Мамка

Странную исторію разсказалъ мнѣ наѣзжій изъ Москвы адвокатъ. Настолько странную, что, выслушавъ, я напрямки сказалъ ему:

-- Не врете, такъ правда. А, впрочемъ, спасибо за сюжетъ.

-- Помилуйте! Я же самъ вожусь съ этимъ дѣломъ... мнѣ ли не знать всю подноготную?

Въ одну московскую семью пріѣзжаетъ гостья, пожилая дама изъ провинціи. Въ Москву она прибыла по дѣлу -- утверждаться въ правахъ небольшого наслѣдства, которое нежданно-негаданно свалилось ей отъ брата, холостого чудака и нелюдима, ненавидѣвшаго свою родню. Старикъ умеръ одиноко, не оставивъ завѣщанія, и имущество его досталось сестрѣ -- весьма кстати, потому что, до тѣхъ поръ, она жила въ страшной бѣдности, почти въ нищетѣ. Съ московскою семьею наслѣдницу свели дѣловыя отношенія, такъ какъ москвичи тоже приходились покойному какою-то седьмою водою на киселѣ. Дама была впервые въ домѣ, ее угощали, занимали, вывели къ ней дѣтей и, наконецъ, красивая, дородная мамка торжественно вынесла послѣднее произведеніе хозяевъ -- шестимѣсячнаго младенца.

Дамъ, особенно пожилыхъ и дѣтныхъ, сахаромъ не корми, но дай повозиться съ "ангелочкомъ", а гостья, вдобавокъ, только что успѣла предупредить хозяйку, что безумно любить маленькихъ. Но, къ удивленію присутствующихъ, она -- чѣмъ бы смотрѣть на ребенка -- уставилась во всѣ глаза на мамку, поблѣднѣла, задрожала, а та, едва подняла глаза на гостью, тоже стала бѣлѣе снѣга.

-- Что это, Господи? -- глухо сказала гостья, -- въ глазахъ рябитъ, что ли? Ольга, это ты?

Мамка пошатнулась, ребенокъ скользнулъ съ ея рукъ, -- счастье, что не на полъ, а въ кресла, -- а сама она повалилась на коверъ, въ глубокомъ обморокѣ.

Переполохъ поднялся ужаснѣйшій. Мамка лежитъ, какъ пласть. Гостья надъ нею мечется въ истерикѣ -- и хохочетъ, и плачетъ, и бранится. А хозяева ничего не понимаютъ, только чувствуютъ: скандалъ!

-- Анна Евграфовна! успокойтесь! что это значитъ? вы знаете нашу Акулину?

-- Какая тамъ Акулина?-- визжитъ гостья, -- это Ольга, наша Ольга!

-- Да, помилуйте! откуда вы взяли Ольгу? Акулина! У нея и въ паспортѣ...

-- Покажите паспортъ.

Принесли. Паспортъ правильный: Акулина Ивановна Лаптикова, крестьянка Некормленной губерніи, Терпигорева уѣзда, Пустопорожней волости, деревни Заплатина, Неурожайка тожъ, дѣвица, 28 лѣтъ, росту выше средняго, лицо чистое, волосы русые, глаза сѣрые, носъ и ротъ обыкновенные, особыхъ примѣтъ не имѣетъ, прописка въ порядкѣ, больничный сборъ уплаченъ...

-- Гдѣ вы ее достали?

-- Акушерка знакомая привела.

Анна Евграфовна повертѣла паспортъ въ рукахъ, посмотрѣла на очнувшуюся мамку и рѣшительно заявила:

-- Паспортъ фальшивый.

-- Полно вамъ!

-- Фальшивый, говорю вамъ. Это -- не Акулина, это -- Ольга, моя племянница, которая шесть лѣтъ тому назадъ, -- какъ ея мать, а моя сестра Евлампія умерла, -- не захотѣла съ нами оставаться, уѣхала въ Питеръ работы искать.. Ты -- Ольга? Или нѣтъ! Признавайся! Что ужъ тутъ? Не спрячешься.

-- Я, тетенька...-- пролепетала мамка.

Исторія разъяснилась въ такомъ видѣ.

