ИСТОРИЧЕСКІЙ РАЗСКАЗЪ

ИЗЪ ВРЕМЕНИ ВЛАДИМІРА СВЯТОГО.

I.

Много, очень много лѣтъ тому назадъ, когда предки наши, въ большей своей части, еще не знали истиннаго Бога и поклонялись идоламъ, неподалеку отъ Кіева, въ селѣ Предиславинѣ, находился, такъ называемый, "потѣшный дворецъ" великаго князя Владиміра, прозваннаго народомъ "Красное Солнышко". Какъ зданіе потѣшнаго дворца, такъ и примыкающія къ нему постройки съ теремами, вышками и крытыми переходами -- были обнесены высокой, бревенчатой стѣной. Близъ главныхъ воротъ дворца находилась сторожка, а въ одномъ изъ теремовъ, сообщавшемся исключительно съ палатами Владиміра, жила жена его, красавица Рогнѣда, и маленькій сынъ ихъ, Изяславъ.

Въ первое время своего княженія, т. е. будучи еще язычникомъ,-- Владиміръ любилъ иногда наѣзжать въ этотъ дворецъ. Днемъ онъ забавлялся охотою въ сосѣднихъ лѣсахъ, а вечера проводилъ и пировалъ въ потѣшномъ дворцѣ, пируя вмѣстѣ съ дружинниками.

Въ одинъ изъ такихъ вечеровъ Владиміръ былъ тамъ.

Обширная палата была полна достаточно охмелѣвшими гостями... Вино разливалось щедрою рукою и разносилось княжескими слугами, которые усердно потчивали дружинниковъ; пиръ шелъ на славу; веселился съ гостями самъ Владиміръ -- Красное Солнышко, веселился въ то время, какъ тутъ же, рядомъ въ теремѣ, словно плѣнница въ темницѣ, плакала и убивалась прекрасная Рогнѣда... Она сидѣла около дубоваго стола за рукодѣльемъ; въ одной рукѣ держала ширинку (платокъ), до половины зашитую золотомъ и разноцвѣтными шелками, въ другой -- иглу... Но работа какъ-то плохо спорилась... Сдѣлаетъ княгиня нѣсколько стежковъ и опуститъ ширинку на колѣни... уставится глазами въ одну точку... Задумается... На блѣдномъ лицѣ ея лежали слѣды страданія и горя. Не даромъ, видно, гласъ народа прозвалъ ее "Гореславою"...

По обѣимъ сторонамъ стола сидѣли, тоже за рукодѣльемъ, ея сѣнныя дѣвушки; въ противоположномъ отъ стола углу свѣтлицы игралъ княжичъ Изяславъ. Съ помощью любимаго товарища, маленькаго Стемида, внука мамушки своей Богорисовны,-- княжичъ изъ деревянныхъ дощечекъ и обрубочковъ строилъ теремъ, но и эта дѣтская забава казалась невеселою. Изяславъ часто бросалъ тревожный взглядъ на мать... Онъ какъ бы инстинктивно сознавалъ, что мать несчастна, что она томится какимъ-то непонятнымъ для его дѣтскаго ума горемъ... Это горе, словно, и ему передалось... Но что нужно сдѣлать для того, чтобы отвратить это горе, онъ, при всемъ своемъ желаніи, никакъ не можетъ придумать!.. Стемидъ между тѣмъ разсѣянно слѣдилъ глазами за постройкой терема и машинально подавалъ княжичу кусочки дерева.

У него на душѣ лежало свое собственное горе: единственный, близкій, дорогой ему человѣкъ, семидесятилѣтній дѣдушка (двоюродный братъ мамушки княжича) на дняхъ сильно занемогъ... Ничего не ѣлъ, не пилъ, а со вчерашняго дня даже пересталъ вставать съ постели...

Стемидъ, съ самаго ранняго дѣтства, какъ круглый сирота, жилъ у этого дѣдушки и любилъ его безгранично...

Итакъ въ теремѣ княгини стояла тишина; каждый изъ присутствующихъ -- для виду -- казался занятымъ своимъ дѣломъ, въ сущности же, вовсе о немъ не думалъ; но вотъ, одна изъ дверей, ведущихъ въ сосѣднія горницы, тихо скрипнула, на порогѣ показалась старушка. Это была Богорисовна.

Она подошла къ Рогнѣдѣ и что-то тихо прошептала; Рогнѣда встрепенулась...

-- Можете уходить,-- обратилась она къ сѣннымъ дѣвушкамъ, спустя нѣсколько минутъ,-- нянюшка Богорисовна останется со мною, вы же ступайте отдыхать; на сегодня довольно работать!

Дѣвушки не заставили повторять себѣ приказаніе идти отдыхать; живо встали съ мѣстъ, сложили работу и, почтительно поклонившись сначала княгинѣ, а потомъ маленькому княжичу, одна за другой, стали выходить изъ горницы.

-- Ты говоришь, Богорисовна, что онъ второй день пируетъ съ дружиной и не можетъ выбрать минуты взглянуть на жену да на сына?..-- заговорила тогда княгиня дрожащимъ отъ слезъ и волненія голосомъ.

-- До тебя-ли ему, матушка-княгинюшка; выйди-ка на крыльцо, послушай, какой у него тамъ, въ палатахъ, шумъ стоитъ... Не до тебя ему, не до княжича!

-- Стемидъ, ты можешь тоже уходить, коли хочешь,-- обратилась, нѣсколько минутъ спустя, Рогнѣда къ сотоварищу по играмъ сына;-- княжичъ скоро спать уйдетъ; да, кстати, что же твой дѣдъ поправляется?

-- Плохо,-- отвѣчалъ Стемидъ.

-- А знахарка ходитъ?-- вмѣшалась Богорисовна.

-- Ходитъ; только пользы отъ нея никакой нѣтъ.

-- Ишь ты вѣдь, напасть какая!-- продолжала старуха, качая головой и сочувственно глядя на мальчика, пока онъ надѣвалъ на себя, раньше сброшенный и лежавшій на одной изъ скамеекъ, теплый кафтанъ.

Когда онъ вышелъ на дворъ, его сразу охватилъ насквозь пронизывающій холодъ; онъ плотнѣе запахнулъ полы кафтана, нахлобучилъ на лобъ шапку и зашагалъ по направленію къ воротамъ. Позади, изъ потѣшнаго дворца, доносились звуки гуслей, удалыхъ пѣсенъ и грубый смѣхъ пирующихъ.

-- Не кручинься, княгинюшка, брось печалиться, побереги себя для сына... Съ нимъ, все равно, ничего не подѣлаешь... Горбатаго, видно, одна могила исправитъ,-- продолжала между тѣмъ Богорисовна.

-- Бросить печалиться? Нѣтъ, Богорисовна, не могу я этого!.. Слишкомъ накипѣло на душѣ!-- отозвалась княгиня, и сейчасъ же приказала мамушкѣ отвести спать Изяслава.

Рогнѣда была дочь полоцкаго князя Рогвольда. Владиміръ взялъ ее себѣ въ жены силою, а Рогвольда и двухъ сыновей его (братьевъ Рогнѣды) убилъ. Горе несчастной женщины было выше ея силъ; неволею ставъ женою Владиміра, она впала въ полное отчаяніе, убивалась, тосковала не только по цѣлымъ днямъ, но иногда даже и ночи напролетъ просиживала безъ сна, оплакивая близкихъ сердцу людей и дорогую родину... Страданіе ея не имѣло границъ, но порою еще, кромѣ этого страданія, въ наболѣвшемъ сердцѣ ея ключемъ закипала злоба, вызванная въ послѣднее время въ особенности полнымъ равнодушіемъ мужа... Въ подобныя минуты она становилась угрюма, задумчива... Слезы какъ-то застывали на ея глазахъ, и она не хотѣла видѣть около себя никого, кромѣ старой Богорисовны. Вотъ почему и теперь княжича Изяслава отправила она спать, а Стемиду и сѣннымъ дѣвушкамъ приказала удалиться изъ терема...

Чѣмъ дальше отходилъ Стемидъ отъ дворца княжескаго, тѣмъ шумъ и гамъ становились менѣе слышны, а когда онъ выбрался за ворота, то до ушей его не долетало ни малѣйшаго звука. Время было позднее; онъ шелъ торопливыми шагами, по направленію къ лѣсу, у опушки котораго стоялъ домикъ его дорогого дѣдушки... Шелъ мальчикъ и думалъ о томъ, что станется съ нимъ, бездомнымъ, никому ненужнымъ сиротою, если дѣдушка не выживетъ? Добрая княгиня Рогнѣда, конечно, охотно позволила бы ему жить при Богорисовнѣ, да и княжичъ Изяславъ его любитъ,-- но въ потѣшномъ дворцѣ въ послѣднее время идутъ толки очень нехорошіе... Слышно, будто между Владиміромъ и Рогнѣдой нелады пошли, а у князя "Краснаго Солнышка" нравъ крутой, шутки съ нимъ плохія... Случись что-либо для Рогнѣды неблагопріятное, такъ не только бабушкѣ Богорисовнѣ не сдобровать, а и съ самой княгиней, еще неизвѣстно, чѣмъ дѣло кончится... Придется ему, значитъ, тогда перебраться въ Кіевъ, къ дядѣ двоюродному (послѣднему родственнику). Только житье у дяди ужъ больно несладкое! Дядя занимается рыболовствомъ, но весь свой заработокъ прогуливаетъ съ товарищами и, вернувшись домой съ попойки, каждый разъ домашнихъ угощаетъ колотушками.

-- "Жить тамъ не могу!" чуть ли не въ сотый разъ повторилъ себѣ мальчикъ и, чувствуя, что подступившія къ горлу слезы начинаютъ душить его, въ изнеможеніи опустился на землю, и впалъ въ тяжелое забытье...

Долго ли продолжалось это состояніе, Стемидъ не могъ опредѣлить; когда же онъ наконецъ очнулся, то, къ крайнему своему изумленію, увидѣлъ стоявшаго около себя незнакомаго мальчика, который подкрался, вѣроятно, очень тихо и незамѣтно.

Мальчикъ смотрѣлъ на Стемида хорошими, добрыми глазами... Стемидъ сразу почувствовалъ къ нему довѣріе.

-- Что съ тобой?-- спросилъ между тѣмъ мальчикъ, ласково взявъ его за руку,-- я давно тебя спрашиваю, а ты ничего не отвѣчаешь.

-- Я... Дѣдушка... Мнѣ его очень жалко... несвязно бормоталъ Стемидъ.

-- Не волнуйся, и говори яснѣе,-- продолжалъ незнакомый мальчикъ.

Стемидъ сдѣлалъ надъ собою усиліе, и въ короткихъ словахъ, уже болѣе покойнымъ голосомъ, передалъ о себѣ все то, что намъ извѣстно.

-- Я съ радости отдалъ бы богамъ въ жертву послѣднюю рубашку, лишь бы дѣдушка поправился,-- сказалъ онъ въ заключеніе и украдкою смахнулъ катившуюся по щекѣ слезу.

-- Ты говоришь -- "богамъ",-- перебилъ незнакомецъ, покачавъ головой; -- Богъ на свѣтѣ Одинъ, Истинный, Всемогущій! Никакихъ жертвоприношеній отъ людей Онъ не требуетъ. Ему не нужны богатые дары, которыми язычники стараются задобрить своихъ боговъ -- истукановъ; Онъ требуетъ отъ человѣка только твердой вѣры, любви къ ближнему да добрыхъ дѣлъ... И если человѣкъ усердно молится, Господь всегда внемлетъ его просьбамъ, относясь къ нему, какъ любящій отецъ къ своимъ дѣтямъ. Къ этому Всемогущему Богу прибѣгаютъ съ мольбами страждущіе, обремененные... Больнымъ Онъ возвращаетъ здоровье, на здоровыхъ проливаетъ свою безграничную милость, конечно, если они того заслуживаютъ. "Блаженны плачущіе, ибо они утѣшатся ",-- говоритъ Онъ тѣмъ, кому живется тяжело; " блаженны нищіе духомъ, ибо ихъ есть царствіе небесное", говоритъ Господь людямъ смиреннымъ. Милостивымъ-- обѣщаетъ Онъ помилованіе, гонимымъ за правду -- вѣчную награду на небесахъ...

-- Гдѣ этотъ Богъ? Говори скорѣе, я хочу Его видѣть, хочу просить, чтобы Онъ спасъ дѣдушку!-- вскричалъ Стемидъ умоляющимъ голосомъ.

-- Видѣть Его человѣческими глазами нельзя, но молиться Ему можно, это всякому доступно.

