Схоронила маленькая Маша своего родителя-батюшку, схоронила родную матушку и осталась на бѣломъ свѣтѣ круглой сиротинкой. Избушку, лошадь и корову, составлявшія все богатство дѣвочки, сосѣди взяли за долги, а ее, бѣдняжку, сначала-было выпихнули просто на улицу, но потомъ пожалѣвъ видно и боясь, чтобы она грѣхомъ гдѣ еще не замерзла зимой, порѣшили на общемъ совѣтѣ отдать на воспитаніе старой Пахомовнѣ, которая съ незапамятныхъ временъ жила въ одной изъ лачужекъ на краю деревни и сама питалась только людскимъ подаяніемъ.
Пахомовна приняла сиротку, обѣщала не дать умереть съ голоду, но одѣвать положительно отказалась; а у бѣдной Маши, кромѣ единственнаго красненькаго платьица, да стоптанныхъ башмаковъ, ничего не было за душою.
Бѣдняжка стыдилась въ такомъ одѣяніи показаться на улицу, въ особенности въ праздничный день, когда всѣ крестьянскія дѣвочки наряжались въ цвѣтные сарафаны, и всегда старалась запрятаться куда-нибудь по дальше, чтобы ее никто не видѣлъ.
Но вотъ наступила пора храмового праздника въ селѣ, гдѣ жила Маша. Мужички за нѣсколько дней начали дѣлать различныя приготовленія: мели улицы, подкрашивали заборы; крестьянскія женщины мыли, чистили избы; молодыя дѣвушки шили новые наряды.
Маша смотрѣла на все это съ тоскою: "кому праздникъ,-- думала дѣвочка: -- а для меня всегда будни!" и, присѣвъ въ уголокъ избушки, горько плакала.
На улицахъ, между тѣмъ, какъ говорится, дымъ шелъ коромысломъ; молодежь бѣгала, играла, пѣла пѣсни и рѣзвилась отъ души.
-- Хоть бы однимъ глазкомъ посмотрѣть на общее веселье,-- вдругъ громко вскрикнула сиротка,
-- Кто же тебя держитъ дитятко?-- отозвалась Пахомовна.-- Сходи, чего сидишь за печкой, словно старуха столѣтняя.
-- Нельзя, бабушка.
-- Почему нельзя?
-- Стыдно въ такомъ одѣяніи, смѣяться будутъ.
-- Ну вотъ, смѣяться! Чего на нихъ смотрѣть; дуракъ посмѣется, а умный пойметъ, что на нѣтъ и суда нѣтъ. Ступай, дитятко, развѣй тоску-кручинушку, а то даже больно смотрѣть, какъ ты все тоскуешь да плачешь.
-- Ладно, бабушка,-- отвѣчала Маша: -- пойду, будь что будетъ.
И съ этими словами вышла изъ избушки. Но прежде чѣмъ отправиться на улицу, гдѣ происходили игрища, тихонько пробираясь сквозь заборъ по задворкамъ, юркнула прямо на зеленый лугъ, чтобы нарвать полевыхъ цвѣтовъ, сплесть изъ нихъ вѣночекъ и, надѣвъ его на свою кудрявую головку, хотя немного поприкрасить далеко не праздничный костюмъ.
Набравъ различныхъ цвѣтовъ и зелени, Маша присѣла на камешекъ и принялась за работу, по окончаніи которой хотѣла немедленно вернуться въ село; но поразсѣянности свернула въ противоположную сторону и пошла впередъ по дорогѣ, ведущей въ ржаное поле, гдѣ ей такъ понравилось, что она незамѣтно для самой себя зашла очень далеко. Наконецъ, послѣ двухчасовой ходьбы, Маша почувствовала усталость и хотѣла вернуться, но вдругъ къ ужасу замѣтила, что она заблудилась.
