За рѣками за горами, за широкими морями, въ одномъ большомъ-пребольшомъ городѣ, жилъ-былъ крошечный уродецъ мальчуганъ, по имени Тимошка или просто Мошка, какъ величали его добрые люди.
Ростомъ Мошка былъ не больше полъ-аршина, но голова его въ объемѣ не уступала доброму кочню-капусты и казалась еще уродливѣе, потому что мальчуганъ имѣлъ обыкновеніе постоянно обертывать ее пестрымъ платкомъ на манеръ чалмы, какъ дѣлаютъ турки.
Одѣвался Мошка тоже совсѣмъ не по людски; просто, бывало, какъ выйдетъ на улицу -- чистая уморушка возьметъ на него глядя: шаровары откуда-то досталъ широкія, ярко-краснаго цвѣта; поясъ желтый съ коричневыми разводами, да за него еще запихнулъ кинжалъ, величиною почти съ самого себя; на плечи накинулъ балахонъ необыкновеннаго покроя, ноги всунулъ въ громадныя туфли съ острыми, приподнятыми кверху, носками -- ну совсѣмъ какъ есть турокъ, да и только.
Одни говорили, что все это одѣяніе перешло въ наслѣдство отъ отца, умершаго нѣсколько лѣтъ тому назадъ; другіе утверждали, будто какой-то проѣзжій, неизвѣстный мужчина, путешествовавши по бѣлому свѣту на коврѣ-самолетѣ, подарилъ ему свое платье въ знакъ благодарности за то, что онъ сослужилъ ему какую-то службу; третьи предполагали, что старая колдунья, жившая гдѣ-то далеко въ лѣсу подъ горою, нарядила мальчика подобнымъ образомъ на общее посмѣшище. Словомъ сказать, толковъ было не мало, но до правды все-таки докопаться никому не удалось, тѣмъ болѣе, что Мошка, со своей стороны, былъ очень молчаливъ, на улицѣ показывался рѣдко и все больше прятался отъ людского глаза по разнымъ задворкамъ да закоулкамъ. Въ особенности не любилъ онъ встрѣчаться съ уличными мальчишками, которые всякій разъ, завидѣвъ его, принимались подтрунивать, дергать за полы, высовывать языки и пѣть нарочно сложенную въ честь его глупую безсмысленную пѣсню:
"Тимошенька, Мошенька,
Попляши, поскачи,
Твои ножки хороши".
Сердился въ душѣ Мошка на оборванную ватагу, нѣсколько разъ даже хватался за кинжалъ, чтобы вспугнуть ее, но потомъ, должно быть вспомнивъ, что онъ ниже, меньше и слабѣе всѣхъ, грустно опускалъ головушку и, отмалчиваясь на грубыя шутки, быстро сѣменилъ ноженками, стараясь поскорѣе куда-нибудь спрятаться.
Такъ проходили дни, недѣли, мѣсяцы.
Взгрустнулось однажды Мошкѣ не на шутку; досадно, обидно стало, что надъ нимъ издѣваются; задумалъ мальчикъ покинуть родную сторонушку, да поискать счастья въ чужихъ людяхъ. И вотъ, поднявшись рано-ранешенько, когда въ городѣ еще всѣ спали и на дворѣ, кромѣ собакъ, никого не было видно, тихонько пустился въ путь-дорогу, а куда?-- и самъ не вѣдалъ.
Прошелъ онъ улицу, другую, третью -- ни души не попалось навстрѣчу; вышелъ за городъ, вздохнулъ легко, свободно. "Тутъ никто не станетъ дразнить меня",-- мысленно проговорилъ самъ себѣ мальчуганъ и даже подпрыгнулъ отъ радости.
А кругомъ его было дѣйствительно хорошо, привольно.
Дорога, какъ змѣйка, вилась передъ глазами и словно куда-то манила, словно приговаривала: "Иди, иди, тамъ тебѣ будетъ хорошо, весело.
"Тимошенька, Мошенька,
Попляши, поскачи,
Твои ножки хороши"
вдругъ припомнилась Мошенькѣ знакомая пѣсенка, но она на этотъ разъ не только не опечалила его, но, напротивъ, еще больше придала бодрости.
