione; nondimeno per esperienza si vidde, che dopo quattrocento anni che Roma era stata edificata, Vera una grandissima povertà; ne si puô credere che altro ordine maggiore facesse questo effetto, che vedere comeper la povertà non t'era impedita la via a qualunque grado ad a qualunque onore, e come s'andava a trovare la virtu in qualunque casa l'abitasse... Dove si vede due cose notabilissimi: l'una la povertà, e come vi stavano dentro contenti, e come bastava a quelli cittadini trarre della guerra onore, e l'utile tutto lasciavano al pubblico. Perché, s'egli avessero pensato d'arrichire della guerra, gli sarebbe dato роса briga, che i suoi campi fussino stati guasti. L'altra è, considerare la generosità dell'animo di quelli cittadini, i quali preposti ad uno esercito, saliva la grandezza dell'animo loro sopra ogni principe; non stimarano i re, non le repubbliche; non gli sbigottiva ne spaventara cosa alcuna; e tornati dipoi privati, diventavano parchi, umili, curatori délie piccole facultà loro, ub-bidienti ai magistrati, reverenti alli loro maggiori: talchè pare impossibile che uno medesimo animo patisca tanta mutazione. Duro questa povertà ancora insino ai tempi di Paulo Emilio, che furono quasi gli ultimi felici tempi di quella Repubblica, dove un cittadino che col trionfo suo arrichî Roma, nondimeno mantenne povero se. Ecotanto si stimara ancora la povertà, che Paulo nell'onorare chi s'era portato bene nella guerra, donô a un suo genero una tazza d'ariento, il quale fu il primo ariento che fusse nella sua casa. E potrebbesi con un lungo parlare mostrare quali migliori frutti produca la povertà che la richezza e come l'una ha onorato le città, le provincie, le sette; e l'atra l'ha rovinate; se questa materia non fusse stata moite volte da altri uomini celebrata (Discorsi. Кн. III. Гл. 25). Le repubbliche bene ordinate hanno a tenere ricco il pubblico, e il loro cittadini poveri (Там же. Кн. I. Гл. 37). Sparta, come ho detto, essendo governata da un Re e da uno stretto Senato, potette mantenersi cosi lungo tempo, perché essendo in Sparta pochi abitatori, ed avendo tolta la via a chi vi venisse ad abitare, ad avendo prese le leggi di Licurgo con riputazione, le quali osservando, levavano via tutte le cagioni de' tumulti, poterono vivere uniti lungo tempo: per chè Licurgo con le sue leggi dece in Sparta più equalità di sostanze, e meno equalità di grado; perché quivi era una eguale povertà, ed i plebei erano manco ambiziosi; perché i gradi della città si distendevano in pochi cittadini, ed erano tenuti discosto dalla plèbe, ne gli nobili col trattargli maie dettero mai loro desiderio di aver gli27) (Там же. Кн. I. Гл. 6).}.
Властолюбие, по воззрению Макиавелли, -- главный источник тирании, и нельзя назвать то государство благоустроенным, которое дает широкий простор властолюбию отдельных граждан. С другой стороны, величайшие гражданские подвиги совершаются людьми не из бескорыстного служения общему благу, а из жажды власти. Великие основатели и реформаторы государств были и великими властолюбцами; и если бы их служение государству не сулило бы им земных благ, не удовлетворяло бы их тщеславие, они никогда не совершили бы славных деяний, которые сделали их имена бессмертными. Считать властолюбцев безусловно вредными людьми -- значит отрицать заслуги Моисея, Тезея, Кира, Александра. Мало того: ни одно государство не может существовать без сильных людей, обязанных высоким положением в обществе своей жажде власти. "Республика, -- говорит Макиавелли, -- не может существовать без сильных людей и не может быть управляема. С другой же стороны, авторитет отдельных граждан -- источник тирании. Необходимо поэтому наделять граждан лишь таким авторитетом, который был бы полезен, а не вреден городу и его свободе" {118* Discorsi. Кн. III. Гл. 28.}.
Чей же авторитет полезен, и чей -- вреден?