-- Странны твои рѣчи; не могу ихъ въ толкъ взять.

Незнакомецъ, между тѣмъ, опустился на землю, сѣлъ рядомъ со Стемидомъ и, продолжая съ жаромъ говорить о безграничной милости Всемогущаго Бога, совершенно увлекъ слушателя своими рѣчами; маленькій язычникъ весь обратился въ слухъ. Столько новаго, непонятнаго и, вмѣстѣ съ тѣмъ, отраднаго звучало въ этой рѣчи, что онъ готовъ былъ слушать и слушать ее безъ конца...

-- Однако я заговорился съ тобою; прощай, мнѣ идти пора,-- прервалъ самъ себя незнакомецъ;-- не падай духомъ! Богъ дастъ, дѣдушка твой поправится; я буду тоже за него молиться.

Съ этими словами онъ всталъ съ мѣста; одновременно съ нимъ вскочилъ на ноги и Стемидъ.

-- Неужели мы больше не встрѣтимся?-- вскричалъ онъ;-- я хочу еще хоть одинъ разъ послушать твоихъ рѣчей; скажи, гдѣ ты живешь?... Какъ тебя звать?...

-- Меня зовутъ Петей, а живу я въ Кіевѣ, неподалеку отъ Подола.

-- Пожалуй, по сосѣдству съ моимъ дядей, онъ рыболовъ...

-- Можетъ быть; мой отецъ тоже былъ рыболовомъ; теперь мы съ матерью продолжаемъ его дѣло... Я ловлю рыбу, мать вяжетъ и чиститъ сѣти... Будешь въ Кіевѣ у дяди,-- заходи; насъ найти легко. Спроси "рыбака -- Петю",-- всякій знаетъ.

-- Ладно,-- отозвался Стемидъ и, когда Петя хотѣлъ вторично уже удалиться, ухватился за него обѣими руками, проговоривъ прерывисто:-- ты христіанинъ?

Петя утвердительно кивнулъ головой.

-- Приду; непремѣнно приду. Ты мнѣ что-нибудь разскажешь о вашемъ Богѣ и о томъ, какъ надо Ему молиться...

-- Охотно. А до тѣхъ поръ я буду молиться за твоего дѣдушку... Мы съ матерью часто ходимъ молиться на то мѣсто, гдѣ раньше стояла христіанская церковь во имя Николая Чудотворца, но теперь ея нѣтъ: злой князь Святославъ, разорилъ нашъ храмъ, и на мѣстѣ его остались однѣ развалины; однако Кіевскіе христіане все же собираются туда для молитвы.

Съ этими словами Петя еще разъ дружески кивнулъ головой Стемиду и пошелъ впередъ, по дорогѣ къ Кіеву.

Стемидъ долго провожалъ его глазами; въ бѣлокурой головкѣ мальчика тянулись длинныя вереницы мыслей, самыхъ разнообразныхъ и, вмѣстѣ съ тѣмъ, самыхъ неотвязчивыхъ. При всемъ своемъ стараніи, онъ никакъ не могъ въ нихъ разобраться... Все то, что онъ сейчасъ узналъ отъ Пети-христіанина о незнакомомъ ему Божествѣ, сильно интересовало его, неудержимо влекло его къ этому невѣдомому Господу и вызывало въ немъ одновременно какое-то отвращеніе къ богамъ языческимъ. Онъ машинально закрылъ глаза, чтобы легче сосредоточиться на своихъ мысляхъ... Но это продолжалось недолго. Ему вдругъ стало страшно... Въ воображеніи живо представился образъ деревяннаго, неуклюжаго Перуна съ серебряной головой и золотыми усами... Ему показалось, что Перунъ гнѣвается на него за такія мысли грозитъ отнять дѣдушку...

-- Петя! Петя!-- громко крикнулъ онъ тогда отчаяннымъ голосомъ,-- не уходи... Вернись, мнѣ страшно!

Но Петя не могъ его разслышать, такъ какъ былъ уже далеко.

II.

На дворѣ начало уже свѣтать, когда загулявшіеся гости Владиміра стали, наконецъ, расходиться.

Послѣднимъ вышелъ изъ потѣшнаго дворца дядя великокняжескій -- воевода Добрыня, вмѣстѣ съ однимъ молодымъ витяземъ.

-- Оставь,-- говоритъ,-- не спрашивай, очемъ я кручинюсь, и какая дума залегла у меня на сердцѣ... Придетъ время, самъ скажу.-- Вотъ что отвѣтилъ мнѣ князь-племянникъ, когда я сталъ допытываться,-- тихо говорилъ Добрыня витязю, очевидно, продолжая раньше начатый разговоръ.

Витязь покачалъ головой.

-- Больно много ужъ въ Кіевѣ расплодилось враждебныхъ намъ христіанъ,-- отозвался онъ также тихо.

-- Да и среди дружины нашей стали они. проявляться... Смущаютъ князя, совсѣмъ смущаютъ!

-- Ужъ и не говори! такъ онъ измѣнился, что узнать нельзя... Даже богамъ меньше усердствуетъ.

-- А пированье его съ нами на что похоже, развѣ раньше то такъ было? То, какъ будто, забудется, разойдется; потомъ точно обухомъ кто по головѣ его стукнетъ,-- сразу и пировать перестанетъ и задумается...

-- Вотъ хотя бы сегодня? Сначала какъ веселился, любо смотрѣть! И пѣніе, и гусли, все тѣшило... А потомъ, ни съ того ни съ сего, закручинился, затуманился... Мы всѣ не прочь были еще попировать, но какой ужъ тутъ пиръ, когда самъ хозяинъ чернѣе осенней ночи глядитъ.,

-- Ума не приложишь, какъ и чѣмъ горю пособить!

Нѣсколько минутъ оба собесѣдника шли молча; затѣмъ витязь Заговорилъ первый.

-- А вѣдь есть средство пособить горю...-- замѣтилъ онъ почти шепотомъ.

Воевода взглянулъ на него вопросительно.

-- Ты только меня не выдай, а я скажу тебѣ по дружбѣ,-- мы съ братомъ еще вчера рѣшили достать отъ знахарки-кудесницы (знаешь, которая живетъ въ лѣсу, недалеко отъ хижины лѣсного сторожа) такое зелье, что всякую бѣду отвращаетъ... Хотимъ испробовать его дѣйствіе...

-- Надъ кѣмъ?-- не безъ тревоги перебилъ воевода.

-- Надъ тѣмъ, кто не твердъ въ вѣрѣ и колебаться начинаетъ. Да ты не смущайся, это зелье безвредное... Оно только предохраняетъ человѣка отъ посторонняго вліянія.

-- Но кто возьмется примѣнить его къ дѣлу и какимъ способомъ?

-- Это все обдумано,-- надо только немедленно доставить зелье въ Кіевъ, сыну этой самой знахарки. Онъ прислужникъ Богомола, главнаго жреца Перунова, и берется все устроить.

Воевода ничего не отвѣтилъ, на лицѣ его выражалось что-то похожее на сомнѣніе.

-- Говорятъ тебѣ, не смущайся,-- продолжалъ уговаривать его витязь;-- зелье, какъ есть, совсѣмъ безвредное... Это простая вода изъ Днѣпра... Знахарка только прочтетъ надъ ней заклинаніе,-- вотъ и все!

Разсуждая о томъ же, собесѣдники вышли за ворота и скоро скрылись изъ виду.

-----

Въ потѣшномъ дворцѣ огни мало-по-малу потухали; только въ опочивальнѣ Владиміра виднѣлся еще слабый свѣтъ ночника. Не спалось князю -- "Красному Солнышку",-- думы разныя одолѣвали его... Витязь былъ правъ въ своемъ предположеніи: вліяніе христіанъ-дружинниковъ, дѣйствительно, не проходило для него безслѣдно. Отличаясь большимъ природнымъ умомъ, Владиміръ все чаще и чаще задумывался надъ тѣмъ, гдѣ истина: въ томъ ли язычествѣ, которому онъ служитъ, или въ христіанствѣ? И невольно начиналъ колебаться...

Несмотря на поздній часъ и отуманенную винными парами голову, прежде чѣмъ уснуть, князь и теперь погрузился въ свои обычныя думы. Онъ всецѣло отдался имъ и занятъ былъ размышленіемъ до тѣхъ поръ, пока физическая усталость, въ концѣ концовъ, не взяла верхъ надъ его тревожнымъ нравственнымъ состояніемъ... Тогда онъ бросился на постель одѣтый и сразу заснулъ крѣпкимъ, богатырскимъ сномъ.

Не спалось также и княгинѣ; въ ея теремѣ тоже мерцалъ огонекъ... Сливаясь съ едва замѣтнымъ еще свѣтомъ ранней утренней зари, онъ падалъ на блѣдное лицо красавицы и придавалъ ему какой-то особенный оттѣнокъ; глаза ея горѣли лихорадочнымъ блескомъ; она судорожно сжимала въ рукѣ небольшой богато украшенный ножъ... Этотъ ножъ принадлежалъ раньше ея отцу... къ ней онъ попалъ случайно... Она не только никому его никогда не показывала, но и сама, словно, избѣгала разглядывать... А Теперь, вотъ ужъ вторую ночь, княгиня, наединѣ, дрожащими руками, неизвѣстно для чего, достаетъ ножъ изъ вдѣланнаго въ стѣну поставца, пристально устремляетъ на него глаза и начинаетъ вспоминать мельчайшія подробности того ужаснаго дня, когда Владиміръ убилъ ея отца и братьевъ... Въ ней клюнемъ кипитъ злоба... Она чувствуетъ, что ее всю охватываетъ жажда мести, что она не въ силахъ дольше владѣть собою... И, какъ безумная, Рогнѣда бѣжитъ къ тому мѣсту, гдѣ находится маленькая дверь, прикрытая роскошнымъ греческимъ ковромъ.

Дверь эта ведетъ изъ терема въ потѣшный дворецъ.

Вотъ приподняла княгиня коверъ, открыла дверь и тихо двинулась впередъ по длинному узкому переходу...

Едва касаясь пола, затаивъ дыханіе, какъ воръ, прокралась Рогнѣда въ опочивальню мужа, гдѣ, при мерцаніи ночного свѣтильника, скоро разглядѣла лежащаго на кровати князя. Онъ спалъ на спинѣ; дыханіе его было прерывистое, ротъ полуоткрытъ, выраженіе лица -- величественно и грозно...

Княгинѣ стало страшно; въ ней сказалась женщина... Она отступила назадъ и, въ первую минуту, почти готова была бѣжать обратно... Но тутъ какой-то невидимый голосъ, словно, прошепталъ надъ ухомъ: "кровь за кровь... смерть за смерть!" Этого было достаточно... Княгиня встрепенулась... Лѣвою рукою она мгновенно закрыла лицо, а правою высоко занесла ножъ надъ головою своей беззащитной жертвы...

Но, видно, жизнь князя-язычника, въ душѣ уже готоваго къ переходу въ христіанство, нужна была Господу, такъ какъ свыше ему было предназначено пролить источникъ свѣта на всю Русскую землю...

Владиміръ вдругъ пробудился. Ножъ выскользнулъ изъ дрожащей руки Рогнѣды, она встрѣтилась глазами со сверкающимъ взоромъ мужа, вскрикнула и... потеряла сознаніе...

-----

Вернемся къ нашимъ маленькимъ героямъ -- Петѣ и Стемиду. Первый, послѣ бесѣды съ юнымъ товарищемъ, направился по дорогѣ въ Кіевъ, домой; второй, придя, наконецъ, въ себя отъ охватившаго его ужаса при мысли о гнѣвѣ Перуна, тоже зашагалъ впередъ, прямо къ лѣсу. Скоро дошелъ онъ до хижины дѣдушки, гдѣ ему повстрѣчалась уродливая старуха, закутанная въ лохмотья; она опиралась на толстую сучковатую палку... То была, всѣмъ извѣстная въ околодкѣ, знахарка-колдунья, прозванная "Лупоглазихой" за свои необыкновенно большіе, выпуклые глаза.

Она, отъ времени до времени, приходила навѣщать больного старика и приносила ему собственноручно приготовленныя лѣкарства изъ сухихъ травъ и кореньевъ.

Видъ ея всегда приводилъ Стемида въ ужасъ,-- онъ и теперь хотѣлъ свернуть въ сторону и спрятаться, но старуха, увидѣвъмальчика, подозвала его къ себѣ.

-- Ты гдѣ шатаешься?-- заговорила она строго.-- Дѣдъ боленъ, а тебя и съ собаками не найдешь!

