"Послѣдній день передъ Рождествомъ прошелъ. Зимняя, ясная ночь наступила; глянули звѣзды; мѣсяцъ величаво поднялся на небо посвѣтить добрымъ людямъ и всему міру, чтобы всѣмъ было весело колядовать и славить Христа".
Ночь передъ Рождествомъ. H. В. Гоголь.
Въ описанной безсмертнымъ поэтомъ ночи случился невѣроятный казусъ: чортъ укралъ мѣсяцъ, спрятавъ его въ карманъ, и въ Диканькѣ никто этого даже не слышалъ. Однако мѣсяцъ исчезъ! Во всей Диканькѣ было темно и страшно,-- но это происходило, конечно, отъ того, что во всей Диканькѣ не было ни одного фонаря, такъ точно, какъ и теперь, въ наше время, нѣтъ фонарей во всемъ Васильковѣ, во всей Сквирѣ, во всемъ Чигиринѣ и др. городахъ. Въ Кіевѣ есть фонари, а потому если-бы чортъ и здѣсь задумалъ совершить такое-же чудо -- украсть мѣсяцъ,-- мнѣ все таки не пришлось-бы блуждать во тьмѣ и я многое-бы увидѣлъ въ эту ночь и о многомъ могъ-бы разсказать.
Но въ эту волшебную ночь я дѣйствительно увидѣлъ много такого, чего не пришлось-бы увидать не только при полномъ лунномъ блескѣ, но даже и при ослѣпительномъ свѣтѣ всѣхъ солнечныхъ системъ. Я видѣлъ цѣлую панораму поразительныхъ картинъ дѣйствительности -- той дѣйствительности, которая существуетъ сама для себя, которая живетъ въ четырехъ стѣнахъ и не поддается перу самаго проницательнаго наблюдателя. Чтобы увидать сразу цѣлый рядъ такихъ картинъ дѣйствительности, должно было совершиться чуду, не менѣе чудному, чѣмъ пропажа мѣсяца,-- и это чудо совершилось, по крайней мѣрѣ въ моихъ глазахъ.
Но разскажу по порядку.
Канунъ праздника особенно пріятенъ для каждаго, на комъ лежатъ тѣ или иныя обязанности, сопряженныя съ ежедневными трудами. Пріятно чувствовать, что завтра можно вдоволь поспать, что и на службу тебя не потянутъ и въ судъ не призовутъ, ибо присутствія нѣтъ, и что даже вексель на тебя не могутъ протестовать,-- и "дни обожданія" продолжаются. Какъ-то легче на душѣ становится! Вотъ почему я особенно люблю канунъ праздника. Я вспоминаю одного моего пріятеля, который очень любилъ наканунѣ праздника засиживаться довольно долго въ комнатѣ за стуколкой и, не желая кончать игры, въ особенности если ему не везло, уговаривалъ другихъ партнеровъ посидѣть, побаловаться, убѣждая ихъ: "отчего бы и не посидѣть,-- завтра, молъ, праздничекъ ".
-- "Да, поиграемъ-ка еще. Завтра праздничекъ" -- приговаривалъ онъ. "Завтра праздничекъ!" -- и это до тѣхъ поръ, пока отыгрывался и выигрывалъ.
А потомъ вставалъ, оканчивая игру, и заявлялъ: "сегодня праздничекъ, пора и отдохнуть". И гости расходятся по утру, хотя съ проигрышемъ, но утѣшенные тѣмъ, что "сегодня праздничекъ!".
Канунъ праздника я встрѣтилъ, какъ подобаетъ всякому христіанину, за домашней трапезой съ кутьей, взваромъ и постными пирогами, съ грибами и капустой,-- а засимъ, оставивъ "женское сословіе" заниматься колдовствомъ и гаданіемъ, мы отправились съ пріятелемъ Павлушей Насосальскимъ въ завѣтный "Сѣверный Пріютъ", гдѣ имѣли обыкновеніе подъ праздничекъ, въ компаніи друзей, заниматься изслѣдованіемъ истины, которую, конечно, по совѣту одного мудреца, искали всегда "на днѣ стакана".