Люди стремятся к власти не ради власти. То, что делает властолюбие вредным, -- это те своекорыстные влечения, ради которых люди ищут власти. Поэтому вредны те властолюбцы, которые живут в обстановке, благоприятствующей развитию этих влечений. А в такой обстановке живут люди, обладающие материальными богатствами. Богатство обеспечивает людям досуг, позволяющий им жить праздно. Праздность же расслабляет человека и дает перевес животной стороне его природы. Не находя в своей обстановке принуждения к труду, человек предается разгулу и находит удовольствие лишь в такой жизни, которая лелеет его тело и не заставляет его напрягать умственные силы. Изнеженное тело, отупевший ум лишают человека способности подчинять рассудку свои страсти и сдерживать их силою воли. Живя в довольстве, не зная лишений, он не понимает чужих страданий: служение на пользу других ему не по силам. Если такой человек ищет власти, то лишь для того, чтобы дать больший простор своим страстям, жить на чужой счет, высасывать соки у своих подвластных и ими насыщать свою утробу. Властолюбие богатых людей, имеющее такие мотивы, не может быть полезно государству. Бедность, по Макиавелли, -- самое действительное воспитательное средство: она не дает развиться тем дурным страстям, ради которых люди ищут власти. Уничтожить богатство отдельных лиц -- значит уничтожить источник вредных общежитию властолюбивых влечений. Средство против властолюбцев, говорит Макиавелли, -- содержать людей в бедности, дабы они своим богатством без добродетели не портили ни себя, ни других {119* Там же. Кн. III. Гл. 16. L'altra cagione è, che quelle repubbliche dove si è mantenuto il vivere politico ed incorotto, non sopportano che alcuno loro cittadino ne sia, ne viva ad uso di gentiluomo: anzi mantengono infra loro una pari equalità ed a quelli signori e gentiluomi che sono in quella provincia sono inimicissimi; e se per caso alcuni porvengono loro nelle mani, corne principi di corrutella e cogione di ogni scandalo, gli ammazzano. E per chiarire questo nome di gentiluomini quale e' sia dico cre gentiluomini sono chiamati quelli che ociosi vivono de provenu délie loro posessioni abbondantemente, senza avère alcuna cura о di coltivare, о di alcuna altra necessaria fatica a vivere. Questi tali sono perniciosi in ogni repubblica ed in ogni provincia; ma più perniciosi sono quelli che, oltre aile predette fortune, comandono a castella, ed hanno sudditi che ubbidiscono a loro. Di questi due sorti di uomini ne sono pieni il regno di Napoli, terra di Roma, la Romagna e la Lombardia. Di qui nasce che in quelle provincie non è mai stata alcuna repubblica, ne alcuno vivere politico; perché tali generazioni di uomini sono al tutto nemici di ogni civiltà. Ed a volere in provincia fatte in simil modo introduire una repubblica, non sarebbe possibile; ma a voler e riordinare, se alcuno ne fusse arbitro, non arebbe altra via che farvi un regno (Там же. Кн. I. Гл. 55). Prima perché a volere che un cittadino possa offende-re e pigliarsi autorità istraordinaria, conviene qu'egli abbia moite qualité le quali in una repubblica non corrotta non puo mai avère: perché gli bisogna essere ricchissimo, ed avère assai aderenti e portigiani, i quali non puô avère, dove le leggi si osservano28) (Там же. Кн. I. Гл. 34). См. также места, приведенные в примеч. 117*, в особенности из "Discourse". Кн. III. Гл. 25.}. Но не только материальное богатство, но и всякое другое благо, выпавшее случайно на долю человека, а не добытое им собственными усилиями, развивает в нем влечения, вредные общежитию. Человек, занимающий высокое общественное положение не по заслугам, а обязанный своим положением случайным обстоятельствам, никогда не может отправлять возложенных на него обязанностей, как того требуют интересы целого. Человек, который пользуется властью, случайно перешедшей в его руки, привыкает смотреть на нее как на благоприобретенную собственность, которою он может распоряжаться по произволу. Он видит в ней целый ряд прав, но не признает связанных с нею обязанностей. Он смотрит на себя как на отмеченного природою человека: он становится надменным и высокомерным. Достигнув власти без труда, он и не признает необходимости трудиться на пользу других. Он предается наслаждениям, и страсть к наслаждениям все растет в нем и вместе с нею стремление расширять свою власть, прочищать себе новые пути к новым наслаждениям. Властолюбивые влечения таких людей, по воззрению Макиавелли, безусловно вредны; и задача государства -- устранять условия, которые являются источником таких влечений {120* Digcorsi. Кн. I. Гл. 2, 20, 24; см. ниже примеч. 