1380 год застал Андрея Алексеевича все там же, в Рязани, и все в прежнем положении якобы княжего любимца.
Протекшие со времени его приезда годы наложили на него свой след: он развился и физически, и умственно. Теперь он глядел богатырем-мужчиной с умным и приветливым взглядом.
Но душевные качества его не изменились: он все так же был незлобив и доверчив.
Зато и дядя с приспешниками не изменили себе: они сплели вокруг молодого Кореева целую сеть интриг, которой не замечал только сам Андрей Алексеевич.
Он даже думал, что князь Олег по-прежнему расположен к нему. Правда, старый князь выказывал ему некоторые внешние признаки внимания, но сердцем уже сильно остыл к нему. Подвиг, совершенный Андреем, с течением времени словно потускнел.
В уме князя даже являлись соображения такого рода:
-- Что ж особенного сделал он? По башке медведя бердышем хватил. Не он бы, так другой кто-нибудь сие свершил бы: нешто дали бы зверю сломать меня?
Князь почти жалел, что так приблизил к себе Кореева.
-- Человек он московский... Может, тут у меня соглядатничает... Надо б его верность попробовать...
Проба пришла само собою, неожиданно и для Олега, и для молодого Кореева, и разом перевернула все.
Однажды Андрей Алексеевич застал князя чрезвычайно веселым, смеющимся.
С Олегом сидел Епифан Степанович, находившийся тоже в прекраснейшем расположении духа.
Андрей Алексеевич с некоторым удивлением посмотрел на престарелого князя, которого редко видел не то что смеющимся, но даже улыбающимся. Обыкновенно он бывал серьезен, почти угрюм.
Заметив взгляд юного Кореева, князь спросил:
-- Что смотришь? Что я больно весел? Еще бы, братику, когда великий -- от князь-то твой московский, умник-то-ра- зумник, у нас вот где.
Он указал на сжатый кулак.
-- В кулачок зажат! -- в тон Олегу сказал старый Кореев.
Молодой человек только пожал плечами в недоумении.
-- Не понимаешь? -- с усмешкой спросил Олег, -- так я тебе скажу: на Русь идет хан Мамай с великою силой.
-- Боже мой! -- воскликнул Андрей Алексеевич.
-- Подожди. А с другой стороны идет Ягайло тоже с силой немалой...
-- Мало одной беды.
-- А с третьей -- хе-хе! -- я на Димитрия -- свет Иваныча нападу.
Молодой Кореев не верил ушам.
-- Ты?!
-- А конечно же я. Буде прикидываться-то мне. Надо правду молвить: московский князь мой ворог старинный. Я смирился, да молчал до поры до времени. Он меня, чай, другом считает. А мне Рязань дороже его дружества. Хан Мамай обещал, как завоюет, всю Русь отдать мне с Ягайлом. Мы поделим... Татары уж у Дона... Ягайло уж перешел рубеж... О сем я сам -- хе-хе! -- известил Димитрия: "Идет, дескать, Мамай на тебя и на меня и Ягайло тоже, но еще рука наша крепка -- справимся!". Пусть догадается, что я ему ворог. До последнего не надобно ему сего знать. Как литовцы подойдут поближе, тогда иной будет сказ.
Андрей Алексеевич слушал князя в каком-то остолбенении.
Дядя смотрел на него и язвительно улыбался: он предвидел, что теперь племяннику "карачун".
Наконец молодой человек вымолвил побледневшими устами:
-- Стало быть, ты вместе с неверными будешь бить христиан православных?
-- Что ж, коли это на пользу Рязани, -- пожав плечами, ответил князь.
-- А греха-то не боишься? -- пылко воскликнул Андрей Алексеевич. -- Побойся Бога, стар человек!
-- Молоденек учить меня, -- угрюмо отозвался князь.
-- Да, да... Где уж тебя учить. Прощай, княже! Я сейчас уезжаю.
-- Еще как-то тебя пущу.
-- Я вольный человек, тебе креста не целовал.
-- Это все равно. Пустить тебя, чтобы ты пошел Димитрия обо мне оповещать. Ловок! Нет, братику, пока все не кончится, останешься ты у меня.
-- Не останусь.
-- Будто?
Олег сделал знак Епифану Степановичу.
Тот быстро вышел и вскоре вернулся с двумя дюжими молодцами с копьями в руках.
-- Возьмите-ка этого паренька. Ты, Епифан, устрой его как следует.
-- Будь надежен, княже!
Стражи взяли молодого Кореева за руки.
Он мог бы их обоих отбросить одним махом, но понял, что сопротивляться бесполезно.
-- Дашь ты Богу ответ, князь! -- сказал он.
-- Ладно, ладно, проваливай!
По его знаку юношу увели.
Дядя, действительно, распорядился как следует: по его приказанию племянника посадили в подклеть с одним окошком и толстою дубовою дверью. Туда бросили ему ворох соломы, поставили воды да кусок хлеба.
-- Посиди, княжий любимчик! -- насмешливо промолвил Епифан Степанович и захлопнул дверь.