Компанія была почти вся въ сборѣ, не доставало только Свистунова. Замѣчательный это человѣкъ и стоитъ сказать о немъ два слова. Художникъ и поэтъ въ душѣ, а отчасти и на дѣлѣ, мужчина колоссальныхъ размѣровъ и ангельской кротости,-- онъ поражалъ всегда людей, недостаточно его знающихъ, особенностью своихъ внѣшнихъ пріемовъ. Когда случалось, что въ "Сѣверномъ Пріютѣ" собиралась компанія "теплыхъ ребятъ", то непремѣнно посылали за Свистуновымъ и онъ аккуратно являлся чрезъ 2 1/2 минуты, при чемъ неизмѣнно въ чистомъ черномъ сюртукѣ, застегнутомъ на всѣ пуговицы, безукоризненно причесанный и въ полномъ парадѣ, точно на великосвѣтскій званный вечеръ; изящно раскланивался, заводилъ очень скромную бесѣду и на всѣхъ собутыльниковъ производилъ впечатлѣніе "человѣка, уже во всякомъ случаѣ непривычнаго къ этому дѣлу" и какъ будто даже стѣснительнаго въ такомъ обществѣ. Такія ложныя понятія, однако, тотчасъ разлетались въ прахъ, если недостаточно знающій Свистунова обращалъ вниманіе лишь на то, какимъ способомъ этотъ изысканно приличный Свистуновъ принимался за дѣло, къ которому онъ казался столь непригоднымъ. Это стоитъ наблюденія: онъ обыкновенно бралъ самымъ приличнымъ образомъ въ руки большой стаканъ самаго крѣпкаго вина и выпивалъ его весь, не отнимая это рта, совершенно такъ, какъ это дѣлаетъ въ дорогѣ почтовая лошадь, пьющая изъ ведра. И такъ одинъ стаканъ за другимъ,-- совершенно тѣмъ же приличнымъ образомъ и напоминая ту же почтовую лошадь. Тогда только новичекъ начиналъ понимать всю прелесть этого широчайшаго горла, подымающагося какъ вѣковой дубъ изъ-за прекрасно накрахмаленнаго бѣлоснѣжнаго воротничка рубашки, въ окружности -- No 99 съ 1/2. Неизмѣнными спутниками Свистунова были два нѣмца: нѣкій Реомюръ, который, оправдывая свою фамилію, былъ постоянно въ хорошемъ градусѣ и необыкновенно часто отлучался изъ компаніи повѣрять температуру воздуха, и другой по фамиліи что-то въ родѣ Гольштингеръ-Данемаркъ -- въ высшей степени симпатичная личность, большой, красный и предобродушный. Онъ умудрялся къ концу вечера занимать все общество, не произнося ни единаго слова и лишь скромно улыбаясь, когда всѣ увѣряли его въ его большихъ музыкальныхъ способностяхъ и просили сыграть какую-нибудь моцартовскую вещь, которой онъ никогда и не игралъ. Въ нашей компаніи эти нѣмцы вообще охотно проводили время и, по правдѣ сказать, оказывались всегда хорошими собутыльниками.
Вдали отъ житейскихъ треволненій, или, во всякомъ случаѣ, стараясь ихъ позабыть и забросить куда-нибудь подальше, въ тѣсномъ кружкѣ -- мы вели рѣчь или о чисто отвлеченныхъ предметахъ, отыскивая въ нихъ объясненія причинъ всего совершающагося, или же просто обсуждали чудодѣйственную силу и качества тѣхъ или другихъ виноградныхъ соковъ. Насосальскій, напр., видѣлъ большую силу въ красномъ винѣ,-- и весь характеръ французовъ, а также преобладаніе этой націи надъ всѣми прочими въ смыслѣ прогрессивности объяснялъ единственно тѣмъ, что они пьютъ хорошее красное вино. Онъ доказывалъ также, что нѣтъ пріятнѣе опьяненія, какъ отъ этого вина, если начать отъ какого-нибудь маленькаго vin de table и постепенно дойти до Romande Conti въ 10 руб. бутылка.
