Путевыя замѣтки по Владимірской губ.
Безпредѣльность провинціальныхъ благъ.-- Первобытное состояніе путей сообщенія въ судогодскомъ уѣздѣ и сильныя надежды судогодскаго земства на Бога.-- Многочисленныя порубки лѣса въ судогодскомъ уѣздѣ и его положительное отсутствіе около Коврова.-- Важная вещь экономизмъ.-- Невѣжественная обработка извести подъ Ковровымъ.-- "Частные случаи" того, какъ въ волостныхъ правленіяхъ сѣкутъ крестьянъ.-- Таинственное число лозоновъ.-- Какое могутъ оказывать вліяніе мировые судьи въ нашихъ захолустьяхъ?-- Недостатокъ земли у тамошнихъ крестьянъ.-- Изъ какого источника крестьяне могутъ съ меньшею обременительностію для себя уплачивать подати?-- Великая важность сельско-хозяйственныхъ ассоціацій.-- Мировой судья въ Ковровѣ, его помѣщеніе и хроническое заболѣваніе судей.-- Ковровъ -- городъ безъ печалей и воздыханій.-- О томъ, какъ во Владимірѣ считаютъ чтеніе книгъ и свѣтское письмо дѣломъ нечистаго навожденія.
I.
Спокойствіе, порядокъ и тишина, такая тишина, въ которой было бы слышно и какъ мухи летаютъ, и какъ травы прозябаютъ,-- есть главная и конечная цѣль нашего дѣвственнаго существованія... Ѣду я по проселочной дорогѣ обильной всякими промыслами и мануфактурами Владимірской губерніи, и досыта вкушаю всѣ сіи блага отъ невинныхъ умовъ человѣческихъ. Я вкушаю ихъ во всемъ, начиная съ кроткаго и послушнаго лица моего возницы и кончая... чѣмъ, впрочемъ, кончая? Развѣ существуетъ земной предѣлъ провинціальному спокойствію, порядку и тишинѣ? Съ проселочной дороги, самой обильной всякими промыслами и мануфактурами нашей губерніи, всѣмъ этимъ благамъ не представляется ни начала, ни края, все это безгранично и безпредѣльно!
Я пробираюсь изъ большого и торговаго села Мошки, судогодскаго уѣзда, на Ковровъ, а оттуда на Владиміръ, слѣдовательно я пробираюсь, такъ сказать, по самому сердцу Владимірской губерніи. Въ Ковровѣ, по предвидѣннымъ обстоятельствамъ, мнѣ требуется прожить нѣкоторое время, почти безо всякаго дѣла, требуется, значитъ, уподобиться мирному провинціалу, т. е. спать и ѣсть, ѣсть и спать сномъ праведника.
Дорога отъ села Мошки къ Коврову только изъ вѣжливости можетъ быть названа дорогой. Качаясь но ней въ своей таратайкѣ, я нигдѣ не замѣтилъ, чтобы человѣческая рука, такъ или иначе, теперь или въ другое время, касалась ея. Хотя эта дорога и есть большой трактъ, стягивающій два такіе промышленные пункта, какъ с. Иваново и Шуя -- съ одной стороны, и Муромъ -- съ другой, но несмотря на это, она все-таки остается въ первобытномъ состояніи, какъ Богъ ее создалъ отъ вѣка. Канавы, ручьи и овраги попадаются то и дѣло, и что всего хуже -- тамъ почти нигдѣ нѣтъ мостовъ! Какъ будто мосты есть излишняя роскошь, измышленная прихотливымъ человѣческимъ вкусомъ! Тамъ же, гдѣ мосты изрѣдка попадаются, они стоятъ только "для проформы", въ такомъ печальномъ видѣ, въ какомъ ихъ едва ли можно представить себѣ заочно... Лѣтомъ, а также, конечно, и зимой не ощущается, правда, путнику особенной необходимости въ этихъ атрибутахъ хорошаго сообщенія: -- ручьи и канавы тогда бываютъ сухи, и онъ смѣло, безъ особой опасности для своей жизни можетъ спускаться на ихъ дно; но весной, когда они наполняются стремительными потоками, когда все необузданно рвется и бушуетъ,-- жизни его то и дѣло приходится висѣть на волоскѣ.
-- Какъ же вы тогда дѣлаетесь? спросилъ я своего возницу, еще довольно молодого, молчаливаго, смотрѣвшаго понуро и изъ подлобья.
-- Какъ дѣлаемся? такъ и дѣлаемся! А Богъ-то батюшка на что! отвѣчалъ онъ мнѣ весьма убѣдительно и, помолчавъ немного, прибавилъ: -- Ничего!..
-- Но, однако, какъ же вы все-таки дѣлаетесь? повторилъ я, неудовлетворенный его объясненіемъ.-- Вѣдь тутъ, вѣроятно, проѣзжать тогда нельзя?
-- Смѣлость больше требуется,-- извѣстное дѣло! изрекъ крестьянинъ.-- Кто робѣетъ, тотъ и не поѣдетъ. Случается, знамо, и тонутъ... Это часто случается. Вонъ тамъ, дальше, будутъ крутовскіе овраги. Страсти Господни, да и полно! Ни одной весны не пройдетъ, чтобы не потонулъ тамъ кто... Иной разъ заѣдешь въ воду-то -- и лошади плывутъ, и телѣга плыветъ, и самъ-то плывешь... только на Господа Бога одного надѣешься!
Такое объясненіе тѣмъ болѣе заслуживало вниманія, что оно не заключало въ себѣ и тѣни негодованія и протеста противъ существующаго безпорядка и безобразія, очень легко устранимыхъ,-- не заключало самаго отдаленнаго требованія улучшеній и прогресса! Я попытался было узнать отъ возницы, что за мудрецы засѣдаютъ у нихъ въ земской управѣ, но по этому вопросу вовсе уже не могъ добиться никакого толка, именно потому, что "это до него не касается и онъ этихъ дѣловъ не знаетъ..."
-- Но вѣдь это ваши хозяева, какъ же вы своихъ хозяевъ-то не знаете? говорю я, нѣсколько опечаленный такою одеревенѣлостью.
-- У насъ старшина есть, онъ и подати сбираетъ... Что намъ ихъ знать-то! отвѣчалъ мнѣ возница, пропитанный, какъ видно, насквозь современнымъ устройствомъ своей сельской общины, располагающей его думать, что въ ней земля сходится окномъ и дальше уже слѣдуютъ все моря.
Впрочемъ, хотя мой возница и ничего не могъ пояснить мнѣ о мудрецахъ, засѣдающихъ въ судогодской земской управѣ, однако я все-таки, благодаря весьма благодѣтельному во многихъ случаяхъ дедуктивному способу мышленія, догадываюсь, кто они. Я думаю, что всѣ эти господа -- граждане примѣрной добродѣтели и высокой нравственности, довѣрчивые, хлѣбосольные, имѣютъ самыя мирныя наклонности, любятъ уединеніе и покой и, точно такъ же, какъ и возница, сильно и во всѣхъ дѣлахъ надѣются на Бога... Интересно было бы знать угадываю я, или нѣтъ? Думаю, что угадываю.