-- За мной изъ потѣшнаго дворца присылали... Въ княгининъ теремъ приказано было придти... Забавляться съ княжичемъ...-- растерянно отвѣчалъ Стемидъ.

-- Забавляйтесь, пока забавляется... Можетъ, забавамъ-то вашимъ князь "Красное Солнышко" скоро конецъ положитъ... Обошли его христіане... Не до забавъ ему теперь... Совсѣмъ пересталъ веселиться, какъ бывало раньше... Немила, вишь, ему стала вѣра прародителей... Новой захотѣлось... Къ матушкѣ княгинѣ Рогнѣдѣ и сыну родному совсѣмъ охладѣлъ... Охъ! не ладно... не ладно... Не быть тутъ добру.

Стемидъ стоялъ неподвижно; ему припомнилась недавняя бесѣда съ Петей христіаниномъ и, вмѣстѣ съ тѣмъ, въ воображеніи его снова выросъ грозный образъ Перуна.

-- Слушай-ка, мальчуга,-- продолжала шамкать беззубая знахарка.. -- у меня до тебя есть дѣльце...

Съ этими словами она вынула изъ кармана небольшой глиняный кувшинчикъ, заткнутый толстой тряпкой.

-- Этотъ кувшинчикъ надо завтра снести въ Кіевъ и передать моему сыну Руслану; его тамъ всякій знаетъ... Какъ придешь въ Кіевъ, спроси: гдѣ, молъ, тутъ теремный дворецъ великокняжескій, въ которомъ князь Владиміръ витязей своихъ чествуетъ. Мой сынъ живетъ отъ дворца недалеко... Онъ служитъ у верховнаго жреца Перунова... Понялъ? Смахай-ка туда, будь добренькій... ножки у тебя молодыя, силы тоже, а я побуду при дѣдушкѣ... Ему уже гораздо лучше послѣ моего послѣдняго лѣкарства... Ну что, смахаешь?

Представившійся случай отправиться въ Кіевъ показался Стемиду очень заманчивымъ; онъ давалъ возможность повидать Петю и снова послушать его умныя рѣчи, а потому Стемидъ сейчасъ же согласился, взялъ кувшинчикъ и уже намѣревался войти въ хижину, какъ Лупоглазиха снова его окликнула.

-- Только, чуръ, никому ни слова не сказывать про кувшинчикъ, слышишь?-- добавила она строгимъ голосомъ; коли проболтаешься,-- всѣ бѣды посыплются и на тебя, и на твоего дѣдушку...

-- А если дѣдушка меня спроситъ, куда я ухожу,-- какъ же ему сказать?

-- Скажи,-- въ Кіевъ,-- Лупоглазиха по дѣлу посылаетъ къ сыну,-- вотъ и весь твой сказъ.

Стемидъ кивнулъ головой и вошелъ въ хижину.

Дѣдушку онъ засталъ, по прежнему, лежащимъ въ кровати; но видомъ дѣдушка казался лучше и свѣжѣе противъ того, какъ мальчикъ покинулъ его утромъ; при видѣ внука больной даже улыбнулся, а когда Стемидъ подошелъ ближе, то дѣдъ сталъ разспрашивать про Богорисовну и про то, какъ внукъ провелъ день въ княжескомъ теремѣ.

Стемидъ, на всѣ его разспросы, отвѣчалъ подробно; но подробнѣе всего разсказалъ про встрѣчу и бесѣду съ маленькимъ христіаниномъ. Дѣдушка слушалъ съ напряженнымъ вниманіемъ и по временамъ перебивалъ его, задавая вопросы касательно того, что ему казалось непонятно, но Стемидъ, къ сожалѣнію, не могъ удовлетворить его любопытство, такъ какъ самъ изъ словъ Пети не уяснилъ себѣ еще многаго.

-- Надо Петю спросить,-- отвѣчалъ онъ на разспросы дѣда о христіанахъ и между прочимъ добавилъ, что завтра, по порученію знахарки Лупоглазихи, идетъ онъ въ Кіевъ, гдѣ непремѣнно разыщетъ Петю.

Ночью Стемидъ спалъ плохо; все еще находясь подъ вліяніемъ недавно пережитаго волненія, онъ долго не могъ успокоиться и заснулъ только на разсвѣтѣ, а съ первыми лучами восходящаго солнца уже вскочилъ на ноги. Надо было кое-что приготовить дѣдушкѣ, прибрать избушку, наносить воды, дровъ и вообще, какъ говорится, "въ хаткѣ поприбраться".

-- Теперь пока прощай,-- обратился онъ къ больному, когда все было исполнено,-- я не замѣшкаюсь, а до моего прихода Лупоглазиха обѣщала побыть съ тобою,-- и, поцѣловавъ старика, Стемидъ поспѣшно вышелъ изъ хижины.

Прислужникъ верховнаго жреца Перунова, Русланъ,-- давно уже былъ предупрежденъ двумя своими братьями-витязями о томъ, что на дняхъ къ нему явится посланный отъ матери, съ волшебнымъ снадобьемъ, для извѣстной цѣли. Онъ съ нетерпѣніемъ поджидалъ этого посланнаго и, какъ только Стемидъ вошелъ къ нему, быстро двинулся къ нему навстрѣчу и бережно принялъ изъ его рукъ кувшинчикъ съ драгоцѣнной влагой.

Посвященный въ тайный заговоръ, имѣвшій цѣлью противодѣйствовать вліянію христіанъ на язычниковъ, Русланъ возлагалъ большія надежды на присланное матерью снадобье и твердо вѣрилъ въ его чудодѣйственную силу.

-- Я слыхалъ отъ матери, что у тебя здѣсь въ Кіевѣ есть дядя?-- обратился онъ къ Стемиду.

-- Есть,-- отвѣчалъ послѣдній.

-- Отдохни, пообогрѣйся, а потомъ, коли хочешь, сбѣгай навѣстить его, только не смѣй болтать лишняго про то, зачѣмъ пришелъ въ Кіевъ; моя мать, навѣрное, тебя тоже объ этомъ предупредила?

-- Да.

-- Ну такъ и держи языкъ за зубами; а къ дядѣ сходить можешь,-- сказалъ Русланъ въ заключеніе и, не дожидаясь отвѣта, самъ первый вышелъ на улицу, чтобы пойти по направленію къ жилищу верховнаго жреца.

Одновременно съ нимъ вышелъ и Стемидъ, но, вмѣсто того, чтобы идти къ дядѣ, поспѣшилъ отправиться на поиски Пети.

Русланъ шелъ торопливыми шагами. До терема, гдѣ жилъ верховный жрецъ, было недалеко, тѣмъ не менѣе онъ старался пробраться къ жрецу незамѣтно. Смѣло войдя въ теремъ, онъ толкнулъ ногою входную дверь и очутился въ небольшой свѣтлицѣ. Полки и поставцы въ ней заставлены были серебряными сосудами различныхъ видовъ и формъ, равно какъ и прочими вещами, составлявшими необходимую принадлежность жреца для совершенія жертвоприношеній. Всѣ эти предметы въ порядкѣ размѣщены были по мѣстамъ и освѣщались двумя лампадами, укрѣпленными на двухъ высокихъ подставкахъ. Въ переднемъ углу свѣтлицы стоялъ дубовый столъ, кругомъ него разставлены были скамьи, и на одной изъ нихъ, прикрытой звѣриной шкурой, сидѣлъ старикъ съ окладистой сѣдой бородою. Выраженіе лица его казалось задумчиво; онъ держалъ въ рукѣ пергаментный свитокъ, который, при появленіи Руслана, сейчасъ же отбросилъ въ сторону.

-- Ну что!-- обратился онъ къ Руслану вполголоса, словно боясь, чтобы кто не подслушалъ, хотя въ теремѣ, кромѣ ихъ двоихъ, никого не было.

-- Получилъ,-- такъ же тихо, съ почтеніемъ отвѣтилъ Русланъ, передавая ему кувшинчикъ.

-- Испробовать можно,-- продолжалъ верховный жрецъ, медленно выталкивая изъ горлышка кувшина, скрученную въ видѣ пробки, тряпицу.-- Мы обязаны все пробовать для отвращенія бѣды... Обязаны вступиться за вѣру нашихъ предковъ, дѣдовъ и отцовъ... за вѣру, которой начинаютъ гнушаться князь и многіе изъ его приближенныхъ... Я тебя всегда Отличалъ и отличаю отъ остальныхъ моихъ служителей, съ тобою однимъ могу говорить откровенно...

Русланъ отвѣсилъ низкій поклонъ.

-- Ты долженъ устроить такъ, чтобы, на первомъ же пиру великаго князя съ витязями и дружинниками, они отвѣдали этой влаги... Не травить мы ихъ собираемся, а спасать отъ вины великой... За насъ Перунъ всемогущій, бояться нечего! Послѣднія слова жрецъ произнесъ торжественно, привставъ со скамьи и потрясая въ воздухѣ своими сильными, воздѣтыми къ небу, руками.

-- Развѣ я не служитель всемогущаго Перуна и не твой вѣрный рабъ, господинъ мой?-- выразительно и громко отвѣтилъ Русланъ,-- мнѣ некого бояться!-- Враги Перуновы со мною ничего не подѣлаютъ... Снадобье я цолучилъ отъ своей родной матери; мнѣ его принесъ внукъ мамушки княжича Изяслава.-- Между приближенными слугами князя Владиміра у меня много знакомыхъ, и одинъ изъ нихъ уже обѣщалъ все устроить по нашему наказу; онъ никогда не встанетъ на сторону христіанъ,-- мы можемъ быть совершенно покойны...

-- Я вполнѣ тебѣ довѣряюсь,-- прервалъ верховный жрецъ.-- Кто выполнитъ задуманное нами дѣло, мнѣ все равно,-- лишь бы только выполнилъ; а вотъ надъ тѣмъ, что мнѣ недавно высказалъ самъ князь, невольно станешь задумываться; да, дѣло это не шуточное!..

Русланъ смотрѣлъ на своего господина вопросительными глазами.

-- Въ откровенной бесѣдѣ со мною онъ высказалъ затаенную мысль, что крѣпко не люба ему старая наша вѣра,-- продолжалъ верховный жрецъ,-- и на мое предложеніе пожаловать на нашъ священный обрядъ жертвоприношенія всемощному Перуну -- отвѣтилъ такъ: "ваши жертвоприношенія, орошаемыя кровью безсловесныхъ животныхъ, я считаю бойней... Вы преклоняете колѣна предъ кумиромъ Перуномъ... вы молитесь ему... Раньше и я это дѣлалъ, а теперь меня, словно, что удерживаетъ... Мнѣ начинаетъ казаться, что мы покланяемся не тому, кому слѣдуетъ".

-- Какъ?! Неужели это могъ сказать тотъ самый набожный князь Владиміръ, который не жалѣлъ ни серебра, ни золота на украшеніе идола Перуна и еще такъ недавно поставилъ нѣсколько кумировъ въ Кіевѣ? Да чѣмъ же, наконецъ, все это кончится?-- вскричалъ Русланъ, съ отчаяніемъ всплеснувъ руками.

-- Дальше дѣло идти такъ не можетъ,-- снова заговорилъ верховный жрецъ, послѣ минутнаго молчанія; я сдѣлалъ распоряженіе о томъ, чтобы завтра же собрать на совѣтъ княжескихъ витязей и бояръ. Я скажу имъ, что мнѣ, какъ лицу близко стоящему къ богамъ,-- извѣстно, что боги сильно разгнѣвались на невѣріе нечестивыхъ кіевлянъ, и что, если всѣ они во время не опомнятся, то всесильный Перунъ пошлетъ на нихъ безконечныя бѣдствія. Мало того, я еще добавлю, что, для усмиренія гнѣва Перунова, необходимо принести ему человѣческую жертву, именно ту, которую намѣчу я,-- по ниспосланному мнѣ самимъ же Перуномъ -- вдохновенію. Жертва эта будетъ, конечно, христіанинъ.

Русланъ слушалъ своего господина съ восторгомъ и, вмѣстѣ съ тѣмъ, съ подобострастіемъ; онъ какъ бы упивался его рѣчами, какъ бы боялся проронить изъ нихъ даже одно слово... Жрецъ долго еще говорилъ на эту тему; порою, по губамъ его скользила отвратительная улыбка, порою же онъ начиналъ говорить шопотомъ.

III.

