Впрочем, если человек хорошо выспался, он ведет себя несколько иначе по отношению к смерти. Я припоминаю в связи с рассказанным другой, довольно куриозный случай, имевший место много лет тому назад, когда я еще был молодым практикующим врачом. Одна молодая, красивая собою дама потеряла своего мужа, члена научной экспедиции, погибшего при падении с высокой горы и разбившегося насмерть; по желанию безутешной вдовы, гроб с телом покойного был через две недели доставлен в город, где она жила и где покойный выражал когда-то желание быть похороненным. Это было зимою, и замерзшее тело почти не подверглось разложению, что и привело к следующим комическим последствиям.
Гроб стоял в церкви при соответствующей обстановке, требуемой обрядами, и безутешная вдова печально всматривалась в дорогое ей, почти неизменившееся лицо; завтра утром она должна будет навеки расстаться с любимым существом. И вдруг с ужасным замиранием сердца она заметила, что на лбу покойника выступили две капельки; не догадываясь, что это просто результаты оттаивания тела в теплой церкви, вдова решила, что эти капельки пот и что муж ее еще жив и только находится в глубоком сне [ Там смерть принималась за сон, здесь сном казалась смерть ]. С криком она выбежала из церкви и своим рассказом о каплях пота привела в сомнение и других, близких покойному лиц, хотя все они знали, что кости мертвеца раздроблены. Несмотря на позднюю ночь, они немедленно пригласили врача, каковым случайно оказался я; тесным кольцом окружив меня, они требовали почти с угрозами, чтобы я сказал им правду. Торжественная ночная обстановка церкви придавала всей картине особую эффектность, которой не мог не поддаться даже я. Но вскоре овладев собой, некоторыми пустячными опытами, дешевыми фокусами привычного докторского искусства, вроде известного зеркальца, я доказал потрясенным родственникам и безутешной вдове, что смерть - есть смерть и что интересующий нас субъект гораздо мертвее после своих двух недель, чем трехдневный Лазарь. Однако, удаляясь, я слышал, что готовятся послать за другим врачом, находя, что я слишком молод и самоуверен; с невольной улыбкой представил я на своем месте другого врача, который наверное окажется слишком стар. Здесь смешно то, что вопиющая очевидность факта оказалась бессильною перед сладостью веры. В собачьей привязанности к жизни, как единственному сокровищу, целый ряд неглупых людей с ослиным упорством возился над трупом, которому сам Иисус едва ли протянул бы руку, чтобы выйти из склепа. Здесь смешно то, что они почти бранили меня и имели время заметить мою молодость, не видя в то же время того, что у них под носом. Им, несомненно, хотелось бы, чтобы смерти не существовало совсем, чтобы они с своими безутешными вдовами могли жить вечно; им было нужно, чтобы падение с самой высокой горы не вредило их здоровью! Что мне тот ничтожный гонорар, который они выкинули мне "за беспокойство", - своей человеческой глупостью они испортили мне ночь. Жить вечно! Не умирать! Это была ночь непрерывного смеха. Всю ночь я бегал по своей пустой квартире и смеялся над ними; и я жалел, что, подчиняясь нелепым приличиям, я не начал смеяться там, в церкви. Жить вечно! Не умирать! И еще плачут, и еще не верят: у них были расстроенные, но невыносимо смешные лица, особенно у этой вдовы - у этой вдовы, которая увидела капельки пота. Жить вечно!..