Онъ весело оглянулся на всѣ четыре стороны, и съ любопытствомъ разсматривая каждый попавшійся на глаза цвѣточекъ, каждую летавшую мимо птичку, бабочку, каждую ползущую по травѣ букашку, считалъ себя совершенно довольнымъ и счастливымъ.
Два дня и двѣ ночи былъ Мошка въ дорогѣ; наконецъ, на третій -- притомился, да и голодъ почувствовалъ.
-- Что же,-- проговорилъ онъ вздохнувъ: -- нигдѣ не видно ни села, ни города?
Вдругъ передъ нимъ словно изъ земли выросла каменная стѣна съ высокими желѣзными воротами.
Другой на его мѣстѣ можетъ быть и испугался бы, но Мошка былъ не изъ трусливыхъ; онъ смѣло подбѣжалъ къ воротамъ и попробовалъ слегка ихъ толкнуть ногою; ворота подались, скрипнули, открылись, и Мошка очутился въ одной изъ улицъ совершенно незнакомаго ему города.
"Тимошенька, Мошенька,
Попляши, поскачи,
Твои ножки хороши"
раздалось за спиною мальчика, но пѣсня опять не смутила его, потому что въ ней не слышалось насмѣшки, какъ бывало прежде.
Онъ остановился, повернулъ голову и увидѣлъ въ нѣсколькихъ шагахъ отъ себя высокую сухопарую старуху, ноги которой были обуты точно въ такія же туфли, какъ его собственныя; на головѣ она имѣла какой-то странный уборъ, на неуклюжихъ плечахъ длинную зеленую мантію, надѣтую сверхъ ярко-оранжевой юбки; въ рукахъ держала палку и чернаго жирнаго кота съ необыкновенно блестящими глазами; другой точно такой же жирный котъ, только сѣраго цвѣта, стоялъ около на полу и, ощетинившись, съ любопытствомъ разглядывалъ Мошку.
-- Здравствуй, дитятко,-- зашамкала старушка, ласково кивая головой.
-- Здравствуй, бабушка,-- отвѣчалъ онъ и, пристально взглянувъ въ лицо старухи, замѣтилъ, что кожа у нея была не такая какъ у всѣхъ людей, а совершенно темнокоричневая.
-- Здравствуй, здравствуй,-- повторила она скороговоркой:-- что скажешь хорошенькаго?
-- Ничего, бабушка, не могу сказать тебѣ ни худого, ни хорошаго, кромѣ развѣ того, что очень усталъ и сильно проголодался.
Старуха улыбнулась.
-- Что же мнѣ-то изъ этого,-- отозвалась она немного помолчавъ.
-- Пусти отдохнуть и дай покушать.
-- Покушать?
-- Да!
-- Но вѣдь я ничего не готовлю, кромѣ обѣда для вюихъ собакъ и кошекъ.
-- Не бѣда, бабушка; голодъ, говорятъ, не тетка, я и собачьему обѣду радъ буду.
-- Ладно; только прежде разскажи, кто ты такой, откуда явился и куда пробираешься.
Мошка въ короткихъ словахъ разсказалъ старухѣ всю свою печальную исторію, а на вопросъ, куда пробираешься -- отвѣчалъ, что самъ не знаетъ, а идетъ просто такъ, куда глаза глядятъ.
-- Тогда мы вотъ что сдѣлаемъ,-- начала старушка, дружески погладивъ Мошку по головѣ:-- оставайся жить у меня въ услуженіи, работа не трудная. Обязанность твоя будетъ заключаться въ томъ, чтобы присматривать за моими собаками и кошками; ихъ у меня не много, всего по четыре штуки тѣхъ и другихъ.
-- Что же мнѣ съ ними надо дѣлать, бабушка?-- спросилъ Мошка.
-- Какъ что дѣлать: мыть, чесать, помадить, ночью укладывать спать, днемъ водить прогуливаться и смотрѣть, чтобы они чего не напроказили. Согласенъ?
-- Съ большимъ удовольствіемъ; дѣло не мудрое, исполнить легко.