Андрей Алексеевич стал узником.
Он кинулся на солому, изнеможенный, разбитый от страшного душевного потрясения.
-- Злодеи, злодеи!.. -- шептал он.
Сердце было полно скорби и негодования.
По временам ему хотелось кричать, неистовствовать. Он вскакивал, озирался, как пойманный зверь, потом бессильно падал на солому.
-- Боже мой, не попусти злодеям свершить злое дело! -- воскликнул он, воздев руки.
И, встав на колени, начал молиться.
Он молился долго и горячо. Молился не за себя, а за Русь, за князя Димитрия;
Жарка была его молитва и подействовала на него успокоительно.
В сердце воскресла надежда, почти уверенность, что Бог не допустит торжества "злых изменников".
Утомительно долгие потянулись часы заключения.
Настала ночь, но сон бежал от глаз узника; рассвет, скудно проникавший сквозь оконце, застал его не спящим; он полулежал, подперев рукой голову, в глубокой задумчивости.
В обеденную пору опять ему кинули хлеба, сменили воду; он забыл и думать о пище.
Обошел кругом свою темницу... Толстые стены, дубовая дверь... Нет, не выбраться отсюда...
А у дверей, наверно, еще страж.
Снова смерклось, наступала уже вторая ночь его заключения.
За дверью послышался говор.
-- Нашел время! -- ворчливо сказал один голос. -- На ночь глядя притащился.
-- А ежели мне раньше было не свободно? -- ответил второй. -- А ты должен: у меня княжий пропуск. Вишь, печать!
-- Разглядишь в этакой тьме. Да иди, только долго хороводиться не дам.
Послышался звук отодвигаемого затвора. Дверь приоткрылась, и кто-то вошел. Кто -- этого сразу разглядеть молодой человек не мог.
-- Андрей Лексеич! Сердешный, -- сказал посетитель.
Кореев сразу узнал голос Матвеича.
Кинулся к нему и замер в его объятиях.
-- Времени вадить нельзя, -- зашептал Большерук. -- Надевай-кась скорей...
Он снял с себя и накинул на Кореева широкий и длинный мужицкий армяк.
-- Роста-то мы одного... Смекаешь... Шапку на... Да дайкась я тебе бороду прицеплю... Из пакли я сделал, вчера всю ночь сидел... В темноте он не разберет.
Андрей Алексеевич понял, в чем дело.
Сердце его радостно забилось.
Но тотчас же его охватило беспокойство за участь Матвеича.
-- А как же ты? Тебе ведь беда будет.
-- Э, родненький! Я стар человек, пожил. Коли и казнят -- не беда... Тебе еще жить надо, а мне...
-- Почто я тебя губить стану? Я не пойду.
А сердце мучительно просило воли.
-- Не пойдешь, так я сейчас сторожа придушу и все равно сгину ни за грош, -- решительно промолвил старик.
Потом добавил:
-- Андрон одвуконь ждет тебя за углом у твоего дома... А твоя казна вот, возьми.
Он сунул ему кошель.
-- Ах, Матвеич, родимый, за тебя боязно!
-- Не бойся, соколик. Ну, иди с Богом!
Старик закрестил его.
-- Скоро, что ли? А то и тебя здесь запру, -- послышался окрик сторожа.
Большерук толкнул Кореева к дверям, а сам упал на солому.
Дрожащей рукой схватился юноша за скобу, распахнул дверь и вышел, низко наклонив голову.
Караульный тотчас же запер за ним дверь.
Обман удался.
Не спеша, чтобы не подать подозрения, тяжелой старческой походкой побрел он к своему дому среди сгустившейся темноты.
За углом чуть вырисовывались силуэты двух коней и всадника.
-- Андрон! -- тихо позвал Кореев.
-- Я-сь! -- откликнулся всадник.
Сбросить армяк и привязную бороду было делом одной секунды.
"В следующую он был уже в седле.
-- Дядька там? -- спросил Андрон.
-- Там... -- ответил Андрей Алексеевич, и голос его дрогнул.
-- Помоги ему Господь! Едем!
Выбрались за город единственными открытыми ночью воротами, где их было окликнули.
Андрей Алексеевич ответил, что холопы они боярина Епифана Кореева и посланы им по спешному делу.
Их не стали расспрашивать и пропустили, а лиц в темноте нельзя было разглядеть.
За городом поехали с возможной быстротой.
В душе Кореева было смешанное чувство радости и скорби. Он радовался свободе и печалился о верном Матвеиче. Обман, конечно, не замедлил открыться. Страж, принесший по обыкновению, воды и хлеба, тотчас же узнал подмену.
Узнав о побеге узника, Олег пришел в ярость. За Андреем Алексеевичем была послана погоня, но не имела успеха.
Участь Матвеича была решена князем коротко:
-- Казнить!..
Старик был безмятежно спокоен, когда его вели на казнь.
Он помолился, поклонился на все стороны и сам положил на плаху седую голову.
Сверкнул топор. Раздался глухой удар.
И верного раба не стало.