Я былъ настроенъ совсѣмъ не по весеннему: не радостной, не обновленной казалась мнѣ природа. "И вѣтеръ жалобный въ душѣ моей тоскливо по струнамъ горестнымъ наигрывалъ не разъ". Въ такомъ настроеніи извольте взяться за перо и направить свой умъ, чтобы какъ-нибудь развлечь читателя легкимъ чтеніемъ воскреснаго фельетона! И къ чему созданъ этотъ родъ литературы? "Неужли я изъ тѣхъ, которыхъ цѣль всей жизни -- смѣхъ?" -- имѣетъ полное право спросить себя всякій фельетонистъ.
Въ такомъ грустномъ настроеніи проснулся я въ день 27 марта. Это былъ сѣрый, туманный день, когда солнце неизвѣстно гдѣ прячется отъ міра, а съ неба валится какая-то дрянь. Въ такіе дни англичане въ особенности любятъ застрѣливаться или окунаться въ Темзу. Въ этотъ-же день и у насъ, въ Кіевѣ, новобранецъ 5-й саперной бригады Иванъ Кондратенко погрузился навѣки въ волнахъ Днѣпра, крикнувъ: "Прощай, Кіевъ! До свиданія!", а въ запискѣ, оставленной брату, объявилъ: "я боленъ всѣмъ сердцемъ и душою, но мнѣ нечто не можетъ спасти, какъ я самъ себя (ни докторъ, ничто). Прощай. Твой братъ Иванъ Кондратенко. Аминь".
Какъ трогательна эта драма по своей простотѣ!
Итакъ, я проснулся мрачнымъ. Въ пріемной комнатѣ на сей разъ, по счастію, не засталъ ни "поджигателей", ни "подложныхъ дѣлъ мастеровъ". Вошелъ одинъ кіевскій мѣщанинъ и робко назвалъ свою фамилію, прибавивъ: "по дѣлу". Я попросилъ его садиться и объяснить, въ чемъ дѣло. Откашлявшись, кіевскій мѣщанинъ началъ свою исповѣдь: -- Меня къ вашей милости прислали, потому какъ вы, говорятъ, сильны по разводной части.
Хорошее вступленіе! подумалъ я, оглядывая кліента. Это мужчина среднихъ лѣтъ, рябоватой наружности, съ рыжими курчавыми волосами и такою-же бородой. Типъ скорѣе великоросса,-- полу-купецъ, полу-мужикъ. Одѣтъ въ сюртучную пару, при часахъ и съ медаліономъ. Я заявилъ ему, что бракоразводныхъ дѣлъ не беру и поднялся съ мѣста,-- но кіевскій мѣщанинъ сталъ усиленно просить, во что-бы то ни стало выслушать его "сущность дѣла" и хотя совѣтъ какой подать. При этомъ онъ просилъ "не сумлѣваться" въ томъ, что онъ можетъ поблагодарить какъ слѣдуетъ; самое-же дѣло его настолько "выдающее", что даже и г. Спасовичъ не отказался-бы его взять на себя.
Нечего дѣлать,-- я рѣшился выслушать "сущность дѣла". Тогда кіевскій мѣщанинъ разстегнулъ сюртукъ и изъ толстаго бумажника вынулъ пачку писемъ, которыя предложилъ моему вниманію.
Привыкнувъ къ подобнымъ пріемамъ докучливыхъ кліентовъ, сующихъ въ руки, прежде всякихъ объясненій, кучу документовъ,-- я сталъ отпрашиваться отъ этого чтенія, но кіевскій мѣщанинъ былъ неумолимъ и просилъ прочесть хотя послѣднее письмо его невѣрной супруги, въ которомъ она объясняетъ причину своего недовольства супружеской жизнію. Письмо это, какъ исповѣдь современной, даже мѣщанской жены, настолько характерно и мотивъ невѣрности къ мужу такъ современенъ, что я, съ позволенія, незнакомаго, конечно, моимъ читателямъ обиженнаго супруга, по оставшейся у меня копіи, приведу здѣсь нѣсколько отрывковъ подлинника, сохраняя приблизительную орѳографію. "Хатите знать всю правду и голую истину, пишетъ кіевскому мѣщанину его невѣрная благовѣрная, пачему все это случилось и онъ мне предпочителенъ сталъ. А это вотъ что: я вами всѣмъ была довольна и во всѣхъ жизненныхъ потребностяхъ и о прочемъ супружескомъ житіи была даже и весьма достачно удоблетворена, но однако висшей потребности душевной природы и голосъ сердца совсѣмъ не удоблетворили..."
Каково! При чтеніи этой фразы я тотчасъ обратился къ супругу съ вопросомъ:-- Письмо это ей, конечно, кто-нибудь диктовалъ? Это, должно быть, онъ такъ научилъ? И полюбопытствовалъ тутъ-же узнать: изъ писарьковъ онъ, или семинаристъ?
-- Чиновникъ... съ образованныхъ,-- отвѣчалъ кліентъ.