Старуха взяла Мошку за руку и ввела въ домикъ, стѣны котораго были сдѣланы изъ бѣлаго мрамора; въ комнатѣ, предназначенной для кошекъ, на полу лежали четыре голубыя атласныя подушки, а въ сосѣдней, такъ называемой собачьей, помѣщался длинный кожанный диванъ съ высокою спинкою; на немъ спали всѣ четыре собаки вмѣстѣ, но для каждой имѣлось отдѣльное стеганое одѣяльце.
Сначала Мошкѣ очень понравилась новая обязанность, но затѣмъ вскорѣ надоѣла до того, что онъ относился къ ней добросовѣстно только въ присутствіи самой хозяйки, а какъ только она куда-нибудь отлучалась, сейчасъ же или ложился спать, или самъ убѣгалъ изъ дома.
Собаки и кошки, воспользовавшись его отсутствіемъ, зачастую затѣвали драки и разъ даже, развозившись, толкнули стеклянный шкапчикъ, опрокинули его и разбили стоявшую тамъ чайную посуду. Старуха пришла въ ярость; она очень дорожила этой посудой и, позвавъ немедленно Мошку, сначала приколотила его чуть не до полусмерти, а затѣмъ, боясь повторенія чего-нибудь подобнаго, послала купить висячій замокъ, который собственноручно повѣсила на дверь, ведущую въ ея спальню, куда входъ безъ того всѣмъ было строго воспрещенъ, и куда Мошкѣ изъ любопытства давно хотѣлось заглянуть, но все не удавалось.
Передавъ старухѣ купленный замокъ и едва опомнившись отъ полученныхъ побоевъ, присѣлъ бѣдняжка на порогъ собачьей комнаты и горько-горько заплакалъ.
"Тимошенька, Мошенька,
Попляши, поскачи,
Твои ножки хороши",
раздался гдѣ-то около невидимый голосъ.
Мошка вздрогнулъ и положительно пришелъ въ удивленіе, когда замѣтилъ, что голосъ этотъ принадлежалъ одной изъ собачекъ, которую онъ любилъ въ особенности.
-- Вотъ чудеса,-- сказалъ мальчикъ: -- я не зналъ, что здѣсь собаки говорятъ по человѣчьи,-- и, вставъ съ порога, подошелъ къ своей любимицѣ.
Собачка прыгнула съ дивана, вильнула хвостомъ и, осторожно взявъ въ зубы кончикъ полы Мошкинаго балахончика, потащила его по направленію къ спальнѣ старухи.
Мальчикъ не могъ ничего понять и окончательно изумился, когда таинственная дверь, вдругъ сама собою, растворилась и онъ очутился тамъ, куда попасть никогда не думалъ.
Собачка находилась тутъ же, она смотрѣла на него веселыми смѣющимися глазками. Это ободрило Мошку; онъ началъ съ любопытствомъ осматриваться кругомъ и, удивляясь на каждомъ шагу различнымъ драгоцѣнностямъ и рѣдкостямъ, которыми была завалена комната, съ любопытствомъ разглядывалъ все по порядку.
Чего-чего только ни насмотрѣлся онъ тутъ! Одна вещь казалась лучше, дороже и красивѣе другой. Мошкѣ хотѣлось все пересмотрѣть, все перетрогать, но онъ только боялся, чтобы ихъ не настигла на мѣстѣ преступленія старуха и готовился выйти обратно, какъ нечаянно задѣвъ рукою за голубую фарфоровую вазу, уронилъ ее на полъ и разбилъ въ дребезги.
-- Что теперь дѣлать?-- съ отчаяніемъ воскликнулъ бѣдный мальчикъ:-- бѣжать, бѣжать скорѣе безъ оглядки куда глаза глядятъ.
И уже бросился къ двери, какъ вдругъ услыхалъ шаги.
"Пропало все",-- подумалъ Мошка, съ отчаяніемъ ломая руки.
-- Нѣтъ, не все пропало,-- опять заговорила собачка человѣческимъ голосомъ:-- тамъ, въ углу, стоятъ большія туфли и палка съ набалдашникомъ въ видѣ львиной головы,-- надѣвай скорѣе эти туфли, бери палку и маршъ впередъ, все будетъ отлично!
