Вариант пятой картины пьесы "Жизнь человека"
Высокая мрачная комната, в которой умерли сын и жена Человека. На всем лежит печать разрушения и смерти. Стены покосились и грозят падением; в углах раскинулась паутина -- правильные светлые круги, включенные безысходно один в другой; грязно-серыми прядями спускается мертвая паутина и с нависшего потолка. Точно под упорным давлением мрака, черной безграничностью объявшего дом Человека, подались внутрь и покривились два высоких окна; если окна не выдержат и провалятся, то мрак вольется в комнату и погасит слабый, умирающий свет, которым озаряется она.
В задней стене коленчатая лестница, ведущая наверх, в те комнаты, где происходил когда-то бал; внизу видны кривые погнувшиеся ступени, дальше они теряются в густой насупившейся мгле. У той же стены под искривленным, порванным балдахином кровать, на которой умерла жена Человека.
Справа темное жерло холодного, давно потухшего огромного камина, большая куча мертвой золы, в которой белеет полуобгорелый лист какой-то бумаги, по-видимому, чертежа. Перёд камином в кресле сидит неподвижно умирающий Человек; в том, как оборван его халат, в том, как лохматы и дики его нечесаные седые волосы и борода, чувствуется полная заброшенность и одиночество умирания. В стороне от Человека, в таком же кресле, крепко спит Сестра Милосердия с белым крестом на груди; за все время картины она не просыпается ни разу.
Вокруг умирающего Человека, обнимая его тесным кольцом жадно вытянутых лиц, сидят на стульях Наследники. Их семь человек, три женщины и четверо мужчин. Их шеи хищно вытянуты по направлению к Человеку, рты жадно полураскрыты; напряженно-скрюченные пальцы на поднятых руках походят на когти хищных птиц. Есть среди них толстые и весьма упитанные люди, особенно один господин, жирное тело которого бесформенно расплывается на стуле, но по тому, как они сидят, как они смотрят на Человека,-- кажется, что всю жизнь они были голодны и всю жизнь ожидали наследства. Голодны они как будто и сейчас.
В углу неподвижно стоит Некто в сером с догорающей свечою. Узкое синее пламя колеблется, то ложась на край, то острым язычком устремляясь вверх. И могильно-сини блики на каменном лице и подбородке Его.
РАЗГОВОР НАСЛЕДНИКОВ
Говорят громко:
-- Дорогой родственник, вы спите?
-- Дорогой родственник, вы спите?
-- Дорогой родственник, вы спите или нет? Отвечайте нам.
-- Мы ваши друзья!
-- Ваши наследники.
-- Отвечайте нам!
Человек молчит. Наследники переходят на громкий шепот.
-- Он молчит.
-- Он ничего не слышит: он глух.
-- Нет, он притворяется. Он ненавидит нас, он рад был бы нас выгнать, но не может: мы его наследники!
-- Каждый раз, когда мы приходим, он смотрит на нас так, точно мы пришли убивать его. Как будто не умрет он и сам!
-- Глупец!
-- Это от старости. От старости все люди становятся глупы.
-- Нет, это от жадности. Он рад был бы унести в могилу все. Он не знает, что в_могилу человек уходит один.
-- Почему вы так ненавидите нашего дорогого родственника?
-- Потому, что он медлит умирать. (Громко.) Старик, почему ты не умираешь? Ты портишь нам жизнь, ты грабишь нас. Твое платье рвется и гниет, твой дом разрушается, твои вещи стареют и теряют ценность!
-- Это правда, он нас грабит!
-- Тише! Зачем кричать!
-- Старик, ты обираешь нас!
-- Но, может быть, дорогой родственник слышит нас?
-- Пусть слышит! Правду всегда полезно слышать.
-- Но, может быть, у него еще хватит силы составить завещание и лишить нас наследства?
-- Вы думаете?
Натянуто смеются. Продолжают нежными голосами, громко, так, чтобы слышал Человек.