Далѣе, изъ откровеннаго письма оказывалось, что мысль о недовольствѣ такою жизнію, тихой, семейною, возникла подъ вліяніемъ скуки: "всегда одно и тоже: по хозяйству, да спать и больше ничего". Отъ скуки мѣщанская жена стала отпрашиваться у мужа въ театръ; онъ пускалъ ее одну; чаще всего любила она ходить на "Демона", и когда возвращалась домой, онъ выслѣживалъ ее изъ театра, все шелъ сзади и подтягивалъ: "И будешь ты царицей міра! И будешь ты царицей мі-і-іра!" Ей это и запало въ голову. Потомъ познакомились, зашли поужинать, а на другой день она, забравъ свои вещи, переѣхала къ нему. Онъ и убѣдилъ ее, что для такой женщины, какъ она, "нужна какая-нибудь высшая потребность души, напримѣръ, любовь безконечная и всеобъемлющая ". Съ этимъ доводомъ скучающая мѣщанская жена вполнѣ согласилась и, бросивъ мужа, переѣхала на жительство къ чиновнику изъ образованныхъ -- Вотъ это и вся исторія?-- спросилъ я печально смотрѣвшаго въ окно рыженькаго мѣщанина.
-- Да-съ, тутъ и вся сущность дѣла. Ну только имущество ея, т. е. всѣ вещи и бѣлье столовое, что она унесла съ собою, чиновникъ переписалъ уже на свое имя и этого мнѣ вернуть не возможно, какъ сказывалъ адвокатъ съ ея стороны.
-- Какъ, развѣ у нея и адвокатъ уже есть?
-- Да, пріискали. Вотъ онъ и требуетъ отъ ея имени развода, чтобы я, значитъ, далъ ей свободу и огрѣхъ со скандаломъ" на себя принялъ.
Изъ дальнѣйшихъ распросовъ выяснилась для меня дѣйствительно ужасная по своей простотѣ исторія этого брачнаго сожительства, приводящая у насъ къ разводу даже въ мѣщанской семьѣ. Онъ взялъ ее совсѣмъ молодою, 17 лѣтъ, изъ семьи сапожника. Она кое-чему научилась, знала хорошо грамоту. Собой, по его словамъ, красавица. Жили они въ ладу цѣлую земскую давность. Было дитя, умерло. Жили они въ достаткѣ, онъ ее всѣмъ ублажалъ, а она вдругъ заскучала. Результатомъ скуки явилась потребность ходить въ театръ. Тутъ и весь разладъ обнаружился: она любила оперу, а онъ всегда засыпалъ въ театрѣ и даже храпѣлъ въ самыхъ чувствительныхъ мѣстахъ. Онъ сманивалъ жену въ циркъ,-- она не соглашалась и выпросилась ходить одна, безъ мужа. Нашлась, конечно, подруга и т. д. Скромный рыженькій мѣщанинъ любитъ свою жену всею душою, "какъ только могу по своей необразованности", и не знаетъ, какъ ему поступить.
-- Силой вернуть не желаю,-- толку не будетъ, и другому отдать жаль. Да и за что-же?... Ну, за бѣлье столовое и прочее имущество я не особенно безпокоюсь. Не столько на нее тратилъ... А теперь еще требуетъ, чтобы и разводъ на мои деньги произвести. А вѣдь это дорого стоитъ.
Тутъ кіевскій мѣщанинъ разсказалъ мнѣ, какъ ему объяснили другіе адвокаты условія бракоразводнаго процесса и предстоящія траты.
Недовольный моимъ отказомъ взять на. себя дѣло, онъ вышелъ, кряхтя и вздыхая. По его уходѣ я задумался надъ всей этой исторіей: невѣрность жены и разрушеніе семьи -- отъ скуки и подъ вліяніемъ аріозы "Демона": "И будешь ты царицей!.." Я пересмотрѣлъ еще разъ книжку "Вопросительнаго знака" "О женщинахъ" и нашелъ тамъ очень вѣрный взглядъ Альфонса Кара, который находитъ, что большинство женщинъ умираетъ не отъ какой-либо иной болѣзни, какъ отъ скуки. Она и старѣетъ скорѣе, и начинаетъ болѣть, какъ скоро ею перестаютъ интересоваться. Далѣе совершенно основательно замѣчаетъ авторъ изслѣдованія, что женщина никогда не проститъ мужу двухъ вещей: сна и занятія дѣлами. Есть таки очень много вѣрныхъ сужденій въ этой книжкѣ, которой я какъ-то вскользь коснулся" въ одномъ изъ моихъ фельетоновъ. Прочтите интересный процессъ доктора Шепетовскаго, разбиравшійся на-дняхъ въ петербургскомъ окружномъ судѣ, и тамъ, въ совсѣмъ интеллигентной средѣ, вы усмотрите разладъ въ семьѣ, который развѣ только и объясняется тѣмъ, что жена заскучала.