Мошка въ первую минуту не могъ ничего сообразить, но затѣмъ, когда собачка взяла вторично конецъ его балахона и почти силою подвела къ углу -- исполнилъ ея приказаніе и сейчасъ же почувствовалъ, что ноженки его вдругъ задвигались сами собою и побѣжали до того быстро, что онъ не могъ остановиться.;
Только тутъ мальчикъ догадался, что туфли и палка заколдованы и что съ ихъ помощью онъ дѣйствительно можетъ убѣжать далеко отъ старухи, которая теперь, конечно, со злости готова не только приколотить его, но даже убить до смерти.
Бѣжитъ Мошка, бѣжитъ впередъ, наконецъ усталость разбираетъ, хочетъ присѣсть на траву, отдохнуть, а ноги не останавливаются.
-- Что тутъ дѣлать?-- опять вскрикиваетъ бѣдняжка чуть не со слезами и къ довершенію удивленія слышитъ, что палка говоритъ ему въ отвѣтъ:
-- Сбрось туфли, тогда отъ тебя будетъ зависѣть, идти впередъ или остановиться.
Послушался Мошка палочки, сбросилъ туфли, и дѣйствительно, сейчасъ же остановился, прилегъ на траву, закрылъ глаза и крѣпко-крѣпко заснулъ.
Во снѣ приснилась ему собачка-добродѣтельница, которая объявила, что если онъ хочетъ быть богатъ и счастливъ въ жизни, то долженъ пуще глаза беречь туфли и палочку, потому что съ помощью первыхъ можетъ бѣжать, куда только вздумаетъ, а съ помощью второй непремѣнно рано или поздно отыщетъ несмѣтное сокровище.
-- Но какимъ же образомъ?-- спрашиваетъ Мошка.
-- Придетъ пора, узнаешь,-- отвѣчала собачка.
-- Нѣтъ, ты скажи. Мнѣ очень хочется знать, какимъ это образомъ я найду несмѣтное сокровище.
-- Ишь, какой любопытный; ну да изволь, такъ и быть, скажу, коли тебѣ ужъ больно хочется.
-- Какъ же, какъ?-- допытывался Мошка.
-- А вотъ, какъ пойдешь, значитъ, по бѣлому свѣту разгуливать, опираючись на дубинку со львиной головой, то старайся запримѣтить, гдѣ и въ какомъ именно мѣстѣ застучитъ она о землю; если стукнетъ три раза, значитъ тутъ находится золото, а два -- такъ серебро; ты сейчасъ и старайся докопаться.
-- Ну, а насчетъ туфель-то какъ быть?
-- Насчетъ туфель дѣло самое простое: хочешь сидѣть на мѣстѣ -- сними, хочешь идти куда, чтобы никто не догналъ -- надѣнь... Вотъ и все.
-- Ну, а...
Но тутъ надъ самымъ ухомъ Мошки раздался какой-то шумъ, который разбудилъ его; онъ поспѣшно открылъ глаза и первымъ дѣломъ осмотрѣлся кругомъ, тутъ-ли его туфли-скороходы и дорогая дубинка.
То и другое по счастью оказалось нетронутымъ и спокойно лежало на прежнемъ мѣстѣ. Тогда, не долго думая, Мошка поднялся съ травы, взялъ въ руки палочку, ноженки всунулъ въ туфли и что твой вихрь помчался впередъ по дорогѣ. Къ вечеру остановился онъ около большого, пребольшого стекляннаго дворца, такого красиваго, что и описать трудно.
-- Вотъ бы пожить въ этомъ дворцѣ,-- подумалъ мальчикъ, сбросивъ съ себя туфли, причемъ, конечно, сейчасъ же остановился, намѣреваясь тихими неслышными шагами пробраться во внутреннія комнаты, но у входа его задержалъ привратникъ.
-- Куда лѣзешь?-- грубо спросилъ онъ Мошку.
-- Развѣ нельзя?