121.}. Государство должно быть устроено таким образом, чтобы общественные власти покоились лишь в руках людей, которые своими заслугами успели доказать свою способность к государственному служению. Власть, порученная им, не должна быть случайным подарком, но наградою за оказанные государству услуги. И человек, который приобрел власть ценою долговременного и добросовестного служения, будет пользоваться ею не для удовлетворения своекорыстных целей, а в интересах того общества, которое поручило ему эту власть во внимание к заслугам. Жизнь, посвященная общественному служению, воспитала в нем любовь к труду, обуздала похоти плоти, развила более благородные стремления. Властолюбие такого человека не вредно обществу: не удовлетворяясь своим положением, он не уступает напору низких страстей: им двигает жажда деятельности, его соблазняют тот почет, те награды, то всеобщее уважение, которые выпадают на долю достойных слуг государства {121* Е la ragione è questa, che nessuna repubblica bene ordinata, non mai cancellò i demeriti con gli meriti de suoi cittadini; ma a vando ordinati i premii ad una buona opéra e le pêne ad una cattiva, ed avendo premiato uno per aver bene operato, se quel medesimo opéra dipoi maie, lo gastiga, senza avère riguardo alcuno aile suebuone Opere. E quando questi ordini sono bene osservati, una città vive libéra molto tempo; altrimenti, sempre rovinerà presto. Perché, se ad un cittadino che abbia fatto qualche egregia opéra per la città si aggiunge, oltre alla riputazione che quella cosa gli arreca, una audacia e confidenza di potere. senza temer pena, fare qualche opéra non buona, diventerà in brieve tempo tanto insolente, che si risolverà ogni civiità. E ben necessario, volendo che sia temuta la pena per le triste Opere, osservare i premii per le buone; come si vede che fece Roma. E benchè una repubblica sia povera, e possa dare poco, debbe di quel poco non asternersi; perché sempre ogni piccolo dono, dato ad alcuno per ricompenso di bene ancora che grande, sarà stimato, da chi lo riceve, onorevole e grandissimo (Discorsi. Кн. I. Гл. 24). Il vivere libero propone onori e premii, medianti alcune oneste e determinate cagioni e fuori di quelle non prenia n? onora alcuno (Там же. Кн. I. Гл. 16). См.: там же. Кн. III. Гл. 28; кн. I. Гл. 20. Vera cosa è che alcune divisioni nuocono alla repubblica, ed alcune giovano: quelle nuocono, che sono dalle sètte e da' pertigiani accompagnate; quelle giovano, che senza sètte e senza partigiani si mantegnono. Non potendo adunque provvedere uno fondatore di una repubblica, che non sieno inimicizie in quella, ha da provedere almeno che non vi sieno sètte: e per cio è da sapere, come in fue modi acquistano riputazione i cittadini nelle città, о per vie pubbliche, о per modi privati. Publicamente s'acquista, vincendo una giornata, acqui-stando una terra, facendo una legazione con sollecitudine e con prudenza, consigliando la repubblica saviamente e felicemente; per modi privati si acquista, beneficiando questo e quell' altro cittadino, difendendolo da' magistrati, sovvenendolo di danari, tirandolo immeritamente algi onori, e con giuochi e doni pubblici gratificandosi la plèbe. Da questo modo di procedere nascono le sétte ed i partigiani; e quanto questa riputazione cosi guadagnata offende, tanto quella giova, quando ella non è con le sette mescolata; perché l'e fondata sopra un bene commune, non sopra un bene privato. E benchè ancora dai cittadini cosi fatti non si possa per alcuno modo provvedere che no vi sieno odii grandissimi; non di meno, non avendo partigiani, che per utilità proprià gli seguitino, non possono alla repubblica nuocere, anzi conviene che giovino; perché è necessario per vincere le loro prove, si voltino ail' esaltazione di quella e particolaramente osservino l'uno l'altro, acciochè i termini civili non si trapassino29) (Storie Florentine. Кн. VII, § 1).}.