Пришелъ ко мнѣ Недовольцевъ и, заставъ меня надъ размышленіями о вѣроломствѣ женъ, по обыкновенію, сплюнулъ отъ негодованія, заявивъ, что всѣ женщины вообще "ужасная дрянь" и онъ рѣшительно не понимаетъ, какъ это про нихъ все еще пишутъ книжки и "этому самому женскому вопросу" посвящаютъ цѣлые столбцы въ серьезныхъ столичныхъ газетахъ.
-- А я вотъ влюбился, продолжалъ онъ, таки на самомъ дѣлѣ влюбился. Но не въ женщину, разумѣется, поспѣшилъ юнъ прибавить.
-- Такъ въ кого-же?
-- Въ Спасовича?... Что за прелесть!
Тутъ Недовольцевъ передалъ весь восторгъ, который произвелъ на него этотъ патріархъ нашей адвокатуры своею рѣчью по чиншевому дѣлу графа Браницкаго.
-- Нельзя не влюбиться. Это не рѣчь, а это настоящій концертъ, и никакой иной, а именно рубинштейновскій: то громъ и буря поразительныхъ по своей силѣ и вѣскости доводовъ, которыми онъ просто ослѣпляетъ, поражаетъ умъ человѣческій, рабски подчиняетъ его своей силѣ и могуществу, то тихая, ласкающая слухъ, льющаяся прямо въ сердце истина, съ которой также невозможно не согласиться, которую нельзя не принять съ любовью, съ радостью,-- такъ она свѣтла, такъ ясна эта истина по своей простотѣ, такъ доступна пониманію каждаго. И какъ мило ее преподноситъ этотъ сначала суровый на видъ, но дѣлающійся потомъ такимъ мягкимъ, добродушнымъ, увлекательно веселымъ,-- сгорбленный старичекъ, такъ ласково глядящій сквозь свои очки и на судей, и на противника,-- точно онъ гладитъ по головкѣ своихъ дѣтей и въ милой шуткѣ разъясняетъ имъ великую тайну всякой премудрости законовъ: польскихъ и шведскихъ, и шлезвигъ-голштинскихъ, и мекленбурго-шверинскихъ, и Speculum Saxonicum, магдебурскаго, бранденбурскаго и чуть ли не арабо-магометанскаго права... Что за память! какая техника! Года, числа и имена сыплются такими нескончаемыми трелями, столько учености выкладывается передъ изумленными слушателями, что кажется, будто подъ тяжестью книгъ сломались полки какой-нибудь исторической библіотеки и на васъ летятъ съ раскрытыми страницами тысячи томовъ и манускриптовъ.
Всѣ неровности рѣчи, этотъ полонизмъ и другіе органическіе недостатки, въ которыхъ упрекаютъ знаменитаго мужа и первокласснаго оратора,-- по моему мнѣнію, именно и составляютъ его неотразимыя качества и достоинства. Это именно -- высокая концертная музыка, богатая по фантазіи и замыслу соната съ тысячью переходовъ и переливовъ; здѣсь бездна огня и энергіи, и чувства, и поэзіи,-- а не то, что какой-нибудь гладкій, ровненькій опереточный мотивъ. Въ такой формѣ рѣчи -- порывистой, неровной, но высокой по своему смыслу и образности,-- всегда больше убѣдительности.
Подъ такую рѣчь ужъ не вздремнешь ни на секунду, какъ-бы долго она ни длилась: вниманіе всегда возбуждено, умъ ежеминутно поражается доводами блестящѣе, сильнѣе одинъ другого.
Недовольцевъ такъ очарованъ этой рѣчью, что не перестаетъ передъ зеркаломъ простирать руки, махать со всей силы головой и выкрикивать на разные голоса: Speculum Saxonicum!
Я самъ, конечно, прослушалъ эту рѣчь и раздѣляю тотъ-же восторгъ. Когда Спасовичъ говоритъ передъ нашими строгими судьями, то всѣ такъ благоговѣйно ему внимаютъ, что невольно вспоминаются слова басни: "затихли вѣтерки, умолкли птичекъ хоры и прилегли стада"...-- Я отчасти понимаю нападки на нашу адвокатуру со стороны тѣхъ, кому дано въ удѣлъ спокойное назначеніе -- обрѣзывать и сокращать. Вѣдь сколь ничтожными, напримѣръ, передъ такою силою таланта должны-же все таки сознавать себя эти обрѣзыватели!
Кажется, самымъ крупнымъ событіемъ на этой недѣлѣ и слѣдуетъ признать эту блистательную лекцію г. Спасовича о чиншевомъ правѣ, произнесенную въ засѣданіи кіевской судебной палаты 26 марта. Я такъ увлекся воспоминаніемъ объ этой рѣчи, впечатлѣніе, которое производитъ на васъ настоящая знаменитость и истинный талантъ, такъ велико, что о всѣхъ прочихъ мелкихъ дѣлишкахъ не хочу и говорить, а подожду, услышу и увижу другую знаменитость -- Барная.
Это наслажденіе кіевляне испытаютъ сегодня же.
(Заря. 30 Марта 1886 г. ).