-- Конечно, нельзя, здѣсь живетъ царь и его прислуга; постороннимъ лицамъ входъ воспрещается.
-- Нельзя-ли мнѣ поступить въ число царской прислуги?
Привратникъ засмѣялся.
-- Какой ты слуга, когда тебя отъ земли не видно!
-- Это ничего не значитъ: малъ золотникъ да дорогъ. Поди доложи царю, что я прошу, какъ милости, разрѣшить мнѣ сдѣлаться царскимъ скороходомъ.
-- Съ твоими-то крошечными ноженками,-- возразилъ привратникъ, расхохотавшись громче прежняго.
-- Да, съ моими крошечными ноженками,-- отвѣчалъ Мошка, и при этомъ такъ грозно взглянулъ на своего собесѣдника, что тотъ сейчасъ же отправился къ царю передать убѣдительную просьбу мальчика.
-- Хорошо,-- сказалъ царь:-- но прежде чѣмъ зачислить его въ свиту, я хочу сдѣлать испытаніе. Пускай завтра утромъ онъ явится на зеленый лугъ, который находится передъ дворцомъ, и покажетъ намъ свое искусство; одновременно съ нимъ пойдетъ туда же еще другой скороходъ, ростомъ вдвое выше его и конечно гораздо сильнѣе; оба они должны будутъ по моему приказанію три раза обѣжать кругъ взадъ и впередъ, и если ему удастся опередить большого скорохода, тогда я не только соглашусь принять его въ число моихъ вѣрныхъ слугъ, но еще награжу такъ щедро, что онъ не ожидаетъ.
Привратникъ слово въ слово передалъ Мошкѣ рѣшеніе, полагая, въ глубинѣ души, что Мошка не согласится выдержать испытаніе; но Мошка, напротивъ, чрезвычайно обрадовался и съ полною увѣренностью на успѣхъ нетерпѣливо ожидалъ слѣдующаго дня.
Какъ только на дворѣ начало свѣтать, показалось солнышко, всталъ онъ съ постели, умылся, причесался, Богу помолился и, взявъ подъ мышку туфли, вышелъ на зеленый лугъ, куда по прошествіи нѣкотораго времени пріѣхалъ царь съ царицей, царевной и многочисленной свитой.
-- Ну, ужъ скороходъ, отъ земли не видно,-- слышалось со всѣхъ сторонъ.-- Гдѣ ему тягаться за рослымъ силачомъ, который можетъ придавить его большимъ пальцемъ; лучше бы и не пробовалъ.
-- Я самъ того же мнѣнія,-- сказалъ царь: -- но бѣдняга такъ убѣдительно просилъ, что мнѣ не хотѣлось отказать ему. Пусть потѣшится.
И далъ знакъ рукой, что состязаніе начинается.
Оба противника вышли на середину. Стоя рядомъ съ высокимъ, статнымъ мужчиной, Мошка казался еще меньше, еще уродливѣе.
Но вотъ пустились они въ бѣгъ и -- каково чудо, каково диво!-- великанъ не успѣлъ обогнуть кругъ, какъ нашъ каплюшка достигъ цѣли окончательно.
Всѣ такъ и ахнули.
-- Вотъ такъ молодецъ, вотъ такъ удалецъ!-- слышалось отовсюду.
-- Подойди сюда,-- сказалъ царь, ласково кивнувъ головой мальчику.-- Я вижу, что ты дѣйствительно малый хоть куда; охотно дѣлаю тебя моимъ скороходомъ и кромѣ того даю ежегодно по сту червонцевъ золота.
Мошка низко поклонился, онъ былъ совершенно доволенъ; на слѣдующій же день поступилъ въ число царской свиты и считалъ себя счастливѣйшимъ человѣкомъ въ мірѣ.
Но видно вѣчнаго счастья на землѣ не бываетъ; такъ случилось и съ Мошкой.
Придворная прислуга, замѣтивъ, что царь ласкаетъ и любитъ крошечнаго скорохода, стала завидовать ему и иногда причиняла различныя неудовольствія.
