1380 год застал Андрея Алексеевича все там же, в Рязани, и все в прежнем положении якобы княжего любимца.

Протекшие со времени его приезда годы наложили на него свой след: он развился и физически, и умственно. Теперь он глядел богатырем-мужчиной с умным и приветливым взглядом.

Но душевные качества его не изменились: он все так же был незлобив и доверчив.

Зато и дядя с приспешниками не изменили себе: они сплели вокруг молодого Кореева целую сеть интриг, которой не замечал только сам Андрей Алексеевич.

Он даже думал, что князь Олег по-прежнему расположен к нему. Правда, старый князь выказывал ему некоторые внешние признаки внимания, но сердцем уже сильно остыл к нему. Подвиг, совершенный Андреем, с течением времени словно потускнел.

В уме князя даже являлись соображения такого рода:

-- Что ж особенного сделал он? По башке медведя бердышем хватил. Не он бы, так другой кто-нибудь сие свершил бы: нешто дали бы зверю сломать меня?

Князь почти жалел, что так приблизил к себе Кореева.

-- Человек он московский... Может, тут у меня соглядатничает... Надо б его верность попробовать...

Проба пришла само собою, неожиданно и для Олега, и для молодого Кореева, и разом перевернула все.

Однажды Андрей Алексеевич застал князя чрезвычайно веселым, смеющимся.

С Олегом сидел Епифан Степанович, находившийся тоже в прекраснейшем расположении духа.

Андрей Алексеевич с некоторым удивлением посмотрел на престарелого князя, которого редко видел не то что смеющимся, но даже улыбающимся. Обыкновенно он бывал серьезен, почти угрюм.

Заметив взгляд юного Кореева, князь спросил:

-- Что смотришь? Что я больно весел? Еще бы, братику, когда великий -- от князь-то твой московский, умник-то-ра- зумник, у нас вот где.

Он указал на сжатый кулак.

-- В кулачок зажат! -- в тон Олегу сказал старый Кореев.

Молодой человек только пожал плечами в недоумении.

-- Не понимаешь? -- с усмешкой спросил Олег, -- так я тебе скажу: на Русь идет хан Мамай с великою силой.

-- Боже мой! -- воскликнул Андрей Алексеевич.

-- Подожди. А с другой стороны идет Ягайло тоже с силой немалой...

-- Мало одной беды.

-- А с третьей -- хе-хе! -- я на Димитрия -- свет Иваныча нападу.

Молодой Кореев не верил ушам.

-- Ты?!

-- А конечно же я. Буде прикидываться-то мне. Надо правду молвить: московский князь мой ворог старинный. Я смирился, да молчал до поры до времени. Он меня, чай, другом считает. А мне Рязань дороже его дружества. Хан Мамай обещал, как завоюет, всю Русь отдать мне с Ягайлом. Мы поделим... Татары уж у Дона... Ягайло уж перешел рубеж... О сем я сам -- хе-хе! -- известил Димитрия: "Идет, дескать, Мамай на тебя и на меня и Ягайло тоже, но еще рука наша крепка -- справимся!". Пусть догадается, что я ему ворог. До последнего не надобно ему сего знать. Как литовцы подойдут поближе, тогда иной будет сказ.

Андрей Алексеевич слушал князя в каком-то остолбенении.

Дядя смотрел на него и язвительно улыбался: он предвидел, что теперь племяннику "карачун".

Наконец молодой человек вымолвил побледневшими устами:

-- Стало быть, ты вместе с неверными будешь бить христиан православных?

-- Что ж, коли это на пользу Рязани, -- пожав плечами, ответил князь.

-- А греха-то не боишься? -- пылко воскликнул Андрей Алексеевич. -- Побойся Бога, стар человек!

-- Молоденек учить меня, -- угрюмо отозвался князь.

-- Да, да... Где уж тебя учить. Прощай, княже! Я сейчас уезжаю.

-- Еще как-то тебя пущу.

-- Я вольный человек, тебе креста не целовал.

-- Это все равно. Пустить тебя, чтобы ты пошел Димитрия обо мне оповещать. Ловок! Нет, братику, пока все не кончится, останешься ты у меня.

-- Не останусь.

-- Будто?

Олег сделал знак Епифану Степановичу.

Тот быстро вышел и вскоре вернулся с двумя дюжими молодцами с копьями в руках.

-- Возьмите-ка этого паренька. Ты, Епифан, устрой его как следует.

-- Будь надежен, княже!

Стражи взяли молодого Кореева за руки.

Он мог бы их обоих отбросить одним махом, но понял, что сопротивляться бесполезно.

-- Дашь ты Богу ответ, князь! -- сказал он.

-- Ладно, ладно, проваливай!

По его знаку юношу увели.

Дядя, действительно, распорядился как следует: по его приказанию племянника посадили в подклеть с одним окошком и толстою дубовою дверью. Туда бросили ему ворох соломы, поставили воды да кусок хлеба.

-- Посиди, княжий любимчик! -- насмешливо промолвил Епифан Степанович и захлопнул дверь.