Ольга N., "дочь бѣдныхъ, но благородныхъ родителей", по смерти матери, осталась восемнадцатилѣтнею безприданницею, на шеѣ у тетки, которая, сама нищая, ненавидѣла дѣвушку, какъ лишній ротъ въ семьѣ. Когда Ольга, чувствуя свою неумѣстность въ теткиномъ домѣ, запросилась на волю, въ Петербургъ, Анна Евграфовна была рада-радехонька ее сплавить. Сколотивъ нѣсколько рублей на дорогу, продавъ разныя вещи, Ольга уѣхала, что называется, въ одномъ платьишкѣ. На прощанье много не горевали, разстались сухо, а затѣмъ Ольга -- какъ въ воду канула, и шесть лѣтъ о ней не было ни слуха, ни духа -- до ея совершенно нечаяннаго, негаданнаго, мало сказать: сценическаго, -- сверхъ театральнаго выхода въ роли мамки ребенка господъ Игрековыхъ.

Допрошенная теткою и "господами", Ольга, alias Акулина, разсказала о себѣ слѣдующее.

Прибывъ въ Петербургъ, она напрасно обивала пороги въ конторахъ, посредничающихъ по спросу и предложенію труда, напрасно печатала объявленія въ газетахъ: ей не везло. На настоящій интеллигентный трудъ она не годилась -- по недостаточности образованія, полученнаго кое-какъ, изъ пятаго въ десятое, въ жалкомъ захолустномъ пансіонишкѣ. Въ бонны не брали: гдѣ языковъ требовали, а ими Ольга не владѣла, гдѣ спрашивали:

-- Платье у васъ приличное есть?

-- Вотъ -- только, что на мнѣ.

-- Такъ васъ -- прежде, чѣмъ въ домъ взять, еще одѣть придется! Такъ ходить нельзя: у насъ порядочные люди бываютъ, да и дѣти смѣяться станутъ, скажутъ -- нищая... Нѣтъ, прощайте: тратиться на туалетъ бонны совсѣмъ не входитъ въ мои расчеты.

-- Вычтите изъ жалованья.

-- Да, хорошо, если вы у насъ уживетесь, а -- если нѣтъ? Плакали денежки. Нѣтъ, прощайте. За пятнадцать цѣлковыхъ въ мѣсяцъ вашей сестры сколько угодно, -- только свистни... какіе еще! съ туалетцемъ, съ языками.

Впрочемъ, три раза ей удалось пристроиться съ грѣхомъ пополамъ, но не надолго: рослая, здоровая дѣвушка, Ольга, едва успѣвала поступать на мѣста, какъ ее начинали преслѣдовать мужчины -- ухаживаньемъ, а женщины -- ревностью, и ей приходилось бѣжать либо отъ черезчуръ подозрительныхъ Юнонъ, либо отъ черезчуръ назойливыхъ Зевесовъ. А дѣвушка она была чистая, цѣломудренная, воспитанная въ строгой семьѣ. Окружавшая ее въ столицѣ, мужская облава мерзила ей глубоко.

Такъ пробилась она, точно рыба объ ледъ, два года, изъ которыхъ добрыхъ полтора -- по подваламъ, угламъ, питаясь хлѣбомъ, лукомъ, да квасомъ. Одичала, огрубѣла, но упрямо вѣрила, что настанутъ для нея лучшіе дни. Вернуться къ теткѣ не хотѣла ни за что, лучше -- въ могилу. О московскомъ дядѣ хорошо знала, что, хоть умри она у него на порогѣ, а онъ ее даже въ домъ не пуститъ, двугривеннаго не вышлетъ. Кругомъ шныряли гадкія твари, торговки и посредницы разврата, -- всѣ въ одинъ голосъ кричали ей: дура, за что ты себя мучишь, когда у тебя есть драгоцѣнный капиталъ молодости и красоты? Дѣвушка, однако, держалась крѣпко -- и выдержала.

-- Хоть бы въ горничныя кто взялъ!-- рыдала она.

А подвалъ ей хладнокровно возражалъ:

-- Въ горничныя тебѣ нельзя. Ты образованная, дворянка.

-- Да какая я образованная? Я и знала-то мало, а теперь забыла все...

-- Дворянка!

И, дѣйствительно, когда выпадали ей мѣста въ услуженіе, занять ихъ мѣшалъ Ольгѣ именно ея дворянскій видъ на жительство.