-- Пустяки, он всегда был умным человеком, склонным к юмору, и прекрасно понимает шутку. Не правда ли, дорогой родственник?
-- Конечно, мы шутили.
-- Мы можем ждать сколько угодно. Нам только жаль его. Так грустно день и ночь сидеть одному перед потухшим камином,-- не правда ли, дорогой родственник?
-- Почему он не ляжет в постель?
-- Так, маленькая причуда. На этой постели умерла его жена, и он никому не позволяет коснуться ни белья, ни подушек.
-- Но время уже коснулось их!
-- От них пахнет гнилью.
-- Здесь отовсюду пахнет гнилью. (Нюхает.)
-- Когда я подумаю... Нет, когда я подумаю, что в этом камине он непроизводительно жег целые бревна...
-- А вы помните его бал? Наш милый родственник так сорил деньгами!
-- Нашими деньгами! ...
-- А вы помните, как он баловал жену, эту ничтожную женщину?
-- Добавьте: которая обманывала его.
-- Тише!
-- У которой была дюжина любовников!
-- Тише! Тише!
-- Которая жила с лакеем! Да, со своим лакеем. Я сама видела однажды, как они переглянулись.
-- Но она умерла! Не оскверняйте могил клеветою!
-- Но это правда: я сама слыхала о том же.
-- Бедный, обманутый глупец!
-- Вы не замечаете украшений в его почтенной седине.
-- Тише! Тише!
С возгласами "Тише! Тише!" переглядываются и тихонько смеются.
-- Человек не имеет права думать только о самом себе. Когда я рассчитаю, сколько он мог бы нам оставить и сколько нам остается...
-- Гроши!
-- Нужно благодарить провидение и за то, что осталось. Наш почтенный радственник так небережлив.
-- Взгляните на его халат: разве можно так обращаться с дорогими вещами.
-- Вы думаете? Я не вижу отсюда, что это за материя.
-- Подойдите осторожно и пощупайте пальцами. Это шелк.
Одна из женщин подходит к умирающему Человеку и, делая вид, что оправляет подушку, ощупывает материю. Все с любопытством следят за нею.
-- Шелк!
Различными жестами Наследники выражают свое негодование.
Человек (на мгновение выходит из неподвижности и просит слабо). Воды!
Наследники. Что он говорит? Он слышал? Чего ему надо? Человек. Воды! Бога ради, воды! (Умолкает.)
Несколько испуганные Наследники ищут воды, но не находят. Брезгливо-встревоженные голоса:
-- Воды!
-- Он просит воды!
-- Да дайте же ему воды!
-- Воды нет.
Все разом обращаются к спящей Сестре Милосердия, крича, приставляя руки ко рту в виде рупора:
-- Сестра Милосердия!
-- Сестра Милосердия!
-- Сестра Милосердия!
-- Вам говорят, Сестра Милосердия! Больной просит воды.
-- Растолкайте ее. За что же ей платят деньги, если она все время спит!
-- А если вы хотите такую сестру милосердия, которая бы не спала, то придется платить еще дороже. Разве вы этого не понимаете?
-- Она очень устала. У бедной женщины так много работы!
-- Пусть спит. У нее такой сон, что жаль его тревожить.
-- Дорогой родственник, вы не можете подождать? Сестра очень устала и спит.
Человек не отвечает, и все снова рассаживаются по местам, полукругом. Слабый свет, озаряющий комнату, медленно гаснет -- в углах встает мрак. Тяжело, откуда-то сверху, ползет мрак по ступеням, стелется по потолку, бесшумно липнет к каждому углублению.
-- Он успокоился. Бедный!
-- Как темно! Господа, вы не замечаете, как темно?
-- Когда я подумаю, что так, перед камином, он может просидеть еще долго -- недели, месяцы, мне хочется схватить его за тощую шею и удушить.