Русланъ давно уже былъ дома, когда Стемидъ, наконецъ, вернулся отъ Пети, въ бесѣдѣ съ которымъ, не замѣчая времени, засидѣлся довольно долго. Петя опять ему разсказывалъ много новаго и поразительнаго. Больше всего Стемиду понравился разсказъ юнаго друга о рождествѣ Спасителя, о Его служеніи людямъ посредствомъ проповѣди и чудесныхъ исцѣленій, также о мучительныхъ крестныхъ страданіяхъ Христа и чудномъ Его воскресеніи. Стемидъ старался все это хорошенько запомнить, чтобы, придя домой, подробно передать дѣдушкѣ.

Русланъ накормилъ его ужиномъ и предложилъ лечь спать; самъ же медлилъ ложиться. Чувствуя себя утомленнымъ, Стемидъ съ наслажденіемъ вытянулся на лавкѣ, закрылъ глаза и уже почти началъ засыпать, какъ его разбудилъ скрипъ двери, на порогѣ которой показался высокій мужчина, съ очень непріятною наружностью; судя по платью, онъ принадлежалъ къ числу великокняжескихъ слугъ. Русланъ съ нимъ дружески поздоровался, и они, присѣвъ къ столу, начали о чемъ-то перешептываться, изрѣдка поглядывая въ сторону мальчика. Потомъ, полагая, вѣроятно, что мальчикъ спитъ, стали говорить громче.-- Русланъ разсказалъ своему посѣтителю про недавній разговоръ съ верховнымъ жрецомъ, про присланный Лупоглазихой кувшинчикъ, и про готовившійся заговоръ противъ христіанъ.

Стемидъ сдѣлался невольнымъ свидѣтелемъ ихъ задушевной бесѣды, когда же рѣчь коснулась того, что верховный жрецъ завтра же будетъ публично объявлять боярамъ и витязямъ о необходимости немедленно принести въ жертву разгнѣванному Перуну человѣка и, при этомъ, обязательно христіанина,-- то его, словно что за сердце схватило.-- "А что, если этотъ человѣкъ-христіанинъ будетъ Петя?" -- съ ужасомъ подумалъ онъ...

Затаивъ дыханіе, онъ сталъ внимательнѣе прислушиваться къ разговору, но товарищи снова заговорили шопотомъ, такъ что дальше, при всемъ стараніи, ничего нельзя было разслышать.

Мысль, что дѣло касается Пети, неотвязно преслѣдовала Стемида; и онъ провелъ тревожную ночь. Дождавшись, наконецъ, утра, Стемидъ поспѣшилъ проститься со своимъ гостепріимнымъ хозяиномъ, сказавъ, что торопится домой, такъ какъ оставилъ дѣдушку совсѣмъ еще больнымъ и слабымъ. Русланъ его не удерживалъ; онъ самъ торопился къ верховному жрецу, чтобы совмѣстно съ нимъ выступить передъ собранною послѣднимъ толпою язычниковъ-слушателей.

Утро выдалось пасмурное, холодное, но, несмотря на это, на площади вокругъ Перунова идола народъ давно уже тѣснился плотною толпою. Стемидъ, вмѣсто того, чтобы идти по направленію къ дому, тоже вмѣшался въ эту толпу. Взоры всѣхъ были устремлены въ одну точку, лица выражали нетерпѣніе; на широкомъ подножіи кумира долженъ былъ появиться верховный жрецъ.

Каждому хотѣлось пробраться къ жрецу ближе, чтобы лучше его слышать и яснѣе видѣть, но общая торжественная тишина, при этомъ, почти не нарушалась.

Прошло около получаса томительнаго ожиданія; наконецъ среди толпы пробѣжалъ шопотъ: "идетъ, идетъ", и, вслѣдъ затѣмъ, передъ присутствующими предстала мощная фигура Перунова жреца, явившагося въ сопровожденіи нѣсколькихъ служителей, въ числѣ которыхъ Стемидъ сейчасъ же узналъ и Руслана. Верховный жрецъ, поддерживаемый подъ руки, медленно взобрался на помостъ, окинулъ быстрымъ взглядомъ окружающую толпу и заговорилъ громкимъ голосомъ:

-- Мудрые бояре, дружинники великаго князя Владиміра Святославича и всѣ, здѣсь црисутствующіе, граждане Кіева! Какъ жрецъ верховный, близко стоящій ко всемощному Перуну, объявляю вамъ, что мѣра терпѣнія великаго Перуна переполнена: онъ не можетъ долѣе сносить того, что многіе изъ кіевлянъ,-- какъ граждане, такъ и ратные люди,-- стоящіе въ рядахъ великокняжеской дружины,-- съ каждымъ почти днемъ, не только все менѣе и менѣе усердствуютъ своимъ богамъ, а еще охотно поддаются вліянію христіанъ и стоятъ за законъ греческій... Къ нашему великому горю, даже самъ князь, раньше ревностно относившійся къ поклоненію языческимъ богамъ, теперь совершенно измѣнился... Ему стали не любы наши празднества, обряды и молитвословія... Не любы жертвоприношенія, да и самыя жертвоприношенія-то, въ общемъ, оскудѣли... Вѣра ослабѣваетъ... О прежнемъ усердіи къ ней нѣтъ и помину... Повторяю, мудрые бояре и дружинники великокняжескіе, мѣра терпѣнія могучаго Перуна переполнена! Если вы, всѣ здѣсь стоящіе (при этомъ жрецъ торжественно обвелъ передъ собою рукой), не поспѣшите умилостивить его, то на ваши головы посыплются безконечныя бѣды, напасти, несчастія...

Послѣднія слова жреца вызвали среди внимательно слушавшей его толпы глухой ропотъ.

-- Неужели кара боговъ надвинется на всѣхъ безъ разбора?.. Мы ни въ чемъ не виновны!..

-- Мы не отступаемъ отъ вѣры предковъ и отъ жертвоприношеній!-- слышались отовсюду громкіе возгласы, къ которымъ иногда примѣшивались даже вопли женщинъ и дѣтей.

Жрецъ постарался водворить спокойствіе жестомъ руки и продолжалъ рѣчь свою.

-- Вы говорите, что отъ жертвоприношеній не отказываетесь? Еще бы! Но я долженъ васъ предупредить, что въ настоящее время, прогнѣванные вашимъ поведеніемъ, боги не удовольствуются уже обыкновенными жертвоприношеніями... Да, да!.. Гнѣвъ ихъ утолить можетъ лишь человѣческая кровь, а не кровь безсловесныхъ животныхъ... Чьей именно крови онъ требуетъ,-- мнѣ тоже извѣстно.

Тутъ жрецъ замолчалъ, и уже сдѣлалъ шагъ назадъ, чтобы спуститься съ помоста, но въ толпѣ опять раздался гулъ цѣлой сотни голосовъ, высказывавшихъ различныя предположенія.

-- Ему нужна кровь христіанина!-- крикнулъ тогда жрецъ, повернувшись снова лицомъ къ толпѣ народа.

-- Любо!.. Любо!..-- послышались въ отвѣтъ утвердительные возгласы.-- Мы охотно выполнимъ волю могучаго Перуна; скажи только намъ, на кого онъ указываетъ.

-- На отрока-христіанина Петра, сына вдовы рыболова... Петръ -- заклятый врагъ язычниковъ, онъ старается всюду, гдѣ только возможно, проповѣдывать христіанство!-- продолжалъ кричать жрецъ.

-- Любо!.. Любо!..-- снова раздалось въ толпѣ. Верховный жрецъ, въ отвѣтъ на это восклицаніе, поклонился во всѣ четыре стороны и, поддерживаемый служителями, молча удалился съ помоста. Народъ началъ расходиться по домамъ; но такъ какъ сплотившейся толпѣ сразу разойтись было трудно, то шумъ и гамъ на площади стояли еще довольно долго. Каждый изъ присутствующихъ ощущалъ потребность высказаться и, если случайно не видѣлъ около себя знакомаго, то обращался даже къ совершенно постороннимъ лицамъ.

-- Пустите, дайте пройти!-- раздался вдругъ среди всеобщаго шума взволнованный голосъ знакомаго намъ внука Богорисовны, маленькаго Стемида, съ трудомъ пробивавшагося сквозь толпу. Лицо его было блѣдно, глаза наполнены слезами; онъ ловко прокладывалъ себѣ путь впередъ, пуская въ ходъ локти и кулаки, благодаря чему скоро очутился на одной изъ узкихъ улицъ, ведущихъ къ тому мѣсту, гдѣ жилъ Петя. Онъ спѣшилъ предупредить друга о грозившей ему опасности и дать совѣтъ о принятіи необходимыхъ къ спасенію мѣръ.

Стемидъ не могъ безъ ужаса вспомнить отвратительный крикъ жреца, только что произнесшаго смертный приговоръ его дорогому, маленькому другу... О, какимъ ненавистнымъ человѣкомъ казался ему теперь этотъ жрецъ, въ своемъ широкомъ плащѣ, прикрывавшемъ всю его фигуру сзади и заканчивавшемся острымъ колпакомъ на головѣ; спереди плащъ расходился,-- это Стемидъ отлично разглядѣлъ; изъ подъ плаща виднѣлся длинный охабень, а за поясомъ торчалъ кривой ножъ...

-- Надо спасти Петю во что бы то ни стало,-- повторялъ Стемидъ мысленно самъ про себя на пути. Наконецъ выбрался онъ изъ толпы и дошелъ до берега Днѣпра. Тамъ скоро увидѣлъ онъ ярко пылавшій костеръ, вокругъ котораго сидѣло нѣсколько рыбаковъ. Онъ пустился бѣжать по направленію къ нимъ впередъ, безъ оглядки.

-- Что тебѣ надо, мальчуга? Обидѣлъ чтоли кто тебя или чего напугался?-- окликнулъ его сѣдой старикъ, разбиравшій и сортировавшій только что пойманную рыбу.

-- Нѣтъ, дѣдушка, никто меня не напугалъ и не обидѣлъ, а тороплюсь я скорѣе повидать рыбака Петю... Можетъ, слыхалъ про такого?

-- Какъ не слыхать! Его всякій знаетъ; на что онъ тебѣ понадобился?

Стемидъ уже открылъ ротъ, чтобы откровенно сообщить обо всемъ, но тутъ ему невольно пришло на умъ, что въ лицѣ говорившаго съ нимъ незнакомаго человѣка онъ легко можетъ встрѣтить врага христіанства, т. е. язычника, который вмѣсто того, чтобы содѣйствовать, еще, пожалуй, повредитъ дѣлу, а потому рѣшилъ отвѣчать уклончиво.

-- Мнѣ надо видѣть его по собственному дѣлу... Не знаешь, дѣдушка, онъ дома?

-- Нѣтъ, родимый; ихъ, кажись, никого нѣтъ дома, и избушка заперта... Мать его собиралась уйти на цѣлую недѣлю въ Васильковъ, погостить къ брату, а Петя только что отправился рыбу ловить, должно быть, куда-нибудь не близко, потому что въ челнокѣ поплылъ...

На лицѣ Стемида невольно выразилась тревога; старикъ, очевидно, это замѣтилъ. Онъ поспѣшно всталъ со своего мѣста, взялъ Стемида за руку, отвелъ въ сторону и проговорилъ строгимъ голосомъ:

-- Не юли, а толкомъ сказывай, подосланъ что-ли кѣмъ? У Пети враговъ много. Петя христіанинъ и, главное, не только самъ живетъ по христіанской вѣрѣ, а еще старается распространять ее среди язычниковъ, чтобы обратить ихъ на путь истинный... Вотъ, за это самое, язычники и ненавидятъ его...

-- А ты, дѣдушка, христіанинъ или язычникъ?-- смѣло спросилъ Стемидъ.

-- Христіанинъ,-- тихо отвѣчалъ старикъ, ласково взглянувъ на своего маленькало собесѣдника. Тотъ, вмѣсто отвѣта, бросился ему на шею, прошептавъ умоляющимъ голосомъ:

-- Помоги спасти Петю!..-- Въ короткихъ словахъ передалъ онъ старому рыболову только что слышанную страшную рѣчь верховнаго жреца.

Старикъ слушалъ съ большимъ вниманіемъ.

-- Время терять нечего,-- отозвался онъ;-- я знаю навѣрное, что ни Пети, ни его матери нѣтъ дома. Сядемъ скорѣе въ мой челнокъ и отправимся на розыски.

Съ этими словами оба они спустились въ лодку и оттолкнулись веслами отъ берега.

IV.

Прошло нѣсколько дней; дѣдушка Стемида физически чувствовалъ себя лучше, даже началъ вставать съ кровати, но зато нравственно страдалъ невыносимо.