Выйти на дорогу не было никакой возможности; длинныя соломины, на которыхъ величаво покачивались крупные, толстые колосья, окружали бѣдную дѣвочку со всѣхъ сторонъ и были настолько высоки, что мѣшали смотрѣть впередъ, лишая всякой возможности выбраться на дорогу. Она готова была расплакаться, какъ вдругъ услыхала гдѣ-то по близости легкій шорохъ и звонъ словно нѣсколькихъ маленькихъ колокольчиковъ.
-- Что бы это могло быть?-- машинально проговорила дѣвочка, и не успѣла сдѣлать двухъ шаговъ по направленію, откуда доносился звонъ, какъ увидѣла такое необыкновенное зрѣлище, что даже испугалась.
Шесть сѣренькихъ мышекъ, запряженныя въ крошечную открытую коляску, медленно подвигались къ ней; седьмая, точно такая же мышка, сидѣла на козлахъ за кучера, держа въ лапкѣ длинный бичъ.
На задней подушкѣ, оригинальнаго экипажа, помѣщалось какое-то голубое движущееся пятнышко, которое разглядѣть съ перваго раза было очень трудно. Не то казалось оно цвѣткомъ, не то человѣческимъ туловищемъ; напротивъ его на передней подушкѣ виднѣлось тоже что-то необыкновенное, не то мужская фигура, не то простой ржаной колосокъ.
Маша въ первую минуту очень испугалась, но потомъ стала пристально всматриваться.
Коляска, между тѣмъ, подвигалась все ближе и ближе; дѣвочка догадалась, что звонъ происходилъ потому, что на шейкѣ каждаго мышенка привѣшаны колокольчики; это ее очень забавляло; она невольно залюбовалась крошечными звѣрьками и окончательно пришла въ удивленіе, когда увидѣла, что изъ коляски вышли двѣ точно такія же крошечныя фигурки -- одна мужская, другая женская.
Первая, изъ жирнаго, налитого колоска, какимъ казалась издали, превратилась въ каплюшку-рыцаря, въ шлемѣ, латахъ и полномъ костюмѣ соломеннаго цвѣта.
Барыня оказалась красивой женщиной, одѣтой въ темно-синее платье, сдѣланное не изъ матеріи, а изъ цвѣточныхъ лепестковъ.
-- Какимъ образомъ смѣла ты забрести въ мое владѣніе?-- вскрикнулъ каплюшка-рыцарь, обратившись къ Машѣ:-- не знаешь, что-ли, что здѣсь все безъ исключенія принадлежитъ мнѣ, и только одному мнѣ.
Маша струсила и молча опустила глаза.
-- Перестаньте, царевичъ, не гнѣвайтесь,-- раздался вдругъ голосъ царевны, стоявшей рядомъ съ маленькимъ царевичемъ.-- Смотрите, вы совсѣмъ испугали бѣдную дѣвочку, она дрожитъ словно въ лихорадкѣ. Не бойся, милая,-- продолжала крошечная царевна нѣжнымъ, ласковымъ голосомъ:-- тебѣ не сдѣлаютъ вреда; рыцаря этого зовутъ царевичъ-колосокъ, онъ мой женихъ, любитъ меня больше всего на свѣтѣ и я упрошу его быть, снисходительнѣе.
Маша съ благодарностью взглянула на крошечную царевну, которая дѣйствительно, указывая на нее глазами рыцарю, принялась его упрашивать о помилованіи.
-- Хорошо, милая царевна,-- отвѣчалъ онъ уже почти совершенно спокойно: -- я не стану больше бранить дѣвочку, но она за это должна сознаться чистосердечно, какимъ образомъ и зачѣмъ забрела сюда?
Маша исполнила его желаніе, разсказавъ подробно свою горькую жизнь и все, что накопилось у нея на сердцѣ.
-- Бѣдняжка,-- въ одинъ голосъ отозвались царевичъ и царевна:-- не тоскуй, мы тебѣ поможемъ.
Маша взглянула недовѣрчиво.