Не всякий достигнувший власти собственными усилиями добился ее законными путями. Немало встречается общественных деятелей, которые не пренебрегали никакими средствами, чтобы достигнуть почестей и влияния. Незаконными путями достигают власти, по Макиавелли, те, которые не гнушаются давать взятки власть имущим, обещаниями и подарками вербуют себе приверженцев и составляют себе партию людей, которые из личных мотивов помогают своему вождю захватить в свои руки власть, дабы впоследствии поделиться с ним добычею. Средства, к которым прибегают эти властолюбцы, уже указывают на цели, ради которых они ищут власти. Боясь прямой дороги, тяготясь усилиями, которые налагает на человека честное общественное служение, они, раз достигнув власти, будут пользоваться ею так же беззастенчиво, как и добивались ее. Успех, выпавший им на долю так легко, ободрит их идти по раз избранному пути. И если они, стремясь к власти, пренебрегали трудом и общественным служением, то, завладев желанным благом, они будут иметь еще менее побуждений к пользованию своею властью в интересах целого. Макиавелли неоднократно настаивает на том, чтобы таким людям был закрыт путь к возвышению. Это, по его мнению, самое действенное средство уничтожения властолюбивых влечений, вредных общежитию, ибо как скоро люди, прибегающие к насилию и обману, будут знать, что их усилия напрасны, и что государство гнушается их услугами, то они сумеют заглушить в себе стремление к власти, сделавшееся беспредметным {122* E per discorrere questa cosa più particolarmente, dico che una repubblica senza cittadini riputati non può stare, ne può governarsi in alcun modo bene. Dali' altro canto, la riputazione de cittadini è cagione della tirannide délie repubbliche. E volendo regolare questa cosa bisogna talmente ordinarsi, che i cittadini sieno riputati di riputazione che giovi, e non nuoca alla città ed alla libertà di quella. E pero si debbe esaminare i modi con a quali ei pigliano blici sono: quando uno, consigliando bene, e operando meglio in benefizio commune, acquista riputazione. A questo onore si debbe aprire la via ai cittadini, e proporre premii ed ai consigli ed ail' Opere, talchè se n'abbino ad onorare e satisfare. E quando queste riputazioni prese per queste vie siano schiette e semplici, non sanno mai pericolose: ma quando le sono prese per vie private, che è altro modo preallegato, sono pericolosissime ed in tutto nocive. Le vie private sono, facendo beneficio a questo ed ad quell' altro privato, con prestargli danari, maritargli le figliuole difendendolo dai magistrati, e facendogli simili privati favori i quali si fanno gli uomini partigiani, e danno animo a che è cosi favorito di poter corrompere il pubblico e sforzar le leggi. Debbe pertanto, una repubblica bene ordinata aprire le vie, come è detto, a chi cerca favori per vie pubbliche e chiuderle a chi li cerca per vie private; come si vide che fece Roma: perche in premio di chi operava bene per il pubblico, ordino i trionfi e tutti gli altri onori che la dava ai suoi cittadini; ed in danno di chi sotto varii colori per vie private cercava di farsi grande ordino l'accusa (Discorsi. Кн. III. Гл. 28). Perché e' nuocono aile repubbliche i magistrati che si fanno e l'autaritati che si danno per vie estraordinare non quelle, che vengono per vie ordinarie30) (Там же. Кн. I. Гл. 34).}.