Скучно и утомительно ѣхать тамъ по проселочнымъ дорогамъ. Впередъ вы подвигаетесь тихо, такъ тихо, что отъ скуки желаете даже сна, какъ благодѣянія. Первую пряжку въ тридцать верстъ мнѣ пришлось ѣхать цѣлыхъ шесть часовъ,-- и это еще, строго говоря, милость Господня. Въ другое время по тамошнимъ благодатнымъ дорогамъ путешествуютъ въ пять разъ дольше! На пути проѣзжающему также ничего не попадается, кромѣ сплошныхъ лѣсовъ, и то только по судогодскому уѣзду, славящемуся обиліемъ лѣсныхъ угодій; на ковровскихъ же земляхъ и съ этимъ однообразіемъ прощаешься. Подъ самымъ же городомъ верстъ на восемнадцать или двадцать тянутся уже абсолютно одни луга и убранныя поля, убранныя поля и луга... Крутенько пришло тутъ господамъ помѣщикамъ на зарѣ ихъ новыхъ дней, при первомъ столкновеніи съ грубымъ экономическимъ матеріализмомъ. Грамотѣ они значитъ никакой не обучались, съ политической экономіей сношеній никакихъ не имѣли, жили не заботясь о завтрашнемъ днѣ, ибо завтрашній день самъ заботился объ нихъ -- и вдругъ упалъ на нихъ, какъ съ неба, новый экономическій порядокъ, съ его непремѣнными заботами о завтрашнемъ днѣ. Старыя понятія и старыя привычки требовали и стараго комфорта, а удовлетворять его было нечѣмъ... Трудно вообразить себѣ, до какой нерасчетливости стали послѣ этого доходить въ этомъ краѣ землевладѣльцы, спуская свои лѣсныя дачи. Они продавали ихъ за безцѣнокъ, лишь бы только на наличныя деньги, и, разумѣется, никому другому, какъ купцамъ,-- которые, не имѣя обыкновенія упускать того, что плыветъ въ руки, съ удовольствіемъ забираютъ къ себѣ, помѣщичьи земли. Въ Ковровѣ я узналъ одного изъ такихъ пріобрѣтателей, скупившаго уже до двадцати тысячъ десятинъ въ одной Владимірской губерніи самаго лучшаго борового лѣса и въ самое непродолжительное время! По двѣ и по три тысячи десятинъ имѣютъ изъ нихъ весьма многіе. Печальна судьба нашихъ лѣсовъ, а еще печальнѣе будетъ судьба тѣхъ, кому въ нихъ прежде всего придется нуждаться, когда они всецѣло перейдутъ въ купеческіе карманы. Ковровскому уѣзду, я думаю, одному изъ первыхъ придется почувствовать тогда на собственной спинѣ всю горечь своей экономической дѣвственности и всю сладость благодѣтельной комерціи. И подѣломъ! Пора же наконецъ перестать считать невѣжество источникомъ всякой благодати.
Изводится лѣсъ въ судогодскомъ уѣздѣ и въ тѣхъ частяхъ ковровскаго, гдѣ онъ еще чудеснымъ образомъ уцѣлѣлъ до настоящаго дня,-- въ первомъ, исключительно для стеклянныхъ заводовъ, особенно значительно расплодившихся въ послѣднее время; во второмъ -- для моск.-ниж. желѣз. дороги и для известковыхъ печей, расположенныхъ подъ городомъ верстъ на двадцать въ окружности;-- это главные и исключительные потребители лѣсовъ, поразительно измѣнившіе тамошнюю мѣстность. Ковровскія печи производятъ лучшую известь. Зимнимъ путемъ ее везутъ оттуда за сотни верстъ, и она цѣнится довольно высоко. Но обработка этого, пока единственнаго сокровища, на которое наткнули туземныхъ жителей "французы", какъ въ Ковровѣ называютъ вообще всѣхъ лицъ, участвовавшихъ при постройкѣ московско-нижегородской желѣзной дороги;-- обработка этого сокровища ведется тамъ очень небрежно, нерасчетливо и безъ всякой предварительной подготовки, составляющей, по мнѣнію производителей, излишнее и ненужное бремя. Вслѣдствіе этого, и вслѣдствіе того, что стоимость производства съ повышеніемъ цѣнъ на дрова увеличилась,-- обработка извести вступаетъ теперь въ Ковровѣ въ очень печальный фазисъ своего случайнаго существованія, такъ что не подлежитъ никакому сомнѣнію, что черезъ два, много черезъ три года она совсѣмъ прекратится. Это прекращеніе, конечно, должно будетъ лечь тяжелымъ камнемъ на совѣсти мѣстной предпріимчивости, неумѣвшей, при болѣе правильномъ и раціональномъ занятіи, поддержать и развить такое простое дѣло, какъ обжиганіе извести, предлагаемое землей на каждомъ мѣстѣ въ неисчерпаемыхъ размѣрахъ... Когда "французы" натолкнули мѣстныхъ помѣщиковъ на это производство, и когда первыя попытки принесли имъ огромный барышъ, то на это новое дѣло накинулись тогда въ Ковровѣ всѣ и господа и крестьяне.. Вездѣ начали копать землю, уничтожать лѣса. Но принимаясь за такую усиленную дѣятельность, никто и не думалъ обзаводиться правильнымъ хозяйствомъ, даже на самыхъ простыхъ элементарныхъ основаніяхъ. Всѣ устремились къ дѣлу, помышляя только о настоящемъ днѣ и о сладкомъ желаніи скорѣе сорвать "тысячи рублей барыша". Что же касается до того, что должно было слѣдовать дальше, то это предоставлялось волѣ божіей и въ концѣ концовъ все-таки вышло то, что казалось вовсе не должно было бы выдти: лѣсу вдругъ не хватило, а съ нимъ и барыши отошли въ область сладкихъ мечтаній... А между тѣмъ все бы это могло устроиться иначе, и приносить постоянный доходъ, если бы за дѣло взялись болѣе раціональныя руки.
На каждую изъ известковыхъ печей кладется обыкновенно въ Ковровѣ сырой, несжоной извести до пятнадцати тысячъ пудовъ; для того, чтобы обработать это количество и получить настоящую, хорошую известь, нужно сжечь отъ 180 до 200 сажень дровъ двухъ-аршинника, стоившихъ тамъ въ нынѣшнемъ году, вмѣстѣ съ доставкой на мѣсто (что обыкновенно дѣлается только зимнимъ путемъ) -- до 2 руб. 10 коп. за сажень,-- цѣна довольно высокая для тамошней мѣстности. Такое обжиганіе начинается въ Ковровѣ вмѣстѣ съ началомъ осени и продолжается, для каждой печи, по пятнадцати дней; послѣ чего ее гасятъ, разбираютъ и увозятъ. Каждая печь даетъ теперь чистой прибыли отъ 150 руб. и больше. Но она могла бы давать и 500 руб., какъ это было прежде, и какъ должно было бы, оставаться и до нынѣ.
Проѣзжая по этимъ опустошеннымъ мѣстностямъ, разграбленнымъ туземной экономической тупостью, мнѣ рѣшительно не вѣрилось, чтобы кругомъ меня нѣкогда могли стоять знаменитые брынскіе и муромскіе лѣса, съ шайками разбойниковъ, съ богатыми скитами раскольниковъ, и проч. А это было такъ. Они въ самомъ дѣлѣ стояли, вытягиваясь сплошною стѣною на цѣлыя десятки верстъ. И теперь, въ какіе нибудь пятнадцать-двадцать лѣтъ, все это уничтожено! Прошла желѣзная дорога, лѣсныя дачи вырубились или перешли въ карманы купечества, скиты изчезли, шайки разбойниковъ, дѣйствовавшихъ коллективными силами, превратились въ мелкихъ воришекъ,-- все какъ-то сгладилось, оголилось... Да, скучно ѣхать тамъ!
II.
Пользуясь удобнымъ случаемъ, я заѣхалъ по пути въ волостное правленіе государственныхъ крестьянъ, находящееся при деревнѣ Жар... Меня встрѣтилъ писарь, очень приземистая особа, въ изорванномъ халатѣ и съ клѣтчатымъ носовымъ платкомъ въ рукахъ.
-- Пожалуйте къ "присутственному столу," сказалъ онъ мнѣ, указывая перстомъ на передній уголъ своихъ апартаментовъ, помѣщавшихся въ той же грязной крестьянской избѣ, гдѣ и волостное правленіе.
Мы разговорились. Писарь смотрѣлъ на меня исподлобья, и какъ будто бы не рѣшался сообщить нѣкоторыя частныя справки самаго невиннаго свойства, составлявшія цѣль моего неожиданнаго посѣщенія, но... сердце вѣдь не камень, онъ не устоялъ противъ искушенія, уста его отверзлись и справки выплыли на чистую воду.
На столѣ, около меня, лежала слѣдующая повѣстка, приготовленная для отправленія, которую я передъ уходомъ присвоилъ себѣ (впрочемъ, способомъ указаннымъ въ законѣ). Вотъ она, переписанная мною съ самой тщательной акуратностью и съ полнымъ сохраненіемъ ея орфографіи: "Старостѣ села Ильинскаго.
Приказъ!
