Переводчик: А.А. Федоров-Давыдов
Кругом сада тянулась живая ограда из кустов орешника, а за оградой расстилалось поле, на котором паслись коровы и овцы; посреди же сада стоял розовый куст в полном цвету; внизу, под ним сидела улитка; в ней скрывалось очень многое: её собственная персона.
-- Ладно, пусть только настанет мое время, -- говорила она. -- Я сумею сделать и сделаю гораздо больше, чем этот куст, который только и умеет выгонять розы или давать орехи, как этот орешник, или молоко, как вон те коровы и овцы.
-- Я от вас ожидаю очень многого, -- говорил розовый куст. -- Могу ли спросить, когда это проявится?
-- Мне спешить не к чему, -- сказала улитка. -- Это вы всегда торопитесь; самое интересное -- ожидание.
На следующий год улитка лежала приблизительно на том же самом месте, на солнечном припеке, под розовым кустом, на котором опять наливались почки и развертывались розы, новые, свежие розы.
И улитка наполовину высунулась из своего домика, вытянула рога и опять втянула их обратно.
-- Всё по-прежнему. Ничего с прошлого года не изменилось! Никакого прогресса; розовый куст опять занят только своими розами; очевидно, ни на что другое он не способен...
Прошло лето, прошла осень; на розовом кусте распускались бутоны и розы до тех пор, пока не пошел снег, пока не настали холода и сырость; тогда он склонился к земле, а улитка уползла в землю.
Настала весна; показались розы, показалась и улитка.
-- Вы теперь -- старый куст, -- сказала улитка. -- Вам скоро пора и умирать. Вы дали миру всё, что могли дать; имело ли это какое-нибудь значение, -- вопрос другой, решить который мне не было времени; ясно и очевидно только одно, что вы для вашего внутреннего развития ровно ничего не сделали, иначе вы сумели бы себя проявить как-нибудь иначе. Вы за это ответите: ведь скоро вы обратитесь в куст и только в куст. Понимаете, что я хочу сказать?
-- Вы меня ужасно пугаете, -- сказал розовый куст. -- Я об этом еще не думал.
-- Да вы, кажется, вообще не утруждали себя этим. Давали ли вы себе когда-нибудь отчет в том, для чего вы цветете, и в чем состоит самый процесс, почему дело идет так, а не этак?
-- Нет, -- сказал розовый куст. -- Я цвету и радуюсь. Сам не знаю, почему. Солнце меня грело, воздух освежал, я пил чистую росу и укрепляющий дождь; я дышал, я жил. Из земли в меня поднималась сила, и сверху приходила она; я чувствовал, как меня наполняет всё новое нарастающее счастье, и я цвел; в этом была моя жизнь, и иной я не знал...
-- Да, ваша жизнь была весьма спокойна и удобна, -- сказала улитка.
-- Конечно, всё было мне дано, -- сказал розовый куст. -- Но ведь вам дано еще больше. Вы одна из тех глубоко мыслящих, богато одаренных натур, которым суждено повергнуть мир в удивление.
-- И не подумаю... -- сказала улитка. -- Какое мне дело до мира? На что он мне? Мне достаточно самой себя и того, что есть во мне самой.
-- Да, но разве мы все тут, на земле не должны отдавать лучшее наше другим, приносить каждый то, что ему по силам? Правда, я давала только розы. А вы? Вы, столь богато одаренная, чем вы подарили мир? Что вы дадите?
-- Что я дала? Что я дам? Я плюю на всех и на всё. Ничего ваш мир не стоит и меня не касается! Пусть орешник дает орехи, коровы и овцы дают молоко, у них у всех своя публика, у меня -- моя собственная забота: я сама. Я ухожу в себя, и больше мне ничего не нужно. Мир меня совершенно не касается.
И улитка вползла при этих словах в свой дом и заперлась в нем крепко-на-крепко.
-- Это очень грустно! -- сказал розовый куст. -- Я, при всем желании, не могу уйти сам в себя: я постоянно должен распускаться и давать розы. Они осыпаются, разлетаются по ветру. Но я видел, как одна из моих роз попала в книгу псалмов хозяйки: другая приютилась на груди молодой, прекрасной девушки, и к этой розе прикоснулись поцелуем жизнерадостные губы ребенка. Это наполнило меня такой радостью, что была истинная благодать! Это -- мое воспоминание, моя жизнь...
И розовый куст расцветал в своем простодушии, а улитка праздно лежала в своем доме. Мир её не касался.
Прошли года.
Улитка была землей в земле и роза прахом в прахе; даже роза, -- радость её воспоминаний, -- засохла в книге псалмов; но в саду росли новые розы, в саду ползали и новые улитки; они сидели в своих домах и плевались, -- мир их не касался.
Не прочесть ли нам опять эту историю с начала? Впрочем, она будет всё та же.