Критиков Макиавелли можно разделить на две группы: одни из них утверждают, что автор "Князя" отрицает нравственные начала вообще, другие же объясняют безнравственность его политических советов тем, что он считал нравственные правила неприложимыми к политике. Рассмотрим же воззрения ученых первой группы, к которой принадлежат Жане, Феррари, Кине.
Предлагая государственным людям политические советы, говорит Жане, Макиавелли имел в виду исключительно точку зрения целесообразности. Как бы безнравственны политические средства ни были, они всегда законны, как скоро ведут к предположенной политиком цели. И религия, и нравственность имеют для Макиавелли значение лишь настолько, насколько они служат орудиями в руках политика. Добродетелью политик не должен пренебрегать, если она может содействовать достижению задуманного им плана; но он должен отбросить ее как ненужную ветошь, как скоро она становится ему поперек дороги {372* Paul Janet. Histoire de la science politique. T. II. C. 27.}. Мораль Макиавелли есть не что иное, как мораль людей толпы.
Совесть подсказывает им, что существует различие между добром и злом, страсти же их противятся этому различению. Как же они поступают? Они думают одно, а делают другое; они сознают, что поступают не так, как им подсказывает совесть, но извиняют свой образ действий тем, что и остальные люди поступают не лучше их, и что действовать иначе значило бы сделаться жертвою обмана. Всякое средство дозволено, как скоро оно ведет к желанной цели; к этому положению сводится практическая философия человека толпы. Перенесите эти рассуждения в область политики, и вы получите доктрину Макиавелли {373* Ibid. P. 14.}. Напрасно говорят, будто Макиавелли предлагает свои безнравственные советы лишь новому князю: жестокость и коварство, по его воззрению, так же полезны в наследственной монархии, как и во вновь приобретенном княжестве; они приложимы как при введении нового княжества, так и при нормальном течении государственной жизни. Оговорки, которыми Макиавелли сопровождает свои безнравственные правила, суть не что иное, как уступки общественному мнению. Если у Макиавелли иногда и прорывается нравственное чувство, то он спешит заглушить эти благородные порывы рассуждениями, которыми доказывает необходимость безнравственных мер с точки зрения политической целесообразности. Макиавелли поступает, как врач, который осуждает отравление и который тем не менее указывает наилучшие средства отравления желающим воспользоваться ими {374* Ibid. P. 15.}. Мораль Макиавелли заключается в отсутствии всякой морали {375* Ibid. P. 13.}. Основное правило политического искусства Макиавелли, несмотря на все оговорки и прикрасы, сводится к пресловутому правилу: цель освящает средства {376* Ibid. P. 30.}.
Жане обязан этими своими выводами той методе, которой он следовал, анализируя учение Макиавелли. Он очень тщательно собирает все те места из сочинений автора "Князя", в которых говорится о политических преступлениях и предлагаются правила, возмущающие нравственное чувство современного человека, и на основании этих отрывочных мест произносит свой жесткий приговор. Осветив ярким светом одну сторону учения Макиавелли, он оставляет в тени все то, что Макиавелли говорит о добродетели как об основании политической жизни; он ни единым словом не упоминает о рассуждениях Макиавелли, посвященных тлетворному влиянию тирании на народную нравственность, и не излагает воззрений Макиавелли на республику как на государственную форму, всего более содействующую развитию гражданских добродетелей. Жане старается уверить читателя, что Макиавелли, советуя государственным людям прибегать к суровым и жестоким мерам, выставляет общие правила, приложимые везде и всегда. Если бы Жане задался вопросом, какие особенные условия Макиавелли имел в виду, выставляя эти правила, то он должен был бы убедиться, что автор "Князя" считал жестокие меры приложимыми лишь при известных условиях, не допускающих другого образа действий, и что он видел в необходимости прибегать к таким средствам несчастье для народа, но несчастье неизбежное.