"Предписывается тебѣ въ Субботу Утромъ посредствомъ Сотскаго и десятника выслать Въ Правленіе,-- крестьянъ Петра Мартынова и жену Его, Федора Феофанова и Константина Петрова; Вслучаѣ ихъ неповиновѣнія, то Связать и представить непремѣнно.-- Августа дня 1869 года."
"Волостный Старшина... (по безграмотству -- печать).
-- Однако у васъ существуютъ довольно строгіе порядки, замѣтилъ я писарю, прочитавши грозный приказъ.-- Зачѣмъ вы вызываете этихъ крестьянъ.
-- Староста жаловался на нихъ, на улицѣ его обстрамили... скверными словами обозвали -- значитъ. Такъ въ субботу пороть ихъ будемъ.
-- Какъ? развѣ у васъ за это сѣкутъ? спросилъ я, сильно удивленный силѣ и простотѣ такой рѣчи.
-- А то что же-съ? какъ же не сѣчь-то?-- безъ этого нельзя. Скорѣе, знаете, выходитъ, отвѣчалъ мнѣ безъ запинки писарь. Вотъ привезутъ ихъ въ субботу -- сейчасъ же и выпоремъ и отпустимъ. Помѣщенія у насъ для арестантской -- нѣту. Мы этимъ всегда руководствуемся... А вы думали мы не деремъ? обратился онъ ко мнѣ неожиданно.-- Какъ еще деремъ-то!.. Иному такъ спустишь... хе-хе-хе! Это первымъ дѣломъ. Безъ этого у насъ никакъ нельзя-съ.
Я былъ рѣшительно пораженъ.
-- Кто же это "спускаетъ", и кто же присутствуетъ при этихъ наказаніяхъ? спросилъ я, интересуясь отчасти разсказомъ и догадываясь о присутствующемъ.
-- Кому же у насъ присутствовать!-- все больше я-съ... Мнѣ же приходится. Одинъ на все волостное правленіе! отвѣчалъ писарь не безъ чувства сознательной гордости.-- Старшина нашъ, съ позволенія сказать... баба, все дома сидитъ,-- ну, и остаешься одинъ, какъ перстъ. Сами посудите,-- кому же больше-то?-- И помолчавъ немного, онъ прибавилъ, вѣроятно затѣмъ, чтобы въ болѣе розовомъ свѣтѣ очертить въ моихъ глазахъ свои заслуги отечеству.-- Да-съ, прибавилъ онъ,-- а вѣдь дѣлъ тутъ у насъ, могу вамъ доложить, тьма-тьмущая! И все вѣдь не какія нибудь пустыя дѣла, а требующія ума-съ, заботы большой. А справляться-то приходится только одному. И колотишься тутъ каждый день съ утра до ночи. Жалованьишко къ тому же крошечное... Еще, благодареніе Господу, добрые люди понимать могутъ!
Писарь не договорилъ и высморкался. Видя, что онъ, кажется, намѣревается войдти въ излишнюю субъективность, я поспѣшилъ снова заговорить о начатомъ предметѣ. Я замѣтилъ ему, что дѣло объ оскорбленіи старшины, соединенное съ ругательствами и, вѣроятно, съ произведеніемъ шума и безпорядковъ на улицѣ, не подсудно имъ, волостному суду, а мировымъ учрежденіямъ, и потому обреченные розгамъ не могутъ быть наказаны; но писарь этого и слушать не хотѣлъ.
-- У насъ всякое дѣло подсудно-съ, сказалъ онъ мнѣ, воодушевляясь и не мудрствуя лукаво.-- Заявляетъ старшина, какъ же его не принять?-- значитъ подсудно. Мы на этотъ счетъ не дѣлаемъ никакихъ притѣсненій просителямъ. Да оно, какъ хотите, а для крестьянина лучше... Теперь въ Положеніи сказано,-- есть у насъ такая статья:-- "иски между крестьянами до ста рублей". Прекрасно-съ. А какъ же отказать тому, у кого больше ста рублей? Чѣмъ онъ несчастливѣе другихъ?-- Ну, сами посудите! предложилъ мнѣ писарь, выворачивая ладони.-- Случается еще и такъ,-- съ иного вовсе бываетъ нечего получить. Такъ ужь тутъ по крайности своимъ судомъ. Всякій на это лучше соглашается... Мы -- нѣтъ-съ никого не притѣсняемъ, повторилъ онъ.
Мнѣ не сразу удалось постигнуть всю глубину выраженія: "по крайности своимъ судомъ". Только сравнивая его съ предшествовавшими объясненіями, я нѣсколько прозрѣлъ.
-- Неужели же вы и въ гражданскихъ дѣлахъ прилагаете розги?
-- Какъ вы изволили сказать? переспросилъ, не понявъ меня, писарь, со всею вѣжливостью свѣтскаго человѣка.
Я пояснилъ. Онъ засмѣялся.
-- Прилагаемъ-съ, бываетъ... хе-хе-хе! Какъ же поступать-то иначе-съ? У насъ на этотъ счетъ очень просто, заговорилъ онъ развязно, скаля зубы и щуря свои узкіе, пронырливые глаза, бойко выглядывавшіе изъ-подъ отвисшихъ, мохнатыхъ бровей.-- Да иная образина, съ позволенія сказать, просто не хочетъ отдавать; -- "отдалъ", говоритъ, а ты навѣрное знаешь, что онъ не отдавалъ,-- лжесвидѣтельствуетъ. И божиться еще тебѣ въ добавокъ станетъ, всю утробу свою исклянетъ... чтобъ пусто тебѣ было!-- а все-таки не отдавалъ. Какъ вы тутъ прикажете съ нимъ поступить? спросилъ писарь.-- Мѣры кротости къ его образинѣ, какъ къ стѣнѣ горохъ! А вотъ если вспороть его примѣрно "малость" -- онъ тогда и сознается и деньги у него найдутся, а то корову веди! А сталъ если опять запираться, то да се -- это извѣстная уловка,-- опять драть, или росписку давай, что состою, молъ, долженъ и обязуюсь къ такому-то сроку всю сумму уплатить сполна. Иначе и быть нельзя! Вѣдь пожалуй этакъ никто бы изъ нихъ не сталъ уплату производить, всѣ только бы занимать стали,-- это вѣрно-съ!.. У насъ же, слава Богу, остановокъ въ такихъ дѣлахъ никакихъ не бываетъ, взыски идутъ скоро, всѣ остаются довольны. По крайности безъ большихъ проволочекъ! присовокупилъ писарь и бережно сталъ нюхать табакъ, держа свой носъ надъ самой табакеркой.
Опять "по крайности!" подумалъ я, глядя во всѣ глаза на коренастую фигуру волостного дѣятеля, сдѣлавшагося теперь весьма спокойнымъ.-- Кто имѣетъ хотя малѣйшее понятіе о томъ, какъ у насъ чинятся въ волостныхъ судахъ разныя взысканія, всегда богатымъ крестьяниномъ съ бѣднаго, всегда только на основаніи одного голословнаго заявленія истца, съ присовокупленіемъ ведра водки, тотъ въ словахъ писаря: "а сталъ если опять запираться, то, да се,-- опять драть," легко можетъ усмотрѣть всю безпредѣльность самыхъ дикихъ и возмутительныхъ истязаній, имѣющихъ своей почвой грубый и необузданный произволъ. Я осмотрѣлся кругомъ,-- грязное помѣщеніе, окружающее меня, показалось мнѣ теперь еще грязнѣе. Настало молчаніе.
-- "По крайности" сколько же ударовъ вы даете въ подобныхъ случаяхъ? заговорилъ я, обращаясь въ писарю, тершему себѣ платкомъ носъ и смотрѣвшему подъ ноги.
-- Да сколько придется, отвѣчалъ онъ.-- Развѣ въ этомъ дѣлѣ можно счетоводство вести? Сколько влезетъ -- столько и даемъ. Если же другой не довѣряетъ, сомнѣвается,-- такъ самъ изволь считать! А начнетъ считать: первой, другой... непремѣнно собьется. Иной и совсѣмъ считать-то не умѣетъ, гдѣ же ему! Тогда опять сызнова... Безъ счету-то лучше -- прочнѣе. Мужики всегда сердятся, а когда у нихъ что нибудь считаютъ...
-- Но вѣдь, кажется, больше двадцати ударовъ нельзя давать?