-- Не вѣришь?-- кротко спросила царевна.
-- Хотѣлось бы вѣрить, царевна, да...
-- Да не вѣрится,-- смѣясь перебила крошка-царевна-василекъ свою собесѣдницу:-- вѣрь, мы тебя не обманываемъ. Вотъ, возьми на память о насъ этотъ цвѣтокъ, онъ принесетъ тебѣ счастье,-- добавила она и, подавъ изумленной Машѣ темно-голубой василекъ, мгновенно скрылась изъ виду.
Не успѣла Маша взять въ руки василекъ, какъ вдругъ замѣтила, что на мѣсто выпачканной, изодранной юбочки на ней надѣто роскошное платье, все вышитое серебромъ, золотомъ и драгоцѣнными камнями.
Она пришла положительно въ восторгъ и хотѣла сію же минуту бѣжать за своими благодѣтелями, но не успѣла моргнуть глазомъ, какъ не только царевна и царевичъ, но даже ихъ оригинальный экипажъ, запряженный шестью мышатами, неизвѣстно куда скрылись изъ виду.
Неужели все это былъ сонъ?-- проговорила она печально.
-- Нѣтъ, Маша, не сонъ,-- заговорилъ вдругъ василекъ, который Маша по прежнему держала въ рукахъ.-- Все, что сейчасъ случилось, было дѣйствительно на яву.
-- Гдѣ же тогда прекрасная царевна и женихъ ея?-- спросила Маша, чрезвычайно удивившись тому, что темно-голубой василекъ говоритъ человѣческимъ голосомъ.
-- Они отправились дальше; имъ надо успѣть объѣхать все поле до заката солнца.
-- Жаль; мнѣ хотѣлось поблагодарить и царевну, и царевича за превосходное платье. Какъ обрадуется Пахомовна, когда увидитъ меня въ такомъ красивомъ нарядѣ!.. Какъ позавидуютъ крестьянскія дѣвочки! Но однако пора подумать о возвращеніи домой, а я не знаю еще, куда повернуть, чтобы выйти на дорогу.
-- Не безпокойся, я укажу тебѣ ближайшій путь,-- снова заговорилъ василекъ и, выскользнувъ изъ рукъ дѣвочки, запрыгалъ впередъ по тропинкѣ.
Маша послѣдовала за нимъ молча; она не могла надивиться всему случившемуся и окончательно потеряла голову, когда, придя къ небольшому огороду, гдѣ стояла ихъ полусгнившая, развалившаяся хижина, вдругъ увидѣла на мѣстѣ ея великолѣпный замокъ, окруженный тѣнистымъ садомъ и высокою чугунною рѣшеткою.
-- Ты не туда привелъ меня,-- обратилась Маша къ васильку, спокойно остановившемуся около широкой каменной лѣстницы, ведущей въ замокъ.
-- Какъ не туда? Я привелъ тебя домой къ твоей Пахомовнѣ.
-- Нѣтъ, мы живемъ съ Пахомовной въ маленькой хижинѣ, а это какой-то совершенно неизвѣстный огромный дворецъ, о которомъ мнѣ никогда даже и во снѣ не снилось; я не пойду туда.
-- Почему?
-- Боюсь!
-- Чего?
-- Тамъ, вѣроятно, все незнакомые люди.
-- Какіе незнакомые люди? Тебѣ по-русски говорятъ, мы пришли домой къ Пахомовнѣ.
Но Маша не двигалась съ мѣста до тѣхъ поръ, пока въ концѣ-концовъ въ одномъ изъ зеркальныхъ оконъ очаровательнаго замка не показалось давно знакомое ей старческое лицо старушки.
-- Бабушка, вѣдь это ты?-- крикнула она тогда Пахомовнѣ.
-- Я, родная, я,-- раздался сверху голосъ Пахомовны.
-- Но гдѣ же наша хижина и какимъ образомъ попала ты въ этотъ роскошный домъ?