Мошка сначала не замѣчалъ этого, но потомъ, когда однажды кто-то изъ царскихъ конюховъ его ужъ очень сильно обидѣлъ, затосковалъ не на шутку и, спрятавшись въ глубину сада, горько расплакался.
Часа три проплакалъ бѣдняжка; наконецъ, когда начало смеркаться, взялъ въ руки лежащую дубинку и поплелся домой. Не успѣлъ онъ выйти за уголъ, какъ вдругъ почувствовалъ, что дубинка задрожала и три раза стукнула о землю... Тогда вспомнилъ онъ предсказаніе собачки, и вынувъ изъ-за пояса кинжалъ, принялся усердно разрывать землю, въ глубинѣ которой, дѣйствительно, оказался глиняный горшокъ, наполненный червонцами.
Радостно забилось сердечко мальчугана; онъ началъ поспѣшно набивать карманы и, придя домой, тщательно спряталъ подъ подушку, съ намѣреніемъ при первомъ удобномъ случаѣ наградить завистливаго конюха и прочую прислугу для того, чтобы они относились къ нему болѣе благосклонно; но и тутъ не посчастливилось бѣдняжкѣ: конюхъ послѣ первой же получки началъ хвастать товарищамъ, и между ними пошли толки, откуда, молъ, Мошка беретъ такое множество денегъ; положимъ, царь платитъ ему хорошо, но все-таки дѣло должно быть не совсѣмъ чистое. Вмѣсто благодарности за полученные червонцы, конюхъ, черезъ посредство болѣе близкихъ къ царю людей, постарался донести обо всемъ случившемся; царь ужасно разгнѣвался и, не желая подробно разспрашивать Мошку какъ и что было, велѣлъ засадить въ тюрьму, чтобы затѣмъ казнить смертной казнью.
Мошка струсилъ, что его настигли врасплохъ и едва успѣлъ захватить съ собою одну туфлю; другую же, вмѣстѣ съ заколдованной палочкой, оставилъ въ стеклянномъ замкѣ.
"Какъ тутъ быть?-- думалъ мальчуганъ, молча слѣдуя за царской стражей:-- на одной ногѣ далеко не убѣжишь!"
Но тѣмъ не менѣе, воспользовавшись минуткой, когда стража, проводивъ его до темницы, расположилась немного отдохнуть въ ожиданіи тюремнаго сторожа, плутишка ловкимъ, незамѣтнымъ образомъ надѣлъ дорогую для него туфлю на правую ногу, и не успѣлъ моргнуть глазомъ, какъ очутился далеко за городомъ.
Солдаты спохватились; тюремщики забѣгали въ разныя стороны, осыпая крошечнаго скорохода градомъ ругательствъ. А онъ, подпрыгивая на одной ножкѣ, все бѣжалъ себѣ впередъ, да впередъ безъ оглядки.
Проскакавъ такимъ образомъ болѣе сутокъ, Мошка страшно утомился; придя въ густой, непроходимый лѣсъ, сбросилъ туфлю, сѣлъ подъ дерево и началъ думать горькую думу, какъ бы полегче да поискуснѣе вывернуться изъ бѣды и, главное, добыть отъ царя другую туфлю и дубинку, безъ чего, конечно, не разсчитывалъ ни на какія удачи въ продолженіе остальной части своей жизни.
Сколько бѣдняга ни ломалъ головы, придумать ничего не могъ; съ отчаяніемъ поднялъ глаза кверху и вдругъ совершенно неожиданно для самого себя только тутъ замѣтилъ, что дерево, подъ тѣнью котораго онъ расположился, было все усыпано превосходными красными яблоками.
Молча протянулъ мальчикъ руку, сорвалъ одно изъ нихъ и принялся кушать; яблоко оказалось очень вкуснымъ; но чѣмъ больше онъ ѣлъ ихъ, тѣмъ сильнѣе начиналъ чувствовать жажду, желая утолить которую, всталъ съ мѣста, чтобы подойти къ журчавшему по близости свѣтлому ручейку и вдругъ... о, ужасъ!-- увидалъ въ водѣ отраженіе своей физіономіи и замѣтилъ, что у него выросли длинныя-предлинныя ослиныя уши.