-- Нельзя, милая, -- объясняли ей, -- горничная вещь ходовая. Ее сгоряча и крѣпкимъ словомъ обзовешь, и по затылку даже если стукнешь, -- все должна стерпѣть... По мировымъ чтобы не шляться... дѣло житейское... Ну-съ, а вы дворянка, образованная, съ вами такъ нельзя... Стѣснять же себя ради васъ въ домашнемъ обиходѣ -- согласитесь...

Ольга соглашалась и уходила, полная отчаянія. Если что ненавидѣла она теперь, такъ это именно свой дворянскій паспортъ, по праву рожденія насулившій ей всякихъ житейскихъ привилегій, а теперь не позволявшій ей заработывать жизнь.

Въ одинъ прескверный день, она поняла, что дальнѣйшая борьба немыслима, что предъ нею остаются на выборъ -- либо постылое возвращеніе къ ненавистной теткѣ, либо -- торговля собою. Какъ ни противно было ей первое, а все же лучше разврата. Случилось ей ненарокомъ заработать нѣсколько рублей поденщиною, шитьемъ, распродала платьишки, которыми обзавелась было на нѣкоторыхъ кратковременныхъ мѣстахъ своихъ, и, распростившись съ Питеромъ, тронулась во свояси. Ѣхала съ ужасомъ, не вѣря, что доѣдетъ, и все надѣясь: вотъ-вотъ случится такое чудо, что спасетъ и выручить.

Въ вагонѣ насупротивъ Ольги помѣстилась молодая женщина, краснолицая, веселая, вымившая. Едва поѣздъ тронулся, какъ Ольга и попутчица ея разговорились, а уже за первою станціей были пріятельницами. Замѣтивъ, что Ольга ѣдетъ ужъ очень налегкѣ и голодная, женщина угостила ее баранками, колбасою, чаемъ, водкою. Водки Ольга не пила, а попутчица прихлебывала усердно и вскорѣ стала столь весела, что обратила на себя вниманіе кондуктора и настолько заполонила его сердце, что получила приглашеніе "погостить" у него въ служебномъ отдѣленіи. Веселая особа согласилась, но -- предъ уходомъ -- попросила Ольгу припрятать маленькій узелокъ.

-- Потому, -- шептала она, -- я къ вамъ, милая, довѣріе получила, а кавалеръ этотъ -- кто-жъ его знаетъ? Напоитъ, да оберетъ... А тутъ у меня, миленькая, пачпортъ, да двѣнадцать рублевъ денегъ.

И ушла.

Ольга знала, что спутницу ея зовутъ Акулиной Ивановной, что она крестьянская дѣвица Некормленной губерніи, Пустопорожней волости, деревни Заплатина, Неурожайки тожъ, -- что она ѣдеть на готовое мѣсто, выписанная, по рекомендаціи отъ конторы, бѣлою кухаркою, въ незнакомую чиновничью семью въ городокъ К... Препроводительное письмо, по просьбѣ Акулины Ивановны, она сама ей читала: оно лежало тутъ же, съ паспортомъ, съ деньгами. Ей было до боли завидно этой бойкой, сытой, устроенной при мѣстѣ, женщинѣ, и жаль своихъ собственныхъ неудачъ. Она думала о своей судьбѣ и ея, и готова была помѣняться съ нею хоть сейчасъ своимъ ненужнымъ ей, нищимъ дворянствомъ, и своимъ забытымъ полуобразованіемъ. Думала, покуда не уснула.

Проснулась отъ внезапной остановки поѣзда. Кругомъ -- поле, брезжитъ разсвѣтъ, люди бѣгутъ мимо оконъ, по насыпи, машутъ руками, что-то кричатъ.

-- Что случилось?

-- Женщину убило. Съ поѣзда свалилась. На смерть! Вздумала на ходу изъ вагона въ вагонъ перейти, -- ну, а хмельная была. Её и стрясло. Такъ -- всю голову въ лепешку.

Женщина эта была веселая Акулина Ивановна.

И вдругъ -- точно молніей озарило Ольгу: а узелокъ-то!? Вѣдь, онъ у нея, у Ольги. Тамъ -- паспортъ, тамъ -- рекомендація... Вѣдь это, значитъ, сразу на готовыя харчи?.. Въ поѣздѣ никто ея, Ольги, не знаетъ, Акулины Ивановой тоже...

И когда, на ближайшей станціи, былъ составленъ протоколъ о происшествіи, и Ольгу, какъ сосѣдку погибшей по вагону, жандармъ спросилъ:

-- Какъ звать?

