Вы помните, мой друг, как мы встретили тонкую, грустную девушку на одной из шумных и людных улиц нашего города. Она привлекла наше внимание большой белой шляпой, которая придавала всей её фигурке вид белого нежного цветка на длинном тонком стебле. Грустно смотрели большие синие глаза из под широких полей шляпы. Осторожные, тихие шаги, точно она боялась оступиться на ровном асфальте панели, усугубляли эту грусть.
Вы помните, как её рука судорожно мяла маленький кружевной платок...
Горе?.. Разочарование?.. Ушедшие мечты?..
Не эти ли колючие тернии рассвета жизни, оцарапали душу девушки-ребенка...
Эти царапины долго не заживают, долго болят и ноют; долго капельки алой крови падают на серую пыль жизненной дороги...
Мы много шагов сделали молча. Мы оба, точно сговорившись, думали об одном и том же.
Мы видели эту тернистую дорогу, тяжелую и пыльную, узкую и неровную; видели путников усталых, изнемогших... Но они -- усталые и изнемогшие шли истекая кровью, задыхаясь, хватаясь с надеждою на спасение за тонкие иглы. Они шли потому, что остановка -- гибель; потому что тот, кто остановился -- погиб; его не будут далее обходить, а просто свалят на землю и будут топтать своими ногами. По бокам узкой дороги -- тернии.
Сколько лоскутков, сколько человеческой. крови на их острых иглах! Вы помните -- Христос шел на Голгофу под бременем креста и весь этот путь окроплен Его кровью.
Богочеловек искупил грехи мира, дал радость, надежду и счастье многим миллионам Ему подобных.
А мы? А тоненькая девушка с глазами-васильками?
А тысячи, миллионы маленьких, беззащитных, обреченных?
Наконец, сквозь туман молчания, сверкнула молнией Ваша фраза:
-- В её глазах светится радость смерти!..
Как хорошо вы сказали! Какую красивую форму вы придали чужому страданию! Какой лаской, безграничной лаской прозвучали эти слова на темном фоне неизбежности!
Такой лаской звучали для меня в далеком детстве, грустные напевы церковных песнопений.
Сладковатый запах ладана, грустные звуки молитв, темные лики такие суровые, но с такими добрыми глазами -- щекотали мое детское сердце грустной радостью. Хотелось плакать, потихоньку, в темном уголке, от тихой радости и от непонятной неоформленной грусти.
* * *
Боже мой, совершенно случайно вы оказались правы.
Вы оказались правы потому, что спустя два дня после нашей встречи с тоненькой девушкой -- она умерла.
Я узнал это нечаянно... Я узнал это потому, что должен был узнать.
Она умерла, как умирают многие -- тихо, неслышно, незаметно. Про такую смерть обыкновенно говорят:
-- "Она сошла в могилу."
Именно сошла. По крутым, неудобным ступенькам, сделанным наскоро из земли и постоянно обваливающимся -- она осторожно, медленно и степенно сошла в небольшую ямку, вырытую криво и неаккуратно, спокойно легла в ней и закрыла навеки свои синие глаза-васильки.
Кто-то бросил горсть земли... За горстью последовала лопата, а потом земля валилась в эту ямку, как валится она в ненужную и неуместную мусорную канаву.
Вырос небольшой бугорок, на свежей земле которого, чья-то заботливая рука посадила пары две жёлтых лилий.
Осенью лилии зацветут и пряный аромат их будете разноситься услужливым вечерним ветерком.
И может быть, мы с вами, увлекаясь интересной беседой, добредем до далёкого, лежащего вне черты, кладбища, вдохнем запах желтых лилий и через него, совершенно незаметно для себя, воспримем последние одинокие грустный думы растаявшей девичьей души.
* * *
Это началось не так давно.
Прошлой зимой она встретилась с ним у подруги.
Случайная встреча. Случайный разговор. Случайный трепет сердца...
Но ведь она совсем не думала о любви, она не хотела любить, она боялась её -- этой страшной "белой птицы."
Она знала, что любить -- великое творчество сердца.
Она знала, что тот, кто полюбить -- воплощает в себе это искусство, творить вечную, не отцветающую сказку на фоне грязной действительности.
Игра контрастов испепеляет сердце, приближает к смерти.
Любовь чертит таинственную грань и стоящий на этой грани пьет жадными глотками из чаши счастья.
Любовь -- это туго натянутый канат между жизнью и смертью, на котором балансируя, каждый стремится в ту или иную сторону. Жизнь -- счастье; смерть -- тоже счастье. Любовь дает только счастье.
Она стала на грань.
Резкие очертания жизни и смерти распылились в один голубоватый туман, охвативший все её существо трепетом непознаваемой радости.
Неясный призрак счастья радостной болью сжимал усталое наболевшее сердце.
Радость и боль! Счастье и смерть! Сказочные замки, красота, мечты и... действительность!
Струна натянулась и лопнула. Дребезжащий звук умер в грустной тишине.
Тишина. Одиночество. Грусть. Любовь и смерть!
* * *
В большом полутемном храме, с высокими готическими окнами, через который слабо втекал грязный свет серого дня -- свершилась последняя заключительная картина обыденной человеческой трагикомедии.
Прозвучал мощный аккорд торжественного хорала, звуки которого замерли в высоких строгих сводах.
Подкравшаяся тишина обвеяла холодной жутью...
Чье-то сердце остановилось... чья-то мысль угасла... чья-то многогранная, изменчиво-лукавая, жутко-прекрасная жизнь оборвалась... В сером тумане растворились чьи-то радости, надежды, мечты.
Так растаял дребезжавший звук оборванной струны.
Так замер торжественно-чудный хорал, поглощенный высокими сводами старого храма.
Жизнь -- сон, смерть -- пробуждение к новой, неведомой, непостижимой, а потому прекрасной и чудной жизни.
Пробуждение торжественное, величественное -- под колокольный звон и тихие молитвенные песнопения.
* * *
Мы не грустим о вас, тоненькая девушка.
Мы не плачем о вашем исчезновении с нашего узенького поля зрения.
Вы ушли тихонько, крадучись, точно боясь, что вас кто-нибудь задержит, остановит; точно вы не имеете права свободно разорвать грязный листок, на котором смешными каракульками выведено страшное слово "жизнь".
Но мы тоскуем, что над нами также холодно и насмешливо горят далёкие звезды, также угрюмо шепчутся высокие ели, также шумит бестолковая, пустая и ненужная житейская сутолока.
А где теперь вы? Что теперь видите вы?
Но не надо, нет! Мы знаем, что это секрет, большой секрет!..
Прощайте!..
Источник текста: "Окно" 1920, No 1.