"Là tout n'est qu'ordre et beauté Luxe, calme et volupté".
Ch. Baudelaire. "Invitation au voyage".
Предисловие издателя
Вот уже больше года я работаю над рукописями моего покойного друга, Михаила Владимировича Яловнина, с твердой решимостью выпустить в свет сочинения этого замечательного человека, подлинного мага и кудесника или, как он сам себя любил называть, не "спирита, но специалиста-мистика".
Литературное наследство М. В. огромно и состоят исключительно из неизданных произведений (М. В. никогда не печатался), большинство которых найдено и мною в архив покойного.
Но некоторые данные убедили меня в том, что значительная часть ценного наследия Яловнина находится у различных друзей и знакомых М. В.
Я немедленно обратился с просьбой представить мне выше означенные рукописи, и первым на мой призыв откликнулся В. В. Васильев, председатель педагогического совета женской гимназии гр. О. Н. Лассотицкой, лично мне доселе незнакомый.
В. В. Васильев, которому спешу выразить глубочайшую признательность, прислал мне объемистую рукопись моего покойного друга, озаглавленную: "Подробный и обстоятельный доклад о событиях, приведший: к исчезновению инженера А. П. Козихина, помощника директора цементного завода "Герстнер" в С.-Петербурге".
К рукописи В. В. Васильев приложил письмо, выясняющее обстоятельства, послужившие поводом к сочинению "доклада".
Я излагаю их несколько сокращенном виде.
В одну апрельскую ночь, молоденькая барышня, дочь уважаемых гг. Варгуновых, которую за остренький носик и черные, всегда веселые глазки прозвали Ласточкой, вернулась домой в третьем часу, плачущая и расстроенная.
На расспросы испуганных родителей она поведала, что причиной тут -- странное поведение её жениха, молодого инженера Алексея Павловича Козихина.
Ласточка и Алексей Павлович были в опере. После спектакля они позамешкались в раздевальне и, когда вышли из театра, на площади уже не было ни одного извозчика, а капавши целодневно мелкий дождик превратился в зловеще рокочущий по железу крыш и асфальтам тротуаров проливень.
Алексей Павлович, оставив Ласточку у театра, отправился за извозчиком.
Но тщетно Ласточка ждала его возвращения.
Пропал.
И недоумевающей барышне пришлось идти одной по темным и странными улицам, под холодными потоками дождя.
Варгуновы весьма взволновались таинственным исчезновением нареченного зятя.
Многократно и многообразно доказанная любовь его к Ласточке устраняла возможность подколесинских устремлений, а ровный, положительный нрав -- какое-нибудь фатально ведущее в участок происшествие.
В смятенном мозгу гг. Варгуновых даже зародилась мысль о кровавом преступлении и, когда на другой день выяснилось, что А. П. не возвращался ночевать на свою квартиру, в меблированные комнаты "Гвасталла", гг. Варгуновы сообщили о странном случае властям.
Следствие велось тщательно, но все поиски несчастного инженера остались безрезультатными.
Данные же следствия установили с неопровержимой точностью:
1. Что А. П. ни в роковую ночь, ни впоследствии не покидал Петербурга.
2. Что, после того, как он расстался с Ласточкой, никто его не видел.
Этот пункт был несколько сомнителен из-за показаны пот. поч. гражданина Максима Буцволка.
Пот. поч. гражданин Буцволок показал, что он, проходя в час театрального разъезда, около Поцелуева моста, встретит быстро несущийся столп неизреченного света, обладавший некоторым сходством с предъявленной пот. поч. гражданину Буцволку следователем фотографической карточкой Козихина. Однако, следователь ходу показаниям этого свидетеля не дал, ибо выяснилось, что в ту же ночь пот. поч. гражданин Буцволок был задержан на Офицерской улиц городовым бляха No 1245 за то, что, испуская дикие вопли: -- ратуйте, кто в Бога верует! вскачь мчался по тротуару. На допрос же, в участке, объяснил, что спасался от зеленого змия, внезапно выползшего из подворотни дома Третьего Российского Страхового Общества.