"Часъ отъ часу не легче",-- подумалъ бѣдняга, заливаясь горючими слезами.
"Тимошенька, Мошенька,
Попляши, поскачи,
Твои ножки хороши"
раздалось за его спиною; онъ обернулся, и увидѣвъ, что Заколдованная туфля сама собою подошла къ нему, живо надѣлъ ее и опять заскакалъ впередъ безъ оглядки.
Долго-ли, коротко-ли продолжалось это скаканіе, Мошка не могъ отдать отчета, потому что думалъ объ однихъ своихъ ушахъ и очнулся только тогда, когда почувствовалъ, что туфля опять свалилась съ ноги и онъ лежалъ въ изнеможеніи подъ точно такимъ же деревомъ какъ-то, съ котораго сію минуту рвалъ сочные яблоки; но на этотъ разъ дерево было усѣяно уже не яблоками, а грушами.
Аппетитно смотрѣли они на мальчика. Мошка сначала боялся попробовать; но потомъ не выдержалъ, сорвалъ одну и принялся кушать; когда груша была съѣдена, опять почувствовалъ бѣдняга сильную жажду. Осмотрѣлся кругомъ, увидѣлъ по близости большое озеро, со страхомъ подбѣжалъ къ нему, нагнулся и... радостно захлопалъ въ ладоши, потому что объ ослиныхъ ушахъ больше не было и помину.
"Тимошенька, Мошенька,
Попляши, поскачи,
Твои ножки хороши"
на этотъ разъ самъ себѣ запѣлъ Мошка и пустился въ плясъ какъ безумный.
"Теперь дѣло выиграно, теперь я знаю что сдѣлать, чтобы вернуть мои сокровища",-- сказалъ онъ многозначительно и, нарвавъ спѣлыхъ грушъ, всунулъ ногу въ туфлю и поскакалъ къ тому дереву, гдѣ росли красныя яблоки.
"Корзиночку бы надо раздобыть",-- сказалъ онъ, остановившись около яблони.
И не успѣлъ моргнуть глазомъ, какъ туфля его, снятая съ ноги, вдругъ куда-то помчалась.
-- Стой, стой!-- крикнулъ отчаянно въ слѣдъ ей Мошка:-- я пропаду безъ тебя.
Но туфля не слушала. Мошка упалъ духомъ.
Горевать ему долго не пришлось, потому что менѣе чѣмъ черезъ часъ времени она вернулась обратно съ круглою плетеною корзинкою, въ которой лежало что-то черное.
-- Вотъ спасибо,-- радостно сказалъ мальчикъ.-- Мало того, что раздобыла корзинку, а еще угадала мои мысли и положила туда именно то, что мнѣ надобно; спасибо за все, а главное за то, что сама воротилась.
Не теряя понапрасну времени, Мошка сейчасъ же вынулъ лежавшій въ корзинкѣ черный плащъ, накинулъ его на плечи, затѣмъ привязалъ тамъ же спрятанную сѣдую бороду, и набравъ множество красныхъ яблокъ, смѣло отправился по направленію къ стеклянному дворцу, гдѣ жилъ такъ несправедливо поступившій съ нимъ царь.
"Узнать кажется мудрено,-- думалъ Мошка:-- я устрою ловкую штуку".
И благодаря своей покровительницѣ туфлѣ очень скоро пришелъ къ давно знакомому мѣсту.
День клонился къ вечеру. Мошка зналъ, что въ это время царь передъ чаемъ любитъ лакомиться фруктами, а потому, прокравшись незамѣтнымъ образомъ къ балкону, подставилъ корзинку на подоконникъ; самъ же спрятался по близости въ кусты и, затаивъ дыханіе, съ нетерпѣніемъ ждалъ, что будетъ. Но вотъ дверь, ведущая съ террасы во внутреннія комнаты, скрипнула и на порогѣ показался царь въ сопровожденіи жены и дочери.
-- Папа,-- замѣтила послѣдняя:-- посмотри, какія превосходныя яблоки!
Царь молча кивнулъ головой и подошелъ къ корзинкѣ, чтобы отвѣдать превосходныхъ на видъ яблокъ.