-- Двадцати? помилуйте! Да мужику, что двадцать ударовъ?-- тьфу, вотъ! Онъ ихъ и не почувствуетъ, возразилъ писарь съ жаромъ...
Меня передернуло.
-- И неужели все это сходить вамъ съ рукъ? Неужели же рѣшительно никто не жаловался на васъ? Никто изъ начальства не знаетъ о вашихъ продѣлкахъ?
-- Хе-хе-хе! Какой вы! Да какія же это продѣлки? Мы по закону!.. И какъ насъ тутъ учесть можно? Никакимъ видомъ нельзя! сталъ защищать себя писарь, снова широко оскаливъ зубы.-- Да притомъ кто же у него станетъ ихъ тамъ пересчитывать?-- всѣ тутъ, а разбери-ка попробуй!.. Тоже вѣдь и одному его показанію повѣрить нельзя. Можетъ быть, его кто нибудь другой поролъ, или, можетъ быть, онъ по злобѣ самъ себя ядовитыми средствами растравилъ. Что вы думаете, этого не сдѣлаютъ?-- божусь вамъ, сдѣлаютъ... У насъ, правда, выискался было одинъ мужичишка: -- старшину обозвалъ въ кабакѣ тоже неприличными словами. Его народъ уговариваетъ, чтобъ не дѣлалъ безчинства, не наводилъ на грѣхъ, а онъ знай себѣ свое твердить: -- "тутъ, говоритъ, кабакъ, кого хочешь можно ругать, не только, говоритъ, старшину -- велика онъ важность!-- генерала всякаго можно ругать!.." Задорный такой мужичонка! Ну, и наказали тогда мы его, довольно этакъ наказали, розогъ, кажется, полтораста дали... ужъ не помню хорошенько, такъ что домой на телѣгѣ повезли. А онъ, что же съ?-- возьми, шельма, и подай посреднику жалобу: "такъ и такъ, говоритъ, полтораста розогъ дали, до смерти почти засѣкли, шесть недѣль съ постели, говоритъ, не вставалъ". Посредникъ намъ запросъ,-- сколько, значитъ, мы лозоновъ дали такому-то крестьянину? Мы его и увѣдомляемъ: дали, молъ, мы ему всего девятнадцать лозоновъ. Такъ тѣмъ и кончилось. Ну, послѣ этого его опять драть. Ужь въ другой разъ не жаловался; нѣтъ, спала охота... Мы всѣмъ всегда говоримъ, что девятнадцать дали...
Я не могъ больше оставаться и взялся за шапку. Мнѣ противно было...
"Девятнадцать лозоновъ! Почему же они всѣмъ говорятъ, что девятнадцать? вертѣлось у меня на умѣ, когда я спѣшилъ сѣсть въ свою таратайку.-- Однако я ничего не могъ тогда придумать...
Писарь провожалъ меня и раскланивался, оскаливъ свои зубы и держа нѣсколько на отлетѣ свой клѣтчатый платокъ...
Мнѣ, можетъ быть, скажутъ, что это частный случай, что люди не ангелы, что между ними всегда были крокодилы, что эти крокодилы, если имъ приходилось служить исполнителями закона, то какъ бы законъ ни былъ гуманенъ, прогрессивенъ, справедливъ, какъ бы онъ всесторонне не удовлетворялъ требованіямъ всѣхъ и каждаго, но они всегда оказывались ловкими мастерами своего дѣла и всегда его толковали по-своему. У насъ же это толкованіе часто принимаетъ характеръ личнаго каприза. Не спорю.
Но вотъ другой "частный случай" подобнаго же злоупотребленія, который я называю на этотъ разъ потому "частнымъ", что онъ совершается въ другомъ уѣздѣ и въ сферѣ другихъ крестьянъ, т. е. уже не государственныхъ, а временно-обязанныхъ.
Ко мнѣ въ Ковровѣ обратились два весьма бѣдныхъ крестьянина -- Царевъ и Балынинъ, прося заступиться... Обстоятельства дѣла слѣдующія. Оба они у односельнаго крестьянина, имѣвшаго въ лѣсу дровяную порубь, покупаютъ съ мѣста сажень дровъ, съ тѣмъ, чтобы свезти ее въ городъ и продать тамъ на базарѣ (получая отъ такого оборота на пару лошадей около полутора рублей прибыли). Раннимъ утромъ они накладываютъ въ лѣсу эти дрова и ѣдутъ. Но подъѣзжая къ городу, посреди одной деревни, ихъ встрѣчаетъ тоже односеленный крестьянинъ, весьма богатый и, такъ сказать, важный, имѣющій тоже въ томъ же лѣсу дровяныя поруби. Слово-за-слово, онъ ихъ останавливаетъ, говоря, что дрова они украли у него и требуетъ отъ мѣстнаго старосты ихъ заарестованія. Требованіе это было исполнено, несчастныхъ крестьянъ арестуютъ, дрова складываются передъ домомъ старосты, а лошади разбираются десятскими и другими властями. Черезъ нѣсколько дней, въ воскресенье, крестьянъ тянуть въ волостной судъ. Ихъ обвиняютъ въ кражѣ дровъ, требуя, чтобы они въ этомъ сознались и заплатили десять рублей. Они не сознаются, представляютъ съ своей стороны свидѣтелей, во-первыхъ того, у кого купили дрова, во-вторыхъ, того, кто отпускалъ имъ ихъ, и наконецъ еще нѣсколько лицъ, знавшихъ ихъ невиновность; но всѣхъ этихъ свидѣтелей праведные судьи не считаютъ нужнымъ вызывать и допрашивать, а имѣя въ виду упорное запирательство подсудимыхъ, сажаютъ ихъ на три дня въ "клоповникъ" (у временно-обязанныхъ крестьянъ, какъ читатель тутъ видитъ, есть, значитъ, арестантскія помѣщенія). Изъ этого "клоповника" послѣ трехъ-дневнаго сидѣнья, крестьянъ на одинъ день выпускаютъ на волю, потомъ опять сажаютъ на три дня, потомъ опять выпускаютъ и на другой день опять сажаютъ, и такъ далѣе,-- "съ промежутками, то есть", выражаясь языкомъ писаря. При этомъ слѣдуетъ замѣтить, что одному изъ гонимыхъ, именно, Балынину, было уже лѣтъ подъ семьдесятъ, другой же былъ гораздо моложе, такъ сказать, въ полномъ соку,-- лѣтъ тридцати-пяти. Такъ, "съ промежутками" проходитъ довольно иного времени. Однажды, въ субботу, во второй разъ является ко мнѣ Царевъ.
-- Къ вашей милости, говоритъ онъ.
-- Что скажете?
-- Да насчетъ своихъ дѣловъ. Не выходить намъ никакого рѣшенія, что хочешь то и дѣлай! Водятъ насъ понапрасну, а мы, извѣстно, ничего не знаемъ! Только все -- подъ арестъ, да подъ арестъ; либо деньги, говорятъ, плати. А гдѣ намъ ихъ взять?-- Нѣтъ у насъ денегъ, вотъ какъ передъ Богомъ сказываю. Заступитесь, ваше благородіе. Совсѣмъ конецъ приходитъ, хоть помирать ложись.-- Онъ кланяется.
-- Сами выбирали себѣ такихъ судей, на себя и жалуйтесь! замѣчаю я.
-- По какихъ же поръ это теперь будетъ продолжаться? спрамшваетъ онъ меня, послѣ моихъ объясненій, видимо теряясь въ догадкахъ.-- Каждое воскресенье -- все ступай на волостной судъ, да на волостной судъ. Вотъ и въ это воскресенье опять таскали... Разоренье чистое! Ужь мы и не придумаемъ ничего!
-- Что же съ вами дѣлаютъ на волостномъ судѣ?
-- Ничего не дѣлаютъ, только все держатъ, да одно твердятъ -- сознавайтесь. А въ чемъ мы будемъ сознаваться? Сами изволите знать, какая наша провинность! Разѣ мы виноваты въ чемъ? Да еще, что говорятъ!-- полведра вина ставьте, а не поставите -- хуже вамъ будетъ;-- вотъ только это и ладятъ одно!
-- И больше ничего?