Въ описываемый вечеръ мы всѣ однако были почему-то далеко не въ веселомъ настроеніи. Ничего хорошаго не было помянуто и нечего ожидать въ будущемъ. Все -- растраты, хищенія, банкротства, кляузы, доносы и процессы! Праздники не представляются особенно веселыми, развѣ только перспектива отдыха. И такъ, на сей разъ въ нашей компаніи, вмѣсто оживленныхъ толковъ о качествахъ виноградныхъ соковъ, каждому подеретъ горла стало какое-то чувство унынія, тоски, утомленности и бесѣда невольно настроилась на заунывный ладъ,-- точно во всемъ окружающемъ стоялъ какой-то погребальный мотивъ. Свистуновъ даже пилъ какъ-будто съ озлобленіемъ.
-- "Что съ тобою, что съ вами всѣми?" -- невольно спросилъ я компанію.
-- "Да что, братъ, невесело живется на бѣломъ свѣтѣ. Вотъ и Гамбетта умеръ вдругъ" отозвался Насосальскій.
"А вѣдь какой былъ человѣкъ и какъ онъ необходимъ всей Европѣ, въ особенности въ настоящую роковую годину.".
Нѣмцы промолчали. Не смотря на своя пріятельскія отношенія къ нѣмцамъ, Свистуновъ однако не преминулъ бросить имъ укоръ. "Да, господа германцы, вамъ таки чертовски везетъ: превыгодныя двѣ смерти -- Скобелевъ и Гамбетта. Вѣдь это такія двѣ фигуры изъ игры долой, что вашему брату лафа, открыты всѣ ходы".
Реомюръ призадумался, но вскорѣ отвѣтилъ словами "Кельнской газеты": "Мы признаемъ значеніе Гамбетты, но его кончину считаемъ залогомъ мира" -- и потомъ прибавилъ: "а вотъ берлинскія газеты сообщаютъ, что "здоровье Бисмарка поправилось". Читали, господа?
-- Да, какъ-же, читали! Поправилось, слава Богу!
Разговоръ, очевидно, перешелъ на политическую почву и въ нашей компаніи уже начался маленькій раздоръ. Мы не на шутку принялись тѣснить нѣмцевъ, какъ будто позабывъ прежнія дружескія отношенія къ безобидному Реомюру и молчаливому Гольштингеру-Данемаркъ, какъ будто позабывъ, что мы съ ними непрестанно и такъ дружно собутыльничали въ томъ-же "Сѣверномъ Пріютѣ" въ теченіи многихъ и многихъ вечеровъ. Тутъ для меня стала ясною вся наша вражда къ этой націи. Да что и говорить, когда ближайшій ихъ другъ Свистуновъ, и тотъ, подъ вліяніемъ скорби о смерти Гамбетты, сталъ ихъ честить, какъ отъявленныхъ враговъ отечества, и пускалъ въ ходъ уже довольно тяжеловѣсные снаряды,-- въ видѣ неудобопечатаемыхъ эпитетовъ. Нѣмцы однако не уступали, такъ какъ Реомюръ возражалъ, а Гольштингеръ-Данемаркъ преехидно молчалъ, но зато съ такимъ вниманіемъ разсматривалъ вино въ своемъ стаканѣ, точно на днѣ его лежала микроскопическая карта военныхъ дѣйствій, или тамъ сгустились всѣ прибалтійскія провинціи. Перестрѣлка была въ сущности довольно пустая, за исключеніемъ снарядовъ Свистунова.
-- "Да,-- мы васъ шапками закидаемъ!" -- "Ну, это дудки, не хотите-ли гороховой колбасы?" и т. п.
