Шестиэтажный дом судовладельца Колобова по Шпалерной расположен недалеко от Сампсониевского проспекта. В доме жили модные адвокаты, богатые военные и чиновники из «важных». Во втором этаже барскую квартиру занимал черносотенный депутат Пуришкевич. Внизу, в подвале, была дворницкая — «ямка»
дяди Конона. Не раз дворницкая Конона Савченко служила спокойным приютом для тех, за кем охотилась полиция. В верхних квартирах размеренно текла сытая жизнь, а внизу, в «ямке» складывались стопки свежих прокламаций, брошюр и хорошо увязанные тяжелые свертки, которые дядя Конон прятал подальше.
Для оружия и бомб у него были свои укромные уголки — в дровяных складах дома, на чердаках барских квартир.
В верхних квартирах уважали сметливого и расторопного старшего дворника.
— Верный мужик… Предан и надежен, — говорили хозяева.
Конон Демьянович считал, что лучшими укромными углами летом являются квартиры Пуришкевича, директopa государственного банка Бера и сенаторов Александрова и Морозова. Переезжая на дачи, они оставляли квартиры на его попечение. Кто решился бы искать нелегальную литературу в уставленных старинной мебелью сенаторских владениях или большевистские прокламации в квартире Пуришкевича?
Надежным местом для склада оружия дядя Конон считал также церковь против Колобовского дома. Священником в ней был царский духовник протопресвитер Янышев. Молилось в церкви придворное духовенство. Но церковный сторож был приятелем Конона и «сочувствующим» и сам помогал Конону в 1906 году прятать ружья и патроны за драгоценными ризами иконостасов.
Недаром через много лет припоминал Конон:
— Так я и проходил двадцать лет с веревкой на шее. Дворницкая на Шпалерной была овеяна для нас ореолом революционного подполья. Она непреодолимо манила к себе особенным, добродушным и ласковым гостеприимством дяди Конона. Сколько раз в предвкушении радостных часов в дворницкой пробегали мы недолгий путь от Сампсониевского до Шпалерной, торопясь передать дяде Конону поручение отца. А их всегда было немало — у Савченко хранилась литература, списки членов денежного фонда. Он прятал их в часах и в иконе. Мы знали, что никогда из дворницкой сразу не отпустят. Хозяином и хозяйкой там был дядя Конон, — жена его умерла, — и он сам пек какие-то особенные пироги, варил какой-то удивительный борщ. А как он умел угощать, посадив всех нас за стол в дворницкой!
Но не в пирогах и борще было дело. Главное было в удивительных рассказах хозяина «ямки».
— Дядя Конон, а ну, дядя Конон, расскажите, как вы служили в крепости под Варшавой, а потом расскажите, как ваш брат бежал с гауптвахты, а потом… а потом как дядя Кузьма пел перед царем, а потом…
Заказы неисчерпаемы, как неисчерпаема быль семьи Савченко. Из шестерых братьев Савченко мы близко знаем троих. Еще в Тифлисе вместе с Михаилом Ивановичем приходил к нам сосланный на Кавказ столяр Мирон Савченко.
Интересно слушать, слушать все, с самого начала. Как подрастали парни в бедняцкой избе Савченко. Земли отпущено на них не было, братья шли в мастерство. Потом стали «политическими». «Политику» первый принес в избу Мирон. От хозяина-столяра он ушел на завод в Питер.
Там в социал-демократическом кружке занимался с молодыми рабочими Калинин.
Мысли, принесенные Мироном, волновали братьев.
Обильными землями на Смоленщине, откуда родом были Савченко, владел князь Оболенский. Крут был князь, и в 1905 году, требуя ответа за горе, за унижение, двинулись к княжескому поместью крестьяне. Вел их пришедший на побывку в родную избу солдат — Константин Савченко.
Долго горело имение князя. Не успели потушить его, как Константина схватили и заперли на гауптвахте. Рассказ о бегстве Константина мы не уставали слушать.
— Помочь ничем нельзя. Не миновать вам веревки, — сказал Константину защитник. — Одно спасение — бежать.
Мы замирали. Рассказ подходил к самому волнующему месту.
Обреченный солдат решил воспользоваться советом защитника. Под вечер ему случайно удалось выскочить в коридор, где часовые зажигали керосиновые мигалки. Константин успел набросить на себя шинель, и в темноте часовые приняли его за одного из своих.
— Ну, а вдруг бы его остановили? — задаем мы неизменный вопрос.
— А он держал в руке гривенник и сказал бы, что бежит в тюремную лавочку за махоркой.
Пленнику удалось проскочить во двор, но за ворота гауптвахты трудно выбраться. Перед беглецом высокая ограда, по обе стороны ее гуляют часовые.
Сумерки уже совсем сгустились, пленник оглядывается. Часовой шагает, не замечая его. Минута — и скатанная шинель перекинута за ограду, а через мгновение этот же путь проделывает пленник.
Удача сопутствовала ему во всем. Кусты и сумерки скрыли беглеца. Константин отполз несколько шагов. До родной избы было двадцать верст. Он пустился бежать напрямик по сугробам.
Только на полчаса опередил он своих преследователей. Но этого было достаточно.
Его успели переодеть — и надолго исчез Константин Савченко.
— А как же он теперь? — шопотом спрашиваем мы.
— Да так… — неопределенно отвечает рассказчик. Мы больше не спрашиваем.
Мы знаем, что под чужим именем Константин скитается по России.
Это уже продолжение рассказа. Однажды Константин появился в лесной избушке Кузьмы. А через две недели вечером к лесу прискакал отряд конных жандармов.
Но братья обманули преследователей, Константин убежал задним двором, пока Кузьма Демьянович беседовал с подъехавшим к дому начальником отряда, приставом.