-- Ничего... только все это, больше ничего, -- Царевъ пріостановился.-- Да еще... высѣкли меня, прибавилъ онъ, какъ-то внизъ потупился и сталъ вертѣть въ рукахъ свою шапку. Потомъ мелькомъ взглянулъ мнѣ въ глаза и тупо улыбнулся. Онъ не могъ прямо смотрѣть на меня, и нерѣшительно сталъ водить глазами то по стѣнѣ, то по полу...
-- Да еще, говорятъ,-- приходи въ то воскресенье, продолжалъ онъ,-- это, то есть, завтра, мы опять тебя драть будемъ... изикуцію сдѣлаемъ.
И онъ снова потупился, снова сталъ переминаться съ ноги на ногу, и опять шапка завертѣлась въ его рукахъ {Другого крестьянина по старости лѣтъ судьи помиловали и не пороли, но вмѣнили ему въ непремѣнную обязанность присутствовать каждый разъ при сѣченьи его товарища, пока тотъ не сдѣлаетъ сознанія за себя и за него.}.
-- Вотъ я и надумалъ сходить къ вашей милости, какъ вы, батюшка, присовѣтуете: -- идти мнѣ завтра на изикуцію или не ходить? спросилъ онъ, все еще не подымая глазъ.
Я отсовѣтовалъ ходить. Онъ просіялъ.
-- Сколько же вамъ розогъ дали? спросилъ я его передъ уходомъ.
-- Сказываютъ: девятнадцать розогъ, отвѣчалъ онъ мнѣ, опять тупо улыбаясь и начиная моргать глазами, причемъ его руки снова стали вертѣть шапку.
"И опять девятнадцать! Что же это за таинственное число?" Но сколько я ни думалъ однако надъ нимъ, все-таки не могъ понять его кабалистическаго смысла. Ясно было только одно, что девятнадцать лозоновъ есть мать всѣхъ добродѣтелей какъ по мнѣнію писаря, такъ и по мнѣнію его безчисленныхъ единомышленниковъ.
III.
Послѣ деревни Жар... мой возница остановился кормить лошадей въ селѣ Мордвины. Въ немъ живетъ судогодскій мировой судья 1-го участка. Остановившись на постояломъ дворѣ, я прямо попалъ въ самый центръ мѣстнаго общежитія. Крестьяне тамъ провожали свой праздникъ; вызвать ихъ на откровенную бесѣду было легко. Мы разговорились. Всѣ они единодушно отзывались въ самыхъ лестныхъ выраженіяхъ о своемъ мировомъ судьѣ.
Чтобы помочь уясненію до какой степени "хорошій", какъ тамъ говорятъ, мировой судья, обитая въ какомъ нибудь захолустьѣ, можетъ оказывать и хорошее воспитательное вліяніе въ предѣлахъ своего вѣдомства на мѣстную публику, я приведу одинъ случай, совершившійся въ селѣ Мордвины и разсказанный мнѣ крестьянами на постояломъ дворѣ,-- такой случай, который повидимому весьма незначителенъ, но который, при болѣе внимательномъ взглядѣ, не можетъ не казаться весьма характеристичнымъ. Дѣло вотъ въ чемъ: въ той мѣстности, т. е. въ судогодскомъ и окружныхъ уѣздахъ, нынѣшнимъ лѣтомъ случались то и дѣло лѣсные пожары; они дорого и разорительно обходились краю. Мировой судья, живущій въ Мордвинахъ, чтобы предупредить хоть сколько нибудь такія тяжелыя несчастія, послѣ петрова дня, когда, какъ извѣстно, снимается запрещеніе охотиться за дичью, просилъ лично и черезъ деревенскихъ старостъ все подсудное ему населеніе не охотиться по лѣсамъ и не стрѣлять въ нихъ изъ ружей, очень часто имѣющихъ въ себѣ пыжи самаго зажигательнаго свойства. И такая просьба, несмотря на ея странность, не встрѣтила, однако, тамъ ни малѣйшаго возраженія. Не говоря уже о крестьянахъ, болѣе или менѣе заинтересованныхъ въ лѣсныхъ пожарахъ, и потому съ великой готовностью взявшихся исполнять ее, но даже и проживающіе во множествѣ между ними мастеровые съ стеклянныхъ заводовъ, все народъ безшабашный и большой любитель до ружейной охоты, даже и онъ не захотѣлъ не уважить просьбы человѣка, о которомъ хорошо думалъ. Такимъ образомъ строгое отвлеченное правило, запрещающее охотиться до петрова дня, и при болѣе неблагопріятныхъ условіяхъ всюду нарушаемое, высказанное въ другой формѣ, и въ такое время, которое менѣе всего располагало къ его принятію, было однако сочувственно примято и никѣмъ не нарушено. Какая-то благовоспитанность, способная очень многихъ привести въ удивленіе, слышалась въ словахъ крестьянъ, когда они разсказывали мнѣ настоящій случай, не столько, впрочемъ, говоря въ немъ о себѣ, сколько о безшабашныхъ мастеровыхъ, внявшихъ чуждому для нихъ голосу... Такимъ образомъ люди, составляющіе мировой институтъ, могли бы оказывать громадное вліяніе на развитіе гуманнаго чувства въ народѣ, если бы всѣ они относились къ своимъ обязанностямъ съ большею добросовѣстностью и разумностью. Къ сожалѣнію, такихъ людей, осмысленно смотрящихъ на себя и на все окружающее, тамъ слишкомъ мало. Большинство не понимаетъ не только общечеловѣческихъ дѣлъ, но даже и своихъ судейскихъ.
Какъ я уже говорилъ, въ ковровскомъ уѣздѣ встрѣчаются одни поля и луга, наводящія своей однообразностью тяжелую грусть. Пробираясь между ними, мое вниманіе особенно приковали къ себѣ межи, раздѣляющія крестьянскія полосы или, какъ онѣ называются, паи пахотной земли; онѣ опредѣляютъ предѣлы собственности членовъ нашихъ общинъ, пользующихся общимъ владѣніемъ угодій. Всѣ подобныя полосы, вслѣдствіе установившагося между крестьянами обычая, были весьма узки, не болѣе десяти шаговъ въ ширину, а всѣ разграничивающія ихъ межи были сравнительно весьма широки, не менѣе одного шага; на нихъ, мѣстами, для примѣты, росли березы, лежали камни, тянулись кусты. Безъ преувеличенія можно сказать, что межи, отдѣлявшія неприкосновенность собственности членовъ общины, составляли во всякомъ случаѣ одну десятую долю полосъ, если только не больше, но я принимаю minimum. Такимъ образомъ, въ моихъ соображеніяхъ вытекалъ тотъ немудреный выводъ, что крестьяне, вслѣдствіе сложившихся для нихъ неблагопріятныхъ обычаевъ, пользуются землею тутъ на одну десятую часть меньше, чѣмъ они могли бы пользоваться, и имѣютъ поэтому въ своемъ распоряженіи хлѣба также на десятую часть меньше, чѣмъ они могли бы его имѣть. Допуская же не безъ достаточныхъ основаній, что и по всему лицу русской земли существуютъ такіе же блаженные порядки, я отсюда заключилъ, что и вся наша общая земледѣльческая промышленность, подчиняясь закону той же необходимости, точно также терпитъ ежегодно дефицитъ ровно на десятую часть общей суммы своего производства! То есть, если предположить, что эта сумма производства равняется теперь пятистамъ милліонамъ, то при другомъ условіи, при отсутствіи межей, она равнялась бы пятистамъ пятидесяти милліонамъ, доставляя такимъ образомъ общей экономіи лишнихъ пятьдесятъ милліоновъ, или, говоря вообще, такую сумму, которая почти вполнѣ могла бы покрывать расходы на уплату процентовъ по государственнымъ долгамъ! Очевидно, дѣло далеко не шуточное; межи не могутъ быть обходимы молчаніемъ, а должны наводить на размышленія, направляя умъ въ ту ненавистную область, которая называется экономизмомъ, и о которомъ наше просвѣщенное общество имѣетъ самыя патріархальныя понятія.