-- Иди сюда, Машутка, все узнаешь. Исторія такая приключилась, что просто, какъ говорится, ни въ сказкѣ сказать, ни перомъ описать.
Успокоенная присутствіемъ Пахомовны, Маша рѣшилась подняться по лѣстницѣ; но прежде, чѣмъ сдѣлать шагъ впередъ, обратилась къ все еще стоявшему тутъ васильку -съ предложеніемъ слѣдовать за нею.
-- Нѣтъ, Маша,-- отозвался онъ, нагнувшись на своемъ тонкомъ стебелькѣ, словно кланяясь: -- больше мнѣ здѣсь дѣлать нечего, я исполнилъ то, что было приказано царевной и царевичемъ, т.-е. проводить тебя до мѣста; теперь долженъ возвращаться обратно въ поле, иначе на меня разсердятся. Прощай и будь счастлива!
И. въ ту же минуту исчезъ неизвѣстно куда, точно сквозь землю провалился.
-- Иди же сюда, Маша, иди!-- раздавался между тѣмъ голосъ Пахомовны.
Маша начала взбираться по лѣстницѣ и, съ любопытствомъ оглядываясь на всѣ стороны, не могла надивиться той роскоши, блеску и богатству, которые встрѣчалось всюду. Прошла она первую комнату, вторую, третью, четвертую; наконецъ отворила высокую дубовую дверь и очутилась лицомъ къ лицу съ бабушкой Пахомовной.
-- Бабушка!
-- Маша!-- вскричали онѣ въ одинъ голосъ и бросились другъ къ другу на шею.
-- Господи, какое на тебѣ превосходное платье, Маша,-- вскричала Пахомовна, съ любопытствомъ разглядывая дѣвочку.
-- Что платье, пустяки, а вотъ дворецъ-то, бабушка, дворецъ-то какой. Да разскажи же мнѣ, какъ ты въ него попала и куда дѣвалась хижина?
-- Ахъ, ахъ, ужъ и не говори,-- отвѣчала старушка, опускаясь въ мягкое бархатное кресло и сажая Машу къ себѣ на колѣни.-- Сплю это я, знаешь, безъ тебя, свернувшись на лавочкѣ, сплю таково крѣпко да пріятно, какъ никогда еще не спала въ жизни; вдругъ слышу около нашей избушки творится что-то необыкновенное, не то звонъ, не то шорохъ, не то шопотъ какой раздается... Открыла глаза -- ничего не вижу; думала во снѣ померещилось -- нѣтъ, слышу и на яву то же самое; тогда я встала съ лавки, накинула на плечи свою рваненькую кацавеечку, подошла къ двери, отворила ее, да такъ и ахнула! Около самаго нашего крылечка увидѣла я крошечную-прекрошечную колясочку, запряженную шестью сѣренькими мышатами; въ коляскѣ сидѣла такая же капельная царевна.
-- Царевна-Василекъ?-- перебила Маша.
-- А ты почему знаешь?
-- Потому что она повстрѣчалась мнѣ въ полѣ и дала это прекрасное платье.
-- Но она здѣсь была не одна, Маша.
-- Знаю, бабушка, все знаю: съ ней сидѣлъ рядомъ крошечный соломенный человѣчекъ -- ея женихъ, по имени Царевичъ-Колосокъ.
-- Да, Маша, вѣрно.
-- Но что же дальше, бабушка?
-- Дальше, дитятко, то, что не успѣла я глазомъ моргнуть, какъ и царевна, и царевичъ, и коляска, запряженная мышатами, въ одинъ мигъ куда-то исчезли... Кругомъ меня раздался шумъ и трескъ, затѣмъ все стихло; я оглянулась, и что-же?-- на мѣстѣ нашей гнилой избушки увидала этотъ самый превосходный замокъ.
-- Да, бабушка, чудеса, какъ есть чудеса,-- отозвалась Маша и долго-долго еще толковала со старушкой обо всемъ случившемся.