Гостепріимный хозяинъ, желая водворить порядокъ, рѣшилъ, что не изъ-за чего было войну поднимать: безспорно и Гамбетта и Бисмаркъ -- великіе люди, такихъ нельзя не уважать, нельзя не преклоняться предъ ихъ величіемъ. А потому и для поддержанія мирныхъ отношеній, не лучше-ли сдѣлать такъ: выпить за упокой души Гамбетты, такъ сказать: "сочинить ему тризну" -- и за здоровье Бисмарка, которое (здоровье) поправляется. Такая конвенція принята была всѣми единодушно. Гамбетту запивали бургонскимъ старымъ, а Бисмарка -- настоящимъ рейнскимъ и такъ чередовали тосты безъ конца... Миръ былъ возстановленъ и политическое равновѣсіе не пострадало, народности сблизились до того, что къ концу изліяній Свистуновъ и Насосальскій мирно покоились подъ столомъ въ объятіяхъ Реомюра и Голштингера-Данемаркъ.
Я вышелъ изъ "Сѣвернаго Пріюта" и побрелъ широкою улицею, при чемъ меня поразила необыкновенная кривизна линій и мнѣ показалось, что нѣкоторые дома какъ будто не на своемъ мѣстѣ стоятъ... Какъ вдругъ раздался страшный, оглушительный трескъ!... И затѣмъ совершилось самое чудо: моментально во всѣхъ домахъ рухнули стѣны, выходившія на улицу, и вся жизнь обитателей этихъ домовъ, скрываемая четвертой стѣной, сразу стала открытой глазамъ всего свѣта, при чемъ, вслѣдствіе такой страшной неожиданности, выведенные на показъ обитатели домовъ какъ-бы замерли въ тѣхъ самыхъ положеніяхъ, въ которыхъ они были застигнуты катастрофой. И вотъ передо-мною поразительныя картины дѣйствительности,-- панорама жизни. Трудно, почти невозможно объять всей этой картины, но нѣкоторые уголки, раскрытые домашніе очаги, семейныя сцены и эпизоды застигнутой въ расплохъ человѣческой души и совѣсти, остающейся наединѣ съ собою, глубоко запечатлѣлись съ моей памяти, и я постараюсь вставить ихъ въ рамки и подъ стекло печати. Въ большихъ домахъ съ множествомъ квартиръ и разнообразнымъ населеніемъ, конечно, встрѣчались картины поразительныхъ контрастовъ.
Вотъ много-этажный домъ. Ярко освѣщенная зала бельэтажа и удивительная картина бала, прерваннаго происшедшей катастрофой. Очевидно, шла вторая фигура кадрили: дамы идутъ туда, онѣ всѣ обращены спиной къ открывшейся стѣнѣ и я не вижу ихъ выраженій, но противъ каждой дамы выдвинувшіяся фигуры шедшихъ на встрѣчу кавалеровъ представляютъ рядъ окаменѣвщихъ отъ ужаса вопросительныхъ и восклицательныхъ знаковъ. Этажемъ выше тоже прерванное веселье болѣе скромныхъ обитателей и толпа дѣтей, скачущихъ вокругъ елки. Надъ этой комнатой, въ мансардѣ подъ крышей, при тускломъ свѣтѣ лампочки, на грязной убогой постелькѣ живой мертвецъ,-- блѣдная фигура женщины съ выплаканными глазами, она держитъ въ рукахъ ребенка и автоматически слѣдитъ за судорогами предсмертной его агоніи. Рядомъ, въ слѣдующей клѣткѣ, на голомъ полу бьется въ страшныхъ корчахъ, въ изорванныхъ лохмотьяхъ и дырявыхъ прюнелевыхъ ботинкахъ неизвѣстная женщина -- будущая мать. Лица родильницы не видно, такъ какъ оно закрыто сжимаемой во рту газетой, на столбцахъ которой я отчетливо разглядѣлъ "списокъ дежурства врачей" и хвалебную замѣтку "объ открытіи родильнаго пріюта г. Терещенки". Черезъ стѣнку, въ маленькой комнаткѣ съ пестренькими обоями, на колкахъ виситъ рядъ юпокъ сомнительной чистоты, большая шляпа съ огромнымъ страусовымъ перомъ и пестрый вѣеръ,-- а на скомканной кровати, подходящей изголовьемъ прямо къ улицѣ, мирно покоится какая-то красная заплывшая фигура жуира съ завитыми волосами, въ черныхъ усикахъ и въ зеленомъ галстухѣ,-- одна рука его свѣсилась къ полу. На столикѣ бутылка зелътерской воды съ отбитымъ горлышкомъ. Надъ спящей фигурой стоитъ молодое, но истомленное созданіе, съ большимъ шиньономъ на головѣ и въ пестрыхъ ажурныхъ чулочкахъ. Она не сводитъ глазъ со спящаго амура и худою дрожащей рукой вытаскиваетъ изъ-подъ подушки серебряные часы съ томпаковой цѣпочкой и съ голубымъ медальономъ.
