Переводчик: А.А. Федоров-Давыдов
На вершине одного холма стояла ветряная мельница; у неё был очень гордый вид, и на самом деле она очень гордилась.
-- Я вовсе не горда, -- говорила она, -- но я очень просвещена и снаружи, и внутри. У меня есть солнце и луна для внешнего обихода, и в то же время и для внутреннего, да еще, кроме них, у меня имеются стеариновые свечи, масляная лампа и сальные свечи; смело могу сказать, что я очень светлая личность; я мыслящее существо и так хорошо сотворена, что полюбоваться мною и то уже большое удовольствие. У меня отличная гортань в груди, четыре крыла, сидящих у меня на голове, как раз под шляпой; это почище птиц, у которых всего два крыла, и те они должны таскать на спине. По происхождению я голландка, что можно видеть по моей фигуре, крылатая голландка; этот род существ причисляется к сверхъестественным существам, -- я отлично знаю, -- но тут нет ничего сказочного!.. Галерея опоясывает меня посредине, а в нижней части у меня находятся жилые помещения; там живут мои мысли. Моя самая устойчивая мысль, которая там всем управляет и распоряжается, по выражению моих остальных мыслей, называется: хозяин мельницы."
Он знает, чего хочет, он господствует с высоты над мукой и отрубями, но у него всё же есть подруга, и называется она "мать"; она -- сердце всей мельницы; она не бегает без толку из угла в угол по мельнице, потому что она также знает, чего хочет, знает, что может; она кротка, как легкий ветерок, она сильна, как буря; она отлично умеет осторожно взяться за что-нибудь и отстоять свою волю. Она -- мой кроткий дух, отец же -- мой твердый дух; их двое, но вместе с тем они одно; они даже и называют друг друга: "моя половина".
У них есть маленькие мальчишки: юные мысли, которые могут подрасти. Малютки эти -- ничего себе, но иногда поднимают возню и крики. Когда я недавно в задумчивости позволила отцу и его помощникам осмотреть мое горло и грудь, чтобы исследовать, что такое случилось там, -- у меня что-то было не совсем в порядке, и всегда полезно исследовать свое здоровье, -- малютки подняли ужасный шум, что не особенно прилично, когда кто-нибудь, подобно мне, занимает видное положение; всегда нужно помнить, что стоишь на виду; общественное мнение всегда следит за вами. Но, что я хотела сказать?.. Ах, да! Малютки подняли ужасный шум! Самый младший забрался наверх, в мою шляпу и так там скакал и визжал, что мне даже стало щекотно. Маленькие мысли могут подрасти, -- я часто слышала об этом, и со стороны также могут явиться посторонние мысли, хотя и не совсем такие, как принадлежащие к моему племени; насколько я могу окинуть глазом, вокруг меня нет никого подобного; но в бескрылых домах, где не слышно про ту работу, какая происходит во мне, зарождаются свои мысли; эти мысли приходят к моим мыслям и обручаются с ними, женятся и выходят замуж, как это называют люди. -- Это всё довольно странно, но много странного можно найти на свете. Что-то нашло на меня или произошло во мне; что-то изменилось в механизме мельницы; кажется, будто отец - одна из двух половин - изменяется, приобретает более мягкий, кроткий характер, имеет более любящую подругу, такую молодую и кроткую и всё же ту же самую, но ставшую мягче и кротче под влиянием времени.
-- Всякая горечь испарилась; и, в общем, всё стало гораздо радостней.
Дни проходят, и настают новые дни, всё более ясные и радостные, а затем, да, -- это сказано и записано, -- затем настает день, когда мне приходит конец, но и не совсем конец. Мне предстоит быть сломанной, чтобы я могла снова подняться с земли, обновленная и улучшенная; я должна перестать существовать, и всё же продолжать существовать; -- я должна сделаться совсем иной и всё же остаться той же самой! Мне это всё очень трудно понять, как я ни просвещена светом солнца, стеарина, масла и сала! Мое старое помещение и стены должны подняться из обломков в совершенно новом виде.
Буду надеяться, что старые мысли останутся при мне: отец на мельнице, мать, большие и малые, вся семья; я ведь всё это вместе называю одним и вместе с тем и многими, всю эту компанию мыслей, -- я должна так называть их, я не могу отвыкнуть от этого!
И я тоже должна остаться "сама собою" с жерновами в груди, с крыльями на голове, с галерей вокруг талии, иначе я сама себя не узнала бы, и остальные также не могли бы узнать меня и сказать: -- "Вон там, на холме у нас стоит мельница, какой у неё горделивый вид, и всё же она совсем не горда!"
Всё это говорила мельница; она даже сказала гораздо больше этого, но это самое главное.
Дни наступали, дни проходили, и самый недавний день был последним.
Мельница погибла в огне; пламя высоко поднялось к небу, охватило ее снаружи и изнутри; оно облизывало балки и доски и, наконец, пожрало их. Мельница рухнула, и от неё осталась только кучка пепла. Дым поднялся над пожарищем, и ветер развеял его...
Всё, что было живого в мельнице, осталось в живых; и что было приобретено при этом не относится к данному случаю.
Семья мельника, -- одна душа, много мыслей и всё же лишь одно целое, выстроило себе новую, роскошную мельницу, которая заменила прежнюю и совершенно походила на нее, и все говорили: -- "Вон на холме стоит мельница! Какой у неё горделивый вид!". Но новая мельница была лучше устроена, более современная, -- во всем был виден прогресс. Старый деревянный материал был весь гнилой и источенный червями и обратился в прах и пепел, и из этого материала нельзя было выстроить новой мельницы, как думала об этом старуха; она ведь поняла людские слова буквально, а известно, что далеко не всё можно понимать буквально!