Стемидъ, отправившійся въ Кіевъ ненадолго, до сихъ поръ не возвращался. Несчастный старикъ положительно терялся въ догадкахъ, какъ объяснить продолжительное отсутствіе внука, тѣмъ болѣе, что тотъ оставилъ дѣда больнымъ и одинокимъ. Правда, Лупоглазиха обѣщала заходить, но развѣ на нее можно расчитывать?.. Развѣ Стемидъ не зналъ, что у этой знахарки и колдуньи постоянно слишкомъ много дѣла, такъ что, при всемъ желаніи, она не можетъ удѣлять больному старику много времени.

Чѣмъ больше задумывался надъ всѣмъ этимъ старикъ, тѣмъ грустнѣе и тревожнѣе становилось у него на душѣ.

Въ одну изъ подобныхъ тяжелыхъ минутъ, когда онъ, присѣвъ къ столу, предавался своимъ обычнымъ мрачнымъ думамъ, съ наружной стороны входной двери кто-то постучался.

-- Кто тамъ? Толкни дверь,-- она не закрыта,-- отозвался старикъ.

-- Это я,-- послышался въ отвѣтъ женскій голосъ, и на порогѣ показалась сгорбленная фигура Богорисовны.

Богорисовна, вообще, рѣдко приходила на вѣщать своего стараго родственника, и потому увидавъ ее, онъ не только удивился, но даже и встревожился, полагая, что она, навѣрное принесла ему дурныя вѣсти о Стемидѣ.

-- Ты насчетъ Стемида?-- сорвалось у него съ языка.

-- Какой Стемидъ? Не до Стемида тутъ! Зашла попрощаться; можетъ, скоро разстанемся, оба мы съ тобою старые да дряхлые... пожалуй, больше и увидѣться не придется.

-- Куда же это ты собралась такъ далеко, что больше и увидѣться не придется?

-- А вотъ ужо, погоди все разскажу, дай передохнуть, устала; моченьки моей нѣтъ, насилу дотащилась, продолжала Богорисовна и, дѣйствительно, въ изнеможеніи опустилась на скамейку. Давно слышу, что тебѣ не здоровится, все навѣстить собиралась, да у насъ въ княжескомъ теремѣ намедни такая бѣда стрялась, что и сказать нельзя... всѣ ходимъ, словно громомъ пораженные... словно въ воду "пущенные...

-- Что же такое? я ничего не слыхалъ, впрочемъ, гдѣ мнѣ слышать, отъ кого?

Въ послѣднихъ словахъ старика сказывайся слезы; онъ хотѣлъ намекнуть на продолжительное отсутствіе Стемида, полагая, что старуха что-нибудь спроситъ о немъ, но она того не поняла, потому что продолжала свою рѣчь дальше.

-- Чуть было, вѣдь, не извели нашего батюшку великаго князя,-- говорила она съ волненіемъ.

Старикъ всплеснулъ руками.

-- И какъ ты думаешь, кто?

-- Не знаю.

-- Любимая супруга его, княгиня Рогнѣда...

-- Что ты говоришь?

-- Да,-- да!

-- Быть не можетъ!

-- Какъ быть не можетъ? Ужъ кому, кому, а мнѣ то все хорошо извѣстно...

-- Рогнѣда?-- снова переспросилъ старикъ.

-- Да, Рогнѣда; не выдержала, знать, сердечная, своей тоски-кручинушки... Послѣднее время она въ особенности все обижалась, что князь къ ней не заходитъ... Ночи напролетъ просиживала въ слезахъ... Раньше, бывало, меня до бѣлаго дня отъ себя не отпускала, а тутъ, напротивъ, стала требовать, чтобы и дѣвушки сѣнныя, и я, скорѣе уходили на покой... Одной хотѣлось остаться.

-- Подижъ ты! Женщина,-- а на какое дѣло пошла...-- перебилъ старикъ,-- да какъ же все свершилось-то?

-- А вотъ какъ: великій князь наканунѣ вечеромъ пировалъ со своими витязями въ потѣшномъ дворцѣ. Навеселившись досыта, онъ, наконецъ, удалился къ себѣ, легъ спать и, навѣрное, очень крѣпко заснулъ. Можетъ, вино тому было причиной,-- не знаю, только онъ вовсе не слыхалъ, какъ она потихоньку вошла въ его княжескую спальню и, съ ножемъ въ рукѣ, подкралась къ самой его кровати...

-- Да какъ же она изъ своего-то терема пробралась туда,-- какъ ее пропустили?

-- Потайнымъ переходомъ прошла, тамъ никакой стражи нѣтъ, остановить некому... Ну, значитъ, подошла къ самой кровати, и только ножъ занесла надъ головою, князь-то и проснулся.

-- Тутъ ужъ, чай, онъ съ ней раздѣлался такъ, что сразу духъ вышибъ.

-- Какое тамъ вышибъ духъ! Пальцемъ не тронулъ... Чудной онъ какой-то сталъ нынче; прежде-то и не задумался бы смертію отомстить за измѣну, а теперь хотя, должно бытъ, мысленно и рѣшилъ казнить,-- но только и виду ей не подалъ, а велѣлъ княгинѣ вернуться въ свой теремъ, надѣть княжеское платье, что было на ней надѣто въ день свадьбы, и ждать его прихода.

-- Такъ она и сдѣлала?

-- Такъ и сдѣлала; пришла въ теремъ, блѣдная, дрожитъ вся, слова вымолвить не можетъ... Я, какъ ее увидала, даже ахнула: "достань, говоритъ, матушка, свадебный нарядъ мой, помоги одѣться".-- Начала я одѣвать ее, а у самой-то руки такъ и трясутся, ни пуговки, ни крючка и застегнуть не могу... "Теперь, говоритъ, разбуди княжича Изяслава и приведи сюда".-- Я пошла за княжичемъ, разбудила его осторожно, чтобы ребенокъ, часомъ, не испугался со сна. Привела его... Она начала ему что-то тихонько шептать на ухо... Потомъ вошелъ самъ князь, остановился передъ ней и сталъ въ нее вглядываться такими страшными глазами, что я ужаснулась; ну, думаю, сейчасъ ей сердечной, конецъ будетъ... Да, можетъ статься, такъ бы и случилось, если бы вдругъ, изъ-за ея спины, не показался княжичъ... Онъ держалъ въ своей маленькой ручкѣ мечъ, подошелъ къ отцу и проговорилъ смѣло: "если ты пришелъ сюда для того, чтобы убить мою мать,-- вотъ мечъ, возьми его и убей ее! Но помни, я здѣсь, я... все увижу!"

-- Это ужъ княгиня научила,-- перебилъ старикъ,-- ребенку не выдумать такихъ рѣчей...

-- Само собою разумѣется.

-- Ну и что-же сдѣлалъ князь, казнилъ ее или помиловалъ?

-- Отдалъ все это дѣло на судъ бояръ и народа, а вѣче упросило князя помиловать княгиню, онъ и умилостивился надъ ней, простилъ ее и еще, говорятъ, отдалъ ей въ удѣлъ городъ Изяславль въ землѣ Полоцкой... всѣ надивиться не могутъ, что такое съ нимъ сдѣлалось... Бывало, для него голову человѣку снести -- все равно, что шапку снять, а теперь...

Старуха, въ заключеніе рѣчи, махнула рукой, потомъ, послѣ минутнаго молчанія, заговорила снова:

-- Всѣ думаютъ, что княгиня съ княжичемъ скоро совсѣмъ въ Полоцкую землю уѣдутъ; коли это сбудется, то и я съ ними поѣду.

-- Чего ради?

-- А здѣсь то что дѣлать? Послушалъ бы ты, что бояре толкуютъ... Волосы на головѣ дыбомъ становятся... Всюду, куда ни оглянешься, число христіанъ съ каждымъ днемъ прибываетъ, наши старые законы ногами попираются... Къ нашимъ богамъ ни отъ кого никакого радѣнья нѣтъ. Диво-ли, что на насъ боги разгнѣвались! И ужъ что только дальше будетъ?... Охо-хо-хо-хо-хо!

Старуха замолчала, закрыла глаза и сидѣла въ глубокомъ раздумьѣ.

-- А я вотъ все тоскую,-- нерѣшительно заговорилъ дѣдушка,-- Стемидъ пропалъ изъ дому... Ушелъ въ Кіевъ по дѣлу, сказалъ, что пойдетъ ненадолго, а ужъ скоро недѣля, какъ о немъ нѣтъ никакихъ извѣстій...

-- Стемидъ твой тоже, кажись, сталъ пренебрегать вѣрой отцовъ, того и жди -- скоро перейдетъ на сторону христіанъ.

-- Почему ты такъ думаешь?-- поспѣшилъ спросить старикъ, предполагая, что Богорисовна что-нибудь знаетъ о немъ.

-- Связался онъ тамъ въ Кіевѣ съ какимъ-то мальченкой -- христіаниномъ, заклятымъ врагомъ всѣхъ язычниковъ... Этотъ мальчишка, по волѣ боговъ, долженъ быть принесенъ въ жертву, для укрощенія гнѣва могучаго Перуна. Между тѣмъ Стемидъ про это провѣдалъ, предупредилъ обреченнаго на жертву, уговорилъ его спрятаться да и самъ вмѣстѣ съ нимъ, навѣрное, гдѣ-нибудь скрывается. Вотъ какъ теперь на его слѣдъ нападутъ разосланные по всему Кіеву служители верховнаго жреца, такъ ему, навѣрное, не сдобровать... Мальчишку -- христіанина, во всякомъ случаѣ, принесутъ въ жертву, а что станется со Стемидомъ, ужъ и не знаю... По правдѣ тебѣ сказать, мнѣ его рѣчи никогда не нравились; я часто останавливала его, когда онъ говорилъ разныя нелѣпости при княжичѣ Изяславѣ, а вѣдь тогда онъ еще, кажется, не знался съ христіаниномъ -- мальчишкой. Да!.. вотъ еще забыла сказать самое-то главное: ты знаешь, зачѣмъ онъ ушелъ въ Кіевъ?

-- Знахарка Лупоглазиха послала.

-- Да, она послала его къ сыну, который служитъ у верховнаго жреца; велѣла отнести зелье... Зельемъ-то надо было опоить княжескихъ витязей, чтобы они крѣпче держались старой вѣры... Какой-то кудесникъ, вишь, научилъ... А Стемидъ то, ничего не зная, и понесъ... Это хорошо, онъ сдѣлалъ доброе дѣло; а только вотъ, на грѣхъ да на бѣду, въ Кіевѣ то столкнулся съ противнымъ мальчишкой, который будетъ наставлять его совсѣмъ на другое.

Бесѣда стариковъ на эту тему продолжалась долго, и когда дѣдъ, наконецъ, проводилъ свою гостью и заперъ за нею дверь, то на дворѣ уже совершенно стемнѣло. Новости, принесенныя Богорисовной, его, конечно, взволновали, но, при мысли о спасеніи Стемидомъ маленькаго христіанина, старикъ, невѣдомо почему, чувствовалъ въ душѣ какую-то отраду; особенно пріятно ему было, когда онъ старался увѣрить себя, что спасеніе касается именно того мальчика, про котораго ему говорилъ Стемидъ... Но за Стемида ему становилось страшно. Онъ зналъ, что жрецы для своихъ выгодъ не задумаются и не остановятся ни передъ чѣмъ.

-- Завтра же пойду къ Лупоглазихѣ, пусть поворожитъ... Авось, что и узнаю!-- рѣшилъ онъ мысленно и, чтобы скорѣе дождаться слѣдующаго дня, какъ маленькій ребенокъ, поторопился лечь въ кровать и хотѣлъ заснуть. Послѣднее оказалось, однако, напраснымъ и невыполнимымъ. Его волновали страшныя думы, и Стемидъ не выходилъ у него изъ головы...

V.

Что касается Стемида, то и онъ, подобно дѣду, проводилъ не менѣе тревожную ночь, которая, къ тому же, могла казаться ему еще болѣе ужасною, такъ какъ, за время его прихода въ Кіевъ, была не первою, и, вѣроятно, далеко не послѣднею... Онъ рѣшилъ не покидать взятаго на попеченіе Петю, прятался вмѣстѣ съ нимъ и укрывалъ его отъ поисковъ и преслѣдованій жрецовъ, скитаясь по разнымъ закоулкамъ города. Благодаря содѣйствію стараго рыболова, мальчики голода не терпѣли; рыболовъ по ночамъ приносилъ имъ запасъ воды и провизіи... Но, со вчерашняго дня, положеніе ихъ ухудшилось; рыболовъ сообщилъ дѣтямъ, что долѣе оставаться имъ даже въ темныхъ углахъ Кіева нельзя, такъ какъ, по повелѣнію верховнаго жреца, начались въ городѣ самые тщательные обыски. Что дѣлать, куда бѣжать?-- вотъ вопросъ, надъ которымъ приходилось серьезно подумать.