Она смѣло отвѣтила:

-- Акулиной Ивановой... Лаптикова -- прозвище.

-- Покойницу знала?

-- Нѣтъ... Впервые дорогой съѣхались...

-- Говорила съ нею въ дорогѣ?

-- Какъ же, господинъ офицеръ! Очень даже много говорили.

-- О чемъ?

-- О своихъ дѣлахъ. Насчетъ мѣстовъ больше.

-- А какъ ее звали по имени? Не упомнишь?

-- А тоже Акулиной, господинъ офицеръ. Съ того у насъ и разговоръ пошелъ, что чудно намъ стало, какъ это мы обѣ, незнакомыя, сошлись, и обѣ Акулины.

-- Паспорть?

-- Вотъ онъ.

Жандармъ поглядѣлъ, -- все выправлено въ порядкѣ, -- записалъ.

-- Куда ѣдешь?

Ольга назвала.

-- Ожидай: можешь быть вызвана, какъ свидѣтельница. Грамотная?

-- Не обучена...

-- Съ Богомъ.

Въ вагонъ Ольга возвратилась уже не дворянкою N., но крестьянкою Акулиною Лаптиковою. Свой собственный паспорть Ольга-Акулина запрятала въ своихъ вещахъ, а по паспорту Лаптиковой явилась въ К... къ обозначеннымъ въ препроводительномъ письмѣ господамъ. Оставаться у нихъ на службѣ она, конечно, не собиралась: она ѣхала, какъ рекомендованная бѣлая кухарка, а и готовить-то путемъ не умѣла, -- развѣ самыя простыя кушанья.

-- Больше недѣли меня не продержать, выгонятъ, -- разсуждала она.-- А мнѣ того и надо. Какъ пріѣду на мѣсто, сейчасъ себѣ сошью шерстяное платье, чтобы сколько-нибудь видъ имѣть. А потомъ -- въ Москву, тамъ меня никто не знаетъ. Съ этимъ видомъ, да съ моею наружностью и ловкостью, я себѣ хорошее мѣсто найду. Денегъ тратить не буду, посылать мнѣ некуда, харчи готовыя, одѣться, обуться простому человѣку немного надо, -- скоплю сто рублей, тогда можно будетъ и опять дворянскій паспортъ вытянуть изъ-подъ спуда, и опять поѣду въ Петербургъ искать мѣста подходящаго, приличнаго... Съ одежею, да съ возможностью выжидать, перебиться, -- найти мѣсто можно. А безъ этого нашей сестрѣ, горемыкѣ, одно мѣсто -- на панели.

Дѣйствительно, господа въ К*** продержали Ольгу недолго. Нѣсколько дней она сказывалась больною, а, когда выздоровѣла и стала готовить, господа разразились лютою бранью на мошенничество конторы, приславшей имъ, вмѣсто опытной кухарки, совсѣмъ первобытную стряпку, и выдали дѣвушкѣ расчетъ и денегъ на обратный билетъ. Какъ и собиралась, она отправилась въ Москву, записалась въ тамошнихъ конторахъ и, благодаря своей симпатичной внѣшности и представительности, дѣйствительно, въ самомъ скоромъ времени получила мѣсто горничной въ богатомъ купеческомъ домѣ.

Мѣсто Ольгѣ попалось чудесное: дѣла мало, денегъ много. Съ подарками, "на чаями" и т. д. она зарабатывала рублей 25 въ мѣсяцъ. Пятнадцать тратила на себя, десять относила на книжку, въ сберегательную кассу. Въ домѣ было много женщинъ. И хозяйкѣ и дочерямъ ея очень полюбилась красивая, смышленая, отесанная горничная. Ей много дарили вещами и обращались съ нею настолько хорошо, что Ольга не разъ подумывала, ужъ не признаться ли ей во всемъ? Люди хорошіе, -- авось, помогутъ и на ноги поставятъ. Но ложный стыдъ и страхъ, что ей не повѣрятъ, заподозрятъ за нею какое-нибудь темное дѣло, ее удержали.

-- Еще боялась: за бѣглую нигилистку почтутъ, -- наивно оправдывалась впослѣдствіи дѣвушка.

