Лэссё Сигне, жена коммерсанта И. Ф. Лэссё (1781--1870), одна из тех светлых женских личностей, которые имели на А. самое благотворное и сильное влияние. См. "Сказка моей жизни".
1830 г.
Андерсен! Так как Вы верите в предопределение, то верьте и в то, что мы с Вами недаром знакомы, даже больше, чем знакомы. Мне это знакомство открыло врата небесной обители поэзии; Вам же оно может оказать лишь одну услугу: Вы можете извлечь пользу из единственного моего преимущества перед Вами -- купленной дорогой ценой опытности житейской. Жизнь моя текла тихо, просто, без особенных внешних событий, зато внутренние бури часто пригибали мою душу, как тростник. Но каждый раз она снова выпрямлялась, и я чувствовала, что мой взгляд на людей и жизнь еще прояснился. И пусть моя опытность послужит в пользу моим юным друзьям, из них же я никому ни желаю добра больше, чем Вам, Андерсен: Вы одарены всем, Вам недостает лишь опытности.
Не пишите ей или по крайней мере не уговаривайте ее в письмах. Уж если Вы лично ничего не добились, то помогут ли письма? И в Оденсе не пишите ей вовсе; здесь дело другое, здесь она могла вернуть Вам письмо обратно, а посылая письмо туда, Вы не знаете, в чьи руки оно попадет. Что если оно попадет в руки лиц, не расположенных к Вам? Не постараются ли они наложить пятно на всю Вашу жизнь, узнав, что Вы уговариваете невесту другого стать Вашей? Ах, Андерсен! Пусть от нас отнимутся все земные блага, пусть судьба преследует нас жесточайшим образом, только бы мы сами держали себя в руках -- это уже счастье, а там, когда время залечит наши раны, мы обретем и душевное спокойствие, большего же разумный человек и не требует. Последуйте моим советам, добрый мой Андерсен! Дружески прошу Вас об этом. Посоветуйтесь с Христианом; право, он скажет Вам то же. Послушайтесь нас! -- Пусть это письмо заставит Вас обдумать свое положение, и я останусь Вашей довольной
Сигне Лэссё.
1830 г.
... И чего Вы добиваетесь, постоянно и так убедительно твердя ей о своей любви? Я бы плохо знала Вашу пылкую натуру, если бы полагала, что Вы были способны совершенно скрыть свои чувства к этой дорогой Вам девушке. Ее умные глаза видели Вас насквозь, и как бы ни была она верна своему суженому, Ваше поклонение не могло все-таки не льстить ей, не занять ее на некоторое время. Но разлука и время, конечно, скоро заставили бы поблекнуть эти впечатления. Так нет, как можно! И Вы стараетесь своими стихами постоянно напоминать ей о себе. Чего же Вы хотите? Желаете, чтобы она изменила своему жениху, хотите обладать сердцем, разрывающимся от раскаяния и даже презрения к себе? Или только добиваетесь ее сострадания? Но это недостойно ни мужчины, ни человека. Сострадание -- небесное чувство, но горе женщине, если она почувствует его к тому, кого не смеет любить! Каждое стихотворение, облегчающее Ваше сердце, наверное, вонзает нож в ее, и вынуть его Вы уже не можете. Когда же Вы своими стихами окончательно облегчите свое сердце и стяжаете себе славу, ее жизнь, может быть, будет отравлена вконец. Понимая и ценя Вас, я уверена в этом; у Вас ведь слишком много самолюбия, чтобы обожать несимпатизирующую Вам особу; она, наверное, почувствует, насколько Вы во многих отношениях превосходите ее избранника, и разве это не будет ужасно? Ежедневно напоминать ей о том, что она сама виной того, что этот более одаренный человек не стал ее женихом, жестоко, и мой добрый А. не захочет быть повинен в такой жестокости, если только поразмыслит об этом. Если Вы любите ее истинной любовью, то Вы должны желать лишь ее счастья и -- молчать; если же у Вас есть хоть малейшее сомнение в истинности Вашего чувства, то стыдиться и -- тоже молчать! Замолчу и я. Прошу только принять эти строки так же доброжелательно, как они написаны Вашей преданной
Сигне.
1830 г.
... Один почтовый день проходит за другим, а я все ничего не слышу от Вас. Разве я не заслуживаю больше Вашего доверия? Почему же Вы теперь так чуждаетесь меня, тогда как прежде относились ко мне с сыновней любовью.... Вы своей веселостью, неистощимым остроумием и детским добродушием облегчали и скрашивали мне самые тягостные дни моей жизни. Этого я не забуду никогда! Каждый раз после Вашего ухода я чувствовала себя облегченной и возрожденной к жизни. Теперь, к несчастью, пришли Ваши тягостные дни, -- почему же не позволить мне облегчить Вам их, если не умственным превосходством, то хоть искренним материнским участием. На земле и так много горя, зачем же делать свою участь еще горше, чуждаясь и сторонясь от друзей? Заходите к нам иногда после обеда или вечером; не захотите оставаться у нас долго -- как хотите, но не чуждайтесь же нас, мне это очень тяжело. -- Ваша преданная
Сигне.