Если источник заблуждений Жане заключается в том, что он вырывает отрывочные правила Макиавелли из той общей цепи умозаключений, которые только и могут выяснить настоящий смысл этих правил, то Феррари этого упрека сделать нельзя: он, напротив, обращает главное внимание на основные воззрения разбираемого им автора. Он сводит миросозерцание Макиавелли к следующим положениям.
Пока человек действует под напором инстинктов, им руководит слепая судьба {377* Ferrari. Machiavel, juge des révolutions de notre temps. P. 6.}. Но он одарен и рассудком; и этот рассудок наделяет его способностью управлять событиями. Не нарушая мировых законов, человек может или задерживать, или ускорять естественный ход вещей, и в пределах предоставленной ему сферы деятельности подчинять своей воле обстоятельства и направлять их согласно своим целям. Эти цели человек ставит себе совершенно произвольно; ни мировые законы, ни рассудок не налагают на него каких бы то ни было обязанностей. Человек безгранично свободен как в выборе целей, так и в выборе средств {378* Ibid. P. 7.}. Всякая цель законна, как скоро она достижима, всякое средство дозволено, как скоро оно целесообразно. Успех -- в чем бы он ни выражался и чему бы он ни служил, -- вот единственное мерило человеческих поступков. Макиавелли одобряет всякий поступок, как скоро им достигается предложенная цель, и порицает, наоборот, всякое неудавшееся начинание. Ни религия, ни мораль для него не существуют: интерес, безусловно, свободный, -- вот его божество; холодный рассудок, руководимый эгоизмом, -- вот его добродетель {379* Ibid. Р. 9.}. И как отдельные люди не преследуют никаких определенных неизменных целей, так и сам Макиавелли в своих сочинениях не поставил себе никакой определенной задачи. Он не дает нам систематического учения, нигде не выступает убежденным проповедником и излагает свои правила наудачу. Он предлагает советы как тиранам, так и республиканцам, является перед нами то советником пророков и духовных владык, то опять ментором мелких тиранов и кондотьери.
Заслуга Феррари заключается в том, что он первый глубже вник в учение Макиавелли и старался выяснить себе философскую подкладку его политического учения. Если он тем не менее пришел к ошибочным выводам, то объясняется это тем, что наш автор смешивает миросозерцание Макиавелли с его положительным учением. Феррари прав, утверждая, что Макиавелли не верит в нравственный порядок и не признает самобытности нравственных начал; но он жестоко ошибается, думая, что Макиавелли отрицает нравственность вообще. Феррари верно определяет воззрение Макиавелли на природу человека как существа, обуреваемого эгоистическими влечениями; но он заблуждается, утверждая, что, по Макиавелли, человек должен всегда и везде руководствоваться личным интересом. Макиавелли, совершенно наоборот, видит в эгоистических влечениях главный источник зла и налагает на государство обязанность -- сдерживать страсти людей и направлять их на благую цель. Феррари имеет в виду лишь воззрения Макиавелли на мир и на человека, каким он представляется ему в естественном состоянии, но не обращает внимания на учение Макиавелли, указывающее на те средства, с помощью которых человек может выйти из естественного состояния и развить в себе те качества, которыми его обделила природа.
Если Феррари утверждает, что Макиавелли в своих политических сочинениях не преследует никакой определенной цели, то Кине, наоборот, объясняет безнравственность политической доктрины Макиавелли ее практической задачей. Он старается оправдать автора "Князя" следующими рассуждениями.