Но и властолюбие лиц, достигших власти, высокого положения в обществе личными заслугами и могущих похвалиться всеми качествами, которые составляют украшение государственного деятеля, может, при известных обстоятельствах, сделаться гибельным для государства. Человеку, вкусившему раз всю сладость власти, все те выгоды и преимущества, с которыми связано высокое положение в обществе, привыкшему к общественной деятельности и полюбившему ее, трудно возвратиться к частной жизни. Если общество устраняет такого человека от всякого участия в политической деятельности, то оно само воспитывает себе в нем врага и наталкивает его на опасный путь. Оскорбленное честолюбие, неудовлетворенная жажда деятельности заставят его добиваться кривыми путями положения, на которое ему дают право его способности и заслуги. Видя законные пути к такому положению закрытыми, он станет искать незаконных и не остановится ни перед каким средством, чтобы завладеть силою тем, что общество не хотело ему дать добровольно. Из полезного общественного деятеля он превратится в опасного врага государственного порядка и употребит свои силы и способности на деятельность, проникнутую желанием отомстить своим неблагодарным согражданам. Если государство хочет обезопасить себя со стороны властолюбивых влечений имеющих подобные мотивы, то оно должно раскрывать широкий простор всем даровитым и заслуженным гражданам и вознаграждать их заслуги по достоинству. Если все сильные и достойные умы и таланты найдут себе законное приложение, то они не будут искать незаконных путей, и государственному порядку не будет грозить опасность {123* Vedesi, pertando, corne nelle repubbliche è questo disordine, di fare роса stima de' valentuomini ne' tempi quieti. La quai cosa gli fa indegnare in due modi: l'uno per vedersi mancar del grado loro; l'atro per vedersi fare compagni e superiori uomini indegni e di manco sufficienza di loro. Il quale disordine nelle repubbliche ha causato di moite rovine; perché quelli cittadini che immeritamente si veggono sprezzare, e conoscono che e' ne sono cagione i tempi facili e non pericolosi, s' ingegnano di turbargli, movendo nuove guerre in pregiudizio della repubblica. E pen-sando quali potessino essere i rimedi, ce ne trovo due: l'uno, mantenere i cittadini poveri, acciocchè con le ricchezze senza virtù non potessino corrompere ne loro ne altri; l'altro, di ordinarsi in modo alla guerra, che sempre si potesse far guerra, e sempre s' avesse bisogno di cittadini riputati, come fa Roma ne' suoi primi tempi31) (Там же. Кн. III. Гл. 16).}.
Воспитание людей к гражданской жизни не может заключаться в одном пресечении и обуздании вредных общежитию влечений. Быть добродетельным, по Макиавелли, значит не только воздерживаться от зла, но и творить благо {124* Discorsi. Кн. II. Гл. 2 (см. примеч. 132*); Dell' Asino d'Oro. Песнь V. Ст. 34--42.}. Государство, сдерживающее властолюбивые и корыстолюбивые влечения, лишь уготовляет почву, на которой должны возрасти положительные добродетели. Макиавелли требует от благоустроенного государства, чтобы оно не только заглушало в людях вредные общежитию влечения, но и воспитывало в них добродетели, которые наделяли бы их способностью быть достойными служителями общего блага.
В чем же заключаются эти гражданские добродетели? Мы знаем, что цель государства -- общее благо. Все нравственные качества, которыми должны быть вооружены граждане, дабы быть носителями общего блага, и являются, по воззрению Макиавелли, теми гражданскими добродетелями, которые составляют главную основу государства. И деятельная любовь общего блага -- первая из этих добродетелей, из которой вытекают все остальные {125* Credo che il maggiore bene, che si faccia e il più grato a Dio è quello, che si fa alla sua patria (Discorso sul Riformar lo stato di Firenze). Cosimo: Quali cose cono quelle, che voi vorreste introduire simili ail antiche? Fabrizio: Onorare e premiare le virtù, non dispregiare la povertà, stimare i modi e gli ordini della disciplina militare, constringere i cittadini ad amore l'uno l'atro, a vivere senza sette, a stimare meno il privato che il pubblico32) (Dell arte della guerra. Кн. I). См. также: Storie Florentine. Кн. § 533); Discorsi. Кн. II. Гл. 2; кн. III. Гл. 8.}. Дабы эта добродетель могла развиться в людях, необходим целый ряд условий.