-- Позвольте: вы так беспокоитесь о наследстве, а вместе с тем я не знаю, кто вы?
-- И я не знаю! И я!
-- Вы просто человек с улицы: какое вы имеете право на наследство?
-- Я такой же наследник, как и вы.
-- Нет, сударь, вы мошенник!
-- Нет, это вы мошенник!
-- Тише! Тише!
-- Его надо выгнать! Вон!
-- Вы все мошенники!
-- Тише! Вы разбудите его!
Яростно оскалив зубы, грозят друг другу сжатыми кулаками.
-- Господа, свет гаснет! Я почти не вижу лиц.
-- Надо уходить. Еще один погибший день!
-- Надо уходить.
-- А я останусь. Я не пойду отсюда. Это мой дом. Мой, мой, мой!
-- Вас съедят здесь крысы.
В исступлении:
-- Это мой дом -- мой, мой, мой!
-- Одна седьмая часть, господин наследник с улицы, во всяком случае не больше как одна седьмая часть.
-- Это мой дом! Мой!
-- Господа, темнеет.
-- Спокойной ночи, дорогой родственник!
-- Спокойной ночи, дорогой родственник!
-- Спокойной ночи, дорогой родственник!
По очереди, низко кланяясь Человеку, уходят. Некоторые поднимают вялую, бледную руку умирающего, лежащую на ручке кресла, и нежно пожимают ее. Наследник с улицы остается один. Презрительно взглянув на безмолвных Человека и Сестру Милосердия, он быстро и сердито исследует комнату: трогает стены; щупает материю на стульях, оценивает взглядом то, до чего не может дотянуться руками. Подходит к кровати, на которой умерла жена Человека, и пробует крепость белья. Но гнилая материя расползается под пальцами, и, бешено топнув ногою, Наследник разбрасывает подушки и простыни. Потом решительно идет к умирающему и останавливается за его спиною.
Речь Наследника. Послушай, старик. Ты должен умереть. Зачем ты оскорбляешь смерть сопротивлением? Уходи. Освободи живые вещи от твоей мертвой власти,-- она свинцовой тяжестью лежит над всем. Посмотри: все ждет и жаждет твоей смерти -- эти падающие стены,-- эта паутина и паук, заключенный в ее круги,-- этот черный камин. Прежде он дышал на тебя огнем, теперь в прохладу могилы зовет твое изношенное тело. Уходи. Там ты встретишь тех, кто любил тебя и в черноте и в седине твоих волос и был любим тобою.
Молчание.
-- Не веришь?! (Обращается в угол, где стоит Некто в сером.) Эй, ты! Скажи ему, что там его встретит любимый сын его с проломленной головою, жена, умершая от болезней и горя.
Молчание.
И ты молчишь? И все молчит? Пусть. Но что бы ни ждало тебя там,-- отсюда уходи; я, живой, изгоняю тебя из жизни. И когда ты умрешь, я благословлю тебя. Я возложу венки на твой гроб, и на том месте, где будет гнить твое тело, воздвигну памятник -- если это не будет дорого стоить. Уходи.
Молчание. Наследник снова ходит по комнате, но уныние места, мрак, непрерывно нарождающийся, тягучее безмолвие пугают его. Тревожно мечется он, позабыв, где выход, и говорит хрипло:
-- Сестра Милосердия, проснитесь! Сестра! Где же выход?.. Где же выход? Сестра Милосердия!
Молчание. В разных местах почти одновременно показываются Старухи. Происходит легкая, молчаливая, смешная для Старух игра: они загораживают выход Наследнику, кружат по комнате и, так бесшумно перебрасывая его, пропускают наконец к двери. Подняв над головою руки, с выражением ужаса, Наследник убегает. Старухи тихонько смеются.
РАЗГОВОР СТАРУХ
-- Здравствуйте!
-- Здравствуйте! Какая славная ночь!
-- Вот мы и снова собрались. Как ваше здоровье?