Конечно, вслѣдствіе отсутствія строгихъ статистическихъ данныхъ по этому вопросу, а также и вслѣдствіе невозможности подвергнуть его наглядному химическому разложенію, противъ высказаннаго мною предположенія можетъ быть представлено множество возраженій. Я предвижу эти возраженія,-- и все-таки увѣренъ, что отсюда не вытекаетъ еще ничего опаснаго для моего вывода. Разница, въ крайнемъ случаѣ, можетъ получиться только въ рубляхъ, во сущность принципа останется во всей своей силѣ; рубли же можно, пожалуй, уступить въ пользу мосекъ, для ихъ успокоенія.
При поверхностномъ взглядѣ на этотъ нехитрый вопросъ, онъ дѣйствительно кажется весьма мизернымъ. И въ самомъ дѣлѣ, что можетъ значить какая-нибудь межа, въ какой-нибудь аршинъ, о ничтожности которой свидѣтельствуетъ даже самъ поэтъ Майковъ, говоря:
По нивѣ прохожу я узкою межой,
Заросшей кашкою и цѣпкой лебедой...
Это ровно ничего не значитъ. Въ особенности же сравнительно съ тѣмъ:
Куда не обернусь -- повсюду рожь,
Иду -- ее съ трудомъ руками раздвигая.
Какая благодать!..
говоритъ далѣе тотъ же поэтъ Майковъ. Повторяю, рѣшительно ничего не значитъ. Въ виду повсюду густой ржи и благодати, узкость межи не можетъ привлекать на себя взгляда, не только классическаго поэта, но даже и простого смертнаго. При болѣе же внимательномъ разсмотрѣніи такого обстоятельства декораціи, однако, измѣняются, благодать незамѣтнымъ образомъ улетучивается и "повсюду рожь густая" очень быстро утрачиваетъ свою повсюдную густоту.
Крестьяне судогодскаго и ковровскаго уѣздовъ живутъ въ весьма незавидномъ положеніи. Земля у нихъ, правда, посредственная, но ея настолько у всѣхъ мало, что они съ великимъ трудомъ сводятъ обыкновенно свои концы съ концами, и если бы неустановившійся еще отъ отцовъ обычай промышлять разными законными и незаконными средствами по зимамъ, то положеніе ихъ было бы самое горькое. Главные промыслы тамошнихъ крестьянъ это -- портняжество (исключительно ковровскаго уѣзда, откуда они съ иголкой и ножницами заходятъ даже въ Сибирь), офенство, извозъ и тканье миткаля,-- послѣдній больше относится до женщинъ и дѣтей, и теперь, вслѣдствіе измѣнившихся условій для хлопчатобумажнаго производства въ селѣ Ивановѣ, значительно сокращаетъ свои размѣры. Но эти стороннія занятія мало улучшаютъ бытъ крестьянъ. При извѣстныхъ случаяхъ они производятъ разбогатѣвшихъ торгашей, мелкихъ кулаковъ, но масса все-таки остается въ черномъ тѣлѣ и перебивается изо-дня въ день, съ слезами и ругательствами. Рядъ всевозможныхъ несчастій, обрушивающихся къ этому же въ послѣднее время вотъ уже нѣсколько лѣтъ сряду на бѣдныхъ Макаровъ судогодскаго и ковровскаго уѣзда -- то пожарами, то градомъ, моромъ, падежами скота, увеличивающимися поборами и пр.; еще больше ихъ раззорили и поставили въ зависимость отъ земли, которая въ настоящую минуту одна должна кормить населеніе и поправлять его дурныя обстоятельства, чего она одновременно выполнить ни въ какомъ случаѣ не въ состояніи: -- земли у крестьянъ, во-первыхъ, мало, а во-вторыхъ, она замѣтно истощилась. Я не буду утверждать, насколько это же самое относится у до другихъ угловъ нашего широкаго отечества, думаю только, что и тамъ встрѣчаются такія явленія, но что въ судогодскомъ и ковровскомъ уѣздахъ прилежные земледѣльцы бѣдствуютъ главнымъ образомъ отъ недостатка земли -- это такой фактъ, противъ котораго не можетъ быть никакого возраженія. На мѣстѣ дѣйствія его каждый видитъ, каждый знаетъ, хотя всѣ стараются или не заикаться объ немъ, или игнорировать его; но онъ все-таки всѣми чувствуется и сознается, начиная отъ стараго и до малаго, и съ особенной полнотой, конечно, тѣми, кто заинтересованъ въ немъ непосредственно.
Повторяю, тамошніе крестьяне до крайности нуждаются въ землѣ; каждую полосу они рады доставать чуть не на вѣсъ золота, каждый аршинъ запахать чужой нови не упустятъ случая и не сочтутъ это за грѣховное дѣло -- и вдругъ, что же вы видите? Видите вы, что всякую полосу въ десять шаговъ отдѣляетъ передъ вами узкая межа, по которой разгуливаютъ поэты Майковы. При безчисленности полосъ вы видите и безчисленность межей и очень вѣрно разсуждаете, что если бы соединить ихъ всѣ вмѣстѣ, да обработать, то вышло бы очень большое количество земли и очень большое количество плодовъ, вовсе нелишнихъ для людей, живущихъ впроголодь. Правда, тогда божественные поэты были бы лишены возможности таскаться съ классической лирой по межамъ, но за то получалась бы уже дѣйствительно повсюду рожь густая. Тогда благосостояніе каждаго изъ крестьянъ должно было бы возвыситься соотвѣтственно этой увеличенной повсюдности. Если теперь крестьянинъ теряетъ на межахъ одну десятую часть своихъ заработковъ, то они тогда, значитъ, ровно на эту же десятую часть возвысились бы, т. е. если онъ теперь получаетъ отъ земли около ста пятидесяти рублей, то сталъ бы получать тогда сто шестьдесятъ пять, пріятно замѣчая появленіе въ своемъ карманѣ цѣлыхъ пятнадцать рублей, небывшихъ у него никогда прежде и весьма нужныхъ на уплату разныхъ податей и поборовъ. Слѣдовательно, весь вопросъ сводится къ тому, какъ бы хорошо стало, если бы этихъ межей не было и если бы уплачивать всѣ подати, какъ казенныя, такъ и общественныя, пришлось этими межами!
Современное устройство нашей сельской общины, какъ извѣстно, весьма неудовлетворительно. Въ настоящее время она хотя и пользуется общимъ владѣніемъ землею, но общее владѣніе такого свойства, что оно больше обременяетъ и раззоряетъ крестьянина, чѣмъ помогаетъ его благосостоянію. Наша сельская община всецѣло поглощается теперь исполненіемъ однихъ административныхъ требованій, а не собственными экономическими интересами, какъ бы это слѣдовало; она нуждается въ такомъ учрежденіи, въ которомъ могла бы самостоятельно развивать свою жизнь, имѣя въ виду свои хозяйственныя цѣли. Тутъ нужна рѣшительная, коренная реформа, и только одна она будетъ въ силахъ исправить дѣло, поднять земледѣліе и воцарить гармонію съ другими реформами, уже приведенными въ исполненіе.
Чтобы изгнать межи, мѣшающія теперь, какъ я думаю, нашимъ сельскимъ обществамъ вносить исправно подати, для этого только слѣдуетъ признать ихъ ненужность, т. е. признать, что имъ не зачѣмъ отдѣлять твоего отъ моего, ибо твое и мое мы вмѣстѣ будемъ пахать, вмѣстѣ засѣвать, вмѣстѣ молотить, вмѣстѣ потомъ подѣлимъ продукты нашихъ трудовъ и, наконецъ, вмѣстѣ за то, что мы лѣто трудились на своихъ поляхъ, заплатимъ слѣдуемыя подати...
Сельско-хозяйственная ассоціація представляется въ подобномъ случаѣ единственнымъ орудіемъ, исключительнымъ рычагомъ, имѣющимъ только въ одномъ себѣ силу сдвинуть съ мѣста нашу бѣдность. Условіемъ для этого требуется одно:-- чтобы положительный законъ ихъ допускалъ, не опредѣляя самъ частностей и предоставляя объ этомъ позаботиться самимъ свободно - соглашающимся обществамъ; вотъ и только. Даже невѣроятнымъ можетъ казаться, какъ немного для этого требуется! а между тѣмъ это такъ. Именно въ этомъ одномъ и лежитъ все благо земледѣльческой промышленности.