Въ скоромъ времени, хозяйка Ольги отправилась въ Крымъ и взяла ее съ собою прислугою. Въ Крыму они оставались недолго: пришла телеграмма, что въ московскомъ домѣ случился пожаръ, и много погорѣло. Возвратясь въ Москву, Ольга убѣдилась, что, въ числѣ другихъ погорѣвшихъ вещей, погибъ и ея сундучокъ. Дорогого въ немъ ничего не оставалось, но... между крышкою и обивкою его былъ Ольгою заклеенъ второй ея паспортъ, на собственное ея имя Ольги N. Такимъ образомъ, она утратила свою настоящую личность и на вѣки осталась крестьянкою Акулиною Лаптиковою. Поразило ее это страшно; она плакала горькими слезами, не смѣя никому объяснить, о чемъ такъ горько разливается. Хозяйка, чтобы утѣшить ее въ пропажѣ погорѣлаго имущества, подарила ей нѣсколько денегъ, но радости оттого Ольгѣ не прибавилось.

Сто рублей она давно накопила, но полагала, что теперь они ей -- ни къ чему. Объ ея сбереженіяхъ было извѣстно въ домѣ, и Ольгѣ отбоя не было отъ жениховъ, которые сватались къ ней и сами, и черезъ свашекъ чуть не каждый день. Разумѣется, она всѣмъ упорно отказывала и сердила тѣмъ свою хозяйку, которой непремѣнно хотѣлось, въ награду за хорошее поведеніе, выдать Ольгу замужъ -- "покуда не свертѣлась". Она даже нашла ей сама жениха, одного изъ приказчиковъ своего мужа, человѣка не стараго, солиднаго и красиваго. Ольга и ему отказала. Хозяйка очень разгнѣвалась. Въ этомъ упорствѣ Ольги она видѣла что-то скверное, безнравственное.

-- О красотѣ своей много мечтаешь! -- жестоко говорила она, въ содержанки собираешься.

-- Помилуйте, барыня! -- оправдывалась дѣвушка въ напрасныхъ слезахъ.

-- Тогда -- какого же ты принца дожидаешься?!

Одна изъ барышенъ по зимѣ была просватана. Женихъ ея, московскій купчикъ ухарь, изъ цивилизованныхъ, женился ради денегъ. Некрасивой и золотушной невѣстѣ онъ возилъ букеты и конфекты, а хорошенькой горничной, при каждомъ удобномъ случаѣ, подмигивалъ, -- то золотой сунетъ въ руку, то ущипнетъ, то поцѣлуетъ. Дѣвушка была въ отчаяніи. Подъ гнетомъ этого назойливаго ухаживанія, она чувствовала себя чуть не преступницею.

-- Совѣстно ужъ очень! Люди меня обласкали, одѣли, обули, а выходитъ, точно я, вмѣсто благодарности, отбиваю.

Пошла и разсказала все хозяйкѣ. Вышелъ скандалъ. Жениху отказали, а "Акулину" -- тоже со двора долой, чтобы впередъ застраховать хозяйскихъ дочерей отъ опасной конкурренціи. Исторія огласилась, и въ хорошихъ купеческихъ домахъ "Акулина" мѣста не нашла, пришлось спуститься пониже, пріютиться въ семьѣ какого-то бухгалтера... Но и отсюда ее выжила злополучная красота! Она начинала Ольгѣ мѣшать почти столько же, сколько стѣснялъ ее когда-то дворянскій паспортъ, но отдѣлаться отъ этой обузы было труднѣе, чѣмъ отъ старой.

Такъ, переходя съ мѣста на мѣсто, Ольга перемѣнила нѣсколькихъ хозяевъ. Замужъ она упорно не шла, все надѣясь, что какъ-нибудь, хоть чудомъ, да выскочитъ на прежнюю свою колею, вернетъ утраченное званіе, поѣдетъ въ Петербургъ, и тогда начнется для нея жизнь сызнова. Въ прошломъ году случилось ей жить на мѣстѣ, въ подмосковномъ дачномъ поселкѣ. За нею сталъ сильно ухаживать мѣстный лавочникъ, человѣкъ зажиточный, изъ кулаковъ, красивый, властный, грубый. Ольга отвергла его исканія такъ же, какъ и всѣ другія. Но это былъ хищникъ не изъ тѣхъ, что упускаютъ полюбившуюся имъ добычу. Однажды Ольга пила чай въ гостяхъ у какой-то сосѣдки, и та угостила ее вареньемъ, отвѣдавъ котораго, дѣвушка скоро впала въ глубокій, мертвый сонъ. Пробудилась она въ объятіяхъ своего преслѣдователя.