Макиавелли, следивший в своей молодости за реформаторской деятельностью Савонаролы, был и свидетелем его смерти на костре. И этот костер поглотил для Макиавелли не только представителя идеи, но и саму идею. Он перестал верить в возможность обновления Италии на почве христианской морали. Он отказывается от политики ангелов и архангелов и от всего того, что составляло основание средневекового общества. Церковь оказалась бессильной спасти Италию; необходимо было теперь спасти отечество наперекор ее учению. Царство духа рушилось, наступило теперь царство грубой силы. Бог покинул человека, и человек, в свою очередь, покидает своего Бога. И этот человек, без религии, без морали, утративший веру в Бога и во все то, что было свято его предкам, взваливает на свои плечи всю тяжесть мироздания. Его воодушевляют ближайшие цели земного существования, и они только и определяют все его действия и суждения. Для него не существует более ни Бога, ни морали, ни добродетели, ни порока, он знает лишь материальные силы, которыми он пользуется для достижения ближайших целей {380* Quinet. Révolutions d'Italie. P. 95--97.}. Воплощением этого нового человека и является Макиавелли. Великая заслуга его заключается в том, что у него достало смелости разрушить все те верования, смыть все те предрассудки, разбить все те идеалы, которыми жило средневековое общество. Но нужно сознаться, что он не созидал, а только разрушал и заменил средневековый быт господством грубой силы {381* Ibid. P. 99.}. И когда все отчаивались спасти Италию, Макиавелли берет на себя дело обновления своего отечества {382* Ibid. P. 101.}. Если его предшественники хотели возродить Италию преобразованиями в области политической и религиозной, то Макиавелли мирится с существующим порядком, берет людей и обстоятельства такими, какими выработала их действительность, и видит добро в чрезмерности зла. Италия шла навстречу деспотизму. Вместо того чтобы остановить ее на этом пути, он видит во всеобщем рабстве преддверие свободы. Деспотизм должен совершить чудо: Италия должна обратиться в труп, чтобы воскреснуть к новой жизни. Эти мысли и надежды руководили Макиавелли, когда он писал свою книгу о князе. Макиавелли делает тирану всевозможные уступки, он наделяет его всеми орудиями зла, ложью и обманом, всеми полезными преступлениями, приносит ему в жертву небо и ад и требует от него лишь силы и неустрашимости {383* Ibid. P. 101--108.}. И, окружив князя этими адскими силами, он разражается, наконец, в последней главе этим восхитительным воззванием, этой Марсельезой XVI века, этим трубным гласом, зовущим князя на поле брани против врагов Италии. Тут, в этой последней главе, Макиавелли сбрасывает личину, искажавшую его прекрасный образ, он выступает перед нами человеком, который дает, наконец, волю накопившейся в нем злобе и раскрывает перед нами тайну своего сердца, задачу своей жизни, цель своих страстных стремлений. Тиран должен сделаться спасителем Италии, рабство должно породить свободу:
...et à la liberté
Il mène l'esclave épouvanté!105)
Макиавелли, по воззрению Кине, является, таким образом, не спокойным исследователем, изучающим политическую жизнь народов и на основании этого изучения предлагающего свои политические советы, а страстным патриотом, жертвующим своими убеждениями ради той практической задачи, которая его воодушевляет; советы, предлагаемые в "Il Principe", имеют целью вооружить князя лишь временными орудиями зла, орудиями, которые вручает Макиавелли своему князю лишь под условием -- изгнать иноземцев из Италии. Источник заблуждений Кине заключается в том, что он видит в политическом трактате Макиавелли не результат исследования политической жизни народов, а гражданский подвиг страстного патриота. Но выставляемые Макиавелли положения, как показало наше изложение его учения, не уступки той практической задаче, которую приписывает ему Кине, а наоборот, политические советы, заключающиеся в "Il Principe", суть необходимые последствия миросозерцания Макиавелли и его воззрений на природу общественных отношений. При изучении политической жизни народов Макиавелли руководит лишь одна цель -- раскрыть истину; он никогда не насилует своих убеждений ради достижения какой бы то ни было цели, как бы благородна эта цель ни была. Любовь к несчастной Италии натолкнула его на путь политических размышлений; но то была любовь не страстного патриота, а закаленного долголетним опытом государственного мужа и мыслителя. Макиавелли не проповедовал только, а исследовал и учил.
Обращаемся теперь к рассмотрению воззрений тех ученых, которые объясняют безнравственность политических советов Макиавелли тем, что автор "Il Principe" считал будто бы нравственные правила неприложимыми в политике.