3. Что по характеру и образу жизни А. П. Козихин был человеком ровным и положительным. Хозяйка "Гвасталлы" называла его наилучшими из постояльцев, самым аккуратным и щепетильным в денежных счетах. Так, в последнюю ночь пребывания его в "Гвасталле" он нечаянно разбил переносную электрическую лампу и на другое же утро внес в контору цену разбитой, по его неосторожности, вещи -- 11 р. 75 к.
4. Странностей за А. П. не замечалось. Только в день исчезновения он несколько удивил m-llе Варгунову довольно загадочной декламацией. Когда они ехали в театр, А. П. вдруг поднял голову, как бы прислушиваясь, я спросил невесту:
-- Вы слышите нежные зовы золотых труб?
На предположение же барышни, что это, должно быть, автомобиль проехал, ответил многозначительно:
-- Возможно, и продекламировал:
"И о Незримой твердя,
В тучах таимой печали,
В воздухе, полном дождя,
Трубы так мягко звучали"
Стихи и таинственные фразы в устах А. П. были явлением совсем непривычным, и теперь m-llе Варгунова склонялась придавать им особый смысл. Но тогда она объяснила дело гораздо проще. Накануне, на вечеринке в дом гг. Варгуновых, среди женской молодежи имел большой успех некто Радугин, молодой человек, любитель поэзии. Успех этот, видимо, оказался не по сердцу А. П. и теперь своей неожиданной таинственностью -- так подумала m-llе Ласточка -- он просто хотел затмить Радугина.
Но, как бы там ни было, m-llе Варгунова осталась "в невестах печальною вдовицею". Казалось ли ей это положение красиво-заманчивым или она, действительно, грустила по исчезнувшем г. Козихине, но долго ни один из многочисленных претендентов на её руку не мог добиться взаимности.
К числу этих претендентов принадлежал и приславший мне рукопись Яловнина В. В. Васильев.
Однажды г. Васильев поведал свои огорчения по поводу Ласточкиной неприступности покойному М. В., с которым был знаком довольно близко. Тот заинтересовался странным случаем и обещал произвести "свое" следствие. Через несколько дней он доставил В. В. Васильеву печатаемую ниже рукопись.
На m-llе Ласточку сочинение это произвело действие поистине магическое: грусть её исчезла, и в самом непродолжительном времени она сочеталась законным браком, правда, не с г. Васильевым, но с сумским гусаром, ротмистром Горицветовым.
Издатель.
Подробный и обстоятельный доклад о происшествиях, поведших к исчезновению инженер-технолога А. П. Козихина, помощника директора завода "Герстнер" в С.-Петербурге.
Милостивый Государь Виктор Викторович!
Счастлив сообщить Вам, что предпринятые мною поиски без вести пропавшего инженер-технолога А. П. Козихина увенчались полным успехом.
Я, к сожалению, не имею права открыть Вам путей, которыми я пришёл, к познанию сей истины, но даю Вам честное слово, что сообщаемые мною ниже странные вещи совершенно верны.
А. П. найден. Он счастлив в своей новой жизни, не намерен возвращаться к прежнему бытию и считает известную нам обоим барышню свободною от данного ему ею слова верности. Тем более, что сам г. Козихин давно женат. Правда, юридически вряд ли его брак может быть признан законным. Супруга его, говоря строго, даже не женщина в нашем смысле слова, но, как по мнению А. П., так и по-моему, это не меняет дела.
Прежде, чем перейти к подробному изложению событий, приведших к такому, в сущности, счастливому концу, я должен сделать несколько необходимых предпосылок, без коих происшествие с г. Козихиным станет окончательно непонятным.
Соображения мои коснутся вопроса о сущности бытия. Вам известно, многоуважаемый Виктор Викторович, что, по-моему, бытие является многогранной призмой, плоскости которой существуют в условиях, совершенно друг от друга отличных и, как правило, исключающих возможность взаимоперехода (конечно, в течении самого бытия. Я не касаюсь здесь великой тайны смерти, уже потому, что г. Козихин, как я упомянуты выше, жив).
Однако, бывают отступления от общего правила: надо помнить, что грани призмы суть плоскости пересекающиеся. Иногда, в силу известных внешних или внутренних условий, человек поднимается на ребро грани, где наша временная и пространственная жизнь соприкасается с мирами запредельными, и тогда вполне возможно, что, не удержавшись на остром ребре, человек скользнёт Туда.
Именно такой случай произошел с уважаемым А. П.