Но едва успѣлъ онъ скушать одно изъ нихъ, какъ вдругъ царица всплеснула руками и вскрикнула.
-- Что случилось?-- удивился царь и, повернувшись къ ней лицомъ, въ свою очередь, изумился, когда замѣтилъ, что у нея и у царевны, тоже покушавшихъ вкусныхъ яблокъ, вдругъ выросли ослиныя уши. Съ отчаяніемъ бросился онъ къ зеркалу, въ которомъ -- увы!-- ясно увидѣлъ свое собственное безобразіе.
Сейчасъ же были разосланы верховые во всѣ четыре стороны свѣта, чтобы созвать лучшихъ докторовъ; но всѣ усилія ихъ вылѣчить царскую семью отъ страшнаго недуга остались безуспѣшными до тѣхъ поръ, пока Мошка, наконецъ въ волю натѣшившись надъ ними, вышелъ изъ кустовъ и неожиданно появился въ комнатѣ.
Длинный плащъ и сѣдая борода такъ измѣнили мальчика, что никто изъ присутствующихъ не подозрѣвалъ, что предъ ними стоитъ бывшій царскій скороходъ Мошка.
-- Кто ты такой?-- спрашивали его придворные.
-- Докторъ,-- отвѣчалъ Мошка,-- стараясь говорить густымъ басомъ.-- Проходилъ мимо и слышалъ, что здѣсь какой-то необычайный недугъ приключился; такъ вотъ, значитъ, пришелъ предложить свои услуги.
Остальные доктора съ недовѣріемъ переглянулись между собой и хотѣли безъ церемоніи выпроводить незванаго гостя, но царь запретилъ имъ дѣлать это и, подозвавъ крошечнаго человѣчка въ темной мантіи, обѣщалъ съ ногъ до головы осыпать золотомъ, серебромъ и драгоцѣнными каменьями, лишь бы только онъ вылѣчилъ его, царицу и царевну.
-- Можно,-- отозвался Мошка:-- только для этого необходимо, чтобы я обошелъ всѣ комнаты стекляннаго дворца и самъ по своему усмотрѣнію избралъ ту, которая мнѣ покажется удобнѣе для операціи.
Царь велѣлъ слугѣ подробно показать Мошкѣ расположеніе комнатъ, и когда одна изъ нихъ, именно та, гдѣ находилась оставленная туфля и волшебная дубинка, была выбрана, послѣдовалъ туда въ сопровожденіи царя, царицы, царевны и всей свиты.
Мошка важно выступилъ на середину, сунулъ руку въ карманъ и, вынувъ крупныя спѣлыя груши, подалъ одну изъ нихъ царицѣ, приказавъ немедленно скушать.
Царица исполнила его приказаніе, и каково же было ея счастье, какова радость. По мѣрѣ того, какъ она кушала грушу, ослиныя уши ея дѣлались все меньше и меньше и въ концѣ концовъ совершенно пропали.
То же самое продѣлалъ онъ съ царевной.
-- Теперь моя очередь,-- радостно вскричалъ царь, протягивая руку, чтобы тоже получить лѣкарство.
-- Очередь-то твоя,-- отвѣчалъ-Мошка:-- только лѣкарство-то отъ меня ты не получишь.
-- Почему?
-- Потому, что не разузнавъ, дѣйствительно ли я виноватъ передъ тобою, велѣлъ засадить въ темницу и казнить смертною казнью.
-- Помилуй, когда же это могло быть, если я тебя совершенно не знаю и сегодня вижу въ первый разъ.
Мошка вмѣсто отвѣта сбросилъ мантію и бороду. Царь такъ и ахнулъ.
-- Такъ это ты, негодный мальчишка! Но съ тобою мы живо расправимся. Эй!-- закричалъ онъ, обратившись къ прислугѣ:-- схватите его...
Но Мошка этимъ временемъ успѣлъ всунуть ноги въ туфли, захватилъ дубинку и, запѣвъ свою любимую пѣсенку: "Тимошенька, Мошенька", какъ вихрь промчался мимо разгнѣваннаго царя, и навсегда скрылся изъ виду.