Лавочникъ успокоилъ взрывы отчаянія погубленной дѣвушки обѣщаніемъ жениться на ней по осени, и Ольга покорилась своей судьбѣ съ тупымъ фатализмомъ, который, вообще, овладѣлъ ею съ тѣхъ поръ, какъ пожаръ уничтожилъ ея подлинный документъ...

-- Да неужели вы даже ни разу никого но спросили, какъ вамъ возстановить себя въ утраченныхъ правахъ?-- спрашивали ее впослѣдствіи.

-- А кого я спрошу? кому довѣрюсь? Вѣдь признаться надо было бы... Страшно! Я законовъ-то не знаю...

Когда осень пришла и господа Ольги, вслѣдъ за другими дачниками, потянулись въ городъ, -- лавочникъ объяснилъ своей невѣстѣ, что онъ съ удовольствіемъ и въ самомъ дѣлѣ женился бы на ней, если бы, къ несчастію, не былъ уже женатъ. Ольга, какъ сама выражается, "наплевала ему въ глаза", но -- ей оттого лучше не стало. Она была беременна. Господа, сожалѣя о ея печальной исторіи, держали ее у себя, пока ея положеніе не сдѣлалось слишкомъ замѣтнымъ, -- затѣмъ, конечно, уволили... Ольга съѣхала на квартиру, которую ей посчастливилось найти задешево у какой-то повивальной бабки. Та уговорила молодую женщину, -- когда ребенокъ родится, сдать его въ воспитательный домъ, а самой пойти въ кормилицы...

-- Выгоднѣе этихъ мѣстъ, если въ хорошій домъ попасть, нѣту. Ты красавица, тебя въ любой княжескій или графскій домъ руками оторвуть...

И, дѣйствительно, когда пришла пора, мѣсто она нашла Ольгѣ превосходное... Но -- на мѣстѣ этомъ она и встрѣтилась со своею теткою...

-- Гдѣ же теперь эта Ольга?-- спросилъ я разсказчика.

-- У тетки живетъ... Ту страшно поразила ея исторія... Клянетъ себя, что загубила дѣвку, ухаживаетъ за Ольгою, какъ за родною дочерью... Деньжонки-то теперь есть, можно жить не ссорясь.

-- Что же? такъ до конца дней своихъ она и останется въ крестьянскихъ дѣвицахъ Акулинахъ?

-- Нѣтъ, устраиваемъ ей возстановленіе въ правахъ. Только -- сложная штука.

-- Почему?

-- Да потому, что и тетка, и господа эти, у которыхъ она въ мамкахъ жила, наглупили, огласили исторію. Проще бы всего -- Акулининъ паспортъ сейчасъ же въ клочки, пріѣхать на родину и заявить о потерѣ вида на жительство. Никакихъ бы хлопотъ... Тамъ вѣдь ее всѣ знаютъ. А тутъ -- стало извѣстно, что она по чужому виду проживала...

-- Такъ что же?

-- Преступленіе же это. Уголовщина. Ну, спросятъ, а какъ достался вамъ этотъ чужой видъ? Присвоила, -- опять преступленіе. Отъ кого? Отъ женщины, погибшей при сомнительныхъ обстоятельствахъ... фатальный кругъ уголовныхъ сцѣпленій. Придется перешагнуть черезъ судъ и публичную огласку, -- нечего дѣлать. А она и слышать не хочетъ. Чуть о судѣ упомянемъ, такъ и затрепещется...

-- Знаете что?-- сказалъ я.

-- Что?

-- Посовѣтуйте-ка теткѣ этой Ольги поскорѣе пріискать ей жениха, а Ольгѣ -- непремѣнно и немедленно выйти замужъ.

-- Что же будетъ?

-- Да очень просто, получится третья фамилія, въ которой утонутъ и Ольга N, и Акулина Лаптикова... Останется новая полноправная Имярекъ тамъ какая-нибудь.

Адвокатъ засмѣялся.

-- Знаете, а вѣдь это идея. Но Акулина-то останется, все-таки...

-- Что за важность? Это уже отъ мужа зависитъ, какимъ уменьшительнымъ именемъ звать свою жену. Можно Акулину Олею кликать, и Ольгу Акулею... дѣло вкуса и привычки.

Такія-то причуды случаются на свѣтѣ, господа!