Почему? Вопрос трудный. Ни обстоятельства прежней жизни, ни душевные предрасположения г. Козихина не дадут нам ключа.
Многочтимый А. П. -- фигура на редкость ординарная, "одна из многих", никогда не испытывал того, что я позволю себе назвать "мистическим опытом", и выпавшее на его долю нарушение законов естества надо объяснить вмешательством Высшей Силы, пути Которой неисповедимы.
Перехожу к изложению фактической стороны дела.
Началось с вечера у гг. Варгуновых. Не стану описывать этого маленького праздника. Вам хорошо известен обычный тон варгуновских вечеров -- музыка, танцы, легкий flirt.
В числе гостей находился также Илларион Ипполитович Радугин. Он пленял барышень утончённостью своей натуры и читал стихи собственного сочинения. Одно из них, сыгравшее некоторую роль в нашей истории, я привожу здесь:
Луна -- словно новый целковый
На синее брошен сукно, --
И вечер лазурно-лиловый
Украдкой стучится в окно.
Ах, сказкою веет старинной
От этих серебряных крыш,
И кажется жизнь такой длинной
И скучной, как мокрый камыш,
И кажется, так бесприютно
Был прожит угаснувший день...
Приди мимолетно, минутно
Забытой любовницы тень!
Чтоб вызвать тебя, есть заклятья,
Да их не припомню никак...
Но лучше не буду страдать я
И с горя отправлюсь в кабак.
Вышеприведенные стихи и, в особенности, фраза Радугина: "Если я брошу лампу в стену и оттуда вылетит жар-птица, я стану счастливейшим человеком", сильно подействовала на А. П. Он сделался молчалив, задумчив и весь вечер не примечал ласковых и любовных взоров, то и дело бросаемых на него Ласточкой.
В этом я усматриваю ясное указание, что А. П, был уже волей Неведомой Силы приближен к мирам иным. Ибо я имею удовольствие лично знать И. И. Радугина, который одно время даже принадлежал к числу моих адептов, пока природное легкомыслие не увлекло его на совсем иные пути. Это человек в высшей степени милый, остроумный, добрый, но элементов для смутительного впечатления в нем нет. Очевидно, подсознательная сфера души А. П. за ветхой корой радугинских слов уже, прислушивалась к зовам и отзвукам, долетавшим Оттуда.
С вечеринки А. П. возвращался домой один.
Стояла светлая, теплая ночь. Улицы были совершенно пусты.
Полный луною, ясный и тихий, как вода, воздух мягко тек над домами, и белой скатертью убегала вдаль полоска чистой, словно только что вымытой, мостовой. Жемчужно светил застекленный газ. Пахло тополями.
Было в этой ночи что-то странное. Как будто некое волшебство разливалось над спящим городом: лунный свет вкладывал живую душу и в стены домов, и в камни мостовой, и в бело-грустный блеск газовых фонарей. Впервые изведанное, томительное чувство охватило душу Козихина. В уме неотступно звенела фраза из стихов Радугина:
"Ах, сказкою веет старинной От этих серебряных крыш."
И было жалко, до боли жалко, что прожил человек до двадцати семи годов, а ничего необычайного с ним никогда не случалось. Не то что блуждающего мертвеца или призрака, галлюцинации слуха не мог припомнить А. П.
В таком состоянии явился он домой. И, когда на столике молочно-нарядным светом загорелся белый тюльпан, невольно припомнилась фраза Радугина: "Если я брошу в стену лампу, и из неё вылетит жар-птица...".
А. П. схватил лампу.
-- Господа Боже. Что я делаю? Глупость какая! мелькнуло в его голове, но уже звоном разбитого колпака и треском лопнувшей электрической груши огласился No 17 меблированных комнат "Гвасталла".
Жар-птица из стены, однако, не вылетела и фантастическое настроение А. П. исчезло. Ворча о декадентских глупостях, доводящих человека чорт знает до чего, Козихин направился к постели.
Неожиданный стук в дверь привлек его внимание. Он отпер. Перед ним стояла женщина вида странного... Среднего роста, с каштановыми волосами и большими, хрусталю подобными, прозрачными глазами, пестро одетая во что-то красно-голубое с золотом, она была вся струящаяся, светлая, словно лучистая.