-- Покашливаю.
Тихо смеются.
-- Теперь недолго. Он сейчас умрет.
-- Посмотрите на свечу. Пламя синее, узкое и стелется по краям. Уже нет воска, и только фитиль догорает.
-- Не хочет гаснуть.
-- А когда вы видели, чтобы пламя хотело гаснуть?
-- Не спорьте! Не спорьте! Хочет пламя гаснуть или не хочет, а время идет.
-- Время идет.
-- Время идет.
-- А вы помните, как он родился? Позвольте, дорогой родственник, поздравить вас с новорождённым!
-- А вы помните розовенькое платьице и голенькую шейку?
-- И цветы. Ландыши, с которых не высохла роса, фиалки и зеленую травку?
-- Не трогайте, девушки, не трогайте цветов!
Смеются.
-- Время идет.
-- Время идет.
Смеются. Одна из Старух оправляет постель.
-- Что вы делаете?
-- Я оправляю постель, на которой умерла его жена.
-- Зачем это нужно? Он сейчас умрет.
-- Какая вы добрая!
-- Теперь хорошо. Теперь он может идти.
-- Когда его пустит Тот.
-- Теперь хорошо. Теперь хорошо.
Широким дыханием через комнату проносится гармоничный, но очень печальный и странный звук. Зародившись где-то наверху, он трепетно гаснет во мраке углов. Похоже, как будто одна за другою лопнули многие струны.
-- Что это?
-- Это там, наверху, где давали бал. Это музыка!
-- Нет, это ветер. Я была там. Я видела. Я знаю. Это ветер. Там выбиты стекла, и ветер звенит осколками их так гармонично.
-- Да, это похоже на музыку.
-- Там так весело! Там на корточках в темноте у ободранных стен сидят гости,-- но в каком виде, если бы вы знали.
-- Мы знаем!
-- И, ляская зубами, лают отрывчато: как богато, как пышно!
-- Вы шутите, конечно?
-- Конечно, я шучу. Вы знаете мой веселый характер.
-- Как богато! Как пышно!
-- Как светло!
Тихо смеются.
-- Напомните ему.
Тесно окружают Человека, льнут к нему мягкими движениями, ласкают костлявыми руками, засматривают в лицо и шепчут вкрадчиво, въедаясь в самую глубину старого сердца:
-- Ты помнишь?
-- Как богато! Как пышно!
-- Ты помнишь, как играла музыка на твоем балу?
-- Он сейчас умрет.
-- Кружились танцующие, и музыка играла так нежно, так красиво. Она играла так... (Тихо напевают мотив музыки, что играли на его балу.)
-- Ты помнишь?
-- Устроим бал! Я так давно не танцевала!
-- Вообрази, что это дворец, сверхъестественно красивый дворец!
-- Ты помнишь? Вот заливаются певучие скрипки. Вот нежно поет свирель. Вот...
Внезапно, перебивая речь Старух, начинает играть музыка, наверху в том месте, где находится зала. Звуки приносятся громкие и отчетливые Старухи прислушиваются.
-- Тише! Вы слышите?
-- Они играют!
-- Музыканты играют! (Дико кричит.) Эй, музыканты, сюда!
Остальные вторят:
-- Эй, музыканты, сюда! Эй, музыканты, сюда!
Музыка наверху смолкает. Почти в то же мгновение по искривленным ступеням, выйдя из мрака, спускаются те три музыканта, что играли на балу. Выходят на середину, становятся в ряд, как стояли тогда. Тот, что со скрипкой, аккуратно подстилает на плечо носовой платок, и все трое начинают играть с чрезвычайной старательностью. Но звуки тихи, нежны и печальны, как во сне.
-- Вот и бал!
-- Как богато! Как пышно!
-- Как светло!
-- Ты помнишь?