Человек Макиавелли -- крайний материалист. Ему недоступны абстрактные идеи, он неспособен воодушевляться идеальными благами. То, чего он не видит и не осязает, то для него и не существует {126* См. ниже примеч. 162*.}. Общее благо не может быть поэтому для человека предметом служения, пока оно -- идеальная цель, теряющаяся в тумане грядущих времен. Граждане государства, в котором власть покоится в руках одного или немногих и правители эксплуатируют эту власть в своих интересах, граждане такого государства способны лишь любить свой очаг и свое добро; в ближнем они видят или своего личного друга, или своего личного врага, или своего соперника, или своего пособника в погоне за земными благами; понятие общего блага лежит за пределами их умственного и нравственного кругозора. Гражданские добродетели могут, по воззрению Макиавелли, развиться лишь в свободном государстве, ибо лишь в таком государстве общее благо -- не пустозвонная фраза, прикрывающая своекорыстные влечения правителей, не требование немногих избранных умов, а та реальная цель, которой служат все граждане, живущие сознательной общественной жизнью. Общее благо воплощается здесь в целом ряде учреждений. Граждане видят и осязают его. Уже воспитание научает их помнить о гражданских обязанностях и свято соблюдать их; каждый из граждан так или иначе участвует в общественной жизни и по мере сил и уменья служит своему отечеству: интересы общественные -- вместе с тем и его личные интересы. Общественная площадь, на которой обсуждаются государственные дела, общественные зрелища, которые выводят героев и восхваляют их гражданские добродетели, горячие и вдохновенные речи народных вождей, деятельность правителей, которая у всех перед глазами и служит предметом свободного обсуждения, -- все это впечатления, которые ежедневно испытывает гражданин свободного государства, и которые напоминают ему, что кроме личного блага существует еще другое, столь же реальное благо -- благо целого. В таком государстве любовь общего блага выражается в привязанности к родной почве, к тем учреждениям и людям, которые служат этому благу. А лишь к таким чувствам и привязанностям способны люди {127* Nè potrete a questo maie trovare rimedio; perché quelli signori possono fare la loro signoria sicura che hanno pochi nimici, i quali tutti о con la morte о con l'esilio è facile spegnere: ma negli universali odj non si trova mai sicurtà alcuna; perché tu non sai donde ha a nascere il maie; e chi teme di ogni uomo, non si può mai assicurare di persona; e se pure tenti di farlo, ti aggravi nei pericoli, perché quelli che rimangono, si accendono più negli odj, e sono più parati alla vendetta. Che il tempo a consumare i desiderj della libertà non basti, è certissimo; perché s'intende spresso quella essere in una città da coloro riassunta, che mai la gustarono, ma solo per la memoria che ne avevano lasciata i padri loro l'amavano; e perciò, quella ricuperata, con ogni ostinazione e pericolo conservano; e quando mai i padri non l'avessino ricordata, i palagi pubblichi, i luoghi de'magistrati, l'insegne de'liberi ordini la ricordano; le quali cose conviene che sieno con massimo disiderio da'cittadini cognosciute34) (Storie Florentine. Кн. 2, § 34). Ср. также: Discorsi. Кн. II. Гл.35) и примеч. 195*-- 197*.}.
Мы знаем из предыдущего, что любовь, по Макиавелли, есть не что иное, как привязанность, объясняющаяся личными мотивами, не что иное, как плата за полученные благодеяния {128* См. с. 80--81.}. Любовь общего блага может поэтому развиться лишь под сенью такого государственного строя, который не ложится тяжелым бременем на народ, не требует от него одних жертв и услуг, а наделяет граждан видимыми и осязательными благами. В стране, в которой государственная власть покоится в руках одного или немногих, в которой неприкосновенность имущества и чести граждан не обеспечена, в такой стране, по воззрению Макиавелли, люди не могут любить государство, которое представляется им враждебной силой, умеющей лишь угнетать и притеснять. Любовь общего блага может окрепнуть лишь в государстве, которое является защитником и покровителем граждан. Гражданин, который может спокойно пользоваться плодами своих трудов, который доверчиво предоставляет защиту своего имущества и своей чести государству и видит в нем верного стража своих интересов, такой гражданин не может не дорожить благами общежития и не видеть в них необходимого условия своего благосостояния. И, проникаясь благодарностью к учреждениям, которые охраняют его очаг, его семью, его добро, к тем общественным деятелям, которые пекутся о его интересах, он научается любить и уважать их как своих естественных защитников и покровителей. И эта любовь является здесь не бескорыстным чувством, а не чем иным, как платою за благодеяния, которыми наделяет его государство {129* Discorsi. Кн. II. Гл. 2 и места, приведенные в примеч. 127*, 198*-- 200*.}.