-- Знаю я одно мѣсто, куда ужъ никто не сунется искать васъ,-- сказалъ наконецъ старый рыболовъ,-- да только вы сами туда, пожалуй, идти не захотите.

-- Почему же?-- въ одинъ голосъ спросили оба мальчика.

-- Потому, что это мѣсто на всѣхъ страхъ наводитъ... Это, такъ называемое, "Чортово Городище",-- глубокое подземелье... Въ народѣ идетъ, сказъ, будто оно,-- много, очень много лѣтъ тому назадъ,-- вырыто вѣдьмами да кудесниками. Оно извѣстно всѣмъ кіевлянамъ издавна, еще со временъ Кія, Щека, Хорива и сестры ихъ Лыбеди {Предки наши славяне первоначально жили на рѣкѣ Дунаѣ, затѣмъ ихъ вытѣснилъ оттуда неизвѣстный народъ "волохи". Тогда славяне раздѣлились на двѣ части: одна пошла къ рѣкѣ Вислѣ и образовала племя поляковъ или ляховъ, а другая поселилась по теченію Днѣпра и раздѣлилась на нѣсколько племенъ, изъ которыхъ одно называлось "полянами". Преданіе говоритъ, что среди полянъ жили три брата -- Кій, Щекъ и Хоривъ, съ сестрою своею Лыбедью. Они построили городъ и назвали его, по имени старшаго брата "Кіевомъ".}. Говорятъ, что подъ нимъ, въ самую полночь, собираются лѣшіе, и такую возню подымаютъ, что со страху помрешь... То волкомъ завоютъ, то медвѣдемъ начинаютъ ревѣть, то застонутъ, то заохаютъ; вотъ тамъ уже смѣло можно спрятаться... Ни одному жрецу не придетъ на умъ идти туда васъ разыскивать...

Оба мальчика слушали рыболова съ большимъ вниманіемъ. Сначала они колебались... Трудно имъ было побороть въ себѣ суевѣрный страхъ; но затѣмъ, придя къ заключенію, что иного спасенія имъ нѣтъ, стали просить отвести ихъ въ "Чортово Городище". Старикъ снабдилъ ихъ съѣстными припасами и вызвался проводить въ пещеру.

Переходъ туда оказался непродолжительнымъ, недалекимъ, но такъ какъ, изъ предосторожности, его приходилось совершать ночью, то наши маленькіе герои дорогою невольно трепетали, вспоминая страшные разсказы про вѣдьмъ и лѣшихъ. Ночь, какъ на бѣду, выдалась темная, непроглядная, на небѣ не видать было ни одной звѣздочки. Старикъ и юные путники все время шли молча; иногда только мальчики крѣпко сжимали другъ другу руки, какъ бы стараясь ободрить себя.

-- Вотъ мы и пришли,-- проговорилъ, наконецъ, старый рыболовъ;-- здѣсь должно быть отверстіе, чрезъ которое вы должны спуститься въ пещеру; идите съ Богомъ, не бойтесь... Господь васъ не оставитъ, а я постараюсь поразвѣдать, что дальше думаютъ предпринять жрецы, и зайду вамъ объ этомъ сказать; въ случаѣ же, если вамъ встрѣтится необходимость на болѣе долгій срокъ оставаться здѣсь,-- захвачу новый запасъ провизіи... Пока прощайте... молитесь Богу и постарайтесь не слишкомъ трусить... Всѣ росказни про вѣдьмъ и лѣшихъ, право, пустыя бредни.

Простившись съ рыболовомъ, Петя осѣнилъ себя крестнымъ знаменіемъ и первый сталъ спускаться въ подземелье. Слѣдомъ за нимъ двинулся и Стемидъ, но не успѣлъ сдѣлать и нѣсколько шаговъ, какъ вдругъ почувствовалъ, будто его что-то съ силою хватило по щекѣ. Полагая, что это, вѣроятно, какой-нибудь оборотень, онъ закричалъ благимъ матомъ, затѣмъ потерялъ сознаніе и упалъ на землю. На самомъ же дѣлѣ это, конечно, былъ не оборотень, а сова, ночная птица, спугнутая со своего мѣста неожиданными и необычными для нея посѣтителями.

-- Если ваши преслѣдователи случайно слышали этотъ неосторожный крикъ, то вы погибли!-- замѣтилъ рыболовъ и поспѣшилъ удалиться.

Петя съ большимъ трудомъ поднялъ, все еще находившагося въ обморочномъ состояніи, Стемида, отнесъ его вглубь пещеры и положилъ возможно удобнѣе около стѣны. Затѣмъ, воспользовавшись мгновеніемъ, когда, выглянувшая изъ-за тучи, луна бросила косой лучъ свѣта въ это мрачное убѣжище, онъ хотѣлъ, хотя немного, оглядѣться кругомъ; но это не удалось. Густая, сѣрая туча снова заволокла собою луну, и мальчикъ, по прежнему, очутился среди полнѣйшаго мрака.

Жутко стало ему... Морозъ пробѣжалъ по кожѣ; онъ набожно перекрестился, сѣлъ поближе къ своему товарищу, положилъ его голову себѣ на колѣни и началъ машинально гладить ее рукою... Минутъ черезъ десять Стемидъ очнулся, и дѣти стали тихо другъ съ другомъ разговаривать о своихъ злоключеніяхъ.

Двое сутокъ безвыходно просидѣли они въ подземельѣ; сначала оно казалось мѣстомъ очень страшнымъ; въ особенности трусилъ Стемидъ въ то время, когда дѣло подходило къ полночи; онъ крѣпко прижимался къ товарищу, еле дышалъ, боялся пошевелиться, прислушивался къ малѣйшему шороху... Петя старался его успокоить и вполголоса читалъ молитвы, которыя Стемидъ пытался тихонько повторять за нимъ. Стемиду нравился возвышенный смыслъ христіанскихъ молитвъ, нравилось въ нихъ каждое изъ сердца исходящее слово; онъ сразу почувствовалъ, что онѣ благотворно, успокоительно дѣйствуютъ на душу, подкрѣпляя ее надеждою на помощь свыше. Онъ мало-по-малу становился смѣлѣе и ободрился настолько, что даже могъ разговаривать съ Петей, во-первыхъ, о своемъ дѣдушкѣ, который, навѣрное, очень тревожился его продолжительнымъ отсутствіемъ, и, во-вторыхъ, о самомъ себѣ, о своемъ избавленіи отъ предстоящихъ бѣдствій. Наконецъ заговорилъ онъ о спасеніи и своего друга, предлагая ему разные способы къ избѣжанію вражескихъ сѣтей и къ удаленію изъ Кіева,-- такъ какъ нельзя же всю жизнь скитаться въ этомъ городѣ съ мѣста на мѣсто.

-- Жрецы вѣдь не успокоятся, пока не нападутъ на твой слѣдъ и не убьютъ тебя,-- съ жаромъ говорилъ онъ своему товарищу,-- только я до этого не допущу ни въ какомъ случаѣ!

Петя, вмѣсто отвѣта, дружески поцѣловалъ его; затѣмъ они начали вмѣстѣ обдумывать различные способы спасенія, но, къ несчастью, все-таки не пришли ни къ какому рѣшенію, и съ нетерпѣніемъ стали ожидать стараго рыбака, такъ какъ принесенный имъ запасъ провизіи почти уже истощился, да, кромѣ того, они надѣялись услыхать отъ него и что-нибудь новое, касательно своей участи.

Изъ пещеры они иногда выходили ночью подышать свѣжимъ воздухомъ, но ненадолго, помня строгій наказъ рыболова -- быть осторожными, такъ какъ за ними слѣдятъ зорко.

Пребываніе въ темной, сырой пещерѣ, конечно, было тягостно, но зато Стемидъ находилъ себѣ большое утѣшеніе въ бесѣдахъ съ Петей, и узналъ отъ него много новыхъ и поучительныхъ мыслей о Единомъ Всемогущемъ Богѣ.

-- Мнѣ противно служить нашимъ богамъ, я не хочу дольше оставаться язычникомъ!-- вскричалъ онъ однажды въ порывѣ восторга такъ громко, что даже самъ напугался, въ особенности, когда, вслѣдъ за его возгласомъ, около входного отверстія въ пещерѣ послышался шорохъ.

-- Мы пропали!-- прошепталъ онъ тогда и, послѣдовавъ примѣру, тоже не на шутку струсившаго, Пети, первый разъ осѣнилъ себя крестнымъ знаменіемъ. Шорохъ между тѣмъ становился все явственнѣе... Бѣдные мальчики еле дышали...

По счастью, волненіе ихъ однако продолжалось недолго; нѣсколько секундъ спустя, они услышали хорошо знакомый имъ голосъ рыболова, который осторожно спускался въ подземелье. Онъ держалъ въ рукѣ узелъ.

-- Это я, не бойтесь!-- проговорилъ онъ тихо.

Мальчики съ радостью бросились къ нему навстрѣчу.

-- Я пришелъ предупредить васъ, что вамъ дольше оставаться здѣсь нельзя; отправленные на поиски васъ люди, кажется, намѣрены не позже завтрашняго утра осматривать и эту пещеру; я случайно подслушалъ ихъ разговоръ... Имъ давно приказано сдѣлать это, только они, изъ-за страха вѣдьмъ да оборотней, все не рѣшаются... Теперь же жрецы Перуновы начали строго настаивать на своемъ требованіи и, въ случаѣ его неисполненія, грозятъ развѣдчикамъ наказаніемъ.

-- О, Господи!-- взмолился Петя, со слезами припавъ къ плечу рыболова; -- что мы станемъ дѣлать? Куда спрячемся?

Стемидъ, по примѣру товарища, тоже прижался къ старику, какъ бы прося его защиты.

-- Не падайте духомъ,-- продолжалъ добрый старикъ-рыболовъ, обнявъ обоихъ мальчиковъ;-- Господь намъ поможетъ! Но отсюда вы должны, во всякомъ случаѣ, уйти...

-- Но куда?.. куда?..-- простоналъ Петя...-- Бѣдная мать моя не знаетъ еще, какая страшная бѣда виситъ надъ головою ея маленькаго сына.

-- Я спрячу васъ въ своей хижинѣ,-- продолжалъ между тѣмъ рыболовъ;-- это, пожалуй, будетъ самое надежное, такъ какъ, во время обыска жилища твоей матери, и мою хижину уже осматривали подъ-рядъ съ остальными, расположенными по близости, рыбачьими хатками... Да и уйти отсюда вы должны какъ можно скорѣе. Для большей безопасности я даже захватилъ съ собою два женскихъ платья; надѣвайте ихъ скорѣе поверхъ своего, и идемте... сидѣть намъ здѣсь нечего, а въ женскомъ платьѣ васъ никто не узнаетъ.

-- Дѣдушка, я вотъ что надумалъ,-- перебилъ его Стемидъ.

-- Что, родимый?

-- Пусть Петя переодѣнется и идетъ съ тобою, куда ты прикажешь,-- я же... рѣшаюсь на послѣднюю попытку... Намъ, все равно, надо ждать скорѣе худого, чѣмъ хорошаго... Такъ почему не испробовать?.. Можетъ, и удастся?

-- Да что такое, о чемъ ты говоришь?

-- Я пойду къ великому князю Владиміру...

-- Зачѣмъ это онъ тебѣ понадобился?-- вмѣсто отвѣта въ свою очередь спросилъ рыболовъ.

-- Я буду умолять его вступиться за Петю...

-- Опомнись! что ты хочешь дѣлать?-- вѣдь Владиміръ язычникъ. Развѣ можно просить его о защитѣ христіанина, да еще тогда, когда этотъ христіанинъ долженъ быть принесенъ въ жертву языческому богу?

-- Послѣднее время, въ теремѣ княгини Рогнѣды, куда я почти каждый день ходилъ играть съ княжичемъ Изяславомъ, всѣ говорили, что Владиміръ совсѣмъ отстаетъ отъ старой вѣры, что среди его дружинниковъ очень много христіанъ, и что онъ ихъ не обижаетъ.

-- Такъ-то оно, можетъ, и такъ, а все-таки дѣло это ненадежное.

-- Нѣтъ, дѣдушка, какъ хочешь... Я пойду къ нему... Непремѣнно пойду; я буду валяться въ ногахъ и не отстану до тѣхъ поръ, пока онъ не уважитъ моей просьбы.

-- А если тебя убьютъ?-- вмѣшался Петя, всплеснувъ руками.