29 июля 1833 г.
... Меня очень огорчает Ваше сообщение, что Гейне, по-вашему, нехороший человек. По-моему, тоже: у хорошего человека не бывает такой загрязненной фантазии. Но духом он сродни Вам во многом. И он, видимо, старается сблизиться с Вами. Боже, он опасный человек! Дай Бог, чтобы я не опоздала со своим предостережением: он опасный человек! Всего ужаснее, когда богато одаренный человек не отличается ни добрым сердцем, ни чистотой нрава.
Дорогой, дорогой А. ! Вспомните учение Христа: если не будете, как дети, не войдете в Царствие небесное. Иначе: надо избегать дурного общества, если хочешь сохранить нравственную чистоту, и, только сохранив ее, можно быть счастливым здесь, на земле, и во веки веков. Если на снег ступили хоть раз, он уже не такой, как только что выпавший. Ради Бога, не поддавайтесь лживому учению: "поэту нужно изведать все". Верьте мне, изречение это придумано человеком с извращенной душой; вот он и других тащит в свою грязную лужу. Сохраните свою детскую чистоту и спасите этим душевную чистоту тысячи людей. У поэта великие обязанности. Каждый дар Господень заключает в себе и требование, и ни одна благородная душа не станет пользоваться дарами Божьими, не стараясь отблагодарить за них, чем только может...
21 января 1847 г.
Милый, добрый Андерсен! Не могу не ответить на Ваше милое, несказанно тронувшее меня письмо, хотя мои глаза почти и не позволяют мне писать, а другим читать, что я пишу. Да, милый А., письмо Ваше произвело на меня сильное впечатление, я целый вечер не могла прийти в себя, погруженная в воспоминания о тех наслаждениях, которые Ваш детский гений доставлял мне в течение целого ряда годов. И какую глубокую радость почувствовала я, прочитав Вашу подпись! Я чувствовала, что заслужила ее своей чисто материнской любовью к Вам. Да, я с первого же нашего знакомства полюбила Вас, как своего восьмого и самого одаренного сына. И я, как мать, радовалась каждому Вашему даже незначительному произведению, в котором сказывалась Ваша высокопоэтическая душа. Но вот настал конец моему беспечальному житью -- я лишилась мужа, моей любви и поддержки. Тогда я вдруг почувствовала: теперь ты должна быть для своих сыновей всем, и -- простите меня, дорогой А. ! -- Вы отступили для меня на второй план. Мне казалось, что все силы, дарованные мне Богом, я должна посвятить семерым детям, которых я носила под сердцем, у них ведь не было другой опоры и защиты, кроме меня. И вот, видя иногда, что Вы в сознании своего превосходства обходитесь с кем-либо из моих детей несколько жестко, я сама становилась жесткой к Вам, и таким образом сама подала повод к тому, чтобы порвалась связь между мной и душой поэта, доставлявшего мне лучшие наслаждения в жизни. И как часто я грустила о Вас и иногда даже несправедливо мысленно укоряла Вас за то, что Вы считаете дом простой вдовы слишком ничтожным для своих посещений.... Милый А. ! Приходите же к нам опять пообедать с нами и распить вместе кружку пива. Это так порадует и меня, и моих сыновей; они теперь выросли и, верно, не проиграли от этого. Да, у меня семь -- нет, восемь славных сыновей! Хвала Господу Богу за них и да сохранит Он их всех! -- Ваша неизменно матерински любящая Вас
Сигне Лэссё.
Ольгод, 27 декабря 1858 г.
... Мой любимец -- "Старый дуб".[Сказка "Последний сон старого дуба", т. II, стр. 10.] Три столетия красовался он на радость тысячам людей и трижды три столетия, или нет -- пока будет жить датский язык станет он жить и служить путеводной звездой для душ людских, как прежде для моряков.
... И от многих уже слышала я радовавший меня отзыв о Вас: "Каким он должен быть добрым!" Разве худо отблагодарил Вас старый дуб. ... Мне как-то странно представить себе Вас в роскошных палатах Баснэса, -- сама-то я сижу в крошечной комнатке, в 6 аршин в квадрате. И я все спрашиваю себя -- может ли у Вас там зародиться в фантазии что-нибудь такое простенькое, что бы я могла полюбить? Нет, надо Вам поскорее опять вернуться в более скромную обстановку. Впрочем, поэты творят и в палатах, и во дворцах: примеры -- Соломон, Давид и Байрон. Дух не зависит от внешних условий.... Всего хорошего, дорогой А. ! -- Ваша матерински любящая Вас
Сигне Лэссё.