-- Сударыня, удивленно спросил А. П. -- чем могу служить?
Женщина знаком показала, чтобы он запер двери и спокойно уселась перед письменным столом. Это А. П. не понравилось.
-- Сударыня, сердито сказал он, -- потрудитесь объяснить... Женщина укоризненно покачала головой. Взяла со стола портрет Ласточки, бросила на пол и презрительно оттолкнула ногой, Фотография Козихинской невесты отлетела в дальний угол, а женщина скрестила на груди руки и засмеялась прямо в лицо А. П.
-- Сударыня, ваше поведение... возопил тот. -- Как понять его? Кто вы? Зачем вы? Почему вы? Или, быть может, вы -- та самая жар-птица, которую я вызывал, как дурак, разбив электрическую лампу? В таком случае, видна птица по полету. Поведение ваше столь же глупо, сколь было глупо мое собственное.
Женщина засмеялась еще пуще.
-- Я Зум-Зум... сказала она.
-- А если Зум-Зум, то и зумзумте где-нибудь в другом месте. Меня же прошу оставить в покое.
С этими словами Козихин повернулся к двери.
Но Зум-Зум легко и мягко вскочила с кресла, подбежала к А. П. и положила тонкие, теплые руки ему на плечи.
-- Милый, не сердись, заговорила она, заглянув в его лицо хрустальными и прозрачными очами своими, не сердись, дорогой... Я так хочу, чтобы ты остался со мною навсегда... навсегда... А пока не выполнено мое желание, я не успокаиваюсь, мятуюсь и капризничаю, милый, родной, дорогусенька... За это у нас меня и прозвали Зум-Зум.
-- Где это у вас? На Нижней или на верхней Болвановке? -- думал съязвить Козихин.
Но язва его, entre nous soit dit, более, чем плоская, была принята Зум-Зум с равнодушием.
-- Нет, в Элефантине.
-- Элефантина? Это что же, собственно, ресторан такой или кафешантан? Или, может быть, кинематограф?
-- О, нет, дорогой. Элефантина-- не то, что ты думаешь. Элефантина моя родина. Я хочу тебя увести туда... Потому ты мне нравишься, и ты -- мой.
-- А где она находится, твоя Элефантина?
-- За большим стеклом, дорогой... Ах, как найти слова, чтобы описать прелесть её, милый. У нас ест зеркальное озеро, задремавшее в темно-зеленых моховых берегах, и на берегу его красный замок с высокой, высокой башней. Замок отражается в озере, и кажется, что их два: один-- как следует, а другой-- вверх ногами. У окна сидит принцесса в жемчужной короне, и в платье, с длинным шлейфом голубого шелка. Она всегда поет песенку одну и ту же песенку:
Тики-тики-так,
Трики-трики-трак.
Восковые лебеди подплывают, разрезая белою грудью воду, к окнам замка, и принцесса бросает им хлебные корки. А они кивают головками и говорят по-итальянски:
-- Grazie. Eccellenza!
-- Почему по-итальянски? Какое озеро? Какая царевна? заволновался Козихин.
Но Зум-Зум душистыми руками зажала ему рот.
-- Постой, постой... Не говори ничего... только слушай меня, слушай, милый.... Не кончаются чудеса страны моей... Есть темный уголок, где пахнет сладко, ванилью и корицей. Там, под навесом, пунцовыми звездами расцвели большие цветы с круглыми лепестками, там качаются тяжелые кисти желтых скобок банана, там сидит черный арап и говорит арапские стихотворения. Он страшный, зиркает глазищами, зубы скалит на потеху розовым обезьянам, что прыгают без устали по веерным пальмам, простершим вырезные ветви над арапским логовом. Но я-то его не боюсь. Знаю, он добрый. Придешь-- ручку поцелует, бананом угостит, ручного кенгуру позволит погладить.
-- Чепуха, чепуха, -- уже слабея, отмахивался Козихин от Зум-Зум.
Против воли, пьянили, дурманили шелесты её речей, и казалось, от неё самой пахнет сладким, как от бананов таинственного арапа. И хотение странное зарождалось: увидеть смешной и сказочный край, о котором болтала нежданная негаданная гостья ночная.