Тихо напевая под музыку, начинают кружиться вокруг Человека, манерничая и в дикой уродливости повторяя движения девушек в белых платьях, танцевавших на балу. При первой музыкальной фразе они кружатся, при второй сходятся и расходятся грациозно и тихо. И тихо шепчут:
-- Ты помнишь?
-- Ты сейчас умрешь, a ты помнишь?
-- Ты помнишь?
-- Ты помнишь?
-- Ты сейчас умрешь, а ты помнишь?
-- Ты помнишь?
Танец становится быстрее, движения резче. В голосах поющих Старух проскальзывает странная, визгливая нотка; такой же странный смех, пока еще сдержанный, тихим шуршанием пробегает по танцующим. Проносясь мимо Человека, бросают ему в ухо отрывистый шепот:
-- Ты помнишь?
-- Ты помнишь?
-- Как нежно, как хорошо!
-- Как отдыхает душа!
-- Ты помнишь?
-- Ты сейчас умрешь, сейчас умрешь, сейчас умрешь...
-- Ты помнишь?
Кружатся быстрее, движения резче. Внезапно все смолкает и останавливается. Застывают с инструментами в руках музыканты; в тех же позах, в каких застало их безмолвие, замирают танцующие. Человек встает, шатаясь, и неверными шагами идет к постели. Одна из Старух загораживает ему путь и шепчет в лицо:
-- Не ложись в постель! Ты там умрешь!
-- Ты там умрешь!
-- Берегись постели!
Человек беспомощно останавливается и молит в тоске:
-- Помогите мне кто-нибудь. Я не могу дойти до постели.
И вдруг точно видит все. Видит злобно насторожившихся Старух, блудливо заигрывающих со смертью; видит разрушение, и мрак, и смерть, царящие вокруг; видит как бы впервые каменный лик Некоего в сером и свечу, копотно догорающую в руке Его. Поднимает руку, и отступают Старухи. Закидывает седую, грозно-прекрасную голову, выпрямляется, готовясь к последнему бою, и кричит неожиданно громко, призывным голосом, полным тоски и гнева. В первой короткой фразе еще звучит старческая слабость; но с каждой последующей голос молодеет и крепнет; и, отражая на мгновение вернувшуюся жизнь, высоко взметывается красное, тревожное пламя свечи, озаряя окружающее суровым отсветом пожара.
-- Где мой оруженосец? -- Где мой меч? -- Где мой щит? -- Я обезоружен!-- Скорее ко мне! -- Скорее! -- Будь проклят! (Падает у подножия постели и умирает.)
В то же мгновение, бессильно взметнувшись еще раз, гаснет пламя, и сильный сумрак поглощает предметы. Будто подались наконец стена и окна, задержавшие мрак, и густой, черной, победоносной волною он заливает все; только светлеет лицо умершего Человека. Тихий, неопределенный голос Старух, шушуканье, пересмеиванье.
Некто в сером. Тише! Человек умер!
Молчание, тишина. И тот же холодный, равнодушный голос повторяет из глубокой дали, как эхо:
-- Тише! Человек умер.
Молчание, тишина. Медленно густеет сумрак, но еще видны мышиные фигуры насторожившихся Старух. Вот тихо и безмолвно они начинают кружиться вокруг мертвеца -- потом начинают тихо напевать -- начинают играть музыканты. Сумрак густеет, и все громче становится музыка и пение, все безудержнее дикий танец. Уже не танцуют, а бешено носятся они вокруг мертвеца, топая ногами, визжа, смеясь непрерывно диким смехом. Наступает полная тьма. Еще светлеет лицо мертвеца, но вот гаснет и оно. Черный, непроглядный мрак. И во мраке слышно движение бешено танцующих, взвизгивания, смех, нестройные, отчаянно-громкие звуки оркестра. Достигнув наивысшего напряжения, все эти звуки и шум быстро удаляются куда-то, замирают... Тишина.
Опускается занавес.
20 февраля 1908 г.