Стемидъ не обратилъ вниманія на его слова и продолжалъ:

-- Коли мнѣ удастся умилостивить князя, то въ Кіевѣ объ этомъ, конечно, сейчасъ же станетъ извѣстно. Тогда, дѣдушка, ты дай знать въ княжескій теремъ о томъ, гдѣ находится Петя.

-- А коли не удастся?-- съ глубокимъ вздохомъ возразилъ рыболовъ.

-- Ну, тогда, значитъ, такъ Господу угодно!.. Тогда и я готовъ погибнуть за правое, святое дѣло!

Старикъ провелъ рукою по волосамъ Стемида, какъ бы стараясь поощрить и ободрить его.

VI.

Оставивъ Петю на попеченіе рыболова, Стемидъ немедленно вышелъ изъ подземелья. Яркій солнечный свѣтъ, отъ котораго онъ, за время пребыванія своего въ "Чортовомъ Городищѣ", успѣлъ уже отвыкнуть, мѣшалъ ему смотрѣть. Онъ невольно прикрывалъ глаза рукою, жмурился и, намѣтивъ себѣ мысленно планъ дальнѣйшихъ дѣйствій, поспѣшно шагалъ впередъ, по направленію къ селу Предйславину. Туда, какъ онъ узналъ случайно въ Кіевѣ, великій князь только что отправился на охоту.

Сначала мальчикъ боязливо оглядывался по сторонамъ; въ каждомъ проѣзжемъ и прохожемъ онъ боялся встрѣтить человѣка, желавшаго причинить ему вредъ, но затѣмъ мало по малу успокоился. Дойдя до рѣчки Лыбеди, онъ свернулъ направо вдоль берега, и все шелъ впередъ и впередъ, не останавливаясь, безъ оглядки; шелъ до тѣхъ поръ, пока, наконецъ, очутился среди густого, почти сплошь заросшаго деревьями и мелкимъ кустарникомъ, лѣса.

Хорошо знакомый съ мѣстностью, какъ внукъ лѣсного сторожа, онъ не боялся заблудиться и зналъ отлично, что князь будетъ охотиться непремѣнно здѣсь. Поэтому онъ остановился и сталъ всматриваться между деревьями направо и налѣво, прислушиваясь къ каждому звуку. По прошествіи очень непродолжительнаго времени, онъ сталъ явственно различать гдѣ-то по близости лай собакъ, человѣческіе голоса и звуки охотничьихъ роговъ... Всѣ эти звуки смѣшивались въ одинъ общій гулъ. Потомъ послышался конскій топотъ, и, наконецъ, вдоль просѣки, на прилегавшей къ ней полянѣ замелькали красные кафтаны княжескихъ псарей. Вслѣдъ за ними показалась многочисленная свита, съ гарцующимъ во главѣ ея, самимъ великимъ княземъ Владиміромъ. Владиміръ Святославовичъ ѣхалъ на росломъ, ворономъ конѣ; посадка его была "статная, красивая; поверхъ обычнаго охотничьяго кафтана, на плечахъ князя былъ накинутъ длинный плащъ, а на головѣ надѣта высокая мѣховая шапка, изъ-подъ которой мѣстами выбивались волосы. Когда притаившійся въ кустахъ Стемидъ взглянулъ на него, то ему почему-то показалось, что выраженіе лица князя "Краснаго Солнышка" было не то угрюмо, не то грозно... Мальчикомъ овладѣлъ невольный страхъ... Онъ уже почти готовъ былъ отложить задуманное предпріятіе, и даже вовсе отъ него отказаться,-- но страхъ этотъ, однако, продолжался не дольше мгновенія... Въ воображеніи его живо всталъ образъ Пети, оставленнаго имъ на произволъ судьбы,-- и, не разсуждая долго, онъ приподнялся съ мѣста, "дѣлалъ ловкій прыжокъ впередъ и, какъ хищный звѣрь, подстерегавшій заранѣе намѣченную добычу, мгновенно очутился подъ самыми ногами княжеской лошади.

Умное животное въ первую минуту испугалось и шарахнулось въ сторону, но затѣмъ осторожно обошло лежавшаго на землѣ мальчика, чтобы не задѣть его копытами...

Свита великокняжеская, заподозривъ въ Стемидѣ злоумышленника, окружила его со всѣхъ сторонъ, а одинъ изъ дружинниковъ, быстро соскочивъ съ сѣдла, сейчасъ же схватилъ его за шиворотъ и собирался, тутъ же на мѣстѣ, учинить съ нимъ расправу. Но вдругъ, среди всеобщаго молчанія, раздался громкій, повелительный голосъ великаго князя.

-- Оставь, не тронь! Я знаю этого мальчика... Пусть онъ скажетъ, что ему надобно!..

Стемидъ, освобожденный отъ крѣпко державшей его руки дружинника, подбѣжалъ къ великому князю, упалъ на колѣни и хотѣлъ заговорить, но сильное волненіе и подступившія къ горлу слезы, въ продолженіе нѣсколькихъ секундъ, не позволяли ему произнести ни одного слова...

-- Говори, что тебѣ надобно,-- ласково обратился къ нему Владиміръ.

Ободренный милостивыми словами великаго князя, Стемидъ сдѣлалъ надъ собою усиліе.

-- Батюшка нашъ, "Солнышко Красное", пощади его, спаси!-- вскричалъ онъ умоляющимъ голосомъ.

-- О комъ ты говоришь, за кого просишь? я ничего не понимаю!-- продолжалъ князь, по прежнему ласково.

-- Петю спаси!

-- Какого Петю?

-- Верховный жрецъ назначилъ его въ жертву Перуну... Но ты, коли захочешь, можешь отмѣнить приказаніе... Ты умѣешь быть добрымъ и милостивымъ... Пощади же Петю, помилуй!.. Онъ за это всегда... всегда будетъ о тебѣ молиться такому милосердому Богу, Которому не нужны никакія жертвоприношенія... Который требуетъ отъ человѣка только добрыхъ дѣлъ... Который милостивымъ грѣшнымъ обѣщаетъ помилованіе, а гонимымъ за правду -- вѣчную награду... Такъ училъ меня Петя...-- съ жаромъ продолжалъ Стемидъ, не поднимаясь съ колѣнъ и глядя на Владиміра умоляющими глазами.

Слыхать про подобные случаи обреченія живыхъ людей въ жертву богамъ -- Владиміру приходилось не разъ. Правда, онъ самъ не отдавалъ подобныхъ приказаній, но лично присутствовалъ при человѣческихъ жертвоприношеніяхъ и относился къ этому жестокому обычаю совершенно равнодушно... Теперь же мольба Стемида о помилованіи назначеннаго въ жертву богамъ человѣка больно кольнула его въ сердце.

-- Тотъ, за кого ты просишь, христіанинъ?-- прервалъ онъ вдругъ Стемида.

Стемидъ утвердительно кивнулъ головой. Въ продолженіе нѣсколькихъ минутъ Владиміръ упорно молчалъ, какъ бы что-то припоминая... что-то припоминая... что-то обдумывая...

-- Спаси его!.. Помилуй!-- молилъ между тѣмъ Стемидъ, принимая молчаніе Владиміра за нежеланіе исполнить его просьбу.

-- Христіанинъ, ты говоришь?-- тихо повторилъ Владиміръ.-- Я ихъ знаю: когда я былъ маленькимъ, то бабушка моя, княгиня Ольга, про христіанъ мнѣ много разсказывала...

Въ эту минуту къ великому князю подъѣхалъ одинъ изъ его приближенныхъ витязей; онъ держалъ на привязи трехъ собакъ, которыя, очевидно, чуя близость предстоящей схватки, визжали, нервно вздрагивали и усиленно рвались впередъ.

-- Государь,-- почтительно проговорилъ витязь,-- не изволишь-ли приказать тронуться,-- звѣрь, должно быть, близко!

И дѣйствительно, едва только витязь успѣлъ произнести эти слова, какъ невдалекѣ отъ просѣки послышался трескъ сухого валежника, по которому грузно ступали тяжелый лапы громаднаго бураго медвѣдя и затѣмъ раздался его страшный, глухой ревъ...

VII.

Когда Стемидъ выходилъ изъ подземелья, Петя и рыболовъ, осторожно выглядывая изъ отверстія, провожали его глазами до тѣхъ поръ, пока онъ, наконецъ, совершенно скрылся изъ виду.

-- Помоги ему Господи, и спаси отъ всего недобраго,-- проговорилъ рыболовъ и затѣмъ началъ торопить Петю.-- Скорѣе, скорѣе! Здѣсь насъ могутъ каждую минуту настигнуть.

Петя развязалъ узелъ, вынулъ изъ него женское платье и въ одинъ мигъ преобразился въ дѣвочку.

-- Ну вотъ и хорошо!-- подбадривалъ его старикъ, коли кто и встрѣтитъ, такъ не узнаетъ.

Петя самодовольно улыбнулся, и оба они сейчасъ же вышли изъ подземелья.

Сначала имъ пришлось идти мѣстами довольно безлюдными, затѣмъ прохожіе и проѣзжіе попадались чаще, но никто не обращалъ на нихъ вниманія. Только въ моментъ, когда они подходили уже совсѣмъ почти близко къ рыбачьимъ хижинамъ, передъ ними, словно изъ земли, выросъ Русланъ. Какъ одинъ изъ злѣйшихъ враговъ христіанъ вообще, онъ всегда зорко слѣдилъ за ними. Многихъ изъ нихъ зналъ онъ въ лицо, Петю же въ особенности, такъ какъ этотъ мальчикъ всегда считался среди язычниковъ главнѣйшимъ распространителемъ Христовой вѣры. Русланъ очень обрадовался этой неожиданной встрѣчѣ, зная, съ какимъ трудомъ мальчика теперь вездѣ разыскиваютъ по повелѣнію верховнаго жреца. Привѣтливо кивнувъ головой рыбаку и не отрывая глазъ отъ Пети, онъ спросилъ старика!

-- Внучка твоя, что-ли, дѣдушка?

-- Внучка, родимый, не безъ тревоги отвѣчалъ старикъ.

-- Ишь, ты, какая шустрая!... Только платье, то больно неуклюже на ней.

Старикъ ничего не отвѣтилъ.

-- Больно ужъ неуклюже,-- продолжалъ Русланъ съ саркастической улыбкой. Смотри, какъ она въ немъ заплетается,-- еще, пожалуй, споткнется, да носъ расшибетъ...

-- Не споткнется... не маленькая... на своихъ ногахъ...-- пробормоталъ рыбакъ и, не желая вступать въ дальнѣйшій разговоръ, прибавилъ шагу.

Русланъ, для отвода глазъ, сначала свернулъ отъ встрѣтившихся путниковъ въ сторону, но затѣмъ сейчасъ же вернулся обратно, чтобы издали слѣдить за тѣмъ, куда направится старый рыбакъ со своей мнимой внучкой.

-- А что, дѣдушка, вѣдь эта встрѣча неладная!...-- замѣтилъ Петя.

-- Что тамъ за неладная! Богъ милостивъ, схоронимся!... Я спрячу тебя такъ, что никто не найдетъ;-- ты нешто знаешь этого человѣка?

-- Нѣтъ, я его никогда раньше не видалъ?

-- Такъ чего же сомнѣваешься?

-- Самъ не знаю чего; только больно онъ мнѣ сомнителенъ показался.

-- Полно, выкинь изъ головы пустыя мысли... Человѣкъ, какъ человѣкъ, ничего въ немъ нѣтъ особеннаго...

-- А все же мнѣ сдается, что дѣло у насъ выйдетъ неладное...

Старикъ махнулъ рукой, Петя печально склонилъ голову и, во все остальное время пути, больше ни слова не вымолвилъ.

Предчувствіе не обмануло его: часъ спустя послѣ того, какъ они успѣли добраться до хижины стараго рыболова, вбѣжавшій туда же сосѣдъ, христіанинъ, поспѣшилъ предупредить ихъ, что по дорогѣ къ рыбачьимъ хижинамъ валитъ толпа народа, а съ нею и вооруженные воины.

Петя закрылъ лицо руками и словно окаменѣлъ отъ охватившаго его чувства ужаса. Старикъ растерялся. Толпа, между тѣмъ, подвигалась ближе, и, нѣсколько минутъ спустя, хижина стараго рыболова оказалась со всѣхъ сторонъ оцѣпленною воинами. Они грубо отталкивали прочь человѣкъ 15--20 христіанъ, сбѣжавшихся на помощь сосѣду, чтобы какъ-нибудь помочь ему спасти Петю.