И много-много картинъ удивительныхъ контрастовъ я видѣлъ въ этихъ обнаженныхъ жилищахъ. Я видѣлъ уютную хорошую комнату, уставленную въ углу образами, тихій свѣтъ лампады, колыбель младенца и надъ нимъ склонившихся счастливыхъ родителей: мужа, съ сіяющимъ отъ глупости и доброты лицомъ, съ большой лысиной, трепетной рукой обнимающаго молодую и красивую жену, которая, принимая его ласки, бѣленькой ручкой творитъ крестное знаменіе надъ спящимъ розовымъ ребенкомъ. И видѣлъ я рядомъ, въ другомъ помѣщеніи, пьянаго бородатаго мужчину; на колѣняхъ передъ нимъ добрая хозяйка снимаетъ съ него сапогъ, при чемъ каблукъ съ подковой приходится ей прямо ко лбу. Видѣлъ я елку для дѣтей въ фребелевскомъ саду, добрыя, умныя лица воспитательницъ; сидятъ онѣ, окруженныя группами дѣтей, которымъ онѣ раздаютъ книжки и что-то разсказываютъ, а тѣ съ жадностью ихъ слушаютъ,-- и видѣлъ я также отца-педагога, держащаго въ одной рукѣ за-воротъ свое любимое чадо и въ другой -- березовый вѣникъ, которымъ онъ замахнулся для внушенія строгихъ правилъ нравственности.
Но вотъ цѣлый рядъ картинъ, разоблачающихъ въ нѣмыхъ позахъ многія уморительныя и поучительныя сцены изъ жизни. Дѣловой кабинетъ съ приличной обстановкой, а за большимъ столомъ двѣ фигуры: на столѣ масса книгъ и тетрадей и много исписанной бумаги; на одномъ листѣ видна красиво выведенная съ виньетками надпись: "Мостовая отчетность" и ряды улицъ и площадей. Одна фигура держитъ въ рукахъ счеты и съ торжествомъ указываетъ большимъ перстомъ на кругленькую цифру, выложившуюся на счетахъ. Затѣмъ я видѣлъ очень много трудящагося люда, который и подъ великій праздникъ не знаетъ отдыха и веселья. Вотъ въ небольшой комнаткѣ, уставленной разными охотничьими принадлежностями, за маленькимъ рабочимъ столикомъ сидитъ кропотливый труженикъ съ колодой картъ въ рукахъ и тщательно выводитъ при посредствѣ перочиннаго ножика какія-то линіи поперекъ запечатанной колоды. Весь столикъ заваленъ массою уже изготовленной работы. Въ другой квартирѣ, по странной случайности, черезъ стѣнку, лицемъ къ тому-же работнику, другой труженикъ тщательно выскабливаетъ какія-то строчки на большомъ листѣ синей актовой бумаги, совершенно исписанной.