Эту мысль впервые высказал Маттер. Его воззрение на нравственное достоинство политических советов Макиавелли можно формулировать следующим образом.
Политика, по воззрению Макиавелли, самостоятельная наука, не нуждающаяся в какой бы то ни было высшей санкции и черпающая свои правила из самой себя {384* Matter. Histoire des doctrines morales et politiques des trois derniers siècles. P. 73, 75, 77.}. Макиавелли не отрицает морали, он умеет ценить проповедуемые ею начала и знает, что почет и слава ожидают тех, которые в своей деятельности руководятся правилами морали. Макиавелли признает мораль, но считает ее неприложимой в той области, которую исследует. Он умеет отличать добродетель от внешнего могущества; но там, где ему приходится выбирать между этими двумя факторами, он дает предпочтение внешнему могуществу {385* Ibid. P. 78--79.}. Мораль и политика, по его воззрению, две различные области: и политика должна стать независимой от морали и покоиться на самостоятельных началах.
Ту же самую мысль высказывает Франк, принадлежащий к числу тех немногих писателей, которые беспристрастно и добросовестно изучили политические сочинения Макиавелли. Он приходит в своей критической оценке политической доктрины автора "Князя" к следующим выводам.
Интерес, по воззрению Макиавелли, является единственным мотивом человеческих поступков. Изучение интереса государства в связи с внешними условиями политической жизни и составляет предмет политики, науки, соблюдение правил которой ведет к успеху и могуществу, пренебрежение -- к слабости и разрушению. Политика, таким образом, независима от законов морали, ей нечего обращать внимание на абсолютные начала нравственности и справедливости, она должна иметь их в виду лишь настолько, насколько они служат интересам государства. Политика изучает действительные отношения и действительных людей, мораль же -- идеальные отношения и идеальных людей; политика изучает то, что есть, мораль -- то, что должно быть {386* Ad. Franck. Reformateurs et publicistes d'Europe. P. 300--301, 304--305.}. Источник заблуждения Макиавелли заключается в том, что он в области политики не признает за человеком ни абсолютных прав, ни абсолютных обязанностей, что он подчиняет мораль политике и священные права человечества -- государственному интересу {387* Ibid. P. 309, 334--335.}.
Рассуждения Маттера и Франка повторяет и Блунчли в своей критической статье о Макиавелли {388* Bluntschli. Geschichte des allgemeine Staatsrechts und derPolitik. S. 10.}.
По воззрению Маттера, Франка и Блунчли, Макиавелли верит в абсолютные начала морали, верит, что нравственные понятия прирождены человеку, но считает политику областью, в которой эти абсолютные начала неприложимы. Но мы знаем, что миросозерцание Макиавелли исключает веру в какие бы то ни было абсолютные начала {389* См. выше, с. 64--71.}; он не мог поэтому отделять политику от морали, которая для него не существовала.
Причина, почему рассмотренные нами писатели приходят к совершенно ошибочным выводам, заключается не только в том, что они не выясняют себе учения Макиавелли в целом и не обращают должного внимания на философскую подкладку его политической доктрины, но и в том, что они прилагают к учению автора "Князя" совершенно неприложимый к нему масштаб: они выходят из того убеждения, что существуют абсолютные начала морали и справедливости; не находя в сочинениях Макиавелли и следов такого воззрения на мораль, они приходят к выводу, что Макиавелли или отрицал мораль вообще, или считал ее неприложимой в политике. Но они забывают, что существует философская доктрина, которая не разделяет их взгляда на самобытность моральных начал и которая тем не менее признает мораль и видит в ней главное основание общежития. Макиавелли исповедует именно эту доктрину: он не верит в прирожденность человеку нравственных понятий, а видит в этих понятиях последствие и необходимое условие сожительства людей в государстве.
Познакомить читателя с этим воззрением Макиавелли на нравственность -- задача последующего изложения.