Впереди толпы, охраняемый небольшимъ отрядомъ вооруженныхъ воиновъ, шелъ-жертвоприноситель.-- По приказанію верховнаго жреца, онъ долженъ былъ забрать намѣченную для укрощенія гнѣва Перунова жертву...

-- Отоприте!-- крикнулъ онъ, остановившись около входной двери хижины.

Отвѣта не послѣдовало.

Тогда онъ вторично сталъ требовать, чтобы его впустили, такъ какъ пришелъ онъ не по собственной волѣ, а по приказанію верховнаго жреца и съ согласія большинства великокняжескихъ витязей.

-- Добромъ не послушаете,-- заставимъ силою,-- вмѣшались воины, и одинъ изъ нихъ, дѣйствительно, такъ крѣпко нажалъ своимъ корпусомъ дверь, что она сейчасъ же подалась.

Всякое сопротивленіе со стороны рыболова было бы безполезно; хижина его мгновенно наполнилась воинами.

Видя свое безсиліе, онъ упалъ на колѣни и, обливаясь слезами, принялся просить пощады; но на мольбы его, конечно, никто не обратилъ вниманія... Петю со связанными руками вывели, на улицу и поволокли по направленію къ городской площади, гдѣ стоялъ княжескій теремъ, а передъ нимъ, на холмѣ, "истуканъ Перунъ".

Чѣмъ ближе подходило шествіе къ идолу, тѣмъ толпа сгущалась все больше и больше.

По обѣимъ сторонамъ главнаго языческаго жертвенника были поставлены прислужники жреца въ праздничныхъ одеждахъ, у самаго же идола толпились бояре, витязи и многіе изъ приближенныхъ людей великаго князя.

Глаза всѣхъ устремлены были на жилище жреца.

Двери его дома должны были сію секунду распахнуться, и онъ долженъ былъ немедленно появиться въ сопровожденіи своего вѣрнаго Руслана... Всѣ присутствовавшіе съ интересомъ и нетерпѣніемъ ожидали начала ужаснаго зрѣлища... Минуты жизни несчастнаго Пети, казалось, были уже сочтены.

-- Господи, да будетъ воля Твоя! громко повторялъ онъ отъ времени до времени. Въ головѣ его проносились несвязныя мысли, лучше сказать, обрывки мыслей, такъ какъ онъ ни на чемъ не могъ сосредоточиться, кромѣ, впрочемъ, мысли о матери. При одномъ представленіи ея тоски и скорби онъ и самъ приходилъ въ полное отчаяніе. Но вотъ, наконецъ, появился жрецъ въ дверяхъ своего дома, прошелъ сквозь разступившуюся предъ нимъ толпу и остановился передъ идоломъ...

-- Господи, да будетъ воля Твоя!-- снова проговорилъ Петя, силясь перекреститься... но, со связанными руками, это оказалось для него невозможно.

Окинувъ взоромъ окружающую обстановку, онъ сразу понялъ, что страшная минута наступила.

-- Мама, дорогая мама, прощай!-- крикнулъ онъ надорваннымъ голосомъ, зашатался и, если бы его не поддержали стоявшіе по обѣимъ Сторонамъ воины, онъ упалъ бы на землю.

Въ толпѣ кое-гдѣ слышались вопли... То были христіане, оплакивавшіе несчастную жертву, но такъ какъ, по сравненію съ присутствовавшими тутъ же язычниками, ихъ оказывалось незначительное меньшинство, то они и не пытались освободить Петю. Они знали, что ихъ попытки не могутъ принести обреченному на смерть никакой пользы.-- Больше всѣхъ, плакалъ старикъ рыбакъ, а въ то мгновеніе, когда Петю, наконецъ, повели на закланіе, онъ. громко зарыдалъ...

-- Стойте, посторонитесь!-- раздался вдругъ, повелительный, громкій голосъ воина, стоявшаго на стражѣ позади плотно стоявшей толпы.

На этотъ голосъ невольно всѣ обернулись...

Всѣ присутствовавшіе, не исключая и самого, верховнаго жреца, вдругъ присмирѣли. Воинъ, указывалъ имъ рукою вдаль.

-- Гонецъ отъ великаго князя!-- зашумѣлъ народъ.

Произошло смятеніе... Тотчасъ же воины стали раздвигать въ стороны столпившійся народъ, который съ тихимъ, сдержаннымъ шопотомъ почтительно началъ разступаться...

На площади въ эту минуту показался конный всадникъ, одинъ изъ княжескихъ приближенныхъ дружинниковъ. Остановивъ коня и спустившись съ него на землю, поручилъ, его одному изъ воиновъ, а самъ, со словами: "посторонись, пустите"! властно и ловко сталъ, пробираться впередъ.

-- Государь, великій князь, приказалъ остановить жертвоприношеніе!-- обратился онъ къ верховному жрецу повелительнымъ голосомъ. Жрецъ почтительно поклонился. Затѣмъ гонецъ подошелъ къ Петѣ, развязалъ ему руки и немедленно вывелъ изъ оторопѣвшей толпы. Что же касается Пети, то онъ, все еще находясь подъ вліяніемъ пережитаго ужаса близкой смерти, вовсе не могъ отдать себѣ отчета въ томъ, сонъ ли это онъ видитъ, или дѣйствительность. Окончательно пришелъ онъ въ себя только тогда, когда въ числѣ другихъ, появившихся вслѣдъ за гонцомъ, всадниковъ увидѣлъ и Стемида.

-- Стемидъ! Петя!-- одновременно вскричали оба мальчика и, стремительно бросившись другъ другу въ объятія, разразились рыданіями!.. Но это не были уже слезы горя и отчаянія, какъ раньше... Нѣтъ! оба они плакали отъ неожиданной радости... Оба они были теперь необычайно счастливы.

VIII.

Неожиданная отмѣна жертвоприношенія, Конечно, возбудила много толковъ какъ среди недовольныхъ и разсерженныхъ язычниковъ, такъ и среди обрадованныхъ милосердіемъ князя христіанъ. Послѣдніе въ восторженныхъ выраженіяхъ благодарили Бога за то, что, Онъ, безмѣрно-милосердый, смягчаетъ, наконецъ, въ отношеніи христіанъ сердце вообще къ народу ласковаго князя, и усердно молились, чтобы Господь помогъ ему, рано или поздно, возвѣстить на Руси истинную вѣру православную всѣмъ своимъ подданнымъ, всему народу.

Язычники, между тѣмъ, оставались въ полномъ недоумѣніи. Много они говорили, много думали, но додуматься до настоящей причины поразительной перемѣны въ князѣ Владимірѣ у при всемъ желаніи, не могли. А причина была самая ясная и простая.

Невидимо озаряемый благодатію Божіей, зовущею всѣхъ грѣшниковъ къ спасенію, отъ. природы разумный и сердцемъ добрый, милостивый князь Владиміръ въ послѣднее время все чаще и чаще задавалъ себѣ вопросъ: слѣдуетъ ли вообще служить идоламъ и справедливо ли приносить имъ въ жертву живого человѣка, имъ -- созданнымъ руками этого же самаго человѣка,-- или пора искать и обрѣсти другое, невѣдомое пока, истинное божество?

"Бабушка Ольга, кажется, была права,-- мысленно наединѣ разсуждалъ онъ самъ съ собою;-- она молилась Богу другому, правда, невидимому человѣческими глазами, но безмѣрно къ грѣшнымъ милостивому... всемогущему Создателю и Правителю міра, тому непостижимому Владыкѣ, Которому и теперь молятся христіане"...

Словомъ, озаренный благодатнымъ лучемъ, князь Владиміръ въ старой вѣрѣ уже не только колебался, но и окончательно усомнился. Вѣсть о душевномъ настроеній князя, о совершившемся переломѣ въ его религіозной жизни быстро разнеслась сначала по всему Кіеву, а потомъ и далѣе... Кіевъ въ то время считался на Руси главнымъ торговымъ городомъ, куда купцы съѣзжались съ разныхъ областей русской земли и изъ другихъ государствъ, и, слѣдовательно, они скоро разнесли эту вѣсть и по всей землѣ русской и за предѣлы ея. Тогда-то послы отъ различныхъ народовъ, исповѣдывавшихъ различныя религіи, и устремились въ Кіевъ и начали стараться, взамѣнъ языческой вѣры, предлагать князю каждый свою вѣру.

Умный Владиміръ внимательно бесѣдовалъ съ каждымъ изъ пословъ, выслушивалъ изложеніе и объясненіе вѣры ихъ, и послѣ подобныхъ бесѣдъ всегда подолгу задумывался.

По лѣтописнымъ разсказамъ, больше другихъ ему полюбилась вѣра православно-восточная или греческая. Но прежде, чѣмъ остановиться на ней, разумный князь, по совѣту бояръ, разослалъ своихъ пословъ въ разныя страны, чтобы разузнать окончательно, чья вѣра въ богослуженіи и въ обрядахъ, на мѣстахъ, лучше. Когда же послы вернулись въ Кіевъ, то, какъ извѣстно, князь Владиміръ окончательно и сразу рѣшилъ принять вѣру греческую. Вслѣдъ затѣмъ не только самъ онъ сдѣлался православнымъ христіаниномъ, но явился и благодатнымъ русскимъ просвѣтителемъ. озарившимъ своихъ подданныхъ свѣтомъ евангельскимъ и крестившимъ Русь въ православную вѣру Христову.

Стемидъ и Петя вскорѣ Послѣ всего описаннаго, по волѣ князя, были взяты въ число княжескихъ отроковъ или слугъ. Они сопровождали Владиміра всюду, а со временемъ, когда подросли и возмужали, поступили въ число дружинниковъ и сдѣлались самыми приближенными къ Владиміру людьми. Стемидъ, конечно, давно и искренно принялъ христіанство, послѣ чего уже назывался Сергіемъ; примѣру его послѣдовалъ и старый его дѣдушка, который, къ огорченію внука, послѣ этого прожилъ очень недолго. Добросердечный Сергій горько оплакивалъ своего дѣдушку, но утѣшеніемъ ему служила отрадная мысль, что тотъ умеръ не язычникомъ, а христіаниномъ. Мать Пети, узнавшая о грозившей опасности ея сыну, только тогда, когда эта опасность уже миновала, переселилась навсегда къ своему брату въ Васильковъ. Побужденіемъ къ этому служили ей свои житейскія соображенія. Заниматься рыбной ловлей, безъ помощи Пети, ей, какъ женщинѣ, конечно, было трудно; да и самъ Петя былъ за нее покойнѣе, когда она рѣшилась покинуть Кіевъ. Среди сосѣдей-рыболововъ, по большей части язычниковъ, у нея, какъ и у него, было не мало враговъ-недоброжелателей.

Отъ времени до времени, она наѣзжала навѣщать сына, а когда ему было можно, и онъ отправлялся къ ней погостить. Няня Богорисовна уѣхала вмѣстѣ съ Рогнѣдой и Изяславомъ въ Полоцкую землю.

Что касается знахарки Лупоглазихи, то узнавъ, что отосланное ею въ Кіевъ снадобье пользы не принесло, и боясь за это мщенія со стороны язычниковъ, она тайно покинула свое жилье, ушла на сѣверъ и пропала безъ вѣсти... Надъ Кіевомъ, между тѣмъ, и вообще надъ всей землей русской, заря христіанства разгоралась все ярче и ярче... Въ 988 году, въ Кіевѣ совершилось великое событіе: надъ собраннымъ, по повелѣнію Владиміра, къ берегу Днѣпра народомъ -- было совершено таинство святого крещенія...

На тѣмъ мѣстахъ, гдѣ прежде стояли идолы, Вскорѣ начали устроятъ церкви, а по сосѣднимъ городамъ и селамъ разсылались священники, чтобы склонять народъ къ вѣрѣ Христовой и крещенію.

Такимъ образомъ великимъ княземъ Владиміромъ было положено на Руси начало труднаго и славнаго подвига, поистинѣ великаго дѣла... Отъ временъ святого Владиміра русская земля стала прозываться "святою"... "православною"...

За время княженія Владиміра, конечно, вся Русь креститься еще не успѣла, потому что на такое большое дѣло требовалось слишкомъ много лѣтъ, но, во всякомъ случаѣ, основа христіанскому просвѣщенію Руси была при немъ уже положена прочно. И когда Владиміръ Святославовичъ скончался (15 іюля 1015 г.), то православная Церковь, движимая чувствомъ благоговѣнія къ личнымъ добродѣтелямъ и великому подвигу Просвѣтителя Руси, причла его къ лику святыхъ и наименовала равноапостольнымъ.