А вотъ еще художникъ: съ неутомимымъ усердіемъ онъ на пустомъ вексельномъ бланкѣ выводитъ какую-то подпись и сличаетъ ее съ другимъ векселемъ, который весь исписанъ. На небольшой полочкѣ у стола сушатся, въ видѣ пеленокъ младенца, готовые бѣленькіе листки съ одной солидной подписью. Двери закрыты на глухо, онъ въ совершенномъ одиночествѣ и вдругъ рухнувшая стѣна раскрываетъ его художество предъ глазами всего свѣта, безъ помощи всякихъ прокуроровъ.
Въ одномъ раскрывшемся помѣщеніи сидѣла группа молодыхъ людей; одинъ читалъ какую-то книжку, остальные слушали со вниманіемъ, а въ слѣдующей комнатѣ двое какихъ-то штатскихъ съ любопытствомъ смотрѣли въ замочную скважину и наблюдали за читавшимъ, при чемъ одинъ изъ этихъ любопытствующихъ записалъ что-то въ особую книжку.
Любопытную картину обнаружила рухнувшая стѣна, которая всегда скрывала отъ моихъ взоровъ порядки одного кредитнаго учрежденія. Я видѣлъ ужасный переполохъ и недоумѣніе: при полномъ освѣщеніи члены правленія, подъ руководствомъ маленькаго сѣденькаго человѣчка, рылись въ цѣлой кучѣ сваленныхъ на полу портфелей и книгъ и, повидимому, ничего не могли добиться. У дверей, подъ конвоемъ двухъ солдатъ, съ крещенными на груди руками, въ арестантскомъ платьѣ стоялъ мужчина съ большою бородою, и съ грустною улыбкой смотрѣлъ сквозь большія очки въ золотой оправѣ на безполезную работу тружениковъ и на кучи разбросанныхъ портфелей, какъ будто онъ созерцалъ людей, занятыхъ исканіемъ "вчерашняго дня".
Много еще интересныхъ картинъ раскрывалось передо мною и я отъ души пожалѣлъ, что природа не надѣлила меня волшебною кистью живописца, чтобы перенести всѣ эти картины на полотно и возить ихъ по всей Европѣ въ видѣ постоянно передвигающейся выставки. Въ самомъ дѣлѣ: сколько сюжетовъ, сколько матеріала! Ну, вотъ, хотя-бы этотъ маленькій эскизъ: среди уложенныхъ сундуковъ сидитъ, очевидно, готовясь въ далекій путь, господинъ среднихъ лѣтъ и зашиваетъ въ своей фуфайкѣ процентныя бумаги и банковые билеты. Передъ нимъ на столикѣ лежитъ "Путеводитель по россійскимъ и иностраннымъ дорогамъ" и только что отпечатанный проектъ новаго "уложенія о наказаніяхъ", развернутый на главѣ о банковскихъ растратахъ и хищеніяхъ, въ которой полагаются новыя, болѣе чувствительныя воздаянія.
Да, вотъ какія картины представляютъ намъ панорамы дѣйствительности! Это поинтереснѣе всякаго музея Лента, всякой передвижной выставки! Но чтобы увидѣть все это такъ открыто и притомъ сразу, со всею поразительностью контрастовъ человѣческой жизни, нужно ни болѣе, ни менѣе, какъ открыть по одной стѣнѣ въ каждомъ домѣ,-- а это, конечно, можетъ случиться только благодаря такому чуду, какъ описанное мною. Въ наше время чудеса очень рѣдки, или даже вовсе не бываютъ,-- а потому не бойтесь, не пугайтесь, мирные обыватели! Не тревожьте свой мирный, тихій сонъ, благочестивые граждане и дѣятели всѣхъ сферъ и направленій! Спите крѣпко! Сомкните ваши усталыя вѣжды. Я отъ души желаю вамъ радостно встрѣтить веселый и великій праздникъ -- нарожденія Искупителя всѣхъ грѣховъ человѣческихъ!
Одинъ только маленькій совѣтъ: стройте прочнѣе и крѣпче стѣны вашихъ домовъ, въ особенности эту четвертую -- наружную стѣну.
(Заря. 24 Декабря 1882 г.).