Андрей Алексеевич стал узником.

Он кинулся на солому, изнеможенный, разбитый от страшного душевного потрясения.

-- Злодеи, злодеи!.. -- шептал он.

Сердце было полно скорби и негодования.

По временам ему хотелось кричать, неистовствовать. Он вскакивал, озирался, как пойманный зверь, потом бессильно падал на солому.

-- Боже мой, не попусти злодеям свершить злое дело! -- воскликнул он, воздев руки.

И, встав на колени, начал молиться.

Он молился долго и горячо. Молился не за себя, а за Русь, за князя Димитрия;

Жарка была его молитва и подействовала на него успокоительно.

В сердце воскресла надежда, почти уверенность, что Бог не допустит торжества "злых изменников".

Утомительно долгие потянулись часы заключения.

Настала ночь, но сон бежал от глаз узника; рассвет, скудно проникавший сквозь оконце, застал его не спящим; он полулежал, подперев рукой голову, в глубокой задумчивости.

В обеденную пору опять ему кинули хлеба, сменили воду; он забыл и думать о пище.

Обошел кругом свою темницу... Толстые стены, дубовая дверь... Нет, не выбраться отсюда...

А у дверей, наверно, еще страж.

Снова смерклось, наступала уже вторая ночь его заключения.

За дверью послышался говор.

-- Нашел время! -- ворчливо сказал один голос. -- На ночь глядя притащился.

-- А ежели мне раньше было не свободно? -- ответил второй. -- А ты должен: у меня княжий пропуск. Вишь, печать!

-- Разглядишь в этакой тьме. Да иди, только долго хороводиться не дам.

Послышался звук отодвигаемого затвора. Дверь приоткрылась, и кто-то вошел. Кто -- этого сразу разглядеть молодой человек не мог.

-- Андрей Лексеич! Сердешный, -- сказал посетитель.

Кореев сразу узнал голос Матвеича.

Кинулся к нему и замер в его объятиях.

-- Времени вадить нельзя, -- зашептал Большерук. -- Надевай-кась скорей...

Он снял с себя и накинул на Кореева широкий и длинный мужицкий армяк.

-- Роста-то мы одного... Смекаешь... Шапку на... Да дайкась я тебе бороду прицеплю... Из пакли я сделал, вчера всю ночь сидел... В темноте он не разберет.

Андрей Алексеевич понял, в чем дело.

Сердце его радостно забилось.

Но тотчас же его охватило беспокойство за участь Матвеича.

-- А как же ты? Тебе ведь беда будет.

-- Э, родненький! Я стар человек, пожил. Коли и казнят -- не беда... Тебе еще жить надо, а мне...

-- Почто я тебя губить стану? Я не пойду.

А сердце мучительно просило воли.

-- Не пойдешь, так я сейчас сторожа придушу и все равно сгину ни за грош, -- решительно промолвил старик.

Потом добавил:

-- Андрон одвуконь ждет тебя за углом у твоего дома... А твоя казна вот, возьми.

Он сунул ему кошель.

-- Ах, Матвеич, родимый, за тебя боязно!

-- Не бойся, соколик. Ну, иди с Богом!

Старик закрестил его.

-- Скоро, что ли? А то и тебя здесь запру, -- послышался окрик сторожа.

Большерук толкнул Кореева к дверям, а сам упал на солому.

Дрожащей рукой схватился юноша за скобу, распахнул дверь и вышел, низко наклонив голову.

Караульный тотчас же запер за ним дверь.

Обман удался.

Не спеша, чтобы не подать подозрения, тяжелой старческой походкой побрел он к своему дому среди сгустившейся темноты.

За углом чуть вырисовывались силуэты двух коней и всадника.

-- Андрон! -- тихо позвал Кореев.

-- Я-сь! -- откликнулся всадник.

Сбросить армяк и привязную бороду было делом одной секунды.

"В следующую он был уже в седле.

-- Дядька там? -- спросил Андрон.

-- Там... -- ответил Андрей Алексеевич, и голос его дрогнул.

-- Помоги ему Господь! Едем!

Выбрались за город единственными открытыми ночью воротами, где их было окликнули.

Андрей Алексеевич ответил, что холопы они боярина Епифана Кореева и посланы им по спешному делу.

Их не стали расспрашивать и пропустили, а лиц в темноте нельзя было разглядеть.

За городом поехали с возможной быстротой.

В душе Кореева было смешанное чувство радости и скорби. Он радовался свободе и печалился о верном Матвеиче. Обман, конечно, не замедлил открыться. Страж, принесший по обыкновению, воды и хлеба, тотчас же узнал подмену.

Узнав о побеге узника, Олег пришел в ярость. За Андреем Алексеевичем была послана погоня, но не имела успеха.

Участь Матвеича была решена князем коротко:

-- Казнить!..

Старик был безмятежно спокоен, когда его вели на казнь.

Он помолился, поклонился на все стороны и сам положил на плаху седую голову.

Сверкнул топор. Раздался глухой удар.

И верного раба не стало.