— Так же, верно, и сейчас бродит где-нибудь…
Наши сердца замирают, мы представляем себе опасности, которые везде подстерегают Константина.
…Разгневался князь Оболенский, узнав, что сбежал от казни бунтовщик Савченко, и приказал схватить старшего Савченко — Василия.
«Он главный вожак», — доносил князь и, конечно, не ошибался. Старший Савченко по всей округе считался мужиком передовым и сознательным.
— Далеко сослали Василия, пишет, что лежит тамбольной, искалеченный…
В «ямке» становится тихо.
— Ну, что же, разве спеть вам, — говорит Кузьма Демьянович — частый гость в «ямке». Сразу шумный отклик:
— Спойте, дядя Кузьма, пожалуйста, спойте. Спойте, что перед царем пели.
Разливается, рокочет тенор Кузьмы:
Чудный месяц плывет над рекою Перед царем пели эту песню песельники конно-гренадерского полка. Мы знаем ее наизусть. Певцов привезли в петергофский дворец, где кутили офицеры.
Запевалу Кузьму спрятали наверху, у слухового оконца, чтобы его голос звенел из неизвестного далека.
Да, хоть и пел перед царем Кузьма, но, когда прознали о нем правду, выгнали из полка.
А было это так.
Забритый в солдаты, широкоплечий и ладный Кузьма попал в конно-гренадерский полк, стоявший в Петергофе. Голос Кузьмы снискал ему славу. Красавца-запевалу баловали в полку. Ему покровительствовал сам командир, великий князь Дмитрий Константинович.
И вдруг все оборвалось. Кузьма уже был на бессрочной службе, когда в руки к великому князю попала переписка Кузьмы с братом Мироном. Красавец-запевала, которого слушал сам царь, оказался бунтовщиком!
— Убрать в двадцать четыре часа, — приказал великий князь. Только нежелание «выносить сор из избы» остановило князя. «Выгнать, но паспорта не портить», — закончил он.
И Кузьме с семьей — у него уже был сын тогда — пришлось бросить обжитый угол в Петергофе и податься в неизвестность.
Закочевал Кузьма. Был лесником, был школьным сторожем, здесь же в Колобовском доме, в Сергиевском училище. И все время оставался ловким, смелым подпольщиком.
— Дядя Кузьма, расскажите, как вы в полене литературу прятали!
Долго валялось выдолбленное гнилое полено в незапиравшейся каморке на лестничной площадке, где складывали дрова для школы.
— А я, чуть малейшая опасность, — тут как тут, к своему поленцу… Суну в него все листки, брошюрки, опасные бумаги — и спокоен.
Несколько раз приходили с обыском в школу. Там арестовали учителя, близкого к революционным кружкам. Все перевернули, а про полено никому и в голову не пришло. Письмо хранится в Центральном архиве.
Однажды в комнату школьного сторожа зашел худощавый невысокий молодой человек в картузе, из-под которого непокорно выбивались русые волнистые пряди. Бородка делала молодого человека старше. Он пытливо и остро взглянул на Кузьму.
— Вы будете Савченко, Кузьма Демьянович? — и передал письмо.
Брат Мирон направлял к Кузьме товарища, которого с Кавказа выслали в Ревель. Товарищу надо недолго пробыть в Питере, надо его устроить получше, то есть по возможности безопасно.
— Так я познакомился с Михаилом Ивановичем Калининым, — вспоминал Кузьма Демьянович. — Прожил он в моей комнатке две недели. Подолгу беседовали мы. Иногда заговоримся — ночь просидим. Многое разъяснилось мне тогда по-новому.
В 1904 году Кузьма Демьянович воевал с японцами. И об этом он увлекательно рассказывает. Бил японцев дядя Кузьма, ему за это георгиевский крест дали.
А сейчас, после японской войны, служит вахтером в кавалергардских казармах.
И там Кузьма — любимый запевала.
Опять в «ямке» льется песня. У нас навертываются слезы на глаза.
Ямщик лихой — лихая тройка,
И колокольчик под дугой.
И дождь и грязь, но кони бойко
Телегу мчат. В телеге той
Сидит с осанкою победной
Жандарм с усищами в аршин,
А рядом с ним какой-то бледный
Лет в девятнадцать господин.
…Какое ты свершил деянье?..
Хорошо поет дядя Кузьма!
— Вы могли бы стать артистом, дядя Кузьма! Кузьма Демьянович только улыбается. Мог бы, но не стал. А вот в Колобовском доме, в верхней квартире, жила горничная. Она распевала дуэты с Кузьмой. Она-то стала артисткой.
Эта горничная была знаменитая впоследствии певица Вяльцева.
Как занимательные сказки, слушали мы истории шестерых Савченко. Своя судьба, своя дорога вела каждого к одной цели.
К пустому дому вернулся с солдатчины Конон. Надорвавшись на барщине, умерла его жена, за ней старуха-мать. И, взяв сироту-сынишку, ушел Конон из родной деревни. Пошел по хозяевам. Когда сыну минуло десять лет, Конон решил учить мальчика. Пошел к хозяину просить, чтобы помог отправить сына в Смоленск определить в гимназию. Хозяин раскричался:
— Чего захотел! Кто ты есть, чтобы твой сын был образованным!
Конон не снес оскорбления. Уложил свой сундучок, взял сына и попросил расчет.
— Алеша мой будет образованным, — это он решил крепко.
Приехал в Питер, через земляка определился дворником. Кочевал от одного купца к другому, пока не обосновался наконец в «ямке». Алеша уже учился в четвертом классе реального училища. Учился очень хорошо. После реального поступил в университет, на математический факультет.
Мы всегда заставали Алешу за книгами и были убеждены: Алеша знает все!..
Он все умел объяснить и на все понятно ответить.