Любовь общего блага не должна, однако, остаться на степени простого благожелания: она становится добродетелью лишь тогда, когда выражается в деятельном служении на пользу государства {130* Там же. см. также ниже примеч. 132*; Dell' Asino d'Oro. Песнь V. Ст. 34--42.}. Эта деятельная любовь предполагает в людях энергию и мужество. Развитию же этих качеств, по воззрению Макиавелли, всего более способствует экономическая обстановка. Богатство обеспечивает людям досуг, а досуг приучает людей к праздности. Бедность же принуждает людей к труду и развивает в них силу воли и любовь к деятельной жизни {131* 131* См. выше примеч. 117*, 119*; Discorsi. Кн. I. Гл. 1, 3, 6; Кн. III. Гл. 16; Dell' Asino d'Oro. Песнь V. Ст. 32--33.}.
Развитию в людях мужества и энергии способствует и религиозное воспитание. И если эти гражданские добродетели не процветали более в его время, между тем как в античном мире они украшали граждан и являлись источником подвигов, удивлявших мир, то эту перемену, по воззрению Макиавелли, должно приписать влиянию католической Церкви. Если современный ему человек ослаб физически и утратил бодрость духа, то он обязан упадком своих душевных и физических сил религиозному воспитанию нового времени, которое научает людей страдать и унижаться и видеть в презрении к земным благам высшую добродетель {132* Pensando dunque donde posse nascere, che in quelli tempi antichi, i popoli fussero più amatori della libertà che in questi; credo nasca da quella medesima cagione che fa ora gli uomini manco forti: la quale credo sia la diversité della educazione nostra dalla antica, fondata nella diversité della religione mostra la verità e la vera via, ci fa stimare meno l'onore del mondo: onde i gentili stimandolo assai, ed avendo posto in quello il sommo bene, erano nelle azioni loro più feroci... La religione antica, oltre di questo, non beatificava se non gli uomini pieni di mondana gloria: corne erano capitani di eserciti, e principi di repubbliche. La nostra religione ha glorigicato più gli uomini umili e cintemplativi, che gli attivi. Ha dipoi posto il sommo bene nelle umilità, abiezione, nello dispregio délie cose umane: quell' altra lo ponera nella grandezza dello animo, nella fortezza di corpo, ed in tutte le altre cose, atte a fare gli uomini fortissimi. E se la religione nostra richiede che abbi in te fortezza, vuole che tu sia atto a patire pi? che a fare una cosa forte. Questo modo di vivere, adunque, pare che abbi renduto il mondo debole, a datolo in preda agli uomini scelerati; i quali securamente lo possono maneggiare, reggendo corne la université degli uomini, per andare in paradiso pensa più a sopportare le sue battiture che a vendicarle36) (Discorsi. Кн. II. Гл. 2).}.
Мы видели, что любить государство может заставить граждан лишь личный интерес. И только этот личный интерес может, по воззрению Макиавелли, заставить людей служить государству. Государство должно поэтому вознаграждать услуги граждан и обставлять их деятельность такими условиями, которые заставляли бы их искать общественной службы в своих личных интересах. Гражданские добродетели могут, по воззрению Макиавелли, процветать лишь в государстве, которое умеет ценить эти добродетели и вознаграждать их по заслугам {133* Discorsi. Кн. I. Гл. 16, 24, 29; кн. III. Гл. 28.}.