Я не намѣренъ былъ, конечно, подробно разсматривать здѣсь возбуждаемаго вопроса;-- онъ слишкомъ сложенъ и потребовалъ бы слишкомъ много мѣста. Я имѣлъ въ виду только одну цѣль, именно -- обратить на него вниманіе читателя и пробудить стремленіе самому подумать надъ нимъ и надъ его важнымъ значеніемъ, между прочимъ, ни для кого другого, какъ для его же собственной особы... Если такая искра пала -- я доволенъ.
Думать же объ устройствѣ сельско-хозяйственныхъ ассоціацій, присовокуплю, потому въ особенности пріятно, что тутъ никто не рискуетъ быть заподозрѣннымъ въ тѣхъ богопротивныхъ умыслахъ, отъ которыхъ у благонамѣренности при одномъ воспоминаніи трясется подъ жилками, и о которыхъ г. Некрасовъ восклицаетъ:
Но вѣдь это на богатыхъ,
Значитъ, бѣдныхъ натравлять!
Тутъ богатымъ не угрожаетъ никакой опасности; напротивъ,-- для нихъ отъ такихъ обществъ вытекаютъ еще новыя богатства. Этимъ-то вотъ и важны сельско-хозяйственныя ассоціаціи!
IV.
Переношусь въ города.
Передъ Ковровымъ дорога превращается въ сплошной, сыпучій песокъ. Самъ Ковровъ, расположенный на берегу Клязьмы, на горѣ, такъ сказать, стоитъ по самое чрево въ сыпучихъ пескахъ. Когда я въѣхалъ въ него, то прежде всего меня поразили существующіе въ каждомъ домѣ кабаки. Вы не можете вообразить себѣ сколько тамъ кабаковъ! Охъ мнѣ попадалось очень много по дорогѣ, но тамъ -- цѣлыя миріяды, тьмы-темъ! Куда ни обернешься, куда ни взглянешь -- всюду открыты кабаки! Процвѣтаніе ихъ поддерживается массою рабочихъ и слесарей, работающихъ при городѣ на механическихъ мастерскихъ московско-нижегородской желѣзной дороги. Всего въ Ковровѣ считается слишкомъ 60 кабаковъ (на 3,000 жителей обоего пола), и вмѣстѣ съ этимъ не считается ни одного училища, исключая какой-то городской школы (?). помѣщающейся въ клѣтушкѣ, гдѣ дѣти занимаются по-татарски, т. е. сидя не на скамьяхъ, а прямо ни полу, съ поджатыми ногами, и гдѣ никогда не присутствуетъ наставника, т. е. занимаются, значитъ, по-татарски, слѣдуя при этомъ "Самодѣятельности" Смайльса.
На другой день моего пріѣзда въ Ковровъ,-- 12-го или 13-го августа, не запомню теперь хорошо, долженъ былъ открыться съѣздъ мировыхъ судей. Онъ собирается тамъ одинъ разъ въ мѣсяцъ,-- нѣтъ, виноватъ, это онъ положилъ собираться каждый мѣсяцъ, но собирается иногда черезъ два, иногда даже и черезъ три мѣсяца. Все это, конечно, дѣлается по закону и какъ слѣдуетъ мотивируется... Въ мой пріѣздъ ему тоже богами не суждено было состояться. Собравшіеся стороны, преимущественно крестьяне, посидѣли, посидѣли, пошептались о чемъ-то иные, да съ тѣмъ и должны были отправиться домой, когда сторожъ имъ объявилъ, что "съѣзда не будетъ", ступайте, молъ, чего глазѣете-то! Многимъ, вѣроятно, приходилось тащиться домой очень далеко, потому что они,-- хотя бы, кажется, и могли уже привыкнуть,-- но все-таки очень долго чесали у себя на лѣстницѣ затылки.-- Такъ какъ этотъ неутѣшительный случай близко касался и меня, то я обратился къ достовѣрнымъ источникамъ для разъясненія дѣла. Мнѣнія, по послѣднему событію, мнѣ довелось услыхать самыя странныя и даже, можно сказать, неправдоподобныя, кидающія своей изысканностью слишкомъ грязную тѣнь на вещи весьма чистыя. Конечно, ихъ распускали злые языки, недовольные, вѣроятно, правосудіемъ съѣзда; въ этомъ не можетъ быть никакого сомнѣнія, и это ясно, какъ божій день. Но несмотря на присутствіе такихъ смягчающихъ обстоятельствъ, выслушивать ихъ было все-таки тяжело. Чтобы показать, какъ разыгрывается фантазія у тамошнихъ піонеровъ, когда ихъ слушаютъ, я приведу одно изъ такихъ мнѣній, довольно ясно характеризующее, до какой степени злостнаго недружелюбія относится ковровская публика въ настоящему составу своего мирового съѣзда. Мнѣ передавали, что судьи потому будто бы на этотъ разъ не собрались, что не желали собраться въ этомъ мѣсяцѣ, какъ не будутъ они точно также желать собраться и въ слѣдующемъ мѣсяцѣ, и еще разъ въ слѣдующемъ, до тѣхъ поръ пока не состоится въ октябрѣ мѣсяцѣ новые выборы судей! "Не желали же" они собраться и не желаютъ болѣе собираться именно потому, что... Впрочемъ, позвольте, тутъ исторія нѣсколько усложняется и я долженъ нѣсколько отступить. Въ Ковровѣ, начать нужно съ того (какъ въ такомъ городѣ, которой далеко оставилъ за собой тлетворные города Англіи), есть тоже свои страсти и свои партіи,-- вѣдь чего на свѣтѣ не бываетъ! Сильнѣйшей партіей, давящей на все и всѣмъ заправляющей, выступаетъ тамъ купеческая. Она одна завѣдуетъ въ уѣздѣ самоуправленіемъ, всячески позоритъ бездомную и ослабѣвшую дворянскую партію и считаетъ свои желанія за законъ. Ея veto -- окончательное, противъ котораго не пріемлются никакія объясненія, хотя бы они были высказаны самимъ Цицерономъ Одинъ изъ мировыхъ судей, понесшій жестокій афронтъ отъ этой грозной партіи на общемъ земскомъ собраніи при выборѣ гласныхъ, и усматривая изъ обстоятельствъ дѣла, что ему будущее больше не улыбается, стадъ придерживаться тактики: -- невѣсткѣ на отмѣстку. Вслѣдствіе такого маневра, иные изъ подвернувшихся тузовъ тамошняго купеческаго міра подверглись значительной уголовной или гражданской отвѣтственности. Вотъ эти-то дѣла, можно сказать, висящія на носу самыхъ выборовъ, и предстояло разсматривать въ августѣ мѣсяцѣ гг. мировымъ судьямъ. Само собой разумѣется, что земная жизнь еще никому изъ нихъ не надоѣла, продолжать же быть мировыми судьями -- еще меньше. Что же имъ оставалось дѣлать? Одно средство -- заболѣть, и они дѣйствительно всѣ разомъ заболѣли... Вѣдь вотъ въ какомъ злостномъ направленіи разыгрываются фантазіи у провинціальныхъ піонеровъ!
Зала публичныхъ засѣданій ковровскаго мирового Съѣзда до крайности тѣсна. Можно безъ преувеличенія сказать, что такой залы днемъ и съ огнемъ не сыщешь: оклеена она грошовыми обоями, безъ рѣшетки, съ кривымъ поломъ, просто срамъ! Точно такимъ же безобразіемъ отличается и камера мирового судьи 1-го участка, съ присовокупленіемъ того, что при этой камерѣ особой комнаты для свидѣтелей не полагается:-- ихъ обыкновенно во время допроса удаляютъ на дворъ, гдѣ они и должны ожидать своей очереди. Впрочемъ, во время дождя, бури или мятелей имъ не возбраняется присутствовать въ сѣняхъ и на крыльцѣ, чѣмъ они, злосчастные, на перебой всегда и пользуются... Впрочемъ, въ этомъ случаѣ скорѣй виновато мѣстное земство, чѣмъ кто другой. Оно очень плохо ведетъ свои денежныя дѣла и не считаетъ особенно нужнымъ выдавать исправно жалованье мировымъ судьямъ, задерживая его по цѣлымъ годамъ. Обыкновенный тутъ отвѣтъ:-- "нѣтъ еще для васъ, подождите!" И ждутъ судьи съ грѣхомъ пополамъ...