-- Чепуха? -- засмеялась Зум-Зум. Чепуха? Не был ты на нашей главной улице. Длинная, длинная, и дома на ней пестренькие. На каждом башенка, на башенке-- колокольчик. Ветер играет на колокольчиках вальсы, польки. И все танцует, все танцует под колокольчикову музыку.
-- Голубой гусарик с фарфоровой дамой, у которой-- платье в золоченых цветочках, а глаза синее моря. Китайцы с беленькими девочками, весёлый ушан-заяц с турчанкой в зеленных шальварах... вертимся, вертимся, блестим и звеним, радостные. Только Великий Слон не пляшет Он -- наш бог! Сидит на мраморном пьедестале, смотрит на веселье. Мы его не боимся-- он добрый. Можно к нему на спину вскочить и за ухом почесать. Любит. А еще любить, когда сахарцу принесешь... Милый, пойдем со мною к нам, к арапу, к принцессе зеркального озера, к Великому Слону. Мы добрые, мы счастливые, и нет у нас в Элефантине, за большим стеклом, другого закона, кроме любви и радости. Пойдем, родной. Ты слышишь, запели призывные золотые трубы. Ты слышишь веселые голоса наших, манящие тебя? Слышишь, любимый? Слышишь?
Козихин ничего не понимал. Теплые, мягкие, шелковые руки Зум-Зум гладили его щеки, неотступно глядел в душу хрустально-прозрачный взор, и сладко ныло сердце от томного и пряного запаха, -- то ли сирень распустилась душистая, то ли пролили тонкие и острые духи?.. Мягко взлетая к вдруг расцветшему яркими цветами потолку, неслись нежные переливы золотых труб, и тихие голоса пели:
Забудь земных страстей ненужные томленья,
Любовью новою, непознанной гори.
Апрельской ночи сладки сновиденья,
Как луч, загрезивший под отблеском зари.
Забудь про шум людского каравана,
Всегда несносный, пусто-глупый шум,
Спеши под сень бумажного банана,
И полюби веселую Зум-Зум.
Ведь, ваша жизнь -- нелепые крутины
Нелепо перемешанных цветов.
Ах, ждут тебя сады Элефанитины,
Сады безгорестных и завершенных снов!
И, под обаянием чудодейства милой волшебницы, стала для Козихина его прошлая, ровная и спокойная жизнь глупой, ненадобной, а любовь к Ласточке смешною и маленькой. И показалось, что в золотом пении труб, в нежном шёпоте Зум-Зумовых речей нисходит на него счастье...
Наклонился он к губам ночной гостьи и всего себя отдавая её непонятной, но уже милой воле, сказали:
-- Иду...
Вот, собственно, все, многоуважаемый Виктор Викторович.
Правда, на другой день ночное приключение показалось А. П. смешным, хотя и поэтичными сном, но сердце его уже было ранено любовной тоской по таинственной стране Зум-Зум...
Этим и объясняется его странное поведение с Ласточкой по дороге в театр, декламация стихов Иннокентия Анненского ("И о Незримой тверда" и т. д.), содержание которых так подходило к его настроению, разговор о золотых трубах и т. д.
И, когда, отправившись искать извозчика, он остался один на пустой улице, и из изнизанных голубым электрическим светом дождевых струй снова возник перед ним милый образ Зум-Зум, забыл он о невесте и пошел за той, которая обещала ему неомраченное счастье...
Здесь я считаю задачу расследования законченной, ибо описание нынешней счастливой жизни А. П. и Зум-Зум не входить в мои цели.
Прошу принять уверение в совершенном почтении от искренне уважающего Вас
Михаила Яловнина.
P. S. Я много думал о лучезарном столпе, виденном пот. поч. гражданином Буцволком. Имеет ли он отношение к истории А. П. и Зум-Зум? Прихожу к убеждению, что нет. Лучезарный столп появился по какому-то другому делу, а вероятнее всего, привиделся пот. поч. гражданину с пьяных глаз.
Послесловие издателя
Недавно жена моя приобрела для детей в игрушечном магазине куколку, -- молодого человека, физиономия которого удивительно напоминает фотографию бесследно пропавшего А. П. Козихина. Куколка эта пользуется у моих детей большим почетом, ибо, по их мнению, она -- не деревянный, а заколдованный живой человек.
Издатель.