Въ мою бытность въ Ковровѣ по его улицамъ прокладывались трубы для снабженія города водою; работы производились насчетъ думы. Это меня тогда также поразило, и я долго думалъ: какому философу могла придти въ голову такая геніальная мысль! Городъ стоитъ на самомъ берегу Клязьмы, объемомъ онъ съ небольшое село, весной отъ воды дѣваться бываетъ некуда, а его все-таки снабжаютъ водой! И еще такой городъ, по улицамъ котораго ходить нельзя, все или песокъ, или грязь, въ которомъ нѣтъ ни одной мостовой, въ которомъ нѣтъ ничего, кромѣ кабаковъ и кабаковъ! О, разсудительность! загляни ты, хоть ради смѣха, когда нибудь въ Ковровъ! хотя, по крайней мѣрѣ, посовѣтуй ты обитающимъ тамъ мудрецамъ и философамъ трубы-то не класть деревянныя, а то вѣдь ихъ очень скоро разорветъ, а если не разорветъ, то они очень скоро провоняютъ и заморятъ всѣхъ своихъ мирныхъ согражданъ желудочными страданіями. Загляни, умоляю я, безъ тебя тамъ -- за человѣка страшно!..
Вообще о Ковровѣ можно сказать, что это -- городъ безъ печалей и воздыханій, что-то въ родѣ заклеенной коробки съ сардинками, въ которой мирныя животныя лежатъ одно на другомъ смирно и чинно.
Наконецъ, я простился съ Ковровымъ и перебрался во Владиміръ.
Я думаю, что обитатели гор. Владиміра, замѣчательнаго въ исторіи разными великими событіями, храмами, древними ризницами и проч. и проч., думаю, что эти обитатели, если и умѣютъ читать, то никогда и ничего не читаютъ, считая, не безъ основанія, чтеніе дѣломъ грѣховнымъ, а самую книгу -- произведеніемъ нечистой силы. Писать они точно также, думаю, если и умѣютъ, то кромѣ донесеній я корреспонденцій въ "Голосъ", тоже никогда и ничего не пишутъ, считая свѣтское писаніе настолько же дѣломъ грѣховнымъ, насколько и чтеніе, а самыя чернила, перья и бумагу такими вещами, которыя придуманы нечистой силой и, главнымъ образомъ, для погибели православія...
Пріѣхавъ во Владиміръ, мнѣ нужно было отыскать одну книгу для просмотра. Спѣшу утромъ въ библіотеку для чтенія. Такъ какъ я не знаю, гдѣ она помѣщается, то у перваго попавшагося барина, котораго по легкомыслію принимаю за грамотнаго, испрашиваю о помѣщеніи библіотеки.
-- Позвольте узнать, гдѣ тутъ помѣщается библіотека для чтенія? спрашиваю я его самымъ любезнѣйшимъ образомъ.
Баринъ вдругъ круто останавливается и съ негодованіемъ желаетъ проглотить меня своими буркалами.
-- Что? спрашиваетъ онъ, не переставая меня глотать.
-- Гдѣ тутъ, позвольте узнать, библіотека помѣщается?
Баринъ окончательно проглатываетъ меня и, ничего не отвѣтивъ, уходитъ.
Ловлю другого, но предварительно уже заглянувъ въ его зеркало души. Этотъ другой баринъ оказывается къ счастью не изъ глотающихъ.
-- Библіотека? спрашиваетъ онъ меня, послѣ моего вопроса, какъ будто прислушиваясь въ произносимому имъ слову и начинаетъ думать. Думалъ онъ долго; я все стоялъ. Потомъ посмотрѣлъ вдоль улицы, послѣ этого повернулся назадъ и тоже посмотрѣлъ вдоль улицы.
-- Не знаю-съ... не слыхалъ, отвѣтилъ онъ наконецъ, и сталъ тихо отъ меня отходить, держась нѣсколько бокомъ, какъ будто подъ наитіемъ того соображенія, что если, молъ, Богъ дастъ, вспомню, то оборачиваться-то и меньше придется.
Отправляюсь въ книжную лавку Парклова, въ которой мнѣ должны были, по увѣренію третьяго остановленнаго мною барина, навѣрное сказать, гдѣ помѣщается библіотека. Но вмѣсто книжной лавки я обрѣтаю лавку канцелярскихъ принадлежностей, съ нѣсколькими десятками старыхъ учебниковъ и двумя новыми экземплярами "Судебныхъ уставовъ"! Однако и въ этомъ единственномъ мѣстѣ книжной торговли и книжнаго дѣла г. Владиміра, мнѣ все-таки не пришлось узнать, гдѣ помѣщается библіотека для чтенія.
-- Да вы вѣрно ли знаете, что есть въ городѣ библіотека? спрашиваю я.
-- Помилуйте! какъ же этого не знать! Она вѣдь вотъ все время гдѣ-то здѣсь, около дворянскаго института, находилась, только съ годъ всего какъ переѣхала... У кого бы это вамъ спросить? вдругъ задался вопросомъ доброжелательный книгопродавецъ.-- Вѣдь вотъ -- спросить-то не у кого, экая жалость! отвѣтилъ онъ, долго подумавъ и вздернувъ плечами.
Иду дальше, куда глаза глядятъ...
Послѣ нечеловѣческихъ усилій, мнѣ, наконецъ, удается узнать, что библіотека дѣйствительно имѣется въ городѣ и что помѣщается она около Золотыхъ воротъ. Усталый, я снова воодушевляюсь и спѣшу, но увы! нѣтъ опять у Золотыхъ воротъ библіотеки! Есть и кофейная, и фотографія, и кабаки, а библіотеки все-таки нѣтъ!.. Наконецъ, къ вечернямъ, въ какомъ-то переулкѣ, противъ какихъ-то овраговъ, въ старомъ, развалившемся домѣ я нахожу библіотеку. Да, это она! На углу гнилого дома прибита вывѣска, длинная и узкая, вершка въ три ширины, на которой стоитъ надпись: публичная общественная библіотека... Отправляюсь на дворъ, иду среди грязи, подпрыгивая по раскинутымъ кирпичамъ въ сѣни, и затѣмъ, между капустныхъ кадокъ, сильно нагнувшись, пролѣзаю въ очень низкую дверь -- пролѣзаю и въ ужасѣ останавливаюсь на порогѣ! Въ передней, подъ самымъ моимъ, носомъ оказываются сидящими за столомъ нѣсколько человѣкъ съ дѣтьми и сладко обѣдающими. Вонь -- страшнѣйшая! Пахнетъ щами и грудными младенцами! Когда я, такимъ неожиданнымъ образомъ, появился на порогѣ, кто-то изъ сидѣвшихъ за столомъ въ одной рубашкѣ вскочилъ и единымъ духомъ перенесся въ сосѣднюю комнату. Поднялась суматоха. Я стоялъ надъ порогомъ, стоялъ еще нагнувшись, и рѣшительно не зналъ, что мнѣ тутъ слѣдовало предпринять.
-- Пожалуйте, пожалуйте, вотъ сюда-съ, въ залу, стала приглашать меня какая-то женщина, тоже, какъ я теперь разсмотрѣлъ, сильно суетившаяся.-- Пожалуйте! онъ сейчасъ выйдетъ, только одѣнется. Прошу покорно!
Я пошелъ по дрожащему полу въ залу. Изъ нея, черезъ раскрытую дверь, моимъ взорамъ представился ходъ въ другую комнату, гдѣ на стѣнѣ виднѣлись "три полки съ книгами", вѣроятно, ходъ въ... спальню, думалъ я. Но, нѣтъ; это-то именно и была публичная библіотека губ. гор. Владиміра!!. Мнѣ скверно стало! Я вернулся и вышелъ, недождавшись этого онъ, который къ сожалѣнію такъ теперь и останется навсегда мною непознаннымъ...
Я не подвожу итоговъ своимъ замѣткамъ; предоставляю это дѣло самому читателю.
Такова умственная дѣвственность и непорочность владимірцевъ! Такова блаженная и безпечальная страна, при одномъ только поверхностномъ на нее взглядѣ! Человѣкъ, правда, остался тамъ человѣкомъ, но все ли человѣческое ему нечуждо, или все чуждо?-- Подумайте и скажите.
И. А--.
"Дѣло", No 10, 1869